Текст книги "Кот баюн и чудь белоглазая (СИ)"

Автор книги: Александр Ладейщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

Рогнеда присела на ложе, вздохнула. Происходило что-то страшное – недаром княгине приснился давеча сон – будто в окно бьётся ворон, грозит лапкой.

На ложе стонала Людмила – воды уже отошли, ночная рубаха промокла – Рогнеда, третья жена светлого князя помогла снять юбки. Как здорово, что она вытирает холодной мокрой тряпкой горячий лоб! Внутри что-то дёргалось, билось – небесные боги, хоть бы не горячка, не воспаление! В первые роды такой боли не было, Людмила помнила точно! Где же муж и сынок? На дворе уже ночь, а они не едут! Кто там прискакал? Вроде бы конь всхрапнул? Кто-то ругнулся на дворе, заскрипели ступени…

– Чурило! – слабо позвала Людмила мужа.

Никто не ответил, не отозвался.

– Рогнедушка, ты тут?

– Здесь, милая. Сейчас воды принесу, начнём потихоньку рожать.

– А где все девки, где бабки-повитухи? Что происходит?

– Лежи, не бойся. Кого-то в городе ловят, все заняты. А девки-дуры, попрятались!

Людмила слабо улыбнулась, немного успокоившись. От этой улыбки Рогнеду пробила дрожь.

Лестница вновь скрипнула – кто-то тяжко брёл в княжеские покои или в гридницу. В мыльне горели три свечи, сквозило. Дверь заскрипела пронзительным голосом, приоткрылась – в коридоре и на лестнице стояла тьма, в ней кто-то мельтешил – в ночи кипела странная, таинственная и оттого очень страшная, опасная жизнь. Рогнеда напряжённо всматривалась во тьму – но, слава светлым богам Асгарда – в мыльню вошла доверенная рабыня, старая Хава. Следом за ней – молодая девушка, как же её – ах, да, Мишна, она помогала Хаве по хозяйству – большому и сложному. Чай не в лесу живём – добра много… Рогнеда оживилась, повеселела, их было уже четверо – есть, кому кружку воды подать, принять ребёнка. А за дровами идти, или за повитухой – всё равно страшно! Ох, что там? Роженица стонет, вся мокрая, а схваток нет! О, небеса! Как бы ни потерять её! Что там? Кровь хлынула? С гноем! О, боги! Людмила хрипло стонала, с каждым вздохом вытекала алая струйка крови.

Наконец, тело княгини выгнулось, она задрожала, вскрикнула, замолкла.

Внезапно дверь страшно грохнула об стену, в мыльню вломился огромный мужик, страшный, усы топорщатся, короткий меч сверкает в руке. Это Грубер, старший повар! За ним ещё один – молодой, наглый, в руке сабля. Гридень? Да, точно. Почему они вооружены? Неужели измена?

– Это кто тут у нас спрятался? – сладким противным голосом пропел молодой парень, но Грубер огромной лапой придержал его, уставившись налитыми кровью глазами на ложе.

– Подожди, Гмырь! Тут никто не спрятался! Тут враги изводят законный Дом Белозерского княжества! Сначала князя, теперь вот княгиню!

Все в ужасе посмотрели на ложе – от колеблющихся свечей казалось, что Людмила жива – не может быть мёртвой женщина с таким большим животом, будущая мамочка. По лицу пробегали тени, казалось, что плоть шевелится – но кожа женщины уже напоминала фарфор восточной чаши, губы сузились, нос заострился. Рогнеда в ужасе закричала, запричитала, путая словенские, чудские и норманнские слова. А, впрочем, её понимали – все наречия были в ходу с детства, обиходных слов в языках было по тысяче – не более. Мишна бросилась к телу Людмилы, заметив краем глаза, что пока все рассматривали тело княгини, Хава исчезла. И не мудрено – в чёрном платье и чёрном платке во тьме мыльни исчезнуть легко, к тому же заговорщики в суматохе две свечи задули, осталась одна.

– Что ты сказал, смерд? Повтори! – глаза Рогнеды сияли, она бросилась на Грубера с кулаками. Огромный прусс легко отшвырнул женщину в сторону, она упала на пол, загремев котлами, стоящими у печи. Грубер подошёл к Людмиле, потрогал толстым пальцем сосуд на шее, что всегда бьётся в такт с сердцем, вместилищем души. Кожа была холодной, жизнь отсутствовала. Повар удовлетворённо улыбнулся.

