Текст книги "Старые раны (СИ)"

Автор книги: Александр Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Глава VI. Пепел

Ее отчаянный крик затихал, словно она падала на дно глубокого колодца, и эхо все еще отскакивало от стен. Казалось, что оно поселится в его голове навсегда и будет вечно проклинать самыми последними словами.

Ненавижу! Ненавижу! Умри! И пусть умрет все хорошее, что было у тебя в жизни!

Но он ошибся. Крик скоро бросился вслед за ней и пропал вместе с болью. Все было кончено.

Опустошенный открыл глаза.

Белым-бело вокруг.

Нет, это был не снег. Это был пепел. Он лежал повсюду и летал по горячему воздуху. Лес на расстоянии в сотню шагов кругом выгорел полностью – на месте деревьев почерневшие, кривые коряги. Одна за другой они рушились под своим чудовищным весом, поднимая ворох пыли. Как бы одно из них не похоронило его под собой.

Ноги почти не двигались, он их едва чувствовал, но подтягивал себя к ручью. Хотелось захлебнуться в воде – слишком дорого ему дались эти несколько дней мучений. Он не мог дождаться, когда же он сможет окунуть голову в бурлящую, холодную воду.

Увы, но ручей тоже оказался засыпан вездесущими белыми хлопьями. Стало еще хуже, его чуть не вывернуло наизнанку. На языке осталось ощущение, словно бы он набил рот пеплом, а не лакал эту теплую, мутную водицу. Мерзость. Выблевать все и попробовать снова. Когда с гор стечет нормальная вода? Может броситься туда и закрыть глаза, предоставив потоку самому распоряжаться его телом? Он вынесет его в чистую, ледяную реку, поближе к тому месту, где живет песий народ – ведь туда ему нужно? Нет. А куда ему нужно? Он не знал. Он вряд ли сейчас способен даже подняться на ноги, не то что куда-либо дойти. Подняться и переставлять ноги, не падая, нести свое тело вперед – такой трюк почти чудо после того, что он пережил. Сердце даже не заметило, что все закончилось, продолжало долбиться в груди, словно лежало на сковородке. Хватит. Хватит уже. Он победил.

Победил – какой глупостью отдавало это слово. Победил что? Ту безумную тварь, которая грызла его почище подземных пожирателей плоти? Да, она умерла, проклиная его и весь белый свет, и что дальше? Опустошенный даже не знал, кто она такая, чтобы всерьез радоваться такому «триумфу».

Может быть, он решил, что победил Лес? Нет, даже думать не смей. Этот небольшой пятачок, который выжгло Талантом, – лишь прыщ, который Тайга даже не заметит. Она возьмет реванш сегодня или завтра, когда земля остынет и пепел завалит снегом; летом все зарастет травой, новые деревья встанут здесь через пару лет – мгновение в жизни Тайги. Все следы потонут со временем, и Лес снова станет таким, каким и был до этого дурацкого недоразумения.

А вот ты, человечек? Как ты выпутаешься из своего положения и сможешь обмануть Лес? Хотя, какой ты теперь человек. Ты теперь Опустошенный. Или, на языке абелей, нито.

– Нито, – попробовал он на язык это слово. Звучало сухо и пусто. Почти так же, как чувствовал себя сам Опустошенный – сухой и пустой оболочкой. Сухая и помятая коробка, внутри которой нет ничего кроме воздуха. Дырявый горшок, выброшенный в канаву. У него внутри даже не осталось крошек, чтобы заинтересовать бездомных кошек и тараканов. Нито. Какое точное слово.

Он зажмурился и невольно попытался прикоснуться к нему, как делал раньше с опаской. А сейчас на месте вечно недовольного и горячего Таланта зияла огромная холодная дыра с рваными краями. Опустошенному на мгновение показалось, что нечто внутри вот-вот откликнется на его мольбы и даже заболит резкой, но хорошей болью. Но нет, призрак пропал, стоило ему сунуться туда – дыра оставалась дырой.

«Нито и ничто», – подумал и прошептал Опустошенный, укладываясь обратно на землю, в пепел, который проникал повсюду, даже прокрался в нос, и он от души чихнул. Белизна опадала, погружая в себя, как в молочное облако, горькое на вкус. На пепелище так тепло, что не хотелось двигаться и спасать свою жизнь, так что Опустошенный постарался уснуть до того, как холод и снег заново возьмут свое.

