Текст книги "Кот баюн и чудь белоглазая (СИ)"

Автор книги: Александр Ладейщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

Молодой человек поёжился – плаща у него не было, пока не купил, хотя работы при дружинном хозяйстве было много – за лошадьми убирать, чистить, кольчуги чинить, мыть, натирать, полировать, точить – и так до бесконечности. На казённых харчах Стефан заметно раздался в плечах, на щеках появился румянец, в глазах – бойкость и значимость. Ждал он, собственно, Мишну, вызванную им на свидание впервые после его появления в городе. В последнее время девушка несколько отдалилась, задрала нос – а, может быть, была сильно занята, поэтому на свидание идти не желала. Там, в гриднице, тоже полно работы. По женской части. Стирка, уборка – а не то, что вы подумали.

Наконец, послышался хруст ледка – с обрыва спускалась девушка. Стефан вытаращил глаза – до сего момента перед его мысленным взором Мишна предстояла чумазой, с причёской «я упала с сеновала», в сером нестиранном платье-мешке. Но, сейчас! Перед молодым человеком явилась настоящая дева – в кокошнике, украшенном жемчугами (кто подарил?), в сарафане, подвязанном под грудью, отчего та, грудь в смысле, очень даже выдавалась вперёд… Из-под сарафана, поверх которого был надет красивый, в цветах, передник, выглядывали сапожки. Рукава, широкие, перетянутые шнурками на запястьях, открывали руки Мишны – мытые, с чистыми ногтями, смазанные маслом, чтоб не трескались от воды.

– Мишна, ты ли это? Настоящая княжна!

– Успокойся, не узнал, что ли? – кокетливо отвечала девушка – ей было приятно, что изменения, произошедшие с ней, так поразили её спутника. – Ой, убери, ради небес, свою собаку! Какая она большая стала! Прошло-то всего ничего! И глаза жёлтым горят! Я её боюсь!

– Ладно, сейчас я её привяжу, потом заберу. На мослах быстро растёт! А ты из лесной замарашки превратилась в настоящую принцессу – как в сказке!

– Может быть, ты и прав, – жеманно отвечала девушка, посмеиваясь про себя над невольной догадкой молодого человека.

– Ну, что мы стоим? Вот тебе букет вербы! Это символ весны, вечного обновления мира! Ярило уже… – тут Стефан вдруг запнулся, покраснел.

– Что там сделал Ярило? – невинно спросила Мишна, чуть оттопырив руку. Стефан догадался, подхватил девушку под локоток, повёл вдоль реки – белеющей последним ноздреватым льдом, опасным, в лужах.

– Он того, как это… Мать сыру-Землю…

– Что-что? – девушка ткнула Стефана в бок, посмеиваясь и улыбаясь. Глаза её, синие, как неведомое море, были подкрашены чёрным, губы краснели от ароматной помады – древнего изобретения, привезённого в город из далёких южных стран.

– Ой, ты… дразнишь меня! – наконец, догадался потомок готских королей. Стефан решительно развернул девушку лицом к себе, отчаянно обнял за тонкую талию, поразившись наличию крутых горячих бёдер…

После того, как ошеломлённые прелестью первого раскалённого поцелуя, и приведя в порядок волосы, губы и чувства, молодые люди продолжили прогулку по берегу Шексны в уже сгущающихся сумерках, они перешли к делам.

– Господин Коттин велел к нему не подходить, он со мной всего парой слов перекинулся, – заявила Мишна.

– Да уж я понял! – гордо отвечал Стефан, несколько раз видевший странника, подмигнувшего ему, но никак не обозначившего их знакомство. – Ариант сидит в каморке в подвале, я мимо окна проходил, заглянул туда. Он мне помахал – всё хорошо, значит.

– Да, ты не приходи сюда с собакой! Вырастет скоро страхолюдиной!

– Что? – засмеялся Стефан. – Страхолюдиной? Где ты таких слов набралась? А кокошник кто подарил?

– Где-где! У нас девчонок много, ещё и не такие слова знают. Зубастые! Подарки же – княгини делают. А ты думал, женихи?

– А! – догадался вдруг Стефан. – Не приходи с собакой – значит свидание не последнее? Приходить без собаки?

– Ну, наконец-то! – хихикнула Мишна. – Только, гляди у меня! Руки вымой, да рубаху постирай – конюшней несёт, хоть беги!

