Текст книги "Старые раны (СИ)"

Автор книги: Александр Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Дверь была вырвана с мясом. За ней клочьями клубилась темнота.

* * *

Ты думаешь, я умру раньше тебя? Перебьешься, мясо. Я заберу тебя вместе с собой в царство вечной тьмы.

Мы умрем вместе.

Я хочу вкусить тот момент, когда твое сердце перестанет биться. И я планирую дождаться этого, чтобы уйти со спокойной душой.

* * *

Викта оказалась права. До мурашек права. Деревня полостью вымерла. Все дома, до которых ей удалось добраться, стояли пустыми с открытыми, выбитыми дверями, продуваемые всеми ветрами, и молчали. Ей не попалось ни единого живого рок’хи, пропали даже животные в загонах. Еще страшнее оказалось то, что нитсири не нашла ни одного тела. Полы в домах были обильно политы запекшейся кровью. Повсюду раскиданы клочья одежды, украшений, оружия, но от владельцев остались только запекшиеся пятна на стенах. Кровавые дорожки с порогов некоторых домов вели на улицу и обрывались на краю пропасти.

Никого, кроме маленькой нитсири, которая дрожащей тенью бегала от дома к дому, собирая по углам каждую крошку. Видно орда кхамеров застала всех за ужином, и псоглавцы просто не успели убрать еду со столов. Она слишком проголодалась за истекшие дни, но не смела прикоснуться даже к тарелке. Почти в каждом доме пахло смертью, и Викта старалась покинуть их как можно быстрее, чтобы ее не стошнило прямо здесь же.

Потом. Она поест потом, но не в этой деревне, насквозь пропахшей кровью.

От запаха еды, пусть и уже заветренной и холодной, ее бросило в дрожь. Голод начал крутить желудок судорогой, но только от одной мысли, что она сейчас сядет за стол, где еще несколько дней назад сидели рок’хи, которые сами сейчас перевариваются в желудках кхамеров, и будет набивать щеки, ее чуть не вывернуло наизнанку.

Больше всего ей нужно было вяленое мясо… Где оно, в каком горшке? Где эти тупые выродки держали мясо?!

Так она бродила из угла в угол с постоянно растущим мешком за плечами. Обшарив все углы и плотно уложив припасы в мешок, она остановилась.

Теперь… осталось одно. Нитсири боялась, что это окажется самым сложным. Она почти забыла об этом, пока вынюхивала еду и переворачивала сундуки с горшками.

Викта сглотнула и нашарила философский камень. Предстояло найти еду и для него.

Она замерла в нерешительности. Глазок уже еле теплился, отсвечивал желтеньким и обещал неприятности. Нитсири оставила мешок у стены и подошла к кровавому отпечатку, который уже успел протухнуть, и прислонила к нему камешек. Никакой реакции.

Разборчивый, зараза!

Очевидно, что камню нужна свежая кровь. Живая кровь.

Взвалив ношу на другое плечо, Викта крякнула и вышла из избы. Ее ждали сотни крутых ступеней и с десяток шатких мостков из тех, которые не успели порвать жадные лапы кхамеров. Она забиралась все выше и выше, пока не обошла все дома, до которых смогла добраться. И выгребла из них все, что могло пригодиться для дальней дороги. И даже чуточку больше.

Но ни в одном она не нашла хозяев – ни живых, ни мертвых.

Кхамеры собрали всех и утащили к себе в подземелья. Что ей еще оставалось? Обходить даже те избы, добираться до которых было смертельно опасно, в надежде найти хоть одно свежее тело? Слишком большая удача, чтобы на нее рассчитывать.

Этот? Нет. Этот? Снова нет.

Может быть здесь? Нет. Зачем она это делает, что она, в конце концов, думает найти? Даже если бы она нашла труп, которое кхамеры бросили несъеденным – во что поверить ей было сложновато после знакомства с этими уродами – его жизненные соки давно протухли.

К концу дня она уже давно перестала обращать внимание на собственный цинизм. Человек – пусть и псоглавец – предстал для нее просто сосудом с кровью, смертельно необходимой для питания философского камня. А значит и для абели, которой Викте предстоит стать. Это так.