– Извели, враги. Гмырь, а ну-ка, поговори с княгиней! Давно мечтал, небось, о таком сладком разговоре? – улыбка Грубера была гнусной, кривой, от него воняло хмельным пойлом, оно булькало в животе, клейким потом расплывалось по серой рубахе.

Парень подскочил к Рогнеде, наступил на её раскинутые руки – княгиня закричала, заизвивалась, выгибаясь всем телом – она всё поняла. Гмырь, похохатывая, ударил её по лицу, потом коленом в низ живота, широко раздвинув её сомкнутые ноги. Левой рукой он расстегнул пряжку ремня, плоть его рвалась из-под рубахи наружу. Гридень кинул саблю на пол, ещё раз ударил княгиню по лицу, потом приподнял её за бёдра, закинул юбки на голову. Наклонился, смачно сплюнул, грубо и страшно стал насиловать ошеломлённую женщину, вцепившись жёсткими пальцами в нежные белые груди.

– Будешь знать, сука княжеская! Сами, небось, с золота ели, а нам – объедки!

Толстый Грубер в это время резво повернулся и схватил Мишну за руку. Девушка попыталась вырваться, но рука оказалась зажата, словно рачьей клешнёй. Грубер стряхнул с ложа тело мёртвой княгини, словно соломенную куклу, уронил Мишну вниз, навалился на неё огромной потной массой, замычал, пустил липкую слюну, принялся шарить рукой по её груди, пытаясь разорвать платье сверху донизу.

Девушка сначала решила укусить повара за волосатую лапу, даже нацелилась, приоткрыв рот и обнажив зубы. Когда Грубер, захохотав, пробасил, что ей сейчас будет очень приятно – пусть она и дальше улыбается, Мишна попыталась завести руку за спину, туда, где был прицеплен кинжал Коттина. Наглый толстяк уже перешёл все границы галантности – мало того, что он разорвал платье и теперь пытался поймать толстыми губами сосок её груди, так он ещё, не вставая с раздавленной девушки, одновременно пытался расстегнуть ремень и стащить короткие кожаные штаны. Мишна, сохраняя хладнокровие, повернулась и посмотрела в сторону Рогнеды. Проклятый гридень, закатив глаза и закинув голову, довольно рычал, продолжая творить насилие. Княгиня слабо стонала, лишь иногда вскрикивая, руки её были закинуты за голову, запутаны в юбках.

Мишне удалось, несмотря на тяжёлое тело повара, прижавшее её к ложу, просунуть руку под спину и взяться за рукоятку кинжала. Дальнейшие действия были крайне затруднены, и девушке оставалось лишь смириться. Грубер наконец-то стащил штаны, одной рукой держа её за горло. Наконец, повар отпустил задыхающуюся жертву, схватил девушку за бёдра, поднял её ноги к низкому тёмному потолку, придвинул тело. Зарычав, Грубер отпустил одну ногу Мишны, схватил рукой блуд, направил его во вместилище любви, с силой вогнал внутрь, закричав от восторга. Это оказалось его последним прижизненным впечатлением. Мишна, почувствовав, что повар держит её только за одно бедро, извернулась, кинжал целиком вышел из ножен. В момент радостного вопля Грубера её рука оказалась снаружи. Мишна, мысленно досчитав до трёх, изо всех сил вогнала узкое лезвие драгоценной багдадской стали в левый бок насильника. Кинжал вошёл под ребра по самую рукоять, украшенную драгоценными камнями. Грубер внезапно остановился, его руки медленно разжались. Мишна вдруг осознала, что повар мёртв. Девушка упёрлась ногами в брюхо мужчины, оттолкнула его, затем скользнула в сторону – пока потное тело не упало на неё, не вдавило в неласковое ложе.

Где же Хава? Одинокая свеча трепетала во тьме, скупо освещая тёмные стены мыльни – на полу по-прежнему возились два тела. Вдруг Рогнеда закричала, потом раздался глухой удар, ещё один, светлая княгиня застонала, заплакала. Мишна всмотрелась в темноту и увидела голого гридня с отвратительным именем Гмырь, сидящим на груди Рогнеды. На руку он намотал волосы княгини, другой бил её по лицу. Мишна соскользнула с постели, вытащила кинжал из тела Грубера – и тут из-под ложи вынырнула фигура, завернутая во всё чёрное. Девушка заметила её только потому, что нечто на миг заслонило огонёк свечи. Чёрной кошкой в тёмной комнате, не скрипнув ни одной досочкой, Хава на цыпочках скользнула к молодому насильнику. Мишна замерла – минута была критической, каждое мгновение Гмырь мог окликнуть своего наставника – поменяться жертвами или объединить усилия.