– Какие мы нежные! Настоящий мужчина должен пахнуть конём! И железом с кровью!

– Да, нежные. Можешь благоухать у себя на дворе. Где вы там, дружинники, сидите, да про нас сплетничайте? И на свидание приходи без чёрных когтей и репьёв в голове!

Светлый князь Чурило сидел на столе – то есть, на троне с высокой резной спинкой, изображавшей грифона и льва, сказочных животных, когда-то встречавшихся на путях походов скифов – предков правителя и народа. На столе, в общепринятом смысле слова, стоял кувшин с холодным клюквенным морсом, чаша с греческими орехами. Орехи, невиданную диковину, купили на торге у знатного булгарского гостя Бабая – целый мешок.

Князь брал орех, ломал его, перекатывая в ладони, вкушал терпкую внутренность, по виду похожую на маленький мозг. День предстоял быть спокойным, простым – надо вызвать этого парня, Арианта, что болтал, будто видел мифического Кота Баюна. Посмотреть – не дурачок ли? Если нет – выпороть, чтоб не молол языком, да отпустить, пусть с купцами домой едет. Не воевода же его повезёт за казённый счёт? Ещё чего!

Помощника воеводы Литвина уже пора назначать в бояре – за знатность. Если Чудес в поход, какой соберётся – Литвин будет при дворе сидеть, толковать, как идёт война, да какое оружие посылать дружине. Человек верный, мудрый.

Ах, да! Вечером со Светланой надо покататься на лошадках по озеру. А то скоро лёд сойдёт – до следующей зимы не покатаешься. Летом приходится всё больше верхом. В коляске же трясёт – вся спина синяя. Хорошо бы Людмила поскорее родила: сына – славно. Дочку – тоже неплохо. Кроме княжича Артура – наследника, есть ещё трое мальчиков, станут со временем боярами, а девочку он сделает княжной – придёт время, отдаст замуж за барона или короля из Европы. А то в Чуди – темнота, Коты Баюны сказочные бродят. Тьфу!

Меж тем день уплотнялся – события закручивались в узел, в воздухе висело тревожное ожидание – такое иногда бывает: вроде и солнце светит, и небеса голубые, но чувствуется незримый ветер – дуновенье перемен. И беспокоится душа. И, кажется – разбежишься и взлетишь!

– Мишна, иди сюда, хватит бегать с этим решетом! – Хава сидела в комнате на лавке, улыбалась.

Мишна подошла в старушке, поцеловала её в смуглую щеку. Присела рядом, сложила руки на коленях.

– Сегодня, девочка, Песах, или Пасха, как говорят ромеи.

– Расскажи мне, Хава. Мне необходимо знать!

– Это память об Исходе. Сегодня – пятнадцатый день месяца Нисан, вечером начнётся великий праздник.

– Исход – это то, чем кончилось Египетское рабство, про которое ты уже рассказывала?

– Да, я и сейчас продолжаю рассказывать. «Пе-сах» толкуется, как «уста говорящие», и поэтому главная заповедь праздника Песах – говорить, рассказывать, – улыбнулась Хава.

– Так расскажи, пока у нас есть минута отдыха!

– Дело в том, что в Египет пришёл только род Иакова, но он сильно размножился, как велел Яхве. Евреев стало слишком много, их влияние росло. Фараон, беспокоясь за власть, приказал в еврейских семьях убивать первенцев, поверг наш народ в рабство. Моисей стал тем самым первенцем, которому суждено было выжить и спасти свой народ. Перегоняя стадо овец, Моисей увидел неопалимую купину, и услышал голос Всевышнего. Он повелел вывести свой народ из Мисра, то есть Египта. Но фараон не захотел отпускать евреев, и тогда Б-г наслал на Египет десять «страшных казней»: несметное множество жаб, падёж скота, неурожай, полчища вшей и диких животных, трёхдневный мрак, превращение воды в кровь, гибель первенцев и язвы. А потом евреи ушли в Исход, и Моисей заставил расступиться море. Народ избранный прошёл, а войско фараона утонуло.

Ну, пошли работать, засиделись. Ещё не Пасха!

– А Стефан говорит, что Пасха – это воскресение Спасителя.

– Да, пусть говорит. Это сказки юных народов. Одного из наших пророков они сделали Творцом Миров. Не ругай его, своего Стефана.

