Текст книги "Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944"
Автор книги: Александр Гогун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)
Подобное отношение к жертвам прослеживается и в обмене документами номенклатуры областного уровня. Описывая подвиги своего коллеги, героя Советского Союза Виктора Лягина (“Корнева”), начальник управления НКГБ по Николаевской области А. Мартынов подчеркивал стойкость бывшего главы николаевской резидентуры во время следствия в СД: «На одном из допросов Корневу немцам было брошено обвинение в том, что, якобы, по его вине погибло 10 человек из числа советских граждан, жителей города Николаева, которых немцы казнили в качестве заложников за совершенный диверсионный акт на военном аэродроме.
В ответ на это Корнев заявил: “Если бы казненные советские граждане знали, что уничтоженные немецкие самолеты предназначались для разрушения советских городов и истребления мирного населения, то эти десять заложников не пожалели бы своей жизни для уничтожения немецких самолетов”»[1144]. Оставим на совести чекистов достоверность источника содержания диалога подследственного и немецкого оперативника. Важно другое: подобная логика диверсанта заслужила явное одобрение.
Напоследок имеет смысл привлечь и негативные доказательства осознанности провоцирующих действий со стороны как минимум руководителей советских коммандос. Отлично зная о нацистских методах борьбы с врагами в тылу Вермахта, НКВД УССР, УШПД и ЦК
КП(б)У, а также вышестоящие организации ни разу даже формально не призвали партизан не то что снизить, но даже как-то скорректировать собственную боевую и диверсионную деятельность, чтобы лишний раз не навлекать на головы мирного населения удары нацистов. Советской агентуре не запрещалось проводить теракты и диверсии в городах – наоборот, такие приказы отдавались главой ГКО[1145], причем в официальной советской пропаганде эти операции осознанно замалчивались[1146]. Уже в ноябре 1941 г. Сталин лично удалил из чернового варианта статьи «Правды» о еврейском погроме в Одессе упоминание обстоятельств, предшествовавших этой бойне, – взрыва советского радиофугаса, приведшего к смерти десятков румынских офицеров[1147]. А партизанам не поступало даже рекомендаций подрывать поезда и уничтожать полицейские пункты подальше от мест компактного проживания мирных граждан – сел и хуторов.
Не исключено, что провоцирование нацистского террора в глазах советского руководства являлось вообще главной задачей советских диверсионных, боевых и террористических формирований. Ведь конкретные результаты их деятельности – количество убитых оккупантов, коллаборационистов и уничтоженных или поврежденных объектов – во много раз меньше того количества представителей мирного населения и материальных ценностей, которое уничтожили нацисты в ходе «антипартизанских операций». Информация об этом терроре усиленно распространялась советской пропагандистской машиной на оккупированной немцами территории, в советском тылу, а также за границей. Все это отталкивало от нацистов как советских граждан, так и «мировую общественность». Не этого ли добивалось в первую очередь советское руководство, забрасывая в тыл Вермахта подрывников и «ликвидаторов»? Однако поскольку доказательств приведенного тезиса нет (возможно, пока нет), то данная мысль остается гипотезой.
В целом поднятый вопрос, несмотря на внесение некоторой ясности, требует дальнейшего изучения, в том числе на основании стенограмм совещаний по вопросам партизанской борьбы руководящих органов НКВД и РККА, Политбюро ЦК ВКП(б), различных ЦК (общесоюзного и республиканских), штабов партизанского движения, другой внутренней документации советской стороны. К сожалению, многие из этих источников в настоящий момент продолжают оставаться «засекреченными на период рассекречивания».
6. ДИСЦИПЛИНАРНЫЕ НАРУШЕНИЯ В ПАРТИЗАНСКИХ ОТРЯДАХ
Вопрос о дисциплине красных партизан вскользь рассматривался в ряде описанных в историографическом обзоре публикаций. Между тем его значимость довольно высока: дисциплина прямо влияла на эффективность операций партизанских отрядов, от собранности бойцов спецподразделений прямо зависело их существование. Для партизан отношения с населением куда более важны, чем, скажем, для армейской части. Кроме того, партизаны в тылу врага представляют для мирных жителей авангард армии, презентуют руководящую ими политическую силу.
Стремясь названную проблему представить рельефно, сосредоточимся не на общих вопросах дисциплины, а на ее нарушениях, вызывавших нарекания не только украинского населения, но и руководства партизан.