Даже представить было больно, что сейчас придется подниматься и учиться ходить заново. Шаг за шагом, пока ноги немного не привыкнут к своей изначальной миссии. Ходить и стремиться идти. Куда-то через бесконечный лес. Навстречу безумному, дикому холоду, который все равно спеленает и подчинит его. Ради чего ему, уродцу с дырой внутри, вставать сейчас на ноги и идти сквозь этот мрачный холодный лес?

Опустошенный приподнялся и растер золу в пальцах. Это то, что осталось ему Таланта? Не мог же тот вправду просто пропасть или лопнуть, как мыльный пузырь? Собрать бы весь этот пепел в мешок и отнести в Альбию. Ну-ка гениальные алхимики со всех земель, сможете ли вы снова превратить эту кучу золы обратно в ту силу, которая должна была сделать его бессмертным?

Нет, глупости все это. Все надежды и мечты рассыпались прахом, оставив после себя горсточку в память о детских грезах. Да и горсточку положить некуда. Его одежда сгорела вместе со всеми вещами, которые еще оставались – сам он до макушки засыпан пеплом. Так он не замерзнет слишком быстро, а поглядит на следы выгорания. Но и этот пепел скоро унесет ветром.

Он провел рукой по плечу – показалась розовая, но вполне здоровая кожа. Странно, что огонь не навредил ему. Опустошенный провел по волосам – тоже на месте, хоть и были страсть какие грязные. Хотя стоило ли удивляться, раз то пламя, что пылало внутри все эти страшные дни, оставило ему жизнь…

Его начало потряхивать, он обхватил себя руками и постарался унять рыдания. Вода все еще переливалась напополам с золой, сколько же можно?! Дай мне, уже, наконец, умыться, сука?

Не хочет ли Опустошенный сказать, что еще не отчаялся? Он собирается спасать свою жизнь? Ползти по снегу? Ради чего и куда? Ради того, чтобы замерзнуть, побегав немного голыми пятками в сугробах? Стоит ему сейчас выйти из обгорелого круга, который еще теплится, его обнаженного и беспомощного ждет скорая смерть. Может, удастся облепиться пеплом, и этого хватит чуть продлить его мучения? Глупости-глупости – ничего другого ждать не приходилось.

Опустошенный даже не знал, не забрал ли его Талант еще парочку человеческих трюков с собой в бездну, а он всерьез рассуждает о том, чтобы подняться на ноги и продолжить жить. Ходить, плакать, переваривать пищу… твердо держать конец? Теперь девочки тоже отменяются?

Нет, не смейся. А лучше пойди и проверь. Девочек так много в… Альбии. Как раз к весне и доберешься, а они как раз выйдут на улицы встречать героя в своих воздушных платьях и белых чулочках. Помнишь?

Он помнил, как краснел при одном взгляде серых, зеленых и голубых глаз. Но ему было хорошо, когда они на него смотрели и улыбались.

Хорош герой и красавец. Нито, пустой и нелепый седой дурачок. Разбегутся все от него с криками, когда он страшный, обросший и грязный вылезет из леса. Наверное, не сможет и шага сделать через границу, как его истыкают стрелами еще на подходе. Интересно, что это за чудовище вышло из Дикой Тайги, начало кричать, размахивая лапами? Хоть кто-то слышал?

Плевать, главное напиться до отвала. И он пил эту безвкусную теплую воду, пока желудок не запротестовал, и ему не пришлось отдавать ее обратно. Глупый ты дурак… Сарет.

Да, он вспомнил свое имя, наконец. Сарет. Его звали Сарет, давно еще. Когда он был еще полноценным.

Сарет задрожал и принялся растирать плечи, хоть и понимал, плюя в жерло вулкана он бы добился большего. Холод уже подбирался к нему – начинался снегопад.

Он погибнет в любом случае. Так стоило ли дергаться и барахтаться?

Обняв себя, Сарет поднялся и доковылял до места, где когда-то был их лагерь. Осталось хоть что-нибудь от сестры? Если она хоть что-то оставила, конечно. Порывшись в золе, он обнаружил лишь пару расплавленных железяк, которые потеряли хоть какую-то форму.