– Он не мой! – задрала нос Мишна.

– А куда ты вечером собралась? Не на свидание?

Литвин вышел на красное крыльцо княжеского дворца с сияющим лицом – в руках он держал кусок драгоценного ромейского пергамента, в котором было написано назначение. И печать князя – коричневый сургуч с оттиском перстня. На перстне – грифон с крыльями. Боярина окружили молодые дружинники, радостно крикнули: «Любо!» – Литвин по возрасту был, чуть ли не их ровней, да и весел, и не спесив. Плюс ко всему знал военное дело – ходил с вятичами рубиться. Правда, для боярства слишком молод, но князю виднее.

Толпа спустилась на майдан, подошла к хмельной лавке – там продавалась медовуха в кувшинах, брага в крынках. Литвин демонстративно, ловя взгляды соратников и проходящих молодок, достал кожаный кошель на ремешке, вынул не какую-нибудь медную кругляшку, неровную, битую о камни, а ногату – большую монету чистого серебра. Дружинники радостно зашумели, хозяин хмельного пития – старый дед со слободы, суетливо доставал кружки, кому деревянные, с ручками, кому из обожженной глины – разрисованные звёздами, волнами, защитными узорами – чтоб с питиём не проник никакой злой дух. Новоиспечённому боярину подал из плетёного сундука чашу – покрытую белой эмалью, с синими цветами – чаша происходила из далёких восточных стран, была куплена ещё отцом старика именно для подобного случая. Потом можно будет кричать на весь торг – «А вот у нас боярин Литвин браги откушал! Лучшая медовуха только здесь!»

Литвин, отпустив дружину погулять, решил пройтись по торжку, с удовольствием разглядывая огромных сигов, висящих на крючьях. Торговцы разделывают рыбу, складывая икру в деревянные вёдра, рубленые куски в котлы, рыбьи головы отдельно – для продажи бедным горожанам, да на корм собакам. Тут же висят на верёвке вяленые лещи, огромные, с таз размером, медно-жёлтого цвета. В решетах зеленеют окуни и зубастые щуки, скользкие лини, сверкают серебряной чешуёй краснопёрки, сазаны. Повсюду висит мелкая рыбка – вяленый снеток, местная изюминка.

Под надёжной крышей на мешках расположился торговец солью – отвешивает хозяйке маленькой коробочкой белые кристаллы, та завязывает специю в тряпицу, прячет на груди. Всего-то в две куны обошлась – в две шкурки куницы. Вот продавец увидел знакомого башлыка – хозяина рыбацкой артели, закричал, зазывая его к мешкам. Башлык подошёл, толстый, важный, в кожаном плаще, круглой войлочной шляпе. Торговец заискивающе поклонился, сдёрнул шапку, как перед князем. Речь зашла о покупке пяти мешков соли за пятьдесят ногат, а то и за золотой талер – огромные деньги!

А вот стоят бочки, рядом сидят бабы в платках, деревянными черпаками подхватывают мочёную бруснику, клюкву, морошку. Здесь же ароматные рыжики в собственном соку, с листьями смородины, рядом грузди в сметане, вот волнушки розовые, солёные. Какой-то парень – рубаха в дырах и заплатах, на ногах – драные лапти, из одного торчат пальцы – запустил руку в бочку, тут же получил половником по лбу, завыл под смех торговцев и покупателей.

В конце ряда торгуют мясом – говядиной, бараниной, свининой, требухой – лёгкими и желудками, почками и выменем. Тут же лежит битая птица – глухари, тетерева, куропатки, щипаные куры. Пух и перо собирают в мешки – набивать перины, подушки. Рядом стоят торговки пирогами – с грибами, снетком, ежевикой, мёдом, зайчатиной. Какой-то дюжий парень с бочонком за спиной, с шутками и хохотом наливает в кружки горячий сбитень, остро пахнущий тёртым имбирём.

Вдруг толпа заволновалась, побежала, видимо, посмотреть на что-то интересное. Раздались охи-ахи, женские причитания, потом какой-то развесёлый дружинник повёл рассказ – толпа засмеялась, зашевелилась. Литвин подошёл к народу, уверенно раздвинул плечом мужиков и баб, прошёл вперёд.

Не совсем трезвые дружинники волокли в сторону гридницы новенького, подхватив его под руки. Новенький, тот, что побил варяга в деревне, мотал головой, что-то мычал.

