Текст книги "Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944"

Автор книги: Александр Гогун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)

Однако в железнодорожных перевозках Вермахта эшелоны с личным составом и техникой составляли незначительную часть. В основном по железным дорогам транспортировали продовольствие, стройматериалы, боеприпасы, фураж, различное военное снаряжение, вооружение, медикаменты, горюче-смазочные материалы и т. д. и т. п. Не будем забывать и о значительных гражданских перевозках: сельхозпродуктов, сырья, оборудования и т. д. Таким образом, даже если бы партизаны при каждом подрыве локомотива уничтожали эшелон полностью, то в большинстве случаев погибало бы менее 10 человек – техперсонал товарного (грузового) поезда и в ряде случаев охрана.

Но даже если представить, что все без исключения поезда, подорванные партизанами, были заполнены людьми, то все равно достигнуть такого результата – 40 человек – при каждом подрыве едва ли возможно. Повреждение локомотива не всегда ведет к крушению даже одного вагона, тем более – поезда. А железнодорожная катастрофа, выразившаяся в крушении пассажирского поезда, далеко не всегда сопровождается жертвами, тем более десятками жертв.

Добавим также, что для того, чтобы разрушить локомотив, т. е. большую машину весом в десятки тонн, недостаточно, например, противопехотной мины. Даже просто повредить паровоз, вызвать его схождение с рельсов и тем более схождение с рельсов следующих за ним вагонов – тяжелая задача. Ковпак вспоминал, что на рубеже 1942–1943 гг. на Полесье Сумское соединение встретилось «с белорусскими партизанами соединений т.т. “Комарова”, “Бати” и другими… Когда они рассказывали о своей работе, что они сотни эшелонов пустили под откос, мною был задан вопрос: “Сколько вы ложите тола в заряд, чтобы подорвать эшелон?” Они ответили: “4 килограмма”. Ответ наш им был таков: “Разрешите вам не поверить, что столько эшелонов вами пущено под откос. Факты: мы много сотен километров прошли, в том числе и территорию вашей деятельности, и нигде не обнаружили ни одного эшелона, даже не встретили ни одного колеса, что бы говорило о фактах вашей диверсионной работы”. Мы категорически опровергли, что 4 кг могут вывести из строя эшелон, т. к. это немыслимо в зимнее время. Нами это было проверено, и перед лицом всего соединения продемонстрировано, что именно 4 килограмма тола в состоянии вырвать кусок рельсы длинной до 0,5 метра и в зимних условиях эшелон спокойно проходит без крушения. Чтобы не втирать очки руководящим органам, посоветовали им ложить в заряд не 4 килограмма, а 8 килограммов…»^[545]

При этом многие попытки диверсий немецкой стороной срывались. Например, по сведениям немцев, в июне 1943 г. в РКУ «в 160 случаях попытки подрывов предотвращены: найдены мины или группы диверсантов были отогнаны»^[546].

Конкретные результаты диверсионной деятельности партизан на железных дорогах видны на примере многочисленных отчетов различных оккупационных структур.

Сводка СД со всей территории СССР, датированная 5 июня 1942 г., описывает события в Украине за один месяц: «В зоне ответственности Житомир на перегоне после Фастова были удалены гвозди и шурупы из железнодорожного полотна, из-за чего локомотив и 4 вагона сошли с рельс… В зоне ответственности Николаев сошли 20.5.1942 г. с рельс несколько вагонов, причем несколько военнослужащих Вермахта было ранено. Вредители, 13 человек, в том числе предполагаемый руководитель группы, были арестованы»^[547].

А вот то же сообщение СД, и, что важно, о поезде, перевозившем людей: «22.5.42 железнодорожные пути между Здолбуновым и Киевом были взорваны: поезд, транспортировавший войска, сошел с рельс, сообщается о примерно 5–8 убитых, 25 раненых, в том числе тяжелораненых»^[548].