Нет, больше ничего. Пусто. Только пепел и ветер, пробирающий до костей.

Очень скоро Тайга схватит его, чтобы уже никогда не отпустить. Солнце не успеет обойти и половины неба, как это случится. Что же прикажешь делать?

Идти. Во имя всего на свете – идти. Просто идти, покалывало на языке. Здесь больше нечего делать. Здесь сгорело его прошлое, а он должен идти – ради будущего. Что это за будущее и кто ему его обещал, Сарет как-то забыл поинтересоваться. Но пошел, неловко переставляя ноги. Куда-нибудь он все-таки дойдет. Пусть он вдоль ручья, как он наставлял сестренку. Может быть, он еще сможет встретить ее?

Или ее обмороженное тело? Хорошая же встреча. Не сидела же она под кустом, выжидая все эти дни, когда он уже выгорит, наконец?

Ну, а вдруг.

И в правду, – подбодрял он себя, пока шел, – сидеть здесь и ждать, пока пепелище остынет, вырывая по капле мгновения жизни, ужасно глупо. Пусть бы он пошел дальше, он и идет дальше. Это все равно лучше, чем сидеть, жалеть и ругать себя. Можно же ругать и жалеть на ходу! Все прошлое оставить позади.

В этом страшном Лесе наверняка еще есть что-нибудь, на что не грех поглядеть, прежде чем холод доконает его.

Вот пепелище осталось позади, а под его босыми стопами захрустел настоящий, обжигающий снег. Сотрясаясь каждый шаг, Сарет вскоре горько пожалел, что вообще вышел из теплого круга. Но возвращаться не стал. Какой смысл? Так умереть проще и быстрее.

Холод. Не осталось ничего кроме холода. Сеншес… будь милосерден. Убей его побыстрее. Не мучай.

…Викта тоже ушла сюда умирать.

Но у сестры хотя бы был философский камень с собой. Он не даст ей умереть так глупо, как умрет он.

Была бы в его распоряжении хотя бы пара сапог, может он и отыскал бы сестру. Маленькую, вмерзшую в сугроб, сжимающую его философский камень, его подарок. Но такими темпами он точно ее не разыщет. Не успеет солнце собраться за горизонт, когда Сарет повалится в снег с отмерзшими конечностями.

Интересно, как далеко она успела уйти. Не станет же она возвращаться за ним? Ну не дура же она?

Наверняка сестра уже за мили от этого места – спасает свою жизнь и свое будущее изо всех сил.

* * *

Сознание вернулось, и пожар головной боли начал разгораться, отгоняя от себя все остальные чувства. Она ощущала, как на голове набухала громадная шишка и начинала сводить ее с ума. Викта застонала – Сеншсе, как же больно… Звон в голове только нарастал.

Она хотела потрогать шишку, через которую в нее затекает боль, но руки не дались ей – оказались крепко-накрепко стянуты толстыми ремнями. Нитсири не мгла пошевелить даже розовым мизинцем, проглядывающим через порванные и давно нестиранные чулки. Где ее сапоги? Почему она босая? И сидит прямо на снегу, широко расставив ноги, привязанная к какому-то дереву…

О, Сеншес… Как же болела голова…

Сквозь деревья прокрадывалось утро – неспешно, лениво разгоняло оно синеву, заливая все тягучим, молочным туманом. А в голове гудел колокол, бился о ее черепушку своим языком. Нитсири попыталась поднять голову, застонала и зажмурилась – смотреть прямо на огонь в десятке шагов от нее было выше ее сил. Пламя ослепляло, прожигало мозг насквозь. Кажется, левый глаз заплыл – видимо, тот удар был не единственным. Она аккуратно приподняла здоровое веко. Через щелочку разглядела бугристые тени с рыжими бородами, мех и железо – псоглавцы, кто же еще?..

«Сеншес, покойница… покойница» затряслись ее коленки от дикого ужаса.

