Текст книги "Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944"

Автор книги: Александр Гогун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 43 страниц)

В советской историографической традиции доминировали утверждения о незначительной распространенности бандитизма в рядах партизан, а акцент делался на том, что с этим явлением велась борьба. Если, как было показано выше, первый тезис явно несостоятелен, то со вторым поспорить сложно. Однако куда важнее дать ответ на вопрос, какими методами противодействовало разбою руководство советских коммандос – зафронтовое начальство, а также командиры на местах?

Получив от своих информаторов данные о фактах разбоя в подчиненных ему соединениях, Строкач направил их командованию радиограммы, призывавшие прекратить мародерство^[1187]. Как правило, методы наказания уличенных в бандитизме четко не оговаривались, речь просто шла о «самых строгих мерах».

На совещании, проведенном в конце мая 1943 г. представителями ЦК КП(б)У, УШПД и командирами крупнейших партизанских отрядов, были даны уже конкретные указания: «Командованию соединений на корню пресекать проявления всякого рода мародерства и грубого насилия над мирными жителями, привлекая виновных к строгой ответственности, вплоть до расстрела»^[1188]. Как видим, смертная казнь рекомендовалась не в качестве стандартного наказания за бандитизм и грубое насилие, а в виде крайней меры.

Однако как показывает документация двух соединений, командиры которых принимали участие в этом совещании, даже эта рекомендация была принята только на словах.

Выше уже приводились записи из дневника Григория Балицкого, постоянно отмечавшего разбой среди своих подчиненных. Приведем несколько примеров того, как он боролся с бандитизмом. 3 апреля 1943 г. командир сделал устное замечание своим подчиненным. 17 апреля Балицкий написал о том, что активным мародерам «пришлось побить морды и арестовать их», а остальным партизанам было сделано устное разъяснение о недопустимости разбоя. Как видно, предупреждение не возымело действия, т. к. на следующий день снова несколько партизан попались на бандитизме: «Пошли потасовки, от моего удара летели партизаны (мародеры) из хат, как мухи».

3 июля 1943 г., после того, как Балицкий снова выявил грабителей, он обезоружил их, а командирам и политрукам рот сделал внушение: «Брал в работу, протирал их с песочком. Эта проверка сопровождалась матами и перематами»^[1189]. Разбой и мародерство продолжались и далее.

Другой показательный случай произошел в Сумском соединении во время напряженной операции – Карпатского рейда. В ночь с 30 июня на 1 июля 1943 г. молодые партизаны из артиллерийской батареи Семен Чибисов и Василий Алексеев украли ведро топленого жира, ведро меда, одежду, обувь и другие вещи из дома мирного жителя в селе Шладава. 2 июля 1943 г. в отряде Ковпака был прочитан приказ о расстреле этих двух партизан: документ попал даже в упомянутый сборник Дж. Армстронга^[1190]. Более того, запись в дневнике Семена Руднева, в которой он сожалел по поводу вынужденного расстрела двоих «рабочих, боевых товарищей»^[1191], была растиражирована в Украине в результате многочисленных публикаций. Осталось неизвестным то, что оба партизана пережили этот день. Очевидно, командование их все же пощадило. Чибисов погиб в Карпатах в августе 1943 г., а Алексеев в связи с боевым ранением в декабре 1943 г. выбыл в советский тыл^[1192].

Любопытно отметить, что в соединении Ковпака-Вершигоры приказ о прекращении мародерства отдавался как минимум трижды – в конце 1942, середине 1943 и начале 1944 г.^[1193], что свидетельствует о неисполнении бойцами установки начальства.

