Текст книги "Сталин. По ту сторону добра и зла"

Автор книги: Александр Ушаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 85 (всего у книги 90 страниц)

Прекрасно понимая, что Абакумов не пойдет с ними ни на какую сделку, друзья по несчастью ломали голову, как им отделаться от могущественного министра. При этом сыграть надо было на чем-то таком, что заставило бы Сталина самого убрать Абакумова, которому он пока еще всецело доверял. Теперь же, имея на руках письмо Рюмина, далеко не сладкая парочка даже не сомневалась, что Сталин клюнет на их уловку. Ведь они били в самое больное место и без того подозрительного вождя: заговору против него.

Когда Маленков вручил Сталину письмо Рюмина и доложил ему о странном поведении министра, Сталин затребовал к себе его личное дело и задумался. И, как говорили знающие его люди, он даже был огорчен. Сказывался возраст и болезни, практически он остался один, и вот теперь вместо преданного ему душой и телом министра МГБ он получил предателя!

Вполне возможно, он и сомневался. Но только до тех пор, пока ему «заботливо» не преподнесли письмо Тимашук, писавшей о врачах-вредителях еще несколько лет назад. Уж очень она вписывалась в сложившуюся политическую ситуацию. Щербаков, Куйбышев, Горький и, наконец, Жданов... Все эти теперь уже выдающиеся люди и истинные сыны партии пали от рук подлых убийц в белых халатах. Ну а раз так, то разобраться с подлыми наймитами империализма и тем, кто их прикрывал, надо было по полной программе.

Ярости Сталина не было предела: призванный им охранять его человек на самом деле оказался предателем! А в том, что это был заговор, Сталин уже не сомневался. В распоряжении Абакумова находились токсилогические лаборатории. А от ядов до врачей был всего один шаг... Он позвонил Абакумову и сообщил ему, что находится под домашним арестом, за которым очень быстро последовал арест настоящий. Взяли и возглавлявшего лабораторию Майрановского, и еще несколько заместителей Абакумова арестовали. Были среди них и евреи.

Одновременно Берия решил разобраться и с помощниками Сталина Поскребышевым и Власиком. И, вполне возможно, дело было не только в личной ненависти, которую испытывали друг к другу эти люди. И если Берия, который чувствовал сгущавшиеся над ним тучи, и на самом деле собирался убить Сталина, то прежде всего ему надлежало прогнать с его двора двух сторожевых псов.

Были у него и личные счеты к Власику. Ведь это он приложил к опале Берии руку и на вопрос вождя, кто повинен в плохой работе госбезопасности, с прямотой римлянина ответил, что за развал работы всю ответственность несут Лаврентий Павлович и его ставленники Меркулов и Кабулов. «В результате этого разговора... – писал в своих воспоминаниях Власик, – Сталин тут же, при мне, позвонил Маленкову и распорядился освободить Берию от руководства МГБ, оставив на руководящей работе в МВД. Этот разговор со Сталиным происходил в присутствии только Поскребышева. Каким-то путем все стало известно Берии».

В 1947 году между временщиками вспыхнула новая ссора. На этот раз из-за дачи Берии, на которой бдительный Власик обнаружил расхищение «государственного имущества». Правда, на самого Лаврентия Павловича он так и не замахнулся, а вот начальника его личной охраны Саркисова потребовал отдать под суд.

Однако Берия не только отстоял Саркисова, но и нанес ответный удар, арестовав коменданта ближней дачи Федосеева, который признался, что его непосредственный начальник Власик имел намерение... отравить Сталина! Обвинение было настолько глупым, что Сталин сам допросил Федосеева, и тот рассказал, как из него выбивали показания резиновыми дубинками. Дело передали Абакумову, а проигравший очередной раунд Берия... продолжил сбор компромата на Абакумова. Только на этот раз вместе с Серовым.

В этой книге мы уже много раз упоминали имя человека, который оставил столь неоднозначный след в истории сталинского времени. И надо сказать несколько слов о том, кем же на самом деле был этот самый Лаврентий Павлович Берия, которого, как поговаривали знающие люди, побаивался сам Сталин. И добавляли: проживи Сталин еще год, и Берию расстрелял бы не маршал Конев, а кто-нибудь из его же бывших подручных.

