Текст книги "Молох ведьм (СИ)"
Автор книги: Александр Мендыбаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Глава 40
– Читай, читай скорее дальше.
Эльва чуть не прыгала от радости. После путешествия в Монголию она совсем потеряла надежду.
– Ты хоть представляешь, что сделала? Отец Мартин добрался, в награду ты получила продолжение истории. Всё изменилось. У нас снова появился шанс поквитаться с чертовкой. Ты точно уверена, что стены затряслись в тот момент, когда читала?
– Да. Но это ведь не Magna Venari. Думаешь получится подготовить кротовую нору?
Эльва с сомнением посмотрела на копию рукописи.
– Не знаю. Хотя почему бы и нет. Ведь это не что иное, как продолжение. Написано, конечно, высокопарно, но чего ждать от этих примитивных животных.
– Они боролись с ведьмами…
– Джессика, я тебя умоляю. Они боролись с рыжими, красивыми, неугодными.
– Пока что я вижу лишь несчастья, болезни, голод, измученных и запуганных людей.
Эльва вспыхнула.
– Мне очень жаль, что ты ни разу не попадалась инквизиторам. Хорошо бы тебя пару раз вздёрнули на дыбу. Я посмотрела бы…
– А ты попадалась?
Эльва не стала отвечать, сунув ей кипу листков, приказала.
– Читай. Я подготовлю нору.
╬
Февраль, 1528. Мадрид.
Сейчас, когда я пишу эти строки, многое изменилось. Я вёл записи с того самого августовского дня, когда судьба отправила меня в Мадрид вслед за Розалин. Дорога заняла почти три месяца, поскольку нам пришлось посетить немало городов, где разгневанные жители могли бы насладиться зрелищем пленённой ведьмы. Ещё два месяца Комиссия и инквизиторы учиняли следствие. Формальности задержали меня почти на три недели, но теперь, когда всё кончено, я не хочу оставаться здесь ни одного лишнего дня. Я, наконец-то, смог взять себя в руки, чтобы описать печальные события, случившиеся за это время. Я хочу, чтобы потомки судили о поступках Розалин Макбрю, опираясь не только на голословные обвинения и признания, выбитые под пытками. Хотя судить – прерогатива бога. Я проповедовал это на протяжении всей жизни, но окончательно уверовал лишь в то кошмарное утро, когда Розалин отвели на костёр. Чувства опять берут верх и слёзы душат меня всё сильнее. Я постараюсь описать всё как было, не раскрашивая факты своими переживаниями. К счастью, у меня сохранились прежние записи, где я не изменил и строчки, постараюсь и тут обойтись лишь сухими фактами, хотя уже сейчас вижу, что это почти невозможно.
Ведьму везли в железной клетке. Я лично следил за тем, чтобы она не отдала душу дьяволу Господу по дороге. Да, это был мой путь, моё очищение и искупление. Любовь народа, благодарный, постоянно множащийся приход, проповеди, на которые приезжали даже из Парижа – всё это пресытило моё сердце. Скажу без лишней скромности, во время проповедей никто не спал и уж тем более не играл в карты даже на последних рядах. Добрая паства и благостная, безбедная судьба позволили мне прожить счастливо, легко и беззаботно. В одну из ночей я обратился к Нему, спросил, – Отец, а где же мои страдания? Да, я не брал взяток, не устраивал содомию с распутницами, не злоупотреблял вином и не уничтожал врагов государства под эгидой церкви. Но и лишений, если не считать периода неразумной юности, я особых не испытывал. Пора, пора уже думать о вечности.
Я шёл за Ведьмой, держась за клетку. Грязь, дожди, а потом и жестокий снежный шторм – мне никогда не было так тяжело и в то же время так отрадно. Я много молился, много спрашивал Его о сути бытия, о людях, о мире. Это было благословленное время. А потом Ведьма заговорила со мной. Это было так неожиданно, что я не удержался и стал делать записи наших бесед. Увы, они утрачены теперь навсегда, но кое-что удалось сохранить в дневниках и я не побоюсь описать некоторые из них.
