Текст книги "Кот баюн и чудь белоглазая (СИ)"

Автор книги: Александр Ладейщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

Вдруг впереди скрипнула доска – кто-то стоял на крыльце избы, невидимый в темноте.

Стефан схватился за жердину в плетне, хриплым голосом не то позвал, не то спросил:

– Дядя Чухрай? Это Стефан, мне Коттин велел…

– Тише! – прошептал мужской голос. – Тут калитка, иди сюда… в корыто для свиней не свались!

Стефан, вытянув руки, высоко поднимая ноги, прокрался к крыльцу – успокаивал стальной меч за спиной, вручённый названым братом. Коттин велел схоронить оружие на сеновале, не доставать его, не хвастаться перед Мишной. Внезапно юноша догадался, что меч мог принадлежать убитому дружиннику – поёжился, мечтая поскорее избавиться от опасной ноши. Вдруг остановился, словно налетел лбом на стену – а как же он, Стефан? Его же видели у крыльца! Бежать с Ари в лес? Думать самому было больно и неприятно – хоть бы Мишна нашлась – она умная, подскажет!

Поднявшись по хлипким ступеням, Стефан перешагнул порог – пол земляной, возле печи покрыт округлым брусом. Оттуда тянет дымком – кто-то дует на огонёк, пляшущий на тонких веточках. Стефан сделал шаг вперёд – фигура с горящей лучинкой выпрямилась, в темноте блеснули глаза, чуть осветилось лицо. Обоих словно ветром сдуло – они слились в объятиях, в сладком поцелуе. Только дядька Чухрай, застыв, смотрел из-под полога, боясь вспугнуть столь редкую в жестокие времена любовь, да кто-то вдруг налетел из-за печи, с визгом обнял обоих. Стефан, оторвавшись, погладил Арианта по светлой головке, потом подхватил на руки, обнял третьим.

– Ари, тише! – шепнула Мишна, приводя в порядок губы и волосы.

– Коттин сказал… это… ждать его. Ари нужно отправить к нашим в лес. Ну, я пойду, что ли?

– Куда ты собрался? До первого перекрёстка?

– Что же мне делать-то?

– Чухрай! Бери мальчика, иди к западным воротам. Стойте тихо, стража не спит. Скоро там пройдёт караван булгарского гостя Бабая. Попроси его доставить Арианта туда, откуда его воевода выхватил – в сторожевой городок. Скажи – мол, Мишна велит.

Стефан остался стоять посреди горницы с открытым ртом, пока ему не сунули в руки узелок с хлебом и не увели на сеновал. Отлежаться, пока не прояснится обстановка.

Отступление шло медленно, но планомерно, как и предсказал воевода. Коттин ткнул локтем Чудеса в бок – мол, смотри, среди наседающей толпы не было ни одного дружинника, только дворня – соратники воеводы, изобразив бурную деятельность, разбежались под надуманными предлогами и неверно истолкованными приказами. Тем более – после тяжёлого ранения нового управителя, Долгодуба.

Делая выпады, осторожно пятясь – не дай боги упасть на спину – сразу набросятся всей стаей, Чудес и Коттин медленно отступали к городской стене. Здесь, в кузнечной слободе, среди куч шлака, коробов с рудой, среди кусков металла, связок прутьев – можно было запнуться, пораниться. Толпа гридней заметно поредела – кто-то лежал бездыханным, кто-то стонал, зажимая рану и проклиная противника, кто-то, воспользовавшись ночной тьмой, предпочёл в ней раствориться. Однако, оставшиеся, видя безвыходное положение отступающих, и веря в грядущее вознаграждение от новых правителей, с удвоенной энергией принялись нападать на воеводу с соратником – тем более Чудес заметно ослаб, кровь пропитала верх кафтана.

– Давай-ка, прикрой меня, – шепнул странный соратник воеводе, практически прижатому к частоколу.

Чудес заорал, принялся кружить над головой светящимся клинком, время, от времени производя рубящие, наискось, движения. Гридни опять отпрянули – никому не хотелось пасть от заговорённого меча на самом исходе выигранного сражения. Кто-то, ругаясь и проклиная трусливых лучников, отставших и затерявшихся во тьме майдана, призывал их всё-таки явиться и покончить с сопротивляющимися меченосцами.