Но сначала приведем два образчика современной официозной историографии.
Авторский коллектив Министерства обороны РФ не пожалел елея, представив идиллию:
«В моменты ослабления боевой напряженности особенно остро испытывалась потребность духовного отдохновения от хорошей песни, остроумной шутки, задорной частушки. Не случайно, что они были непременными спутниками партизан и скрашивали их жизнь. Почти в каждом отряде находился острослов, шутник и балагур, вокруг которого на коротких передышках между боями собирались молодежь и любители перекинуться тонкими остротами и забавными происшествиями. В добродушнонасмешливой форме пересказывались или представлялись в лицах наиболее комичные случаи партизанских будней, боевых эпизодов, поступков или привычек отдельных партизан. Безобидные подначки и шутки всеми воспринимались как веселые проделки ради забавы и снятия напряженности»[1148].
Пресловутый Алексей Попов с категоричностью свидетеля утверждает, что «пьянство, мародерство и половая распущенность были спутниками лишь немногих партизанских формирований»[1149].
Восхитившись изяществом стиля специалистов Министерства обороны, а также простотой и прямолинейностью суждений офицера ФСБ, обратимся к документам.
6.1. Разбой
С точки зрения оккупантов и мирного населения, все реквизиции любых партизан являлись разбоем. Кажется, как еще можно назвать такой поступок: приходят вооруженные люди, намекают на возможность неприятностей или прямо устраивают их, забирают материальные ценности и скрываются в неизвестном направлении? В этом случае всех без исключения партизан следовало бы назвать бандитами. А это было бы откровенной глупостью. Ведь не обязательно смотреть на хозяйствование партизан исключительно глазами второй и третьей сторон. Красочные рассказы потерпевших или захлебывающихся от полученных эмоций свидетелей не освобождают от обязанности при изучении общественной организации оперировать прежде всего системой внутренних оценок этой структуры, а при необходимости вообще дистанцироваться от мнения современников и участников событий. Далеко не всякая насильственная экспроприация является грабежом. Уголовный разбой партизан имеет определенные важные отличия от партизанской хозяйственной операции, реквизиции, пусть даже и совершенной с применением оружия.
В представленной главе под партизанским разбоем понимается совершенное в личных, а не организационно-значимых целях нападение с целью хищения чужого имущества, совершенное с применением насилия, опасное для жизни и здоровья, или с угрозой применения такого насилия. В данном случае «организационно-значимыми целями» являлась борьба с теми, кого врагом считала политическая надстройка любых партизан – будь то ЦК КП(б)У или ЦП ОУН(б).
Таким образом, первое отличие заключается в том, что хозяйственная операция состояла в изъятии у населения вещей, необходимых для ведения жизни в лесу. Реквизиция же «предметов роскоши» – т. е. чего-то сверх базовых потребностей человека, уже является бандитизмом. Например, вымогательство партизанами у крестьян телег, свиней, зимних тулупов и картошки вполне можно объяснить оперативной необходимостью. А хищение часов, браслетов, изящных сапо-жек и цветастых платков, самогона и патефонов ничем иным, кроме как разбоем не назовешь.
Вторым и главным, базовым отличием между реквизициями и бандитизмом является то, что хозяйственная операция совершается открыто, по приказу командира, и, как правило, с пассивного одобрения Центра. А грабежи производятся бойцами самовольно, скрытно. Если группа бойцов или даже партизанский отряд сознательно совершает хозяйственную операцию втайне от вышестоящего начальства, – например, командира бригады или соединения, – то в этом случае речь идет о коллективном разбое.
Масштаб хозяйственных операций не является показателем, отличающим реквизиции от грабежей. Например, как правило, тотальное изъятие имущества было не разбоем, а применением партизанами экономических репрессий против какой-то категории лиц, уничтожаемых или даже оставляемых в живых. Такие действия партизан – масштабные экспроприации – можно сравнить, скажем, с радикальным применением со стороны государства распространенной карательной меры – «конфискации имущества». Например, изъятие партизанами всего имущества у семьи старосты или полицая являлось не грабежом, а экономическим террором. Это была репрессивная мера против тех, кого красные партизаны и их руководители считали врагами. Основной мотив действий был репрессивный, а не стремление к индивидуальной наживе. Причем конфискованное имущество, как правило, использовалось не в личных целях, а – пройдя через хозяйственный отдел отряда или через командира – в целях ведения войны.