Север Сумщины: «25.8 [1942] в 11 часов наехал на мину поезд Шостка – Глухов… Людям вреда не причинено, только имуществу. (…) 31 авг[уста] 1942… В 6 часов утра 6 км севернее Конышевки поезд наехал на мину. Рельсовые пути и локомотив были повреждены»^[549].

На железной дороге Шепетовка – Новгород-Волынский 9 июня 1943 г. «транспортный поезд… наехал на мину и сошел с рельс -3 солдата погибли»^[550].

В сводке с правобережья Украины перечисляются «наиболее значимые нападения», совершенные в генеральном комиссариате «Житомир» в сентябре-октябре 1942 г.: «30.9.42 особый поезд президента дирекции имперских железных дорог в Киеве примерно в 2 км западнее города Лугины [Житомирской области] наехал на мину. 11.10.42 на перегоне Винница – Казатин был спущен с рельс поезд-лазарет. В этот же день на отрезке Копщевичи – Старушки (сейчас – Петри-ковский район Гомельской области Белоруссии) поезд наехал на мину, причем паровоз и 16 вагонов сошли с рельс и машинист был убит. 16.10.42 сошел с рельс поезд с бензином с 29 вагонами на участке Житомир – Фастов. 21.10.42 на участках Копщевичи – Старушки, Птичь-Коршевка [БССР] и Цвиахель (т. е. Новгород-Волынский. – А. Г.) – Шепетовка поезда наехали на мины. 23.10.42 на отрезке Коростень – Олевск поезд наехал на мину, вследствие чего сошли с рельс локомотив и 4 вагона. Машинист был убит и 3 железнодорожных служащих ранены… 28.10.42 курьерский поезд [около города] Ель-ска (сейчас – Гомельская область Белоруссии) с силами – 2 жандарма, десять латышских солдат и 20 членов охранных команд – 25 км к западу от Ельска подвергся нападению бандитов, численностью от 200 до 250 человек. При этом были убито 2 жандарма, 24 членов охранных команд и гражданских лиц»^[551].

Обратим внимание: даже в перечне самых важных диверсий на железных дорогах 8 из 9 подрывов поездов привели к 2 смертям и трем ранениям. Одно нападение из этих 9 – когда партизаны не просто подорвали поезд, а после этого провели нападение крупными силами на весь состав, – привело к гибели 26 человек. А такой вариант действий для советских отрядов был редкостью.

УШПД оценивал диверсионную деятельность партизан по количеству подорванных, а не разгромленных эшелонов. К тому же боеприпасы, особенно в 1943–1944 гг., были слабым местом украинских партизан. Поэтому диверсионная группа, как правило, заложив мину, отходила на почтительное расстояние от места подрыва и потом на поезд не нападала, а то и вообще, не дожидаясь взрыва, возвращалась на базу. И даже если выводить общую статистику из этих приведенных выше наиболее успешных диверсионных действий партизан Правобережья осени 1942 г., то в среднем партизаны убивали 3 человека при подрыве одного поезда.

Однако при оценке эффективности диверсий на коммуникациях важен не только учет прямых результатов подрывов – убийств людей, порчи железнодорожного полотна и подвижного состава. Диверсии замедляли пропускную способность дорог, т. к. рельсы и насыпи, разрушаемые или повреждаемые мосты и железнодорожное оборудование необходимо было чинить. Но еще важнее было то, что железнодорожники примерно с весны 1943 г. существенно снизили скорость движения поездов, чтобы свести к минимуму повреждения паровозов и вагонов при крушениях и авариях, вызванных взрывами партизанских мин.

Немцам несколько удалось снизить количество жертв при авариях. Ситуация весны 1943 г., Правобережье Украины: «Ночью с 4 на 5.5 на участке Житомир – Цвиахель (т. е. Новгород-Волынский. – А. Г.)… поезд наехал на мину и понес повреждения. (…) На железнодорожном перегоне Житомир – Байахель (? – А. Г.)… взорвались мины, причем в одном случае 1 вагон сошел с рельс. (…) На перегоне Житомир – Фастов… поезд наехал на мину и был обстрелян»^[552]. О людских потерях не сообщалось.

