Текст книги "Молох ведьм (СИ)"
Автор книги: Александр Мендыбаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)
– Не то, чтобы боюсь, просто…
Эльва попросила её подождать. Вскоре она вернулась с грязной хламидой и склянкой с коричневой жидкостью.
– Тренируйтесь. Рано или поздно, любую ведьму ждёт травля. Нужно быть готовой.
Джессика пыталась протестовать, что очень устала, но Эльва и слушать не хотела. Дарвин отвёл её в лес, прихватив своих чудовищных собак. За ними увязался и неуклюжий щенок – подарок хана. Вылив вонючую жижу на хламиду, Дарвин приказал Джессике накинуть её и гонял как клячу перед ярмаркой, заставляя прятаться. Собаки, сбитые с толку острым запахом зелья, теряли след, но Джессика так волновалась, что они находили её по биению сердца.
– Псы не слышат твой запах. Но чувствуют тебя. Ты должна успокоиться и сидеть смирно. Лишь через пару часов, когда Джессике уже было всё равно, разыщут её собаки или нет, Дарвин разрешил идти домой, как всегда добавив, что совсем не доволен результатом.
[1] (исп.) Пожалуйста, пожалуйста, синьор
Глава 42
Они договорились отправиться в аббатство Маунт-Раймонд в субботу в пять утра. Джессика была весьма благодарна Фелпсу за великодушное предложение составить ей компанию. Семь часов за рулём – довольно непростое путешествие в одиночку.
– Почему ты не взяла билет на самолёт?
– Какая разница? В Филадельфии всё равно пришлось бы брать машину и ехать почти четыре часа.
– А поезд?
– Кайл, я уже говорила, что проверила все варианты. Может быть я специально выбрала такой маршрут, чтобы семь часов докучать тебе своими рассказами.
Джессика поймала себя на мысли, что их общение стало другим. Как говорится – они теперь на «короткой ноге». Впрочем, это была лишь ответная реакция. А почему бы и нет? Они давно знакомы, Фелпс ради неё пожертвовал уик-эндом, к чему все эти условности? Джессика задумалась, какую ерунду может выдавать не выспавшийся мозг. Она вспомнила как в порыве гнева снимала с себя одежду после проигрыша в карты, а Фелпс смотрел на неё круглыми от удивления глазами. Проклятый Фрэнк, он совсем убил в ней женщину. Джессика украдкой посмотрела на Фелпса. Он ещё не проснулся, сидел суровый и взъерошенный. Вспомнив бывшего мужа, она, сама не зная почему, разозлилась на Фелпса. Настроение было ни к чёрту. Джессика с вечера запаслась едой: пончики, круассаны, хот-доги, холодные напитки и кофе, который она разогрела в микроволновке, прежде чем заехать за Фелпсом. Город ещё спал, на тихих тёмных улицах – ни души. На выезде из города, несмотря на ранний час несколько человек ждали рейсовый автобус. Большинство направлялось на благотворительный завтрак в церковь Мидоу-Гардена. Как чёрт из табакерки перед машиной выскочила запыхавшаяся мисс Пибоди. Фелпс резко нажал на тормоз.
– Боже мой! Я чуть не сбил вас.
– А ты какого хрена за дорогой не смотришь? Всё пялишься на свою зазнобу? Если бы не узнала твою машину, так бы и проехал мимо. – Она повернулась к Джессике, – Здравствуй, доченька.
– Здравствуйте, мисс Пибоди. Садитесь к нам. Угостим чем-то вкусненьким.
– А куда собрались?
– Хотели осмотреть одну достопримечательность. Монастырь в горах…
– Мидоу-Гарден будете проезжать?
– Да.
– Ну и отлично, тогда я с вами. Не придётся толкаться с этими дармоедами, готовыми три часа трястись в вонючем автобусе лишь бы пожрать на халяву. Загрузив исполинских размеров сумку, мисс Пибоди грузно опустилась на заднее сиденье.
В пути она развлекала их рассказами про животных, Фелпс злился. Ну зачем ему было знать сколько раз в году спариваются тапиры. За беседой Мисс Пибоди съела все хот-доги.