Деревню уже затопили сумерки, а ее поиски так и не увенчались успехом. Ничего. Кхамеры сполна насладились пиром. Неисследованные дома еще оставались, но добираться до них было смертельно опасно, и едва ли она отыщет там хоть что-то, кроме запаха смерти и пустоты.

Нитсири села на мешок и обхватила голову руками. Где найти свежую кровь? Где?

Тут – если не краем глаза, то какой-то запоздавшей чуйкой – Викта заметила движение, и подпрыгнула на месте. К ней почти неслышно подходила ее недавняя знакомая Жу. Бледная и испуганная, боявшаяся каждого угла и каждой скрипящей половицы. Она смотрела. Не на Викту, а на мешок, на котором нитсири восседала, как на троне. И в глазах псоглавки горел нехороший огонек.

Жу что-то сказала ей. Глухо, еле слышно, но по тону было очевидно, что она явно не рада тому, что нитсири мародерствует в ее родной деревне. Викта промолчала бы, даже если бы могла облечь мысли во внятные для нее звуки. У нитсири просто не было сил осознать то, на что намекали небеса. Что от нее хотел ее возлюбленный Сеншес…

– Я же сказала тебе, чтобы ты оставалась внизу, – проговорила нитсири, не ожидая, что псоглавка поймет хоть слово. Но она должна была хоть что-нибудь сказать.

Сколько она здесь пробыла? Сумерки сгущались, а ребенок наверняка голодный.

– Иди сюда, маленькая, – позвала ее нитсири, но псоглавка заартачилась. По ее щекам текли крупные слезы. Она показывала куда-то пальцем и что-то говорила.

– Нет там никого, нету, – говорила нитсири, но Жу не замолкала. Викта проследила за ее пальцем – Жу показывала на избу, в которой нитсири так и не побывала. К нему вел мост, ступать на который нитсири не рискнула.

– Ты хочешь, чтобы мы пошли туда? – спросила Викта, кивая на избу, и Жу живо потянула ее за рукав. – Это что твой дом?

Жу все лепетала на своем наречии и толкала ее к мостку.

– И что, ты думаешь, мы там найдем? Не обманывай себя, Жу, – повторяла Викта, пока девочка подталкивала ее ближе к входу на мост.

А потом сама бросилась по качающимся доскам, не обращая внимания на испуганный окрик нитсири. Мост опасно поддался под ее весом, но девочку было не остановить. На середине она замахала в ее сторону, призывая Викту поспешить.

Викта с сомнением посмотрела на сооружение из веревок и досок и у нее закружилась голова. Едва ли это изодранное сооружение, отданное на расправу ветру и дождю, выдержит ее. Нет, туда она не пойдет ни за какие коврижки.

– Нет, там никого, Жу! – крикнула Викта и поежилась от своего голоса – так неожиданно громко и пронзительно он прозвучал в настороженном молчании этой деревни. Девочка уже миновала опасный участок и делала ей знаки, призывая не мешкать.

«Может на другую сторону есть другая дорога», – подумалось нитсири, но ее терзали сомнения. Слишком уж сильно пострадали эти подвесные дорожки, чтобы всерьез рассчитывать на обходной путь.

Жу махала ей уже с крыльца, и в следующее мгновение ее поглотила темнота, что скрывалась внутри родной избы.

Викта слишком долго глядела ей вслед – рассчитывала, что глупышка сразу же вылезет обратно, не найдя внутри ничего, кроме воспоминаний и пары мокрых пятен. Время шло, сердце начинало ускорять свой бег, солнце долизывало верхушки деревьев, а Жу все не было.

– Жу! – позвала ее Викта. Время текло. Никто не откликнулся.

Нитсири сама не своя от волнения бросила мешок и подошла к мосту. За прошедшее время тот отнюдь не оброс дополнительными веревками, не стал крепче и по-прежнему круто раскачивался над пропастью. Викта до белых костяшек сжала кулаки и вслух пожелала псоглавке перестать заниматься ерундой и немедленно возвращаться. Но нет. Из дома ни звука.