Хава наклонилась, ничем не звякнув, подняла с пола саблю, медленно вынула её, положив ножны на пальцы ног. Взявшись обеими руками за рукоять, завела саблю за правое плечо. В этот миг Гмырь вдруг рассмеялся, видимо он принудил княгиню к полной покорности. Он повернулся, чтобы посмотреть – что там Грубер делает с лесной девчонкой? Как развлекается? Сверкнула молния – раздался хруст плоти. Сабля наискось рубанула гридня по шее, перебив позвонки. Рогнеда закричала – в лицо брызнула тёмная жидкость, прилетел какой-то пельмень… Ухо – догадалась она, закричала снова. Тело Гмыря упало на княгиню, уже мёртвое, судорожно молотя острыми коленями. Наконец, наступила тишина. В тот же миг свеча погасла.

– Мишна, тут тёплая вода, смой кровь! – голос Хавы был спокоен и тих.

– Зажги свечу!

Пока Хава зажигала свечу от печных углей, Мишна подбежала к княгине, ногой отпихнула тело гридня.

– Не плачь, светлая! Сейчас я принесу воды, умойся!

– Иди, сама лучше помойся, – проворчала старуха. Хава подбежала к княгине, помогла подняться, повела к котлам с водой.

Мишна скинула порванное платье, помылась, плеская ладонями тёплую воду, потом вытерлась подолом.

– Не плачь, княгиня, душа-то у тебя чистой осталась! А тело мы сейчас отмоем! И забудем этих мерзавцев! Они уже остыли! Нет их! Мишна, как ты? – старуха бормотала тихо, успокаивающе.

– Пейсах сегодня! Пасха! Вот мне жизнь и рассказала в праздник много нового! – вдруг рассмеялась девушка.

Хава перестала мыть княгиню, внимательно посмотрела на Мишну – всё ли в порядке у девушки с головой? А то ведь иные и топиться бегут на Шексну…

Глаза Мишны сияли в темноте, она опять хихикнула, блеснув зубами. Девушка подошла к трупу Грубера, ловким движением выдернула кинжал из ножен, отёрла его о рубаху повара. Потом брезгливо взялась пальчиками за сморщенную плоть.

– А какой большой был! – фыркнула она.

Хава в замешательстве уставилась на воспитанницу.

– Хава, прекрати на мне взглядом дыры прожигать! Они меня могли убить! А то, что этот смерд потыкал в меня своим отростком – переживу как-нибудь! Сама же говорила о нашей морали! – в полутьме что-то сверкнуло – Мишна взмахнула острейшим кинжалом.

Отрезанную плоть девушка кинула на труп повара:

– Когда найдут тело – поймут за что! Как ты, княгиня? Хватит уже плакать! Мы с Хавой уходим – так надо. Скоро рассвет, они протрезвеют, тебя никто не посмеет тронуть. Переворот завершён.

– Не покидайте меня! – снова заплакала княгиня.

– Княгиню Людмилу похорони. Если светлый князь с наследником и Светланой погибли, как сказали эти, – Мишна кивнула на трупы, – сделай всё достойно! Город тебя любит, не даст в обиду. Будь рядом с их вождём, крути им, обещай то, что будет просить, но осторожно! Придёт время, и всё переменится – тогда им мало не покажется!

Когда женщины вышли из мыльни, Хава хихикнула:

– Ты и, вправду, настоящая принцесса. Княгине дала распоряжения, а она не возмутилась.

– Тише. Тут сейчас разные люди шастают – как бы опять на гридней не нарваться. Пойдём.

– Куда?

Но Мишна уже исчезла во тьме лестницы – факела были погашены или растащены пробегающими ватагами. Старуха побежала за девушкой.

Шатёр булгарского гостя найти было непросто – женщины пробирались на ощупь, запинаясь о поваленные скамейки, столы и лотки, иногда наступая на что-то мягкое – воображение рисовало растерзанные трупы, окровавленные части тел. Наконец, Мишна упёрлась в натянутую, словно парус, материю, поскребла ногтями. Зашелестел полог, из закрытого на ночь входа кто-то выскользнул:

– Кто здесь ходит по ночам? – мужской голос.