Лаврентий Берия родился 29 марта 1899 года в селе Мерхеули в Абхазии в семье крестьян. Он отличался прекрасными способностями и тягой к учению, получил специальность архитектора-строителя. В марте 1917 года он вступил в партию большевиков и стал выполнять весьма деликатные задания в... азербайджанской контрразведке. В 1926 году он уже был заместителем председателя Закавказского ЧК. «По характеру, – вспоминал Берию хорошо знавший его Меркулов, – он был очень крутым, жестким, грубым и властным человеком, не любившим делить власть с кем-нибудь». Но в то же время было в нем нечто, что, по словам невестки Микояна, привлекало всех тогда «своей внутренней силой, каким-то неясным магнетизмом, обаянием личности...»

В 1931 году Берия возглавил Закавказское ГПУ, и Серго Орджоникидзе устроил ему встречу со Сталиным. Он стал вторым секретарем Закавказского крайкома, а затем, вопреки желанию местных партийцев, вторым секретарем Заккрайкома. С отдыхом Сталина в Абхазии связана одна из самых таинственных историй в их отношениях. Ведь именно там на Сталина было совершено покушение, и Берия с криком «Защитим вождя!» прикрыл собой Сталина.

И как тут не вспомнить Гиммлера, собственной грудью защищавшего Гитлера во время знаменитого покушения на фюрера в машине, устроенного самим рейхсфюрером.

А вот кто и зачем стрелял в Сталина, так навсегда и осталось тайной, поскольку лежавший на берегу с пулеметом в руках человек был в буквальном смысле этого слова растерзан охранниками. Что само по себе странно. Непонятно, почему стрелявший в Сталина человек не стал отстреливаться (да еще с пулеметом!) и почему его не взяли живым и не привязали к какой-нибудь троцкистско-зиновьевской подпольной организации.

Не известно, поверил ли в это покушение сам Сталин, а вот Берия ему, очевидно, понравился. И вряд ли он приблизил его к себе лишь потому, что тот был грузином. Землячество для Сталина не играло никакой роли. Да и какие могли быть земляки в большой политике, где имелись только цели. И примеры тех же Орджоникидзе и Енукидзе, которых Сталин без особого сожаления отправил в мир иной, лишний раз подтверждают это правило.

И если что и привлекало Сталина в Берии, так это его полнейшая беспринципность и жестокость. Хотя нельзя было отрицать и другие его таланты, прежде всего прекрасные организаторские способности. Ну а его моральные качества и то бытовое разложение, в котором его обвиняли, Сталина мало волновали. Да и и какая у него могла быть мораль...

Сталин не собирался крестить с Берией детей и намеревался использовать его так, как он всегда использовал людей в своих собственных интересах. Тем более что Берия был «человеком со стороны», что должно было внести определенное напряжение в его окружение. И таинственная история с умершим после обеда у Берии главой Абхазии Нестором Лакобой лишний раз доказала Сталину, что он не ошибся.

Лакоба не пожелал покидать родную Абхазию и не откликнулся на предложение одно время симпатизировавшего ему вождя занять кресло Ягоды. Отказываясь от поста главного чекиста страны, он, в сущности, отказывался от великой чести (и великого несчастья) работать с вождем. В чем, возможно, и была истинная причина отказа Лакобы, прекрасно понимавшего, в какое пекло собирался бросить его Сталин. И чего тот, конечно же, не мог забыть.

И как знать, не пошел ли Берия навстречу Сталину, зная его нелюбовь к самостоятельному Нестору, прошептавшему перед смертью: «Отравил меня проклятый Лаврентий...» Хотя вряд ли сам Сталин дал указание покончить с ненавистным ему Лакобой столь средневековым способом. Чего-чего, а средств для отправки человека в мир иной у него хватало. Особенно если учесть, что вовсю шли массовые чистки в партийных организациях Грузии, Азербайджана, Армении, Средней Азии и той же Абхазии. А вот его версию о том, что Лакоба заговорщик и контрреволюционер, поддержал. За что и был расстрелян его сын. Вполне возможно, что Берии удалось убедить вождя в том, что Лакоба замешан в покушении на него. Чего, зная Сталина, было вполне достаточно.