Викта подошла к краю и опасливо глянула вниз, в чернеющий котлован, от которого поднимался синеватый парок, больше ничего не было видно. Весь оптимизм сразу выветрился из головы, как только она представила, что из этой чертовой Ямы вылезают сотни и сотни зубастых, мохнатых рыл и начинают карабкаться к ней, цепляясь за деревья. Она еще зачем-то плюнула с верхотуры прямо вниз и охнула. Плевок быстро снесло ветром.

Сапог ступил на опасный мост и попробовал первую доску. Вроде крепкая. Теперь вторую ногу – только бы ветер не поднялся, и не сдул ее к Сеншесу!

Считая и проговаривая про себя каждый шаг, нитсири добралась до середины моста. Вниз, только бы ненароком не посмотреть вниз, где чернел котлован, сам очень похожий на оскаленный рот!

И зачем она все это делает? Неужели ей так нужна эта псоглавка? Пес с ней, с дурочкой. Ей, Викте, чего рисковать жизнью?

Ответ на вопрос до обидного прост, но нитсири, как могла, гнала от себя эту постыдную мысль. Нет, нет. Она просто волнуется за эту несчастную особу. Не более…

Викта, казалось, сделала свой первый вздох за этот нескончаемый переход, когда наконец встала обеими ногами на твердый настил.

– Жу! – позвала девчонку Викта, делая неуверенные шаги к избе, такой же покинутой и печальной, как и все ее соседи.

– Жу, ты слышишь меня? – крикнула Викта.

Чего там делает эта несносная девчонка? Викта несколько ослабила ножны, чтобы сподручнее выхватить клинок. Рукоять одного из мечей сама собой прыгнула в ее руку. Сеншес, такой момент, а из головы мигом вылетели все уроки фехтования. Кажется, тогда меч она выхватывала с бедра, а впереди дрожало острие Сарета, готовое укусить.

Деревня пуста, нитсири. Здесь живут только призраки. А призраки не кусаются.

Внутри так же темно, как и в каждом из домов за спиной.

– Жу, чтоб тебя, – злилась нитсири, переступая высокий порог. – Что за глупые шалости?

До ее ушей тут же донесся сдавленный всхлип. Викта, не отпуская рукоять Рубинового клинка, двинулась на звук и одернула полотно, разделяющее комнату. Жу сидела на низкой кровати и плакала, комкая в руках какую-то тряпочку.

– Жу, – произнесла нитсири, опускаясь на колени рядом с девочкой. – Здесь никого нет.

Та ничего не ответила, а только зарылась еще глубже в свои спутанные белые волосы.

Как будто хотела исчезнуть, хотела, чтобы исчезло все вокруг, в том числе и эта девушка, которая так бесцеремонно обворовывала ее родную деревню. Викта вздохнула, присела рядом и положила руку на дрожащее плечо, провела пальцами по пушистой голове. Девочка прижалась к нитсири, ее плечики вздрагивали в такт сотрясающим ее рыданиям. Еще долго они так сидели в этом пустом и покинутом доме. Тени спеленали их, еще чуть-чуть и мрачное полутемное помещение затянул мрак.

Викта тихо поднялась, чтобы не разбудить Жу, и вышла на темную улицу. Сменяя кровавый закат, небо заполняла голубая волна, под деревьями было уже почти по ночному тихо. Вопросов про то, стоило ли ей ночевать в деревне, где по ее вине убили несколько сотен живых псоглавцев, рядом с девочкой, которая даже не догадывалась, кому решила довериться от отчаяния, – таких вопросов она себе уже не задавала.

За мешком она отправится утром. В такой темноте сделать неверный шаг и рухнуть в пропасть было плевым делом. Да и кому он нужен в этой деревне, заполненной воспоминаниями?

Викта вернулась обратно в избу. Ппо счастью родные Жу погибли где-то на улице, и здесь присутствие смерти ощущалось не так явно. А желудок начал упорно требовать своего.

И где ей найти в эдакой темнотище хоть что-нибудь, способное заткнуть его?

Ударившись пару раз головой, десять раз взмолившись Сеншесу, Викта прокралась к печи и начала нюхать все горшки, которые попадались под руку. Выудила камешек, рассчитывая на его помощь, и ужаснулась. Сердцевина желтела еле-еле, времени оставалось в обрез.

Кровь. Где ее взять? О, нет, Сеншес, только не так… Только не здесь…

А что оставался какой-то выбор?

