Текст книги "Старые раны (СИ)"

Автор книги: Александр Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Если бы ты соизволил задержать свой взгляд чуть дольше, – кивнул цирюльник на переполох. – То понял бы, что живот той несчастной вскрыли не снаружи. А изнутри.

Крес в ответ сплюнул еще раз, поднялся и, шатаясь, направился к выходу.

– Крес! Куда ты?

– Подальше из этого сумасшедшего дома, – бросил он, но не успел сделать и пяти шагов, как бухнулся на колени и его вырвало.

– От правды все равно не убежишь, – бросил ему цирюльник, возвращаясь к своим бритвам. – Хотя ты можешь попробовать припасть к мягкой груди Мерай и вымолить у нее прощение за свой проступок.

– Какой еще проступок… – глухо проговорил Крес, пытаясь одновременно подняться, сохранив достоинство, и сдержать новые рвотные позывы.

– То, что ты не сдох в том канале, как это от тебя требовалось по присяге. И еще вытащил ее. Ты теперь за нее в ответе. Понял? Тащи ее на край света, только там вы сможете спастись от длинных рук Альбии.

– У меня теперь одна дорога, – Крес поднялся, присел на пустую койку.

– Ты не слышал, что я тебе говорил?

– Слышал, – прошипел он. – Не верю ни единому твоему слову.

– Ты хочешь сказать, что Клод занимается какими-то тайными практиками, а Мерай не в курсе? Она такая дура?

– Может и дура. А может, ты хочешь, чтобы я считал ее умнее, чем она есть на самом деле.

– Или может быть ты дурак? Вы все дураки?!

– Ответь только на один вопрос – зачем?

– Тебе точно требуются объяснения, когда мы говорим про существ, которые питаются кровью?

– Это не одно и то же… Они никогда не убивают при этом. И у них всегда есть носморхи. То о чем ты мне говоришь – бессмысленно.

– Хорошо быть таким наивным. Чтобы понять, что преступник – это преступник, тебе еще и нужно знать причину преступления.

– Если дело касается обычного разбойника, то ответ всегда один – ради денег. Ты может с такой уверенностью сказать про абелей?

– Я нет. А вот ты – да. Ты же знаешь их лично.

– Мне все равно. То, что ты говоришь, это самая дикая и зверски нелепая вещь, которую я слышал за всю жизнь.

– Побудь здесь еще немного. – Джехил улыбнулся уголком губ. – И услышишь еще больше.

– Заткнись… Куда я дену Аду? Только с тобой, с этим черномазым громилой и детским садом…

– В детском саду уж точно надежнее, чем с тобой. Ты же собрался сунуть голову в петлю?

– Да. Я убью Клода. А потом заберу Аду и уеду.

– Куда же?

– На край света.

– И ты готов пойти на этот шаг и…

– Это уже не твое дело, – отмахнулся Крес. – Я заплачу тебе за все время, что ты потратил на нас.

– А что если я скажу, что знаю, кто может вам помочь? – осторожно и как-то неуверенно выдал Джехил.

Крес поднял голову и пристально всмотрелся в цирюльника.

– Я не дам сверлить ей дырки в голове.

– Нет, я не про этих шарлатанов, – улыбнулся Джехил, но как-то слабо. – Если ты готов идти на край света, чтобы вернуть ей разум, я могу подсказать тебе верное направление. Ты слышал о Приюте?

– Приюте? – переспросил Крес. – Для умалишенных?

– Нет-нет, – покачал головой цирюльник, почему-то оглядываясь на выход. – Это другое место, но там обитает… человек, который достаточно мудр, чтобы помочь справится с твоим недугом.

– Ты же сказал, что нет таких мест?!

– В Альбии нет. Но я и подумать не мог, что ты решишься пойти даже на убийство Клода.

– Какая связь?!

– Прямая. Этот человек не поможет тебе бесплатно, – говорил цирюльник с абсолютно серьезным лицом. Ни тени веселья в его глазах больше не наблюдалось. – Я предлагаю тебе то, что точно не стал бы предлагать в обычной ситуации.

– Ага, – скрипнул Крес зубами и резко поднялся. И то, как цирюльник вздрогнул при этом движении, сказало ему многое. – Понятно.

