Текст книги "Кот баюн и чудь белоглазая (СИ)"

Автор книги: Александр Ладейщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

– Уйду на закат, – дрожащим голосом ответила несчастная гулёна. – Говорят, там торговый город Словенск. Туда и побреду.

– Дура, точно, дура! – пропел Баюн. – Сожрут тебя волки по дороге. Ну, проваливай, говорю! Тебе невместно с нами! – на узелок Кики упал сверкающий синий камешек, извлечённый из неведомых глубин заплечного мешка..

Кот Баюн зажмурился, прошептал какие-то слова. Ничего не произошло. Баюн посмотрел на молодых людей круглыми глазами, пожал покатыми плечами. Потом почесал когтявой лапой затылок, снял и засунул шляпу в мешок. Долго стоял и смотрел в пол, распушив усы. Топнул ногой, обутой в красный сапог с прорезями для когтей, развёл в недоумении лапы.

– Ну-ка, Стефан, открой мне пробку, – Кот ткнул лапой во фляжку, сделанную из круглой оранжевой тыквы.

Сделав пару глотков, Баюн зашипел, закашлял, из котовьих глаз потекли слёзы, уши прижались к макушке.

– Не могу пить эту отраву, – пожаловался Кот, отплёвываясь, и утирая мягкой лапой зубастую пасть. – Только в магических целях, как у единоверцев Стефана, когда волхв из ложечки вином угощает.

– Священник, – поправил юноша Кота, подняв руку, – при причастии. Вино – кровь господня, хлеб – тело господне.

– Неужели едите? – второй раз за утро изумился Баюн, словно никогда не читал христианские свитки.

– Он сам так велел, – неуверенно ответил Стефан. – Мы-то что, мы просто верим, мы рабы божьи.

Баюн отвернулся в угол, что-то опять зашептал, наконец, после долгих усилий, перед Стефаном и Мишной предстал прежний Коттин.

– Верю, вот теперь верю, – восторженно прошептала Мишна, глядя на нового господина. – До этого всё-таки думала – детские сказки. Пока не увидишь…

– Всё-то вам, женщинам, надо увидеть, да пощупать, чтобы вы поверили, – проворчал Стефан. – Если бы ваша вера была, хоть с маковое зёрнышко…

– Радуйтесь, небеса, среди нас знаток женских сердец, – провозгласил Коттин, вынув из бочки с песком чадящий факел.

– Чем смеяться, сказал бы лучше, – набрав в грудь воздуха, промолвил Стефан, – что тут на самом деле произошло?

– Я взял из руки твоей горькую чашу, чашу гнева Моего, – процитировал Коттин древнюю книгу, и с удовлетворением отметил, как подскочил юноша.

– Ты причастен к смерти этих людей? – не унимался побочный потомок готских королей.

– Если твоя правая рука соблазняет тебя – отсеки её, – продолжал цитировать странник, наблюдая за выражением лица Стефана, меняющимся при узнавании текста.

Коттин приобнял за плечи и Стефана и Мишну, подтолкнул парочку к выходу. Обернувшись, он бросил факел на ложе, затем поспешил к выходу.

Когда дом полыхал огромным погребальным костром, бывший Кот сказал Стефану:

– Что делал твой отец с высохшей ветвью яблони? Отсекал и бросал в огонь.

Стефан, опустил голову, задумался. С проявлением злого Добра он ещё не сталкивался.

– Но Гранёнок больше нет, – печально прошептала Мишна.

– Как это нет? – удивился Коттин. – Теперь Гранёнки – это Кика да ты. Какие новые народы выйдут из тебя, красавица?

– А Кика тогда кто? – ядовито прошептал Стефан.

Коттин уловил смысл сказанного, подумав, ответил:

– Если вдруг встретимся, тогда и узнаем – кто.