– Хочу погостить пару дней у своей давней подружки. В молодости общались чуть ли не каждый день. А потом залетела, вышла замуж и переехала в Мидоу-Гарден. Супруг попался ещё тот – ни богу свечка, ни чёрту кочерга. На их свадьбе все на моего Ишмея смотрели, будто он жених. А этот – невзрачненкий, серенький как мышка. Ну да ладно, без меня разберутся.
– А разве вы не в церковь едете?
– Туда тоже непременно зайду. И устрою им самую настоящую мессу! Я их научу себя уважать.
Фелпс и Джессика рассмеялись.
– Что опять случилось, мисс Пибоди? Они не дают вам исповедаться?
Мисс Пибоди лишь махнула рукой.
– Это не люди. Это злодеи. Будет им праздничный завтрак.
Мисс Пибоди рассказала, как месяц назад гостила у подружки и пришла с ней на службу. В конце решила оставить немного денег. Нашла мятый доллар, сунула в ящик с пожертвованиями, а когда вернулась домой – поняла, что со слепоты рассталась с двадцаткой.
– Я немедленно вернулась обратно и вызвала пастора, чтобы открыл ящик и вернул мне деньги. И что вы думаете? Этот очкарик в потной рубашке отказался. Он наплёл мне про какую-то бумажку, которая составляется в присутствии свидетелей. Деньги тщательно считаются, а потом распределяются на церковные нужды.
– Ну я ему конечно показала, что такое церковные нужды. Эх и ругалась. Выбежали ещё двое, все пытались меня усовестить. Я пригрозила им жалобами в Ватикан, так эти богохульники не то, что не испугались, а сказали что-то грубое и злословное – мол сам Папа им не указ. У них, мол, другая конфессия. Ну я им покажу конфессию. Дома я написала и Папе, и губернатору штата, и в Общество защиты животных.
– А туда зачем?
– Не знаю. Они мне хотя бы отвечают.
Мисс Пибоди так рассмеялась, что Фелпс чуть не отправил машину в кювет. Джессика и Фелпс тоже не удержались от смеха.
– Смейтесь, смейтесь. Небось, если бы у вас двадцатка пропала – не так бы сейчас гоготали.
Когда приехали в Мидоу-гарден, уже светало. Они высадили мисс Пибоди у местного магазина. Она хотела купить подружке подарок. Распрощавшись, мисс Пибоди, пообещала угостить их фаршированной рыбой, которую не едал сам президент Израиля.
Джессика не знала, есть ли в Израиле президент и насколько он любит рыбу, но то, что эта женщина готовила невероятно вкусно – могла подтвердить даже под присягой. Фелпс, погнав машину дальше, сказал:
– Бедная мисс Пибоди. Ты заметила какое на ней пальто?
– Она очень гордая. Никогда не признается, что у неё нет денег. Дома угощает меня лучшими яствами, иногда дарит какие-то безделушки. Всё – от чистого сердца. Сама ничего не просит взамен. Помощи от детей принципиально не принимает, ещё и умудряется отослать им какие-то крохи с пенсии.
– Через месяц Рождество. Давай подарим ей новое пальто?
– С удовольствием. Лишь бы, как всегда, не ответила, что ей ничего не нужно.
– А у тебя какие планы?
– Не знаю. Хотела слетать к родителям. Но из-за работы вряд ли получится. Ну а ты?
– Я давно уже не праздную с родителями. Обычно мы с Сюзи… В общем, если не улетишь, буду рад отпраздновать с тобой.
– Теперь точно не улечу.
***
Аббатство Маунт Раймон находилось в живописной горной местности, окружённой низким каменным забором. Аккуратная дорожка вела сквозь небольшое кладбище к монастырю. Знак парковки для инвалидов был единственным напоминанием о том, что сейчас не шестнадцатый век. Здесь было тихо, умиротворённо, хотелось пить это спокойствие, лить его себе за пазуху, просто сидеть на лавочке и ни о чём не беспокоиться. Настоятель монастыря – преподобный отец Корнелий крепко пожал руку Фелпсу и перекрестил Джессику.
– Можете обращаться ко мне аббат Корнелий или отец Корнелий. Я сознательно отказался от мирской фамилии. Чем могу быть полезен?