Тени громко разговаривали, смеялись своим варварским шуткам. Никак не меньше дюжины собакоголовых выродков. Двое дикарей копалась в ее сумках, совали съедобное в зубастые дыры в бородах и выбрасывали ненужное прямо в снег. Это же ваши вещи, дурни! Сама собирала их по хижинам ваших собратьев, а вы бросаете их. Когда один из них вытряхнул остатки поклажи на землю, у Викты упало сердце – вот так просто добыча, которая досталась ей кровью и потом, лежит на земле, никому не нужная. Пустая сумка полетела в костер и начала сворачиваться черным цветком. Псоглавец похлопал себя по коленям, плюнул в пламя и отошел к своим дружкам, которые как раз расправились с другой сумкой. Вскоре и от нее ничего не осталось. Дикари, возьми их Сеншес.

Нитсири с удовольствием обложила бы их матом, но вместо этого только застонала от резкой иголочки, которая пронзила ее мозг, и согнулась. Вернее попыталась, ибо ремень не дремал – удавкой впился в ее шею и душил, пока она не выпрямилась и не проглотила иголку.

Чертовы дикари… приложи они ее чуть сильнее, и Викта больше никогда бы не очнулась. Она понадеялась, что хотя бы зубы целы, но язык наткнулся на препятствие – ее рот заткнут тряпками! Из глаз ринулся безответный поток слез, следом за ним закапало из носа.

Еще хуже… дышать… нечем. На воздух! Воли!

Она заперта, связана, задыхается, один на один с этой спицей в голове, которая все не унимается. Кажется, что-то теплое и влажное течет по щеке. А следом заползают насекомые, чтобы полакомиться кипящим мозгом.

Вытащите кляп, изверги! Дайте вдохнуть морозный воздух, хоть чуть-чуть протрите ее горящее лицо снегом! Пожалуйста…

Жу? Где псоглавка? Кажется, это ее тоненькая тень позади скалоподобных спин сидит, поджав ноги, и это ее глаза-бусинки единственные дрогнули, когда Викта очнулась и морщилась от колючих иголок.

Как же Жу, наверное, довольна, что судьба повернулась приличным местом? И не придется переть через снег по темноте совсем одной до деревни, где ей останется только ждать, когда чудища ее учуют. Теперь она со своими. А нитсири, ее мучительница, скоро ответит за все то, что она с нею сделала.

Да, глаза обещали именно этого. Черная ненависть.

Камень? По-прежнему в кармане? Слишком просто. Тело ломило так, что нитсири едва могла пошевелить пальцем на ноге. Обыскали, как же иначе… – они сколько угодно уродливые выродки, но не полные идиоты. Теперь ее драгоценность будет красоваться на веревочке у сучки одного из этих кобелей. Викта лишь надеялась, что философский камень заставит псоглавку как следует помучиться.

Дотянуться бы до него. Попробовать… Но стоило ей только подумать об этом, как голову тисками сжала боль, нитсири бессильно ударилась головой о железную кору. Нет, слишком болит… Слишком тяжело не то, что дергать Талант, просто дышать носом тяжело. Соберись же, нитсири! Надо пробовать… Сеншес, он у них, она его чувствовала!

Псоглавка смотрела, не моргая, не отводя своих черных угольков от ее заплывшего лица. Он у нее, да, – Жу почти кивнула на ее отчаянный вопрос. Умная. Злая девочка. Отдай, а? Жу…

Жу и не думала подходить или оповестить своих новых друзей, что нитсири очнулась. Что это? Милосердие или псоглавка, наоборот, наслаждалась каждой искоркой боли в ее глазах и растягивала удовольствие?

Но псоглавцы уже вскакивали с мест, когда один из них наставил на Викту свой толстый палец. Самый рослый и волосатый подошел к ней, сел на корточки и что-то гаркнул ей в лицо, обрызгав горячей слюной. Нитсири похолодела, когда перед ее носом выросла блестящая сталь – в этих лапищах Рубиновый клинок казался детской игрушкой.

Над Жу склонился один из выродков и принялся что-то говорить. Жу с трудом оторвала глаза от Викты и проговорила несколько тихих слов, потонувших в ответной тарабарщине. Вновь стрельнула глазами в сторону нитсири, которая обливалась потом от страха, и закатала рукава, обнажая запястья. У псоглавца отвалилась челюсть, он вскочил и закричал что-то остальным. Сталь убралась прочь, но Викта чувствовала себя еще хуже – казалось, если бы выродок начал ее резать, она бы испугалась не меньше.