Он обернулся к негру и увидел, что и он напрягся. Беспризорники не сводили с него испуганных глазенок, словно увидели перед собой беля Клода собственной персоной.

– Вот зачем был нужен этот спектакль… – проговорил Крес и паскудно ухмыльнулся. – Чтобы…

– Нет, Крес…

– Чтобы предложить мне сделку?! – рявкнул Крес. – Так вся эта операция по отлову трупов из каналов и поиску родственников лишь игра?

В комнате повисла тишина. Можно было физически ощутить, как острая струна натянулась до предела и готова вот-вот порваться.

– Ты понимаешь, кто перед тобой, цирюльник? Понимаешь, кому ты это предлагаешь?

– Да, – у Джехила задергался глаз, но губы тронула очень мерзостная улыбка торжества. – Поэтому и предлагаю.

Крес хохотнул и сел на место, бросив руки на колени.

Ада тоже смотрела на него, пристально и осторожно. В ее глазах плавал страх. Она ужасно боялась его. Словно он и в самом деле превратился в беля Клода. Или еще страшнее.

– Что этот козел хочет за ее разум? – почти неслышно проговорил Крес, но Джехил прекрасно его услышал. Он ждал этого вопроса.

Глава XII. Долгая дорогая домой

Он кричал, пока не сорвал горло. Потом долго откашливался и вскоре его кашель перешел в глухое, надрывное рыдание, сдерживать которое уже не было сил. Подполз к подножью рефа, сел, прислонившись к нему спиной, раскинул ноги и попытался расслабиться, но мука сотрясла его с новой силой. Это было невыносимо.

Костерок уныло долизывал веточки и молил о добавке, но у Сарету было не с руки ползать на брюхе и собирать деревяшки, которые он сам разбросал по округе – в спину его оскорбленной сестре.

Тухни уже, кормежки сегодня уже не будет!

Сарет отдышался и прижал затылок к холодной шершавой коре рефа. Как лучше поступить? Дождаться, пока затухнет пламя, и холод скрутит его как тряпку? Долго, тяжело, мучительно. Ему хотелось покончить со всем побыстрее. Он нащупал свой Рубиновый клинок и вынул из ножен. Как сделать это полегче? Просто упасть на него не выйдет – вместо острия ему в грудь упирается тупой скол. Снова резать себя, как свинью? Больно, решиться на такое во второй раз духа у него не хватало. Может забросить на ветку веревку? А где ее взять?

Да и чего он этим добьется?.. Сестра поди отревется и с дуру решит вернуться, а тут он – покачивается на ветерке. Дурочка точно сбрендит и исполнит свою угрозу – повиснет рядом с ним. Проклятье на его голову, избавиться от мучений куда сложнее, чем кажется! Придется встать и найти кого-нибудь, кто согласиться полакомиться его косточками.

– Пусть идет. Порознь нам лучше даже.

Сарет вздрогнул и поднял голову.

На стволе рефа, вцепившись пальцами в кору, сидела она. Та самая. Он узнал ее по чернильному, лоснящемуся телу, которое переливалось от каждого движения, и бледному… можно наверное назвать лицом эту бледно-молочную маску. Тут же вспомнилось, что когда он спасался со всех ног после выгорания, он замечал боковым зрением ее изломанную, крылатую фигуру, но стоило ему повернуть голову, как перед глазами все расплывалось, а душа стонала от ужаса. Таким неправильным и жутким было это существо, которое ступало по его следу. В памяти запряталось лишь черное, блестящее тело и белая морда, мелькающая между деревьями, но тогда на ее месте словно зияла пустота. А сейчас она заполучила лицо. Вполне человеческое.

– Ты не ушла…

– Не думал же ты, что я поверю в этот неумный обман?

– Я сам почти поверил.

– Да, ты был близко.

– Я как раз хочу. Ты отвлекаешь меня.

– Снова глупишь. Ты мне нужен живым.

– Зачем?

– Как мать может ответить на такой вопрос? Зачем ее ребенку жить?..

– Я уже говорил тебе – ты ошибаешься. Я не могу быть твоим ребенком. И Викта тоже не может. Мы люди, а ты… кто-то другой.

Вместо ответа существо склонило голову набок, бесшумно оттолкнулось от ствола, перелетело над головой Сарета и приземлилось перед ним, тоже почти без какого-либо звука. Совсем маленькая, худощавая с только намечающимися грудками и детским круглым животиком. Крупноватую голову, которая была бы в пору только мелкой псоглавке, облепили жирные, всклокоченные волосы, доходящие до ягодиц.