Воспользовавшись замешательством, Коттин прислушался – за городским частоколом слышался шум водопада – ручей весело вырывался на свободу, бежал к Шексне. Однако, здесь, в городе, он всё ещё был покрыт ледяной коркой. Бывший Кот, скользя на подошвах, выкатился на середину ручья, подпрыгнул. Лёд затрещал, после второго прыжка треснул, брызнула грязная весенняя вода, после третьего прыжка Коттин провалился по грудь.

– Воевода, сюда! Делай, как я!

Чудес, ничего не понимая, уставился на дружинника.

– Я знаю, что делаю! Быстрее! А то порубят на щи!

Воевода вдруг понял, что выхода нет, последний раз отмахнулся от толпы, срубив по рукоять ещё одну сабельку, и прыгнул в промоину, туда, где стоял Коттин. Вода ожгла старого воина, он, выпучив глаза, закричал что-то весёлое, совсем не соответствующее месту и времени, потом почувствовал, как рука Коттина утопила его с головой, толкнула под ледяной панцирь. И, вовремя – в тот же момент наконец-то появившиеся лучники дали залп – по льду застучали наконечники стрел.

Чудес открыл глаза – в мутной воде ничего не было видно, подо льдом было ещё темнее, чем на торговой площади. Мощный поток протащил дружинников несколько метров, прижал к решётке, врытой в землю, прибитой скобами к брёвнам забора. Раскинув руки, воевода наткнулся на Коттина, вцепившегося в металлический прут, тут же стукнулся головой о ледяную крышу – воздух в лёгких заканчивался, в глазах вспыхивали искры. Слабеющий воин упёрся ногами в каменистое дно промоины, изо всех сил стал раздвигать прутья решётки, те шатались, но не поддавались. Воевода пнул наугад, в сторону, достал, на удачу, Коттина. Тот, видимо, понял, примостился сбоку, обеими ногами упёрся в прут, второй потянул на себя, Наконец, один выскочил из-под скобы, больно ударил бывшего Кота по лбу. Коттин пустил пузыри, навалился, загнул прут вниз. Воевода просунул голову в образовавшееся отверстие, потом – здоровое плечо, повернулся всем телом – выпал ещё один прут. Чудес, а за ним и Коттин протиснулись в щель, выпали вниз, в бурлящий водопад, вынырнули, лихорадочно хватая воздух ртами, хлопая руками по ледяной воде.

– А я, – глотая воду, прохрипел воевода, – подумал…

– Что подумал? – просипел бывший Кот, хватая за шиворот зачем-то снова нырнувшего с головой Чудеса.

– Что ты рехнулся, когда полез топиться!

– Ну и зачем же ты полез за мной? – Коттин достиг берега, отряхиваясь, словно огромный мокрый кот, вылез на сухое место.

– Дык… ты вроде не совсем дурак! Куда нам дальше?

– Тут есть карбас, пойдём дальше водой, лёд уже вскрылся.

Сундук второй Доска тринадцатая

Карбас несло по мутным водам реки – вокруг плыли ветки, сухие кочки, шишки – всё, что буйное половодье вымыло из весеннего леса. Уже стемнелось, берега чернели зарослями кустарников, светились песчаными отмелями – тут и там в речку весело вливались бурлящие ручьи, создавая водовороты, роя глубокие омуты. Песок намывал перекаты – река сужалась, неслась стремительно, неся полосы пены, стволы сухих деревьев. В карбасе сидели двое – один скорчился, нахохлился, второй деловито рылся в заплечном мешке. Лодка шла по воде по воле небес – вёсел не было, странники либо бежали сломя голову, либо были полными растяпами. Однако, тот, что рылся в мешке, вдруг поднялся, выловил в реке длинную жердь, оттолкнул плывущую рядом корягу. Значит не растяпы – беглецы…

– Воевода, ты потерпи, скоро причалим. Мы уже далеко ушли.

– Я тебе причалю! Хотя тропы развезло, конные могут догнать!

– Ты меня совсем за дурака держишь? Мы же потонули!

– Дурак бы сейчас на печи лежал, пироги жевал… А мы умные – в самое половодье погулять вышли.

– Угу. Самое-то половодье было вчера. Когда Белое озеро вздулось, да вода пошла по Шексне, сметая лёд… А сейчас воды уже меньше.

Внезапно Коттин, исполняющий роль кормчего, повернулся, всмотрелся в тёмную мглу.