– Мы от княгини, – прошептала Хава. – Дело срочное.

– Ночь на дворе, да? Скоро утро, тогда приходите!

– До утра ещё дожить надо! Буди хозяина! – разъярённым шёпотом прошипела Мишна.

– Хорошо, разбужу. Хозяин разгневается – я вас предупредил!

Через пару минут из-за полога показался Бабай-ага, в мягком халате, в туфлях с носками, загнутыми вверх, чтоб ненароком не ковырнуть землю – это грех, так говорил пророк Мухаммед, мир ему.

– Кто тут? Кому не спится в самую тьму? – поправляя тюрбан, Бабай вышел к женщинам.

Слуга зажёг масляную лампу, шатёр окрасился в жёлтые оттенки, контрастирующие с тёмно-синим фоном стен. Мишна спокойно вышла вперёд, всё чаще беря на себя роль главной в тандеме. Купец проницательно отметил это, поклонился девушке.

– Уважаемый Бабай аль Галим! Как хорошо, что ты опоздал на пир!

– О! Ты знаешь моё имя!

– Наш народ предпочитает знания.

– Какой народ, о, юная?

– Молящийся единому Б-гу.

Бабай долго вглядывался в черты девушки, наконец, спросил:

– Ты из верных или из отвергнутых?

– Мы люди Книги. А отвергнутые мы, заблуждающиеся или верные – судить только небу.

– Слушаю тебя, Мишна. Хава, что стоишь, садись на скамью. Ах, да. Я, было, собрался на пир, но мне шепнули, что во дворце неспокойно.

– Не имей сто рублей, – усмехнулась Мишна.

– Да, друзья – самое главное на этом свете.

– Бабай-ага, собирайся, пока не рассвело – уходи из города. Стражу подкупи, чтоб выпустили. В городе идёт резня. Князь погиб. Беги в Словенск, пока не попал под горячую руку.

– Спасибо, дорогая.

– За спасибо…

– Конечно, – Бабай сунул руку в карман халата, – моя благодарность была бы безграничной, если бы не крайняя нужда и спешка.

Красный рубин катился по поверхности столика, пока не был прихлопнут узкой девичьей ладонью. Мишна взяла камень, всмотрелась – на неё повеяло магией пещер Змея Горыныча.

– Круговорот рубинов в природе, надо же – вернулся! – тихо засмеялась Мишна. Встала, поклонилась гостю, кивнула Хаве. Женщины, запахнув чёрные накидки, растворились во тьме.

– Зачем она меня предупредила? – запоздало подумал купец.

Воевода Чудес опёрся руками о пол, потихоньку встал. Руки были в склизком, противном. Воевода отёр кровь о штаны, потянулся – гнев улёгся, дыханье восстановилось, желание немедленно порубать всех предателей уступило врождённой хитрости и боевому опыту. Чудес подкрался к стенке, приник глазом к щели – видно плохо, слышно и того хуже.

В гриднице народу заметно прибавилось – привели проснувшихся дружинников, ещё не пришедших в себя после потравы, лохматых, с безумными глазами. Полукругом стояли вооружённые гридни, повара, сторожа ворот, какие-то подозрительные городские торговцы. Дружинников подзатыльниками поставили на колени, недовольных кололи дротиками – несильно, для успокоения и осознания. На княжеском столе восседал Долгодуб, смотрел на толпу свирепо, глаза его горели.

– Господа дружина, – наконец, начал он, – помните ли вы, что произошло на пиру?

Над гридницей пронёсся вздох, неясное бормотание.

– Вот, и я говорю – не помните! Так знайте – в стольный град проник враг!

Ропот, выкрики, слившиеся в грозный гул, пронеслись под сводами.

– Вас потравили вином и квасом! Но это мелочи…

– Какие же это мелочи? Выдать отравителей! Пусть судит светлый князь!

– Тихо! – заорал сорванным голосом Долгодуб. – Пока вы приходили в себя по чуланам, мной, верным слугой народа и княжеского Дома, предотвращена измена!

Тишина в зале. Воевода Чудес приник глазом к щели, слушая узурпатора и постепенно закипая.

– Светлый князь уже пирует с богами! Он погиб на льду Белого озера, провалившись в полынью! С ним погибла княгиня и наследник! Это заговор!