Как видим, проведению хозяйственных операций (иногда в форме экономических репрессий) со стороны кого бы то ни было сопутствует определенная упорядоченность в обращении с уничтожаемыми или забираемыми материальными ценностями.
В данной же главе будет описано принципиально другое явление – разбой: то, что в прямом смысле слова криминалом считало и местное население, и оккупанты, и – самое главное – начальство партизан.
Уже на совещании с участием Пономаренко 31 августа 1942 г. Ковпак самокритично признал, что в самом начале партизанской борьбы в его отряде отмечались случаи мародерства[1150]. Впрочем, по словам бывалого командира, после проведения «соответствующей работы» и изменения настроений населения в пользу партизан это явление в соединении было искоренено.
Однако Сидор Ковпак слукавил.
Сведения о спонтанном бандитизме, процветавшем в советских формированиях, начали поступать в УШПД в начале 1943 г. в основном от агентуры Строкача, сотрудников радиоузлов. Например, из того же Сумского соединения, базировавшегося тогда на Правобережье Днепра (пограничье Украины и Белоруссии) 3 марта 1943 г. «Кармен» радировала, что многие из отряда занимались мародерством: «Берут все, что попадается им под руки, вплоть до того, что берут одеяла, простыни, белье нужное и не нужное им. Командование мер не предпринимает»[1151]. Через полтора месяца, по сведениям другого секретного информатора, поведение ковпаковцев принципиально не изменилось: «Парт[ийно]-полит[ической] массовой работы в отряде и среди населения нет. За короткое время убито много партизан при добыче себе трофеев с целью личной наживы»[1152]. Еще через две недели после этой радиограммы бывший политрук одного из отрядов Сумского соединения Минаев дал более развернутую характеристику этого явления. По его словам, наибольшее количество проявлений бандитизма было в 3-й роте 1-го стрелкового батальона, разведроте и артиллерийской батарее, хотя критике командования подвергались в основном остальные части соединения: «На 3-ю роту вину нельзя возложить, так как она самая лучшая и боевая рота в отряде, разведку обвинить трудно, т. к. разведка действует зачастую отдельно от главных сил, а батарею обвинить тоже нельзя, т. к. батарея – самое главное подразделение и грозное оружие в отряде и, кроме того, комиссар батареи – член партбюро, авторитетный дедушка Мороз – старый партизан, а фактов нарушения приказа… больше, чем в других подразделениях»[1153]. В качестве примеров этого явления приводились отнятие у жителей свиней, валенок (прямо на улице рабочие оставались в одних портянках), вымогательство часов, разорение ульев, а также хаотичное и тайное изъятие юбок и платьев у убитых «фольксдойче».
В соединении Алексея Федорова своего рода «образцовым» отрядом был подчиненный Герою Советского Союза Григорию Балицкому отряд им. Сталина. В дневнике командира постоянно идут записи о «проказах» сталинцев. В частности, в сентябре 1942 г. на территории Белоруссии партизан Хоменко, находясь в засаде, «бросил пост и зашел к одной красноармейке, у которой забрал фуфайку, верхнюю рубашку и нательное белье»[1154]. В другом случае, посланные в одно из белорусских сел на хозяйственную операцию бойцы, «заехали в другое село и ограбили одного ветеринара, у которого забрали барашка, пару белья и полотенца. Эту подлость сделали: Федотов, Костов и Хужанов»[1155]. Спустя две недели после этого события уже Алексей Федоров узнал о том, что часть из его партизан проводят самовольные реквизиции кур и другого продовольствия. Балицкий вместе с федоровским особистом В. Зубко выявил мародеров, ими оказались солдаты 3-й роты: «Группа партизан вскочила в хутор, где 30 хат всего было, и в полном понимании этого слова ограбила его»[1156]. Всего через два дня во время рейда на Запад, проходя через населенный пункт Красноселянка «некоторые бойцы отрядов им. Ворошилова и [им.] Щорса… без разрешения своих командиров бегали по хатам, собирая яички, картошку, а некоторые даже угрожали крестьянам, что если не дадут чего-нибудь, так они их будут расстреливать и прочее, пускались и матюки…Крестьяне, дрожа перед ними, отдавали все то, что они просили»[1157]. На территории Волыни сталинцы продолжили заниматься мародерством. 1 декабря 1943 г. Балицкий арестовал трех бойцов первой роты «как мародеров (у крестьянина разбарахолили улей с медом). Вого Степан, Вого Михаил и Шестовой»[1158]. Спустя неделю выяснилось, что в первом взводе первой роты отряда им. Сталина бойцы занимались бандитизмом по приказу комвзвода Бочковско-го и политрука Бехтина: они отнимали у крестьян овец, муку, соль и свиней. Те же самые партизаны отметились разбоем в течение последующей недели, причем политрук Бехтин «для сохранения в тайне своих преступлений угрожал бойцам взвода расстрелом – тому, кто посмеет разоблачить эти преступления»[1159]. Спустя еще две недели Балицкий узнал, что в другой роте «Юдович послал коммуниста Потапенко заготовить двух овец так, чтобы никто не знал из командования отряда. Выявленные факты мародерства по отношению к своим товарищам, [находящимся] в разведке»[1160].