– И что из этого? – произнесло оно и встало перед ним на колени. – Вы, жители этого дивного мира, и представить не можете, насколько богат и многогранен рисунок сущего. Человек порой порождает чудовищ, а чудовища людей. Никогда не сталкивался с подобным?

– Это же метафора…

– Я тоже когда-то считала многое просто глупым вывихом сознания. Например… такой мир. Теплый и яркий, наполненный жизнью и… любовью.

– Так ты не из этого мира. Ты одна из сущностей Барандаруда! Так и думал, что что-то увяжется за мной.

– О, нет, дурачок. Та, что увязалась за тобой, давно сгорела в потоках силы, которые пылали в тебе. Как вы называете это?

– Выгорание.

– Сочувствую твоей утрате. Ты горел, как путеводная звезда, освещая дорогу во мгле. Твое тепло напомнило мне все, что нас связывало в те недолгие, но драгоценные мгновения. Мы уже раньше встречались, просто ты забыл свою маму.

– Когда?

– Наверное очень давно по меркам вашего молодого мира. Ты еще был просто несмышленым комочком визжащей плоти. Даже меньше этой несчастной, тело которой я позаимствовала, на время. Я помню твой запах и вкус, и буду помнить вечно.

– Ты уже приходила к нам, в наш мир?

– Нет. Это вы с сестрой гостили в моем мире.

– Я никогда раньше не путешествовал между мирами.

– Путешествовал. Уж я то знаю. Или тебя просто привели. Опустили на какое-то время, а потом забрали. Как если бы я сейчас подняла тебя и опустила бы в воду – и ты окажешься в мире подводном. Не в прямом смысле, конечно, но, думаю, аналогию ты понял.

– Кто же это сделал?..

– А мне почем знать? Несчастное существо, которое возжелало стать чем-то большим, чем визжащая плоть. Оно и подарило мне тебя. И Викту. Как детей. У тебя же есть отметина, мой подарок?

– Подарок?

– Да, на ножке. На правой. Она еще на тебе?

– Ага… – кивнул Сарет, припоминая родимое пятнышко на правой пятке. Черное и уродливое – он стыдился показывать его даже во время купания – уж очень пугающе уродливым оно ему казалось.

– Откуда ты знаешь? – спросил он, боясь услышать ответ.

– Я поставила его, глупыш, – проворковала она. – Теперь ты понял, что мы связаны.

– Нет. Это просто совпадение. Ты дуришь мне голову.

– Я не буду тебя уговаривать по сто раз, ты такой упертый! Сам поймешь, что мы связаны самой судьбой, рано или поздно. Иначе ты бы и не смог вызволить меня из заточения.

– Какого еще заточения? Уж этого точно я не делал.

– Ты же помнишь, то существо, которое охотилось за тобой в Барандаруде?

– Да, – как он мог забыть его. До сих пор темными ночами он втайне страшился, что одна из звезд окажется этой гигантской тушей, которая спускается с неба по его душу.

Она медленно приблизилась к его уху и прошептала, еле ворочая омертвевшими губами:

– Горий не ведает пощады, он снедаем вечным голодом, который давно пожрал его разум. Он привык поглощать в себя жертву и откусывать от нее кусочек за кусочком, очень долго и медленно, пока не пожрет ее всю. А потом предпочитает медленно и методично восстанавливать ее тело, отрыгивая его так, чтобы жертва еще раз прочувствовала муки каждой клеточкой своей бренной плоти, прежде чем начать все заново. Мне как-то не свезло связаться с ним по глупости. Долгие периоды страданий в его компании пришлось мне претерпеть, прежде чем он не нашел себе новую игрушку, а меня оставил на глубине той проклятой башни Барандаруда в наказание. Но обещал вернуться.

Она немного помолчала, словно погрузившись в далекие воспоминания.

– Спасибо, сын. Один его крик стоит для меня больше, чем плоть целого мира. Я благодарна, что ты отвлекал его и позволил мне восстановить силы. И выпустил меня, чтобы я наконец расквиталась с ним. Держи.

