Текст книги "Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944"

Автор книги: Александр Гогун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)

Через две недели на территории того же Полесья командир Тернопольского соединения им. Хрущева Иван Шитов писал командиру соседнего отряда с просьбой не проводить реквизиций на «его» территории:

«Ваши люди в поддерживающих нас селах и селах района дислокации нашего соединения производят незаконные заготовки хлеба, продовольствия, скота и другое. Несмотря на то что коменданты этих сел, пользуясь специальными нашими указаниями, отказывают в заготовке, Ваши люди, занимаясь бесчинством, сами под силой оружия заготавливают скот, вплоть до волов из повозки (в с. Козярник Хотинский), хлеб, картофель и прочее. Грубят с населением, наносят оскорбления, далеко не достойные Вас и Ваших подчиненных»^[1107].

Такие перебранки, нередко сопровождавшиеся посылкой соответствующих радиограмм в УШПД, оставались типичными до окончания периода оккупации.

Как писал Александр Сабуров, «партизаны всегда обеспечивались пищей. Голодать партизанам приходилось только в отдельных исключительных случаях»^[1108]. Как правило, «диета» соблюдалась в сложных рейдах или во время ухода от преследования.

Но всегда наблюдался большой разрыв между обеспечением командно-политического и рядового состава. Василий Ермоленко, служивший в двух соединениях и лично общавшийся в районе украинско-белорусского правобережного Полесья с партизанами А. Федорова и С. Ковпака, сделал вывод: «У начальства всегда все было. Боец может быть голодным, а у них всегда все было – водка, все, что хочешь»^[1109]. Схожие показания на допросе у бандеровцев дал помощник командира по разведке отряда им. Щорса Ю. Трапезон, сообщая о партизанском питании: «Есть два рода кухонь: 1. Комсо-ставовская. 2. Рядовая. Это вызывает до определенной меры негодование в отрядах»^[1110].

Нередко командование устраивало для себя «праздники живота». Например, подобным образом вспоминал глава отряда НКГБ СССР Дмитрий Медведев прием, который он устроил Ковпаку в июне 1943 г.: «За столом Сидора Артемовича удивила колбаса, которой мы угощали гостей. Тут и московская, и краковская, и чайная, тут и сосиски, и окорока»^[1111]. Командир отряда им. Сталина Григорий Балицкий вспоминал о том, что его периодически приглашал на завтрак его командир – Алексей Федоров. 29 июня 1943 г. «завтрак был исключительно хорош. Был спирт, закуска, жареные грибы, вареные яички, молочная каша, но нельзя забывать и о таком блюде, как жареная свежая рыба»^[1112]. Михаил Наумов в дневнике жаловался судьбе на то, что его комиссар Кищинский бездельничает, но при этом «человек живет на свете легко. Никогда ни о чем не думает, всегда хорошо, с большим аппетитом кушает и много пьет. При этом имеет бычье здоровье…»^[1113]

Напротив, с одеждой и обувью ситуация в отрядах была довольно тяжелая с начала и до конца войны, несмотря на то, что УШПД периодически высылал за линию фронта ограниченные партии обмундирования, нижнего белья и даже верхней одежды. Этот факт косвенно указывает на определенное милосердие партизан при проведении реквизиций у мирного населения, по крайней мере, за пределами Западной Украины. Но и в областях, находившихся под воздействием ОУН-УПА не все соединения постоянно отнимали у мирных жителей одежду и обувь. Донесения бандеровцев и польского националистического подполья 1943–1944 гг. пестрят сведениями о крайне неопрятном внешнем виде партизан, вызванном не только невысоким общим уровнем бытовой культуры в СССР, но и являвшимся следствием конкретной оперативной обстановки. Характерный пример приводится в отчете начальника Каменец-Подольского штаба партизанского движения Степана Олексенко: летом половина партизан ходила босой, плели лапти: «Что касается нижнего белья, то с этим была катастрофа… Без нижнего белья у нас была половина, если не больше партизан. Ходили как “запорожцы”, которые пропили последнюю рубаху. В связи с этим вши были у нас постоянными спутниками»^[1114].

Встает вопрос о том, какую часть продовольствия партизаны получали в виде трофеев – в результате нападений на немецкие гарнизоны, хозяйственные учреждения (в частности, гос. имения), склады, а какую – в виде реквизиций у населения? Все это зависело от командира и личного состава отряда – интенсивность боевой деятельности прямо пропорционально отражалась на количестве захваченного в качестве трофеев имущества. При этом даже находившиеся в рейде соединения далеко не всегда обеспечивались за счет врага.