Другой отряд федоровского соединения – им. Ванды Василевской – проявлял такую разнузданность, что на поведение поляков Алексею Федорову пожаловался его сосед Иван Федоров. По словам последнего, в селе Привитовка Зариченского района Ровенской области, 31 октября 1943 г. «устроил форменный грабеж»:
«Бойцы отряда безо всякого контроля и руководства ходили по домам деревни и требовали все, что попало. Брали одежу, белье, обувь (не только мужское, а и женское, детское), посуду, сопровождая все свои действия руганью, угрозами и применением оружия, стреляя из винтовок и автоматов. Требовали самогон, и, получая ответ “нет”, угрожали: “А что если найдем?” Используя это как предлог, искали и брали “что попалось под руки”…
1.9.1943 г. на противоположном берегу реки Стырь у деревни Привитовка была открыта стрельба из автоматов по гусям. Население считало, что идет какое-то наступление и в перепуге убегало в лес…
В селе Муравин, Калец, Погосзаречный, селах, которые неоднократно подвергались бомбардировке, бойцы этого отряда… взламывали сундуки, вскрывали замки и брали что попало… В доме отца партизана отряда им. Б. Хмельницкого Василия Ходневича Ивана Ходневича действовали так: хозяина вывели из дома и держали на дворе, а в доме в полном смысле слова перевернули все вверх дном. Взяли три женских платья, три женских платка, пальто мужское – сына-партизана, пальто женское, две нательных рубахи тоже сына-партизана, которые были отданы домой для стирки. Разбили в доме окна, побили всю посуду, забрали ведра. В семье партизана отряда им. Б. Хмельницкого Николая Зелинского забрали хлеб, белье, а [поскольку] муку жена не давала, то взяли и рассыпали [ее] по полу… Все эти изъятия сопровождались исключительной грубостью и руганью»[1161].
Отчасти такое поведение подчиненных Федорова объяснялось тем, что их начальник сам занимался «барахольством». После операции по разгрому гарнизона полиции в местечке Владимирец Ровенской области в июне 1943 г. Алексей Федоров отчитал Григория Балицкого за разбой, устроенный партизанами отряда им. Сталина.
Обиженный Балицкий записал в дневнике, что «факты имели место», но были Федоровым неоправданно преувеличены:
«Адъютант и ординарец тов. Федорова брали вещи, где попало, для Ульяны Петровны (У. П. Макагон – любовница А. Федорова. – А. Г.), а также адъютант тов. Дружинина также ездил специально с тем, чтобы достать что-нибудь для комиссаров. Короче говоря, в этом случае можно применить такую пословицу: “В чужом глазу видят соломинку, а в своем не замечают и бревна”. Ведь факт, что на глазах [брали] целые чемоданы с вещами, но почему никто этого не видит?»[1162]
Выше уже приводились данные о том, что соединение Александра Сабурова отличалось крайне высоким уровнем разбоя даже по сравнению с уже названными партизанами. Подтверждением этому служит записка, направленная 23 января 1943 г. Лаврентием Берией Сталину и Пономаренко: «НКВД СССР сообщает полученное от своего сотрудника, находящегося в тылу противника в районе Ровно (Дмитрия Медведва. – А. Г.), УССР, следующее донесение: “Личный состав 12-го батальона Сабурова занимается разгулом, пьянством, терроризирует и грабит советски настроенное население, в том числе даже родственников своих бойцов. На мои претензии комбат Шитов и комиссар обещают прекратить эту антисоветскую работу, но действуют нерешительно, стараясь прикрывать лиц, занимающихся бандитизмом”»[1163]. Аналогичная записка Берии от 25 января:
«НКВД СССР сообщает полученное от своего сотрудника, находящегося в тылу противника в районе Ровно, УССР, следующее донесение: “В район нашей деятельности прибыл 7-й батальон отрядов Сабурова. Партизаны этого батальона занимаются неслыханными грабежами, бандитизмом и пьянством, разъезжают по селам в форме немецких солдат. Жителей, убегающих в лес, расстреливают… Население, ненавидевшее немцев, подготовленное нами к восстанию, в панике”»[1164].
