Текст книги "Кот баюн и чудь белоглазая (СИ)"

Автор книги: Александр Ладейщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

– Я получил твой привет, Бергельмир!

– А, это ты, маленький странник? Неужели ты ещё жив? – римтурс наморщил лоб, прикидывая, сколько времени прошло с тех пор, как он гулял по ледникам Хайрата. – Что ты хочешь от ётуна?

– Моя просьба ничтожна, о первозданный! Ты дышишь воздухом, не замечая этого?

– Конечно! – удивился великан, соображая, что к чему.

– Моя просьба состоит в том, что бы ты как следует, выдохнул! В смысле дунул – вот на это озеро. Только людей не поморозь, – заметил бывший Кот.

– Да они все разбежались! – удивился Бергельмир. – Кого-то испугались? Не тебя ли, храбрый воин? – обратился римтурс к оцепеневшему воеводе. Тот отрицательно покачал головой – нет, не может быть!

– Тогда я сейчас выдохну! Потому что ты, Страж, удивил меня!

– Чем же, о, великий? – бывший Кот скромно потупил взор.

– Я тебя встречаю уже не первый раз! И что интересно – с большими перерывами. Однако, за это время растаял Великий Лёд и высохло море! Ты старожил, паренёк!

– Немного есть, – с достоинством ответил Коттин. – Веду здоровый образ жизни! Много сплю, часто умываюсь, холост.

Великан засмеялся и дунул. Долина покрылась белёсой изморосью, озеро – толстым слоем льда. Огонь в варнице погас, даже дым растаял, всё замерло – только по дороге в Усольск убегала толпа солеваров. Они обогнали даже колодников и стрельцов.

– Мы прогуляемся в городок, а ты тут постой, всего пять минут! Для пущего страху! Пожалуйста!

– Привет кому-нибудь передать? – с любопытством спросил римтурс.

– Если только ледяным волкам! – промолвил бывший Кот, три раза щёлкнув пальцами.

Переговоры с посадником прошли на редкость успешно. Солевары вдруг загорелись помочь приезжим. Наличие за их спинами потусторонней силы придало воеводе и Коттину небывалый вес – писари составили списки колодников, поступающих для отбывания наказания в Белозерск. Купцы предоставили запасы провизии и оружие – без предоплаты. Девушки строили глазки, парочка аппетитных вдовушек случайно встретились на пути беглецов – намекнули на вечерние пироги и брагу – вон в той избе. Пришлось согласиться – в огороде виднелась банька, решили заодно и помыться. Мальчишки скакали на палочках с деревянными саблями – все мечтали записаться в поход на соседнюю землю для наведения порядка.

На вопрос о внезапном рвении усольцев, Коттин ответил воеводе просто:

– Ты что, воевода, не понял, что ли? Вознамерились прибрать к рукам весь Соляной путь отсюда до Словенска. А там проходит Стальной путь. И ещё много чего там проходит – и мёд, и лён, и дёготь, и пушнина. И рыба помимо всего прочего.

– Что делать-то будем? Сами приведём, что ли, их в стольный град?

– Не переживай. Уравновесим.

– Ась? По грани идёшь!

– Ничего. Стражи храма за ними присмотрят. Я знаю, что им пообещать!

– Кому? – удивился Чудес, – Тем или этим?

– Да всем, – отмахнулся Коттин. – Все получат то, что пожелают!

После событий страшной ночи прошёл месяц – но жизнь в стольном граде так и не вошла в привычную колею. То есть, торжок на майдане всё так же шумел – но чуть тише, городские ворота охранялись – но бестолково, безначально, по детинцу ходили люди – но всё больше чудные, новые.

