Текст книги "Маяк И.Л. Рим первых царей. Генезис римского полиса (1983)"

Автор книги: Алекс Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Р?С?. cit., С?. 160 в?" 161.

'6' Р?Р?.: Р≤Р"С? Рё Р? С? Р╓ Р° С? Р?. Р?. Р?С?Р?Р╠Р"Р╣Р?С? Р╕С?Р╣С‡Р╣С?Р╓Р?РN Р╓Р?Р"Р?Р?изации Р?ициР"РёРё Р╤ С?Р╤Р╣С?Р╣ Р°С?С...Р╣Р?Р"Р?Р╕РёС‡Р╣С?Р╓РёС... РёС?С?Р"Р╣Р╜Р?Р╤Р°Р?РёРN Р╖Р?С?Р"Р╣Р╜Р?РёС... 25 Р"Р╣С?.в?" Р'Р"Р≤, 1976, в"– 2, С?. 168; Va gn Р╣ t t i L. Op. cit., С?. 158 в?" 159.

85

зали относительную стабильность и длительность пребывания микенцев в ареале будущего Рима. Все это позволяет нам высказаться в пользу попытки создания там ахейской апойкии, пополнявшейся за счет новых миграций, как о том свидетельствует сага о приходе Геркулеса и его борьбе с Каком. Разумеется, колония эта не была сильной и, видимо, с падением ахейской мощи в метрополии постепенно сошла на нет. Но все-таки это была скорее колония, а не место спорадических визитов. В пользу этого предположения, как нам кажется, может свидетельствовать толкование Фестом Argea 1оса как места погребений знатных аргивян на территории Рима. Конечно, большого этногенетического значения для Рима микенцы не имели. Однако свой след в языке и религиозных установлениях оставили. Греческое присутствие на месте будущего Рима внесло свою лепту в сложный состав его первоначального населения.

Далеким от точного решения остается вопрос о пеласгах в Риме. Его трудность зависит прежде всего от неоднозначности определения этнической принадлежности пеласгов. Материалы и исследования, касающиеся пеласгов, тщательно собраны в упоминавшейся выше книге Ф. Лохнера-Хюттенбаха. Ученые видели в них то семитов, то выходцев из Индии, то предков поляков, то финнов, то вообще нереальный народ. Их язык определяется одними вслед за Кречмером как доиндоевропейский языковой субстрат Эгеиды, у нас такого мнения придерживается А. И. Немировский, а другими, начиная с В. И. Георгиева,. как догреческий, но индоевропейский, относящийся к группе сатэм.

Античные авторы приписывают пеласгам широчайшее распространение по всей Эгеиде, а их сосуществование в Италии с аборигинами дает повод думать, что они появились там в эпоху бронзы, но, в соответствии с традицией, несколько позже, чем аборигины, т. е. латины, может быть уже в конце бронзового века. К сожалению, памятников материальной культуры пеласгов в Италии нет или, точнее, они еще не выделены из массы апеннинских остатков. Это связано, очевидно, с тем, что позднее пеласги исчезли с италийской арены и, нигде не образовав компактной группы, не. оставили о себе следа в названии какой-нибудь области, подобно другим этническим элементам в Италии. Наиболее осведомленный в вопросе о пеласгах Лохнер-Хюттенбах категорически отделяет пеласгов от тирренов, полагая, что их смешивали из-за возможного обитания в Малой Азии. Он склоняется к тому, что пеласги были одним из иллирийских племен, и приводит много тому доказательств, особенно из области ономастики и топонимики. Так, известные по "Илиаде" Гомера или у Гелланика и Аполлодора пеласгж носят имена Теутамос, Теутамиас, объяснимые из иллирийского языка, название Додоны – центра пеласгического культа Зевса – иллирийского происхождения, сам додонский оракул связан с культом дерева, поэтому носит иллирийский характер, наконец, иллирийцы встречаются в тех местах, где традицией прочно фиксированы пеласги.

И все же рассмотренная концепция не представляется нам вполне. убедительной. Более прав, пожалуй, А. И. Немировский, следуя за Де Карой, в том, что в Италии называли пеласгами всех негреческих.