Впервые мы заговорили, когда я протянул ей яблоко. Зачем? И сам не знаю. Так бросают краюху хлеба голодной, паршивой собаке, захлебывающейся от злобы собственной слюной. Розалин промолвила что-то вроде благодарности. И это были первые не богохульные слова человеку в кардинальской мантии, следующему за ней и вместе с ней. Вечером я дал ей немного горячей воды умыться. Воды хватило лишь на лицо. Растрёпанная, худая, она, пожалуй, была слишком красивой, чтобы умереть такой лютой смертью. Умывшись, Ведьма спросила:
– Зачем ты помогаешь мне, монах?
Я ответил, что ей следует называть меня Его Высокопреосвященство. Она сказала, что это не имеет никакого смысла.
– Какая разница, как я тебя называю? Монахи, иноки, священники, муллы, раввины – вы все одинаковы. Верите в кого-то, кто сидит на облаке и грозит пальцем за прегрешения. Чем моя вера в силы природы отличается от вашей? И почему вы так боитесь сатаны?
Признаться, я не готовился к такому повороту. Она была ведьмой, но она же была заблудшей овцой. Стало быть, я мог проповедовать. Я пытался объяснить, что сатана есть враг рода человеческого, но Ведьма сказала, что не верит в сатану, как и не верит в бога.
– Разве можно казнить человека лишь за то, что он во что-то не верит?
Я пытался философствовать о пустоте души, приводил примеры, что незаполненная бочка может служить вместилищем мёда или гнилой воды, но она лишь скалила свои ослепительные зубы, а я словно оправдывался перед ней.
С каждым днём наши беседы становились всё более глубокими и меня стало настораживать, что многие доводы Ведьмы были весомыми и не такими уж безосновательными. Конвоиры менялись, в городах нам давали ночлег и провиант и однажды за ужином мне захотелось принести Розалин кусок пирога.
Она съела его с жадностью.
– Ты мне нравишься, монах. Жаль, что ты старый, иначе я бы обязательно вышла за тебя замуж.
Тут она расхохоталась, а потом печально поглядела на меня.
– Эта дорога – самое лучшее, что у меня осталось. Собеседник из тебя – так себе, но выбирать не приходится. Спасибо, что беседуешь со мной. Остальные только плюют, бросают помои или наслаждаются зрелищем, когда я задираю юбку, чтобы сходить до ветру.
Я пропустил её слова мимо ушей.
– Зачем ты губила людей, зачем заманивала детей в леса, где они гибли от холода, зачем отравляла колодцы, зачем колдовала?
– Что я могу ответить? Знаешь, сколько раз меня насиловали? Я не жаловалась. Да и кому? У меня нет мужа или брата, чтобы защитить. Моим преступлением было лишь то, что я ходила в одиночку собирать валежник. В лесу меня подстерегли, завалили на муравейник и прошлись по очереди. Я была невинна, а от них – заболела и понесла. Только ребёнок не выжил. Потому что болезнь моя была такого рода, что нельзя было и помочиться без боли. А потом ко мне прибежали жёны обидчиков. И набросились с криками и руганью, им тоже стало больно ходить по нужде. Меня выгнали из деревушки в лес, я построила шалаш, но дети приходили и изводили меня, а однажды подожгли сухие ветки и я лишилась даже этого убогого жилища. Пришлось уйти подальше в лес, но они снова и снова выслеживали меня. Разве моя вина, коли кто-то из них заблудился?
– Я не верю тебе.
– Не верь. Другой правды у меня всё равно нет, да она и не нужна на этом свете. Спасибо за пирог. В детстве я всегда мечтала проснуться на подушке, под которой окажется кусок жирного пирога. Не получилось.
Увы, ваш покорный раб притащил ей на следующий день целый пирог и подушку, и даже одеяло.
Чем ближе мы подъезжали к Мадриду, тем откровеннее становились наши беседы.
– Скажи мне, монах. А вдруг окажется, что мы не одни в этом мире?
– Такого не может быть, дитя.
– Я где-то читала, что были времена, когда небесные люди приходили на нашу землю.
– Это ложь и ересь.
– Как и любая сказка.
– Да. Как и любая сказка, но сказка не так опасна. Послушай, где ты научилась читать?
– Теперь это уже не важно. Никто не поверит моей истинной истории.
Однажды я принёс ей несколько книг. Ведьма легко и бегло прочитала названия, она понимала по-французски, читала по-венгерски и даже знала речь англичан. Я был удивлён. Ведьма вернула все книги назад.
