Текст книги "Сталин. По ту сторону добра и зла"

Автор книги: Александр Ушаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 90 страниц)

Раздраженный таким поведением Сталина Троцкий направил в Царицын следственную комиссию, и та очень быстро установила, что ни Снесарев, ни большинство офицеров его штаба ни в чем не виноваты. И, к негодованию Сталина, все те, кого он не успел расстрелять, вернулись во главе с ненавистным генералом к исполнению своих обязанностей.

Отношения Сталина и Троцкого лучше не стали, и по настоянию Сталина и под его непосредственным руководством был разработан новый план обороны Царицына. С северного участка фронта была снята часть войск в целях наступления к западу и югу от Царицына. Но... ничего хорошего из этого не вышло. Мало того, что была нарушена устойчивость с таким трудом организованной Снесаревым обороны, но и бесславно закончилось совершенно необеспеченное наступление. В результате связь с югом снова оказалась прерванной, город был отрезан от центра, и пришлось в срочном порядке перебрасывать части на северный боевой участок. Однако Сталин свалил всю вину на Снесарева, и в конце концов знающего и преданного делу революции генерала сняли с обороны Царицына и назначили командующим западным участком отрядов завесы.

В то сложное время было нелегко всем, и все же положение военных специалистов, которые оказались между Сциллой и Харибдой, было, наверное, самым печальным. С одной стороны, к ним с недоверием относились мало что понимавшие в военном искусстве и предпочитавшие организованности и дисциплине партизанщину командиры и солдаты из рабочих и крестьян, которые, помимо всего прочего, видели в них белую кость. С другой – их всячески третировали высокопоставленные партийцы, видевшие в них потенциальных предателей. И не случайно именно Северный Кавказ стал центром «военной оппозиции», а ее признанными лидерами такие гиганты военной мысли, как бывший слесарь Клим Ворошилов и бывший кавалерийский вахмистр Семен Буденный, всячески поощряемые своим могущественным покровителем.

На место Снесарева новым командующим созданного на базе Северо-Кавказского округа Южного фронта был назначен Павел Павлович Сытин. Бывший царский генерал, генштабист, он добровольно вступил в январе 1918 года в Красную Армию. Однако Сталин не сработался и с ним. Дело дошло до того, что он самостоятельно отстранил Сытина от командования фронтом и поставил на его место Ворошилова. «Сытин, – написал он в своей очередной телеграмме в Москву, – не может, не желает и не способен защищать Царицын». Таким образом Сталин отказался подчиняться приказу председателя Реввоенсовета республики Троцкого о невмешательстве в оперативные распоряжения командующего фронтом.

Троцкий обратился в ЦК, и уже очень скоро Сталин получил телеграмму председателя ВЦИК Свердлова. «Все решения Реввоенсовета (республики), – писал тот, – обязательны для военсоветов фронтов. Без подчинения нет единой армии... Никаких конфликтов не должно быть».

Но... все было напрасно, Сталин продолжал гнуть свою линию. На этот раз Троцкий не стал заниматься бессмысленными препирательствами и, прибыв в Козлов, куда он предлагал перевести командование фронта, издал приказ Южному фронту. «Бывало, даже не раз, – писал он, – что командиры отдельных отрядов не выполняли боевых приказов, шедших сверху. Этот пагубный преступный образ действий будет отныне уничтожен с корнем». В этом же приказе он потребовал вернуть Сытина на место командующего армией.

Сталин и не подумал сдаваться и при поддержке Ворошилова и члена Военного совета Минина отказался довести приказ Троцкого до войск. Терпение Троцкого лопнуло, он обратился за помощью в ЦК, и тот, в какой уже раз, предложил Сталину и Военному совету фронта подчиняться приказам Реввоенсовета. Но... куда там! Сталин и Ворошилов обратились непосредственно к Ленину с письмом, в котором уверяли его, что Троцкий собирается вверить судьбу фронта «человеку не только не нужному на фронте, но и не заслуживающему доверия и потому вредному... Губить фронт, – заканчивали они свое письмо, – ради одного ненадежного генерала мы, конечно, не согласны».

Более того, Сталин потребовал осудить и поведение самого Троцкого, который шел на поводу у «предателей из военных специалистов» и «самым неподобающим образом обращался с видными членами партии».