86

выходцев с Балканского полуострова. Но, не останавливаясь на этом, А. И. Немировский тут же впадает в противоречие, причисляя к пеласгам япигов, поскольку, как и Х. Краэ, считает пеласгов неиндоевропейцами, а япиги, как известно, иллирийского корня, а значит, индоевропейцы. Добавим, что все относящиеся к пеласгическому языку элементы теперь прочно признаются индоевропейскими б'. В свете этого наличие япигов среди пеласгов вполне допустимо. Но вряд ли следует идентифицировать пеласгов с иллирийцами. Поскольку пеласгический язык близок фракийскому", можно думать, что под пеласгами понимали прежде всего фракийцев. Таким образом, позволительно присоединиться к Де Каре, считавшему, что под пеласгами скрываются балканские эмигранты негреческого происхождения, прибывшие в Италию в период бронзового века. Неясность их портрета не может служить основанием для исключения пеласгического элемента из состава древнейшего римского населения.

Что же касается иллирийцев, то независимо от пеласгов они с конца II тыс. до н. э. обитали в Италии в ее центральных областях, в том числе и в Лации, наслоившись соответственно на оско-умбров и латинов 7'. Здесь необходимо сделать оговорку относительно пребывания иллирийцев в латинских землях в начале железного века. До середины текущего столетия венетов считали иллирийцами, поэтому в упомянутых Плинием "Venetulani" видели доказательство наличия иллирийского населения в Лации. Теперь же венетский язык признан самостоятельным италийским языком, близким латинскому7'. Но иллирийские следы в рассматриваемом и прилежащих районах есть и помимо венетов. Их усматривают в этнониме авзонов~', в культах быка и волка"' и в погребениях в деревянных ящиках, приписываемых яподам74. Нам кажется, что отголоском иллирийского присутствия в Лации можно считать и имя одного из альбанских царей, деда Тиберина, Каписа, поскольку так же звали и отца Анхиза, деда Энея. Асканием звали одного из сыновей Приама, связанного родством с Энеем (ApolIod., III, 12, 5). Важно отметить, что иллирийские движения в направлении Лация и затем из него в южную Италию относятся уже к железному веку, т. е. к концу II – началу I тыс. до н. э. С этими фактами следует сопоставить литературную традицию об Энее. Ф. Бёмер справедливо акцентировал иллирийскую принадлежность Энея. Он назы-

68 См.: Кондр а то в А. М., Ш ев ор ошк ин В. В. Когда молчат письмена. М.,

1970, с. 47 – 510; Гиндин Л. А. Язык древнейшего населения юга Балканского

полуострова. М., 1958, с. 231; А l es s i G. Un'Oasi linguistica preindoeuropea пеllа regione baltica? – SE, 1946 – 1947, v. 19, р. 166 – 167.

'6' См.: Г е о р г и е в В. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию.

М., 1958, с. 231.

'о Kr a he Н. Ор. cit., р. 18; D e Fr a nc is ci. La comunita sociale e politica готапа primitiva.– In: Relazioni del Х Congresso Internazionale di Scienze Storiche, v. II. Firenze, 1955, р. 180.

~' Le j eu n e М. Venetica.– Latomus, 1953, v. ХП, f. 4, р. 385 – 386.

7' А 1 t h e i m F. Op. cit., р. 18.

7' L а ч i о s а Z а т b о t t i Р. Ор. cit., р. 91.

~4 Ibid., р. 92 – 94.

вает героя иллирийцем с Балкан, где обитали айнеады (энеады), пока не переселились в Трою, или фрако-иллирийцем '-"'. Действительно" в ХХ песне Илиады дается генеалогия троянских царей. В эпоху поздней античности эта генеалогия была записана каким-то анонимом. Согласно этим данным Эней был из рода Дарданидов. Сервий (Аеп., IV, 662) замечает, что Эней считался дарданом, а те – безусловно иллирийское племя. Известно, что дарданы мигрировали во II тыс. до н. э., дав название проливу и городу в Малой Азии. Дед Анхиза Ассар а к носит иллирийское имя «. Признавая идентичность материальной– культуры фрако-иллирийского региона и Трои I, К. Шуххардт ~~ относит переселение дарданов в Малую Азию к III тыс. до н. э., а Энеяк потомкам первой троянской династии, идущей от Дардана. Она, по его мнению, сменилась потом другой ветвью потомков. Зевса, к которой принадлежали Приам и Гектор. Эти хронологические уточЖертвоприношение Энея (фрагмент алтаря нения Шуххардта, углубляющие во времени пребывание дарданов в Троаде, не противоречат представлению об Энее как о символе фрако-иллирийского мира, а даже подтверждают его. То же самое отмечает в своей книге Э. Перуцци». Ученый подчеркнул, что традиция единодушно относит появление салиев в Италии к прибытию Энея, и привел убедительные данные в пользу того, что название салиев восходит к самофракийскому этнониму сайи. Напомним, что согласно Страбону (VII, 49), в Самофракии некогда обитали иллирийцы Иасион и Дардан, откуда последний и переселился в Малую Азию. О переселении Дардана из Самофракии в Трою говорится также в Веронских схолиях к Вергилию (Aen., II, 165).