«Просто» за мародерство и бандитизм партизанские командиры рядовых не расстреливали: в частности, если пойман был обычный партизан, а не, например, перебежчик из полиции, за которым устанавливался особый контроль. Смертная казнь «для своих» применялась как исключительная мера наказания. Под нее попадали в первую очередь перебежчики, оставлявшие ряды партизан, дезертиры, а также выявленные или предполагаемые агенты противника. Вероятнее всего, конфликты на личной почве, тлевшие в партизанских формированиях, в ряде случаев разрешались с помощью расстрела – иногда под предлогом борьбы с мародерством. Кроме этого, смертной казнью каралось неподчинение начальству. Например, уже упомянутый мародер Е. Хоменко из отряда им. Сталина Черниговско-Волынского соединения, был по приказу Г. Балицкого расстрелян. В качестве обстоятельств, приведших к расстрелу, указывалось то, что Хоменко несколько раз не исполнял приказы командира. При расстреле Хо-менко попытался подорвать себя и окружающих, но не смог этого сделать – граната оказалась неисправной^[1194]. В другом случае Балицкий пишет о расстреле двух партизан, которые отметились не только бандитизмом: «В 12.00 построил отряд для зачтения приказа по соединению – о расстреле двух мерзавцев из отряда им. Щорса. Эти два мерзавца 2-го мая поехали в дер. Боровое, ограбили несколько семейств, напились, открыли стрельбу в одной квартире, хозяин и дети разбежались, а хозяйка не успела удрать. Один мерзавец изнасиловал эту женщину»^[1195].

Благодаря критике Строкача к концу периода оккупации дисциплина в некоторых соединениях немного окрепла, хотя от проявлений бандитизма ряды советских коммандос отнюдь не избавились. В связи с этим выглядит не лишенной основания даже публикация во власовской газете, передающая слова бывшего адъютанта начальника УШПД Александра Русанова, о том, что народ грабили все партизаны, за очень редким исключением: «Я неоднократно письменно и устно об этом докладывал. В последний раз Строкач мне сказал: “Оставьте это, все равно прекратить грабеж мы не сможем. Да и трудно сказать, принесет ли это пользу партизанскому движению”»^[1196].

Добавим, что в силу важности для коммунистов втягивания поляков в советские партизанские отряды на территории Западной Украины украинские партизаны почти не бандитствовали среди польского населения. Очевидно, по тем же причинам разведсводки АК отмечают в целом корректное поведение отрядов УШПД, прорвавшихся на Люблинщину весной-летом 1944 г.^[1197] Жертвами разбоя украинских красных партизан были, прежде всего, украинские крестьяне.

6.2. Пьянство

Предваряя описание распространенности пьянства среди украинских партизан, скажем несколько слов об историко-культурных особенностях региона. До 1917 г. 88 % территории современной Украины входило в состав Российской империи, где алкоголизации населения способствовала, в частности, политика властей. Например, средства на так называемую «индустриализацию Витте» получались в значительной степени из-за увеличения продаж населению крепких спиртных напитков, на которые распространялась государственная монополия. Этим нехитрым экономическим приемом воспользовался в 1920-1930-х гг. и Иосиф Сталин, создавая самый большой в мире военно-промышленный комплекс.

В определенной степени пьянство было распространено и в Русской императорской армии, и вошло в прозу писателей-совре-менников, например, Льва Толстого и Александра Куприна. Многие тысячи офицеров Царской армии в 1917–1922 гг. влились в РККА, принеся с собой часть традиций и привычек. При этом известный анекдот советской эпохи заострял внимание на различиях бытового поведения русского и советского офицеров: если первый – до синевы выбрит и слегка пьян, то второй – слегка выбрит и до синевы пьян. В годы советско-германской войны водка – знаменитые «наркомовские сто» или «наркомовские пятьдесят граммов» – выдавалась в определенные периоды в качестве добавки к ежедневному рациону питания, в другие периоды – как поощрение для находящихся на передовой и ведущих наступательные действия частей Красной армии^[1198].

Масштабы выдачи алкоголя в РККА были большими, нежели в других армиях того же периода. По советским праздникам всему личному составу водка или вино выдавались в достаточных для организации веселья количествах. Нелишним будет упомянуть, что постановлением СНК СССР от 15 декабря 1942 г. ряду хозяйственных наркоматов приказывалось отпустить для УШПД в декабре 1942 г., наряду с другими продуктами потребления, 250 литров водки, а в первом квартале 1943 г. еще 750 литров, с равномерным распределением по месяцам^[1199].