– Что здесь? Упился он, что ли? – грозно спросил Литвин, не любивший в стельку пьяных.

– Никак нет, господин боярин! – отвечал, вытянувшись, как тростник и слегка покачиваясь, смешливый дружинник. Народ зафыркал, заулыбался, кто-то заржал, но, спохватившись, быстро зажал рот.

– Тут у нас на рынке сидит булгарский гость, Бабай-Ага, – начал дружинник, проглотив смешок.

– Ну, говори, – расслабился слегка захмелевший Литвин, любивший весёлые байки о всяческих похождениях.

– Так вот, у него, у гостя, две жены. Одну зовут Еленой – вся из себя красавица, блондинка, из Ромеи откуда-то, вторую Василисой. Говорят, премудрая, аки Змей. Все дела у Бабая ведёт. Ну, там – навар, усушка, утруска, откаты.

– Ну, дальше, дальше!

– Так, вот! Этот Коттин, так зовут нашего-то, стоял раз на берегу Шексны в благородных раздумьях.

– В благородных? Хм… Раздумьях? С мечом? – по привычке пробормотал Литвин.

– И тут из бани вышла красавица Елена с подругами – омыться в прохладных водах реки. Ну, сами понимаете – прикрывшись только ладошкой.

– Так-так, – заинтересованно вскинулся боярин, – и что Коттин?

– Наш друг Коттин, ошалев от роскошных прелестей девы, долго тёр глаза, а потом решил: вторая жена Бабая, премудрая Василиса, должна быть прекрасней первой, так как боги дали ей ещё и острый разум. Ведь в человеке всё должно быть прекрасно! Это не я – это Коттин сказал вчера вечером. Прокрался Коттин к шатру Бабая, и прожёг угольком дырку! Прильнул глазом к отверстию – а там Василиса премудрая без ночной рубашки стоит!

– И что? – не понял боярин, но народ уже загоготал, некоторые мужики упали на колени, уткнувшись головами в остатки последнего снега, утирая слёзы.

– Говорят, слегка умом тронулся. Не красавицей она оказалась… далеко не красавицей. Зато умницей. Вон, волокут его! – заржал дружинник, указывая на служивых.

– Пусть уж поспит, болезный, сегодня вечером пир – князь велел. После катания на тройках!

Все разошлись, ухмыляясь – новая байка рождается не каждый день.

Внезапно Литвин увидел шатёр – синий, высокий, остроконечный. По углам шатра висели жёлтые кисти, полог охраняли два молодца – усатые, брови вразлёт, смуглые, без оружия, со сложенными на груди руками. «Э! Да это же шатёр булгарского гостя!» – подумал Литвин и степенно направился к сказочному сооружению. Стоящие у входа в шатёр молодые булгары, узнав Литвина, сопровождавшего караван, поклонились, отдёрнули полог. Литвин зашёл внутрь.

В шатре было таинственно, тускло – сквозь синюю ткань пробивался солнечный свет – тоже синий. Жёлтая свеча в позолоченном подсвечнике трепетала зелёным нимбом. На низком диване, без ножек и спинки, возлежал Бабай-Ага, перед ним стоял низкий же столик. На скамеечке, спиной к выходу, сидела старая женщина, вся в чёрном, седая. На столике были разложены женские украшения местных мастеров – шёл торг.

При виде новоявленного боярина (слух о назначении за полчаса облетел весь город, а уж рынок – за пять минут), Бабай степенно встал, поправил тюрбан, из-под которого выбивались чёрные пряди волос, огладил чёрную же, с сединой бороду, вдумчиво кивнул. Женщина обернулась, её тут же снесло со скамеечки, она поклонилась в ноги, с трудом выпрямилась.

– Заходи, дорогой боярин! Смею поздравить тебя с новым назначением. Пусть дни светлого князя, его семьи, и твои, Литвин, пребудут в счастье и богатстве! Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!

– И тебе здравствовать, почтенный Бабай-ага! Как идёт торговля, никто ли не обижает в стольном граде?

– По милости Творца, торговля идёт, никто не обижает!

В это время за пологом, разгораживающим шатёр на две части – торговую и жилую, раздались смешки, женский шёпот на ромейском языке.

– Ну, вижу, у тебя всё хорошо!