– Вот это место. Кровь унялась?

– Промокло всё. Куда теперь?

– Вот сюда повернём!

За поворотом открылся широкий плёс – в Шексну по левую руку вливалась речушка, поросшая зарослями камыша. Коттин схватил жердь, изо всех сил упёрся – жердь прогнулась, затрещала, но карбас изменил направление, прижался к левому берегу, проскользнул в устье речушки.

– Ты что ж, против воды пойдёшь? – уставился на кормчего воевода Чудес, поглаживая, пушистые рыжие усы.

– Ты предлагаешь идти в Каспий? Нам надо в другую сторону.

– И то… видать, по голове меня огрели сильно. Кстати…

– Потом, воевода, потом. По воде голоса за вёрсту слышны. Давай побережёмся.

Карбас медленно скользил против течения, благодаря усилиям Коттина. Наконец, в дно стукнуло – раз, другой, вокруг закружили буруны, внизу заскрежетало и лодка плотно села в песок, задрав нос. Коттин плюнул, проворчал что-то, потом шагнул в ледяную воду, оказавшись в речке по пояс. Чудес вскочил, тоже полез за борт, но Коттин махнул рукой – дескать, не надо, и так справлюсь. Ухватившись за кованое кольцо, прибитое к носу карбаса, древний странник напрягся, упёршись ногами в дно, подволок лодку к песчаному берегу. Воевода тут же выскочил, вдвоём они вытащили судёнышко на берег – на половину корпуса.

– Воевода, потащим карбас дальше? Или тут бросим?

Чудес посмотрел на увал, теряющийся во тьме – достаточно высокий, поросший сосной вперемешку с берёзой, почесал затылок. Взглянул на речку – вода, словно чёрное стекло, текла, что-то тихо бормоча, неся на поверхности, пузыри пены.

– Потащим…

– Ты гляди, воевода! Придётся катить на брёвнах!

– Покатим…

– У тебя ранение навылет!

– Мы идём к волхвам тотемским! – раздражённо провозгласил Чудес. – Прикинь сам: являюсь я, воевода, к отшельникам – на каком-то убогом плоту! Позору не оберёшься!

Коттин, на минуту забывший, кто здесь в данный момент он и кто воевода, подавился, закашлялся, но получив по хребтине могучий удар, засмеялся.

– Ты чего? – удивился Чудес.

– Я подумал, что тебе чужой карбас жалко, – обернулся бывший Кот с покрасневшей рожей.

– И карбас тоже. Там, ниже по течению, живут вепсы. У них и поселение есть – Череповепсь. Выловят в реке лодку, заберут себе, скажут: «Наша ладья, ничего не знаем!»

– Слышал, слышал! – вежливо поддакнул Коттин. – Там, в лесу когда-то кладбище черепов было. Огромных, с бивнями! Те звери назывались мамонтами!

– А то ж! Это такие рыжие слоны. Слонялись по лесам когда-то. Великая Пермь – родина слонов!

Привязав к кольцу верёвку, извлечённую из мешка, путники поволокли карбас по ручью на увал. Работа продолжалась до тех пор, пока берега не упёрлись в борта лодки. Уже совсем стемнело – только на северо-западе горела полоса заката, в небесах зажглись звёзды, заметно похолодало, под ногами захрустел ледок.

– Холодная весна нынче, – заметил Чудес, перехватив верёвку и поплевав на заскорузлые ладони. – Скоро уж пахать, а иней.

– Последний заморозок, – флегматично ответил Коттин, не склонный к сельским трудам. – Да и нам на пользу – скользко.

Ручей закончился ямой – в склоне зияла промоина, откуда вытекала ледяная вода.

– Ага – вот и ключ. Дальше покатим это хозяйство на кругляках.

Чудес, попавший сюда первый раз, наклонился, всмотрелся в землю – вокруг лежали брёвнышки – чёрные, срубленные давным-давно.

– Позаботились о нас – купцы, видать, шли.

– Ну, так, волоков с Кубенского озера не так уж и много, – несколько насмешливо, но так, чтоб не заметил воевода, промолвил Коттин.

Воевода застонал, постучал кулаком по голове, что интересно – по своей, ответил мягко:

– Точно, память отбили. Это же водораздел Волги и Двины.

– Для того тут город и городили, чтоб торговые пути содержать, – проворчал новый соратник воеводы.