И все же своим возвышением Берия был обязан не только той тайной игре, которую он, конечно же, вел. И если верить возглавлявшему Госплан Н.К. Байбакову, то, по большому счету, завоевать доверие Сталина можно было только делами. А вот как раз эти самые «дела» Берия умел выдавать на гора как никто другой. И не кому-нибудь, а именно Берии Сталин поручил столь деликатное дело, как тайные переговоры с Гитлером осенью 1941 года.

Было ли это так на самом деле? Ведь свидетельствовал об этом только Г.К. Жуков, который якобы слышал, как Сталин давал указания Берии у себя на даче после киевской трагедии выяснить возможность заключения мира с немцами.

Конечно, подобное могло иметь место. Особенно, если вспоминать, в какой прострации Сталин пребывал после начала войны. Да и не впервые мир с немцами мог спасти СССР, и Сталин прекрасно помнил, какие баталии разыгрались в партии весной 1918 года при обсуждении Брестского мира. И каким бы позорным этот мир ни казался, Ленин сумел навязать его партии.

Но, с другой стороны, рассказ Жукова кажется, мягко говоря, странным. По словам маршала, он вошел в комнату Сталина, и тот, не заметив его появления, продолжал говорить с Берией.

Прежде всего не совсем понятно, каким таинственным образом Жуков смог появиться в комнате Сталина (для этого он должен был войти к нему без доклада, чего не могло быть в принципе). Да вряд ли бы Сталин стал говорить о таких судьбоносных для страны решениях по телефону. Хотя, как уверяет П. Судоплатов, он не только получил от Берии (т.е. от Сталина) приказ установить контакты с немцами через болгарского посла, который являлся агентом НКВД, но и беседовал с ним. Правда, дальше разговоров дело так и не пошло.

О том, насколько Сталин ценил Берию, говорит и то, что именно его он направил в тяжелое лето 1942 года на Кавказ, где мучился командовавший

Северо-Кавказским фронтом Буденный. Берия прямо заявил Сталину, что «малограмотный» маршал провалит любое дело, и тот был снят с должности. Но все это будет потом, а пока Сталин снова простил Берию после того, как тот застрелил первого секретаря ЦК Армении А. Ханджяна прямо у него в кабинете. Ну а затем объявил его врагом народа, что повлекло за собой многочисленные аресты в Армении.

Что там говорить, интересная это штука: сталинская справедливость... Даже не поморщившись, он отправил на смерть Вознесенского только за то, что он позабыл про какую-то совершенно никому не нужную бумагу, и в то же время не осудил преступника. Да, да, именно преступника, и какими бы благими намерениями ни руководствовался Берия, права судить ему не давал никто...

О чем думал Сталин, принимая решение перевести Берию в центр? О том, что это был действительно необходимый ему организатор, умный, изворотливый и жестокий? Или о том, что он вводит в свое высшее общество очередное пугало, с помощью которого будет держать в ежовых рукавицах не только страну, но и ближайших соратников?

Но когда он вдруг заговорил с Ежовым о том, что надо бы «подкрепить НКВД» и «порекомендовал» ему взять себе в заместители Берию, тот, видно, уже хорошо зная, с кем ему придется иметь дело, довольно резко ответил, что такой способный человек, как Берия, достоин лучшей участи и справедливее будет сразу же посадить Лаврентия Павловича в его кресло. Сталину не понравился тон Ежова, и, обдав наркома презрительным взглядом, холодно заметил: «В наркомы Берия не годится, а вот зам из него выйдет хороший!»

Впрочем, такое «повышение» не обрадовало и самого Берию. Он стоял во главе огромной партийной организации и желал видеть себя в ЦК (а еще лучше в Политбюро), а не в каком-то там ведомственном наркомате. Да еще в таком сложном, как НКВД. «Мне нечего радоваться, – откровенно сказал он кинувшемуся его поздравлять Хрущеву, – и вообще было бы лучше, если бы я остался в Грузии!» И дело здесь было не только в явном понижении. Вряд ли его обманывало то дружеское расположение, с каким относился к нему тогда Сталин. Он слишком хорошо знал как саму систему, так и то, как легко сломать себе на ней шею.

22 августа 1938 года Лаврентий Берия стал заместителем Ежова, получив звание комиссара государственной безопасности (генерал армии). А еще через три месяца Берия был назначен наркомом и незамедлительно приступил теперь уже к собственной чистке кадров, которая ни к чему хорошему не привела. По разным причинам из госбезопасности ушли около 8 тысяч опытных работников, а их места заняли «преданные» партии и Сталину и ничего не смыслившие в работе коммунисты и комсомольцы. Именно им предстояло теперь учиться настоящему делу, благо, что Сталин официально напомнил им о разрешении пытать арестованных.