Сарет похолодел, когда легко запустила пальцы в собственную плоть, словно в тесто, и оторвала от себя кусок. Она даже не поморщилась от боли, и черточкой не повела, действовала так обыденно и уверенно, словно отрывала от хлеба горбушку. И протянула ее Сарету.

– Ешь.

– Что это?.. – Сарет вжался в ствол, с опаской косясь на подношение.

– Мое тело, дурачок. Ты же голоден? Позволь мне накормить тебя досыта. Позволь доказать любовь. В вашем мире люди делятся друг с другом своими телами?

– Да… но не так.

– А как? Расскажи! Откуси сначала от моего тела, а потом расскажи.

– Нет, спасибо. Я не голоден.

– Врешь, мальчик. Ой, как нехорошо врать! Чую я, твой желудочек уже начинает переваривать сам себя от голода. Ведь ты сам ругался с сестрой из-за того, что не смог принести себя в жертву. Накормить камень собой, чтобы камень накормил Викту. Это же то же самое, что и скормить себя ей, разве нет? Бери и ешь, пока не остыло. Я сама себя не пробовала – это запрещено – но мне говорили, что это очень вкусно.

Сарет принял кусок ее плоти – она напоминала черное желе, гладкое и скользкое. Странным образом рот неожиданно наполнился слюной, а язык сам потянулся к лакомству.

– Кушай-кушай.

Сарет хотел было откусить чуть-чуть, но кусочек сам проскользнул в его глотку и дальше утек в желудок. От неожиданности Сарет сложился пополам и закашлялся, силясь выдавить чужака.

– Теперь… Мы навеки связаны, сын.

– Что это значит? – сквозь кашель выдавил Сарет.

– Я говорю, что люблю тебя. Неужели в вашем мире так не выражают узы любви?

– Нет, – Сарет кашлянул в кулак и тут почувствовал, что ему стало… лучше. Легче. Теплее. Поразительно, но его не вывернуло наизнанку, он не выблевал холодный и склизкий кусок на землю, а ощутил… насыщение и удовольствие. Сущность не соврала. Ее тело действительно было ужасно вкусным. Лоб покрылся капельками пота от мысли, что ему хочется еще.

– А как вы выражаете свою любовь? – спросила сущность.

– Ну… – помялся Сарет, переводя дыхание, облизывая налившиеся губы. – По-разному.

Сила росла, желания тоже крепли. Он чуть не расплакался от удовольствия – так приятно это было. Ему хотелось встать и откусить еще, погрузить зубы в ее сверкающую кожу и разорвать ее плоть, добраться до начинки. Желание росло в нем, причиняя почти физическую боль.

– Мне очень интересно, как живут существа в вашем мире, – нашептывала ему сущность, мягко касаясь его напрягшейся груди. – Как они устроены, как реагируют. Те бедняжки, которых я располосовала в ночь нашей первой встречи, умерли слишком быстро. Я немного перестаралась. Притронулась к одному – слабенько так! – а он возьми и лопни. Притронулась к другому, тоже распался от макушки до паха. Хотела остановиться и просто поболтать, но они закричали так громко и кинулись на меня с этими их блестящими железками, которые им заменяли когти. В общем, проба провалилась – в следующий раз я буду рассчитывать силы. Вы с сестрой, похоже, неплохо справлялись, и я решила поискать еще кого-нибудь живого и поиграть с ними. Нашли лишь парочку мохнатых и бессловесных тварей – точно посильнее тех прямоходящих чурбанов. Полагаю, именно они правят вашим миром? Нет? Значит, я правильно сделала, раз решила просто понаблюдать за бородачами, они мне показались поинтересней ревунов. И что я заметила, когда последовала в их поселение! У них из глаз лилась влага, и они тоже кричали, но по-другому! Рвали на себе волосы и катались по полу! Прямо, как вы с Виктой недавно. В их деревне все пропахло смертью, и я решила, что они так оплакивали своих мертвецов. Тех, кого они любили. Я же права?

Сарет кивнул. Слова потонули в нем, залились слюной. Ее рука была такой же ароматной плотью, которая все еще жила на кончике его языка. Он ощущал, что ее часть под своей кожей, она наполняла жизнью его вены, но с каждым мгновением ее становилось все меньше. Он хотел встать, хотел бежать и хотел жить. Но ему не давали даже попытки приподняться – ее манящая рука была тверда.