Уже месяц, как с Белого озера привезли князя и княгиню – люди шептались, что князя добили, он синел лицом, словно после удушения. Княгиню Светлану сокрыли покровом – была сильно переломана санями. Наследника так и не нашли – течения сделали своё дело. Весь город и слободы сбежались на майдан, били молотом в железную доску, тяжёлый протяжный звук плыл над стольным градом. Кинулись во дворец, вооружённые пиками и дрекольем, весь город знал про вечернюю резню. В байку про неведомого Кота Баюна никто не поверил – при дедах, может быть, такое и случалось – но не сейчас. Поймали пару гридней – пытали ножами и огнём. Те выдали подвал, где были спрятаны трупы бояр и дружинников. Народ завыл, все были так или иначе роднёй – начался погром, гридни и повара заперлись в княжеской половине. Боярские семьи, большие и богатые, побежали в дружинные палаты – там сидели насупленные дружинники, мрачно чистили оружие. Много кричали, ругались.

Дружина с полчаса подумала, и вывалила на майдан. Пали на колени – дескать, была неразбериха, князь погиб в полынье, во дворце измена. Не все правильно сориентировались в сложной обстановке. Покойный боярин Литвин гулял со своими людьми – многие спьяну и не поняли, кто за кого и что происходит. А воевода утонул в Шексне – дрался с врагом. С кем? Да с ворами из гридницы. Они, гридни – дружинников и порезали. А кто у них главарь? Грубер, мать его! Вдруг толпа стала шептаться, чесать в задумчивости затылки – кто-то пустил слух, что прусс умер плохой смертью. Был бы жив – полетел бы с двух берёз к облакам – двумя кусками. Но женская рука сумела найти применение острому кинжалу.

Потом закричали – нас предал Долгодуб! Побежали искать – нашли полуживого управляющего, перевязанного тряпьём, в горячке. По злобе стукнули его по голове дубиной – он и умер. Мёртвое тело долго таскали и пинали, потом выбросили за ограду – псам.

Пошли вязать гридней. Те, почуяв смерть, побежали с ножами к южным воротам – одного стражника убили, пытались отбить коней. Дружинники, воспрянув, под крики толпы стали стрелять из луков, кидать дротики – и всех убили. В гриднях в основном ходили пришлые – из деревень, с малых селений – городские по ним не стали скучать и плакать. Даже немного пограбили трупы – кто снял золотое кольцо, кто прибрал стальной кинжал. Вроде, как война – немного можно.

В это время во дворец проскользнула рабыня Хава – возле мыльни стоял дружинник, сторожил дверь. Хава шепнула ему, что дружина пошла с народом, и что режут уже гридней. Тот на радостях отворил двери, Хава бросилась внутрь, обняла Рогнеду. Поплакали, Хава умыла высокородную правительницу. Крикнули дворцовых девок, те и повылазили из чуланов – княгиню накрасили, одели, повели на майдан. Народ пал на колени – в городе осталась всего одна особа голубой крови, все вдруг заинтересовались её безопасностью и милостью. Кроме самой Рогнеды – она вполне понимала, что в состоянии управлять только закромами, тряпками и посудой. Но не княжеством.

Вдруг кто-то из покаявшихся дружинников вспомнил про вече – вроде и гонцов по городкам уже отправили. Вздохнули, заговорили свободней – вон оно как, оказывается, выход есть. Большое вече памов – это путь в будущее. Что же поделаешь – и династии пресекаются. Вече может выбрать нового князя – посадники стольному граду ни к чему!

Рогнеда вышла на красное крыльцо, взглянула на толпу – ей стало страшно и неуютно. Повторила нашёптанное Хавой слово о вече – народ слушал в пол уха, и так уже все всё знали.

Объявила о тризне, о трёх днях траура – не смеяться, весёлые песни не петь, скоморохам, если такие есть в городе, пляски не устраивать, шутки не шутить, на дудках играть – не сметь. Вызвать немедленно богатыря Аминту с отрядом – пусть прибудет в стольный град. Хаве, верной рабыне – дать вольную (та и пала без чувств – бабы пустили слезу, подняли, пожалели). Пусть заведует хозяйством.

На том и разошлись – готовить тризну по светлому князю с женой и боярами.

Скорбели три дня: пили горькую медовуху, приносили жертвы богам – прямо на майдане, со старым Тарасом во главе.

Боги молчали. Все развели руками и стали ждать – что-то будет? Но ничего не происходило. И тогда по городу в страшной тайне поползла весть. Запирались тайком по баням, сидели по пять-шесть человек – слушали. В озарении уходили, шёпотом обсуждали, чесали заскорузлые затылки. Весть была огромной. И ужасной. Глядели в небеса, опять шептались и спорили. Боги молчали по-прежнему.