Потрясение выступило на лицах приходящих в себя богатырей.

– Более того! В стольный град проник некий преступник, выдающий себя за древнего Кота-оборотня! Ну, вы люди взрослые – понимаете, что это сказки наших пращуров. Проник не один, конечно, – Долгодуб грозно осмотрелся, словно выискивая сообщников Кота, – а с ватагой злоумышленников! Он задушил бояр, от его подлой стрелы погиб любимый народом боярин Литвин! Лично Кот перебил десяток наших соратников, героически бросившихся на него почти без оружия! Он жаждет захватить власть, разрушить город и княжество!

За спиной воеводы Чудеса зашуршало, зашевелилось что-то большое, воевода стремительно обернулся, силясь разглядеть в темноте очертания неведомого существа.

– Тише, воевода, замри!

– Кто здесь?

– Это дружинник Коттин. Со мной Стефан, ученик.

– Ты слышал, что он говорит? Что происходит?

– Происходит переворот. Видишь, дружина уже за него? Это он, Долгодуб, во главе измены! Заговорщики отравили пирующих, задушили бояр! Стефан сам видел! Нам бежать надо, воевода!

– Бежать? – зарычал Чудес. – Дай мне свой меч!

– Куда ты? Там толпа гридней!

– Дай, говорю! Где ты? Ничего не видно! – воевода принялся водить руками в темноте чулана, пытаясь обнаружить Коттина.

– Да тише ты! – прошипел Коттин в дыре у пола. – Там что-то происходит.

В зал ввели раненых воинов – тех, что сражались с Котом в кузнице.

– Вот ваши соратники, что пролили кровь в борьбе с подлыми разбойниками! Они сражались с бандой Кота на майдане и в кузнице! – Долгодуб возвысил голос.

– Мы видели оборотня! – крикнул старый дружинник, из ушей которого лилась кровь.

– На майдане лежат пять трупов наших воинов! Их убил проклятый тать Кот Баюн! – подал голос другой дружинник.

– Дружина и город! – перекричал их дворецкий Долгодуб. – Слушайте меня! Прошу слово молвить!

Народ в зале зашумел, многие дружинники встали с колен, гридни им не препятствовали.

– Наш князь погиб! В городе враги, возможно в масках! Что делать? Доверить правление слабым женщинам – княгине Людмиле, княгине Рогнеде? Да живы ли они? Пошлите людей разыскать их!

В это тяжёлое время необходимо созвать вече! Сам я всецело за власть народа!

– Правильно! – заорали торговцы и гридни, – Да здравствует вече! Любо!

– А до того дня в княжестве должен быть порядок! Всех, кого надо, непременно повесим!

– Любо! Любо!

В гридницу вбежал запыхавшийся поварёнок с факелом, бледный, дрожащий. Он дико озирался, наконец, увидел Долгодуба на княжеском столе, подлетел к нему, зашептал что-то, размазывая слёзы.

– Неужели? – изумился дворецкий, схватив поварёнка за шкирку. – Так сказала княгиня? Гридни, ты и ты! – ткнул острым пальцем. – Бегом в мыльню, дверь на замок, княгиню охранять! В целях безопасности из помещения не выпускать! Кругом враги!

– Что там, господин? – закричал торговец пивом с майдана. – Народ беспокоится!

– Княгиня Рогнеда жива, слава небесам!

– Слава! – рявкнула толпа, разрываемая чувством ненависти к врагам, и радостью, что кто-то из княжеского Дома выжил.

– Но! Княгиня Людмила, матушка наша, – Долгодуб пустил притворную слезу, – подло убита! Шайка оборотня – Кота насилует девушек по всему городу! Они зарезали Грубера – старшего повара и ещё одного гридня! Смерть им!

– Смерть! – зарычала толпа.

– Есть ещё одно дело! – заорал на пределе голоса Долгодуб, лысина его покраснела, покрылась потом. – Нам пора действовать, но без головы тело будет слепо метаться! Кого выберем вождём, временно, до всенародного вече? Кто объявит общий сбор памов для выборов нового князя?

– Долго! Дуб! – выдохнул зал, – Долгодуб, ты и будь головой! Время трудное, кровь уже пролилась! Ты умён, грамотен! Кому ж ещё…

– Не буду! Хоть убейте – не буду!

– Любо! – рявкнула ватага гридней, воздев мечи и сабли.

– Любо! – сверкнули ножи мясников и поваров.

