Текст книги "Сталин. По ту сторону добра и зла"

Автор книги: Александр Ушаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 90 страниц)

Понятно, что возврат к русской истории и культуре и возрождение патриотизма вовсе не означали отказа от диктатуры. В напрочь тотальном государстве иного не могло и быть. И история, и литература, и искусство были призваны служить прежде всего режиму, и тем не менее это был пусть и небольшой, но все же шаг вперед.

Конечно, войну Советский Союз наверняка бы выиграл и без «Чапаева» и «Трактористов», и тем не менее свою роль они сыграли. И что бы там ни говорили, возродить патриотические чувства Сталину удалось...

И, думается, в известной степени Троцкий был прав, когда говорил: «Победа Сталина была предопределена. Тот результат, который зеваки и глупцы приписывают личной силе Сталина, по крайней мере, его необыкновенной хитрости, был заложен глубоко в динамику исторических сил. Сталин явился лишь полубессознательным выражением главы революции, ее похмелья».

ЧАСТЬ VII
ИГРА БЕЗ НИЧЬЕЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Когда в 1933 году в Германии к власти пришел Гитлер, Сталин не очень огорчился. По той простой причине, что не воспринял его серьезно. Правительства в Германии менялись одно за другим, и он видел в фюрере очередного временщика. И очень надеялся на то, что уже очень скоро его сменят быстро идущие в Германии в гору коммунисты.

Так думал не один Сталин. В Англии, Франции, да и самой Германии придерживались такого же мнения. «Россия, – докладывал в Белый дом американский посол в Берлине Додд, – со своей стороны согласна подождать до быстрого падения Гитлера и видит в германском коммунистическом движении преемника его власти».

Впервые Сталин серьезно взглянул на фюрера после июньской «ночи длинных ножей» в 1934 году, когда тот расправился с начинавшими ему надоедать штурмовиками. «Какой молодец этот Гитлер! – не скрывая искреннего восхищения воскликнул Сталин. – Он нам показал, как следует обращаться с политическими противниками!»

И все основания для восхищения у Сталина были. Не так давно ему не позволили отправить на эшафот выступившего против него Рютина. Долго говорили, потом еще голосовали... но так ни до чего и не договорились... А Гитлер... никого не спрашивал, взял, да и перебил своих бывших соратников во главе с Ремом, безо всяких голосований! И никто не осудил его. Наоборот, только еще больше стали уважать.

И как знать, не подумал ли уже тогда Сталин о том, что Гитлер не чета всем этим гнилым демократам и дело с ним иметь можно. С таким партнером они могли бы как следует прижать все эти Англии и Франции. Предпосылки для этого были. «Германский генштаб, – писал Ворошилову после командировки в Германию начальник Военной академии им. Фрунзе Эйдман, – по нашим наблюдениям, видит единственную реальную силу, могущую дать прирост его военной мощи, это – дружеские отношения с Советской Республикой. Наличие общего противника – Польши, опасного для Германии вследствие географических условий, еще более толкает германский генштаб на пути тесного сближения с Советской Россией. Средние круги офицеров генштаба, состоящие в министерстве рейхсвера на службе штаба, не скрывают своего враждебного отношения к Франции и Польше и своей искренней симпатии к Красной Армии».

Сталин ничего не имел против и пошел навстречу прогрессивно мыслящим генштабистам. С 1927 года военно-техническое сотрудничество стало быстро развиваться, и в специально созданных в СССР центрах продолжилась подготовка военных кадров для рейхсвера. Гудериан, Горн, Кейтель, Ман-штейн, Браухич, Модель, Кречмер и многие другие вели учебные бои на той самой местности, по которой всего через десять лет им придется сражаться со своими учителями.

Вовсю развивалось также сотрудничество на уровне спецслужб, Ворошилов даже дал согласие на совместную работу немецкой и советской разведок против Польши.

Между Москвой и Берлином было достигнуто удивительное взаимопонимание, и британский посол в Берлине Г. Гумбольдт докладывал министру иностранных дел А. Гендерсону: «В минувшем году все выглядело так, как будто сторонники сближения с восточным соседом взяли верх в военной политике Германии. И что политика эта концентрируется вокруг более тесного сотрудничества с Россией.