– А ты умён! Никак, и резами писать умеешь?

Коттин лишь загадочно улыбнулся, забил под нос лодки короткое почерневшее бревно.

Карбас был не настолько велик, чтобы двое мужчин не смогли вкатить его по брёвнам. Даже во тьме наступившей ночи. На счастье путешественников, горизонт на востоке сначала побледнел, затем украсился огромным жёлтым диском Луны – в пятнах, бывших точным отражением гор и морей земного диска.

– Луна взошла, – пробормотал Чудес. – Сейчас поднимется, станет светлее. Видишь, огромная.

– Вайрашура, – прошептал Коттин, задумавшись.

– Что? Вроде понял, но… не понял.

– А! Давно это было – один странник поведал мне древнее имя Луны.

– Не слышал такого. А ведь сказок знаю много.

– Ещё он сказал, что Луна – никакое не зеркало богинь, а огромный шар, что висит во тьме Космоса.

Воевода хрюкнул, отпустил верёвку – карбас просел, бревно под ним хрустнуло.

– Ты чего, воевода? – Коттин перестал толкать лодку в корму, поднялся во весь рост.

– Шар… висит… – воевода утирал слёзы, брызнувшие от смеха. – Он совсем дурак, твой странник? Да она же упадёт вниз! На башку дураку!

Примерно через час воевода вдруг резко выдохнул, фыркнул, остановился. Последние сто метров брёвна не понадобились, склон стал пологим, поросшим белыми берёзами.

– Слышь, как тебя, Коттин! А ведь мы добрались до самого верха!

Древний странник подошёл к воеводе, окинул взглядом дальнейший путь. Местность шла под уклон, внизу под мёртвым светом Луны темнели волны чёрного океана. Коттин всмотрелся – бесконечный еловый лес спускался к горизонту. Там, в чаше, вырытой Великим льдом, лежало Кубенское озеро, из которого вытекала река Сухона – их дальнейший водный путь.

Бывший Кот огляделся, принюхался, смочил слюной палец, поднял руку вверх. Воевода смотрел на нового соратника с зарождающейся симпатией.

– Ветер с заката, тянет чувствительно. Давай вниз спустимся, шагов на пятьсот – там и сделаем стоянку.

– Грамотно! И огонь не увидят, и дым не учуют!

– Я ничего не слышу и не вижу позади, – фыркнул Коттин. – Видать, там решили, что мы остались подо льдом. Если бы они ещё карбаса не хватились!

– Ледоход унёс.

Лунный диск, уменьшаясь в размерах, поднимался всё выше, превращаясь из жёлтого в голубоватый. Уклон становился всё чувствительнее, под ногами опять начали попадаться кругляки, наконец, странники услышали серебряный голос воды, сразу нескольких источников. Затолкали лодку в русло ручейка – посудина шла, легко, слегка поскрипывая. Спустившись до середины увала, где несколько ручьёв сливались, образуя озерцо, решили сделать привал.

Воевода подошёл к травянистому берегу, всмотрелся в чёрную воду:

– А тут заметно теплее. Чуешь, как жарким воздухом пыхнуло? Травка зеленеет, одуванчики цветут, вон – кувшинки плавают…

– Кувшинки, говоришь? – недоверчиво спросил Коттин. – Это, с какого же перепугу в ночь на первое мая…

Беглецы уставились друг на друга, затаив дыхание. Они понимали, что действительность не может соответствовать тому, что предстало перед их взорами.

– Воевода, мне, видать, тоже настучали по голове, – виновато промолвил Коттин. – Сегодня же Майская ночь! Веселятся все ведьмы – вместе с лесной, домашней и полевой навью. Так, что не всё, что мы видим – от нашего мира.

– Как же я замотался, – грустно ответил Чудес. – Даже про праздник забыл! А ведь в первый майский день в городе всегда шумела развесёлая гулянка!

– Срубали в лесу и торжественно вносили на площадь берёзку…

– Да! Украшали её гирляндами, лентами, цветами…

– Девчонки с песнями ходили по домам и собирали колядки – крашеные яйца и пироги с маком и творогом…

– Точно! – восхитился воевода. – Самого непутёвого увальня наряжали цветами…

– Обручали с невестой – берёзой, Майским деревом…

– А потом тащили на берег и кидали в воду! – плотоядно засмеялся Чудес. – С хохотом вытаскивали и шли пировать!