* * *

Сегодня собралась рожать Майсара, жена Скилура. Стина уже заходила к ней, щупала живот – плод лежал боком, но ведунья слышала биение – главное, что он жив. Потом ведьма заставила беременную, стоявшую на земле посреди горницы, сесть на землю – по движениям женщины, Стина безошибочно определяла пол будущего ребёнка. Повитухой в деревне была древняя старуха Грыня, родившая за долгую жизнь девятнадцать детей, из которых выжили четыре сына-красавца – все уже отцы семейств. Первого ребёнка Грыня родила в пятнадцать лет, когда у неё начались красные дни, и родители выдали её за местного охотника; последнего ребёнка – на пятьдесят пятом году, что считалось обычным делом. Когда большая семья жила одним родом, то было очень трудно понять – кто возится во дворе или работает в огороде – дети или внуки?

Скрипнула ссохшаяся калитка, во двор вбежали две девчонки – одна русая, другая беленькая – Снурка и Снежка. Увидев ведунью, они присмирели, подошли к крыльцу тихо, несколько мгновений молчали, поглядывая друг на друга, затем заговорили вместе:

– Тётя Стина, мамка вас кличет! Она скоро рожать будет!

– Бегите к бабке Грыне, поклонитесь – пусть тоже к вам идёт. Батя-то с братьями где?

– Как было велено, они с утра ушли в лес, там работа нашлась.

Стина сошла по ступенькам, обняла девочек, погладила по светлой головке Снежку, сказала ласково:

– Ну, бегите, я сейчас приду. Да печку растопите!

– У нас уж натоплено! – девочки побежали к дому повитухи с радостными криками.

Майсара лежала на ложе, отгороженном занавесью, на этом ложе были зачаты и рождены все дети Скилура. Майсара громко стонала, держась руками за живот, ребёнок толкался, просился на свет. Вдруг роженица закричала, на холщовой подстилке расплылось бледно-розовое пятно – начали отходить воды.

Стина зашла в избу быстрым шагом, окинула взором комнату – пахло дымом, в печи краснели угли, на жерди под потолком, свесив хвост, сидел серый кот, зеленел на колдунью круглыми глазами. За печкой лежал древний дед Ратай, его костлявые босые ноги с длинными раскоряченными пальцами, с мозолистыми растрескавшимися подошвами, торчали из-под овчины. Стина поклонилась деду, что был взят в дом на кормление, но задержался на свете – ему было далеко за девяносто зим, промолвила, – Отдыхай, старый, мы тут по бабским делам. Если будет шумно, уж не обессудь.

Заскрипела зимняя дверь – в избу вошла бабка Грыня, скинула на лавку полушубок и шаль. Поклонилась Стине, та кивнула – дескать, давай вместе. Девчонки провели повитуху к занавеси, распахнули её. Старуха осмотрела Майсару, задержалась взглядом на кровавом пятне. Заметила котёл с кипящей водой на печи, метёлки сухих трав, велела заварить тысячелистник пополам с птичьим горцем. Отделила сушёные коренья лапчатки, подозвала девочек.

– Ну-ка, помогайте рожать мамке. У вас зубы острые, нажуйте корешков. Да не ешьте, плюйте мякину в посудину. Потом поставьте на печь, пусть на малом огне настаивается.

Девочки принялись жевать корешки, сплёвывая кашицу в закипающую воду. Старуха, положив на лавку острый бронзовый нож и щипцы, велела принести тряпья, налить в деревянное ведро тёплой воды. Стина подняла брови, увидев нож, повитуха покачала головой, нахмурилась. В этот момент Майсара закричала, голос её был хриплым, надрывным, – Ой, больно, мамочка моя родная!

– Тише, голубка, – старуха потрогала рукой лоб Майсары, – Чай, не первый раз рожаешь, потерпи, – старуха иронически улыбнулась, и в сердце Стины закралось нехорошее чувство.