Например, когда в ходе Карпатского рейда ковпаковцы соприкоснулись с идущим на юг Винницким соединением, Семен Руднев 15 июня 1943 г. сделал запись в дневнике: «По рассказам наших разведчиков, сегодня ночью в Сновидовичи делал операцию Мельник, проще не операцию, а грабеж, забрали у населения не только скот, но и носильные вещи. Население и наши бойцы возмущены»^[1115]. По рассказу ветерана Винницкого соединения Василия Ермоленко, большинство пищи партизаны Якова Мельника в целом получали не от немцев, а «с села»^[1116].

По свидетельству Михаила Наумова, Волынское соединение им. Ленина, с командиром которого сам Наумов находился в латентной вражде, еду и одежду получало в полесских селах: «Майор [Леонид] Иванов – верный отпрыск Сабурова. Вообще непонятно, зачем числится командиром соединения и для чего существует его соединение? Некогда он забрал у меня 200 прекрасных бойцов из Хинель-ских лесов и с той поры они превратились в армию мародеров, проживающих исключительно за счет населения в удалении от немцев на 200 км»^[1117].

Командиры других крупных украинских соединений также заслужили критические отзывы Наумова: «Маликов – не знаю, как и чем вооружен и чего он стоит (соединение Маликова было самым крупным в Украине. – А. Г.). Одно знаю, что надо бы ему иметь совесть и хотя бы один раз выйти из леса. Генерал [Алексей] Федоров, по словам [полковника ГБ] Богуна, играет с 3-х часов утра в карты и никуда не ходит… “Генерал”-старшина [Иван] Шитов (надо сказать, что шитов-цы величают своего командира генерал-майором, а все польское население Людвипольского района считает его генералом). Шитов имеет все необходимое, кроме желания выполнять поставленную задачу и опыта в вождении войск и ведения боя, а также расстаться с веселой малиной беспечного проживания за счет населения… Подполковник “Буйный” ([Андрей] Грабчак). Имеет солидную силу и вооружение, но не имеет желания воевать вдали от своих землянок»^[1118].

Пассивностью, как уже говорилось, отличалось и соединение Василия Бегмы, а на диверсионных операциях (с пренебрежением к боевым) в 1943–1944 гг. концентрировалось также, например, соединение Александра Сабурова. Слабую боевую деятельность вели крупные партизанские отряды НКВД-НКГБ СССР и ГРУ – очевидно, что и они жили в первую очередь за счет мирного населения.

Вместе с тем меньшинство отрядов все же питалось за счет немцев. Например, написавший весьма критическую докладную записку о Сумском соединении чекист Яков Коротков даже в ней вынужден был признать: «Вопрос снабжения продовольствием и фуражами разрешается, как и нужно, за счет складов противника»^[1119]. История Кавалерийского украинского партизанского соединения, проведшего три выдающихся рейда, включая один беспрецедентный – Степной – позволяет предположить, что и подчиненные Михаила Наумова в основном столовались у немцев.

Оценивая же методы обеспечения партизанских отрядов едой и одеждой, особо отметим их непродуманность и плохую организацию, вызванные, в первую очередь, нечеткостью установок и рекомендаций Центра на протяжении всей войны. Не была налажена и система пропагандистского обеспечения хозяйственных операций. Все это имело ряд последствий, негативно влиявших на эффективность боевой деятельности формирований УШПД. Во-первых, в том числе из-за подобных реквизиций отношения красных с мирным населением были далеко не безоблачными. Во-вторых, безграмотно проведенные хозяйственные операции в 1941–1942 гг. в ряде случаев приводили к провалам партизанских отрядов, вплоть до их ликвидации. В-третьих, описанные методы поставок продовольствия и одежды в отряды в определенной степени способствовали развитию бандитизма в рядах партизан, что отрицательно сказывалось на дисциплине бойцов и командиров.