Даже подрыв поездов, перевозивших людей, не приводил к очень большим жертвам. В бандеровском отчете с территории Львовской области указывается: «31.5.44 за Олешичами заминировали пассажирский поезд, причем 7 человек убитых, много раненых»^[553].

Самая крупная железнодорожная диверсия, результаты которой были найдены автором в немецких документах, касающихся Украины, относится к марту 1944 г.: «В 27 км западнее Жмеринки 1 поезд-лазарет наехал на мину. 59 убитых, 200 раненых»^[554]. Речь идет об экстраординарном случае, попавшем в недельную сводку генштаба Вермахта, описывающую партизанские действия на всей территории СССР.

Что же касается общего количества поездов, подорванных партизанами НКВД УССР – УШПД, то, к сожалению, точно определить его невозможно. Соответствующих обобщающих сведений в немецких архивах, очевидно, не сохранилось. Наиболее надежным источником на настоящий момент является работа бывшего начальника транспортной службы Вермахта Ханса Поттгиссера «Германские железные дороги в Восточном походе». Согласно его данным, в 1942 – 1943 гг. партизаны на всей территории СССР повредили примерно 6400 паровозов и повредили или уничтожили примерно до 20 тыс. вагонов^[555]. К сожалению, в указанной работе данные за первую половину 1944 г. отсутствуют. Если для показателей первой половины 1944 г. взять среднемесячные показатели 1943 г., то получится, что за 1942–1944 гг. диверсанты всех ведомств на всей оккупированной территории СССР повредили или разрушили около 9000 локомотивов. По сведениям же ЦШПД, широко введенным в научный оборот, партизаны устроили свыше 20 тыс. крушений поездов^[556], т. е. в 2,2 раза меньше. Перенеся то же самое соотношение на данные УШПД, получим около 2300 подорванных паровозов и на территории Украины в 1941–1944 гг. Поскольку эта цифра является не подсчетом, а экстраполяцией, настаивать на ее точности нельзя.

Такое количество поврежденного подвижного состава в любом случае являлось ощутимым ударом по тылам Вермахта. Потери же личного состава были сравнительны невелики. Согласно данным того же Поттгиссера, на территории, подотчетной Минскому имперскому управлению путей сообщения (Белоруссия), с 1942 г. по 31 марта 1944 г. в ходе нападений партизан на железные дороги было убито 158 немецких железнодорожников и 1073 солдат, ранено 1212 немецких железнодорожников и 3670 солдат^[557]. Поттгиссер довольно высоко оценил именно партизанскую борьбу: «Потери личного состава железных дорог были больше, чем от воздушных налетов и [не вызванных диверсиями] железнодорожных катастроф на востоке, вместе взятых»^[558]. Однако, если брать сугубо безвозвратные потери от операций «народных мстителей», то они составят один батальон за более чем 2 года войны, или до 2 полков санитарных потерь. И это во всей Белоруссии. Очевидно, что в Украине потери немцев были меньше, т. к. и партизан в УССР было значительно меньше.

Косвенно такие скромные цифры подтверждаются и количеством восстановленных локомотивов. К сожалению, точные цифры опять отсутствуют, но в работе Поттгиссера есть два показательных примера: за сентябрь 1943 г. на всей оккупированной территории СССР было повреждено 649 локомотивов, «из них 357 так сильно, что их для ремонта пришлось везти на родину [в Германию]»^[559]. Это означает, что остальные 45 % чинили или оставляли на месте. За весь 1943 г. «на востоке» было тяжело повреждено 5250 локомотивов, из них «до 80 локомотивов (т. е. всего 1,5 %. – А. Г.) лежали со значительными повреждениями, понесенными от взрыва, под откосами путей»^[560]. Вероятно, какая-то часть приведенных в состояние полной негодности локомотивов все же доставлялась в депо, но в любом случае приведенная статистика выглядит так, что подавляющее большинство паровозов, подорванных партизанами, подлежало ремонту и восстановлению – обычно довольно быстрому. Следовательно, данная статистика подтверждает приведенные выше примеры из сообщений немецких тыловых структур о скромных результатах подрывов подвижного состава железных дорог. Лишь малая часть даже удавшихся диверсий приводила к масштабным крушениям поездов и значительным людским жертвам.