– Это для того, чтобы дождь напоил поля и сады!

– Да? Я и не знал… Ну, это дела памов, а мы дружина.

– Точно! – рассмеялся Коттин. – Пойду пособираю хворост. Буду тут, рядом. Поглядывай!

– Что я, молокосос, что ли? – обиделся старый воин, подыскивая ямку под костёр.

«Забыли, всё забыли! Тысячелетия назад, когда чудь, готы, русь ещё помнили кровное родство – тогда деревенского увальня никто бы и не подумал вытаскивать из реки, – размышлял Коттин. – Его приносили в жертву ревнивому Даждьбогу, чуть ли не ежедневно вмешивающемуся в повседневную жизнь людей. Нет дождя – и жизнь людского рода, а то и племени пресекалась… Несмотря на жестокую, немыслимо жестокую жизнь, люди постепенно становятся человечнее. Очень медленно, но начинают тянуться к светлому, доброму. Когда-то дотянутся?».

Ответ не приходил в голову, и Коттин наклонился за сухой веткой.

«То, что Покон – закон предков, ослаб – это плохо! Народ без памяти крови обречён. С другой стороны, боги оставили этот мир. Стало быть – почувствовали, что люди подросли, сами с вождями и волхвами обустраивают жизнь. А как же быть мне? Остаться в гордом одиночестве? Не может быть! Где-то есть другие бессмертные, которые, как и я, бродят по свету!»

Коттин соорудил шалашик из веток, взглянул на воеводу, безуспешно добывающего огонь, полез в мешок, достал огниво. Долго колдовал над ним, осторожно дул вытянутыми губами, заглядывал снизу, наблюдая, как на бересту летит искра – наконец, огонь уцепился за нежный завиток. Береста вспыхнула, свернулась. Коттин насадил огненный свиток на веточку, подложил в шалашик.

– О! У тебя кресало старинной работы! – воевода потянулся к огниву бывшего Кота, всматриваясь в медную трубочку, в завитки узора.

Вскоре соратники непринуждённо сравнивали огневые приспособления, выискивали достоинства и недостатки устройств, щёлкали грязными ногтями по деталям, рассказывая случаи, свидетелями которых были эти магические инструменты.

– Погоди, надо бы раздобыть ужин, – наконец, сказал Коттин, поднимаясь. Он потянулся за луком, но вокруг стояла тьма и тишина – кого тут добудешь? Коттин пошёл к ручейку, вытекающему из озерца. Бывший Кот ступал осторожно, оглядываясь – вокруг стоял странный туман, морок, ведь в колдовскую ночь над людьми властвовали навьи силы. Правь, однако, почему-то не отвечала на мольбы людей.

На перекате, там, где серебряная вода пела нежную песню, сверкнуло что-то золотое – странник достал меч, светящийся в темноте, ткнул им в воду. Тут же рванул его вверх – через голову перелетела большая золотистая стерлядь.

– Вот здорово! До самого истока дошла! Икру метать! – бывший Кот сделал шаг и замер – вода озерца колыхнулась, кувшинки закачались на волнах – на Коттина, улыбаясь, смотрела русалка, трепеща крыльями.

– Не замёрзла, девушка? Сегодня заморозки! – вежливо промолвил бывший Кот.

– Здесь всегда тепло, в нашем мире не бывает холодов!

– Сейчас полетишь на праздник? Сегодня же волшебная ночь!

– Конечно, полечу! Передать привет твоей знакомой?

– Ой, а где же перстенёк? – Коттин хлопнул себе по лбу, лихорадочно зашарил по карманам. Вывернул один, другой, просунул в дырку палец, тяжко вздохнул.

– Так я полетела!

– Обязательно передай Кваре поклон от Кота Баюна! Я бы и привет передал, но у меня его нет!

Вдруг неподалёку раздался всхлип, потом вой – словно огромный обиженный пёс вышел на прогулку. Русалка вздрогнула крыльями и исчезла – растворилась в воздухе. Но кувшинки по-прежнему колыхались на чёрной поверхности озерца – волшебство не закончилось. Коттин, с рыбой под мышкой, на цыпочках подбежал к костру – там воевода всматривался в Луну.

Коттин выпустил стерлядь, она сочно плюхнулась на траву, возле самого огня, проследив направление взгляда Чудеса, внимательно всмотрелся.