На мародерство его подчиненных Сабурову постоянно жаловались командиры соседних отрядов УШПД[1165].
Получив массу сведений об «удалых» действиях сабуровцев, Тимофей Строкач осторожно отметил в отчете летом 1943 г.:
«Нужно сказать, что комиссар такого крупного соединения тов. Богатырь слабоват, и поставленная им политико-воспитательная работа в соединении значительно отстает от боевых действий соединения»[1166].
В том же отчете Строкач заявлял, что характерной чертой командующего соединением генерал-майора Сабурова «являются его незаурядные организаторские способности. Это волевой, энергичный командир… Соединение Сабурова является ведущим в области организации и выращивания партизанских отрядов – это своеобразный “инкубатор” по выращиванию партизанских отрядов»[1167]. Важно отметить, что Александр Сабуров и Захар Богатырь остались на своих должностях до самого конца немецкой оккупации.
Описав разбой, царивший в трех базовых и к тому же образцовых соединениях УШПД, из соображений объективности необходимо привести хотя бы несколько других примеров.
На территории Гомельской области БССР, в отряде им. Котовского 1-го Молдавского партизанского соединения соответствующие действия рядовых покрывались командиром:
«Это просто грабеж. Пример: в одном из сел люди из отряда тов. Кожухаря угнали лошадь у колхозника, колхозник пришел жаловаться тов. Кожухарю. Кожухарь посадил колхозника в подвал и только при настоятельном требовании нач[альника] штаба тов. Скороходова – колхозник был освобожден, но лошадь ему не была возвращена. Во второй операции, группа во главе с Анисимовым забрала скот, хлеб, 30 головных платков, рубашки, брюки и т. д.»[1168]
По воспоминаниям жителя села Рейментаровка Корюковского района Черниговской области Ивана Шарого, партизан местного партизанского отряда под руководством Бориса Туника Александр Литвиненко забрал у него рубашку, доставшуюся Шарому в наследство от деда:
«А после войны я пришел [из Красной армии] и забрал у него рубашку, и тын ему облил сметаной. Потом он прощения просил»[1169].
Из отряда под командованием П. Логвина, действовавшего на территории Сумской области, 15 февраля 1943 г. в УШПД ушла радиограмма о том, что бойцы отряда во время ограбления устроили между собой перестрелку:
«Вчера ворвались пьяные в избу, скомандовали: “Ложись”. Все положились, а они забрали последний мешок хлеба и начали уходить, но разведчик отряда Сень из автомата пристрелил из них одного, это был ком[андир] отделения…»[1170]
На Житомирщине, согласно дневнику Наумова, население сильно страдало от бандитизма многочисленных партизан из соединений Ивана Шитова, Степана Маликова, Андрея Грабчака, которых нау-мовцы даже разоружали и призывали к порядку. В Кавалерийское соединение перешла отставшая от соединения Маликова партизанка Люба Скрицкая, которая рассказывала о деятельности партизанских групп под командой Трофима Кучинара. Эта группа, входившая в составе Житомирского соединения им. Щорса под командованием Степана Маликова, действовала в Баршиевском районе и состояла из местных жителей, часто занимавшихся поисками носильных вещей. У самой Любы, по ее словам, были отняты с побоями и угрозами расстрела женские сапоги: «При этом проводивший эту “операцию” командир группы требовал обязательно новые и хромовые, в то время как его возлюбленная сидела тут же, на возу, нетерпеливо ожидая “подарка”.