Суммируя приведенные сведения, можно полагать, что украинские партизаны сумели в годы войны повредить от 2 до 3 тыс. паровозов и примерно 5-10 тыс. вагонов. Представляется, что в ходе этих диверсий погибло от 1 до 3 тыс. и было ранено от 3 до 10 тыс. солдат и офицеров противника, железнодорожников и гражданских лиц.

Приведем для сравнения данные о крушениях, устроенных английскими спецподразделениями совместно с силами французского Сопротивления в оккупированной Франции. К сожалению, не ясно, насколько достоверными источниками пользовался британский исследователь, однако какие-то сведения лучше, чем никаких: «В период между июнем 1943 года и маем 1944 года было уничтожено или повреждено 1822 локомотивов, 200 вагонов, а 1500 [вагонов] получили серьезные повреждения»^[561].

Можно добавить, что на железных дорогах оккупированных немцами территорий СССР на 1 января 1943 г. работало 111 899 немцев и 633 935 представителей местного населения, в Украине же доля местных рабочих и служащих железнодорожного транспорта вообще достигала 88,5 %^[562]. Таким образом при масштабной, кропотливой и успешной агентурной работе советской стороны, в том числе партизан, среди работавших на немцев граждан СССР, ущерб коммуникациям Вермахта мог бы быть значительно выше.

* * *

Любой исследователь сталкивается с сильным разрывом между данными УШПД и тем, что говорят об эффективности деятельности партизан немецкие источники. Приведем сведения Строкача еще раз: в 1941–1944 гг. только партизанами НКВД УССР – УШПД в ходе боевых действий и диверсий было убито и ранено 464 682 солдата и офицера противника, включая коллаборационистов. Если к этому мы добавим результаты деятельности других ведомств, проводивших борьбу за линией фронта, а также «неорганизованных партизан», то можно вообще получить цифру в полмиллиона убитых и раненых украинскими партизанами (к слову, примерно столько же, сколько в изобиловавшей партизанами Белоруссии). Согласно основывающимся на немецких данных оценкам автора, в ходе атак, диверсий, разнообразных акций партизан и антипартизанской борьбы в Украине в 1941–1944 гг. погибло от 10 до 15 тыс. солдат и офицеров Вермахта, полиции и СС, союзников немцев и коллаборационистов, и примерно в полтора раза больше было ранено. Представляется, что партизаны и УШПД в своих отчетах преувеличили эффективность партизанской борьбы в 10–20 раз. Сами же партизаны, согласно данным УШПД, в 1941–1944 гг. потеряли убитыми и умершими от ран 14 тыс. человек, ранеными 10 тыс. человек^[563] (не считая потерь отрядов ГРУ и НКВД СССР, а также 30 тыс. партизан, «исчезнувших» в 1941–1942 гг.). Причем цифра в 24 тыс. убитых и раненых советских партизан также не окончательная, т. к. партизанские командиры периодически занижали или скрывали данные о потерях в собственных рядах. Примером может служить история Карпатского рейда Сумского соединения, в начале операции насчитывавшего 1900 человек. Согласно отчетным документам ковпаковцев, количество убитых, пропавших без вести и умерших от ран составило приблизительно 430 человек. По спискам же личного состава соединения безвозвратные потери составили 600 человек. При этом из 415 членов и кандидатов в члены компартии в рейде погибло или пропало без вести 130 человек^[564]. В условиях далеко не идеально поставленного в других отрядах ведения документации скрывать потери иногда неплохо удавалось. Таким образом, представляется, что потери немецкой стороны были не больше потерь партизан.