– Да. Выбор всегда есть.

Что-то внутри хмыкнуло и убралось восвояси. Викта облизнула пальцы и ее передернуло. Пойдет.

Нашарила кадку с водой, перелила в горшок и сунула в печь. Сешнес, неужели ей удастся поесть, как нормальной альбийке? Поспать на кровати, пусть и пропахшей псиной, колючей и неудобной? Если сможешь перебороть запах пролитой тобою крови, то да, отчего ж нет?

Викта подложила дровишек – щелк! и искра перекинулась на трут, вскоре комнату весело осветил огонек. Повозилась с тем, что удалось найти по углам, и сгребла все в горшок. Еще немного, и запах горячего распространится по комнате!

Надейся, что он перебьет запах гниющих трупов…

Забудь! Забудь! Это не ее вина. Это было лишь нелепой случайностью. Любая бы поступила так на ее месте. А Сарет?

Хватит! Мы это уже обсуждали.

И будем обсуждать еще не раз. Видишь ту девочку, которую ты «спасла»? Ту, что ворочается во сне и что-то шепчет сквозь сладкий сон. Наверное, бедняжка повторяет имя своей матери, которую сожрали живьем совсем недавно. Должно быть, ребенок был последним, что о чем она подумала, прежде чем попасть в зубы чудовищ. Возможно, даже это и есть та самая женщина, которую нитсири видела тогда в лесу? Та самая псоглавка, которой Викта тянула мертвое тельце? Помнишь ее глаза? Черные – полные страха и ненависти. Черной-черной ненависти. Загляни же под веки этой девчушки. Знакомые?

Ее стошнило. Есть уже не хотелось. На воздух… но когда нитсири таки выползла на улицу и уселась на пороге, оставив булькающий горшочек томиться на огне, осознала, что так только хуже – ей никуда не деться от этого запаха. Ее начало выворачивать прямо на колени, и она долго не могла остановить бурлящий желудок.

Зачем так… Сеншес, дай только переночевать в этих стенах, и она больше не покажется здесь! Да, она размышляла о том, чтобы привести сюда и Сарета, в ее голову проникала заманчивая мысль провести зиму в одном из этих домов. Это было глупо и подло! Раскаиваюсь!

Далеко еще до раскаивания, и едва ли оно вообще возможно. Камешек ее пальцах требовал своего. Требовал крови. Больше крови.

Сейчас. Сейчас, когда девочка мирно спит и ничего не подозревает – самое время обнажить Рубиновый клинок и пустить его в дело. Скорее всего, дитя даже ничего и не почувствует и не осознает, что та рука, которая только недавно гладила ее мягкие волосы и шептала теплые слова, готовится пронзить ее грудь. Ей всего лишь нужно подойти к ней на цыпочках и дать тугой, горячей струе обжечь ее, и позволить философскому камню наестся до отвала!

Тогда твое испытание наконец подойдет к концу.

Да, это все испытание, нитсири. Ты уж слишком человечна и это не может не беспокоить. Слишком много переживает из-за подохших собак и вшей. А ведь ей предстоит убивать больше. Намного больше, когда она станет абелью.

Она же не может допустить, чтобы камень потух так бездарно! Ради памяти ее брата. Сарет отдал жизнь за него, а значит и за то, чтобы Викта могла обеспечить себе будущее. Неужели она готова бросить его во второй раз?

Не отнекивайся. Предать его один раз, оставить его одного в лесу – что это, если не вероломное предательство? А теперь она снова готова пустить все на самотек? Ради кого? Ради псоглавки?! Ха! И зачем она? Она хочет оставить ее себе и водить на веревочке по улицам Альбии? Вот потеха-то будет!

И что она собралась тащиться с ней через Лес, обратно к брату, который, скорее всего, уже остывает в снегу. А что если он даже и выжил? Путешествие втроем? А припасов хватит для еще одного голодного рта? Камень уж точно так и останется просто глупой безделушкой.

Сколько бы она не поливала его своей кровью, глупая глупышка, ему нужно больше, дуреха! Еще немного и ты сама упадешь в обморок от потери сил. Больше, чем ты способна выжать из своего крохотного запястья. Ему нужно несколько ведер крови, а это что? Смех да и только.