Однако Ленин и не подумал поддерживать Сталина, поскольку почти одновременно получил телеграмму от Троцкого. «Категорически настаиваю на отозвании Сталина, – писал тот. – На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией в пятьдесят тысяч солдат. Тем не менее я оставлю его командующим армией при условии подчинения командующему Южного фронта Сытину».

Сталин был вызван в Москву и имел настолько тяжелый разговор с Лениным, что тут же подал заявление об отставке с постов члена РВС республики и Южного фронта. Наряду с его самоволием Ленину совсем не нравилось и то, что Сталин вместе со своим ближайшим окружением вел в Царицыне весьма веселую жизнь и слишком увлекался «зеленым змием». И, как говорили очевидцы, выйдя из кабинета вождя, Сталин зло бросил: «Донесли сволочи!»

Правда, уже на следующий день Сталин еще раз беседовал с Лениным и забрал свое заявление. Он выразил желание остаться на Южном фронте и обещал подчинить Ворошилова Сытину. Довольный достигнутым пониманием Ленин обратился к Троцкому с просьбой «приложить все усилия для налаживания совместной работы со Сталиным».

Троцкий отреагировал мгновенно и начал «налаживание» с того, что вывел Ворошилова и Минина из Реввоенсовета фронта и перевел штаб в Козлов. Ворошилов попробовал было возмутиться, но Троцкий очень быстро сбил с него спесь, пообещав отдать под суд. Все эти разборки не могли не отразиться на военной обстановке, и пока шли все эти препирательства, белые захватили Северный Кавказ и чуть было не взяли Царицын.

Сегодня трудно сказать, кому именно пришла тогда идея собрать на самом опасном участке всю артиллерию. Да, это было рискованно, но когда командовавший артиллерией армии Кулик доложил Сталину о том, что оставил несколько дивизионов на флангах, тот сурово отчитал его. «Мы должны, – сказал он, – мы обязаны пойти на этот риск!»

Риск оправдался, и когда утром 17 октября казаки пошли в атаку, их встретил убийственный огонь почти 200 орудий! Второе наступление белых было отбито. Однако уже очень скоро белые снова обложили Царицын, и главком Вацетис в телеграмме командованию 10-й армии (командующий Ворошилов) сообщал: «Катастрофическое положение Царицына всецело ложится на вашу ответственность, ибо произошло исключительно от вашего нежелания работать с комфронтом Сытиным».

Сталин же обвинил во всех смертных грехах военных специалистов и потребовал заменить «генштабистов коммунистами», словно наличие партбилета заменяло знания в объеме военной академии. Троцкий, со свойственной ему желчной иронией, ответил: «Больше всех вопят против применения офицеров либо стоящие далеко от всей работы военного механизма, либо такие партийные деятели, которые сами хуже всякого саботажника: не умеют ни за чем присмотреть, пьянствуют, бездельничают, а когда проваливаются, – взваливают вину на генштабистов».

Но как это было ни печально для дела, проигравшим оказался все-таки Сытин, которого арестовали по совершенно надуманному обвинению в «самовольной отправке в Тамбов вагона с невыясненным грузом» и сопроводили в Москву. Там с генерала были сняты вздорные обвинения и его назначили начальником военно-административного отдела управления делами Реввоенсовета.

Расправившись с ненавистным генералом, Сталин попытался сместить и самого Троцкого, обвинив его в «сумасбродных приказах» и чрезмерном доверии «военным специалистам из буржуазии». «Я не люблю шумов и скандалов, – писал он, – но чувствую, что, если сейчас же не создадим узду для Троцкого, он испортит нам всю армию в угоду «левой» и «красной» дисциплине, от которой тошно становится самым дисциплинированным товарищам». Ну а воспрянувший духом Ворошилов снова стал подчиняться только Сталину, чем и обеспечил себе смерть в собственной постели.

В своих поистине убийственных телеграммах в центр Сталин превратил Троцкого чуть ли не в самого злейшего врага советской власти. Однако ЦК стоял за него, и чтобы еще больше не нагнетать обстановку, Сталина было решено отозвать. В Царицын за ним приехал Свердлов, который еще раз попытался примирить непримиримое и устроил встречу Сталина с Троцким.

Однако ничего хорошего из этого не вышло. Троцкий не скрывал презрения к Сталину как к бывшему семинаристу, а Сталин своей ненависти к нему как к победившему его интригану. На прощанье, намекая на свое окружение, он все же спросил: «Неужели вы выгоните всех этих хороших ребят?» – «Эти хорошие ребята, – холодно заметил Троцкий, – погубят революцию, которая не может ждать, доколе они выйдут из ребяческого возраста...»