Партизанская, зафронтовая борьба куда более, чем действия регулярной армии, располагает к развитию фантазии у рядовых и командиров, составляющих отчеты о собственных успехах. Конкретный результат схваток и диверсий крайне сложно проверить, а в ряде случаев просто невозможно.

Будем учитывать также, что красные партизаны были частью советской системы, для которой приписки являлись неотъемлемой и важной сущностной характеристикой многих видов отчетности. И это не случайно – в закрытом обществе при отсутствии свободы прессы и необходимости власти регулярно отчитываться перед народом искаженная статистика получает широчайшее распространение в госсистеме.

Поэтому приведем несколько примеров того, как и по каким схемам возникали партизанские приписки.

Довольно буйно красноречие играло у партизан всех уровней. Сложно как-то комментировать следующий фрагмент сообщения начальника 1-го отдела УШПД подполковника Погребенко о ситуации в Ковпаковском соединении: «Коммунисты-партизаны показывают образцы героизма и смелости в борьбе с фашистами: (…)

Боец – Кобяковский Иван Александрович, будучи в разведке с группой партизан, численностью в 7 чел., вступил в бой с отрядом противника количеством в 20 чел., полностью разгромил фашистов, оружие которых доставил в отряд. (…)

Молодой коммунист – боец Терешин (отряд Иванова) в упор расстрелял из своей винтовки 12 фашистов, пытавшихся захватить его живым, и благополучно вышел в расположение своего отряда. Командир группы Хомутин (отряд Иванова) вместе со своей группой во время боя, подпустив гитлеровцев на 25–30 метров, расстрелял в упор из пулемета до 350 фашистов»^[565]. Отчет был составлен на основании донесений самих партизан.

Но и их командир был не всегда честен.

По сведениям Ковпака, нападение Сумского соединения на Лель-чицы в конце ноября 1942 г., стоило жизни 500 немцам и полицейских^[566]. А данные гражданской оккупационной администрации свидетельствуют: с немецкой стороны погибло 80 человек^[567].

Искажали партизаны и партизанские командиры не только абсолютные цифры результатов боевой и диверсионной деятельности, но и качественные показатели собственной эффективности. Например, Сабуров более или менее правдиво информировал УШПД об итогах нападения собственных отрядов на Столин в январе 1943 г. Однако в его донесении, позже вошедшем в отчеты более высокого уровня, утверждается, что партизаны уничтожили «дом отдыха с немецкими офицерами и их женами»^[568]. Между тем убитые в собственных квартирах немцы были не офицерами, а простыми сотрудниками строительной организации Тодт, причем о гибели их супруг соответствующее донесение СД не сообщает^[569].

Спустя полгода о подобном случае, произошедшем в ходе разгрома Давид-Городка 25 июля 1943 г., Судоплатов кляузничал в ЦШПД: «Сабуров доложил т. Строкачу, что во время этого налета убито 139 немецких солдат и местных полицейских. На самом деле убитых до 20 человек. Причем неизвестно, полицейские ли это или жители местечка»^[570].

Вскрываются приписки и благодаря документам разных партизанских отрядов. Например, 23 июня 1943 г. начальник оперативного отдела УШПД Владимир Соколов отправил командиру Черниговского соединения Николаю Попудренко гневную радиограмму: «По донесению Салая (командира дислоцировавшегося рядом Полтавского соединения. – А. Г.), истреблено всего 114 фашистов, а не 780, как указываете вы»^[571]. Не исключено, что и М. Салай преувеличил число немцев, уничтоженных двумя соединениями в ходе совместной операции по разгрому райцентра, но даже в этом случае донесения двух командиров о результатах одного и того же боя разнятся всемеро.