Второй случай был в с. Жаткова в 1 км от Н[овгорода]-Волынского, где группа партизан под командой Осадчука Павла избивала одну старушку шомполами до тех пор, пока старуха не лишилась рассудка. Осадчук вымогал тогда от нее сапоги и друг[ое] имущество. Сама Люба была на этой “операции” участником. Вообще, по словам Любы, применение шомпола для наказания стариков было в этой группе модным…
Таких отдельно действующих групп под термином “по особому заданию в здешних краях” “короли белорусских лесов” Сабуровы, Маликовы, Шитовы и им подобные расплодили видимо-невидимо. (…) Я был поражен размахом того грабежа, который чинили местные партизаны в Емильчино. Под квартиру я занял дом священника отца Николая. Во всем довольно обширном доме целый хаос; у него отобраны были все вещи, мебель перевернута, посуда частично побита, квартира не топлена. У него отняли лошадей, к[омандир] гр[уппы] п[артизанского] о[тряда] [им.] Дзержинского требовал 30 000 рублей советскими знаками в помощь Красной армии. Я прошел ряд прилегающих квартир, где обнаружилось то же самое. В большинстве домов жителей не оказалось, они разбежались, спасаясь от произвола»[1171].
Однако и соединение автора приведенных выше строк не было свободно от проявлений разбоя. Немецкая разведсводка подчеркивала, что Наумов «отличался алчностью до грабежей и постоянными налетами на мирных жителей, [партизаны] его избрали [своим] командиром»[1172]. О том, что сведения германских спецслужб хотя бы отчасти соответствовали действительности, свидетельствует телеграмма Тимофея Строкача Михаилу Наумову с требованием прекратить мародерство партизан кавалерийского соединения[1173].
Скажем также несколько слов и о партизанах ГРУ. Жительница расположенного на севере Ровенщины села Старая Рафаловка вспоминала о том, что грабежи партизан бригады, находившейся под командованием Антона Бринского, совершались под угрозой расстрела: «Не дай чего партизанам, – жизнь отдашь. У старика Лазаря, жил такой в городке, семья была большая, – штаны из корта забирали. А он: “Не дам, это мне на смерть!” Выстрелил какой-то преступник: “Вот тебе, дед, смерть”. Я для себя перешила пальто покойной матери. Пришли. “Отдай!” – говорят. Прошу: “Оно ж одно у меня, последняя одежка!” Но напрасно было умолять»[1174].
Свидетельство Алексея Федорова и его комиссара Владимира Дружинина заставляет с доверием относиться к этим сведениям о бригаде Бринского («Дяди Пети»). По словам командования Черниговско-Волынского соединения, ряд командиров «петровцев», не говоря уже о рядовых партизанах, терроризировал местное население «повсеместными избиениями, убийствами и мародерством, чинимыми, как правило, в форме бандитизма, грабежа…»[1175] После того, как эти сведения получило его начальство в РУ ГШ КА, Бринский начал оправдываться, но все же признал:
«Изложенные факты имели место…»[1176]
Все бывшие красные партизаны, с которыми приходилось беседовать автору этих строк, категорически отрицали распространенность бандитизма в советских отрядах. Даже уже упоминавшийся Василий Ермоленко, давший весьма откровенное интервью о Винницком соединении под командованием Якова Мельника, на осторожный вопрос о разбое ответил отрицательно, приведя на первый взгляд убедительный аргумент: «Что партизану [в лесу] нужно?»[1177]
Для того, чтобы показать несостоятельность этого вопрошающего утверждения, нужно сказать, куда же девали партизаны награбленное имущество.
Очевидно, что часть добычи непосредственные участники разбоя съедали, выпивали, а также либо надевали на себя сами, либо дарили своим коллегам женского пола. Например, по сведениям бывшего политрука одной из групп Сумского соединения Минаева наиболее отмеченные бандитизмом партизаны были видны невооруженным взглядом: «Где, как не в 3-й роте нарядней всех одеваются бойцы? И делают очень скрытно и хитро, т. к. 3-я рота, согласно маршрутного приказа первая въезжает в населенный пункт и до подхода главных сил уже раскурочили кого-нибудь и когда все въезжают, то виновника трудно найти»[1178]. В той же записке Минаева отмечалось наличие в соединении Ковпака своего рода бартерных базаров, обыденными спутниками которых были ругань, кражи и драки.
Уже упоминавшийся Антон Бринский в начале 1944 г. свидетельствовал, что в течение полугода между подчиненной ему разведывательной бригадой и Черниговско-Волынским соединением шел «массовый обмен оружием, боеприпасами со стороны людей Федорова с нашими людьми на лошадей, часы, сапоги, водку и другие вещи… [Командиру одного из отрядов разведбригады Петру] Логинову дали автомат и пистолет – адъютант комиссара Дружинина, а нач[альник] боепитания ([соединения А.] Федорова) за водку и другие вещи давал боеприпасы, винтовки и другие вещи. Федоров дал Логинову пистолет, а Логинов ему за это дал баян и пошил костюм. Этот так называемый товарообмен был обыденным явлением и сопровождался пьянками»[1179].