Таким образом наличие потребления алкоголя среди советских партизан, действовавших далеко за передовой линией фронта, на значительном расстоянии от контролирующих центров, в определенной степени было изначально прогнозируемо. При этом внутренние документы отрядов заставляют поставить под сомнение вывод американского специалиста Эрла Зимке: «Случаи пьянства как среди офицеров, так и рядовых отмечались достаточно часто, но скудость запасов алкоголя позволяла держать эту проблему под контролем»^[1200].

Не будет преувеличением сказать, что, оправившись от шока немецкого вторжения, партизаны отряда Алексея Федорова приступили к распитию крепких спиртных напитков. Согласно дневниковым записям Николая Попудренко, находясь в лесу, в зимних условиях обойтись без алкоголя практически невозможно. При этом заместитель Федорова признавал факт чрезмерных выпивок, происходивших в тех случаях, когда захватывалось большое количество спирта. В частности, запись от 31 января 1942 г. свидетельствует: «Сегодня все были пьяны»^[1201]. Не у всякого хватит воображения для того, чтобы представить 500 пьяных вооруженных мужчин, деформированных «лесной» жизнью.

Оперативный отчет Ковпака описывает быт соединения без «жареных» подробностей, но даже в нем есть упоминание о том, что 28 апреля 1942 г. во время операции по разгрому венгерского гарнизона бойцы нескольких рот захватили бочку рома и начали ее распивать вместо того, чтобы исполнять приказ^[1202]. Комиссар Семен Руднев разлил напиток, и операция закончилась удачно.

Случаи попоек, как уже говорилось, были нередки и в отряде Сабурова. В частности, во время Сталинского рейда командир одного из батальонов соединения Леонид Иванов в дневнике описал разгром полиции в селе Собыч на севере Сумщины 27 октября 1942 г., в ходе которого были подожжены склады с зерном, трактора и молотилки: «Перепуганный народ забился в свои хаты. Ребята достали спирта и идут навеселе, улыбаются: “Вот, задали перцу, будут век помнить!”»^[1203]. Упоминания об употреблении алкоголя встречаются в этом источнике 9 раз за 5 месяцев 1942–1943 гг.^[1204] Причем весьма вероятно, что в дневнике Иванов описывал далеко не все.

Первые полтора года войны, когда связь НКВД УССР-УШПД с основными соединениями была нерегулярной, какого-либо отношения Центра к потреблению партизанами алкоголя не отмечалось. Это дало возможность представителю ЦК КП(б)У Ивану Сыромолотному 11 января 1943 г. в письме Тимофею Строкачу из отряда Ковпака допустить довольно откровенное высказывание: «Действительно, часто не верится, что в тылу живем. Плохо, [что] нет водки. Спирта здесь не гонят. Самогона мало и плохой, но все равно пьем, где попадется»^[1205]. Спустя три недели 17-летний сын комиссара Семена Руднева Радий в письме домой успокаивал собственную мать: «Мне не пить нельзя, нервы как тряпки. Конечно, если бы скорей конец [войны], тогда и слов нет, я и не подумал бы о проклятой водке – ведь если я и пью, то через силу и не очень много»^[1206]. В начале февраля 1943 г. агент «Кармен» доносила в УШПД, что и отец этого партизана потреблял алкоголь: «Сообщаю, что все командование часто занимается выпивкой. Коваля (т. е. Ковпака. – А. Г.) все боятся как огня – потому что как выпьет, так может кого угодно отхлестать плеткой»^[1207]. Командир разведбригады Антон Бринский в воспоминаниях свидетельствовал, как во время переговоров с Ковпаком в конце февраля 1943 г. со своей стороны он выставил бидон спирта – по случаю дня рождения Руднева^[1208].