Советские офицеры неоднократно присутствовали на маневрах в различных частях Германии, а генерал фон Бломберг с группой штабных офицеров отправился с какой-то секретной миссией в Россию... Хотя политические отношения между Германией и Советской Россией в данный момент и не отличаются особой сердечностью, тем не менее создается впечатление, что военные германские власти намерены поддерживать тесную связь со своим будущим могучим союзником, в случае возможного конфликта с Польшей».

А вот что писал советский атташе В. Левичев Ворошилову 12 мая 1933 года: «Часто просто недоумеваешь, когда слышишь, как фашистский оркестр наигрывает «Все выше и выше», «Мы кузнецы», «Смело, товарищи, в ногу»... Немцы самым последовательным образом стремятся показать всему свету, что никаких серьезных изменений в советско-германских отношениях не произошло...

Со стороны рейхсверовцев встречаю самый теплый прием. Не знаю, что они думают, но говорят только о дружбе, о геополитических и исторических основах этой дружбы, а в последнее время уже говорят о том, что, мол, и социально-политические устремления обоих государств все больше будут родниться: «Вы идете к социализму через марксизм и интернационализм, мы тоже идем к социализму, но через национализм...» И поэтому главной основой дружбы, включительно «до союза», считают все тот же тезис – общий враг Польша».

Что касается военного министра генерала фон Бломберга, то он был по-солдатски откровенен. «Несмотря на все события последних месяцев, – заявил он в августе на приеме в советском полпредстве, – рейхсвер по-прежнему, так же, как и германское правительство, стоит за политическое и военное сотрудничество с СССР». И вряд ли можно сомневаться, что высокопоставленное лицо делало столь ответственное заявление без ведома Гитлера.

Да что там военные, если уже тогда делались самые серьезные попытки сблизиться на партийном уровне. И с подачи Сталина полпред СССР в Берлине Александровский вел переговоры о визите в Москву Геринга.

Более того, многие видные гауляйтеры видели в союзе с СССР единственную гарантию возрождения рейха и его защиты от Англии и Франции. В частности, будущий палач Украины гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох на полном серьезе разработал план создания «транснационального трудового государства», в котором должны были слиться в единое целое СССР и Германия!

Не смутил Сталина и разгром Гитлером компартии. Да и не нацисты были для него главным противником в Германии, а социал-демократы, выступавшие за западные ценности. Вся беда была только в том, что этого самого дела со Сталиным не хотел иметь сам Гитлер. И не потому, что не уважал. Не верил в «долгосрочность» Сталина, а потому и не видел в нем своего потенциального партнера.

Питавшийся в основном материалами западной прессы и заверениями Троцкого, Гитлер был уверен в том, что Сталин долго не продержится у власти. О чем и свидетельствовали все эти бесконечные чистки и процессы, которые со стороны можно было принять за настоящее сопротивление власти. «Большевизм в России не вечен!» – уверял фюрера посол в Москве Дирксен, и тот верил ему. Именно потому Гитлер считал союз с «недолговечным» Сталиным невыгодным и в большей степени конъюнктурным, нежели выгодным. Потому и обратил все свое внимание на Запад и посылал в Англию Геринга, Розенберга и министра экономики Гутенберга делить советское наследство.

Конечно, Сталина насторожило то, с какой легкостью Гитлер весьма демонстративно отвернулся от Советского Союза, с которым Германия к этому времени сотрудничала на многих уровнях, включая партийный и спецслужбы. И все же он был уверен, что нацисту Гитлеру вряд ли удастся договориться с западными демократиями, и рано или поздно он снова будет искать сближения с ним. И не ошибся. После некоторого охлаждения к его стране и блужданий в лабиринтах западной политики германские политики и военные снова обратили свой взор на Советский Союз.

Что думал сам Сталин по поводу заявления Гитлера, которое тот сделал 2 марта 1933 года, когда откровенно заявил: «Я ставлю себе срок в шесть-семь лет, чтобы совершенно уничтожить марксизм. Тогда армия будет способна вести активную внешнюю политику, и цель экспансии немецкого народа будет достигнута вооруженной рукой. Этой целью будет, вероятно, Восток».