5.2. К вопросу о провоцировании красными партизанами нацистского террора

Мысль о том, что партизаны навлекали на население кары нацистов, вскользь проходила в ряде исследований^[1120] и неоднократно поднималась в исторической публицистике, а также в художественной литературе. Указанная проблема стала ключевой идеей в замечательном российско-белорусском кинофильме «Иди и смотри», заслуженно любимом публикой постсоветского пространства, а также довольно известном и ценимом в странах Евросоюза, в том числе в Германии. При этом, к сожалению, до сих пор по-настоящему четко не ставился вопрос: насколько нацистский террор против населения был желателен для политического руководства красных партизан? Для самих советских коммандос? И если да, то специально ли «рука Кремля» подталкивала «руку рейхсканцелярии» на головы мирных жителей?

С первых дней войны сведения о том, что немцы устраивают кровавую вакханалию в ответ на диверсии, потоком шли из-за линии фронта на все уровни власти.

Уже летом 1941 г. Пономаренко в докладной записке Сталину описывал многочисленные «акты возмездия» после операций партизан. Однако, по мнению первого секретаря Белоруссии, меры давали обратный результат: «Война и зверства немцев еще теснее сплотили колхозников вокруг колхозов, советской власти и партии. Это обстоятельство одно из решающих в деле разгрома врага.

Крестьяне кормят войска, охотно отдают последнее, сами пригоняют войскам скот, выводили и выводят многие подразделения из окружения через линию фронта, рискуя жизнью, прячут красноармейцев, переодевают их в гражданскую одежду, выдают за членов семьи, несмотря на то что немцы платят жестокими репрессиями, сжигают и расстреливают за помощь Красной армии»^[1121].

Как сообщал НКВД Хрущеву в начале 1942 г., подобная ситуация наблюдалась и в Украине: «В ноябре… [1941] г[ода] в г. Орджоникидзе партизаны убили итальянского солдата, после чего итальянские военные власти арестовали 18 местных жителей. В ответ на это партизаны убили еще 20 итальянских солдат. (…) По данным от 30.11.41 г. в г. Горловка партизаны бросили 3 гранаты в штаб итальянской воинской части и убили 2 офицеров. За это оккупанты расстреляли 150 человек мирных жителей»^[1122]. Аналогичными сведениями пестрят сообщения, хранящиеся в папке донесений на имя руководства НКВД СССР и даже Сталина. Например, спецсообщение для Лаврентия Берии 10 января 1942 г. информировали об «ответных повешениях», учиненных оккупантами в Харькове^[1123]. На документе стоит подпись заместителя Берии – Ивана Серова.

Методы борьбы немцев с советскими формированиями не менялись и в дальнейшем. Как минимум в одном случае действия украинских партизан даже вызвали нарекание со стороны представителей конкурирующих командных структур. Инструктор оргинструктор-ского отдела ЦК КП(б)У И. Миронов в мае 1943 г. ознакомился с деятельностью ряда партизанских отрядов, дислоцировавшихся между Десной, Днепром и Припятью на украинско-белорусском пограничье. Общая численность отрядов, подчиненных группе ГРУ «Центр» под командованием майора Смирнова и его заместителя Кузьмы Гнида-ша, насчитывала, не считая групп местной сельской самообороны, до 2,5 тыс. человек: «Вооружение отрядов очень слабое… Десятки бойцов вообще не имели никакого оружия. Боеприпасами отряды вообще не обеспечены. (…) Продовольственное обеспечение отрядов очень хорошее… Основной источник продовольственного обеспечения отрядов – местное население. (…) Особых операций против немцев эти отряды не проводили… В некоторых отрядах, как, например, в отряде им. Чапаева, стало развиваться мародерство, пьянство, вождение с женщинами и падение дисциплины. (…) Разведывательные группы