На фоне Луны, на пригорке стоял волк – на задних лапах, вывернутых самым противоестественным образом. Он поднял вверх острую морду со стоячими ушами, страшно, захлёбываясь, завыл.

– Туши костёр! – одними губами шепнул Коттин, кивнув в сторону оборотня.

– Нет, не надо! – прошептал воевода. – Он нас не видит. Если бы видел, давно бы напал!

– Навье колдовство пока действует!

Волколак прекратил выть на Луну, встал на четыре лапы, как-то сразу уменьшившись в росте, юркнул во тьму леса. Посидев на всякий случай пару минут без движения, путники вздохнули, зашевелились.

– В волка обернулся, волколак проклятый! – Коттин нервно прошёлся вдоль берега, присел возле огня. – А жаль, что не в человека – хотелось бы посмотреть на его лицо, запомнить!

– Ну, это чума, я тебе скажу! – голос воеводы был сухим, надтреснутым. – Когда князь велит поймать оборотня – это одно. Как бы и не веришь в это – мало ли сказок бают люди. Половишь, половишь, и перестанешь, за неимением предмета ловли. А тут… ночью, в лесу…

– Нам страшно повезло, – промурлыкал Коттин, – что сегодня навья ночь, и мы случайно забрели в этот мир. Видимо, кто-то забыл двери закрыть. Ты русалок-то видал? У нас они бескрылые… Оборотень нас не заметил, потому что рыскает в нашем мире. Нам же его показали…

– Пришлось бы пачкать благородное железо о чёрную кровь! – проворчал Чудес. – Слушай, а кому это ты привет передавал?

– Да, одной старой знакомой.

– Русалке? – безмерно удивился воевода.

– Ты что, не знаешь, откуда они берутся?

– Слышал, однако, – осторожно промолвил Чудес. – Утонула знакомая девушка?

– Утопшие девушки иногда превращаются в русалок. Если их принимают. Ту, которой я передавал привет – приняли.

– Вон оно как бывает! А если б мы утопли – нас бы взяли в водяные?

– С чего бы это? – засмеялся Коттин. – В речной мир только девушек берут, незамужних!

Разговор стал теплее, нервная дрожь, бившая путников, ушла. Стерлядь, необыкновенно ловко разделанная Коттином, жарилась на углях.

– А праздника завтра не будет, – вдруг опечалился Чудес.

Коттин опешил, задумался. – Какой уж праздник! – мягко промолвил он. – Завтра тризна! Если Долгодуб не солгал, то князя и княгиню положат в один сруб.

– Не солгал он! Я сам видел умирающего князя! Долгодуб послал гридней, чтоб добить его!

– Вот вернёмся в город – всех на воротах повесим!

– Я ж его достал мечом, этого лысого!

– Что? Как это случилось?

– Когда я уходил, то сумел загнать ему под рёбра лезвие … на пол-карасика! – засмеялся воевода чему-то своему.

– Под сердце?

– Похоже! Вот бы жила-то лопнула!

Утром, проснувшись, странники вскочили – как уснули, не помнили. Устыдившись, не смотрели друг на друга.

– Колдовство! – заявили в один голос. Иначе – чем можно объяснить, что два опытных воина уснули, словно дети на печи – не выставив бодрствующего, в присутствии враждебных оборотней?

Пошли умываться – никакого озера с кувшинками не оказалось. Так себе – болотце с мёрзлой травой по берегам. И никакие стерляди сюда добраться, конечно, не могли.

Коттин в изумлении попинал обглоданный хребёт рыбы, лежащий возле костра – за него уже принялись муравьи.

– Оборотень-то был? Не померещился? – воевода прищурил медовый глаз на нового соратника.

– Тише ты! – прижал палец к губам Коттин. – Был. Я с таким один раз уже встречался.

– О, как! Расскажи! Я князю докладывал про Кота Баюна, что якобы явился в село Чудово из лесов, но князь не поверил – говорил, что это сказки для детей. Я же сам, с Аминтой, ну ты знаешь его, ездил учинять допрос!

– И что выяснил? – Коттин ловко ушёл от рассказа, уловив желание воеводы поделиться мучавшими его сомнениями.

– Приехали мы в Чудово, ну, значит, то, да сё. Попировали, поговорили… Пам их, Папай, сказал, что сам видел оборотня. Он высокий, рыжий… морда кошачья, естественно.

– А вы что? Поверили?