Трупы мятежников кинули в Шексну – на поживу ракам. Раков-то народ уважал – пусть растут и плодятся. В гридни набрали слободских парней, оставшиеся повара и торговцы вернулись, поплакав перед народом, к своим обязанностям.

Мишна же по-прежнему жила в избе старого Чухрая.

Княжеская половина опустела, Рогнеда занимала одну комнату в палатах – волей-неволей рядом поселилась Хава. Гридни были по большей части новенькие, молодые, и верховодить стали более опытные девушки. Чулан с тайным ходом сломали, сделали нормальный проход на девичью половину. Правда, на входе навесили двери и посадили стража – чтоб особо не шалили.

Рогнеда неожиданно приблизила к себе Мишну – общие памятные переживания сыграли не последнюю роль. Девушка оставила решето с бельём и вёдра с водой, всё больше времени проводила возле княгини, то с клубком в руках, беседуя с высокорожденной, то, примеряя ей новое платье, то, занимаясь её причёской. Дома и побывать стало некогда.

– Хава, пришли кого-нибудь – княгиня изволит спать ложиться, – Мишна в новом сарафане из хазарской ткани смотрелась роскошно – плечи раздвинуты, грудь торчком, на лице румянец.

– Сейчас, милая, сейчас! – улыбаясь, отвечала старуха. – Эй, Светка, ложись-ка под двери, да спи чутко – воды подашь госпоже, если попросит! – новенькой молодке из девичьей.

– Хава, ты оставайся здесь сегодня, я завтра. Госпожа, спокойной ночи! – задремавшей Рогнеде, лежащей на ложе под балдахином, с белой пушистой кошкой. Княгиня кивнула, не открывая глаз. Хава с Мишной покинули опочивальню – одна для того, чтобы вздремнуть на сундуке, вторая – отправиться домой.

– Странное имя – Светка, похоже на Светлану.

– Господин Коттин говаривал, что на его древнем языке оно означает «светлая», это одно и то же имя.

– Тогда в точку, светленькая девочка. Что слышно?

– Господин Коттин с воеводой ушли в Соль Вычегодскую.

– Это слухи или, правда?

– Хава, город наводнён храмовыми наушниками и приглядами. Один из них обратился к истинной вере – теперь мы знаем всё, что происходит к востоку от Белозерска.

– Осторожней, моя девочка! Скоро с востока придёт войско, нагрянут волхвы, придут памы – будет вече!

– Будут сажать нового князя, ведь дети Рогнеды объявлены побочными, прав на престол не имеют! Будем смотреть…

– Ты не забеременей… от своего Стефана. Хотя, он тоже королевских кровей.

– Там седьмая вода на киселе… да и…

– Что, дорогая?

– Он глуповат… гот, как-никак. А на белом свете сейчас такие чудеса происходят! После падения Израиля от рук проклятого гоя Тита прошло восемь веков – и наша вера восстала в Хазарском царстве! И Кыев с полянами, и вятичи, и мурома – все платят дань хазарскому кагану!

Хава остановилась, долго всматривалась горящим взором во взволнованное лицо девушки – тихо и медленно промолвила:

– Ты пока своего-то не гони, пусть живёт… Посмотрим, кого на княжение посадят – а там, и тебя объявим пропавшей принцессой. Все мужики – дураки, ими вертеть легко. Союз княгини Белозерской и Каганата принесёт такую мощь…

– Тише, тише! – целуя старушку в смуглую щеку. – Это пока наши фантазии – даже и не планы. Да и потом – кто же Стефана на престол посадит?

– Залазь сюда, правда тут темно, зато вкусно пахнет – сеном!

– Фу, пауки ползают…

– Иди ко мне, милая, – обнимая девушку за талию, гладя ладонями по спине.

– Стефан, оно колется. Ой, ты меня совсем задавил, дышать нечем… Ну слезь уже… Ай, в глаз травинка попала…

– Мишна, ты вся изстоналась… Никакого удовольствия.