А когда один из этих «хороших ребят», Ворошилов, заявил Троцкому, что будет выполнять лишь те приказы, которые лично ему кажутся правильными, тот пообещал отправить его в Москву под конвоем. Потерявшему своего могучего заступника Клименту Ефремовичу не оставалось ничего другого, как подчиниться Реввоенсовету.

Но успокоиться он все же не мог и в конце 1918 года обратился лично к Ленину с просьбой убрать не нравившегося ему члена Реввоенсовета армии А.И. Окулова, который был назначен Троцким. Если же его требование не будет исполнено, он-де сложит с себя все полномочия. Оно и понятно, Ворошилову не мог нравиться человек, который рассказывал о том, как он вместе со Сталиным преследовал преданных делу революции людей и как многие, не дожидаясь расправы, спасались бегством, ослабляя командную мощь фронта.

Не на шутку встревоженный Ленин попросил Троцкого пойти на уступку. Однако тот добился того, что Ворошилов был снят с поста командарма, а Окулов пошел на повышение. Но именно в тот ненастный день Троцкий приобрел еще одного врага, и Ворошилов в ущерб делу будет избавляться от всех тех, кто так или иначе был в непосредственной близости к человеку, которого не без основания считали создателем Красной Армии. Что же касается самого Сталина, то он был выведен из Реввоенсовета Южного фронта.

«Бесславное завершение сталинского предприятия в Царицыне, – писал американский историк Р. Такер, – нанесли ему тяжелый политический урок». И был не прав! Именно в Царицыне Сталин лишний раз доказал, что способен справиться, несмотря ни на что, практически с любым заданием Ленина. И что бы там ни говорили о его «царицынской одиссее», столь нужный стране хлеб он дал. А это было, по большому счету, дороже любых его интриг и ссор с Троцким и военспецами.

И если говорить откровенно, то сегодня уже никто не скажет, кто же из двух этих деятелей революции прав, а кто виноват. Как чаще всего и бывает в таких случаях, тогда все были и правы и виноваты одновременно! Прав ли Троцкий, ставивший на место слесарей и матросов профессиональных военных? Конечно, прав! Но вряд ли ошибался и Сталин, видевший в них потенциальных предателей. Чего-чего, а предательства со стороны «бывших» хватало! Прав ли Троцкий, когда требовал невмешательства Сталина в военные дела? Да, прав! Но опять же прав был и Сталин, который прекрасно понимал, что без давления на военных ему не сдвинуть с места тот тяжеленный воз, в который его запряг Ленин. И честь ему и хвала за то, что он в конце концов сдвинул его с места. Ведь именно благодаря ему Центральная Россия не умерла с голода и удержалась советская власть.

Хотелось бы сказать и вот еще о чем. Что бы там ни говорили об амбициях Сталина и его хитрости, в Царицын вряд ли бы поехал человек, который искал только личной славы и карьеры. Не то это было место. Там и убить могли. И не случайно биограф Сталина Адам Улам писал: «Простой политикан предпочел бы дергать веревочки из центра, укреплять свои политические позиции, подобно Зиновьеву, который этим занимался в Петрограде, или Каменеву – в Москве. Сталин... принимал такую работу, на которой можно было легко создать или погубить свою репутацию».

И чтобы уже покончить с «царицынской одиссеей», надо рассказать и еще об одной драме, в которой недоброжелатели Сталина обвиняют его и по сей день. О драме бакинских комиссаров, для спасения которых Сталин якобы не ударил пальцем о палец из-за плохих отношений с Шаумяном, которого он будто бы выдал в свое время охранке.

Да, между двумя лидерами бакинского подполья и на самом деле существовали натянутые отношения. Но опять же ничего странного в этом не было. На то они и лидеры, чтобы враждовать между собою. И, по большому счету, все это выглядит обыкновенной партийной склокой, которых по тем временам были тысячи. Ведь чуть ли не каждый революционер видел развитие борьбы по-своему.

И вместо того чтобы опять удариться в бессмысленное и неблагодарное выяснение, кто был тогда в Баку прав, а кто виноват, лучше вспомнить, что же произошло летом 1918 года. В тот самый момент, когда на Царицын наступали отряды Краснова и Деникина, а к Баку подступали турки, Сталин сообщил Шаумяну о том, что народнические фракции бакинского Совнаркома решили пригласить для защиты от турок англичан. 31 июля власть в Баку захватила «диктатура Центрокаспия», как назывался выборный орган Каспийской военной флотилии.