– А что мы… Конечно, поверили! Потом назад поехали – я всё думал – а может маска? Или померещилось им? Или какое зелье подмешали? Есть же травки…

– Не пьют ли они сверх меры?

– Что ты! Селение работящее, пам хороший – держит народ в узде. У них там есть даже ведьма – вот, дела! В стольном граде такой нет – у нас только бабки-знахарки да мамки-повитухи. Костоправ тоже есть, он же по зубам. А там – красавица! – воевода причмокнул, вспоминая симпатичную матушку.

– И что Стина? – древний странник вырвал Чудеса из приятных воспоминаний.

– Ведьма сказала, что видела оборотня, более того – он приходил к ней. Ещё она сказала, что Кот Баюн при пращурах был покровителем племени, и что его нельзя ловить.

– Но они его ловили? Или не поймали?

– А как же его поймать? Папай со своими людьми пытался. Перелом, ранение, половина деревни плоховато слышит. Хорошо, что Кот никого не убил!

– Вчерашние дружинники говорили злодею – ну, тому, что в городе, что они его ловили! С жертвами. Говорили, что Кот убил боярина – но я в это не верю. Происки врагов, – надулся Коттин.

– Всё может быть! На меня тоже хотели смерть князя повесить!

Да, ещё ведьма сказала, что боги молчат – так что оборотень, скорее всего, сгинет в лесах – не сможет обернуться в человека без помощи небес. Это тебе не с русалками любезничать. Поэтому я не верю, что в Белозерск смог проникнуть древний Кот.

– Может, он и сгинул! Но ты теперь веришь в оборотней? Сам же ночью узрел! – засмеялся Коттин.

– Так, то ж нежить! Они всегда были и всегда будут! А Кот Баюн – это что-то другое. Прихоть богов. Он, может, и вправду сгинет, если боги будут молчать.

– Ну, давай собираться в путь! Поедим уже на привале – надо уходить, да подальше. Что-то без волшебства русалки мне здесь неуютно!

Ближе к ночи карбас плескался на мелководье Кубенского озера – огромного, серого. По озеру шла волна с белыми барашками – дул весенний ветер, принёсший долгожданное тепло. На дне лодки спал Коттин, укрывшись курткой. Под ним был распластан мешок с мечом и луком, на ухо надвинута шляпа-пирожок, мятая, неведомо откуда извлечённая. Из-под шляпы выбивались белые волосы, чуть вьющиеся, бороду же Коттин соскоблил стекловидным камнем, поминая чудесный острый кинжал, оставленный им какой-то девице. На корме сидел воевода Чудес – он воткнул в мягкое илистое дно жердь, привязал карбас верёвкой, дремал. На берег выбираться было накладно – лес был где-то далеко, в тумане.

Уткнув склонённую голову в расставленные ладони, Чудес мирно посапывал – в голове вертелись обрывки разговоров, впечатлений, последних событий. Какое-то слово не давало покоя, оно свербело, словно песчинка, попавшая в глаз. Вдруг воевода дёрнулся, открыл глаза – Стина! Откуда новый соратник знает ведьму? Интересно, это надо выяснить!

* * *

В Чудово случилась некая закавыка. Даже загогулина. Старому паму Папаю, потому как не годится такому видному мужу проживать одному, хотя бы и окружённому многочисленной роднёй, нашли невесту. Дабы он не шастал по банькам, не искал ночных свиданий с изменчивыми вдовушками. В деле участвовала бабка-повитуха Грыня, тётки и племянницы Папая.

Весной о помолвке объявили народу, быстро сыграли свадебку, поели-попили, поплясали. Жених был в годах, само собой уже был женат по молодости, невеста была немного не в себе – как раз для старика. Дабы не вертела им, да не пошла, гулять с заезжими гостями. Папаю сказали, что девушка не первой молодости, но родня держала её в строгости. По-возможности. Только, Пина, так звали невесту, чудная девушка. Папай подумал, почесал затылок, спросил только – что чудного нашли бабы в поведении невесты?

– Да, как же! – ответила паму родня. – Всё молчит, улыбается чудно – деревянная какая-то.

– Мы и сами есть чудь, – отвечал пам. – За остальным же пригляжу, как смогу.

И решил жениться.