Быстро! Поднялась и перерезала суке глотку! И чтобы не проронила ни единой капли зазря, идиотка!

Замолчи! Замолчи, я сказала!

Викта принялась лихорадочно обвязывать свою дрожащую руку тряпкой. Очень долго не могла остановить кровь и еле поднялась на ноги. Горшок уже изнывал на огне и требовал, чтобы его сняли. От запаха горячего нитсири замутило и она оставила горшочек остывать на лавке, даже не притронувшись к пище. Если она сунет в рот хоть ложку, ее снова вывернет наизнанку.

Почему так болит голова? Сколько там роилось страшного и нелепого. Ей всего лишь нужно поспать. Где кровать, о которой она так долго мечтала? Не найти в темноте. Ну ладно. Вот сюда. В угол, где воняет. Там ей самое место.

* * *

Она пришла в себя глубокой ночью, полная луна наблюдала за ними через широко раскрытую дверь. Как же холодно! – облачко, вырвавшееся изо рта, лизнуло ее в нос; все ее тело ломило – нитсири почти не чувствовала собственных пальцев. Очаг еле теплый – его следовало немедленно разжечь, иначе они обе рискуют замерзнуть. А где Жу? Девочки на месте уже не было.

Глава III. Кровоточащая рана

Над макушками деревьев поднималась голубая горная гряда. К середине следующего дня она съела половину неба. Еще через день они вступили в долину.

Ослик оказался, как нельзя кстати. Крес с удовольствием перебросил на него часть вещей и усадил Аду верхом. Поначалу были опасения, что она рано или поздно грохнется и разобьет себе что-нибудь. Но та получала особое наслаждение от такого способа путешествовать, и главной проблемой оказалось содрать девушку с седалища во время привалов. Ада намертво прирастала к ослиной натруженной спине и ни в какую не соглашалась слезать, чтобы дать животному драгоценное время отдыха.

Право вести ослика они доверили Вассе. Тот не стал спорить, хоть ему явно было не по нраву шагать рядом с Адой и становиться жертвой ее постоянных проказ.

Деревья сильно измельчали и стали расти все реже, залитая солнцем белоснежная местность постепенно открывалась глазу во всем своем ледяном великолепии. Впереди долина сужалась и постепенно уходила в гору, а значит, скоро путникам предстояло поближе познакомиться с суровостью Пылающих гор.

Леший опирался на толстый посох, который он выточил на одном из привалов. Крес все хотел сделать себе такой же, но необходимость присматривать за Адой занимала почти все свободное время, а просить их проводника сделать и ему такой же, было как-то неловко.

– Хочу тебя обрадовать и расстроить, – сказал Леший, когда крутые скалы уже обступали их с обеих сторон. – Что предпочитаешь для начала?

– Порадоваться хочу для начала, – отозвался Крес, вдыхая морозный горный воздух. – Хорошие новости никогда не бывают лишними.

Последние недели пути действовали на него угнетающе. В голову все стучалась мысль, что Леший водит их кругами. Крес ругался и называл себя параноиком, но не мог отделаться от упрямой мысли, что во взгляде Лешего постоянно мелькают нехорошие искорки. Или лишь его расшатанные нервы, которые и так находились не в лучшей форме после того, что произошло в лесу.

– Про кхамеров можно забыть на время, – отозвался его спутник. – В горах эти твари не водятся – слишком много камней. Они об них, наверное, зубы ломают.

– Урааа, – протянул Крес, впрочем, не слишком весело. Одной проблемой меньше, но один облик горной гряды циклопических размеров не обещал ничего хорошего в будущем. Землероек-людоедов, по крайней мере, можно отпугнуть. А как он предлагает пугать Пылающие горы?

– А какая плохая новость?

– Мы очень сильно отклонились на восток, – сказал Леший, не сбавляя своего широкого шага и не оборачиваясь. – На это ушло несколько дней, как ты сам, должно быть, заметил. Но я повел вас другой дорогой не просто так. Если бы мы пошли напрямик, то верно наткнулись бы на горцев – мундра, как они себя называют, или головотяпов, как их называю я. Народ это суровый и малообщительный. Живут здесь с незапамятных времен, еще до того, как в Дикую Тайгу пожаловали рок’хи. Гостей мундра они не жалуют и могут попробовать нас на зубок, если почувствуют слабину. Я как-то общался с парочкой… еле ноги унес.