Диктатура первым делом запретила большевистские газеты, и бакинские большевики попытались прорваться в Астрахань. Однако их пароход был захвачен и все они были арестованы. После того как англичане под натиском турецких войск оставили Баку, бакинских комиссаров освободили. Но когда они снова попытались пробиться в Астрахань, команда парохода взяла курс на Красноводск, где власть захватили англичане и правые эсеры.

Большевиков арестовали, и 20 сентября 26 бакинских комиссаров были расстреляны. Ленин просил Сталина сделать все возможное для спасения комиссаров, на что тот же Шаумян якобы заявил: «Я знаю Кобу, он мне не поможет!»

Возможно, так и было, но если каждый хотя немного знакомый с географией взглянет на карту и увидит, какое расстояние разделяет Баку и Царицын, то станет ясно, что Сталин, даже при всем своем желании, не мог помочь Шаумяну. Мало того что для его спасения ему пришлось бы послать в Баку целую армию, так ей еще довелось бы с боями пробиваться через английские и турецкие кордоны. И все это происходило в те самые дни, когда у оборонцев Царицына каждый человек на счету... По возвращении Сталина в Москву никто и не подумал выговаривать ему за его промахи. И причин тому – несколько.

Подобные столкновения происходили в то время практически на всех фронтах, где партийцы вступали в конфликт с профессиональными военными. Сказывалась и поддержка Ленина. И дело было не только в том, что в партийной борьбе тот неизменно вставал на его сторону. К тому времени Сталин уже представлял собой реальную политическую силу, с которой не считаться было уже нельзя.

«Я заметил вскоре, – писал Троцкий, – что Ленин «выдвигает» Сталина. Не очень задерживаясь вниманием на этом факте, я ни на минуту не сомневался, что Лениным руководят не личные пристрастия, а деловые соображения. Постепенно они выяснились мне. Ленин ценил в Сталине характер: твердость, выдержку, настойчивость, отчасти и хитрость как необходимое качество в борьбе.

Самостоятельных идей, политической инициативы, творческого воображения он от него не ждал и не требовал. Помню, во время Гражданской войны я расспрашивал члена ЦК Серебрякова, который тогда работал вместо Сталина в Реввоенсовете Южного фронта: нужно ли там участие их обоих? Не смог бы Серебряков, в целях экономии сил, справиться без Сталина? Подумав, Серебряков ответил: «Нет, так нажимать, как Сталин, я не умею, это не моя специальность».

Что же касается самого Льва Давидовича, то именно тогда он приобрел в лице Сталина непримиримого врага. Из своей «царицынской одиссеи» Сталин вынес тяжелую ненависть к Троцкому, которая пройдет через два десятка лет и исчезнет только со смертью последнего...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Несмотря на все скандалы со «спецами» и Троцким, Ленин по достоинству оценил все сделанное Сталиным под Царицыном (хлеб он дал и город отстоял), и 30 ноября 1918 года он стал его заместителем в Совете рабочей и крестьянской обороны. Помимо них в него вошли председатель Реввоенсовета Л. Троцкий, нарком путей сообщения Невский, замнаркома продовольствия Брюханов и председатель Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии Красин.

Еще раньше, в конце октября, Сталин стал членом Заграничного бюро украинского ЦК, и ему пришлось вплотную заниматься «украинскими делами». И эти самые дела заслуживают, чтобы о них рассказать более подробно. 7 ноября 1917 года Центральная рада провозгласила образование Украинской Народной Республики. И поначалу имелось намерение «не отделяться от Российской Республики и, дабы сохранить единство ее», помочь ей «стать федерацией равных, свободных народов».

Однако после того как появившиеся на Украине Советы при явной поддержке из Петрограда попытались подорвать власть Рады, отношения обострились. Переломный момент наступил после того, как генералы Корнилов и Каледин создали на Дону контрреволюционную армию. Советское правительство предъявляло свои претензии к Раде, которые в основном касались проблем военных. Ведь именно Рада пыталась разъединить армии, и отзывала на Украину все украинские части, и таким образом вносила сумятицу в процесс демобилизации. Более того, она разоружала советские и красногвардейские части и не пропускала через свою территорию советские войска, тогда как казачьим формированиям, направлявшимся на Дон к Каледину, путь был открыт.