Джессика, ёжившаяся в лёгком плаще, кашлянув в кулак, начала:
– Отец Корнелий, мы говорили по телефону. Материалы по Розалин Макбрайт, ведьме, казнённой по приговору инквизиции в 1675 году, они ведь готовы?
– А, это вы. Несомненно, дочь моя. Следуйте за мной.
В храме стоял сладковатый запах, монахи тихо молились. Миновав анфиладу из келий с деревянными дверями, арок и широких залов с гобеленами, они прошагали сквозь огромный каменный зал, сплошь увешанный картинами. Дальше следовали какие-то подсобные помещения, в конце коридора находился ещё один зал не менее пяти ярдов в высоту. Словно улей он был заполнен полукруглыми ячейками, слишком узкими и неглубокими для человеческих тел. Монах остановился.
– Вы знаете сколько ведьм было сожжено в нашей стране?
На вопрос ответил Фелпс.
– Кажется, двадцать?
– Думаю, вы говорите об охоте на Салемских ведьм?
– Да. Именно.
– Ни одна из ведьм Салема не была сожжена. Девятнадцать человек повесили, одного раздавили камнями. Эта позорная история имеет мало общего с церковными преследованиями. Судебный процесс инициировали светские власти. Разгадка проста и банальна – борьба за земли. На основании видений несмышлёных детей, обвинили тех, кто был неугоден властям.
Фелпс смотрел на чётки аббата, Джессика разглядывала огромный зал.
– Здесь хранятся архивы дел, где виновность преступников не подвергалась сомнениям. Воры, казнокрады, предатели, содомиты, педофилы, убийцы. Сбежавшие и вновь задержанные каторжане, мздоимцы, разбойники и даже пираты. Ну и конечно – настоящие ведьмы.
– Настоящие? А разве были настоящие ведьмы?
– Разумеется, были. И ваш визит сюда – доказательство моим словам. Что такое ведьма? Колдунья? Женщина, разложившая на платке карты? Цыганка с шаром? Рыжая красавица? Увы, в своё время церковь отправила на костёр, предала пыткам и уничтожила тысячи ни в чём не повинных людей. И, поэтому, многие уверены, что настоящих ведьм вроде как и не существует.
Он подошёл к столу в дальнем конце зала. Там стоял вполне современный компьютер, покрытый лаком, маскирующим пластик под благородный палисандр.
– Прошу.
Он указал им на два табурета, сам уселся за клавиатуру.
– 1624 год. Колония Виргиния. Некая Элен Фукс отравляла колодцы, наводила порчу на скот, посыпала солью поля. В преступлениях призналась. Казнена по приговору суда через повешение. Мотив – ненависть к действующему правительству.
– 1715 год. Провинция Пенсильвания. Бродяжка по имени Марта заманивала детей в лес, истязала злодейскими способами, своих жертв убивала. В преступлениях не призналась, несмотря на то, что была схвачена прямо за своими кровавыми деяниями. Казнена по приговору суда через повешение. Мотив – сексуальные отклонения. Некросадизм.
– 1820 год. Территория Арканзас. Аристократка Элис Блюбёрд наводила порчу на мужчин, колдовала и прелюбодействовала. В преступлениях призналась. Отправлена на каторгу, где и скончалась через пять лет. Мотив – обогащение путём заключения фиктивных браков, шантаж женатых мужчин, вступавших с ней в половую связь.
– Но ведь это же не настоящие ведьмы. Всё объяснилось со временем.
– Никто не знает. Здесь собрана коллекция тех, кого в той или иной мере постигла справедливая кара.
Джессика привстала с табурета.
– Ну а как же мужчины, разве они…?
– Дитя. Наша задача – отсеять зёрна от плевел, реабилитировать невиновных и исследовать дела истинных преступников.
– Но Розалин Макбрайт…
– Её дело было пересмотрено ещё в пятидесятых годах прошлого века. В нём слишком много богохульной ереси, откровенной лжи и грязных инсинуаций. ДКР признала приговор справедливым и обоснованным.
– Что такое ДКР?