«Как же, рассказывай», – подумал Крес, поминая резню в Шкурном доме, но вслух ничего не сказал.

– В общем, придется немного попетлять – так меньше вероятности встретить этих милых людей, – продолжал Леший. – Но зарекаться не буду, так что лучше следи за своей девчушкой пристальней. До баб они охочи вне всякой меры.

Ада тем временем развлекалась тем, что дергала осла за уши. Тому это очень не нравилось и он принялся брыкаться.

– Эй, закачивай, дура! – закричал на нее Васса, пытаясь помочь несчастному животному. Ада из вредности не унималась, и, в конце концов, начала дергать за уши уже самого Вассу. Волчонок принялся отбиваться и полоскать девушку последними словами. Аду это только раззадорило и она едва не откусила волчонку палец.

– Когда я проходил здесь в последний раз, здесь не было ни души, – признался Леший, не обращая внимания на галдеж. – И очень надеюсь, не будет и впредь. Здесь много тайных путей и пещер, которые ведут в глубину гор, где можно петлять месяцами. Но мы туда конечно не пойдем: нечего там ноги ломать. Пока что тропа ведет нас без особых приключений.

– Хорошо, – кивнул Крес и обернулся. Ада оглушительно смеялась, глядя на уши волчонка цвета вареной свеклы. Васса не на шутку разозлился, но заметив, что Креса, обиду проглотил и промолчал. Крес же выразительно посмотрел на Аду, и та, как ни удивительно, мигом оставила ослика и мальчонку в покое.

– Не унывай, горемыка, – подбодрил его Леший. – Слышишь? Шумит!

Сначала Крес не понял о чем он: кроме хрустящего снега под стопами эта укромная долина хранила тягостное молчание, но вскоре уши в действительности тронул странный звук. Как будто кипела вода или еще что-то сильно шипело и переливалось.

– Это горная река? – спросил Крес через пару сотен шагов, когда шум возрос. Далеко за деревьями он заметил открытое пространство, завернутое белой пеленой, словно там лежали клочья тумана.

– Почти, – ответил Леший загадочно. – Отличный повод смыть с себя всю гадость, накопившуюся за время пути.

– Вряд ли это хорошая идея мыться сейчас, – Крес уже подумал, что тот шутит. Земля лежала под плотным слоем снега, и чем выше они поднимались, сугробов становилось только больше. От перспективы лезть в ледяную воду его пробрало, но от горячей лохани он бы точно не отказался. Но где найти кипяток в этом царстве вечного хлада?

– Да нет, как раз наоборот, – хитро подмигнул Леший. – Сам все увидишь. Уверяю – за уши не оттащишь.

Пространство между скалами все сужалось. Скоро между каменными стенами едва могли протиснуться двое и то, сильно мешая друг другу плечами. Странное шипение приближалось. Проход внезапно вильнул в сторону, и за поворотом скалы резко разошлись – перед глазами замелькала водная гладь, над которой клубилось плотное облако пара.

– Это как?

Все пятеро замерли. Здесь было на что посмотреть.

Озеро расположилось у крутого склона, нависающего над каменистым берегом. Вода исходила иссушающим жаром, словно на огромной сковороде. В нескольких местах вода бурлила и исходила брызгами.

– Чудо, как иначе? – пожал плечами Леший, по-хозяйски осматривая местность, затерянную среди гор. – Горячая вода постоянно бьет из-под земной тверди, так что здесь тепло и уютно круглый год. Можешь даже портки скинуть, если они тебе шибко надоели, и ходить в чем мать родила – гарантирую, не простынешь. Если это очередное из странностей Леса, наряду с ловушками, призраками, кхамерами и прочим дерьмом, то, думаю, нам стоит сказать ему спасибо. И самое важное: никто не знает об этом прекрасном месте. Ну, кроме меня и моих друзей, конечно. Но пока я здесь, тебе не стоит беспокоиться. Пойдем.