Бабай нахмурился, промолчал. Потом вдруг сказал:

– Скажи своим людям, чтобы не шалили! Уж, доложу тебе – как я ревнив, как ревнив! Кровь горячая!

– Скажу, скажу! – промолвил Литвин, усмехаясь в усы. Он сел на низенькую скамейку, Хава встала сбоку. На столике лежали женские украшения – местных мастеров и соседних народов.

– Княгиня Рогнеда велела выменять, – шепнула Хава на ухо боярину, тот изумлённо выгнул бровь.

– Такое доверие? Я и подумать не мог…

– Сколько лет – верой, правдой! Да и куда мне? Мой дом – здесь!

– Ну да, ну да! Действительно, – Литвин окинул взглядом чудные вещички, коими женщины прельщают мужчин. – А что, у тебя, Бабай, разве нет диковин с Востока? – обратился он к купцу.

– Подумай сам, боярин, – засмеялся Бабай, – сколь много городов в Булгарии Волжской! А в Великой Хазарии, которой мы, булгары, пока платим дань, как и вятичи, и мурома, и меря, и киевские поляне – городов ещё больше! Все диковины из древней Персии и таинственной Индии, оседают в тех городах!

– Кто к тебе приходит, Бабай?

– Грубер был. За три связки благородных чернобурок продал ему мешок греческих орехов, да мешок орехов миндальных. Взял он также веник лавра сушёного, для супа, не для бани! И ещё, – гость наклонился к уху Литвина, – коробочку перца, специи драгоценной, жгучей как огонь, из дальних стран. Повар попробовал, долго плевался, брать не хотел. Потом я ему объяснил зачем, он взял, – рассмеялся булгарин. – Вот ещё, Хава пришла от княгини. Да и так заходят.

– Эй, Хава, что тебе велела выменять княгиня?

– Да уж заканчиваю, боярин, заканчиваю. Смотри, Бабай, – обратилась она к гостю, – какие чудные украшения делают наши мастера! – старуха провела сухой рукой по разложенным изделиям.

– Вот перстни золотые, с птицами чудесными, подвески самые разные – какие душа пожелает! Вот золотые кони, медведь серебряный, с кольцами звенящими, подвеска с целующимися голубями – это молодым. Вот серьги с драгоценными изумрудами – таких серёжек и в Хазарии не сыщешь! Вот фибула золотая с оленями и грифонами, вот кольца узкие – девичьи. А височных колец, что жёны в волосы вплетают – не перечесть! Любуйся! Вот от кривичей – словно маленькие браслеты, от словен – словно щит золотой, от вятичей – с семью лопастями, от северян – словно улитки!

Бабай вздыхал, жался, рвал бороду, уходил за полог, кричал, что его ограбили, что путь далёк, а опасностей так много. Торговался. Наконец, ударили по рукам, под строгим взглядом боярина: Хава унесла рулон драгоценного жёлтого шёлка, купленный Бабаем у купцов на Великом шёлковом пути, кусок байберека, да кусок же камки. Плюс ко всему был куплен малый хрустальный сосуд с притёртой наглухо крышкой, под красным сургучом, с таинственной арабской вязью – в нём находилось благовоние из неведомых цветов, стоящее дороже золотого талера – его старуха спрятала в юбки.

Когда рабыня ушла, Литвин наклонился к Бабаю, – Слушай, Бабай, я бывал в Словенске, там торг не сравнить с нашим! Но чудесных благовоний и перца я там не встречал!

– Там их там и не может быть! Везти диковины отсюда в Словенск – накладно, не окупается. А по Днепру – великому торговому пути, нельзя. Весь товар оседает в Восточной империи. Ромеи жадны до редкостей, скупают всё. Вот франки и сидят без пряностей и благовоний.

– Бабай, – шёпотом, улыбаясь глазами, промолвил Литвин. – Ты про водные пути больше не кричи – сам ведь знаешь, гость – он тут купец, там – воин, для хана своего – соглядатай. Я ведь всё понимаю, мы тут тоже не лаптем щи хлебаем.

– Что нужно для торговли я уже узнал, – серьёзно сказал булгарин. – И более того не буду выведывать.

– Если ты и в воинском искусстве силён, как в торговле, то должен знать – в войне не только подвиги совершают, но и руки-ноги теряют. Опять же, княгиня рожает.