«ЦК ВКП(б), – говорилось в специально принятом постановлении, – разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с разрешения ЦК... ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

И новые сотрудники с превеликой радостью применяли этот «совершенно правильный и целесообразный метод». Без чего их работа теряла всякий смысл. Поскольку никаких шпионов и агентов гестапо в СССР просто не было. Впрочем, под эту марку было сделано и то, что давно уже было нужно сделать – выжечь каленым железом преступность в Москве, что Сталин и поручил Берии. И тот довольно быстро сократил ее до минимума, бросив в лагеря 7 тысяч уголовников и расстреляв более 300 профессиональных преступников.

Сталин был доволен Берией, но так, как хозяин бывает доволен своим трудолюбивым и исполнительным работником. И, судя по всему, подобно всем отправленным им в могилу и лагеря наркомам, Лаврентий Павлович был для него очередной пешкой, которой никогда не суждено пройти в ферзи. О чем вождь и сам поведал на одном из кремлевских приемов, где присутствовал советник германского посольства Хильгер. Утомленный русским гостеприимством, он, в конце концов, отказался поднимать бесконечные тосты.

– А вас никто и не может заставить! – пожал плечами Сталин.

– Даже начальник НКВД? – попытался сострить советник.

Сталин внимательно взглянул на советника и без малейшей иронии ответил:

– За этим столом даже шеф НКВД стоит не больше, чем любой другой!

Как показалось многим, в тоне, каким были сказаны эти слова, сквозила

явная брезгливость. И кто знает, не испытывал ли безжалостно расправлявшийся и с врагами, и с друзьями Сталин презрения к человеку, которому сам же поручал самые грязные дела. Тем не менее в самом начале войны Берия был назначен заместителем Сталина в правительстве. На самом же деле, как, во всяком случае, поговаривали, Сталин отстранил его от руководства госбезопасностью.

Именно тогда НКВД был разделен на два самостоятельных наркомата – госбезопасности и внутренних дел. Во главе НКГБ Сталин поставил В.Н. Меркулова. В начале войны наркоматы снова объединили в НКВД под началом Берии. Но уже в 1943 году его снова разделили, и Берии достался ГУЛАГ.

Почему в столь важной для любого государства системе шли бесконечные реорганизации? Видимо, только потому, что Сталин был не очень доволен ее работой и подыскивал Берии замену. Возможно, это была только видимость, и Сталин просто опасался усиления столь решительного и жестокого человека, каким был Берия. К концу войны Берия стал одним из самых влиятельных людей в стране, и именно ему было поручено заняться атомной бомбой.

Работы с ураном начались еще в начале войны, однако Сталин не очень-то верил во все эти эксперименты. И только после того, как американцы сбросили на Хиросиму и Нагасаки атомные бомбы, он забеспокоился всерьез. Одно дело – донесения разведки, к которым он всегда относился более чем сдержанно, и совсем другое – груды развалин на месте цветущих городов.

Наличие атомного оружия у Америки означало еще и то, что она на какое-то время стала сильнее Советского Союза. А этого Сталин уже не мог вынести. 25 января 1946 года в присутствии Молотова и Берии Сталин встретился с академиком Курчатовым и посоветовал ему вести работы «с русским размахом», пообещав всяческую поддержку. Задача была одна: не считаясь ни с какими затратами, как можно быстрее создать ядерную бомбу. Ответственным за эту работу назначил Берию, которого в марте 1946 года сделал членом Политбюро.

Берия оправдал оказанное ему высокое доверие, и 29 августа 1949 года ядер-ная бомба прошла успешное испытание. Расцеловав Курчатова и Харитона, Берия тем не менее сказал: «Было бы большое несчастье, если бы у вас ничего не вышло!» На великих радостях он позвонил Сталину, надеясь на слова благодарности. Однако тот и не подумал поздравлять его. «Я уже знаю», – ответил вождь и опустил трубку на рычаг.

Благодарность Берия получит позже, и выразится она в специальном постановлении ЦК и Совета министров, которым они «за организацию дела по производству атомной энергии и успешное проведение испытания атомного оружия» наградят его орденом Ленина и Сталинской премией первой степени.