17 декабря 1917 года Раде было сообщено из Петрограда, что Украинская Народная Республика большевиками «признана», но в том же послании порицалось проведение «двусмысленной буржуазной политики». И если Рада, говорилось в том же документе, откажется «оказывать содействие революционным войскам в деле их борьбы с контрреволюционным кадетско-каледин-ским восстанием», то Совнарком будет считать Центральную раду «в состоянии открытой войны против советской власти в России и на Украине». Что, конечно же, могло пагубно отразиться на снабжении Петрограда и Москвы украинским продовольствием. Потому и призывал К. Радек со страниц «Правды»: «Если вам нужно продовольствие, кричите: «Смерть Раде!».

Рада сделала то, что Киев всегда делал перед угрозой российской силы: обратилась к Западу. И уже очень скоро уполномоченный Французской республики при украинском правительстве генерал Табуи заявил, что «Франция окажет Украине поддержку всеми имеющимися в ее распоряжении моральными и материальными силами».

Понятно, что Ленину такой поворот не понравился, и украинские большевики 26 декабря 1917 года объявили в Харькове о том, что Центральный исполнительный комитет советов Украины «принял на себя всю полноту власти на Украине». Ленин был доволен, а Совнарком с этого дня начал проводить откровенно двойную политику. В результате всевозможных интриг уже 8 февраля 1918 года Центральная рада была свергнута и власть захватило новое Украинское Советское правительство. Но оно продержалось всего две недели. Свергнутая Рада обратилась за помощью к Германии, и немецкие войска с превеликой радостью растеклись по Украине. 2 марта большевики сдали Киев силам Центральной рады во главе с ее бывшим военным министром Симоном Петлюрой. Но и на этот раз она продержалась всего до конца апреля, после чего ее сменил откровенно пронемецкий режим во главе с гетманом Скоропадским.

Однако и Скоропадский оказался не вечным. Он просидел в гетманском кресле только до военного крушения Германии в ноябре 1918 года. В Киеве сразу же возродились элементы прежней Центральной рады в виде Украинской директории во главе с воистину непотопляемым Винниченко и все тем же Петлюрой в качестве главнокомандующего с претензиями на диктаторство.

Чтобы еще больше обезопасить себя, Винниченко снова обратился к французам, однако Париж не спешил связывать себя обещаниями. Единственное, с чем помогли Украине французы, так это с включением в нее Западной Украины (создав тем самым напряжение в отношениях с Польшей), бывшей австрийской провинции, известной как Восточная Галиция.

Украинские большевики были настолько слабы, что не сумели взять власть даже в том хаосе, который царил на Украине после крушения Германии и бегства Скоропадского. Другое дело, что теперь они осмелели настолько, что создали Временное рабоче-крестьянское правительство Украины во главе с Г.Л. Пятаковым в... Курске.

После всеобщей забастовки, состоявшейся в Харькове в начале декабря, советы взяли там власть, и большевистские армии начали наступление на юг. Понятно, что в Москве решили этим воспользоваться, и, после того как немцы начали покидать Украину, на коллегии Наркомнаца было решено «в связи с обострением революционного кризиса в оккупированных областях центр тяжести советской работы должен быть передвинут из Москвы в эти районы». Иными словами, Ленин пожелал сделать все возможное, чтобы не выпустить Украину из своих цепких большевистских рук. Несмотря на все заверения о праве наций на самоопределение, и Сталин в своих намерениях был категоричен.

«Пока вся власть, – заявил он, – Реввоенсовету, правительство – потом, когда продвинемся на Украину!» Ну а пока он решил «продвинуться» в Курск. «Как в Москве тов. Сталин не снизошел до того, чтобы рассказать мне, в чем дело, – вспоминал потом В.П. Затонский, – так и здесь он закрылся в купе, сказав, что деловой разговор будет после обеда в Курске. Когда же этот самый обед начался, Сталин перешел к делу без всякого предисловия. «ЦК РКП, – заявил он, – постановил создать советское правительство с... Пятаковым во главе...»

«ЦК РКП постановил...» Если с ЦК КПУ можно было в деле партийной дисциплины и поспорить, то с ЦК РКП шутить не приходилось – что касается этого, то правила у нас всегда были суровыми...» Вот, собственно, и все «право» на самоопределение. ЦК РКП постановил...