У Креса не нашлось слов, чтобы описать, что какие чувства обуревали его. За спинами располагался бескрайний лес, скованный льдом и морозом, где каждый шаг давался с трудом, и к концу дня, опускаясь перед костром, закаленный в походах путник не чувствовал пальцы на ногах и думал, что завтра уже не встанет. А здесь с каждым шагом лоб все обильней покрывался капельками липкого пота, а в голове поселялась сладкая леность. Крес снял шапку, чтобы вытереть соленую влагу, и уже не смог нацепить ее обратно, ибо незачем.

– Да, и этим я тоже хочу расстроить тебя, Крес, – сказал Леший, посмеиваясь. – Но ты поймешь позже, когда мы углубимся в горы, и ты успеешь сотню раз пожалеть, что сие славное местечко осталось далеко позади. А пока наслаждайся. На ночь мы остаемся здесь.

Они облюбовали пятачок у скалы, недалеко от берега покрытого галькой. Крес содрал Аду с несчастного осла – вот кто вымотался больше всех. Крепкая выносливая спина ослика серьезно выручала, и животное получило свою награду за службу – еды для него пока было вдоволь. Ими и другими припасами Леший с Вассой обильно запаслись всем необходимым.

Крес неуверенно подошел к берегу, все еще не доверяя своим глазам. За последние месяцы он уже давно позабыл, каково это – мыться в горячей воде и обжигать пальцы от кипятка. Присел на корточки и с опаской опустил ладонь в воду.

Теплая, дери ее Сеншес.

Озеро было огромным, дальний берег скрывался за клубами пара. С вышины на путников поглядывали неприступные скалы, куда им всем вскоре придется совершить восхождение. Сквозь плотную, молочную пелену Крес смог разглядеть крупную, черную точку.

Это оказался дом, стоявший прямо на воде, опершись на сваи. К нему с берега змеей тянулся узкий мостик.

– Ты это видишь? – спросил он Лешего, который как раз уселся на берегу и стаскивал сапоги.

– Да, – кивнул тот. – Дом на воде и прямо посередине чудесного озера. Пусть твои глаза тебя не смущают – он настоящий. Но вам туда ходить не стоит.

– Почему?

– А незачем, – сказал он, сбрасывая свой изодранный плащ. – Я пойду поздороваюсь. Один. А то целая компания грязных незнакомцев поди напугает моего доброго друга. Извини за «грязного», но воняет от тебя знатно. Впрочем, как и от меня.

– Ты же говорил, что здесь безопасно?

– Говорил. И здесь безопасно, поверь. Но мы с ним не виделись довольно давно, а нервишки у него уже тогда были ни к черту. Не исключаю, что он и вовсе уже умер.

И завернув штаны повыше колен, морщась и ругаясь про себя, Леший вошел в воду. Крес наблюдал за ним, пока травник не прошел половины пути до странного дома, совсем чуть-чуть намочив низ своих портков. Озеро оказалось не глубже его голеней.

В недоумении мотая головой, Крес побрел к тому месту, где Васса разжигал костер. Утомившаяся Ада сидела рядом с высунутым языком и перебирала гальку.

– Ты не пойдешь купаться? – спросил Крес волчонка.

Ни взгляда, ни ответа.

– Ты ведешь себя очень глупо.

– Ну и пусть, – холодно проговорил Васса. – Тебе то, что за дело?

– А то, что теперь я несу за тебя ответственность.

– Да? – сверкнул Васса огнивом, с излишней силой выжигая искры.

– Ага.

– А что если я скажу, что срал я на тебя и твою ответственность?! – выпалил Васса. – Я уже не ребенок!

– А ведешь себя именно так.

– Они убили мою мать! Они убили моего отца и вырезали всех моих сестер! Только не говори, что тебе не наплевать.

– Мне не наплевать. Иначе я бы не вступился за твою мать на кругу д’ахов.

– Ты сделал это только потому, что у тебя не оставалось другого выбора, – хмыкнул волчонок. – А потом наш герой даже пальцем не пошевелил, чтобы остаться, как она хотела. Трус.

– И что бы это изменило? – поинтересовался Крес спокойно, хотя руки так и чесались повторить процедуру, которую он провернул в хижине. А то тот урок впрок явно не пошел.

– Ты что хотел бы, чтобы я стал ее сторожевым псом?