– Ты только о себе и думаешь!

– Ну, прости меня, я был не прав. Ты моё солнышко! Я люблю тебя, ладушка!

– Если б любил – сделал бы так, чтоб не по сеновалам любиться. Ещё не всё устроилось? Про события той ночи уже все позабыли. Будешь жить на сеновале, пока господин Коттин вернётся? Ну, ладно… (Целуя в небритую щёку)

– Чухрай, дедушка, ты не мог бы сегодня у дружинников ночевать? Ну, очень надо!

– Матушка Мишна, ты ж знаешь, как я тебя… Да ради тебя я готов…

– Чухрай, на тебе ногату, погуляй со старыми соратниками…

– Без меня ничего устроить не можешь. Пошли в избу, там, на печи мягкая перина. Ну, ну, отстань! – отталкивая руку Стефана, игриво проникшую между перламутровыми пуговицами.

– Ну что ты обижаешься! О, какой большой петушок! (трогая юношу и доводя его до исступления). Пойдём быстрее, я тоже хочу… Нет, иди, сначала помойся, грязнуля. Фу! В голове мыши не завелись?

– Не так, не так. Быстрее! Медленнее! Ой, хорошо-то как… А главное – здесь мягко и чисто. Что бы ты без меня делал? Это тебе не в стогу попу сеном щекотать. Да не в меня, не в меня! Успел? Не попало? Беги бегом за водой, дурачина…

Удар в железную доску прокатился над майданом. На красное крыльцо восходила процессия, однако двигалась она не из княжеского дворца, а со стороны рынка. Это было настолько необычно, что покупателей как ветром сдуло – все оказались возле крыльца. Более того, многие торговцы закрывали лавки, просили соседей присмотреть за лотками, да и просто на свой страх и риск прикрывали товар мешками и старой одеждой – все бежали к растущей толпе. Дружинники, охраняющие по новому обычаю оба входа во дворец, стражи всех городских ворот, повара с поварни и мясники со двора – все проявили интерес, кое-кто шептался с товарищами и тайком покидал работу, пробираясь поближе, что бы посмотреть и послушать, не пропустить небывалое событие.

– Что это? Князя выбирать будут?

– Ой, дубина! Памы ещё не прибыли на вече! Кто ж его выкликать будет?

– Я знаю! Заморские скоморохи театр представлять будут! Цирк называется!

– Баран ты, однако! Представляют с медведями и мартышками! Я в Словенске видел!

– Тише вы! Не слышали, что ли – о новом могучем боге ходят слухи? Говорить сейчас будут! – пристыженным спутникам.

– Это об Аллахе, ему ещё в Булгаре поклоняются? Или о Христе, которому франки молятся?

– Которому ромеи храмы строят! С золотыми куполами! Мне один варяг рассказывал! – молодая женщина, смешливо улыбаясь.

– Вот, дура! Иди со своим варягом в стог, и не рассуждай о том, чего не понимаешь! В Восточной империи и в королевстве франков один и тот же бог!

– Нет, не один! Свевольд говорит, что франки Христу на латинском языке молитвы читают, а ромейский Иисус понимает лишь на греческом – это разные боги.

– Овца в сумерках!

– Замолчите! Идут!

Впереди процессии под руки вели Мишну: с одной стороны старая Хава, с другой – однорукий Чухрай. За ними шли богатейшие купцы – свои и гости, старые дружинники, некоторые семьи покойных бояр, ждущие вече, чтоб побороться за княжеский престол. Плотная толпа поклонников состояла из двухсот человек, разрозненная, из любопытных – из полутысячи. Последний раз столько народу майдан видел в день после боярской резни.

Мишна белела роскошным платьем серебряного шитья, с рукавами до земли, по Кыевской моде – руки продеты в прорези, сложены на груди, в невиданных белых перчатках. Голова покрыта бело-серебряным же платком, из-под которого пробивались золотые кудри, накрученные накануне. Ланиты девушки накрасили красными румянами, глаза подвели чёрным грифелем, губы – вишнёвой заморской помадой, уши горели синими, под цвет глаз, драгоценными камнями – сапфирами.

– Тише, матушка говорить будет!