– Прости, у меня слишком мало времени. Не хочу тратить их на пустое.
– Это не пустое. Это богословие.
– Тем более. Самый большой знаток в этом вопросе уже много недель подряд развлекает меня разговорами.
– Это ирония?
– Отнюдь. Ты смелый человек, монах. Думаешь, я не замечаю, как смотрит на тебя местное духовенство за наши келейные беседы.
Тогда я вспыхнул, но по сути – она была права. Нам оставалось не более трёх ночёвок, когда она позвала меня к себе после трудного дня.
– Послушай монах. Я не знаю никаких Розалий, Роз, Розмари и Розалин. Но под жуткими пытками я сознаюсь в чём угодно. Не верь моим палачам. И не держи на них зла. Они – заложники этого лютого века. Когда меня сожгут – возьми себе на память хотя бы кусочек пепла. Закопай его в своём саду. Я знаю, что после смерти меня ждёт лишь пустота. Но ты считаешь, что я угожу в когти дьявола. Конец один – нас ждёт разлука. Носиться ли мне в вечной ледяной тьме или кричать от боли в адском пламени – детали сути не меняют. Тем отраднее будет знать, что моя малая частица лежит в саду лучшего друга.
Признаюсь, я расстроился и слёзы заполнили мои глаза. Я отошёл от клетки, но она снова позвала меня.
– Хочешь, я прочитаю тебе стихи? Я их сама сочинила.
Я знал, что слушать ведьм запрещено, но что могла мне сделать эта рыжая девчонка, закованная в кандалы в тесной железной клетке?
– Читай, дитя. И да хранит тебя бог.
Подняв глаза к небу, она прочитала мне стихи, которые, к счастью, сохранились в моих записях.
…В предрассветной поре завывает метель, вьётся вихрями зимняя стужа
Я на снежной перине стелю нам постель, только ты в этом мире мне нужен
Моё сердце, когда перестанет стучать, станет камнем, но не очерствеет,
Не пришлось мою душу с твоей обвенчать, вот о чём я сейчас сожалею
Если будешь хоть изредка ты вспоминать, не меня, но те дни, где мы рядом
Ад покажется раем, любимый, родной, без тебя – рай покажется адом…
Она улыбнулась и робко опустила глаза.
– Слабые стихи. Я хотела посвятить их тебе.
Я был страшно смущён. Ком подкатил к горлу.
– Спасибо, но…
– Не нужно слов. Ты всегда говорил, что можно полюбить человека за красивую душу, теперь я знаю – это правда. И я согласилась бы ещё раз проехать весь путь лишь бы познать это счастье. Теперь мне не страшно умирать.
Я вернулся в свой шатёр, разогнал прислугу и рыдал как маленький мальчик. В груди жгло от боли, жалости и бессилия. Впервые в жизни я не знал, правильно ли поступаю. Я молился Богу, просил его утешить мои слёзы и спасти несчастную душу Розалин. Всю ночь изводил себя жуткими мыслями. Что, если я отправляю на лютую смерть невиновного. Разве мне неизвестно, как выбивают показания из несчастных. Рисунки на теле – единственное неопровержимое доказательство. Что если эти рисунки, несомненно ужасные и богохульные, и есть всё её преступление? Почему слова Розалин не могут быть правдой? Увы, Господь послал испытание, которое было мне не под силу.
Утро было тяжёлым, я совсем не спал и после короткой молитвы отправился к Розалин.
– Наши проводники ошиблись, сегодня до вечера мы будем в Мадриде.
Она пыталась улыбнуться, но у неё это совсем не получалось.
В Мадриде её сразу передали в руки инквизиции. И хотя я занимал высокий пост, обладал обширными связями, моего влияния хватило лишь на то, чтобы вести беседы с несчастной Розалин, которую заставал в камере в виде изрубленного, окровавленного куска мяса, от боли не способного даже говорить. Я сидел рядом, вытирая раны, шептал молитвы, молил Господа о прощении.
Каюсь, за неделю до казни я очень сильно повздорил с местным духовенством и Верховным Камерарием CSI. Я пенял на то, что из девчонки уже выбили все показания, какой смысл её истязать, зачем народу видеть истерзанное тело. После долгих пререканий эти жирные святоши с приторными лицами, забывшими о человеческом милосердии посулили отстать от Розалин, причём Великий Инквизитор шепнул Верховному Камерарию, что порочная девка очаровала меня своим колдовством. Уверен, он хотел, чтобы я это услышал.