После неудачных родов прошло два дня. Майсара лежала на ложе, завёрнутая в белый саван, приготовленная к опусканию в сруб. Голова покойницы была плотно обвязана через подбородок платком, на глазах лежали две ногаты. В ногах находился горшок с кашей, кусок вяленого мяса, коробочка с тусклым речным жемчугом, сухой цветок, найденный на сеновале. Скилур, выкопавший со старшими детьми могильный погреб, уложив сруб и крышку, стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу – он не умел выказывать чувства, только в ночь после смерти жены по бороде скатилась горькая слеза. По избе шастали старухи, они готовили поминки – варили свиной студень, раскладывали по деревянным мискам солёные грибы – рыжики и грузди, что давились под спудом в кадке, варили кисель. Девчонок – Снежку, и младшую, Снурку, гладили по волосам – девочки ревели в углу на полатях, печалились по мамке. Тут же бабы громко обсуждали, кого вдовец через одну луну приведёт в дом – мужик с детьми обязан жениться, предполагали, как к той или иной мачехе отнесутся старшие сыновья. Вспоминали и сгинувшего в лесу, вместе со страшным Котом, Арианта, брата-близнеца одной из девочек.

Пам Папай сидел на скамье, слушал Грыню. Повитуха, понурясь, говорила, упуская детали, не нужные мужскому уму, про смерть молодой Майсары. И что думает ведьма Стина по этому поводу, и кого бы привести в дом вдовцу Скилуру.

– Дитё пошло боком, – голос старухи был древен и хрипл, – Пришлось подрезать да тащить.

– Так кесарь римский родился? – пожевал губами пам.

– Нет, что ты! – ответила Грыня. – Никогда я это не делала, – старуха передёрнулась. – Хотела обоих спасти, но младенец родился мёртвым – удушился, а у Майсары горячка приключилась. И отвары не помогли.

– Чёрного колдовства не было ли? – поинтересовался Папай. – Что там ведьма говорит?

– Стина молвит, что ни сглаза, ни какой иной порухи не видит. Хотя навь вокруг селенья бродит – руны плохое показывают. Не наш, правда, способ – руны-то, – старуха усмехнулась.

– Да пусть, – отмахнулся пам. – Какому богу не кланяйся, всё польза. Главное, чтоб услышали…

– А слышат ли? – старуха уставилась на Папая. Тот промолчал. Затем налил в кружку кваса, выпил.

– Ох, нелёгкие времена настают, – наконец, выдавил из себя страшные слова.

В эту минуту раздался грохот – в тяжёлые двери Папаева дома колотили кулаками, не по-местному – разудало, без почтенья.

* * *

Лес становился всё гуще – Мишна вела путников по тёмному ельнику, за шиворот сыпались иголки, сквозь сплошной полог ветвей почти не пробивались лучи солнца. Наконец, девушка остановилась – на небольшой полянке круглые валуны вросли в землю по самые уши, покрылись сверху зелёной шапкой мха, поросли папоротником и черникой. Мишна подошла к центральному камню, оглянулась на Коттина. Бывший Кот приблизился к валуну, попинал его красным сапогом со странными прорезями.

– Купец показывал тебе клад? – спросил он, обращаясь к девушке.

– Нет, только показал место.

Стефан приволок сухую палку, попытался подсунуть под вросший в землю валун, палка с треском ломалась, крошилась в труху. Коттин наклонился, уцепился за край камня пальцами, мышцы на руках напряглись, лицо древнего странника перекосило – камень стал подаваться, медленно вылезать из матушки сырой земли. Юноша бросил тычину, подхватил камень за мокрый край. Вдвоём они откинули валун, неожиданно плоский снизу – под камнем лежал кожаный свёрток, перевязанный жилами. Втроём, мешая друг другу, спутники вытащили находку, положили на траву. Коттин развязал свёрток, приподнял – внутри звякнуло, потянуло к земле. Бывший Кот распахнул кожу – блеснула россыпь монет. Коттин узнал веверицы ромеев – на одной стороне виднелся профиль какого-то императора в лавровом венке, на другой – печальный лик нового бога. Но бывший Кот лишь мельком взглянул и на серебряные ногаты и на шестиугольные гривны – его внимание привлёк завёрнутый в белую холстину продолговатый предмет. Меч, что метит врага, мечет смерть и мечтает о крови.