Главразведупра и диверсионные группы часто базируются на местных отрядах, подчиняют их себе и используют их для самоохраны, как вооруженную силу… Эти группы для обеспечения выполнения своих задач придерживают при себе отряды на всякий случай. (…) Буквально под носом “Центра” [ГРУ] и [подчиненных ему] отрядов ежедневно и беспрепятственно курсировали вражеские пароходы по Днепру и Припяти – Киев-Чернобыль»^[1124]. Высылая разведывательную информацию за линию фронта, Смирнов и Гнидаш параллельно создавали видимость активной борьбы с оккупантами – очистили от немногочисленной местной полиции довольно большую территорию: «“Центр”, подняв население в этом районе и выборами сельсоветов и созданием групп самозащиты сел, сориентировал население на пассивность борьбы с немцами… В результате чего при наступлении немцев в этом районе самооборона без принятия боя разбегалась, а немцы сжигали села и поголовно уничтожали население. (…) “Центру” по данным разведки отрядов было известно о концентрации немцев на левом берегу Днепра и на правом берегу Днепра, однако, никаких мер предосторожности для отрядов предпринято не было. Даже больше, отрядом т. Таранущенко задолго до наступления немцев был убит немецкий майор, у которого был обнаружен ряд документов и карта, в которых точно было нанесено расположение партизанских отрядов, количественный состав, вооружение, о группах самообороны. Села, подлежавшие уничтожению, были обведены на карте красным карандашом… Кроме этого, был захвачен переводчик, который на допросе сообщил о готовившемся наступлении немцев против партизан в этом районе. И даже после этого также никаких мер предпринято не было… “Центр” забрался в лес, осел там… и досиделся до тех пор, пока на них не напали немцы. Таким образом, сознательно или несознательно так называемый “Центр” [ГРУ] и его руководители поставили под удар население и партизанские отряды»^[1125]. Кузьма Гнидаш, выполняя следующее разведывательное задание, погиб в Белоруссии 19 июня 1944 г., званием Героя Советского Союза он был награжден посмертно 24 марта 1945 г.

Партизанские командиры другого учреждения – УШПД – также четко осознавали, что из-за их деятельности немцы уничтожают мирных жителей. Герой Советского Союза Михаил Наумов в своем дневнике в самом конце 1943 г. описал прямо-таки апокалипсическую картину: «Еще день пути по зоне опустошения. Сегодня проходили через застывшие и покрытые первым инеем руины знакомых, в июле еще цветущих сел. Села летом еще были целы и полны замечательных людей. Эти люди в короткий срок сделали нам 300 штук седел и отдавали последние свои рогожки на потники. [В] воображении рисуется целый ряд встреч. Где они теперь, эти замечательные старики, женщины с детьми? Кругом мороз в тумане, даже не видно собак, и следов жизни нет. Гитлеровцы вскоре после нашего ухода выжгли все села Городницкого района [Житомирской области], создав зону опустошения. Мертвая тишина. Глухо стучат колеса нашего огромного обоза. Бодро идут откормленные в Эмильчино кони и отдохнувшие бойцы. Нет, не устрашит сыновей этих мертвых сел зона опустошения, колонна бодро идет вперед с железным желанием победить во что бы то ни стало»^[1126].

Для полноты картины можно упомянуть последствия деятельности одного из отрядов, подчиненных еще одному ведомству, организовывавшему партизанскую борьбу – 4-му управлению НКГБ СССР. Именно «Победители» Дмитрия Медведева спровоцировали уничтожение 4-м отдельным галицким украинским полицейским полком^[1127] ваффен СС совместно с отрядом УПА польского села Гута Пеняцкая Бродовского района Львовской области. 28 февраля 1944 г. несколько сотен человек было расстреляно и сожжено заживо^[1128]. Через полгода Дмитрий Медведев получил свою Золотую Звезду Героя Советского Союза (медаль № 4513).

Таблица сожженных немцами сел Украины^[1129] составлена на основании книги, которая писалась в советское время под формальным руководством партизанского командира Алексея Федорова, поэтому тщательность работы оставляет желать лучшего – данные страдают неполнотой. Исследования, проведенные Татьяной Пастушенко, позволили выявить ряд украинских населенных пунктов, уничтоженных нацистами, не вошедших в указанный сборник^[1130]. Возможно даже, что приведенная информация касается лишь меньшинства населенных пунктов, уничтоженных нацистами. К тому же не учитываются жители городов, казненные «в отместку» за диверсионные действия, а также большая часть жертв в сельской местности – не всегда расстрел какой-то части крестьян и иных заложников вел к сожжению населенного пункта. Однако в данном случае важны не только абсолютные показатели, но и региональные особенности уничтожения сел и деревень.

Название области

Число сожженных сел

Количество убитых жителей

Черниговская

41

19 110

Житомирская

112

6901

Ровенская

16

5729

Сумская

64

4422

Волынская

18

4033

Киевская

17

3172

Тернопольская

7

1517

Хмельницкая

28

1297

Черкасская

8

1296

Полтавская

6

886

Винницкая

14

715

Днепропетровская

3

130

Львовская

1

56

Всего:

335

47 967

Характерно, что в перечне нет Одесской и Черновицкой областей, находившихся под контролем Румынии, а также входившего в состав Венгрии на протяжении всей войны Закарпатья. Также ясно видно, что более всего от немцев и их союзников пострадали области, являвшиеся территорией наивысшей оперативной активности красных партизан.