– Не могу! Хоть я и побочный сын северского князя… но крови совсем не благородной! От простой бабы…

– Любо!!! – заорала в восторге вся гридница.

– В тебе, к тому же, кровь наших древних царей! Любо!

Долгодуб задохнулся, рука его царапала ворот, наконец, он выдохнул, рванул красную рубаху:

– Только до вече! А там – увольте!

– Аааааа… – выдохнула толпа. – Веди нас! Смерть врагам!

– Слышал? – Коттин шипел где-то внизу, возле пола. – Княгиню убили! Бежим из города!

– Коттин, я побегу Мишну искать! – голосок Стефана дрожал, перебивался на слёзы.

– Куда ты пойдёшь, дятел? – злобно шептал бывший Кот, держа за полу рвавшегося во тьму потайного хода названого брата.

– Пойду, пойду! Хоть тело найду! Княгиню-то, вон, убили!

– Молчи, дурак, – злился древний странник. – Княгиня в мыльне рожала! Знаешь, сколько баб родами мрут?

– Не знаааю, – ныл противным голосом Стефан.

– Ты на торжке никогда не был? – изумился Коттин, – Сходи в праздник на рынок – почти все бабы на сносях! Ну, и мрут, бывает, от родильной горячки…

– Пойду…

– Стоять! – вдруг властным голосом заявил воевода. – Слушать всем меня. Ты, дружинник, коль не изменил мне, воеводе, а значит, и князю покойному, пробирайся за городскую ограду. Я буду там же, скоро. Дай мне меч, мне тут поговорить надо кое с кем.

– Значит, бежим? – вякнул Стефан.

– Отходим на новые боевые позиции!

Коттин вынырнул из дыры возле пола, на ощупь нашёл протянутую руку Чудеса. Не звякнув, осторожно вынул древний меч из заплечного мешка, подал воеводе. Чудес взял подарок Индры, покрутил кистью – меч ему понравился. Вдруг на краткий миг меч осветился, по его плоскости побежали знаки.

– Что это? – спросил старый воин. – Меч-то заговорённый? Где ты, говоришь, его взял?

– Дык, воевода! Набрёл на древний курган в лесах! Никак, это оружие самого царя Булгака! Ему этот меч боги подарили!

– А почему он у меня в руках осветился?

– Понравился, я думаю, ему меченосец! Значит, и в тебе есть капля крови древних героев!

– А у тебя он тоже светится? – с ревностью спросил Чудес, втискивая рукоять в ладонь Коттина. Дружинник отвёл руку в сторону, помолчал, потом хмыкнул:

– Не обижайся, воевода, ты, видать, славен родом…

– Я из простых поднялся, – фыркнул старый воин.

– А светится он у нас, – воодушевился Коттин, – потому, что древние цари скифов, как и прочие герои, любили иногда погулять, сельских красавиц в стог заманить… – далее Коттин зашептал на ухо воеводе неразборчиво, быстро. Чудес, фыркал, хохотал тихонько, забыв и про переворот, и про пол, что вонял кровью и блевотиной, и про задушенных бояр.

Вдруг в дверь чулана постучали, потом пару раз пнули – тонкая стена затряслась.

– Воевода! Ты жив? Выходи на совет!

– Ну, вот, сейчас меч Булгака и пригодится, – проворчал Чудес, поворачиваясь к запертым дверям. По ту сторону кто-то возился с задвижкой, потом в чулан ворвался луч света, ослепив старого воина. Воевода оглянулся на мгновение – и никого не увидел. Его собеседник пропал. Но он не был мороком – в руках Чудеса сиял волшебный меч дружинника. Воевода лягнул стену позади себя – нижняя доска отскочила, тут же встала на место. Довольный Чудес сделал шаг навстречу открывающейся двери.

Дальнейшие события заняли не более десяти секунд – так рассказывали уцелевшие заговорщики. Из тёмного провала сначала появился сияющий меч. По нему бежали чёрные жучки – неведомые знаки, складывающиеся в волшебные слова. Один старик-солдат, наёмник из вятичей, уверял, что прочитал слово «буреносец», но над ним злобно хохотал другой старик – местный, белозерский дружинник. Он, выпив медовухи, поведал торговцу рыбой, что на мече неведомые боги написали слово «громовержец». Притом, клялся страшными клятвами, поминая и Сварога и Одина. Даже хотел новомодно перекреститься, но запутался в руках. Впрочем, как потом выяснилось – оба старика были неграмотными.