– Вот ты о чём…

– Не тяни – снадобье есть? – красный рубин из неведомых пещер, сверкая кровавым внутренним огнём, покатился по столу.

Золотую монету, изъятую у корчмаря, боярин придержал. Одноглазый торговец жаловался, что монета колдовская, дескать, превратилась в шмеля, цапнула за руку. Однако при досмотре оказалось – золото, как золото.

Через минуту Литвин уходил, прощаясь с кланяющимся купцом, крепко зажав в кармане флакон с порошком, о котором в Европе ходили только смутные слухи. Снадобье из мака до франков не доходило.

* * *

– Ты чей, мальчик?

– Я… мамкин. С Чудово я. Отца Скилуром зовут, он охотник.

Князь улыбнулся, бояре, сидящие по лавкам вдоль стены, засмеялись.

– Ну, известно, какие охотники рассказчики. Значит, сын в отца пошёл.

– Светлый князь! Я расследовал это дело! Пам Папай сам видел оборотня, известного, как Кот Баюн! – воевода Чудес остался стоять в ожидании ответа.

– Воевода! – убедительным голосом промолвил князь. – Да они там, в лесу и в леших верят!

– Всё селение видело!

– Не на праздник ли? Напялил какой-нибудь озорник личину, да захотел посмеяться над дураками – вот и вышла байка про оборотня. А если они ещё и браги выкушали…

– Ну, князь… мы с Аминтой на реке ледяного великана видели.

– Воевода! А не в полусне ли? Может, вы там замерзали, вам и пригрезилось? Вон, сейчас даже боги молчат. А уж боги-то самые сильные. Я, конечно, верю, что в древние времена, при наших славных предках, что-то такое и могло быть. Но, сейчас! Не смеши меня. – Князь победно оглядел бояр и воеводу. – Мальчик, ты видел, как Кот Баюн в человека превращался?

– Видел, – стоя на коленях перед князем, отвечал Ари, – Первый раз это было в пещере. Я подглядывал в щёлку, там сильно вспыхнуло! А потом человек из света вышел. И в кургане видел. Правда, там факел почти погас…

– Ну вот! Вспыхнуло там, погасло тут! Вот они – рыболовы-охотники! Мы, господа бояре, имеем дело с хитрецом, что дурачит смердов и детей!

Бояре чесали затылки, разглаживали бороды – дело о Коте оказалось пустышкой.

– Если он тут появится – поймать и выпытать – не имеет ли он умысла против нашего Двора!

– Будем поглядывать, – с достоинством ответил Чудес.

– Поглядывайте. Это правильно. Мальчишку передай гостям – пусть отвезут домой, если по пути. И чтоб ему там всыпали. Чтоб по лесу за Котами не бегал! Впрочем, дай ему сам десять розог – там пожалеют.

Чудес, готовь тройку, мы кататься изволим, пока лёд позволяет!

– Слушаюсь, господин! А мальчишку я пристрою к одному молодому дружиннику – он тоже с тех краёв! – воевода неопределённо махнул на закат.

– Тише, тише! Увидит кто! – Мишна, тесно прижатая к стене, пыталась убрать горячие руки Стефана из выреза платья. – Сейчас девки пойут, увидят!

Юноша часто дышал, смотрел на девушку влажными безумными глазами. Руки его дрожали, на виске билась жилка – и от вида этой пульсации Мишну изнутри вдруг окатило горячей кровью. Ноги её подогнулись, соски круглых, налившихся грудей окаменели, губы распухли и покраснели.

– Пойдём, я знаю куда! – хриплым вибрирующим голосом произнесла Мишна, и от этого звука душа Стефана нырнула куда-то вниз, задохнулась от сладкой одури, потом окрылилась, взлетела к небесам.

Держась за руки, ничего не видя перед собой, чуть не сбив с ног смешливую горничную, которая долго смотрела им вслед, молодые спустились на двор. Старый дед, торговавший у самого крыльца медовухой, присвистнул, увидев влюблённую парочку: «Ой, Люли-Лада», посмотрел вверх, в небеса, надеясь увидеть радугу – пояс Ярилы, да так и оставался с улыбкой на лице целый час.