Теперь вся дюжина столпилась вокруг Жу, рассматривая и ощупывая ее изуродованные руки. Запястья и предплечья псоглавки были чудовищно попорчены шрамами и ожогами. Главарь с Рубиновым клинком забормотал что-то глухим голосом, псоглавка энергично закивала вся красная от стыда. Она что-то сбивчиво рассказывала и все посматривала на Викту, и от каждого ее слова и взгляда, от каждой тени на мрачнеющих мордах ее сородичей, сердце Викты стучало все быстрее. Голос псоглавки дрогнул, и на высокой ноте она сорвалась и разразилась горьким рыданием, не в силах продолжать свой рассказ. Главарь кивнул, и ей разрешили опустить рукава и уйти подальше.

Подальше от места судилища.

Они сошлись над ней, как скалы, закрыв свет от костра широкими плечами. Викту всю передернуло от резко заметавшегося сердца и осознания подступающего рока, но ремни когтями впились в ее запястья – держали крепче рук палача. Псоглавцы грохотали над ней, на нее пальцами, размахивая руками. Викта не понимала ни единого слова, но вздрагивала каждый раз, когда глаза выродков опускались на нее, а пальцы на рукоятях топоров и копий сжимались все сильней.

Тут псоглавец со снежно белыми волосами резко подошел к ней – Викта зажмурилась до белых искорок, вся сжалась в комочек и чуть не потеряла сознание от страха. Между ног сразу стало тепло, мокро и очень обидно.

Долго ничего не происходило, никто не трогал ее.

Викта ничего не понимала – ни один не коснулся ее даже пальцем. Вместо этого они отступили, от омерзения сплевывая на землю. Быстро похватали вещи, побросали в реку все лишнее и скрылись между деревьями, словно их и не было вовсе.

…

Жу сделала пару нетвердых шагов за ними, но задержалась и какое-то время стояла, глядя на униженную Викту, и молчала. Потом разжала кулачок – на ладони сверкал философский камень.

Ее камень, ее драгоценность! – псоглавка ухмылялась, ее глаза пели в свете пламени и отчаяния нитсири.

«Хочешь его?» – спросила она одним взглядом.

Викта очень хотела. До припадка, до истерики, до дрожи во всем теле. С удовольствием сейчас бы упала на колени перед этой тупой шавкой и вылизала ее ботинок – все что угодно, лишь бы получить свою драгоценность обратно. Могла бы, если бы не тряпка во рту и не ремни.

«Развяжи меня, Жу? Помнишь, как я бросилась за тобой к краю обрыва?» – спросила Викта мычанием и слезами.

«Помню», – ответили ее глаза. – А еще я помню, как ты резала мне руки, чтобы накормить эту проклятую вещицу. И спасла меня ты только для того, чтобы я была бурдюком с кровью».

«Нет, нет, Жу!» – плакала она, но сама в глубине души понимала, что это правда, и чем больше она лжет, тем сильнее натягиваются ремни на ее шее.

Скажи правду. Очень радовалась такой удаче, что встретила живую девочку в вымершей деревне. Наверное теперь жалеешь, что не зарезала ее сразу, чтобы разлить кровь по бутылкам – на дорожку.

Так бы поступила истинная абель, а не трясущаяся кошечка, запутавшаяся в своем поводке и полуживая от страха. Теперь мяуч сколько влезет, дурочка. Раньше надо было резать и колоть. Либо ты, либо она – вот непреложный закон Леса. Ты выбрала.

А вот теперь настал ее черед выбирать. Какая участь ждет преступницу и ведьму?

«Да, – кивнула псоглавка. – Теперь ты все понимаешь».

Повернулась и швырнула философский камень в кострище. Подошла к полуобезумевшей от отчаяния нитсири, харкнула ей в лицо и бросилась догонять своих. Ее уже кликали.

* * *

Как же холодно! Вернуться?.. Нет! Только вперед, позади ничего, кроме глупых сожалений. Оно все еще за спиной? Не обернуться – слишком страшно вертеть головой. А вдруг Оно все еще там?!

Он точно видел, как что-то прыгало с ветки на ветку, прежде чем ринулся бежать со всех ног. Что это было, Сеншес?! Тварь точно с неба свалилась. Сарет не мог точно описать, что он видел, но стоило ему отойти от пепелища чуть подальше, как краем глаза он заметил, как нечто черное бросилось к нему. Тогда сердце его забилось вдесятеро быстрей, а ноги сами понесли его прочь – прошибая горячим дыханием мороз, утопая в сугробах по колено. И он бежал, слушая набат в ушах, и чувствовал, как Оно прется через подлесок по его душу. Сеншес, быстрее!