Да, наверное, он думал то, что язык дан политику только для того, чтобы скрывать свои мысли. Когда на заре своей туманной революционной юности Коба собирался ограбить Тифлисский банк, он не расхаживал по улицам и не говорил каждому встречному: «Завтра мы с Камо возьмем кассу!» То же самое было и здесь. И если Гитлер во всеуслышание объявлял о том, что пойдет на Восток, значит, пойти он должен был на Запад. Если он не играл в еще более тонкую игру и с первого же дня своего воцарения на вершине власти не стал называть вещи своими именами. Во что верилось с трудом. Можно, конечно, быть искушенным, но не до такой же степени...

И понять Гитлера можно. Не поверив в долгожительство Сталина на политическом Олимпе (бесконечная борьба с оппозициями, судебные процессы, доклады дипломатов и «творчество» Троцкого делали свое дело), он заручался поддержкой Запада в борьбе против «красной заразы». А «зараза», насколько успел понять Сталин по «ночи длинных ножей», у фюрера была только одна: та, которая ему в данный момент мешала. И его войну с Западом он мог только приветствовать. Потому и называл фюрера в своем ближайшем окружении «ледоколом революции». И точно так же, как могучие ледоколы вспарывали лед, Гитлер должен был пробить единый фронт мирового империализма.

Трудно сказать, думал ли о возможном союзе с Гитлером Сталин уже тогда, но вот разойтись с Англией и Францией постарался. На будущее. Но делал это так, что всему миру было видно: не он, а они не желают заключать с ним полноценные договоры. Потому и шли бессмысленные переговоры на всех уровнях со страдавшими, по словам Гитлера, «близорукостью и импотенцией» (и с чем Сталин был полностью согласен) западными державами, шли только для того, чтобы не кончиться ничем.

Ну а в том, что все эти гнилые либералы ничего не стоят, Сталин в очередной раз убедился после первого же брошенного Гитлером пробного шара в демилитаризованной Рейнской зоне, где, по условиям Версальского договора, Германия не имела права держать свои войска. Гитлер откровенно наплевал на все договоры и ввел в Рейнскую зону своих солдат.

Англия и Франция? Да, ничего они не сделали! Пошумели о нарушении границ, приняли какую-то совершенно бессмысленную резолюцию, и на том дело кончилось. Если Сталин и раньше мало верил во все эти союзы с Западом, то, вполне возможно, что теперь он их уже просто не хотел. Да и какой смысл было иметь совершенно недееспособных союзников?

Хотя в то же время он не мог не понимать: Рейнская зона была своеобразным авансом Запада намеревавшемуся идти на Восток фюреру. Хотя сделать это было далеко не так просто, как казалось в Париже или Лондоне. На Советский Союз дорога лежала только через Польшу или Чехословакию, тогда как путь на Запад был для него открыт.

Рейнскую зону Гитлер занял силами... всего одной дивизии. Чем вызвал восторг многих немцев, которым пришлась по душе демонстрируемая им сила и откровенное издевательство над тем самым договором, который считался самым большим позором в истории Германии. И мало кто тогда понял, что именно это событие явило собою поворотную точку между двумя мировыми войнами и поставило крест на и без того влачившей свое жалкое существование коллективной безопасности. Что еще больше убедило фюрера в его полнейшей безнаказанности, как и в том, что уже никто не посмеет пойти на него войной. Но, поскольку перевооружение вермахта еще не было закончено, он не спешил знакомить генералов и дипломатов с планами своей далеко идущей экспансии.

Что же касается Сталина, то устами Литвинова он осудил ремилитаризацию Рейнской области и потребовал от Лиги наций предпринять ответные действия. Другое дело, что Сталин не очень-то стремился к созданию этой самой коллективной безопасности. По той простой причине, что не доверял ни англичанам, ни французам. И прежде всего он хотел, чтобы весь этот воз с коллективной безопасностью тронули с места другие. А он, дабы не оставаться в одиночестве, выберет для себя самый удобный вариант. Такой же политики придерживались и Англия с Францией, которые точно так же играли «по обе стороны улицы».