Нередко один и тот же партизанский командир с течением времени изменял показания о своих подвигах. Например, Сидор Ковпак, отчитываясь о штурме Делятина и бое около с. Белые Ославы, 12 августа 1943 г. в радиограмме № 200 в УШПД количество убитых немцев и венгров оценил в 125 человек (при 70 убитых партизанах). А согласно составленному позже обобщающему оперативному отчету Сумского соединения, в этом бою погибло уже свыше 500 солдат и офицеров противника^[572].

Сводка аппарата Эриха Коха в восточное министерство информирует нас о том, что на территории рейхскомиссариата за май-июль 1943 г. было совершено 1009 нападений на железные дороги^[573]. (На тот момент основная часть партизан УШПД была переведена с Левобережья на территорию РКУ. А та диверсионная деятельность, которую весной-летом 1943 г. вели подчиненные Строкача на землях Украины, не входящих в РКУ, вряд ли превышала суммарное количество диверсий, проведенных в РКУ диверсантами иных ведомств, и на севере РКУ отрядами БШПД.) По сведениям оперативного отдела УШПД, основанным на донесениях самих партизан, за указанные три месяца количество подорванных эшелонов составило около 600^[574]. Если на тот момент статистика подрывов партизанами и искажалась, то, вероятно, не сильно: результат в один подорванный эшелон на две заложенные мины или попытки подрыва в тех условиях был вполне достижим.

Причем, по данным немцев, партизаны в мае совершили 312 нападений на железные дороги, в июне – 315, и в июле – 385, т. е. с мая по июль этот показатель вырос не сильно – на 22 %. Согласно же сведениям оперативного УШПД, количество подорванных локомотивов за этот же период увеличилось ровно втрое. Вероятнее всего, на ужесточившиеся летом 1943 г. требования Строкача подрывать как можно больше эшелонов партизаны ответили не только реальным ростом показателей, но и увеличением числа «бумажных диверсий».

Не случайно 3 августа 1943 г. командир отряда им. Сталина Черниговско-Волынского соединения, опытный диверсант Григорий Балицкий сделал запись в своем дневнике: «Получил радиограмму от тов. Федорова. “7 батальон [нашего соединения] уничтожил 19 поездов. Федоров-Дружинин”… Спрашивается, где он мог уничтожить 19 поездов, когда дорога Ковель – Сарны почти не работает, днем поезда ходят, а ночью вообще никакие поезда не ходят? Спрашивается, где же 7 батальон уничтожает поезда?»^[575]

Спустя пару дней, 5 августа 1943 г. Строкач дал за линию фронта раздосадованную радиограмму: «Всем командирам соединений и отрядов. Имеются случаи донесений о крушениях поездов, которые агентурными данными и сообщениями соседних отрядов опровергаются. Предупреждаю под личную ответственность командиров и комиссаров соединений и отрядов: сведения должны быть проверены и правдивы. Виновных за ложные донесения строго наказывать. Исполнявший отряд – при возможности фотографируйте крушение»^[576].

Очевидно, приказ особенного действия не возымел. Ровно через месяц командиры двух партизанских соединений Ровенщины Василий Бегма и Иван Федоров, обиженные действиями своего коллеги Алексея Федорова, пожаловались Хрущеву и Строкачу на то, что последний присваивает в собственных отчетах результаты диверсий их подчиненных и партизан отрядов РУ ГШ КА: «Все подрывные группы, действующие на железных дорогах Брест – Ковель, Брест – Пинск, Ковель – Сарны, никакого отношения не имеют к [Алексею] Федорову, но он берет на учет все взрывы на этих дорогах и сообщает [в] Москву, как подрывы его отрядов. Такое поведение не более, как обман правительства»^[577].