– Духовная комиссия по реабилитации жертв инквизиции, состоящая из монахов, историков, филологов и прочих специалистов, способных помочь в расследовании. ДКР даёт своё заключение – правильно ли было учинено следствие, справедлив ли приговор. Если выясняется, что осужденному был вынесен справедливый приговор – дело остаётся у нас. Если же нет – материалы отправляются обратно адресату с пометкой innocenter condemnatum [1]
– А кто заказчики?
– Историки, биографы, независимые исследователи. Иногда ДКР пересматривает дела по своему усмотрению.
– Могу я получить обещанные материалы?
– Разумеется. И ещё раз – большое спасибо за бесценный дар нашему монастырю.
Фелпс ничего не понимал. Отец Корнелий, подозвав двух служек, отправился в потайную комнату, спрятавшуюся за неприметной дверцей.
– О каком даре он говорит?
– Directorium Inquisitorum.
Фелпс посмотрел на Джессику, – что ещё за Инквизиторум?
– Руководство Инквизитора. Трактат Николаса Эймерика. Пособие для инквизиторов по охоте на ведьм и еретиков.
Вернулся отец Корнелий.
– Мисс Пирсон, материалы вскоре будут готовы. Ларец долгое время стоял замурованным в нише. Последний раз его доставали для дежурной консервации полвека назад, а внутрь не заглядывали уже лет сто. Подождёте немного? Сейчас как раз время трапезы. Прошу к столу.
– Разумеется, святой отец.
Они проследовали в столовую, где за длинными чёрными столами на узких скамьях восседали монахи. После молитвы все принялись за еду. Главным блюдом была утка с красной капустой, на закуску подавали хрустящий хлеб, только что из печи, разнообразные сыры и паштеты. Кто-то пил вишнёвый сок, кто-то минеральную воду. Служка предложил Фелпсу вина, но тот, вспомнив что им ещё ехать назад, отказался. Джессика всё же выпила стакан, вино оказалось восхитительным.
Ларец был вынут из ниши. Завёрнутый в рогожу, он насквозь пропитался вековой пылью, монахи долго чистили его утиными крыльями, щётками и тряпками. Аббат вскрыл печать, служка откинул крышку. Пахнуло затхлым воздухом, ладаном. Джессика, вдохнув поглубже, уловила едва-слышный аромат фиалок. Внутри, под сгнившим шёлковым покрывалом лежала стопка исписанных бумаг, кожаный мешок, письменный набор, состоящий из чернильницы, перьев и похожей на солонку песочницы. Отдельно, в мешке из овечьей шерсти, покоилась какая-то рукопись. Когда монахи извлекли на свет золотисто-зелёную Magna Venari, Джессика не сдержалась и рванула вперёд. Словно жаждущий, завидевший кувшин с водой, она едва не вырвала книжку из рук отца Корнелия. Лишь получив ларец в руки, Джессика немного успокоилась.
– Благодарю, святой отец. Как мы и договаривались, все материалы будут возвращены в целости и сохранности. Теперь мой черёд.
Они вышли из монастыря. Джессика раскрыла багажник арендованного кадиллака. Внутри находился внушительных размеров футляр из каталокса[2]. Щёлкнув замочком, она откинула крышку футляра. Там, на синем бархате, лежал замусоленный тёмно-красный том размером с ноутбук. Служка утащил футляр в библиотеку. Отец Корнелий, нацепив крохотные очки, принялся пристально, но в то же время осторожно изучать книгу.
– Вы не наденете архивных перчаток, святой отец?
Аббат Корнелий внимательно посмотрел на Джессику.
– Дочь моя. У меня тут четыре тысячи рукописей, редких книг и исторических документов. Архивные перчатки предохраняют артефакты от жира, загрязнений, грибков и плесени. Я сорок лет работаю с древностями. И сделал важный вывод. От перчаток больше вреда, чем пользы. Пальцы человека очень чувствительны. Достаточно тщательно вымыть руки и обработать их нейтральным дезинфицирующим раствором. Чувствуя книгу, ты никогда не повредишь ветхие листы. Если хотите поработать с Magna Venari прямо сейчас, моя библиотека к вашим услугам, перчатки у нас тоже имеются.
– Увы, нам пора, святой отец. Спасибо за оказанное гостеприимство.