«Одновременно, – продолжал Сталин, – ЦК РКП постановил создать Реввоенсовет группы Курского направления. В РВС войдут: я, Затонский и командующий тов. Антонов».

Как ни был велик страх перед ЦК РКП, украинские товарищи не выдержали. Мало того, что главою Украины делали Пятакова, так еще в командующие ставили совершенно не известного им Антонова! И Сталину пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы успокоить украинцев и добиться их единодушия. Хотя, конечно, оно было шито белыми нитками.

В Курске Сталин не задержался и, оставив вместо себя Артема (Сергеева), отправился в Москву. Куда еще долго шли возмущенные телеграммы «опомнившихся» украинцев о том, что центр всячески сдерживает их инициативу и посылает к ним совершенно неугодных им людей вроде Антонова-Овсеенко.

Однако Сталин так больше в Курске и не появился. Тем не менее уже 28 ноября в Судже было проведено первое заседание Временного рабоче-крестьянского правительства Украины и появился манифест «К трудящимся Украины». Что же касается переговоров с Москвой, то они продолжались еще долго и состояли в упреках из-за «путаницы из центра». Напряжение нарастало, в конце концов Сталин не выдержал и во время одного из скандалов в сердцах бросил: «Да уймитесь вы там, Старик сердится!»

Так на деле осуществлялось право наций на самоопределение. Однако не следует думать, что все большевики были едины в своем мнении относительно проведения национальной политики. И как это ни удивительно, именно Наркомнац стал самым настоящим яблоком раздора. Кто только не заседал в его коллегии: левые коммунисты, троцкисты, будущие «демцентралы» и многие другие! И не случайно Пестковский писал: «Перед Сталиным встала весьма трудная задача: постоянно бороться внутри собственного учреждения с грубыми отклонениями от ленинской линии».

И Сталину снова пришлось очень постараться, чтобы управлять столь разношерстной публикой, что с его характером было весьма сложно. И тем не менее... «Я почти уверен, – вспоминал Пестковский, – что будь, например, на месте Сталина Троцкий, который постоянно обвинял и обвиняет Сталина в «диктаторствовании», он в течение трех дней разогнал бы такую оппозиционную коллегию и окружил бы себя «своими» людьми».

Да, эти слова были сказаны уже в 1930 году, и тем не менее вполне могут быть правдой. В 1918 году Сталин еще не был тем Сталиным, чье одно только слово заставляло бледнеть всех инакомыслящих, даже при всем своем желании он вряд ли мог заставить замолчать людей, которые спорили с самим Лениным. Да еще по такому всегда сложному и запутанному вопросу, как национальный.

Тем временем положение на фронтах снова осложнилось, и в ночь на 25 декабря 1918 года под напором колчаковских войск красные оставили Пермь. Возникла угроза прорыва белых армий к Вятке, где они могли соединиться с английскими интервентами, продвигавшимися в глубь страны. ЦК решил провести собственное расследование, и Сталин вместе с Ф. Дзержинским отправился на Восточный фронт для выяснения причин сдачи Перми Колчаку. Результатом работы явился их весьма пространный доклад Ленину, где они изложили свое видение поражений Красной Армии и те меры, с помощью которых подобных поражений можно было бы избегнуть в будущем.

Прежде всего речь шла о плохом довольствии, вооружении, экипировке и той страшной усталости, которая накопилась в войсках за время боевых действий под Пермью. Обратили они внимание вождя и на непомерно растянутый фронт, сдерживать который под натиском «превосходных свежих сил противника» было практически невозможно.

Полетели камни и в огород Троцкого, поскольку он прислал на помощь измученным войскам свежую бригаду уже после того, как Пермь была взята белыми. Да и эти части, на взгляд Сталина, не вызывали особого доверия и нуждались в серьезной фильтровке. Явно контрреволюционное настроение, озлобленность против советской власти, сплоченное ядро внутри бригады из кулацких и подкулацких элементов, которые грозили «в случае чего» сдать и Вятку, – все это наводило на серьезные размышления.

Помимо всего прочего, бригада была очень слабо подготовлена в военном отношении, а ее командиры совершенно не знали своих бойцов. А потому для спасения Вятки было «абсолютно необходимо срочно перекинуть из России в распоряжение командарма, по крайней мере, три совершенно надежных полка». Ну и, конечно, «строго делить мобилизованных на имущих (ненадежные) и малоимущих (единственно пригодные для красноармейской службы)». При этом руководители комиссии рекомендовали отсылать мобилизованных как можно дальше от их родных губерний, чтобы избежать процветавшего во многих частях дезертирства.