Почти вслепую, вцепившись друг в друга, молодые люди дошли до лестницы, ведущей в каморку, и вдруг небеса потемнели – шорох крыльев, клёкот гусей перекрыл шум торжка. Все подняли головы – огромные, заслоняющие Солнце стаи гусей летели на север, оплакивая затонувшую прародину Арктиду, известную древним, как Хайрат. На островах полярного моря, на берегах ледовитого океана, на скользких камнях обрывов выводили они птенцов – не в тёплой неведомой Африке, или сказочной Индии – на берегах морей, где лежала утерянная родина. А осенью отправлялись назад – в смертельно долгий и страшный перелёт.

На лестнице Стефан краем сознания удивился однорукому старику, поклонившемуся Мишне, ещё более удивился, когда он назвал её принцессой, не заметил, когда старик открыл дверь опустевшей каморки. Когда она закрылась снаружи, Стефан с трудом прошептал:

– А почему он тебя княжной-то?

– Да шутит, он, милый! Иди сюда.

Одежда была скинута на соломенный тюфяк, окошко под потолком сообразили заткнуть рубахой…

– Милый, тихо, тихо! Не сюда, ой! Тихо, тихо! О, какой он у тебя!

– Я люблю тебя, Мишна!

– Не торопись, не спеши! Сюда, вот сюда! Осторожнее!

– Ты самая прекрасная! Я отдам за тебя жизнь! О, какая ты красивая!

– Медленнее! Ой! Я люблю тебя!

– Ты моя навсегда! Я подарю тебе звезду!

– Быстрее! А! Я хочу тебя! Быстрее!

На лестнице дремал однорукий старик, улыбаясь стонам и шепоту, доносившимся из подвала – новая пророчица, рассказавшая ему о Б-ге, нашла себе мужа. Опору. А уж они-то – малый круг неофитов истинной веры, всегда защитят свою всеблагую Мать.

* * *

Сани летели по озеру, обгоняя весенний ветер. Запрягли двух лошадок, а не как обычно – трёх, белых, с развевающимися гривами. Звенели бубенцы, кучер в высокой шапке щёлкал кнутом, рядом с ним сидел княжич, вцепившись в боковину. Позади смеялись князь Чурило с княгиней Светланой, любимой женой. Мальчик в нарядном армячке, в лисьей шапке, розовея щёками, иногда оглядывался на отца. Молодую княгиню он воспринимал, как добрую тётю, что частенько угощала его сладким пряником, но детское сознание уже было наполнено страхами, почерпнутыми из шёпотов дворцовых старух – вот родит Светлана мальчика, потом случится борьба за княжеский стол. Поэтому Артур иногда хмурился, глядя на весёлую красавицу – но быстро забывал о неприятных мыслях. Да и произойдёт ли то, о чём ему шептали – неведомо. Отец был весел, доволен, смеялся, обнимал жену – и то хорошо. А мама – она ведь тоже княгиня! И родит она девочку (бабки были уверены, он слышал), а это очень хорошо – младшую сестру, глупую и капризную, как все маленькие девчонки, можно будет учить играм, забавам.

Рядом с санями на рыжей лошадке скакал воевода Чудес, подковы ударяли в лёд – из-под них летели колючие крошки, но чаще брызгала вода. Было скользко, лужи от растаявшего снега покрывали озеро. Чудес молился про себя всем богам, чтобы лошади не поскользнулись – иначе быть беде.

Сердце воеводы билось всё чаще – княжеский поезд делал последний круг, вот-вот – и домой, и всё обойдётся! Почему же оно стучит, беспокойное? Потому, что князь никого не слушает, потому как он – самолюбив! Осталось сто метров, пятьдесят – в этом месте лёд лежит до самого берега, высокого, крутого. Чудес обогнал санки князя – вот и приехали, осталось всего ничего! Внезапно лошадка воеводы заскользила, Чудес вцепился в гриву, встал в стременах. Круп животного стало заносить, лошадь завизжала, начала валиться набок, взбрыкнула, с силой ударила задними ногами. Чтобы не переломать ноги, опытный дружинник отпустил узду, выпрыгнул в сторону, покатился по льду, заскользил на спине… о, боги! Чудес почувствовал воду, в мгновение ока узрел синий лёд, на глазах распадающийся на длинные вертикальные кристаллы, и льдину, что под его весом встала боком, и чёрную воду, вырвавшуюся на поверхность. Воевода раскинул руки – лёд под ним колебался, словно волны – опоры не было, была рассыпавшаяся льдина, а под ней – глубокий прибрежный омут.