Но холод не ушел надолго, скоро он вернулся. О, да – он никогда не оставлял его скучать одного.

Сколько он еще продержится? Сто шагов, двести? Хоть бы чего намотать на ноги, это же кошмар! Они уже красные, дальше уже начнут синеть. Нет, ничего не было. Летом, еще куда ни шло, и комаров пережить можно. Но зимой проваливаться в сугробы с болтающимися между ног причиндалами. Ахахаха, сам бы смеялся, не будь он в собственной шкуре, не будь этого, преследующего его по пятам.

Здесь он упадет, нет? Он несся вскачь по сугробам, чтобы забраться подальше от пепелища, скрыться в чаще, понадеявшись, что потеряется там. Не хотелось сдаваться сразу, умирать так близко от стоянки, да еще и в зубах какой-то жуткой твари. Подальше, еще немного дальше! У него ничего не осталось, кроме ошметков гордости, а ее он так просто не уступит – пусть эта чертова Тайга знает с кем связалась! Он так просто не рухнет с головой в сугроб и не свернется калачиком, предоставив снегу облепить его, как крем пирожное – на закуску чудищу. Сеншес, жрать-то как хочется… И одеяло. Что угодно отдал бы за простое одеяло. Ничего не надо. Ни золота, ни дворцов, ни женщин, ни философских камней. Одеяло ему! И костер. Можно даже без костра, но одеяло. Нет! Нет, беги, дурак, там же смерть за спиной! Какое же к Сеншесу тебе одеяло?! Не будет тебе никакого одеяла. Откуда здесь в самой утробе Дикой Тайги ты найдешь одеяло?!

У рок’хи есть наверняка. Они хоть и выродки, но холодными ночами спят под одеялами. Не могут же они и трахаться на виду у своих зверенышей? Или могут? Они же дикари, Сарет! Наверняка и детей посвящают в свои игрища. Разводят костры до неба и пляшут вокруг. В одеялах.

Как бы он хотел присоединиться к ним. Пусть они выродки. Пусть ему бы пришлось плясать под их песни, слушать их барабаны. Но у костра тепло и безопасно, запах не самое главное. И даже если бы его заставили бы сношаться с огромной волосатой бабой, больше похожей на медведя, чем на нормальную женщину, он все равно бы согласился. Это лучше, чем бежать голым через лес, спасаясь от страшного чудища. Как тебе такой первый раз, Сарет? Думал, что будут чулочки, белые трусики? Ага, вот тебе – хватай ее мохнатые прелести и держись крепче! И не ты ее будешь трахать, а она тебя оттрахает!

Пусть так. Но выжить…

И пусть бы его сожрали после соития. Ешьте меня, выродки! Только дайте погреться у вашего костра, завернувшись в колючее одеяло, не думая о выживании хотя бы до утра.

Ах, он все еще чувствует ноги! Они горели, как два уголька. Он даже не думал, что сугробы такие горячие, прямо раскаленные. А вот воздух – нет, он колючий, как подушка для булавок.

Задыхаясь от усталости, трясясь от холода, Сарет привалился к дереву. Бежать не было сил. Он обернулся, ожидая увидеть любых ужасов в темнеющем, сумеречном лесу. Какой угодно морды, оскала и безумных глаз, жаждущих крови. Но не увидел ничего, кроме собственных следов.

Сглотнул вязкий комок и побрел дальше. За его спиной ничего не хрустело и не ломалось под натиском гигантской туши. Неужели оторвался? Хорошо. Хорошо бы еще найти одеяло, тогда будет еще лучше.

Теперь остался единственный враг, который был стократно хуже неведомой твари. Холод, конечно же. Зубищи у него длиннее и острее, чем у любого чудовища из ночного кошмара.

Пара шагов, и как по команде холод навалился на его обнаженное тело и принялся втаптывать в землю. Больше ни шагу, Сарет. Ты от Рыжека ушел, от Гория ушел, от кхамеров ушел, даже от того неведомого чудовища ушел. Попробуй-ка уйди от холода.