– А Рогнеда у нас тогда кто? – вопросил какой-то мясник, заметив выглядывавшую из-за штор, со второго поверха дворца, княгиню.

– А Рогнеда у нас пока княгиня, со всем почтением. Слышал, сегодня памы на вече прибывают? Вот они всё и решат. И, вообще – не путай зелёное с кислым, сейчас о богах говорить будут.

– Вы все уже слышали моё слово! – кивок в первые ряды.

– Да, матушка! – шепот многих голосов.

– Но я впервые говорю перед таким собранием! Невзирая на то, что проповедовать, нам не предписано, особенно, женщинам.

– Говори, матушка! Сейчас особый случай.

– Да. Те, кого вы почитали, как богов – ушли. Но причина не только в этом – от Русского до Варяжского моря сейчас устанавливается власть Бога единого.

– Говори слово! Мы слушаем!

– Я не зову в свой народ новичков, прозелитов – не это мне нужно. Только по собственному желанию человек может принять гиюр и стать новообращённым единоверцем. Так слушайте же! Мы, народ иегуди – потомки колена Израилева, заключили завет с самим Творцом! Потому мы и должны соблюдать мицвот – все шестьсот тринадцать ограничений, предписанных в Пятикнижии.

Вам же достаточно соблюдать семь законов, изложенных в завете сыновей Ноя с Творцом, после Великого потопа:

Первый закон – вы признаёте единственного Бога – Творца. Все остальные существа – его творения. Человек же не есть бог, а лишь, как Иисус – пророк назарян, так и Мухаммед – пророк исмаилитов.

Второй закон – вы почитаете Творца и приносите ему жертвы. Жертвы есть не плоть, а молитвы.

Третий – не убей. Вы более никого не убиваете по своеволию своему. А лишь по приказу законных военачальников, по суду и защищаясь от преступника. То не есть убийство, а лишь защита родины, закона и жизни.

Четвёртый – не прелюбодействуй. Если женатый мужчина или замужняя женщина вступает в связь с семейным человеком – это есть прелюбодеяние. Плодятся незаконные дети – потом ни один судья не распутает клубок наследования собственности. Связь с незамужними или гетерами – не есть прелюбодеяние, но всего лишь блуд.

Пятый – не воруй! Если ты голоден или гол – приди, и тебя накормят и оденут единоверцы. То же и с деньгами – попроси в долг, и тебе дадут.

Шестой – дикие племена всё ещё едят живую плоть, то есть мясо с кровью, а значит и душой. Это приводит к превращению человека в зверя.

Седьмой – для соблюдения этих заповедей должны быть выбраны судьи и установлен закон. Все сыны Ноя должны уважать законы и подчиняться им.

И будет мир.

– Матушка, расскажи нам о Боге-Творце!

– Да. Только один Бог сотворил мир и человека – по своему образу и подобию. Бог любит человека, как своего сына, потому всегда желаем ему добра.

Бог есть Совершенство, он всемогущ и справедлив. Бог – источник любви и разума. Он не только господин наш, но и Отец.

Обращаетесь к Богу – и он услышит вас, но и вы слушайте слово Божье.

Человек – любимый сын Божий, он обладает свободой воли и способностью к совершенствованию.

Мы, народ Израиля – народ избранный. С нами заключён завет, и мы доносим до всех племён Божьи заповеди. Неважно – через Христа или через Мухаммеда.

Творец дал нам тело, в котором заключена бессмертная душа. Назначение нашей земной жизни – следовать указаниям Божьим и совершенствовать через испытания свой дух.

В конце же времён придёт Мессия, и все народы перекуют свои мечи на орала и свои копья на серпы. И не поднимет меча народ на народ, и не будут больше учиться воевать – наполнится Земля лишь познанием Господа. Так сказано в Книге. Тот Мессия родится из колена Давидова, и будет помазан на царство древним пророком Илиёй, что был взят на небеса и придёт оттуда.

Исполняете сказанное слово – и Мессия воскресит вас во плоти для жизни вечной – без болезней и плача.