Дальше всё было, как во сне – пара лошадей, запряжённых в санки, влетела в промоину. Кучер заорал, натянул поводья, но было уже поздно – пристяжная запнулась о вставшую боком льдину, заржала в ужасе, повалилась, путая узду, потащила за собой напарницу – оглобли задрались в небо, передок саней взлетел вверх. Кучер, так и не выпустивший кнут и поводья из рук, перелетел через лошадей – уже в воздухе он пытался схватить княжича, но тщетно – оба свалились в середину полыньи, на них упали тела лошадей с переломанными ногами, вогнали под лёд, окатили ярко-красной кровью. Сани сорвались с оглоблей, перевернулись, вверх полозьями прогрохотали около полумёртвого от ужаса Чудеса, пролетели через полынью, вывалились на лёд. Краем глаза воевода увидел руку, посиневшую, тонкую – на пальцах золотые кольца. Лёжа на спине, воевода забил по воде руками, оттолкнулся ногами от ледяной каши, закричал что-то обидное – прямо в небеса. Как выбрался – не помнил, но одно отпечаталось в памяти – в лицо ткнулась тёплая лошадиная морда. К изумлению Чудеса его лошадь была жива и невредима, только дрожала и жалобно ржала. Покачиваясь, воевода поднялся. На озере никого не было – рыбаки ушли по домам, солнце коснулось далёкого края земли – красное, огромное, на кровавом фоне небес. В полынье было пусто, только пузырилась чёрная вода. Чудес закричал и, шатаясь, побрёл к саням. Упёрся головой, застонал – кости затрещали, в глазах потемнело. Перевернул сани, с грохотом уронил их. Чурило был ещё жив, слабо стонал, изо рта хлестала кровь – плохой признак.

Воевода с трудом взобрался верхом – поддал бедному животному обеими ногами – шпор он не любил, смутно поехал вдоль берега к стольному граду.

Литвин зашёл в кладовку, где когда-то разговаривал с девушкой Мишной – та ныне поднялась, до княгинь допущена. На скамье спал давешний дружинник Коттин, череп выскоблен ножом, борода длинная, белая. Боярин осторожно, ступая мягкими сапогами, подошёл к новичку, прислушался – тот что-то бормотал на чужом языке. Литвин, не дыша, постоял над телом – отдельные слова вроде бы понятны – Агни, веды, Баюн…

Баюн? Боярин задержал дыхание, остолбенело замер. Неужто, этот парень и есть древний оборотень? Кот из сказок предков? Ерунда, какая. До князя идти? Так всем известно его отношение к лешим и русалкам. Ну, не видел он их своими глазами – значит, их и нет на белом свете. Тогда так – сейчас надо бежать к воеводе, поднимать дружину – и брать этого оборотня. Пока он спит. Кстати – а что он в сказках делал? Как нападал и защищался? Вот, дожили до былинных героев! И это в наше просвещённое время, когда многие горожане уже грамоту знают!

Ах, да! Воевода с князем отбыл на прогулку, будь она неладна.

Литвин выскочил из коморки, пробежал до второго крыльца, распугивая мирно пасущихся гусей, за пару секунд. На первом этаже проживала дружина, но она сейчас гуляла в городе, лишь пара старых воинов чинила одежду. Литвин сделал зверское лицо, без слов подозвал их. Старики бросили иглы, подбежали к боярину, на ходу натягивая кафтаны, хватая короткие мечи.

– Векша, беги на торжок, приведи сюда пяток наших, только тихо. Ты, Будан, беги к старому Тарасу, веди старика сюда.

– Случилось что, батюшка? – спросил Векша, вдвое старше молодого боярина.

– Случилось. Кое-что обмозговать надо.

После того, как ветераны выскочили на двор, Литвин поспешил наверх, в девичью. Прикрыв дверь на крюк, он взлетел по лестнице на второй поверх, ткнулся в одну комнатушку, в другую – все бабы и дворовые девки отсутствовали, потом наткнулся на старуху.

– Хава, опять тебя встретил!

Женщина тревожно всмотрелась в боярина, спросила коротко:

– Враги идут или здесь беда?

– Не знаю, что и хуже. Иди в палаты, найди Долгодуба, пусть кличет гридней – княгинь уведите, спрячьте. Пока сам не до конца понимаю, что происходит.