Сарет не сможет, это ясно. Даже заберись он на дерево, чтобы точно не попасть на зуб монстров, от холода ему не скрыться даже на макушке самого высокого рефа. Как же вы, гиганты лесные, выдерживаете целую зиму без движения? Научите, а? Молчание – храните свои секреты.

Еще, наверное, не меньше тысячи и еще сотни шагов, и лес окончательно укрылся черным. Сарет чувствовал себя в стакане, залитом чернилами. Больше не шагу – забилось в его голове, когда он привалился к стволу рефа. Сполз вниз и откинул голову. Как нечестно…

Он не сдержался и закричал во все горло, требуя у Леса ответа – как ему выжить? Ведь умирать так не хотелось. Пусть он будет жить Опустошенным, жалким и брошенным неудачником! Он сам определит на что ему эта жизнь, но сейчас… Просто помогите! ПОМОГИТЕ МНЕ!

Эхо затихало в массе нескончаемых исполинских колонн-деревьев – черная пучина проглотила его крик.

Но Лес хотел больше. Хотел съесть его всего. Он был таким маленьким и слабеньким под гигантским изломанным, мощным телом Тайги.

…

Сколько он уже пробежал? Вроде пепелища не видно, но едва ли далеко. Сколько он еще сможет пробежать, прежде чем рухнет под одним из этих рефов?

Немного. Очень немного. О рассвете смешно даже помышлять, если он срочно не найдет укрытие и одежду. А их нет и не будет. Иначе им с сестрой точно не пришлось бы идти порознь.

Нельзя стоять. Нужно бежать. Беги, Сарет. Беги!

Он снова ринулся вперед, проваливаясь в снег, раздирая кожу об острые ветки и вдыхая раскаленный воздух. Очень скоро выдохся и пополз на коленях. Все было тщетно, он начал замерзать.

Лес брал свое. Он все равно пожрет его истощенное тело, только медленно, растягивая удовольствие, как изысканный гурман. Каждому свое, Сарет. Сначала позволил ему с сестрой вылезти на поверхность и насладиться долгожданным воссоединением, а подождал и взял то, что ему причиталось. Сначала попробовал сестру, мерзавец. Теперь принялся за сладкое.

…

Как глупо… Просто упасть и замерзнуть, как собака, не имея права даже на малейшую надежду спастись. Нет, еще немного продвинуться. Еще несколько шажков вон за того здоровяка, похожего на огромного паука… Может за ним он увидит что-нибудь, что сделает его смерть не такой бессмысленной? Сестренка?.. Нет. Он разрыл сугроб, но под ним не было ничего кроме снега. Дальше – новое дерево, еще более уродливое, чем предыдущее, и под ним еще один сугроб, под которым тоже ничего не было. Может быть, он давно ползает по кругу? Нет, просто Лес играет с ним в глупые игры. Дальше, ползи дальше, и…

И еще одно. Сеншес, зачем деревьев так много на свете? Какой в них толк? Лучше бы на них росли теплые одеяла.

…

Сколько он сможет еще проползти в этом ледяном коконе?! Нет, уже было не так холодно, и это обнадеживало. Сарет почти не чувствовал холода, как не чувствовал своих рук и ног. Может чем сильнее он дрыгается, тем холоднее ему становится? Остановись и отдохни в этом теплом сугробе.

Вот так.

Нет… нужно идти дальше. К сестре. Она ждет его вон за тем деревом. Ну, отдохни и согрейся, а потом пойдешь. Ты же меня не обманываешь? Нет, верь мне – отдых, это то, что тебе сейчас нужно больше всего.

Спасибо.

Но.

Я все же пойду.

Как знаешь. Это все равно тщетно. Лес не имеет конца, и борьба все равно бессмысленна.

Знаю. Но я попробую.

Сарет прошел совсем немного, прежде чем снова рухнул в сугроб, уже не ничего не чувствуя. Он показался ему мягкой периной.

…

Пить. Наглотаться ледяной воды. Но у него не было сил даже проползти несколько шагов, не то, что искать ручей. Почему же он с самого начала не утопился? Сейчас не было бы этой жажды.