Еще более рельефную картину дает распределение тех же жертв по годам^[1131].

Год

1941

1942

1943

1944

Всего

Число сожженных деревень

8

87

198

42

335

Доля от общего числа

2 %

26 %

60 %

12 %

100 %

Убито мирных жителей

935

10 277

33 709

3046

47 967

Доля от общего числа

2 %

22 %

70 %

6 %

100 %

Очевидно, планомерное увеличение числа сожженных деревень и убитых крестьян сообразно росту интенсивности и размаха деятельности красных партизан и спад германских репрессий в 1944 г., когда большинство территории УССР было уже занято Красной армией, а рейдовые партизанские формирования оперировали в Западной Украине, где для оккупантов было очевидно: это – пришлый, а то и враждебный элемент, поэтому истребление местных заложников в ответ на диверсии советской стороны по крайней мере нелогично.

На то, что коммунисты навлекают террор на мирное население, постоянно указывали их политические противники – причем не столько в пропагандистских изданиях, сколько во внутренней документации. Важно привести эти оценки современников, а то и коллег красных партизан, видевших прямые и косвенные результаты их деятельности.

Уже весной 1942 г. главком АК генерал Ровецкий писал в Лондон о том, что территория Польши наводнена советскими парашютистами: «В поисках еды они нападают на деревни и небольшие немецкие охранные посты. В ответ немцы высылают карательные экспедиции, жгут деревни, обвиненные в помощи русским, и уничтожают под чистую их жителей. Вследствие этого возникает паника во всей округе и молодежь убегает в лес, чтобы вместе с парашютистами проводить операции не столь диверсионные, сколь бандитские… Ценности у их антинемецких акций нет никакой. Приводят они только к кровавым репрессиям, смуте, которая затрудняет нашу работу и усиливает уже обозначенную повстанческую деятельность, которая не оказывает влияния на военную деятельность, но приводит к массовой резне населения»^[1132].

В составленном год спустя другом документе польского националистического подполья – аналитической записке о деятельности Коминтерна – предполагается осознанность этих поступков советской стороны: «Вся деятельность большевистской агентуры в Польше направлена на втягивание самых широких масс польского народа в непосредственную и немедленную борьбу с немцами… (…) Коммуна хочет достичь несколько целей одновременно: 1) хаос на тылах немецкой армии, 2) направление репрессивной акции гестапо против всего польского общества и борющейся патриотической польской интеллигенции и ослабление, таким образом, польских центров политическо-военной работы, 3) создание хаоса среди польских патриотических организаций, 4) облегчение себе задачи овладения властью в Польше после поражения немцев в войне»^[1133].

Подобные устремления красных отмечали во внутренней документации даже немцы. Например, в донесении руководства военного округа генерал-губернаторства о деятельности сопротивления

5 июля 1943 г. значилось: «Коммунистическо-русские террористические группы увеличились как в силе, так и в количестве. Плановая деятельность и ярость их атак на различные учреждения… остается на неизменном уровне. Их цель – с помощью террористических нападений на обмундированных лиц, дороги, учреждения, молокозаводы, лесопилки и важные для хозяйства военные объекты – парализация хозяйственной жизни и провоцирование власти на острейшие шаги против польского общества»^[1134].

Представительство польского эмигрантского правительства во внутреннем аналитическом обзоре обращало внимание в сентябре 1943 г. на то, что репрессии на Волыни вследствие деятельности советских формирований обрушивались не только на польский, но и на украинский народ: «В начале июля началась бездумная пацификация [главой генерального комиссариата «Волынь-Подолье»] Шене случайно выбранных деревень украинских, польских и чешских под предлогом сотрудничества [местных жителей] с Советами… В городах начались 10.07, а закончились в начале августа массовые аресты интеллигенции: в Луцке около 200 украинцев и 50 поляков, в Ровно 50 и 136 поляков, из которых половина уже отпущена. Поведение немцев облегчает прежде всего работу советам на Волыни… Деятельность советская, своим аппаратом господствующая над каждой деревней, затрудняет также всякие попытки консолидации украинского националистического движения, рассеивает и втягивает под свое влияние отдельные банды, наконец парализует попытки разговоров с поляками. По некоторым уликам, аресты украинской интеллигенции спровоцировал советский донос»^[1135].