Тимофей Строкач, получив очередную радиограмму от своего агента-радиста о том, что офицеры Сумского соединения проводят досуг за потреблением алкоголя и карточной игрой, направил радиограмму-молнию Ковпаку и Рудневу, вводя их в заблуждение относительно собственных источников информации: «Снова меня вызывали [в] ЦК ВКП(б), предупредили [о] наличии [в] ваших отрядах мародерства и пьянства. Прошу принять решительные меры борьбы [с] этими позорными явлениями. Для доклада сообщите [о] принятых мерах»^[1209]. Аналогичные радиограммы направлялись и в другие соединения, откуда поступали сведения о пьянстве партизан.

А поступали они отовсюду.

Например, в действующем на территории Сумской области отдельном отряде им. Котовского, по свидетельству заместителя командира этого отряда Гаврилюка, дисциплина партизан оставляла желать лучшего: «Наряду с отсутствием соответствующей политической работы, отмечаются частые коллективные пьянки командиров и бойцов, в которых принимает участие как комиссар тов. Гуторов, так и отсекр т. Скляров и политруки групп. Особенно неблагополучно с вопросом пьянок обстоит в автоматной группе, где командиром т. Ильин, который систематически пьет, используя операции для приобретения зерна или имущества, которое обменивается на самогон. Несмотря на то, что вопрос о некоторых командирах и бойцах неоднократно подымался на партбюро и совещаниях командного состава, положительных результатов почти не добились, т. к. вслед за собраниями или совещаниями пьянки продолжались с участием самого комиссара»^[1210].

С территории того же северо-востока Украины радист «Холодный» сообщал Строкачу о том, что командование двух партизанских отрядов Сумщины бездельничало: «Отряд Сень не имеет никакого общественного значения. Логвин и Сень пьют, а дела в стороне. Настроение в отряде Сень плохое»^[1211].

Живописную картину пьянок в Сумской области представил в своем письме Строкачу уполномоченный ЦК КП(б)У полковник Яков Мельник. По его словам, на Сумщине пьянствовали и партизанские командиры и бойцы, совместно и отдельно^[1212]. Мельник утверждал, что благодаря его усилиям пьянство партизан Сумщины несколько сократилось, но не ушло полностью. После этих событий Я. Мельник стал комиссаром, а потом командиром Винницкого партизанского соединения, из которого осведомитель Строкача доносил 4 апреля 1943 г.: «Еще раз сообщаю, что в отряде Мельника мародерство, пьянка. Разложение дисциплины и дезертирство. На операции 4 апреля люди занялись пьянкой…»^[1213] Ветеран партизанской борьбы

Василий Ермоленко вспоминал, как это соединение весной 1943 г. уничтожило крахмальный завод: «Разгромили завод, что-то порас-тягали, люди – как мыши»^[1214]. После этого, по словам Ермоленко, все мельниковцы (400 человек) напились технического спирта.

Из дислоцировавшегося в бассейне реки Припять отряда Александра Сабурова 23 марта 1943 г. в УШПД ушла радиограмма, укреплявшая имидж сабуровцев в глазах руководства: «Комвзвод Бородинский занимается пьянками и разгильдяйством. [В] пьяном виде пугает оружием население»^[1215].

Чекист Яков Коротков, в свое время не принятый Ковпаком, был послан УШПД в Полтавское соединение на должность командира по разведке. По словам комиссара этого отряда Митрофана Негреева, Коротков нашел общий язык с командиром соединения Михаилом Салаем на почве пристрастия к самогону: «Тов. Коротков оказался классическим алкоголиком, и агентурную работу заменил на изыскание самогона, уничтожение его и доставку через своих особистов и, в особенности, заместителя тов. Мангейма. Агентурная работа через это оставалась на 2-м плане, то есть ею совсем некогда было заниматься»^[1216].