Вскоре и автора этой жалобы, опытного партократа, УШПД поймал на лжи. О результатах одной из операций, в которой участвовало около 1000 человек, Бегма так донес в Украинский штаб: «В результате шестичасового боя с противником заняли всю северную часть города [Ракитно], вплотную до [железнодорожной] ст[анции] Ракит-но. Разбили несколько станционных построек, порвали до 2 км ж. д. полотна, вывели из строя водокачку». Разведотдел УШПД оценивал этот бой куда более сдержанно: «Это сообщение Бегмы является очковтирательством… О готовившейся операции из-за полного отсутствия конспирации в соединении снова знало население. Единого командования различными отрядами не было. Когда немцы открыли огонь, бойцы растерялись, командиры начали обсуждать чуть ли не голосованием, идти ли вперед, или отойти. В результате большинство бойцов отошли по болоту, бросая вооружение и имея потери. Водокачку ст. Ракитно никто из строя не выводил. Когда диверсионные группы стали рвать полотно, то из-за их неправильной расстановки и слишком большого числа групп среди диверсантов были раненые от своих же мин… Операция окончилась полным провалом и напрасной тратой боеприпасов»^[578].

Преувеличивали партизанские командиры и результаты борьбы против УПА. Например, согласно рассказу комиссара Каменец-Подольского партизанского соединения Игната Кузовкова о бое с УПА около с. Теремно в конце июля 1943 г., во время этой операции националисты бросили против четырехсот партизан 10 000 человек, в ходе атак потеряв 250 человек убитыми и 550 ранеными^[579]. Это чистая фантастика, поскольку вся УПА на тот момент насчитывала около 10 тыс. человек, а в указанной операции участвовало только 2 куреня (батальона) УПА, всего примерно 1000 человек. Этот бой УПА выиграла, а потерять 80 % состава и при этом победить невозможно. К сожалению, не сохранилось отчета со стороны УПА о той же операции, но сохранились воспоминания, согласно которым повстанцы потеряли «девятнадцать убитых и свыше пятнадцати раненых»^[580]. Сами партизаны, по сведениям националистического мемуариста Скорупского, потеряли 54 человека убитыми (включая поляков из дружественного красным соседнего полупартизанского лагеря) и несколько человек пленными. По словам же Кузовкого, потери красных были совсем незначительные: «6 убитых, 6 чел. раненых, все они выздоровели, ни один не умер».

В борьбе с приписками в 1943–1944 гг. Строкач ограничивался посылкой гневных радиограмм в отряды. Никакой проверки реальных результатов боев и диверсий своих подчиненных предпринято не было. Это наводит на мысль, что Строкач довольно спокойно относился к разгулу фантазии своих подчиненных, возможно, потому, что сам составлял отчеты для руководства, в которых стремился на конкретных цифрах показать себя талантливым организатором и руководителем.

Но и у Строкача было как непосредственное начальство, так и просто командование, стоящее выше него в советской системе власти. Один из заместителей Сталина Георгий Жуков, видя, что в 1943

1944 гг. Вермахт хоть и отступал, но удерживал фронт, засомневался в том, что сообщения партизан о многих тысячах разбитых поездов соответствуют действительности. Поэтому Военный совет 1-го Украинского фронта, после изгнания немцев с большей части территории Украины, совместно с УШПД провел проверку результатов деятельности партизан. Поскольку проверяемые сами были привлечены к данному «исследованию», инспекция показала, что «действительное количество произведенных партизанами крушений на железных дорогах в среднем было больше на 30 %, чем числится по сводкам Украинского штаба…»^[581] Позже Строкач объяснил наличие неучтенных успехов диверсионной деятельностью РУ ГШ КА, армейских групп,

НКГБ СССР, подпольщиков и «вневедомственных» партизан. Для того чтобы эффективнее воздействовать на сознание Жукова, к своей докладной записке начальник УШПД приложил несколько впечатляющих фотографий крушений, совершенных его подчиненными. В итоге данные УШПД были направлены Верховному главнокомандующему, а позже вошли в научные работы, советские и в ряде случаев даже в постсоветские школьные учебники истории.