– Вода из глаз, это тоже проявление любви?

– Вроде того.

– Сарет, а ты можешь поплакать обо мне, чтобы я тоже почувствовала себя любимой?

– Нет, слезы нельзя вызвать по команде.

– Ах, как жаль. Как же вы показываете, что любите? Ждете просто подходящего момента, когда кто-то умрет?

– Нет, есть масса способов. Но…

– Покажи! Покажи! – зажглась сущность, налегая на него уже двумя крохотными ладошками. – Я не видела ничего, что походило бы на проявление горячей любви. Бородачи просто орали, исходили соками и скалились. Не хотелось бы, чтобы мне так рассказывали о своих чувствах.

Сарет хотел показать и коснуться ее гладкой плоти губами, и потом есть и глотать, напитывая себя мощью. И он почти приступил, но тут резкий и пугающий звук заставил его вздрогнуть.

Кто-то кричал. Совсем близко. Ох, Сеншес, как же недалеко она ушла…

– О, нет… – похолодел Сарет. Перед его глазами разом закружились самые страшные картины, на которые оказалось способно воображение. И тут раздался мерзостный, одичавший рев, который еще только сутки назад Сарет посчитал бы за благословение.

* * *

В своей жизни Викта видела босорку только однажды – на фоне ярко горевших звезд, заливающих окна спальни. Мохнатый силуэт энергично лупил воздух перепончатыми крыльями, скрываясь в дымке. Тогда она совсем не поняла, что видит перед собой – и не знала, что оказаться с ним один на один в темном лесу – самый страшный из кошмаров.

Теперь за разъяснения принялась сама жизнь.

За слезами Викта не видела ничего вокруг. Пусть идут, пусть капают, пусть – ей наплевать.

Философский камень выпал из ее рук, когда нитсири споткнулась и упала на колени. Камешек сразу же юркнул в снег, а Викта пошла дальше. Пропади ты пропадом, говна кусок.

Не прошла и десяти шагов, как разум взбеленился против такой глупости. Просто так бросить философский камень в лесу? Ты очумела, дура? Ни у одного монарха мира в казне нет такой горы золота, чтобы оплатить даже половину его цены!

Нитсири бы сейчас продала его просто за кусок пирога с капустой, бутылку вина и постель. Наесться, упиться в сопли и выплакать глаза в подушку. Никакие королевства и власть не заменили ей простого человеческого счастья.

Зачем он так с ней? Чем она заслужила такого отношения? Она хотела верить, что Сарет просто сорвался и сгоряча наговорил разных гадостей, но ее сердце отдавалось в ушах слишком сильно, а слезы были слишком тяжелыми, чтобы принять простейший ответ.

Он любил ее и поэтому выплевывал все эти мерзости, сам страдая от каждого произнесенного бранного слова. «Обоим нам точно конец» – так он сказал и был абсолютно прав. А она еще, дура, потеряла камень, наполненный его кровью, ее шанс спастись.

Викта, не было дуры дурнее тебя на этом свете. Вернись! Вернись, не дай камню просто так пропасть!

Назад. Глубже в обжигающий снег. Руки и так с трудом ей подчинялись и грозили отвалиться. Но ей повезло – камешек нашелся почти сразу и вновь обжег ее окоченевшие пальцы, рассеивая ее горе.

Ветер отчего-то зашумел сильнее обычного. Нитсири в недоумении подняла глаза и увидела лишь огромную черную тень, падающую на нее, раскинув громадные лапы. Нитсири не сопротивлялась, только сжалась в комочек от внезапно наскочившего на нее животного страха.

Именно так она видела себя в самых кошмарных снах. Она, маленькая и беззащитная мышка, ютится под пуховым одеялом, а черная, мохнатая тварь лезет в спальню через ее крохотное окошко. Когда чудовище бросается на нее, сон всегда оборачивался душной, темной комнатой, а крик потихоньку затихал.

Но на этот раз никакого пробуждения не было, и на месте чудовища не оказывался бледный и перепуганный Сарет, толкающий ее в плечо. Сон не исчез, а упал на нее с неба во всем зловещем неистовстве.