– Храни вас господь.
[1] innocenter condemnatum (лат.) – невинно-осужденный
[2] Каталокс – ценная и редкая древесина дерева вида Swartzia cubensis
Глава 43
Джессика и Фелпс прибыли в Мидоу-Гарден около девяти вечера. Дождь, начавшийся несколько часов назад, перешёл в мокрый снег, а потом они и вовсе попали в такую метель, что ехать дальше стало просто невозможно. «Дворники» еле справлялись с крупными липкими хлопьями. Джессика сбавила скорость, видимость была почти нулевая. Они долго ехали молча. Пару раз огибали опасные участки, на которых уже случились аварии. Полиция и дорожные службы подсвечивали их красными фейерверками. Задолго до выезда на трассу, ведущую в Спенсервиль, они вынуждены были остановиться, поскольку дорога была плотно забита машинами всех цветов и размеров. Полицейские останавливались у каждой машины, беседуя с водителями. Многие разворачивали свои машины и, пересекая двойную сплошную, возвращались в город. Молодой коп постучался фонарём в стекло. Джессика опустила окно, несколько снежинок ворвались в салон вместе с колючим ледяным ветром.
– Куда направляетесь, мэм?
– Мы едем в Спенсервиль.
– Мэм, дорога на Спенсервиль завалена. Цистерна с удобрениями перевернулась почти посередине трассы, пробка в оба конца. Наши люди разворачивают машины и отправляют назад. У нас приказ – никого не пропускать. Рекомендую вернуться в город. Вы нашли место, где будете ночевать?
Джессика долго спорила с полицейским, а Фелпс даже показал жетон. Но блюститель порядка стоял на своём. В конце концов, позвонив кому-то он ответил:
– Хорошо, агента мы пропустим, а вам придётся вернуться в город.
Джессика посмотрела на Фелпса, чертыхнувшись, он сел в машину. Подошёл полицейский сержант в меховой шапке. Стараясь переговорить вьюгу, просунул голову в окно кадиллака и прокричал Джессике прямо в ухо:
– Мэм, трассу очистят лишь завтра к обеду. Дорога на Спенсервиль – сплошная пробка. Люди бросают машины и на попутках возвращаются в Мидоу-Гарден. Ночью ожидается аномально холодная температура. Я приказал собрать всех бомжей и доставить в участок, так хоть не перемрут, ночуя на улице.
Фелпс и Джессика переглянулись. Сержант, словно читая их мысли, продолжил:
– Аэропорт закрыт – нелётная погода. Вокзал не работает, заносы на путях.
Джессика, подняв окно, посмотрела на своего спутника.
– Фелпс, что нам делать?
Он ухмыльнулся, – Будем искать гостиницу.
Снег валил всё сильнее. Джессика нервничала.
– Не волнуйся. На крайний случай заночуем в каталажке с бомжами.
Но Джессику шутка Фелпса не развеселила. Поволноваться всё же пришлось. Места нашлись лишь в третьем по счёту мотеле. Им с трудом выдали один номер на двоих. Вредная старушенция за стойкой злобно посмотрев на Джессику, протрещала свирепой скороговоркой:
– Мест нет и не предвидится. У меня ещё восемнадцать человек на «брони».
– Мы можем здесь хотя бы перекусить?
– Здесь нет. Закусочная за углом.
Снег валил всё сильнее, машины превратились в диковинных снежных чудищ. Закусочная уже закрывалась, они взяли с собой еды, в соседнем магазине купили бутылку джина. Метель засыпала их с ног до головы, а Джессика ещё и умудрилась провалиться ногой в канаву. Теперь она, словно утопленница, оставляла за собой мокрые следы. Старушенция долго и сурово смотрела на них, многозначительно бросая беспощадные взгляды на левый сапог Джессики. Наконец, она швырнула им ключ с тяжёлым, деревянным брелоком, напоминавшим грушу. Чёртова парочка, припёрлись на ночь глядя, загадили ковёр, теперь будут охать и стонать до утра, кувыркаясь на новом матрасе. А парочка, войдя в холодный номер – никак не могла сообразить, что делать с промокшей обувью Джессики и одной кроватью на двоих.