Над площадью стояла тишина. Даже люди, глядящие в окна, оцепенели. Кто-то смотрел в небеса – но древние боги молчали по-прежнему. Мишна спустилась с красного крыльца и пошла в дом Чухрая – народ расступался перед ней. Следом за ней быстрым шагом шёл Стефан:

– Иисус не пророк, он Бог живой.

– Пророк, из последних.

– В Книге, на которую ты ссылалась – он Бог. Про Троицу слышала?

– Как же, слышала. Горыныч очень доходчиво объяснил.

– Тьфу ты! Вот видишь – даже он это знает.

– Сам же говорил – не верь Древнему дракону. Кстати – и не спорь с иудейкой. Себе дороже.

Коттин и воевода сидели на конях – под древним странником конь храпел, чуял волшебство. Странник пошлёпывал его ладонью по гладкой шее. Воевода, за несколько недель проведённых в Усольске, приобрёл уверенный, сытый вид. Усы его свисали рыжими кисточками, новый кафтан сидел ладно, внушающее, на поясе висел кожаный кошель, вышитый нежной женской рукой. В заплечных мешках беглецов были уложены круглые усольские хлеба, копчёное сало, вяленое мясо и рыба.

Перед воеводой и оборотнем проходило новоявленное войско – впереди ехал, сам Строг – он решил в качестве заместителя славного Чудеса лично вести войско на освобождение соседей от воров и изменников. За градоначальником и старшим мастером Усольска шла полусотня всадников – на тяжеловатых гиперборейских лошадках, вооружённая длинными пиками, с луками за спиной. Конники, в красных кафтанах и красных же шапках – высоких, с отворотами, шли по узкой дорожке по двое в ряд. Полусотня, внушительно растянулась – глаза воеводы горели от удовольствия – собралась какая-никакая, а сила.

– Слышь, воевода, придём в Тотьму – каждому всаднику выдай добрую сабельку.

– Так, где ж взять? Или, думаешь, святые волхвы уже столько наковали?

– У волхвов и отнимешь. Зачем им оружие? – удивился бывший Кот. – Пусть молитвами, молитвами…

– Не отдадут! – усомнился воевода.

– Кому? Нам? – засмеялся Коттин, кивая на ряды конных усольчан. – А будут возмущаться – в поход совсем не возьмём. Пусть сидят в своём храме.

– От злости лопнут, – хмыкнул Чудес. – Вперёд нас побегут. С амулетами и свитками вместо сабель.

– То-то же. В Белозерск всем попасть охота. Не забыл – вече на носу. Так что поспешаем.

За конными, с горожанами-десятниками во главе, шли наёмники – по трое в шеренгу, путаясь в ногах, зыркая белыми глазами, пугая ворон разбойничьими рожами. Глядя на их бороды, на серые казённые рубахи, подпоясанные кожаными поясами, на сапоги с квадратными носами, пошитые на один размер и ногу, смазанные дёгтем, воевода передёрнулся:

– Коттин, сам-то не боишься этих защитничков Родины?

– Воевода, отвянь. Не с Луны же они свалились. Наши же бабы их и нарожали. Сиськой кормили. В куклы с ними играли. Вот такое и выросло.

– Фу, это же подонки. Ну, со дна жизни, которые. Бандиты, короче. Забыл уже, откуда ты их вынул? Каторга!

– Зато жути нагоним. Нам же нужен князь, точно, воевода? А там вече, боярские семьи, купцы. Сам не желаешь в князья? – ухмыльнулся Коттин.

– Нет!

– А что так? Всех баб подгребёшь…

– Я думал, если честно, что ты сам метишь! – воевода Чудес посмотрел на бывшего Кота изумлёнными и честными глазами, почесал рыжий стриженый затылок.

– Я лучше тайным советником. Не то время сейчас – сидеть на троне, императора из себя корчить. Родина в опасности!

Бывшие каторжники прошли мимо, потянулись телеги, груженные разным скарбом – мешками с овсом, хлебами, крупой. Отдельно шли повозки с пиками, щитами, мечами и прочим боевым железом. Коттин разглядел местных купцов, отправившихся в поход с войском на собственных повозках, груженных сапогами, армяками, сушёной рыбой… Этот табор растянулся ещё на сотни метров – в конце передвигалось монументальное сооружение на огромных колёсах – на облучке сидела толстая баба в красном солдатском кафтане, помахивала кнутом.