Провокационная роль советских партизан была лейтмотивом пропаганды украинских националистов. Но не всякая агитация является сознательной ложью. Как видно из составленного в конце 1943 г. конфиденциального документа ОУН(б) «О внутреннем положении», в этом случае бандеровцы говорили населению то, что думали: «Вред действий красных партизан состоит в следующем: 1) Провоцирует немцев к выступлениям против украинского народа. 2) Уничтожает сознательный украинский элемент…»^[1136]

Однако выше были приведены не доказательства умысла советской стороны, а оценки ее действий. Насколько эти оценки были верны? Если учитывать общественно-политическую ситуацию того времени, то внутренняя логика в подобных утверждениях присутствовала. Ленин, Сталин и их подчиненные в 1918–1941 гг. устроили в СССР демоцид (democid), т. е. социоцид (sociocid). В 1941–1942 гг. треть довоенного населения страны оказалась под владычеством нацистского рейха. Поэтому можно предположить, что для победы в войне Советам желательно было попытаться убедить своих бывших и настоящих подданных в том, что гитлеровский режим еще более жестокий, чем их собственный. Таким образом, каждое сожженное немцами село объективно увеличивало привлекательность коммунистов в глазах советских граждан.

От предположений необходимо перейти к доказательствам.

Для начала приведем рассказы третьих лиц.

Внутреннему бандеровскому документу, по причине субъективности позиции составителей, не стоит особенно доверять. Но, учитывая важность вопроса, в данном разделе не привести описываемый в нем случай на Житомирщине нельзя: «Около Курчич стояло 150 красных. Тогда-то немцы заехали в это село, чтобы его сжечь. 4 немца перешли вброд реку и сожгли целый хутор. Местные партизаны хотели охранять село, или хотя бы отпугнуть немаков, но командир запретил стрелять, говоря, что им не будет где спрятаться, когда немцы потом на них нападут. Другой командир в Красиловке сказал, что хорошо было бы, если бы сгорели все села, так как тогда население было бы принуждено пойти в лес»^[1137].

В другом случае аналогичное свидетельство принадлежит человеку, находившемуся в плену – бывшему сотруднику УШПД Александру Русанову. Ценность его еще больше уменьшается из-за того, что исследователям доступен не оригинал протокола допроса, а публикация во власовской газете. Понятно, что пропагандисты-антисоветчики могли переврать слова бывшего адъютанта Строкача, а то и вообще их выдумать^[1138]. В публикации указано, что подпольные и партизанские организации изначально получили целый перечень заданий: «Они должны были проводить всяческую агитацию, сеять недовольство среди населения. Для этого они совершали различные акты против немцев, с расчетом, чтобы все эти акты вызвали ответные репрессии со стороны немецкого командования… Подпольщики хорошо законспирированы и их не так легко найти. Собственно, они так и совершают диверсионные акты, чтобы виновным оказалось мирное население…

На этот счет существует такое мнение: раз население при отходе Красной армии не ушло с нею, значит, оно было настроено несоветски… С ним перестают считаться уже тогда, когда при отходе по известному приказу Сталина должно все уничтожаться – заводы, посевы, скот и т. д. Остающееся население лишают основ существования. Дальнейшая задача – не дать создать ему эти основы заново… Главная задача [диверсионных] отрядов – нарушать налаживающуюся жизнь… Поэтому они должны выводить из строя производства, чтобы оставить людей без работы и продукции, уничтожать хлебные склады, скот, эшелоны, администрацию, которая стремится что-либо организовать, и т. д. Однажды Строкач так и выразился: “Нужно сделать так, чтобы население почувствовало на своей шкуре, чтобы его охватило отчаяние”. А тогда его уже легко пропагандировать и звать в лес»^[1139].

В этом случае приведенные сведения полностью подтверждаются внутренней документацией органов управления советскими формированиями.