– Я могу спать на полу или в машине.
– Боже Кайл, что за глупости? На холодном ламинате? Ты умрёшь от воспаления лёгких.
– Ну хорошо, иди в душ, я сейчас тут разберусь.
Пока Джессика мылась, Фелпс сходил на ресепшн. Старушенции на месте не оказалось, свет был потушен, а входная дверь накрепко заперта. Он звонил в маленький колокольчик на столе, кричал, но никто его так и не услышал. В ледяном коридоре Фелпса начало знобить. Вернувшись в номер, он застал Джессику в полотенце, накрывшуюся одеялом.
– Предлагаю перекусить. Не возражаешь, если я пока уберу это?
Он спустил стоявший на столе ларец с Magna Venari на пол и принялся раскладывать закуски.
– Я проверила – у них тут отопление едва работает. Я звонила консьержке, но никто не ответил.
– Её нет на месте. Прошу к столу.
Джессика отказалась вылезать из под тёплого одеяла. Фелпс передал ей сэндвич и хрустящую курицу. Сам же, перекусив за столом, направился в ванную. Джессика утащила оба полотенца, поэтому приняв душ, ему пришлось нацепить влажную от стаявшего снега одежду. В таком виде Фелпс вышел из ванной. Стало жутко холодно.
– Ой, прости, Кайл. Я утащила твоё полотенце.
– Уже не важно. Давай выпьем джина и посмотрим телевизор. Больше тут делать нечего.
Он уже собирался завалиться в верхней одежде в кровать, но Джессика запротестовала.
– Нет, нет, нет! Даже и не думай. У нас одна постель на двоих. Раздевайся, я не смотрю.
Когда вещи были развешаны на колченогом стуле, Фелпс, поставив бутылку на тумбочку, юркнул под одеяло. Он налил по полному бокалу джина, едва смешав со спрайтом. Было горьковато, но в таком холоде алкоголь не повредит. Согревшись оба повеселели. Смотрели новости, потом какой-то скучный фильм, потом ещё один – весёлый.
Около часу ночи отопление включилось на полную мощь и стало сразу нестерпимо жарко. Джессика уже спала, а Фелпс копался в смартфоне. Телевизор освещал кровать голубым неровным светом. Джессика от жары разметала одеяло, сползшее полотенце обнажило ягодицы. Чёрт возьми, где её нижнее бельё? Фелпс попытался прикрыть её одеялом, но Джессика заворочалась, перевернувшись на спину. Фелпс даже вздрогнул от такой откровенности. Сердце бешено заколотилось. А что, если Джессика сейчас проснётся? Он аккуратно выключил телевизор. Фелпса трясло. Захотелось выпить ещё джина. Вот так ситуация. Теперь не уснуть. Фелпс лежал в полной темноте, слушал ровное дыхание Джессики и размышлял. А почему бы и нет? Он теперь свободен. Она – не замужем. Фелпс замечал, как Джессика смотрит на него, как радуется его комплиментам. Осторожно протянул руку влево. Пальцы нащупали горячую кожу её бедра. Аккуратно, чтобы не разбудить начал гладить атласную кожу, поднимаясь всё выше. Джессика спала. А вдруг не спит? Может быть она сама боится показать ему, что чувствует его руки? Смелее. Он заигрался и сам не заметил как пальцы спустились туда, где навсегда теряется грань с понятиями «можно», «случайно», «допустимо». Сильная дрожь пронзила тело Фелпса. Лаская Джессику, он больше всего на свете не хотел, чтобы она сейчас проснулась. Но с другой стороны – если она не спит, это ещё лучше. Тем самым она даёт ему понять…
Джессика заворочалась, резко отбросила руку Фелпса и ощутимо ударила локтём в грудь. Он тут же перекатился на свою сторону, слушая, чего же такого она бурчит спросонья. Джессика окончательно проснулась, вскочила и ушла в ванную. Его сердце бешено колотилось, едва не вылетая из груди. Вернувшись, полным возмущения, всё ещё сонным шёпотом Джессика спросила:
– Ты в своём уме? Думаешь я ничего не почувствовала?
– Прости. Алкоголь сыграл со мной злую шутку.