В ночь перед казнью она решила исповедаться. Меня не хотели пускать, пришлось использовать охранную грамоту самого Карлоса I, которую я приберегал лишь на крайний случай. Что грамота – я готов был лично бежать во дворец и упрашивать регента и безумную королеву разрешить мне исповедовать грешницу. К счастью, до этого не дошло. Ко мне приставили гвардейцев и я всю ночь провёл с Розалин, утешая несчастную перед самым тяжёлым её испытанием. Мы беседовали о математике, о дальних странах, о золоте скифов. Она прекрасно знала лес, помнила имена всех птиц и зверей, чудесно пела. Мы смеялись, шутили и старались не думать о завтрашнем дне. Ближе к рассвету я стал готовить её к исповеди.
– Я вряд ли успею поверить в бога, но я верю в тебя. Ты спас меня, спас от самого страшного, что может случиться на свете – от одиночества. Это так важно, что хотя бы один человек будет молиться за меня, любить меня и вспоминать меня.
Да простит меня бог, но от горя я нёс всякую околесицу. Кажется, даже признавался в любви, но до сих пор не раскаиваюсь в этом. Христиане должны принимать своих братьев и сестёр всем сердцем. Легко любить святого. В сто раз труднее полюбить грешника. Как бы там ни было, но она исповедалась. Я не нарушу тайну исповеди и унесу её откровения с собой в могилу. Теперь у неё только один судья. На прощание Розалин призналась, что сделала это лишь ради того, чтобы встретиться со мной в следующей жизни.
– Вспоминай меня. Вспоминай меня чаще. Если есть хоть малейшая возможность попасть в рай, то я буду там. И буду тебя ждать. Ты узнаешь меня, узнаешь меня всегда, мой милый. Если же рая нет, то я прилечу к тебе весенней пташкой или прибегу юрким зверьком. Тогда ты тихо прочитай мой стих, вспоминая рыжую девчонку, которую ты угостил яблоком.
В последние минуты жизни не я утешал её, а она меня. Я смутно помню, что было дальше. Словно в беспамятстве, я пытался защитить её от вошедших солдат, они стояли в недоумении. Верховный Камерарий и Великий Инквизитор вошли в камеру, чтобы проводить меня в покои, где мне сделалось дурно. Кажется, я кричал, чтобы ей не надевали карочу – позорный колпак еретика, потому что она исповедовалась и примирилась с Богом.
Меня опоили каким-то зельем и, признаться, это было высшее милосердие ибо я не видел костра и не слышал криков несчастной Розалин. Лишь поздно вечером шатаясь от горя, я сходил к месту казни и собрал немного пепла в табакерку.
Верховный Камерарий и Великий Инквизитор за ужином утешали меня, не проронив ни единого срамного слова о несчастной Розалин, а Великий Инквизитор даже промолвил:
– Святой Отец, вы проявили себя как истинный христианин. Вы прошли этот страшный путь и смогли вернуть неслыханную грешницу в лоно церкви. Вы можете собой гордиться. Будем надеяться, Господь много милостивее нас с вами.
Он закрыл лицо руками и тихо промолвил:
– Боже, что же мы делаем.
Я не буду писать измышлений как изменилась моя личность после этих испытаний. Скажу одно – Розалин, кем бы она ни была, больше нет и миссия CSI окончена. Считаю свой долг перед Комиссией полностью исполненным.
Я вернул Око Дьявола Верховному Камерарию и сложил с себя полномочия Кавалерье. Я возвращаюсь во Францию, чтобы оставить церковную службу. Я клянусь раздать все богатства, себе же оставлю лишь малую толику, чтобы хватило купить клочок земли, где я упокою прах несчастной Розалин.
Пока всё ещё Кардинал-священник с титулярной церковью Сент-Жюст, Его Преосвященство, Луи Симон.
╬
Джессика рыдала, дочитывая рукопись. Даже Эльва прослезилась левым глазом.