– Вот сволочи, кто-то уже форму пропил, – проворчал воевода.

– Выдай всем по серебряной ногате – с условием, всё пропитое назад выкупить, на остальное погулять, – посоветовал Коттин. Воевода серьёзно кивнул, сморщил лоб, запоминая указание оборотня.

Огромный шатёр на колёсах проплывал мимо – баба улыбнулась военачальниками щербатым ртом, подмигнула – в закромах на колёсах плескалась огромная бочка браги, помимо десятка крынок крепкой медовухи. За пологом раздался женский смех, визг – колесо подпрыгнуло на камне, в разрезе сверкнули тёмные глаза, промелькнуло весёлое женское лицо.

– Маркитантки, – уважительно промолвил древний странник.

– Кому война мачеха, кому мать родна, – засмеялся воевода.

– Поставь их на стоянке в центре лагеря, рядом с нашим шатром. Под общей охраной.

– Ясное дело, – ухмыльнулся Чудес. – Чтоб ни разбежались?

– Чтоб наши дружинники их штурмом не взяли!

Когда прогнали небольшое стадо овец, пару коров и десяток лошадок, бывшие беглецы неспешно спустились с пригорка, направили коней вслед войску.

– Всё-таки боязно мне это войско в город запускать, – воевода сморщил лоб так, что зашевелились уши.

– Когда начнут грабить стольный град, повесим десяток. Ближе к вечеру, – зевнул бывший Кот.

Вскоре вдоль тропы запылали костры – десятники распоряжались умело, будто всю жизнь ходили в походы – лесным людям ночевать у костра привычно, не в новинку. Жарили мясо, жевали припасы – рыбу, чёрный хлеб. В середине лагеря поставили шатёр, разделили его пологом на две половины, для военачальников. Коттин лично поставил охрану – из усольских, велел сторожить по двое, по полночи, отгонять своих, высматривать чужих. Позвали дам из обоза – те явились в булгарских шелках, в цветастых платках, с медовухой и корзиной фруктов – яблок, груш. Пировали весело, весьма много выпили.

Ночью Коттин завалил подружку на ковёр, та пьяно хихикала, липла с поцелуями. Лихорадочно сорвали одежды, накрылись одеялом. Коттин гладил груди с фиолетовыми сосками – женщина громко дышала, тянула на себя, наконец, громко застонала.

Война приобретала привычные черты – как и всегда в течение многих веков.

* * *

Мишна заняла палату на втором поверхе рядом с княгиней Рогнедой, как бы в качестве придворной девушки при высокородной особе. За окном, составленным из множества драгоценных стеклянных кусочков, шумел майдан. Девушка сидела перед зеркалом, расчёсывала волосы – её муж, вернее любовник, Стефан, только что ушёл домой – в избу верного Чухрая. После ночи любви губы распухли и покраснели, внизу болело – юноша был страстным и необузданным. Мишна запудрила синяк от неумеренного поцелуя на шее, взяла в ладони груди, нежно погладила их, вытянула ноги – потянулась, словно большая кошка, промолвила капризным голосом:

– Под глазами мешки, губы распухли, в самом нежном месте мозоль, все мужики – козлы. Ещё на рынке с утра орут!

Ангел на правом плече пожал плечами, сложил крылышки, засунул пергамент в хитон:

– Ваш заказ на сегодняшний день принят! Только зачем Вам всё это?

Чёртик на левом плече захихикал, показал ангелу рога из пальцев, уши, ещё что-то непотребное.

Ангел плюнул за плечо, расправил крылья, улетел куда-то вверх, прямо сквозь потолок.

Девушка встала с мягкого стула, позвала:

– Хава, помоги одеться! Принеси синее платье!