Воевода свирепо взмахнул чудо-мечом, при этом ему показалось, что меч сам повёл за собой руку, завертел кистью, заплясал в предвкушении боя. Отшатнувшиеся гридни быстро пришли в себя, стали толпой, выставив вперёд мечи и дротики, наседать на воеводу.

– Воевода! Доблестный Чудес – кричал из-за спин челяди правитель Долгодуб. – Остынь! Поговорить надо!

– Князь наш погиб! И ты обвинил меня в его смерти!

– В городе враги!

– Бояр убил ты! А не какие-то неведомые враги в масках!

– Остынь, воевода! Поговорим!

Чудес сделал пару широких взмахов мечом – с копий на пол посыпались бронзовые наконечники, у кого-то переломилась сабелька.

– Остыть? Потравили тут всех, порезали! Это заговор! Я всё знаю!

Долгодуб подал знак, ближние люди приготовили луки со стрелами, кистени – вопрос о воеводе придётся решать окончательно. Но Чудес не сдавался – ещё один взмах мечом, после неожиданного прыжка вперёд, дал ощутимые результаты – послышались вопли, на дощатый пол посыпались пальцы, шлёпнулась рука, до белизны в костяшках сжимающая меч. Ещё отмашка – покатилась голова с белыми глазами, орущим ртом. Толпа отшатнулась, оставив безголовое тело, скребущее пол руками, в середине круга. Чудес, получив свободное пространство, ткнул ближайшего заговорщика мечом в грудь, пнул падающее тело, перешагнул. Внезапно сбоку выпрыгнул дюжий мужик, замахнулся огромным ножом – воевода даже не успел осознать опасность, инстинктивно отмахнулся слабо светящимся оружием. Мужик взвыл, уронив нож, зажал ладонью рану на предплечье, пытаясь остановить брызнувшую кровь.

Вдруг из-за голов прилетела тяжёлая стрела, вошла воеводе под ключицу, с треском вышла со спины наружу. Воевода заорал, но не от боли, а скорее для нагнетания злости, для поддержания боевого духа, завертел мечом над головой. Толпа шарахнулась, люди повалились под ноги – причём, далеко не все упавшие были живыми. Наконец, Чудес увидел княжеский стол, снятый с престола, разбегающихся гридней, самого новоявленного правителя Долгодуба, сделавшего движение по направлению к выходу… Старый воин прыгнул, вытянув чудесный меч, нацелившись в ненавистного узурпатора. Как ушлый дворецкий не пытался выскользнуть из-под удара, но на излёте воевода всё-таки достал врага – меч вошёл под рёбра на ладонь, слева, под сердце. Прихвостни Долгодуба заорали что-то про ранение вождя, навалились на Чудеса всей стаей, мешая друг другу взмахнуть саблей, ткнуть мечом. Позади толпы бесновались лучники – в мешанине тел что-либо понять было невозможно, они то, натягивали тетивы, то отпускали их.

Воевода едва не упал, когда меч вонзился в тело отступника, на спину тут же прыгнули прыткие гридни, кто-то хлёстко ударил по голове тяжёлым, вдобавок нестерпимо дёргало плечо – стрела обломилась, кровь тоненькой струйкой текла под кафтан. Но, встав одним коленом на пол, и обретя опору, Чудес умудрился приподняться, встряхнуть со спины наглых придворных, выдернул меч из корчившегося Долгодуба.

Толпа затаилась на расстоянии вытянутой руки – ясное дело, все боялись подойти – лицо старого воина было залито кровью, сквозь красную маску нехорошо блестели зубы, бешено белели чудские глаза.

– Пади! Пади! – страшно орали лучники позади гридней, поводя стрелами, готовыми сорваться с тетив. Чудес сориентировался в обстановке, широко взмахнул мечом вкруговую, заорал и вперёд спиной вывалился в тёмный проём, на лестницу. Пока отпрянувший народ качнулся вперёд, бестолково, толкаясь и мешая друг другу, кинулся за исчезнувшим воеводой, Чудес преодолел пролёт, обтирая стену спиной, выпал на красное крыльцо княжеского дворца. Над майданом стояла тьма, лишь блеснул слабый огонёк свечи – кто-то выглядывал из лавки, пытаясь понять, что происходит в городе. Воевода оглянулся – наверху кричали, по лестнице грохотали сапоги, метались отблески огня – вниз бежала толпа с факелом. Исключив возможность драться на ступенях крыльца с противником, нападающем сверху, и, проложив в уме путь отхода к городским воротам, воевода сбежал вниз, повернулся лицом к опасности. Кратко посетовал на замысловатое устройство городской жизни – мог бы проникнуть в подвал, уйти подземным ходом. Но завал хотели раскопать к лету – куда торопиться, вражеских армий в округе не наблюдается. Варяги? Так они же по части торговли…