В сентябре Берия приехал к Сталину на Юг с докладом о выполнении задания по Первому комитету (атомные разработки) и показал фильм об испытаниях атомной бомбы. Именно эта встреча, по словам бывшего в курсе всех дел Власика, стала переломной в отношениях Сталина к Берии, и после двух лет довольно прохладного отношения к нему, он снова стал относиться к нему с некоторой долей уважения. Более того, он постоянно повторял, что без Берии никакой атомной бомбы у Советского Союза не было бы. И был прав. Не имели бы мы ни бомбы, ни того влияния в мире, какое Советский Союз игран до 90-х годов прошлого столетия.

Как и все достижения в нашей стране, создание ядерного оружия далось нам дорогой ценой. Жесткость Берии не знала границ, и получавшие от него задания люди, независимо от положения, знали: от успешного выполнения работы зависела их жизнь.

Власику новое приближение Берии не понравилось. При их отношениях ничего хорошего от него ему ждать не приходилось. Особенно он начал волноваться после извлечения письма Тимашук из архива. Ведь именно он проводил расследование в 1948 году и ничего серьезного не обнаружил. Потому и решил первым перейти в наступление и доложить Сталину о процветавшем в Грузии взяточничестве. Было проведено расследование, факты подтвердились, и, к великой радости главного охранника СССР, первого секретаря Грузии Чарквиани, сменил люто ненавидевший Берию Мгеладзе.

И он сделал все возможное для того, чтобы в общем-то совершенно обыкновенные уголовные дела о взяточничестве начали перерастать в политические. По той простой причине, что среди обвиняемых было очень много менгрелов, национальности, к которой принадлежал и сам Берия. Власик с Мгеладзе постарались на славу, и обычные взяточники превратились в государственных преступников, якобы контактирующих с зарубежными спецслужбами.

Как и во многих связанных со Сталиным делах, и здесь есть загадка. В то время как Власик утверждал, что Берия сумел после успешного испытания атомной бомбы восстановить сталинское доверие, Судоплатов даже не сомневается в том, что «менгрельское дело» задумал сам Сталин. При этом он ссылался на будто бы произнесенную Сталиным многозначительную фразу, что необходимо найти «главного менгрела».

И если он подразумевал под этим «главным менгрелом» самого Берию, то все рассказы о новом сближении вождя с Берией не стоят и ломаного гроша. Ну а если к этому добавить еще и то, что в последние месяцы жизни Сталин потребовал, если и не взять Берию под колпак, то установить за ним жесткий контроль, то верить надо, видимо, все же Судоплатову. Тем не менее именно Берии было поручено в самый разгар следствия сделать доклад о 34-й годовщине Октябрьской революции.

Очевидно, Берия нисколько не обманывался на этот счет и, чувствуя настороженность вождя, искал удобный случай разделаться с так подставившим его с «менгрелами» Власиком.

Умело играя на принимавшей уже маниакальные размеры подозрительности Сталина, Берии удалось-таки посеять зерна недоверия у вождя. Весной 1952 года эти самые зерна дали хороший урожай, и Сталин приказал создать комиссию для проверки работы Управления охраны во главе с Маленковым. Тот попросил ввести в ее состав Берию, который и стал главным разработчиком по ведомству Власика.

Уже через несколько дней было установлено, что Власик тратил на содержание дачи совершенно фантастические суммы. Трудно сказать, как, но Берии удалось представить неопровержимые документы и вызвать страшный гнев вождя. 29 апреля 1952 года прослуживший верой и правдой своему Хозяину столько лет Власик был уволен, а в декабре арестован. На первом же допросе он произнес свою самую знаменитую фразу: «Без меня не будет и Сталина!»

За Власиком последовал и Поскребышев, имевший неосторожность заговорить на XIX съезде о неудовлетворительной работе правоохранительных органов. И они очень быстро доказали ему: когда надо, работать они умеют. Казалось бы, Берия победил, но на самом деле он проиграл. И не только потому, что очень уж много близких ему людей были замешаны в «деле врачей» и «менгрельском деле».

Вряд ли особенное впечатление произвели на Сталина и выбиваемые из арестованного Абакумова признания о связях Берии с иностранными спецслужбами. Все это было уже скорее следствием, нежели причиной и естественными для Сталина издержками производства. Для этого он, собственно говоря, и брал Берию.