– Держи свои пальцы при себе!
Что-то не то было во всём этом разговоре. Чувствовалась какая-то фальшь, недосказанность. Не хватало накала, истинной злости. Словно маленькая девочка обиделась, что кто-то раскритиковал её рисунки.
***
Джессика не спала.
– Налей мне джина.
Фелпс молча наполнил стакан. Джессика выпила залпом. Перегнувшись через Фелпса поставила стакан на тумбочку, задев его по лицу волосами. Фелпс чувствовал дыхание Джессики, она почему-то не спешила возвращаться на свою сторону. Фелпс привстал, думая помочь, но понял, что упирается в её грудь, прикрытую полотенцем. Схватив его за подбородок, Джессика дрожащим хриплым шёпотом промолвила:
– Для всех – между нами ничего не было.
И тут же поцеловала его, отбросив уже ненужное полотенце в сторону.
Они почти не спали в ту ночь. Хотя кровать и не скрипела, но билась об стенку как бешеный жеребец, запертый в тесном стойле. Когда Фелпсу надоели эти стуки, он оттащил кровать подальше от стены, случайно выломав нижнюю доску. Джессика рассмеялась, а за ней и Фелпс не смог сдержать громкого хохота. Кто-то застучал им из соседней комнаты. Они притихли и снова прильнули друг к другу, стараясь быть тихими и осторожными, что было почти невозможным, поскольку оба истосковались по ласкам и всё не могли насладиться друг другом.
***
– У меня плохие вести, мой мальчик. Очень плохие. Враг чуть не проник в наше сердце, я почти лишилась своих сил, чтобы защитить нас. Ты должен принести мне душу врага. Иначе не выжить. Скоро, скоро всё закончится. Я не хочу больше страдать.
Лакус вытирал лоб Госпожи гниющей тушкой выдры, смоченной в студёной воде. Госпожа бредила, у неё был сильный жар. А что, если она умрёт? Что же делать? Что ему теперь делать? Госпожа снова пыталась подняться, он поднёс к её губам чашу с тёплой оленьей кровью, в которую добавил немного желчи енота. Госпожа осушила всё до последней капли, попросив ещё. Упав на подстилку снова начала бредить.
– Знаешь, что такое костёр? После нечеловеческих пыток, когда тело превращено в сплошной нарыв, когда глаза почти ослепли от тёмной, вонючей камеры, когда влажная от крови и сырости солома совсем не спасает от ледяного пола, они приходят за тобой. Вероломный мерзкий старикашка читает молитву. Он просит небеса помиловать твою грешную душу, хотя недавно в ярости кричал, что тебе нет спасения и вечный костёр в аду – единственное твоё прибежище.
Если ты очень сильно смердишь, они окатывают тебя несколькими вёдрами студёной воды, но пить не дают. Упаси тебя высшая сила кричать и спорить. Огромный палач вытащит язык клещами и пронзит его ржавым гвоздём. Он сделает это весьма искусно, чтобы ты не захлебнулась от собственной крови или не проглотила гвоздь. Палачи следят за тем, чтобы ты не разбила голову о стены, не подавилась скудной едой, не задушила себя. О, это подарок, если получится быстро прекратить мучения. Но закончена исповедь, к ошейнику приковывают длинные цепи и тащат тебя прочь из темницы. Перед выходом на голову напяливают карочу – срамной колпак еретика с изображениями дьявола. На улице толпа ликует и беснуется. Ты замечаешь знакомые лица – эта лечилась у тебя от бесплодия, этот просил приворожить первую красавицу. А теперь они швыряют в тебя огрызки и помои. Редкий богач может позволить себе бросить спелое яблоко. Если такое и случается, то начинается такая драка, что становится непонятно – люди ли перед тобой или грязные свиньи. Ты не причиняла им зла. Нет у них на тебя личных обид. Но ты проклята всеми и ненавидима лишь за то, что в ошейнике и колпаке идёшь на костёр. Тебя приковывают к столбу. Иногда обкладывают толстыми брёвнами, строя маленький тесный, твой последний дом. Бывает – насыпают сучьев и соломы, чтобы лишь слегка опалить тебя, продлив мучения. Могут облить смолой. Однажды, кажется это было в Швеции, навалили целую кучу терновника. Я изранила себе ноги, пока добралась до вершины.