ГЛАВА ВТОРАЯ

После столь чувствительной оплеухи, отвешенной фюрером Западу в Рейнской области, Сталин не сомневался: это только начало. Потому и обязан был выяснить истинные намерения Гитлера.

И, вполне возможно, что, подсовывая фюреру заговор Тухачевского, он надеялся не столько с его помощью скомпрометировать маршала, сколько выяснить его отношение к себе. Да и какой был смысл «валить» маршала таким сложным путем. В разработке чекистов Тухачевский оказался еще в 1936 году, когда были арестованы Фельдман, Примаков и Путна. И при желании Сталин обошелся бы и без Гитлера. Если промолчит или начнет игры с маршалом, значит, Сталин ему не нужен. Ну а если «сдаст» маршала, то надеется на альянс с ним...

Чем кончилась вся эпопея с маршалом, мы уже знаем, неизвестно, что думал по этому поводу сам Гитлер. Вполне возможно, он разгадал игру кремлевского владыки и подыграл ему. А Сталин принял все за чистую монету. Но как бы там ни было, «дело Тухачевского», по словам Шелленберга, стало «подготовительным пунктом к сближению между Гитлером и Сталиным».

Договор со Сталиным давал Гитлеру возможность обезопасить свои восточные границы и еще несколько лет водить Сталина за нос. Но, по большому счету, фюрера сейчас волновал не Сталин, а Запад, поскольку на повестке дня стояла сначала Австрия, а потом и Чехословакия с Польшей, чему весьма способствовал приход к власти в Англии Н. Чемберлена.

Из бесед с эмиссаром Чемберлена лордом Галифаксом Гитлер вынес главное: за соглашение с Германией Англия с милой душой «отдаст» ему Австрию, Чехословакию и Данциг. В результате чего появился план под кодовым названием «Отто» о военном вторжении в Австрию. На рассвете 12 марта гитлеровские войска вторглись в страну, и уже на следующий день новое австрийское правительство, которое возглавил гитлеровский агент Зейсс-Инкварт, вынесло решение о присоединении Австрии к Германии. 14 марта Гитлер подписал акт об объединении Австрии с рейхом, и на карте Европы стало меньше одним независимым государством.

Что же касается Англии и Франции, которые являлись гарантами независимости Австрии, то они и не подумали защищать ее. Единственное, что они сделали, так это стыдливо осудили «германское давление» на Австрию. А вот Сталин не смолчал. По штату было не положено. Советское правительство заявило о потере австрийским народом независимости и о нависшей над Европой опасностью и предложило обсудить создавшееся положение в рамках Лиги наций или вне ее.

И в связи с этим хочется сказать вот о чем. Когда читаешь многих пишущих о Сталине авторов, то складывается впечатление, что Сталин в те годы только тем и занимался, что пытался, выражаясь казенным языком, обуздать агрессора и создать коллективную безопасность. И все же, думается, это было далеко не так. Сталин был слишком умным и тонким политиком, чтобы не понимать: ничего все эти договоры с «гнилыми демократами» не стоили, что они и докажут уже очень скоро. Особенно, когда это касалось третьих стран.

И был трижды прав. Англия за его интересы воевать не стала бы. Потому и вел свою игру. Точно так же, как ее вели и Англия, и Германия, и в меньшей степени Франция. И если он на самом деле установил контакты с Гитлером через брошенного на алтарь большой политики Тухачевского, то знал: Гитлер поймет все его призывы как надо.

И в связи с этим хотелось привести весьма интересный рассказ В. Шамбарова из его «Государства и революции». По его словам, в мае 1939 года французская газета «Пари суар» закажет статью скрывавшемуся от Сталина на Западе дипломату и разведчику Бармину. Тот охотно ее напишет. В статье будет такая фраза:

«Есть все основания считать, что Сталин уже давно стремится к союзу СССР с германским рейхом. Если до сих пор этот союз не был заключен, то только потому, что этого пока не хочет Гитлер». Прочитав эту статью, редактор откажется ее печатать. А вот после подписания между СССР и Германией пакта о ненападении схватится за голову: упустить такую сенсацию для газетчика было непростительно.