* * *

Ничего не предвещало, что ей удастся отыскать в этом пустом, неприветливом лесу такой подарок. Босорка носилась по округе уже несколько дней и нигде не могла найти себе ни пристанища, ни нормальной пищи. Солнце раздражало ее, но жажда крови была сильнее, чтобы просто заснуть в ожидании, пока уже на небе покажутся звезды. Под лапу попадалась только всякая тощая мелочь, только распаляя аппетит, но отыскать чего-нибудь помягче и позвонче, чтобы возбудить желание искать себе пару, ей не удавалось.

Босорка не желала торопиться и упускать счастливый случай.

Мясо закричало, когда увидело на себе глаз хищника. Приземляясь, босорка ударила милашку крылом и повалила на землю, оглушительно заревела и забралась верхом, вдавливая тельце в снег и царапая ее мягкую грудь своими когтями. От резкой, тупой боли мясо сперва не смогло даже закричать во все горло, а только обмочилась теплой, вонючей струей. Чудище с удовольствием вкусило резкий запах ее страха. Когти погрузились глубже, и тельце сразу исторгло из себя животный, сладостный вой, теряя всякую волю к сопротивлению. Девочка билась лицом прямо о волосатые, мокрые ноздри, сходя с ума от смрада и стухшего, обжигающего дыхания слюнявой пасти. Когти не мешкали – содрали добрый лоскут кожи и вгрызались в самую мякотку. Морда пододвинулась вплотную – щелкнула зубами, кривые, желтые клыки принялись рвать одежду вместе с мясом.

Босорка урчала и подвывала такой удаче, занимаясь страдающим телом, упиваясь криками, которые еще могла производить окровавленная плоть под ней.

Играться с живым, дышащим существом намного приятнее, чем пожирать уже холодное мясо, и здесь не следовало спешить. Она могла оборвать ее страдания, всего лишь посильнее сомкнув челюсти, но босорка слишком долго голодала, чтобы закончить все слишком быстро.

Разжав зубы, чудовище слизало сладкую кровь с ее дрожащего лица. Потом куснуло еще раз с другого бока и немного отошло, чтобы дать мясу немного прийти в себя и отползти, захлебываясь стонами. Потом медленно подошло и снова напрыгнуло, занимаясь уже задней частью податливого тела. Делало все неспешно, ведь их игре ничто не могло помешать. Совсем немного порезвиться с жертвой, прежде чем как следует насытиться.

* * *

Накликал! Накликал! Сеншес его дернул лезть на это проклятое дерево!

Сарет прорывался через сугробы со всех ног и знал, что давно опоздал. Сердце подходило к горлу, сбивая дыхание, вызывая дурноту, подогревая панику. В нем вскипали силы, но едва ли этого достаточно, чтобы победить кровожадную тварь. Знал, что кидается ей в пасть, но все равно бежал, сжимая в руках сломанный меч.

Крики сестры и рычание босорки звучали все громче. Совсем недавно Сарет бежал в таком же темпе, и тогда у него не было ни одежды, ни оружия, но ему как-то удалось обвести смерть вокруг пальца. Сейчас у него было и то и другое, но костлявая почти схватила его за ухо.

В один миг пугающие звуки заглохли, Сарет взрывал снег в зловещей тишине, слушая только шум крови в собственных ушах. Нет! Нет! Все так все не может закончиться!

Он почти добежал до того места, где разворачивалась кровавая трагедия, когда босорка обернулась и взвизгнула каким-то тоненьким удивленным возгласом. Ярость и обида горела в этом возгласе, и он хлестанул Сарета под ноги, заставив угодить лицом в снег. Только чудом ничего себе не разбив, Сарет вскочил и сразу натолкнулся взглядом на маленькую окровавленную фигурку под лапами чудовища.

Все его существо возопило, и Сарет, забыв всякую осторожность, поднял Рубиновый клинок над головой и бросился на босорку, целясь ей в голову. Он подбежал к ней почти вплотную, чтобы полоснуть ее мечом, который по сравнению с мохнатой черной тварью показалось нелепой сломанной игрушкой, но босорка просто отмахнулась от него одним движением громадного крыла, словно веником от назойливой мухи.

Меч сам собой вырвался из его пальцев и упал в снег. Сарет перевернулся в воздухе и со звонким, девичьим писком плюхнулся на землю. Все накопленные силы выплеснулись в один миг, пустующее место занял звон в ушах. Сарет застонал от боли, которая еще только начинала скручиваться вокруг него подобно гигантскому удаву. Каждое мгновение он c ужасом ожидал, что вот сейчас все мучения прошлого покажутся ему сладким сном по сравнению с тем, что летучая тварь сделает сейчас.