Немецкая разведсводка сообщала о том, что командир действовавшего в основном на Житомирщине 1-го Молдавского партизанского соединения Василий Андреев использовал алкоголь в качестве своеобразного поощрения для партизан: «Для большей смелости Андреев дает своим бандитам вино, которое ему тоже доставляет Москва. Вино дается только тем, кто ходит на диверсии и только тогда, когда идут на дело…На диверсию за пол литра вина согласны ходить все. Но всех людей Андреев от себя не отпускает, а установил очереди»^[1217]. Вино периодически посылалось в партизанские отряды УШПД в подарочных пакетах, поэтому не исключено, что сообщение немецких спецслужб было не лишено основания.

С территории Полесской области БССР сообщалось о том, что «комиссар [отдельного] отряда [В.]Чепиги [И. Пасюча] бездельничает и в пьяном виде расстреливает бойцов»^[1218]. Пасюча был отстранен от должности, и на его место назначили И. Семенишина, который также отметился пристрастием к алкоголю.

В Волынском соединении им. Ленина командование пьянствовало на протяжении первой половины января 1944 г.^[1219], и, выйдя из запоя в связи с окриком Строкача, вернулось к «возлияниям» вместе с подчиненными: «В ожидании грузов начались опять поголовные пьянки, разложение»^[1220].

Более всего алкоголизации подверглись разведгруппы партизанских отрядов. Во-первых, они действовали на удалении от командования соединений – иногда в течение нескольких дней. Во-вторых, войсковая разведка – крайне важное, опасное и тяжелое занятие, поэтому к дисциплине разведчиков вышестоящее начальство проявляло определенное снисхождение, далее угроз, как правило, дело не доходило. В ходе напряженной операции – возвращения из Карпатского рейда в одной из групп Сумского соединения были отмечены случаи выпивки разведчиков, что нашло отражение в приказе командира группы П. Вершигоры: «Во избежание разного рода явлений, связанных с употреблением спиртных напитков во время разведки, приказываю: 1. За употребление спиртных напитков во время разведки и вне лагеря виновные будут расстреляны на месте. 2. Спиртные напитки разрешено употреблять только в лагере»^[1221]. Бандеровский документ фиксирует попойку другой группы ковпаковских разведчиков, учиненную ими спустя пять дней: «22.08.[1943] зашло 5 партизан с одним подростком в ресторан Луцика Ивана в Мыслове (Калушский район Станиславской, сейчас Ивано-Франковской области – А. Г.). В центре были гости, пившие пиво. Один из партизан крикнул: “Руки вверх” – основательно обыскали всех присутствующих и попросили их во двор, запретили расходиться. После сделали обыск во всем доме и сказали подать пива. После того, как несколько раз выпили пива, хотели платить (хозяйка не приняла) и ушли»^[1222].

В дневнике командира одного из отрядов дислоцировавшегося на Волыни соединения Алексея Федорова есть красноречивая запись от 28 октября 1943 г.: «С самого раннего утра начал заниматься разведкой. Пришлось снова брать в оборот тов. Зубко. Выяснилось, что он специально посылал разведчиков за самогонкой, а не по делу. Вместо дела он вместе с бойцами занимался пьянкой. Сегодня послал тов. Зубко и всю разведку в населенные пункты Бересцаны, Олько и Городище с целью организации и расширения агентурной сети»^[1223]. Через полтора месяца ситуация повторилась в другой группе этого отряда: «8 декабря 1943 г. Командир разведки тов. Ганжа доложил, что бойцы 2-й роты Никишин, Шорий и Лепешкин, которые были в с. Привитовка, мерзавцы напились и стали стрелять. Очень печально – крестьянин накормил, напоил, а они стали стрелять в квартире. Лева Кузкин стал стрелять по ульям. Не успели эти чудаки приехать в лагерь, я их арестовал и посадил под строгий арест»^[1224].

В связи с цитированными внутренними документами партизан вполне правдоподобным выглядит описание ситуации бандеровцами в Волынской области в феврале 1944 г.: «На протяжении нескольких дней безостановочно оперировала по селам красная разведка. Разъезжая по селам, разведчики все время заливались самогоном»^[1225].

Критика УШПД несколько повлияла на ситуацию в соединениях, но воздействие, несомненно, было не кардинальным.