– Теперь я понимаю, почему эти записи не попали в Magna Venari. Его Высокопреосвященство разоблачил всю шайку палачей и бюрократов. Да, этот Луи Симон… знаешь Джессика, если он не врёт, то справедливости ради, я должна признаться, что были люди и среди… Немедленно прекрати плакать. Возьми, наконец, себя в руки!
– Я…я не знаю. Проклятая Розалин. Как она могла так подло подставить эту невинную девчонку…
– Откуда ты знаешь, что она её подставила? Вполне вероятно, что ведьма сама согласилась в обмен на вечную жизнь. Не забывай – Розалин обещала всех воскресить. Кто знает, может подлая чертовка и сдержит когда-нибудь своё слово.
Стены затряслись. Джессика и Эльва свалились на пол.
– Быстрее. Портал опять барахлит.
Джессика бросилась к кротовой норе, прихватив шулам алуурчин и Зиленштайн – легендарный Камень Душ, в котором, словно в снежном шаре, изумрудными вихрями кружились частицы Розалин, отнятые у Клэр Макдауэл, Дорки Балаш и Сувданцэцэг.
Джессика ползла по норе, пахнущей затхлой сыростью и электричеством. Рыжая девчонка, принявшая лютую смерть на костре, не выходила из её головы. Она избавит несчастную от лишних мук и освободит от груза проклятой души.
Глава 41
Джессика ничего не понимала. Руки увязли в каком-то желе, двигаться становилось всё сложнее. На минуту даже показалось, что она, словно муха ползёт по потолку. Что-то постоянно отталкивало её назад, тоннель не кончался. Сзади кряхтела Эльва.
– Портал нестабилен. Пора возвращаться.
– Нет.
– Джессика, ты опять не слушаешься. Попадём в беду.
Нору трясло, жуткий поток ветра всё время сносил их назад, Джессика уже не понимала, в какую сторону движется. Пол тоннеля покрылся скользкой ледяной коркой.
– Я возвращаюсь, дрянная девчонка. Не хочу погибнуть в этом омуте.
– Дай мне Зиленштайн и вернись к алтарю. Я сделаю всё сама.
– Ты хоть понимаешь, что…
Джессика обернулась к Эльве.
– Давай сюда Зиленштайн и отправляйся к алтарю, удержи портал в равновесии.
Крепко выругавшись, старуха начала пререкаться. Но Джессика не отставала.
– Дай мне Зиленштайн, чёрт тебя побери!
Что-то грузное покатилось по ледяному полу. Джессика, ориентируясь на звук, резко опустила руку. Зиленштайн! Холодный, круглый как яйцо камень, слегка обжигающий ладонь там, где частицы души задевали поверхность. Раздался жуткий свист, она почувствовала как Эльву отбросило назад. Вихрь подхватил Джессику, стало трудно дышать. В глазах потемнело, последней мыслью было не выпустить Зиленштайн из руки.
Очнувшись, Джессика поняла, что находится посреди брусчатой мостовой. Проходившие мимо люди не обращали на неё никакого внимания. Кто-то бросил мелкую монету. Рядом лежали несколько медяков и краюха хлеба размером с ладонь.
Сморщенная, словно изюм, вся в чёрном старуха, преследовала какого-то богато-одетого господина, сложив руки перед собой.
– Por favor, por favor, seor[1].
– Убирайся прочь, проклятая попрошайка.
Грубиян резко толкнул старуху, та свалилась рядом с Джессикой. Увидев хлеб, она снова сложила руки и преклонив голову, начала клянчить. Джессика протянула ей краюху. Старуха вгрызлась в неё, с жадностью выедая мякоть. Сглодав кусок почти до корки, она вытерла рукавом сизые губы.
– Спасибо, внучка. Только зря мы тут с тобой сидим. Скоро казнь. Толпа никогда не бывает столь щедрой. Пошли за мной.
Она схватила Джессику и потащила вдоль грязных улочек. Поворот, арка, ещё поворот, аллея, канава. Наконец они очутились на огромной, забитой народом площади.
– Всё готово к казни. Сейчас поведут несчастную. А ты стой и наблюдай. Пока грешницу не сожгут дотла, о милостыне нечего и думать. Люди будут слишком заняты редким зрелищем. Чего доброго могут и поколотить. Но как только всё закончится, смело приставай и к богатым, и к бедным. В такие дни каждый думает о своей грешной душе. Многие будут рады откупиться парой монет.