Что она уже сделала с его сестрой, покажется прелюдией.

Он лихорадочно ощупывал снег, пытаясь отыскать Рубиновый клинок, но находил только веточки да корни. Было очевиднее некуда, что клинок отлетел дальше, но Сарет все равно искал, забыв обо всем на свете. Сквозь сердечный бой, он слышал шипение взбешенной твари, и чем громче оно подбиралось, тем отчаянней Сарет ковырялся в снегу, боясь поднять голову.

Тут нечто пронеслось над его головой, не успел он закричать, и разбилось на сотни разных звуков. Все на свете подавил яростный вой босорки. Сарет зажмурился и сжал голову руками, дрожа всем телом, не смея даже посмотреть на то, что творилось в паре шагов от него. Волосы разметало ветром, сердце западало все ниже и ниже к желудку, отбивая барабанную дробь.

На мгновение все стихло, и вот еще один порыв ветра чуть не повалил Сарета на землю, сопровождаемый ревом, от которого заложило уши. Он бился и бился, перебиваясь звуками взмахов перепончатых крыльев и треском деревьев.

Схватка затихала где-то в вышине, только тогда Сарет нащупал ледяную рукоять меча и осмелился поднять голову, чтобы сквозь сетку растрепанных волос увидеть черную тварь, которая металась между ветвей, поднимаясь все выше, а также маленькую почти невесомую темную фигурку верхом на ее спине. Сарет похолодел, при виде того, как на молочно-белом лице торжествует ядовитая улыбка бывалой охотницы, в силки которой попала крупная добыча.

Вскоре эти двое стали одним черным, грязным пятном, окунулись высоко в нежно-розовое небо и скрылись с глаз. Еще долго в ушах Сарета стоял вой, которым босорка щедро угощала округу.

Отсчитав еще пару ударов испуганного сердца, Сарет пополз к своей сестре. Он еще слышал ее. Снег под его пальцами становился все краснее и краснее.

* * *

Что-то гремело и ухало над ним, ветви скреблись одна о другую и где-то далеко еще раздавались дикие крики чудовища. Босорка могла вернуться в любой момент еще более озлобленной, чтобы отыграть за свое унижение. Сарет перехватил сестру поудобнее и продолжил брести через ночь, сам не ведая куда направляется. Все равно – только бы уйти. Их лагерь он не нашел, да и не искал слишком тщательно – право, о потере пары пустых мешков он не слишком переживал.

Шел без отдыха до тех пор, пока ветер не задушил все звуки вокруг, а плечи не начали изнывать от боли. И еще немного дальше, чтобы уже ничто не смогло отыскать их в этом черном промерзшем мешке.

Сестра потеряла сознание еще до того, как он смог коснуться ее судорожно сжатой алой руки. Лицо осталось целым, но это было слабым утешением – досталось ей порядочно. Сарет и сам, перемазанный в ее крови, выглядел ходячим мертвецом.

Он остановился на полянке, залитой серебристыми лунными лучами, огляделся. Ни души – ни живой, ни мертвой. Лишь снег медленно прорезал бледный свет и замирал на одежде. Здесь Сарет и упал, не в силах даже вздохнуть без боли.

Сестра вздрогнула, распластавшись на нем, вскрикнула, застонала и перекатилась в снег. Сарет взял ее дрожащую ладонь, нащупал теплый, круглый предмет, зажатый между пальцами. Мелькнул огонек и чуть не ослепил его усталые глаза.

Бесполезен. Пока Викта им не воспользуется – это просто забавная безделушка, не более. А она может и не успеть.

– Ви… – дышал Сарет ей в потное, бледное лицо и тряс за плечо, вкладывая философский камень обратно в ее ладонь. – Ви, очнись! Нельзя сейчас спать!

Сеншес, и здесь… Сколько же крови… Откуда столько?!..

– Са… – вдруг вздохнула она, но не закончила. Сарет вцепился ногтями в ее воротник, бессильно встряхнул и глухо застонал от бессилия. Зарылся лицом в обрывки ее одежды и рвал их зубами. И лежал, себя не помня, пока не почувствовал, как нечто опустилось на землю позади них.