Например, первая радиограмма Строкача Ковпаку о недопустимости пьянства была послана в феврале 1943 г. Однако, как свидетельствовал побывавший в Сумском соединении чекист Яков Коротков, попойки продолжались и в марте. По его словам, заместитель Сидора Ковпака по хозяйственным вопросам Павловский «никогда не бывает трезвым, самогон для командования приготовляется под его руководством в хозяйственной] части»^[1226]. Согласно сведениям бывшего политрука 5-й группы Сумского соединения Минаева, вследствие критики Строкача «пьянка уменьшила свои размеры, но не ликвидирована полностью. (…) Можно привести ряд фактов вопроса пьянки… Сейчас раненые партизаны Ковпака в Москве пьянствуют и дебоширят, но своевременно пресечены.

Комиссар т. Руднев начал искоренять пьянку физической силой, т. е. не один раз попало командиру и политруку 10-й роты и др. товарищам, кто напьется, а командир т. Ковпак плеткой как втянет разочка два-три, так и хмель проходит, поэтому случаи пьянки стали реже»^[1227].

Дневник Григория Балицкого свидетельствует о том, что в образцовой части – отряде им. Сталина Черниговско-Волынского соединения – пьянство оставалось распространенным бытовым явлением даже после того, как подчиненные Алексея Федорова с начала 1943 г. стали неплохо контролироваться Центром, благодаря налаженной связи с «Большой землей». Да и в советском тылу попойки партизан были нередкими. После ранения Балицкий попал на излечение в Москву, где также на отдыхе оказались командир и комиссар соединения. Эти партизанские вожаки устраивали в столице настоящие дебоши: «Я стал жить вместе с [Алексеем] Федоровым, [Владимиром] Дружининым, [помощницей по комсомолу командира соединения Марией] Коваленко, [комиссаром отряда им. Сталина] Працуном в гостинице “Москва”, в 859 номере. Об этом номере знала почти вся “Москва”. Жизнь проходила исключительно весело: пили, гуляли, так проходили дни и ночи. Выпили спирта и 40-градусной водки столько, что, наверное, заработала бы водяная мельница…»^[1228]

По возвращении в немецкий тыл 8 марта 1943 г. в связи с «международным женским днем» была организована «выпивка, гулянка». 30 марта 1943 г. у Алексея Федорова был день рождения, вследствие чего им была устроена попойка в Винницком соединении Якова Мельника, в которой принял участие и украинский писатель Николай Шеремет: «Здесь было ведро самогона и несколько литров спирта 96 градусов». 9 апреля пьянка была устроена без повода: «В часть [Михаила Наумова] выехали нас 3 Героя [Советского Союза] – Федоров, Колпак и я. Со своей свитой. Эх! И погуляли крепко, было очень много самогонки и хорошей закуски». Первомайские торжества продлились два дня: «2 мая 1943 г. Сегодня и вчера с утра был приглашен Федоров на завтрак и обед. Была самогонка и хорошая закуска. Тов. Федоров все время танцевал. Вечером организованы были различные танцы и игры. Все это хорошо, но плохо то, что несколько десятков дней не ведем боя с противником…»

Завтраки Алексея Федорова, сопровождавшиеся распитием самогона и спирта, повторялись регулярно. В конце мая Балицкий с группой партизан снова был командирован в Москву, откуда должен был возвращаться 5 июня, но вылет был сорван ненастной погодой. «Лесные солдаты» нашли, чем себя занять: «Ночью же пришлось погулять, водки достали 20 литров и 20 лит[ров] спирта. Гуляли крепко. По-партизански»^[1229].