Старуха нырнула в толпу и потерялась в ней. Джессика пыталась продвинуться ближе к деревянному помосту, на котором возвышалась целая гора дров. Было холодно, сквозь свинцовые тучи тускло мерцало солнце. Толпа заволновалась. Джессика немедленно насторожилась. Если получится – она заколет ведьму перед самым костром. Джессика поймала себя на мысли, что в этот раз всё было по другому. Куда подевался вход в нору? Она совсем не запомнила место, где очнулась. Где искать портал? Впрочем, сейчас это было неважно. Вокруг поднялся шум, солдаты принялись наводить порядок.
– Ведьма. Ведьму ведут. Ведьма!
Джессика поняла, что слышала всё это уже не раз. Те же солдаты, та же беснующаяся толпа, гнилые овощи, плевки и глаза, наполненные безумной радостью в предвкушении близких мучений несчастной.
Вот она. Красивая, совсем ещё девчонка. Смотрит на всех, словно заранее прощает. Четыре солдата – двое сзади, двое спереди вели ведьму к месту казни. Передние то и дело дёргали тонкую цепь, тянувшуюся от её ошейника. Задние подталкивали несчастную остриями алебард. Но она не молила о пощаде, лишь гордо несла тяжёлые кандалы перед собой и не обращала внимания на плевки и оскорбления. Джессика пыталась остановить время, но ничего не получалось. Проклятый портал. Где-то неподалёку прогремел залп пушки. Ведьма вздрогнула и посмотрела на Джессику в упор. Та залюбовалась взглядом бездонных зелёных глаз и не успела опомниться, как оказалась в кандалах на месте рыжей красавицы.
Подмена! В панике она забилась в цепях, стало так страшно как никогда. Конвоир грубо ударил её древком алебарды, второй наступил на босую ногу кованым сапогом.
– Ай, больно!
Толпа заверещала от радости. Ура, наконец-то чёртова ведьма заговорила. Джессика поняла, что попала в ужасную ловушку по собственной глупости. Времени на размышления совсем не было – она кричала, плакала, умоляла, но только распаляла ликующую толпу. Ведьма лишь улыбалась её губами где-то неподалёку. Сейчас она убедится, что всё кончено и скроется, чтобы навсегда унести с собой жуткую тайну своей несбывшейся смерти. Когда Джессику приковали к столбу, она начала неистово кричать, умоляя отпустить. Она и сама понимала, насколько позорно выглядит, но теперь это было совсем неважно. Чёрт возьми, как умирают настоящие герои, проклиная тиранов, плюя в толпу? Джессика ужаснулась глупым мыслям, лезущим в голову в такой момент. Она продолжала голосить о своей невиновности, рассказывая историю Розалин. Всё было напрасным. Её никто не слушал. Смеялся даже суровый палач.
Джессика почувствовала запах гари, посмотрев вниз, поняла, что костёр разгорается всё сильнее. Она закричала так, что сорвала голос. Пламя гудело где-то внизу, но ей уже было нестерпимо жарко.
– А-а-а! Помогите! Я не ведьма. Ищите в толпе. Ищите!
Какая-то грязная замухрышка подбежала к костру и швырнула в Джессику камнем. Булыжник больно ушиб грудь. Одежда нагрелась моментально, но Джессика ещё не видела пламени. Она пыталась кричать, но из груди вырывался лишь какой-то сип. С ужасом Джессика поняла, что дёргается, словно кукольный плясун на тонкой леске. Она задыхалась от боли, не понимая, что будет дальше. Раскалённым обручем сковала мысль, что это конец. Через мгновение Джессика уже смирилась со своей участью. Сейчас она молила лишь об одном – скорее бы всё кончилось. И время остановилось. Она увидела замершую площадь, застывших, словно ледяные фигуры, зевак, гвардейцев, выстроившихся как пешки в шахматной партии. Стало тихо, барабанщики остановили палочки в дюйме от своих звонких друзей. Джессика услышала шум и вскоре заметила Эльву, спешащую к костру через окаменевшее царство.
– Какая же ты дура. Столько времени провести со мной и попасться так глупо.
Эльва, ворочала длинной узкой отмычкой в замке, стараясь снять оковы. Джессика чуть не потеряла сознание от счастья.