Торговля протекала не только с партизанами, но при случае и с красноармейцами. 12 января 1944 г. на адрес Хрущева и начальника ГПУ Красной армии Щербакова ушла радиограмма от начальника штаба 76-го стрелкового корпуса 13-й армии 1-го Украинского фронта полковника Епина. В ней сообщалось, что на стыке Житомирской и Ровенской областей в боевых порядках войск перемещаются обозы партизанских отрядов, сопровождаемые стадами скота. Партизаны грабили население, а продовольствие обменивали у красноармейцев на оружие и боеприпасы. По словам Епина, советские отряды «напоминали купцов дикой страны»[1180].
Материальные ценности, отнятые у крестьян, нередко продавались партизанами другим крестьянам – как правило, за алкоголь. Довольно красочную картину, царившую в отряде «За Киев» соединения им. Буденного под командованием В. Макарова, описали в жалобе в НКГБ УССР два бывших партизана, Буслаев и Сидоренко: «В с. Майдан-Гута Мизочского района Волынской области партизан Михайленко Анатолий ограбил старика и забрал ненужную ему женскую одежду. На замечание ему он ответил, что отвезет жене или пропьет. (…) Командир взвода Бублик Павел сам лично и на это подговаривал бойцов, занимался продажей лошадей за водку, которых перед отъездом забирал обратно. Примерно, был случай в с. Раков-чик, под Делятином, и под Борщевым. (…) На всем своем пути движения [соединения] лошади менялись в каждом населенном пункте, так как пьяницы безжалостно и бездельно в разъездах за водкой загоняли лошадей до непригодности. Многие за два с половиной месяца ухитрились замучить по 10–12 лошадей.
Грабежи проводились обыкновенно при обысках под предлогом: нет ли “шпионов“ или “бандеровцев“, а осмотру, обыкновенно, подвергались такие места, где могли быть часы или другие ценности. Такие вещи, как часы, бритвы, кольца, дорогие костюмы просто безоговорочно отбирались»[1181]. По словам Буслаева и Сидоренко, о приближении этого партизанского соединения население заранее знало за 30–40 км и в ужасе бежало в леса, оставляя в селах одних стариков или вообще пустые дома.
Рядовые партизаны, если начальство охотно попустительствовало разбою, отдавали руководству часть награбленного. Например, по сведениям секретных информаторов Строкача, в Волынском соединении им. Ленина в начале марта 1944 г. царила довольно-таки спокойная жизнь: «Партийная работа в отрядах отсутствует, мародерство и пьянки продолжаются. [Уполномоченный ЦК КП(б)У по Станиславской области М.] Козенко окружает себя людьми, считающими войну оконченной и ожидающими освобождения Станиславской области и отзыва их на руководящие посты. [Командир соединения Л.] Иванов и остальное командование полмесяца пьянствовало, были случаи драк. Виновники преступлений зачастую находят защиту у депутата [Верховного Совета УССР М. Козенко], расплачиваясь самогоном и барахлом»[1182]. В документе последние четыре слова зачеркнуты. Вероятно, сотрудник УШПД, прочитавший радиограмму, решил все-таки скрыть часть информации, компрометирующей соединение, перед тем, как перенаправлять полученные сведения в ЦК КП(б)У.
Кроме этого, конфискованное имущество партизаны развозили по своим квартирам. Об этом, в частности, сообщал в УШПД командир отряда им. Боровика В. Ушаков, описывая местные партизанские отряды Киевской области[1183]. То же самое наблюдал на Житомирщине Михаил Наумов: входившие в соединение С. Маликова местные жители в целях личного потребления отнимали у других местных жителей одежду[1184]. Ту же самую картину можно найти в бандеровском обзоре ситуации на стыке западных областей БССР и УССР: «Красные сильно материалистически настроены (за часы или даже перстень один другого стреляет), или часто местные высылают добытые вещи родне»[1185].
В целом бандитизм был очень распространенным явлением в рядах украинских партизан с начала и до конца оккупации. Более того, в направленной в октябре 1944 г. на борьбу с бандеровцами партизанской дивизии им. Ковпака также практиковалось мародерство[1186] и сожжение домов участников Сопротивления.