Пьянки продолжились уже на Волыни, когда соединение пришло в самый центр контролируемой бандеровцами территории. Например, запись от 27 июля свидетельствует, что Алексей Федоров оставил Балицкого в качестве своего заместителя командовать соединением, а сам уехал в гости в местный партизанский отряд: «Из гостей все командование приехало пьяное, даже комсомолка Мария Коваленко приехала крепко выпивши, Г. Г. Кудимов – секретарь парткомиссии и Рванов – начштаба части № 0015 [т. е. Черниговско-Волынского соединения] были в дрезину пьяные. Как только приехали, так положились спать». В череде попоек, которые продолжались в соединении летом-осенью 1943 г., происходили и довольно показательные случаи. В частности, 9 октября группа партизан Сталинского отряда была послана на добычу продуктов питания в близлежащее село: «Из операции привезено пудов 80 муки, 50 голов крупного рогатого скота и более 150 штук овец. Нужно сказать, что старшина батальона тов. Ковеза и старшина 2-й роты Арендаренко напились, как сукины сыны, и шухарили как не следует делать партизанам. За неправильное поведение обоим им объявлен выговор с предупреждением»^[1230].

Осенью 1943 г. Балицкий постоянно описывал совместные попойки, устраиваемые им и его руководителем вместе с командирами действующих рядом отрядов НКГБ СССР – Виктором Карасевым («Олимп»), Николаем Прокопюком («Охотники»), Дмитрием Медведевым («Победители»).

На личности последнего стоит остановиться чуть более подробно. Сам чекист, помимо службы в различных областных управлениях ЧК-ОГПУ-НКВД, командовал в 1938–1939 гг. заключенными

ГУЛАГа в Медвежегорске и Норильске^[1231]. Тем не менее в СССР и за его пределами за деятельность времен войны он был прославлен гигантской машиной коммунистического агитпропа^[1232]. В мемуарах он писал о том, что в его отряде дисциплина была строжайшая: «Приказ командира – нерушимый закон. За проступок – наказание. Пить водку категорически запрещается. Игра в карты запрещена. Брать что-либо у населения и присваивать себе категорически запрещается. За грабеж будем расстреливать… Даже табак присваивать нельзя…»^[1233] Писатель Теодор Гладков представил читателям прямо-таки икону: «Медведев действительно одним своим внешним видом производил сильное впечатление. Расхлябанность, небрежность, безответственность рядом с ним ужиться не могли. В его присутствии подтягивались даже очень разболтанные люди. Эта суровость, однако, органично сочеталась у Медведева со вниманием к подчиненным»^[1234].

Дневник Григория Балицкого свидетельствует о том, что этот образ далек от истинности: «15 октября 1943 г… Сегодня приехал тов. Медведев со своей свитой… Целый день почти пьянствовали в связи с приездом тов. Медведева. Водка была его. У меня ее нет, и никогда не водится»^[1235]. Следующая запись Балицкого указывает на один из источников перманентного веселья «Победителей»: «22 октября 1943 г… В 9.00 час. подошел тов. Медведев со своим отрядом, расположился севернее моего отряда. Почти весь день пили. У Медведева до черта самогонки, у него имеется свой аппарат…»^[1236] Через неделю Балицкий посетил стоянку своего «жизнелюбивого» соседа-чекиста, расположенную в урочище Лопатень в Киверецком районе Волынской области, где отметил одну из причин пьянок «Победителей» – безделье большинства партизан: «31 октября 1943 г. Ездил к Медведеву: ох и окопался, черт побери – вроде собирается жить в этих землянках не менее 5 лет. Я этому не удивляюсь, делать ему нечего, а поэтому нужно чем-нибудь занять людей. Отряд у него 800 человек, а работает на агентурной работе не больше 50–60 человек»^[1237].

Иногда оперативные совещания плавно перетекали в попойки: «3 ноября 1943 г. Был в гостях у тов. Карасева Виктора Александровича, со мной ездил и тов. Прокопюк. В часа два приехал тов. Медведев и его заместитель по контрразведке тов. Лукин. Погуляли неплохо, договорились о совместной борьбе [с] немецкими извергами…»^[1238] Командиры отрядов отмечали и день Октябрьской революции: «7 ноября 1943 г… В 15.30 поехал в гости к Медведеву. Немножечко погуляли и я поехал с тов. Прокопюком к себе в лагерь…»^[1239] Во время вечеринок, устраивавшихся партизанами различных ведомств, часто наблюдалась крайне высокая концентрация действительных или будущих Героев Советского Союза: «25 ноября 1943 г. В 12.00 час. уехал тов. Федоров со своей свитой к Медведеву и Прокопюку в с. Вел[икие] Денисовичи. Я с группой разведки провожал своего боевого командира Алексея Федоровича Федорова. У тов. Медведева пришлось заночевать, так как Федоров также остался ночевать, погуляли очень хорошо»^[1240].