Истинная же причина такого отношения к Берии была в том, что он уже задумал основательные перемены во всех властных структурах. Для чего уже очень скоро введет в них целую группу мало кому известных в партии людей. И, судя по всему, Берии в них уже места не было, как не нашлось его и для уже раз и навсегда отработанного для Сталина материала в лице Молотова и Ворошилова.

Кто возглавил бы государство и партию, проживи Сталин хотя бы еще год? Это так навсегда и останется тайной. Как останется тайной и то, понимал ли

Сталин обреченность страны с такими лидерами, как Маленков и Микоян, или это все же был своеобразный протест уходившего первым и не желавшего с этим мириться вождем. И надо полагать, что только одна мысль о том, что, когда его не станет, страной будут править Молотов и Ворошилов, выводила его из себя.

5 октября 1952 года открылся XIX съезд партии. Зачем он был нужен Сталину, не собиравшему партийные форумы целых тринадцать лет? Да только для принятия некоторых решений. Его решений. Не мешало пополнить и состав ЦК, поскольку за тринадцать лет многие его члены умерли. Теперь даже партийный форум стал личным делом Сталина, и он назначил его открытие на... семь часов вечера. То есть на время, удобное в первую очередь для него.

Президиум был небольшим. Все его члены сжимались на левом фланге. Сам Сталин сидел в гордом одиночестве. Открытие началось с прославления великого учителя и вождя. Вряд ли на Сталина уже действовали все эти льстивые речи, и в перерыве он ушел и долго не появлялся.

Да откровенно говоря, и не были все эти собрания для него уже интересными. Отчетный доклад Г.М. Маленкова, доклады М.З. Сабурова, и Н.С. Хрущева... все это было уже до боли знакомое и не несло в себе ничего неожиданного. Он привык к борьбе, к победам, а здесь... Сталин без особого внимания слушал Маленкова, который с упоением говорил о восстановлении за рекордно короткий срок разрушенного войной хозяйства и сыпал давно известными вождю цифрами.

Гордиться и на самом деле было чем. Советский Союз понес огромные потери, и вряд ли какая-нибудь еще другая страна смогла восстановиться так быстро. И причин этого удивительного во всех отношениях возрождения было несколько. Как и всегда, главной стал традиционный энтузиазм советских людей, густо замешанном на ГУЛАГе. Что же касается чисто экономических факторов, то среди ученых и по сей день нет единого мнения относительно того, насколько решающую роль в восстановлении советского народного хозяйства сыграли репарации.

Да и что они значили по сравнению с теми транспортными средствами и промышленным оборудованием, включая целые заводы, которые были вывезены из Восточной Германии, Венгрии, Румынии и даже из Маньчжурии.

«Каждый день к нам приходят рабочие делегации, – писал в мае 1945 года Г. Димитрову лидер венгерских коммунистов М. Ракоши. – которые, ссылаясь на то, что они месяцами хорошо работали для Красной Армии, просят оставить, по крайней мере, часть фабричного оборудования, чтобы иметь возможность продолжать работу. Демонтирование принимает иногда формы, серьезно угрожающие всем восстановительным работам».

Весной 1947 года тот же Ракоши пожалуется Молотову, что «репарации составляют 50% бюджета Венгрии» и если дело так пойдет и дальше, то «выдержать это будет трудно». «Завод железнодорожных сигналов, – сообщали его руководители в секретариат ЦК Польской рабочей партии, – вывозят в Россию, а рабочие этого завода стоят возле завода и не допускают вывоза. Все металлургические заводы грозят забастовать».

Но... иначе и быть не могло. Сталин воспользовался правом сильного, и не надо думать, что тот же Ракоши, представься ему такая возможность, не вывез бы то же предприятие К. Цейса из Вены, как это сделали его старшие братья. Сыграли свою роль в восстановлении советского народного хозяйства и те половинные пакеты смешанных предприятий и торговых договоров, которые Советский Союз заключил как с оккупированными им странами, так и с теми государствами, которые находились в сфере его влияния.