Бармин, будучи в курсе многих секретов, доказывал, что переговоры с Гитлером начались еще в 1937 году в обстановке глубочайшей секретности и велись они через полпреда СССР в Германии К.К. Юренева.

Геноссе Юренева весьма любезно встречали в «интимной» резиденции Гитлера – Бертехсгадене. Принимал в них участие и советский торгпред в Германии и Швеции Д.В. Канделаки, встречавшийся с нацистским руководством «вне рамок официальных государственных отношений» в качестве личного посланца Сталина. А вот о чем на этих переговорах шла речь, так навсегда и осталось тайной. И Юренев, и Канделаки бесследно исчезли во время репрессии. Хотя догадаться, конечно же, можно. Да и о чем может идти речь на столь секретных встречах, как не о самых сокровенных желаниях вождей?

Надо полагать, и здесь Сталин предпочитал «не высовываться» и вел их с присущей ему иезуитской хитростью от имени какого-нибудь «нового Тухачевского». И в данном случае ничего уничижительного в прилагательном «иезуитская» нет. Любой лидер должен обладать ею. Поскольку большая политика – это большая игра и, по возможности, без ничьей.

Были заметны и некоторые результаты этих тайных встреч. Во время массовых репрессий Сталин очень помог фюреру, уничтожив многих немецких коммунистов, которые имели несчастье оказаться в СССР. Неожиданно для руководителей разведок (а их в СССР было несколько, и все они отчаянно соперничали между собой) Политбюро запретило засылать агентуру в Германию и создавать там новые разведсети.

Шел навстречу Сталину и Гитлер, и все те советские военные, которые направлялись через Германию в Испанию и были арестованы, благополучно вернулись на историческую родину. Так что, судя по всему, 1939 год был лишь продолжением года 1937-го, и именно тогда были заложены основы советско-германской дружбы.

Ну а что касается инициативы Сталина по поводу аншлюса Австрии, то Лондон выступил против, заявив, что «созыв предлагаемой конференции для принятия согласованных действий против агрессии не обязательно окажет благоприятное воздействие на перспективы европейского мира».

Но даже столь решительная позиция Англии не привела к желаемому результату, и Гитлер и не думал подписывать с ней какое-либо соглашение. И тогда Чемберлен пошел на обходный маневр, подписав «добрососедское» соглашение с фашистской Италией и пойдя на серьезные политические уступки. Великобритания не только признала захват Италией Эфиопии, но и дала согласие на то, что «итальянские добровольцы» будут выведены из Испании без точно установленного срока.

Сталин прекрасно понимал, что после своих первых и столь удачно запущенных им шаров в Рейнской области и Австрии следующим его «приобретением» станет Чехословакия. Именно она должна стать разменной монетой в большой политической игре западных государств.

Не было для Сталина тайной и то, зачем нужна была фюреру Чехословакия, которая являлась главным препятствием для похода на Восток. И, как говорил еще Бисмарк, так называемый Богемский четырехугольник, расположенный на границах Богемии—Моравии, являлся не только превосходной естественной оборонительной позицией, но и служил ключом к господству над всей Центральной Европой.

Чехословакия обладала прекрасно вооруженной и обученной армией, имела великолепные оборонные заводы «Шкода», а ее оборонительные сооружения можно было без особого преувеличения сравнить со знаменитой французской линией Мажино. И, конечно же, Гитлер вместе с открытием «зеленой улицы» на Восток очень надеялся на использование мощных военных заводов Чехословакии для перевооружения и вооружения своей армии.

Понимал Сталин и то, что после захвата являвшейся воротами в Центральную Европу Чехословакии равновесие сил в ней нарушится и немецкие войска окажутся в опасной близости от советских границ. Как и Франция, СССР был связан с Прагой договором о взаимопомощи в случае нападения, но, как этот договор мог быть осуществлен, Сталин не знал, поскольку Советский Союз не имел общей границы ни с Чехословакией, ни с Германией. И когда его спрашивали об этом, он туманно намекал на создание какого-то одному ему пока известного таинственного коридора. Ну а где этот самый загадочный коридор начинался и кончался, так и осталось тайной.