Коснемся также личности командира украинского кавалерийского партизанского соединения Михаила Наумова. Его отношение к алкоголю немецкая разведсводка характеризовала довольно просто: «Любит пить водку»^[1241]. Непонятно, правы ли сотрудники нацистских спецслужб в этом случае. В дневнике Наумова есть указание на то, что попойки были для него неприятной обязанностью, обусловленной стандартами общения советских командиров. Например, 15 декабря

1943 г. Наумов был в гостях у командира Тернопольского соединения Ивана Шитова: «Принял и проводил он меня хорошо очень. Бал был на славу. Живут они, видимо, в удовольствие. У них есть много всяких деликатесов. Люди живут не зря, меньше всего думают, еще меньше говорят о том, как выполнить задачу. Таким характерам следует завидовать. Я с досады выпил столько, что удивил своего комиссара, которого вообще этим удивить трудно. Однако все кончилось гладко»^[1242]. Вся следующая неделя была для Наумова чередой вечеринок: «23.12.43 г. Эти дни чувствовал себя нехорошо. Прежде всего, много пил самогонки, расшатались нервы. Пил вынужденно, т. к. вообще пить не люблю и выпивка для меня – тяжелая повинность. Пью только с гостями (партизанами соседних отрядов. – А. Г.), а их за эту неделю было изрядно»^[1243]. Далее Наумов описал встречу Нового года и пару других попоек, в том числе совместное веселье с передовыми частями Красной армии: «10 января [1944 г.] я неожиданно был обрадован… Что же еще может быть более приятно, если ЦК КП(б)У и лично т. Хрущев радирует поздравление? „Награждение этим орденом – факт признания за мной полководческой деятельности. Вечером был приглашен к командиру полка 121 Гомельской гвардейской дивизии, где вместе с офицерским составом выпили за орден Богдана Хмельницкого. Привет тебе, полководец повстанческих войск – Богдан Хмельницкий!»^[1244] В дневнике отмечаются и случаи пьянства среди партизан кавалерийского соединения. Например, 16 января

1944 г. Наумов выразил радость по поводу прибытия со сложного задания командира одного из подчиненных ему отрядов: «Хорошо, что прибыл Гаврилюк, я его люблю за ум трезвого и ненавижу пьяного (слишком много пьет и при этом глупо орет). Вчера вечером пришлось выгнать его из-за стола после того, как он за 10 мин[ут] по прибытию из Олевска опьянел и начал стучать кулаком по столу. Больше умных ребят (среди командиров отрядов соединения М. Наумова. – А. Г.) нет и не было»^[1245].

Согласно воспоминаниям ветерана Льва Додика, командир его взвода, входившего в отряд им. Кармелюка кавалерийской партизанской бригады им. Ленина, Забаштанский перед застольем произносил фразу: «Прощай, разум, завтра встретимся»^[1246].

Показав пьянство на основании документов самих партизан, для многомерности картины можно привести хотя бы несколько банде-ровских документов, описывающих пристрастие красных к зеленому змею.

В сообщении националистов с территории Галиции в феврале 1944 г. фиксировалась лояльность партизан советской системе: «20.02.44 г. в г. Вужгородке (вероятно, Вышгородок, Ланивицкий р-н Тернопольской области. – А. Г.) заквартировала группа красных партизан 600 до 800 человек. При входе в квартиры в первую очередь спрашивали, есть ли бандеровцы, а потом требовали водки. Водку пьют стаканами (за здоровье Сталина)»^[1247].