– Ну-ка, разверни, – хриплым голосом промолвил Коттин, кивнув Стефану на свёрток. – Что-то страшновато – вдруг опять рассыплется…

Мишна с недоумением посмотрела на господина, Коттин пояснил, – Тут малый один, Ариант, нашёл в кургане меч великого царя Булгака. Я его взял в руки – он и рассыпался. За века волшебство истончилось.

Стефан осторожно развернул холстину, вытащил на белый свет меч. Коттин жадно схватил клинок, помахал им крест-накрест. Меч был тяжёл, тянул руку к земле – недаром для ношения оружия рыцари, что рыцают-рыскают по землям бывшей Великой Готии, нанимают молодых и здоровых оруженосцев. Впрочем, у этих героев и щиты носят двое специально обученных солдат, которых так прозвали, потому что они служат за сольдо – золотую монетку.

– Ну вот, теперь мы при оружии, – улыбнулся Коттин, успевший завернуть меч и приладить его за спину. – Я же говорил – оружие мы добудем. В конце концов, купим.

Бывший Кот вдруг расслабился – после вчерашнего винопития он всё ещё был многословен, его понесло. Стефан видел Коттина таким в первый раз:

– Харалуг, металл, из которого делают мечи, на готском языке – красный уклад, не выносит наших холодов. Поэтому его куют из сварной плетёной проволоки, выдержанной в травителе, а проволоку волокут, когда металл горяч. Делают такие клинки в далёких жарких странах – Индии, Персии. Таким клинком и обернуться вместо пояса можно, и наш мороз он выдерживает – не разлетается, словно льдинка.

А при покупке мечей глядите, чтоб купцы вас не надули – мало с ними сторговаться, торг – это сам по себе долгий и сложный ритуал, с уходами из лавки, гневными воплями и выдиранием последних волос.

Сначала изучите узор – рисунок должен быть сложным, на вид, словно гроздья винограда. Это рябина такая крупная. Эти гроздья должны состоять из прядей, а грунт должен быть тёмным, с золотистым отливом.

Коли узоры полосатые или струйчатые, а грунт серый или бурый – считай, вас обманули.

Потом вы должны послушать харалуг – от лёгкого удара он должен долго и чисто звенеть. Настоящий меч любит петь – каждый свою песню.

Затем вы испытайте оружие на упругость – кладёте на голову и загибаете металл к ушам. Или оборачивайтесь им, словно поясом. При распрямлении клинок должен стать таким же, каким и был – нисколько не погнуться!

Заточить такой меч нужно так остро, что кинуть на лезвие тончайший платок, сделанный в восточных странах – то, скользнув по острию, он распадётся на два куска.

И, наконец, мечу необходимо дать имя. Или как-то узнать тайное имя, что дал оружию прежний владелец. Существовали великие мечи – например, Эскалибур, что был дан римлянину Амвросию Аврелиану. Он известен, как кельтский король Артур. Боги воткнули тот меч в камень, как обычно они делают. Вокруг этого события потом напридумывали сказок.

Пастух Аттила в степи нашёл меч, оброненный когда-то богом Аресом в битве с титанами – и завоевал почти весь мир.

Или, вон, как сказывал Никон – меч Зульфикар, найденный в пустыне последним пророком.

А этот меч – с южных стран, однозначно. Не утомил?

– Нет! – в один голос ответили Стефан и Мишна, и рассмеялись.

Солнце тонуло в дымке – день заканчивался.

Старуха Грыня, кряхтя и скрипя, полезла вниз – отворять ворота наглому гостю.

– Сейчас, сейчас, не гремите, иду! – ворчала повитуха, минуя лестницу и цепляясь юбками за табуретки. Стук не умолкал, незваный гость слышал вопли старухи, но показывал свою значимость – молотил кулаками.

Наконец, ворча и ругаясь, Грыня откинула сосновый брус и толкнула створки наружу. Перед старухой стоял добрый молодец, поперёк себя шире, с бритым подбородком на старинный манер, с рыжими стрижеными усами. Он изумлённо уставился на Грыню, снял и надел шапку с волчьим хвостом, свисающим назад, обнажив на миг коротко стриженую голову, весело крикнул:

– А где же Папай? Воевода Чудес самолично прибыл по княжьему повелению!