На совещании ряда партизанских командиров с сотрудниками ЦШПД 31 августа 1942 г. Ковпак рассказывал, что в ходе первого рейда его соединения на территорию Украины перед агитаторами была поставлена задача «вести среди населения агитацию для того, чтобы поднять его на восстание». И тут же привел пример «пропаганды»: «Расскажу о боях в Ново-Слободском лесу. Крестьяне, после того, как противник сжег села и уничтожил 586 человек – расстрелял, казнил и т. д. – и во время боя оставшиеся женщины и дети подтаскивали воду бойцам. Я хочу подчеркнуть, что никакой террор, никакие казни не останавливают население в оказании помощи Красной армии». Данный «позитивный образец» агитации был воспринят всеми присутствующими, в том числе Пономаренко, молчанием. Более того, этот абзац стенограммы был отчеркнут на полях Строкачем, поставившем на документе резолюцию: «[Начальнику оперативного отдела УШПД] т. Погребенко. Ознакомить заместителей] н[ачальника] ш[таба] и нач[альников] отделов, учесть в работе. 24.10.42 г.»

В ходе совещания в ЦШПД Ковпак утверждал, что содействие мирных жителей «..добыто исключительно рейдами. На рейдах я хочу особо остановиться. Рейды – это непосредственная связь с населением, поднимаем население… поднимаем дух у населения и оно переходит на нашу сторону». В частности, в ходе второго рейда Сумского соединения на территорию Украины, по словам Ковпака, его подчиненные почувствовали себя в дружественной среде:

«А когда уже пошли во второй рейд и населения нас приняло, так не было смысла даже самому заядлому мародеру это проводить, потому что его закидывали хлебом, молоком. Хочешь кушать борщ – иди кушай, хочешь кушать суп – кушай суп»^[1140].

Месяц спустя начальник оперативного отдела ЦШПД Сивков беседовал с начальником штаба белорусского партизанского отряда «Мститель» капитаном Серегиным и рядом других командиров. Серегин свидетельствовал:

«Зная о том, что партизан не поймать, немцы в этом регионе, где произошло крушение [поезда], собирают местное население и расстреливают.

СИВКОВ: Как население реагирует на эти расстрелы?

СЕРЕГИН: Население в основном на стороне партизан. Если они расстреляли в одной деревне 20–30 чел., это вызывает озлобление по отношению к немцам»^[1141].

Указанный фрагмент в тексте среди прочих заботливо подчеркнут, а на документе стоит пометка: «Т[оварищу] [неразб. – возможно, «Глебову»]. П[антелеймон] П[ономаренко]».

Через пару месяцев начальник ЦШПД предложил высшим политическим лидерам СССР спровоцировать нацистский террор и в отношении поляков: «Польские силы сохраняются и организуются в наибольшей мере против нас. Людские резервы Польши необходимо считать достаточно солидными, так как после развала польской армии все боеспособное мужское население в основном находится в Польше. В интересах государства нам необходимо принять некоторые меры. Невыгодно, чтобы немцы на территории Польши имели спокойную базу для своих мастерских, заводов, лазаретов, вспомогательных учреждений и т. д. Невыгодно также, чтобы все коммуникации немцев, проходящие через Польшу, не были подвергнуты воздействию партизан. В Польше необходимо разжечь партизанскую борьбу. Это, кроме военного эффекта, вызовет справедливые издержки польского населения на общее дело борьбы с немецкими оккупантами и приведет к тому, что полякам (вероятно, подразумеваются не все польские организации, а только АК и НСЗ. – А. Г.) не удастся полностью сохранить свои силы»^[1142].

Обратим внимание на то, что жизни мирных граждан, которые, как точно предполагал Пономаренко, нацисты заберут в ответ на деятельность красных партизан, названы главой ЦШПД «справедливыми издержками». Добавим, что действия центрального и республиканских штабов партизанского движения в 1943 г. позволяют утверждать: предложения Пономаренко в отношении развития диверсионной борьбы в Польше были в целом приняты.

Да и после окончания периода оккупации подобной мотивации не стеснялся командир одного из диверсионных отрядов действовавшего на Киевщине соединения им. Чапаева Анатолий Янцелевич в рассказе сотруднику отдела пропаганды ЦК КП(б): «Мы решили сделать операцию в Ходорове (сейчас – Мироновский район Киевской области. – А. Г.). Нам необходимо было там нарушить связь, уничтожить склады зерна и продовольствия, не считаясь с тем, что население могут расстрелять за немцев. В другом селе мы могли бы этого не делать. Но это село находится в дачной местности, население занималось там спекуляцией, активно сотрудничало с немцами, мы с ним не посчитались. Мы решили, что если и пострадает часть невинного населения, то в основном, оно помогало немцам, там было много кулаков, нетрудовых элементов»^[1143]. Нападение на Ходоров было проведено в ночь с 6 на 7 июня 1943 г., в операции участвовало 25 человек.