Если на нем была бы хоть какая-то одежда, все было бы намного проще, и он продвинулся бы еще немного. Может даже смог бы пережить ночь. Хоть рубашку, штаны. О такой роскоши, как сапоги он и не помышлял. Шарф, шапка, теплое белье… нет. Иди так, тебе полезно.

Отдохну и пойду. Попозже.

Веки слишком тяжелые, чтобы держать их вот так. Да и смотреть особо не на что. Деревья, снег. Деревья снег. Глупость.

Он опустил веки и сразу же почувствовал такую легкость, о которой даже не подозревал. Сарет словно плыл в спокойной реке, и вода уносила его куда-то. Пусть несет, ему уже все равно. Его поражало внезапное открытие, которое он сделал.

Холода нет. Это миф и нелепость окоченевшего человеческого тела. Ему тепло. Оказывается лежать и засыпать в снегу так же тепло и уютно, как спать на мягкой перине. И одежды не нужно, снег сам согреет его и придаст новых сил.

Прости, сестренка. Он найдет тебя в следующий раз. Сейчас ему нужно поспать.

* * *

Глупая девочка. Философский камень не горит и не тонет. Пока он насыщен кровью, он практически бессмертен. Особенно молодой кровью – ее эти твари любят больше всего, и плевать им чью кровь пить, человека или псоглавца, им все едино.

Швырни она его хоть в реку, его бы вынесло на берег рано или поздно. Хотя проблем это определенно доставило бы больше.

Кострище находилось на расстоянии пяти-шести шагов от нитсири, и дотянуться до него у нее не было ни шанса. Вдобавок Талант что-то начал бузить – наверное, только и ждал момента, когда нитсири обессилит. Головная боль ему только в помощь – только распаляла его взорваться пламенем и ветром, чтобы испепелить все вокруг. И саму нитсири за компанию.

Нет, она сладит с ним. Камешек ей неплохо помогал, но теперь он далеко… Так близко и так далеко – вон зарылся в угли. Сверкает и подмигивает ей – хватай меня и пошли уже! Только протяни руку, и он сам прыгнет в пальцы. Но пальцев она не чувствовала – какой тут прыг-прыг?

И ног не чувствовала, голые пятки вмерзли в землю. Кто же явится быстрее? Обморожение или кхамеры? Ставь деньги, вероятность проиграть не так высока.

Суки. Мрази. Выродки. Псоглавцы. Она еще слышала, как скрипел снег под их ногами. Пусть уйдут. И что дальше? Даже если ей удастся расслабить ремни и как-то вырвать руки, она умрет от холода, не дойдя и половины до их с братом стоянки. У нее есть возможность догнать их. И что тогда? Драться. Бесполезно. Дюжина взрослых псоглавцев, вооруженных копьями и топорами. Что она сможет им противопоставить? Двое или трое упадут объятые пламенем, а двое других изрубят ее в кашу. Не будь дурой, хватит пытаться обуздать свой Талант и сконцентрировать силу в пальцах. Они все равно онемели, так ты только сожжешь себе руки. Насладись этим сладостным покалыванием в живых и теплых конечностях, пока можешь. Что ты делаешь, дура?

Она не знала, что она делала, и к чему это приведет. Но делала. Ничего другого ей не оставалось.

От кляпа был толк – было чего сжимать зубами до скрипа, было во что кричать, пока плавилась кожа на запястьях и в ноздри лез запах паленого мяса.

Да! Если ты хочешь жечь и убивать, Талант, то жги! Жги эти проклятые ремни, не сдерживайся! Ахахахах, это так больно, Сеншес. Тебе тоже стоит попробовать. Головную боль, как рукой сняло.

Ремни на удивление толстые, не желали поддаваться, даже когда от боли она начала терять сознание. Еще! Еще! – кляп выпал изо рта и хлопнулся между ног на тоненькой ниточке слюны, словно паук на паутинке. Они должны загореться, а не просто тлеть! Рок’хи не могут уйти просто так, а она не может остаться здесь умирать от ожогов. Еще! Талант, жги!

Запах паленого становился невыносим, но она все равно поддавала и поддавала жару. Ремни наконец загорелись – она это чувствовала и не могла остановиться даже на мгновение, чтобы хоть наораться в сладость.

Очень хотелось надеяться, что выродки, что эта мелкая бл…ка Жу, слышат ее сейчас, и у них сердца бьются от страха.