Но все это было, по большому счету, лирикой. Сталин прекрасно знал, что ни Советский Союз, ни тем более Франция и не подумают вступаться в общем-то уже за обреченную на заклание фюреру Чехословакию. И когда он предложил Лондону и Парижу собраться за «круглым столом» и договориться о коллективных действиях, французы не ответили ему вообще. Англичане же ответили отказом, объяснив, что созыв подобной конференции может спровоцировать Гитлера и расколоть пока еще мирную Европу.

Через своего посла в Праге Сталин сообщил Бенешу, что готов предпринять необходимые шаги для обеспечения безопасности его страны, но только при условии, если Франция тоже выступит с подобными предложениями.

Бенеш пошел еще дальше и настоял на том, чтобы в советско-чешский договор был внесен пункт, согласно которому Советский Союз мог прийти на помощь его стране только при выполнении подобных обязательств Францией. Судя по всему, чехословацкий президент очень опасался, что в случае чего его стране придется принимать участие в войне на стороне СССР без Франции.

Сталин догадывался, что главным предлогом начала войны против Чехословакии станет проблема судетских немцев, которые проживали в ее пределах и являлись ее гражданами. Они составляли пятую часть населения всей страны и, как и словаки, были крайне недовольны своим положением людей второго сорта. Солидная ставка делалась и на словацких националистов, которые тоже ратовали за улучшение своего статуса. С помощью Берлина судетские немцы обзавелись собственной профашистской партией, во главе которой стоял Конрад Гейнлейн.

Вскоре после аншлюса Австрии Гейнлейн прибыл на встречу с Гитлером в Берлин, где и получил указания предъявить Праге заведомо невыполнимые требования. В конце апреля он выступил в Карловых Варах со своей программой, заключавшей в себе, наряду с другими «пожеланиями», требование создания Судетской автономии. «Мы будем требовать все, – закончил он свою речь, – что они не в состоянии выполнить!» Тогда же Гитлер вызвал возглавлявшего Верховное командование вермахта Кейтеля и приказал ему готовить директиву о нападении на Чехословакию.

Одновременно фюрер усилил нажим на Лондон и Париж, и правительства двух стран буквально лезли из кожи вон, чтобы убедить Гитлера в том, что они делают все возможное, чтобы заставить Прагу принять выдвинутые Гейнлей-ном «справедливые требования». Однако Бенеш никаких требований удовлетворять не собирался, и гейнлейновцы принялись за кровавые провокации между немцами и чехословаками в Судетах.

5 сентября Бенеш принял лидеров судетских немцев, на чем так настаивали Англия и Франция, и согласился на все их требования. Тем не менее всего через несколько часов Гитлер объявил своим генералам, что нападение на Чехословакию начнется в полдень 27 сентября.

12 сентября Гитлер выступил на Нюрнбергском партийном съезде, где и произнес пламенную речь, полную угроз в адрес Бенеша и чехов. Судетские немцы восприняли выступление фюрера как призыв к действию и подняли восстание. Чехи мгновенно ввели военное положение, и восстание было быстро подавлено. В выступлении погибли всего несколько человек, и тем не менее немецкая печать на все голоса трубила о «терроре в Чехословакии».

В Берлин прибыл Чемберлен, однако все его попытки решить судетскую проблему мирным путем были отвергнуты Гитлером. «Но войны может и не быть, – заявил в конце разговора Гитлер, – если будет принят принцип самоопределения!» Чемберлен ухватился за брошенную ему ниточку и обещал сделать все возможное, чтобы добиться передачи Германии интересующих ее территорий. Если, конечно, фюрер обещает принять все меры для оздоровления положения.

Гитлер обещал, а буквально через четверть часа с довольным видом рассказывал Риббентропу, как ловко ему удалось загнать английского премьера в угол. «Если чехи откажутся, – довольный потирал он руки, – то никаких препятствий для вторжения в Чехословакию не будет, а если согласятся, тогда просто их черед придет позднее!»