По мнению комиссии, одной из основных причин пермской катастрофы стала политика Реввоенсовета республики, который своими совершенно неуместными в данной обстановке директивами и приказами «расстраивал дело управления фронтом». «Без соответствующих изменений в военном центре, – предупреждали члены комиссии, – нет гарантий на успех на фронтах».

Впрочем, Сталин не ограничился только перечислением надлежащих мер. По его распоряжению был создан Военно-революционный комитет Вятской губернии, в руках которого, по мысли Сталина, надлежало сосредоточить «все силы, все средства». Вместе с Дзержинским он основательно «почистил» и личный состав присланной Троцким бригады. Более того, они потребовали отказаться от формирования громоздких дивизий и считать за оптимальную единицу бригаду. В Сибири Сталин напрочь отвергал «партизанщину» и требовал «установить на фронтах... режим строгой централизации действий отдельных армий вокруг осуществления определенной, серьезно обдуманной стратегической директивы».

В чем ничего странного не было. Даже при всем своем отрицательном отношении к военным специалистам Сталин прекрасно понимал, что без их участия и дисциплины никакой армии не будет. Но одно дело понимать это и совсем другое – следовать этим самым понятиям. Отсюда и шли все трения между ним и «спецами» в Царицыне.

Досталось в докладе Сталина и местным советским органам, которые совершенно не умели работать в жестких условиях. И такие слова, как «бесхозяйственность», «расхлябанность», «небрежность» и «неумение», повторялись в докладе десятки раз. В марте 1919 года состоялся VIII съезд РКП(б), на котором одним из главных вопросов был вопрос об организации Красной Армии. На нем снова разыгрались нешуточные страсти, и дело было в «военной оппозиции». Она состояла в основном из «красных командиров» и их сторонников, крайне недовольных широким привлечением к строительству и командованию Красной Армией бывших царских офицеров.

Ворошилов, Голощекин, Ярославский, Смирнов, Бубнов, Сафаров – все эти «левые» коммунисты стояли за возвращение митинговой демократии с ее выборным началом и отсутствием единоначалия. Они отстаивали выборность командиров и сохранение всей полноты власти в руках комиссаров. Самих же командиров они желали превратить в консультантов, лишенных, по сути, всяческих прав.

Главным аргументом «военной оппозиции» являлось положение о том, что рано или поздно «бывшие» все равно уйдут к белым в силу своего благородного происхождения и что нельзя им давать столько же прав, сколько и комиссарам. Как известно, комиссары появились для контроля над беспартийными командирами и в случае необходимости заставляли их подчиняться приказам большевиков. И на каком-то этапе это было оправданно. Беда заключалась в том, что многие из полуграмотных в большинстве своем комиссаров очень скоро возомнили о себе и негодовали из-за за ставки Троцкого на профессионалов.

И, конечно, «военная оппозиция» представляла собой определенную опасность. Был самый разгар Гражданской войны, и выступление видных военных и партийных деятелей против руководства вооруженных сил страны ничего хорошего не обещало. В довершение всех бед, накануне съезда скоропостижно скончался председатель ВЦИК Я.М. Свердлов, и теперь в Бюро ЦК было всего три человека (Ленин, Сталин и Троцкий), двое из которых придерживались совершенно разных взглядов на строительство советских вооруженных сил.

Дабы хоть как-то разрядить и без того напряженную до предела обстановку, Ленин отправил Троцкого на Восточный фронт. По всей видимости, побеседовал он «по душам» на эту щекотливую тему и со Сталиным. Поскольку Сталин неожиданно для всех «партизан» обрушился с довольно жесткой критикой на «военную оппозицию» и поставил вопрос, что называется, ребром: «Быть или не быть в России строго дисциплинированной армии».

Что же касается той самой добровольческой армии, за которую так ратовали «партизаны», то она, по его словам, была неспособна не только одерживать победы, но и вообще воевать. Ну а крестьян, не желавших добровольно драться за социализм, надо было, по его словам, «перевоспитывать в духе железной дисциплины, повести их за пролетариатом не только в тылу, но и на фронтах, заставить воевать за наше общее социалистическое дело и в ходе войны завершить строительство настоящей регулярной армии».