Поначалу всё шло неплохо. Поселившись на втором поверхе, Пина навесила занавесок, лент, кружев и прочих женских причуд. Папай, редко бывавший наверху, спавший в комнате возле кухни, теперь взбирался наверх по четыре раза в лень.

– Пина, квасу подай!

Та лениво встаёт с ложа – сарафан одет косо, левая грудь вот-вот выпадет, подходит к кадушке, наливает в деревянную кружку, несёт.

– А что не холодного? Принесла бы с подпола – там холоднее!

Молча, спускается по лестнице – приносит холодный. Через полчаса.

Папай цедит квас, рассматривает жену. Пина садится на ложе, молчит. Запускает руку под подол, чешется. Нисколько не стесняясь, не осознавая, что это не для чужих глаз. Даже мужа. Грудь призывно светит розовым соском. Папай возбуждённо смотрит, затем встаёт, закрывает на крючок лестницу. Внизу тяжелеет, в голове приятные мысли. Подходит, берёт Пину за грудь. Та смотрит на мужа, в бледных глазах талая вода и пустота. Это возбуждает мужчину ещё сильнее. Он заваливает Пину на покрывало, задирает сарафан, наваливается. Пина лениво поднимает колени. Папай делает несколько лихорадочных движений – ужас сладких секунд разрывает мозг…

Приходит в себя – на него смотрят бесцветные глаза жены.

– Прикройся, бесстыдница! Чего молчишь?

– Варенья хочу… – встаёт, приседает над деревянной шайкой, плещется водой.

Папай смотрит, плюёт на пол, бежит вниз – дел много, дня не хватает. Он удовлетворён, но уже снова раздражён.

Спустя несколько часов, его опять потянет наверх. Эта мысль ещё не пришла ему в голову, но уже витает где-то на задворках сознания.

Стина кормила кур – сыпала с ладони на камень просо. Куры, толкаясь, клевали жёлтые зёрнышки. Налетел петух, растопырив крылья, красный гребень налился кровью, свалился набок, в глотке что-то клокочет – куры разбежались, кудахтая. Петух, сияя коричневым, золотым и зелёным, осмотрел просо то правым, то левым глазом, наклоняя голову набок. Начал клевать.

– Добрый день, матушка! – голос Папая был сладок, весел.

Стина оглянулась, пам держал под уздцы лошадку, приотстав от мужиков, шагающих в поле – один тащил на спине деревянный плуг с металлическим зубом.

– И тебе того же! Как жизнь молодая?

– Эх, Стина! Это у молодых жизнь сладкая, а у меня – ледяная.

Колдунья поняла намёк пама, ухмыльнулась, – Я тебе её никак не подслащу – у меня мёда нет.

– Мёд к Купале поспеет, – рассмеялся пам. Мужики, ушедшие вперёд, услышали, стали оглядываться, смеясь в бороды, показывая белые зубы.

– До Купалы дожить надо – вон, земля только что просохла…

– Время летит быстро, доживём.

– Ты же до молодой жены охоч, зачем ко мне прикобеливаешь?

– И это тебе доложили?

– Мне всё знать положено…

– Охоч, охоч, – скрипнул зубами Папай. – Не присушка ли это? – наконец он поймал мысль, прятавшуюся где-то в тайниках сознания.

– Ты что на меня уставился? Присушку любая бабка делает! Тебе-то что до того? Храни, что имеешь. Да имей то, что есть.

Папай только открыл рот, чтоб отбрить зарвавшуюся ведьму, как где-то раздался топот копыт – кто-то спешил верхом. Пам, забыв о Стине, вскочил в седло, всё-таки ещё не совсем старик, стал всматриваться во всадника – не с красным ли флагом? Не дай боги – война. Не ко времени – пахать надо…

Вечером на дворе пама собрались все взрослые мужики Чудово. Ворота открыли настежь, двор был полон. Снаружи, у самых ворот стояла Стина – не только всем женщинам поголовно, но даже и колдунье не разрешалось присутствовать на собрании. На плетнях, окружающих двор, висели мальчишки, во все глаза глядели на большой сход – мужики называли его вече. Подошла, было, девчонка, вроде бы Снежка – мальчишки дали ей, щелкана. Она взвизгнула и ушла, утирая слезы.

Солнце скрылось за чёрной полосой леса, во дворе зажгли факела – тихо переговаривались, в полутьме белели чудские глаза, сверкали зубы, кто-то негромко смеялся – все знали, что слова о войне не будет.