Тихо. Очень тихо.

Он знал, что она найдет их. Ожидал ее появления, но не думал, что та появится так скоро и внезапно. Нечего было и надеяться на обломанную железку. Для босорки она не опаснее булавки.

Громадная крылатая тень застыла в нескольких шагах от них, утопая в плотных тенях. Сидела, по-кошачьи выгнув мохнатую спину, и не сводила с Сарета невидимого плотоядного взгляда. Чтобы добраться до них, ей хватит одного удара сердца – только прыгни, и это будет очень легкий и быстрый прыжок.

Сарет не собирался отдавать ей Викту – сестра и так уже достаточно настрадалась. Он закрыл ее собой, подставив спину когтям безумной твари. Медленно вытащил Рубиновый клинок и упер обломанное острие сестре прямо в грудь… Нужно закончить одним ударом.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук – только и мог стучать бессловесный моторчик в его ушах. Ему тоже было ужасно страшно. Он тоже не хотел затихать.

– У ее есть всего шанс, – прозвучал мягкий голос совсем рядышком. – Она не должна упустить его.

Сарет опешил. Она… разговаривает? Обернулся.

Тварь сделала шаг к ним. Потом другой. А потом из тени выплыла молочно белое лицо.

– Мама… – сглотнул Сарет. На спине у босорки сидела белолицая девочка. Ее ноги по колени вросли в бока чудовища, покорного и спокойного, как сытая кошка.

– Мне так приятно, что ты, наконец, признал меня, сын, – кивнула всадница, по-кошачьи выгибая спину. – Право, драка стоила того. Она не потеряла вашу игрушку?

– Нет.

– Тогда протяни руку. Мне тяжело держать это в себе.

Сарет безропотно подчинился и подставил ладонь с зажатым в ней философским камнем под волосатую морду. Босорка медленно раскрыла зубастую пасть и высунула громадный, черный язычище, которым впору слизывать кожу. Сарет вздрогнул и уже приготовился навсегда распрощаться со своей кистью, но босорка лишь сильно икнула, и в следующее мгновение из ее глотки сверкающим потоком полилась кровь.

Сарет задрожал и не спускал взгляда с горячего ручья, который засасывало вглубь философского камня, и пока поток не иссяк, ни одна капля не коснулась земли. Крови на несколько ведер, и все пошло впрок.

Когда последняя капля растворилась в камне, босорка щелкнула челюстями и закашлялась.

– Теперь молись, сын. Это все, что я могу для вас пока сделать.

– Ч-что это?.. – со смесью страха и любопытства Сарет глядел на сыто горевший алый глазок. Хоть кто-то из них был несказанно счастлив.

– Кровь босорки, – ответило существо. – Мне она ни к чему, а вам пригодится.

– С-спасибо…

– Любая мать поступила бы так же. Поспеши.

Сарет со вздохом облегчения упал на колени и подполз к сестре. Викта дышала с большим трудом, ее изорванная грудь тяжело опускалась и поднималась. Сарет отвернулся – не мог смотреть на нее долго.

– Она без сознания… Что мне делать с этим?..

– А ты разве не можешь?..

– Нет! – выпалил Сарет. – Не могу больше… Я выгорел.

– Тогда, – вздохнула босорка, – тебе остается только молиться, чтобы она нащупала камень и спасла себя сама.

– Ты можешь менять тела, – скрипел зубами Сарет, – летать, отрывать без боли куски собственной плоти, путешествовать между мирами и не способна спасти собственную дочь?!

– У всех есть свои границы.

– Да как же так?! Ты не умеешь заживлять раны, а только наносить!

– Да, – проговорила босорка печально. – Для этого я здесь.

Сарет, не зная, что еще он в состоянии сделать для Викты, вложил камень ей в руку и сжал ее пальцы в кулак. Потом походил по округе и перетаскал все, что было способно гореть. Высек искру огнивом, которое по счастью нащупал в ее кармане, и разжег костер поярче, содрогнувшись тому, что предстало его взгляду – каждый порез, каждый синяк, каждую рваную рану, которую босорка нанесла его сестре. Ему сделалось дурно, но он не посмел отвернуться. Заставил себя смотреть на плоды своего неуемного языка.