– Да не дёргай ты рукой, стой ровно. Выбирай!
Джессика тупо уставилась на замершую в небе ворону.
– Кого выбирать?
– Подмену. Мы должны оставить кого-то вместо тебя.
– Но ведьма…, – она посмотрела на то место, где две минуты назад ухмылялась настоящая ведьма. Никого.
– Выбирай! Мне не удержать время.
Джессика наотрез отказалась отправлять кого-то на костёр. Эльва, разозлившись, схватила замухрышку, швырнувшую в Джессику камнем и приковала к столбу.
– Боже, нет…
Эльве было не до сантиментов. Она тянула Джессику за собой, уводя из оживающей толпы.
– Та, ради которой мы тут, скрылась в переулке. Скорее! Она не должна уйти.
***
Они преследовали ведьму больше часа. Джессика, несмотря на тренировки, выбилась из сил. От пережитого стресса она совсем не контролировала дыхание. Эльва же, казалось, не чувствовала усталости. Во времена охот старуха становилась выносливой, ловкой и очень сильной. Они давно уже бежали за городом. Молодая ведьма пыталась оторваться, но тело, подвергавшееся пыткам в течение многих дней, не выдержало погони. В какой-то момент её раздробленная в тисках и не залеченная до конца нога подломилась и несчастная полетела в траву. Джессика, настигнув её, принялась неистово избивать, вымещая скопившийся гнев и страх. Рыжая даже не сопротивлялась. Лишь смотрела в небо своими бездонными глазами. Подоспевшая Эльва оттащила Джессику.
– Как твоё имя?
– Макбрайт. Розалин Макбрайт.
Эльва наступила сапогом на сломанную ногу. Ведьма тихо застонала.
– Хочешь обратно на костёр?
– Уже не важно.
– Ты нарушила наши законы. Отправила ведьму на смерть вместо себя.
Девчонка улыбнулась. Кровь узкой струйкой побежала из уголка её губ.
– Так делает великая Розалин. Так поступила и я.
Эльва лишь зарычала.
– Сумасшедшая, ты хоть понимаешь, что Розалин обманула тебя? Чего бы она не наплела, она не оживит тебя.
– Я вам не верю.
По полю шли какие-то люди. Эльва и Джессика подхватили девчонку, оказавшуюся неожиданно лёгкой и потащили в безлюдное место. Под каменным мостом, проложенным над бурной речкой они сделали привал.
– Сядь, перекусим.
Но пленница даже не шелохнулась.
– Эй. Тебе пять раз повторять?
– Нет сил подняться. Болит каждая косточка. Я скоро умру.
Джессика потупила взор, она вспомнила как пинала девчонку сапогами.
– Расскажи нам про Розалин.
– Нет!
– Назови своё имя.
– Нет!
Эльва достала Зиленштайн.
– Я забираю душу Розалин.
– Плевать!
– Что? Теперь ты даже этого не боишься? А как же воскрешение?
– Никакого воскрешения не будет. Розалин обманула меня. Она обещала, что ведьма придёт и спасёт меня. Ведьма пришла, – она указала на Джессику. – Я ждала, ждала до последнего, но ведьма лишь наблюдала, а в глазах её виднелась смерть. Скажи мне, сестра, разве тебя подослала не Розалин? Не ты ли хотела проткнуть меня кинжалом, чтобы забрать душу и силу?
Джессика растерялась. Она смотрела на Эльву, но и та ничего не понимала. Сбиваясь, Джессика пыталась объяснить свой поступок, но Эльва заткнула ей рот ладонью и потащила прочь от рыжей девчонки. Они не успели далеко отойти, как ведьма закашлялась и снова заговорила.
– Я исповедалась. Мне больше ничего не страшно. Вы все – ведьмино семя, будете прокляты до восьмого колена. И ваша хозяйка, Розалин Макбрайт, будет проклята и погибнет лютой смертью. Горите в аду. А я скоро я встречусь с ним.
Эльва захихикала.
– Ишь как заговорила. Вот глупая. Неужели ты не знаешь, что его нет. Веришь старым пердунам, чуть не поджарившим твою молодую задницу.
Но красавица не отвечала. Она лишь лежала и улыбалась, глядя куда-то вверх.
– Нам пора уходить. Джессика, разведай обстановку.