– Да, – теперь Васса поднял на него глаза. В них сверкала отцовская сталь. – Мне наплевать, куда и зачем ты идешь. Леший говорит, что твоя миссия – сущее безумие. Как и твоя… подружка.

– Можешь говорить, что угодно про меня, – ответил Крес. – Но про нее не смей. Извинись.

– Нет, ты был обязан охранять мою мать, – Васса старался говорить твердо, но не справился с обуревавшими его чувствами, и его голос предательски дрогнул. – Она всегда была очень вспыльчивой и никогда не опускала глаза, когда ей что-то не нравилось. Даже дед немного побаивался ее, хотя никогда не показывал этого открыто. И ты должен был стать ее защитником, как и решили д’ахи во время поединка, а ты бросил ее на расправу. Ты трус, Крес, и я ненавижу тебя! И еще больше я ненавижу тебя за то, что ты так верен этой своей чокнутой, которая даже пальца твоего не стоит.

Очевидно, волчонок копил в себе злость очень долго и теперь с каким-то наслаждением выговаривал то, что подтачивало его по ночам. Слова свистели и шипели, вырываясь из его рта.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, мальчик, – просто окрестил Крес эту речь.

– Все я знаю! – повысил он голос, чтобы скрыть дрожь, но вышло только хуже. – Даже Соша была умнее ее. А ты тащишься с ней неизвестно куда и зачем. Что тебе там в этом Приюте, или как называется это место, о котором ты постоянно болтаешь с Лешим?

– Я не тащу тебя за собой, Васса. Ты мог вернуться в свою деревню и разобраться со всеми, кто обидел тебя.

– Моей деревни уже нет, – сжал зубы волчонок. – Тоже благодаря тебе.

– Очень странно, что ты идешь «неизвестно куда и зачем» – как ты сам сказал – с человеком, которого ненавидишь.

– А что мне еще остается?!

Крес опустился перед ним на корточки.

– Вытереть сопли, это все что тебе остается, – сказал он, смотря волчонку прямо в глаза. – Ты жив Васса. А если бы остался в деревне, – вне зависимости от того, был бы я там с твоей матерью или нет, – ту ночь мы бы не пережили. Все. Они не побоялись прийти в Шкурный дом, чтобы расправиться сразу со всеми, включая и Лешего, которого вы все боитесь, как демона. Не будь дураком. Сделать то же самое в Сердце-доме им бы ничего не помешало, они бы еще и поиграли с нами, прежде чем убить.

– Это ты так говоришь… Сердце-дом это крепость!

– Крепость с крысами внутри. Забыл стражей, которых ты сам же и называл порядочным дерьмом? Даже если бы нам удалось перебить всех крыс – в чем я очень сильно сомневаюсь – погонщики Альбии все равно ни оставили бы от деревни и камня на камне. И неизвестно еще удалось бы нам вообще уйти, а не бежать с голыми пятками в ночь и неизвестность.

– Мы могли бы взять маму с собой! Альку, Сошу…

– И еще целый выводок рок’хи в придачу. Не дури, Васса. Я не ваш предводитель и никогда не говорил, что стремлюсь возглавить ваш народ, чтобы привести его к спасению. Я не герой из сказок, готовый вырвать собственное благородное сердце из груди, чтобы осветить обозленным и темным людям путь из лесной чащи. Я предатель, как ты назвал меня той ночью и не ошибся. И, как настоящий предатель, я руководствуюсь своими эгоистичными интересами, к которым ни рок’хи, ни ты, ни твоя покойная, несчастная мать с отцом и сестрами, не имеете никакого отношения. Твоей голове было на роду написано кончить свои дни в том мешке. Я лишь случайность и твоя удача. И ты теперь здесь. И ничего поменять уже нельзя.

Оставив дрожащего Вассу перед так и не занявшимся костром, Крес поднялся и направился к берегу, где Ада возилась с камешками. Он, не теряя времени понапрасну и не слушая возражений, принялся стаскивать одежду с нее. Когда на камнях лежал ее волчий плащ и другие тряпки, девушка осталась в чем мать родила. Крес принялся раздеваться сам и с замиранием сердца поглядывал, как истомившаяся девушка поводит затекшими плечиками и тянется, словно молодая кошечка, проспавшая целый день на лавке.