Тебя просят отречься от ереси. Редко кого это спасало, инквизиторам нужно лишь твоё раскаяние. Ярко светит солнце, они почти не сжигают в дождливые или снежные дни. Толстый столб пропитан «египетским маслом», чтобы выдержать подольше лютый огонь. Слова приговора бесят тебя, приводят в жуткую ярость. Если бы не толстые цепи, магистрату, судьям и палачам пришлось бы худо. Всё – сплошная ложь. Все обвинения выбиты под жуткими пытками в кровавом бреду. Костёр лениво начинает лизать охапку сена или тонкие сучья. Словно противясь дьявольской воле палачей, он тухнет, тлеет, не хочет разгораться. И обязательно какая-нибудь милая старушка, невинное дитя или беременная селянка прорвутся через строй солдат и подкинут птичье гнездо, пух или просто ворох сухой травы, чтобы подкормить костёр. О, как я ненавидела таких «доброхотов». Клянусь, я ненавидела их больше своих палачей и даже судей. Я старалась запомнить эти добрые, смиренные лица. А потом, вернувшись, обязательно мстила. Мстила страшно, жестоко, неотвратимо – и палачам, и инквизиторам. Но прежде всего я изводила тех, кто помогал костру гореть.
Костёр пылает. Огонь ещё где-то внизу, а ноги уже покрываются волдырями. Разрывая сухожилия, ты стремишься подтянуть их как можно выше. Но нет, пламя начинает пожирать тело. Плюнь в глаза тем, кто врёт про кожу и нервы. Кто-то придумал небылицу, что стоит коже сгореть, как казнимый перестаёт чувствовать боль. Ерунда и ложь. Боль будет преследовать тебя очень долго. Сначала от боли ты изломаешь свои пальцы, потом раскрошишь зубы, искусав перед этим язык, губы и щёки. Самая жуткая боль наступит тогда, когда начнёт кипеть костный мозг и кровь в жилах. Огненные потоки будут пульсировать в теле, сжигая тебя изнутри. А затем – огонь прорвётся наружу. Только ты его уже не увидишь. Глаза очень быстро высохнут, ослепнут, а потом и лопнут, с шипением заливая обожжённые щеки. Уже нечему гореть, а ты ещё жива. Все чувства давно покинули тебя лишь темнота и адская, ни с чем не сравнимая боль. А потом – ты словно проваливаешься в глубокую яму. Может быть это твой скелет рассыпается в прах, а может – душа, наконец, расстаётся с телом.
Но я не верю в душу. Если меня снова сожгут, мой мальчик, если в этом гнусном мире до меня доберутся враги – слушай и запоминай. Собери всё, что от меня осталось. Подкупай палачей, слуг, чернь. Делай что угодно, но разыщи хотя бы один сустав. Если же не осталось ни косточки, собери пепел. Ближе к концу казни жирной чёрной сажей он полетит во все стороны. Не зевай, собери немного в ларец из благородного металла. Всё, что удалось спасти – закопай на кладбище. Если повезёт спасти череп и кости – я вернусь очень быстро.
Ты станешь взрослым, мой мальчик, а потом старым. А я всё ещё буду под землёй. Найди себе здоровую девушку без семьи и родных. Пусть подарит тебе сына. Воспитай его в любви к силам природы, научи уважать наши скрепы, быть такими как мы. Накажи ему заботиться о твоей госпоже. От жены и остальных детей избавься. Они тебе не нужны. Вырастет сын, а потом и его сын и они буду передавать наше знание и служить, пока камень на моей могиле не треснет. Если треснул камень – спеши. Хватай заступ и лопату, освобождай меня. Я вернусь ещё краше, ещё сильнее, вознагражу любовью, лаской и великим могуществом. Я верну тебе, мой мальчик, всю память, воспоминания и нежную любовь. В своём потомке ты возродишься вновь. И так будет вечно, пока мы не поставим этот мир на колени и не начнём править как принц и королева. А теперь ступай. Наши враги не дремлют. Они думают, что победили нас. Пора напомнить о себе.