Сталин внимательно следил за политическими играми и еще раз дал понять Гитлеру о намерении сблизиться с Германией. Что и озвучил министр иностранных дел Литвинов в Ленинграде. В своей пространной речи он обрушился на западные державы и обвинил их в том, что именно при их попустительстве Германии без единого выстрела удалось свести на нет Версальский договор. В Берлине все поняли как надо.

«Мы, – говорил Литвинов, – намеренно воздерживаемся от непрошеных советов чехословацкому правительству... Советское правительство, во всяком случае, не несет ответственности за дальнейшее развитие событий. СССР не ищет для себя никакой выгоды, также не желает он никому навязывать себя в качестве партнера или союзника, но готов согласиться на коллективное сотрудничество». Из этого заявления ясно, что никаких тайных переговоров Сталин с президентом Бенешем в то взрывоопасное время не вел.

Однако последние исследования доказывают, что это было не так, и в августе 1938 года командующий чешскими ВВС генерал Файер принял предложение Сталина на проведение переговоров, а затем сделал весьма интересное заявление, из которого следовало, что Советский Союз «обещал прислать 700 истребителей, если будут подготовлены подходящие аэродромы и обеспечена противовоздушная оборона».

Более того, как признавался позже глава французской миссии в Румынии, правительство этой страны было готово закрыть глаза на перелет советских самолетов через ее территорию. А чтобы обезопасить себя перед Германией, Бухарест потребовал, чтобы перелет проходил на высоте свыше 3 тысяч метров, где румынские зенитки не могли достать советские самолеты. Известно и то, что советский посол в Лондоне Майский совершенно откровенно говорил министру иностранных дел Черчиллю, что в случае немецкой агрессии против Чехословакии СССР применит силу.

Что же касается самого Литвинова, то 21 сентября в Женеве он без обиняков заявил, что чехи вполне могут рассчитывать на поддержку Москвы, но только в том случае, если Франция останется верной своему союзническому долгу и, согласно договору с Прагой, выступит на ее стороне.

Однако в действительности все выглядело несколько иначе. И если верить маршалу Захарову, то в своих воспоминаниях он утверждал, что Сталин отнюдь не собирался зависеть от Франции и заявил в своем секретном послании Бенешу, что окажет ему помощь и без Франции. При этом Захаров дал полный расклад тех сил, которые должны были прийти на помощь Бенешу. По его утверждению, 21 сентября командующий Киевским военным округом отдал приказ, согласно которому округ был поднят по военной тревоге и размещен вдоль польской границы.

Затем Сталин привел в полную боевую готовность 60 пехотных дивизий, 16 кавалерийских дивизионов, 3 танковых корпуса, 22 отдельных танковых батальона, 17 эскадрилий, которые были дислоцированы к западу от Урала. Под ружье были поставлены около 330 тысяч резервистов и десятки тысяч солдат. Чтобы подстегнуть (или насторожить) Францию, Сталин уведомил военного атташе об идущей полным ходом мобилизации советских войск. Вот только и по сей день неизвестно, как отреагировал на столь неприятное сообщение Париж.

Что же касается с жадностью заглядывавшейся на чешские территории Польши, то Сталин заверил ее, что любая попытка посягнуть на чешскую землю кончится для Польши разрывом заключенным с нею пакта о ненападении. И был очень недоволен тем, что, в конце концов, Прага приняла территориальные предложения Варшавы, исключив тем самым возможность советской интервенции в Польшу.

Готовность СССР выполнить свои союзнические обязательства перед Чехословакией Литвинов подтвердил в беседе с германским послом в Москве 22 августа. На этот раз он отбросил всякую дипломатию и без обиняков заявил Ф. фон Шуленбургу, что «Германия не столько озабочена судьбами судетских немцев, сколько стремится к ликвидации Чехословакии в целом».

Ну а по тому, как себя повела Франция, Сталину нетрудно было догадаться, что она озабочена только одним – оправдать готовившееся вместе с Англией предательство Чехословакии.