Старая Грыня, захлопнув челюсть, умудрилась выглянуть на улицу, за широкие плечи воеводы. Там стояли сани, в плетёном коробе развалился второй воин, в овчинном тулупе, с вожжами в руках, бородатый, видом проще, но здоровее воеводы в два раза.

– Аминта, коня вели поставить в конюшню, пусть почистят, накормят, – повернувшись, заорал Чудес.

Богатырь начал приподниматься, и старуха несколько секунд оторопело смотрела, как он выпрямляется – всё выше и выше. Наконец богатырь встал, улыбнулся старухе, потом увидел памова человека, поздоровался с ним за руку. В конюшню он вошёл, нагнувшись, чтоб не стукнуться головой о притолоку.

– Заходи, господин Чудес, заходи, – пришла в себя Грыня, пропуская гостя. – Эй, Папай, принимай гостей, сам воевода Чудес пожаловал!

Воевода зашёл в дом, бросил шапку на лавку, углядел, что во дворе забегали люди. Их гонял местный молодец с худой сабелькой – ловили кабанчиков, уток и гусей, зажигали очаг под навесом, тащили хворост и дрова. Вдоль забора уже прохаживались под ручку две молодки, на плечах одной был накинут красный платок с вышивкой, на другой красовались рябиновые бусы. Девушки строили глазки и улыбались видному гостю – Аминте. Дружинник стоял посреди двора, возвышаясь на две головы над местными парнями.

– Эй, богатырь! А ты, никак, с воеводой приехал? Откуда сам-то?

– Из стольного града! – гордился Аминта, подмигивая девушкам.

– Ну и как там? Говорят, дворец княжеский красоты неописуемой! И частокол высокий вокруг селения!

– Если есть частокол – это уже не селение, а город!

– А ты при князе живёшь? – завидовали молодки.

– При княжеском дворе, значит – при князе, – улыбался богатырь.

– Пора в город перебираться, – ткнула локтем подругу та, что красовалась в рябиновых бусах, – Вон там какие красавцы служат.

Как водится, гостей посадили в красный угол, в горнице наверху – дескать, и у нас, как в стольном граде Белозерске. Бабы из многочисленной Папаевой родни наготовили полный стол – в середине красовался кабан, по бокам стояли блюда с жареными курами и перепелами, копчёной рыбой, варёными раками, грибами – груздями и рыжиками. Румянились бочками хлебцы, кулебяки с маслятами, рыбники, шанежки с творогом, оладьи с мёдом. В крынках и кружках плескались квасы с брусникой, с клюквой, топлёное молоко, сбитень, пиво, изготовленное по рецепту самого Папая из сухого чёрного хлеба. По случаю пам велел выкатить бочонок заморского вина, что пару лет тому назад приобрели в Словенске, у варягов, дорого.

– Ну, за дорогих гостей! – Папай поднял тёмную металлическую чашу с чеканкой. – Выпьем вина заморского из стран полуденных!

Гости зашевелились, привстали, протянули руки с чашами, наполненными разбавленным красным вином, чокнулись – раздался звон, вино расплескалось, потекло на белую скатерть, что сразу же украсилась багровыми пятнами. Все выпили по нескольку глотков, заговорили.

– Как доехали? Лёд по рекам уже встал, но полыньи опасны и в самый лютый мороз.

– Да мы не впервой по рекам путешествуем – лёд хорошо знаем, – похвалился воевода. – А где перекаты – там по берегам шли, снег лёг уже плотно.

– Как там стольный град? Здоров ли светлый князь Чурило? Всё ли ладно с семьёй, с княжичем?

– Всё ладно, слава богам! Прибавления ждём – к весне, видать, дождёмся.

– За князя нашего – светлого Чурилу, и наследника-княжича! – снова провозгласил Папай, и ритуал с чашами повторился.