3.3. Террор

Озаглавив настоящий раздел, исследователь обязан определить террор, отделив его от боевых действий партизан. В данной работе понятие «террор» трактуется довольно широко: убийство или причинение тяжелого физического ущерба невооруженным людям, не оказывающим сопротивления. Например, уничтожение и ранение в бою солдата Вермахта, полицая или бойца УПА являлось не террором, а результатом ведения боевых действий. Целенаправленный расстрел тех же самых людей, находящихся в плену, уже квалифицируются в представленной монографии как репрессии. То же самое относится, в частности, к убийствам и даже ранениям сельских старост, подпольщиков ОУН, членов их семей.

Поместив террор в категорию основных направлений деятельности партизан, сделаем одну оговорку. Если едва ли не любые диверсии красных в отношении хозяйственных объектов или на коммуникациях, а также их бои с врагами вызывали одобрение НКВД УССР – УШПД и Кремля, то в отношении партизанских репрессий так однозначно сказать нельзя.

Террор, проводившийся красными партизанами в 1941–1944 гг., можно разделить на 3 вида (категории): репрессии, устраивать которые зафронтовые руководящие центры прямо приказывали, террор, который допускался со стороны Центра, и, наконец, репрессии, в той или иной степени запрещаемые военным и политическим руководством партизан. Однако это деление весьма условно. При оценке роли зафронтового руководства в партизанском терроре, а также в иных разнообразных проявлениях «инициативы на местах» часто не учитывается тот простой факт, что попустительство является одним из проявлений человеческой воли.

«В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия»^[582].

Те же самые слова Сталин произнес в своем радиообращении 3 июля 1941 г.^[583]

Установки Кремля спускались вниз представителями среднего уровня власти.

21 июля 1941 г. в директиве начальника охраны войскового тыла Юго-Западного фронта приказывалось: «Одновременно с организацией диверсионных групп, подбирать наиболее опытных агентов и осведомителей». Одной из задач этих проверенных сотрудников было «выявление приверженцев и пособников германского фашизма в его войне против СССР. Перед более смелой и решительной частью этой агентуры поставить задачу: поджег имущества, а при возможности физического уничтожения пособников германского фашизма»^[584].

В приказе НКВД УССР 30 ноября 1941 г. цели определялись уже более конкретно: «Немецкие захватчики… в сельских местностях назначают старост, старшин и полицейских, в городах и городских поселках – председателей горуправ, бургомистров, комендантов, начальников полиции и других чинов… Деятельность этих фашистских ублюдков проходит совершенно безнаказанно с нашей стороны.

Наши органы. не уделяют достаточного внимания истреблению местной фашистской администрации…

Приказываю:

1. Немедленно организовать систематическое повсеместное, и прежде всего в ближайшем тылу противника, истребление фашистской администрации и их имущества, особенно старост, бургомистров, руководителей полицейских органов и агентуры гестапо.

2. Использовать для этих целей все имеющиеся в нашем распоряжении и изыскать новые дополнительные агентурные возможности.

Широко использовать для этих целей партизан, диверсионные группы и разведагентуру наряду с выполняемыми ими другими задачами.

3. Из числа имеющейся агентуры всех отделов и управлений, а равно за счет новых вербовок создать специальные тергруппы численностью три-пять человек для выполнения заданий по истреблению фашистской администрации…»^[585]

30 ноября 1941 г. Вермахт находился у стен Москвы и Ленинграда, а Киев был уже тыловым городом Третьего рейха. При этом НКВД УССР приказывал не проводить, например, диверсии на коммуникациях, чтобы затормозить продвижение германских войск, и даже не нападать на немецкие части с целью их отвлечения от действий на фронте. Приоритетом значилось истребление коллаборационистов. Важным моментом является также указание на уничтожение имущества лиц, сотрудничавших с нацистами: очевидно, что в результате таких действий должны были страдать и члены семей «предателей». Речь идет о применении принципа коллективной ответственности, присущего советской репрессивно-карательной системе.