Аккуратно, как её учил Дарвин, Джессика выползла из укрытия. Вокруг было тихо. Где-то вдали паслись коровы. Когда она вернулась под мост, Эльва уже вытирала нож об изорванную нижнюю юбку молодой ведьмы. Казалось совсем ничего не поменялось. Ведьма всё так же смотрела вверх, легкая улыбка обнажила её ослепительные зубы. Лишь под левым соском расползалось багровое пятно. Эльва спрятала Зиленштайн и облила покойницу какой-то тёмной смесью из склянки. Через пару мгновений тело заполыхало густым масляным пламенем, тягучая жижа капала на землю, прогорая, чтобы исчезнуть навсегда.
– Чтобы никогда не воскресла. Пора. Портал может схлопнуться в любую минуту.
Джессика больше не могла сдерживать слёз.
– Мне жаль её. Жаль, несмотря на то, что она хотела меня убить.
Эльва похлопала Джессику по плечу.
– Знаю. У неё не было другого выхода. Неизвестно, как бы мы поступили в такой ситуации.
Джессика, вспомнив, как Эльва приковала к столбу ни в чём не повинную грязнулю, разрыдалась ещё больше. Она никогда не привыкнет к этой дьявольской игре. Старуха показала ей узкий стилет с красивой деревянной ручкой.
– Мой трофей. Не будешь возражать? Посмотри на Зиленштайн, он почти заполнен. Надеюсь, плутовка уже при смерти. Теперь, как никогда, я верю в удачу. Может быть Розалин и вправду думала, что эту красавицу похоронят на заднем дворе усадьбы кардинала-священника Луи Симона? Чем не укрытие? Сотни паломников, охрана. Кто посмеет осквернить это место раскопками и уж тем паче – грабежом.
– Она была совсем девчонкой. Проклятая Розалин.
– Не такая уж и девчонка. Это Лурдес Эспиноза – великая притворщица и обольстительница. Однажды соблазнила самого короля. Одна из немногих, кто овладел секретом вечной молодости. Когда я впервые встретилась с ней, Лурдес уже минуло девятьсот двадцать лет. А сейчас ей было бы… впрочем, неважно. Расскажу как-нибудь в другой раз.
Приблизившись к порталу, Джессика никак не могла взять в толк, как она оказалась в нескольких милях от норы, посреди городской площади. Этого не знала даже Эльва. Что-то сломалось в сложнейшем механизме. Эльва сомневалась, что сможет починить или сделать новый.
***
Вернувшись, они не застали Дарвина дома. Приведя себя в порядок, Джессика показала Эльве справку из министерства.
– Гм…любопытно. Аббатство. Отправляйся туда скорее.
– Но…
– Джессика, никаких «но». Портал начал шалить. В последний раз я еле смогла протиснуться вслед за тобой. Нам нужно быстрее отыскать всех хранителей мерзкой души Розалин.
– А что если их двадцать, тридцать, сто?
Эльва рассмеялась.
– Вспомни пословицу. У кошки девять жизней, у ведьмы – только семь.
– Я знаю только первую часть.
Эльва, пряча стилет под стекло, сказала:
– Ведьма не сможет разделить свою душу больше чем на семь частей. Четыре мы уже добыли. В лучшем случае их останется три. Но я сомневаюсь. Судя по Зиленштайну – нам осталось добыть лишь одну. И поторопи своих испанских коллег.
Джессика, переодевшись обратила внимание на часы.
– Эльва. Что за чертовщина? Который час?
– Половина третьего, полдень.
Джессика сверилась с телефоном.
– Но этого не может быть. Мы провели там почти весь день, а прошло…
– Да. А прошло двадцать минут. Время там и время здесь не имеют ничего общего. Радуйся. Будет хуже, если ты, выбравшись из норы, обнаружишь, что прошло сто лет.
– А разве такое может случиться?
– Теоретически да. Но пока я контролирую портал – можешь об этом не беспокоиться.
***
Джессика уже собиралась уходить, когда в дверях появился Дарвин. Увидев Джессику, он что-то прошептал Эльве на ухо.
– Что? Ты боишься собак?
Джессика растерялась. Она вспомнила, как на пробежке к ней прицепилась какая-то огромная псина. Джессика забралась на дерево, а Дарвин, шедший следом, собаку отогнал.