На крыльцо вылетела толпа, скатилась вниз, затоптав пару своих, оступившихся и упавших. Коротким страшным взмахом блеснули сабли, из окон посыпались стрелы, свистя возле ушей, задевая полы кафтана. Холодная сталь врагов начала опускаться, Чудес выставил перед собой волшебный меч, защищая голову и грудь, заметил, как с боков появились две чёрные фигуры. Сабли и мечи мятежников звякнули не об один меч, светящийся во тьме слабым светом – а об три – рядом блеснула улыбка дружинника Коттина, с другого бока бледнел лицом молодой ученик Стефан. Чудес приободрился, гаркнул страшно:

– Бей изменников!

Толпа шарахнулась назад, но тут, же качнулась вперёд – сверху бежали новые люди, толкая передних на воеводу. Коттин наклонился к окровавленному уху, негромко прошипел:

– Не геройствуй, воевода, надо уходить. Отходим к кузницам, туда, где ручей. Знаешь?

Чудес молча, кивнул, тут же отпрянул – Коттин прыгнул вперёд, с самым обыкновенным мечом, выбил факел из руки гридня. Стало темнее – только из окон второго поверха лился тусклый свет, слабо освещая красное крыльцо и кусок площади. Коттин отскочил, потянув воеводу за кафтан и сделав шаг назад. Чудес оглянулся – второй боец, Стефан, куда-то пропал – как будто его и не было. Воевода вопросительно взглянул на дружинника, тот коротко крякнул:

– Я его отпустил. Потом расскажу.

– Невелика потеря, – проворчал Чудес, – мы и сами с усами. Ну что ж – давай повеселимся напоследок.

– Почему напоследок? – удивился новый соратник. – Сам же говорил – мы отходим на новые боевые позиции. Только они временно переносятся в другую местность.

– Далеко? – заинтересовался воевода, делая выпад.

– Нет, тут рядом. Забежим в Тотьму, к святым волхвам нашим, затем сбегаем в Вычегодскую землю.

– Ого! – удивился Чудес, – Ты точно знаешь, что делаешь?

– А то ж! Надо же нам наводить порядок?

– И то, правда.

Стефан пробирался по ночному городу на ощупь – утро и не думало наступать, небо заволокло тучами, птицы молчали, даже петухи кричали нехотя. Юноша искал, натыкаясь на плетни и заборы, дом однорукого Чухрая, бывшего дружинника, ныне же сторожа узников, в случае их пребывания в княжеском подвале. Самым непостижимым для молодого человека образом, его любимая девушка Мишна имела власть над отдельными людьми из дворца, в числе которых был и вышеуказанный калека.

Лунный серп давно спрятался за горизонт, ни в одной лавке не горела лучина, ни на одном богатом подворье – факел или свеча. Стефан остановился и прислушался – где-то далеко слышались металлические удары, крики и ругань. Юноша горько вздохнул – старший братец Коттин яростно приказал найти Мишну, с её помощью отправить молодого Арианта в лес, под пригляд брата Радима. Наконец, майдан закончился, Стефан ногой нащупал деревянный настил – под ногами заскрипела кожура орехов. Осторожно ступая, рискуя свалиться в лужи, раскинувшиеся по бокам настила, юноша дошёл до изб. В амбарах завозились проснувшиеся коровы, заблеяли овцы, кое-где затрепетали огоньки лучин. Хозяйки уже встали, понесли скотине вёдра с бурдой – воду с ошмётками муки и огрызками хлеба, листьями свёклы, кашей. Перед самым носом юноши кто-то вспорхнул на плетень, захлопал крыльями – Стефан отшатнулся, едва не упал в огромную лужу, зловонную, скользкую – петух заорал над самым ухом. Наследник готского трона оглянулся – на востоке небо превратилось из непроницаемо-чёрного в тёмно-фиолетовое – угадывались кроны деревьев, крыша дворца.