В двери заглянул молодой стражник, из своих – как-то так получилось, что вокруг девушки вращалось всё больше людей из верных последователей. Чуть ли не больше, чем гридней вокруг княгини. Мишна, пошептавшись со старой Хавой, велела относиться к Рогнеде со всем почтением, соблюдать все внешние знаки вежества, все общепринятые ритуалы. Стражник кивнул, за дверями послышались шаги, в палату вошли девки с одеждой, с тазом тёплой воды, с притираниями, мылом, помадой, бельём, платьями – последней вошла бывшая рабыня.

– Чего изволите, принцесса?

Гридень, из новых, дремавший возле дверей Рогнеды, почесался, вяло подумал – не перейти ли на службу к молодой княжне? За дверями была тишина – княгиня изволила почивать долго, до обеда – ночами спала плохо, металась, кого-то звала.

* * *

Пам Папай бродил по майдану, присматривался к товарам – не Словенск, конечно, но короб соли купить бы, не помешало. И отрез сукна.

Сразу за мясными рядами, возле лавки торговца солью стояла толпа баб – слышалась визгливая ругань, крики и хохот. Папай, придерживая кожаный кошель на поясе, направился к толпе, приглядываясь, что к чему.

– Вот этот коробок за ногату? – толстомясая хозяйка совала к носу торговца берестяную шкатулку размером с кулак.

– Поставок нет! Это всё усольцы! – орал торговец, брызгая слюной.

– Грабители! Только свои карманы набиваете!

– Твои, что ли набивать? На воротах сбор ввели – куну с мешка! Цены и выросли!

– Чурилы на вас нет! Всех вас расстрелять! Стрел у нас хватит!

– Ну и болталась бы одна на всём белом свете, дура! Как цветок в проруби!

Баба полезла к торговцу с когтями, тут же огребла монументальный пинок, упала в лужу – сзади подошли с целью наведения порядка два дружинника, стали дознаваться – кто бунтует. Толпа тут же рассосалась.

– Я буду жаловаться! Княгине! Новой княжне!

– Да иди, жалуйся, корова! Нам же жалобу разбирать и поручат! – поигрывая дубинками, отвечали стражи порядка.

– Вот придёт войско древнего Кота…

– Дура! Нет никаких Котов! А Коттин – нормальный мужик, говорят! Да и воевода с ним, – дружинники засмеялись, направились к хмельной лавке…

Папай приблизился к злобному краснорожему лавочнику, спросил низким голосом:

– Мешок почём отдашь?

– Золотой! – рявкнул торговец.

– Чего? – не поверил своим ушам Папай. – Ты что, с печи на голову спрыгнул? Весной было три ногаты серебром!

– Вот и солил бы свою рыбу весной! Развелось указчиков.

– Ты чего орёшь, как слон?

– Какой слон? Я слон? А по сопатке веником?

– А по хлебалу кочергой?

Пам сцепился с лавочником, молотя его по широким скулам, пиная коленом, кусая за ухо. Получив локтем под рёбра взвыл, ударил кулаком со всей дури. Так, сцепившись, и упали в ту же лужу, откуда, только что вылезла толстомясая хозяйка. Долго катались, разбрызгивая грязь, грязными ладонями размазывая её по лицам. Наконец, пам дотянулся до ножа в сапоге, ткнул торговца в живот, прорезав армяк. Тот взвыл, лезвие достало до мяса. Вокруг орала толпа, кто-то под шумок взрезал мешок с солью, начался грабёж и безобразие. Торговцу досталось больше всех – даже и сапогами. Пам на трясущихся ногах выполз из толпы, побежал в конюшню – выходило, что власти в городе как бы и нет – а дело можно было рассматривать, как бунт. Обычно кровавая резня всегда начиналась из-за лотка с ягодами, не подвезённой вовремя муки. А тут соляной бунт – за соль, вернее её отсутствие, кто-то точно лишится головы, соль идёт до самого Кракова, Кёльна, Рима…

Уж пришёл бы воевода с войском, скорее навёл бы порядок! Пора бежать отсюда, скрыться в родной деревне, пусть здесь всё утихнет. Леший с ним, с вече – пусть сегодня выбирают сами, нам-то, что с того, кого выберут – нам с ними грибы не солить.

От хмельной лавки бежали уже четверо стражей, потрясали дубинками, кто-то потянулся за акинаком – коротким мечом…