Бабы принесли замену – пельмени с телятиной, с грибами и с капустой, заменили опустевшие братины с квасом и пивом на полные, обглоданные косточки потащили во двор, на радость собакам.

После того, как слегка перекусили, решили сделать перерыв – на дворе жарили оленину, разделывали громадного сига, бабы варили пшённую кашу, в другом котле, поменьше – студень из свиных ушей и копытец. Если гости задержатся – всё сгодится, если поедут в поход – то возьмут в дорогу.

В углу горницы горел огонь – каменная чаша с угольями стояла на полу, по стенам метались тени, на скамье сидел воевода, строго поглядывая на стоящего перед ним пама Папая.

– За угощение спасибо, теперь давай говорить по делу, серьёзно. Во-первых, князь велит отблагодарить, что вовремя доставил сведения об этом… Коте.

Папай, уже десять раз, облившийся потом и передумавший разные варианты развития событий, связанных с внезапным приездом княжеского воеводы, поднял голову, быстро взглянул на Чудеса.

– Во-вторых, расскажи-ка мне – не сказал ли чего интересного вышеозначенный Кот, что целые сутки находился здесь, в Чудово?

– Дык, воевода, мой человек, что до тебя прибегал, не только с моих слов докладывал, но и сам слышал все речи Кота.

– Насколько я знаю, пещеру Кота так и не нашли? Ты говорил со стариками? С рудознатцами?

– Со всеми говорено – никто не знает, откуда приходит Кот Баюн. С одной стороны, оно понятно, откуда – в пределах месяца пути, на север, или на восток. Но лес огромен, всё не обыскать.

– С кем он ещё общался?

– Да ни с кем, – почесав затылок, пробормотал Папай. – С охотником Скилуром я говорил. Это на его двор Кот забрёл, – добавил пам. – А так всё на виду происходило…

Папай задумался, выглянул во тьму окна, посмотрел на Чудеса, на его грозно торчащие рыжие усы, на саблю, висевшую на поясе воеводы, – Курочка, – вдруг заорал пам, подскочив на месте.

– Ты что, не наелся? – изумился Чудес, распустив пояс ещё на одну дырочку.

– Наелся, наелся, не в том дело! Кот ночью на игрище бросил монетку нашей ведунье, Стине, за сожранную им курицу! Значит, он был у неё! Конечно, был! Небось, ритуал обсуждали!

– У тебя в деревне есть ведунья? – уставился на пама воевода. – Богато живёте. Веди её сюда, быстро!

Стина в белом платке, с золотыми кистями, величественно вступила в горницу пама. Вопреки пожеланию хозяйки, непокорная светлая кудряшка выбилась на волю, светло-голубые глаза женщины глядели строго. Ведунья поджала губы, остановившись посреди горницы, молча, смотрела на смутившегося воеводу.

– Ты, это, – вдруг заробел воевода Чудес, – скажи, Кот летом к тебе приходил?

– Приходил, он это перед народом не скрывал.

– Монетку-то прилюдно тебе дал, ясное дело, – запоздало высказал догадку Папай. – Я уж и сам это понял!

«Не прошло и полгода», – подумала женщина, чуть-чуть улыбнувшись уголками губ.

Стина тихо кашлянула, начала говорить:

– В доме у меня он не был. Сетовал, что Покон забываем. Говорил, что однажды, в давние времена, проснулся и увидел, что народы сдвинулись с места. Рассказывал, как в одной корчме очаг свитками топили. Война…

Воевода и пам при последнем слове быстро переглянулись, потом уставились на Стину.

– Причём тут война? Нет никакой войны! Вы люди умные, с богами говорите, – начал было Чудес, но произошло неслыханное – женщина перебила воеводу:

– Боги молчат.

Пам Папай, подскочив, хотел прикрикнуть на ведунью, но сник, покачал головой, – Молчат. Уже с весны, почитай.

– И волшебство почти не работает, – прошептала Стина.

– Значит, – поднял голову воевода, прищурив глаз, и поглаживая усы, – Значит, Кот не сможет…

– Не сможет обернуться в человека! – все сказали одновременно.