Тем не менее вся заслуга в послевоенном возрождении страны принадлежит в первую очередь народу. И если в первые два послевоенных года общее промышленное производство сократилось, то уже после 1946 года практически все показатели по выполнению четвертого пятилетнего плана были превышены во всех отраслях народного хозяйства во многом благодаря концентрации капиталовложений в тяжелую промышленность и производство средств производства. Но в то же время производство потребительских товаров и продовольствия, а также жилищное строительство оставались на очень низком уровне. И если называть вещи своими именами, то опять выходило так, что увеличивалось то, что нужно было государству, то же, в чем так нуждались его «винтики», находилось в плачевном состоянии.

Правда, заработная плата рабочих и служащих начала расти уже с 1947 года и к 1952 году увеличилась по сравнению с предвоенными годами на 43%. Но беда в том, что деньги не на что было тратить: товаров по-прежнему производилось мало. И именно с того печального времени в советскую жизнь на 40 с лишним лет прочно вошли очереди. Буквально за всем.

Сталин, конечно же, следил за восстановительным процессом, но уже не так активно, как в 1930-е годы. Да и на Политбюро экономические вопросы обсуждались уже не так глубоко. Причин тому – несколько. Сталин уже не являлся главной движущей силой той самой индустриализации, которая должна была его сделать тем, кем он стал после войны. Он устал, и у него уже не было сил следить за всеми этими инвестициями и перемещениями капитала, в которых порой путались сами экономисты.

Он получил (пусть и не все) репарации, заводское оборудование и сырье, а всем остальным должны были заниматься уже другие люди. И пока они, хорошо зная с кем имеют дело, работали и за совесть, и за страх, без которых в СССР не обходилось уже ни одно начинание. Будь то рытье канала, участие в сборной СССР, от которой требовали только первого места в международных соревнованиях.

Как это ни печально, но Сталин куда больше обращал внимание на вал, нежели на качество. Этим объяснялось не только снижение качества продукции, но и появление в выполнении всевозможных планов приписок, поскольку от этого зависели награды и капиталовложения. Более того, стремление как можно больше выдать продукции на гора вело к омертвению инженерной мысли, поскольку на внедрение нового просто не было времени, да и особого желания. Да и зачем, если и старые производственные мощности и методы работы позволяли держаться на плаву. А вперед в России никогда не смотрели.

Такое отношение к науке неизбежно вело к консерватизму и в конечном счете к застою, последствия которого скажутся много позже. Но иначе и быть не могло, поскольку Сталин приказал до минимума сократить любые контакты с остальным миром. Да и что, по его словам, мог дать Советскому Союзу дышавший на ладан Запад? И если рабочих такое положение вещей в общем-то устраивало, то по творческой технической интеллигенции оно било изо всех сил. Оторванные от передовых мировых технологий, советские инженеры, конструкторы и техники были вынуждены вариться в собственном соку. Конечно, подобная изоляция заставляла их напрягаться, но их изобретения в силу указанных выше причин редко доходили до практики. В результате советская промышленность уже тогда начала заметно отставать в техническом прогрессе.

Огромных затрат стоило появление в СССР собственного ядерного оружия, на создание которого работала практически вся страна. Тяжким грузом на плечи трудящихся легло и создание мощного военно-промышленного комплекса, который являлся атрибутом «холодной войны» и борьбы за новый передел мира.

И все же положение в промышленности ни в какое сравнение не шло с той трагической ситуацией, какая сложилась в сельском хозяйстве. Устав от него в годы коллективизации, Сталин не желал и слышать о бедах сельского хозяйства и, как и в начале 1930-х годов, отказался воспринимать реальностью голод 1946 года. Тем не менее кое-какие сдвиги были сделаны, и приоритет был отдан, с благословения вождя, расширению капиталовложений в сельскохозяйственное производство.

Как все и всегда в нашей стране, все кончилось ложью, и на XIX съезде партии Маленков заверил сидевшего в президиуме Сталина, что с проблемой хлеба в Советском Союзе покончено раз и навсегда. После подобного заявления уже никто не осмеливался заговаривать с вождем об истинном положении дел в сельском хозяйстве, да и вряд ли оно его уже интересовало. В последние месяцы жизни Сталина одолевали совсем другие мысли...

Только после смерти Сталина Хрущев поведает Верховному Совету правду о катастрофическом состоянии сельского хозяйства, которое так пока и не достигло даже довоенного уровня (за исключением производства хлопка). При этом показатели роста поголовья скота застыли на уровне 1916 и 1928 годов.