Принимая во внимание выводы Ф. Бёмера относительно сопри-

частности фокейцев и этрусков к оформлению и перенесению легенды

" В ёmer F. Op. cit., р. 77, 30.

"Lochner-HQttenbach F. Op. cit., р. 154; Schuchhardt С. Wer hat

Troia gegrQndet? – Abchandlungen der Preussischen Akademie der Wissenschaften. Phil.-hist. К1., 1940, N 10, S. 18.

" S c h u c h h а r d t С. Op. cit., $. 18.

" P er uzzi Е. Aspetti culturali del Lazio primitivo. Firenze, 1978, р. 53 – 55,

сб Энее в Италию, поскольку первые были особенно хорошо осведомлены о малоазийских и вообще эгейских делах, а вторые – об италийских, тем более соседнего Лация, можно думать, что в канонических троянцах античной традиции содержится воспоминание о вполне реальных переселениях иллирийцев. Не противоречит, в общем, этому и соображение С. Мадзарино о том, что сага об Энее разлетелась по свету из Сигея благодаря Дамасту. Существенно то, что ее знали не только жившие в Италии этруски, но и греки Малой Азии – фокейцы и обитатели Троады, предкам которых было известно об иллирийских миграциях оттуда на запад. Можно думать, что патриотическая тенденция римской историографии, усугубленная вдохновением римских поэтов, довела эти воспоминания о перемещениях иллирийцев до прочной связи с Троей, наиболее значительным и известным благодаря Гомеру местом, связанным с фрако-иллирийским миром.

Как видно, и теперь еще картина древнейшего населения Рима носит эскизный характер, но некоторые детали уже вырисовываются в ней достаточно отчетливо. Уточнения, достигнутые в результате исследования, позволяют сказать, что этнический состав будущего Рима оказался действительно чрезвычайно сложным, подвижным и многослойным. Входящие в него элементы имели неодинаковое этногенетическое значение. Этническая динамика характерна и для несколько более поздней эпохи, открывающейся так называемым Ромуловым Римом. Но это время требует уже специального исследования.

Глава Ш

ТР~ИБЫ

И КУРИИ

На всем протяжении долгой римской истории продолжали жить в более или менее модифицированном виде социальные организмы, возникшие в период первобытности: род, триба, курия, семья. Они настолько сохранились (и в повседневной жизни, и в юридическом языке), что мы зачастую встречаемся с ними в разного вида поздних источниках. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания ученых. Начиная с конца прошлого века и особенно в текущем столетии ставился вопрос о характере и об отношении названных общественных групп к государству, а также о соотношении одноименных социальных форм в догосударственную и государственную эпохи.

Интерес к этой проблематике постоянно прогрессировал вместе с числом посвященных ей работ, так что понадобилось сделать систематический обзор существующих точек зрения. Он был дан П. Де Франчиши ' в докладе "Примитивная римская социальная и политическая община" на Х Международном конгрессе исторических наук в 1955 г. Ученый верно заметил, чтэ в середине ХХ в. в большинстве случаев отошли от патриархальной теории, господствовавшей в построениях Дж. Вико и Т. Моммзена. Много было сделано для понимания сущности рода. Однако механика взаимодействия между gens и familia разными исследователями понималась по-разному. Так Лранджио-Рюитц уже в начале нашего века подчеркнул значение экономического фактора: переход от пастушества и экстенсивного земледелия к интенсивному усилил семью. Начиная с Е. Де Руджеро, интерес многих исследователей был прикован к политическому аспекту рода и семьи. Среди них П. Де Франчиши справедливо выделил Бонфанте, который, как нам кажется, поставил проблему происхождения римской государственности в ее

' D e Fr а nc is ci Р. La comunita sociale e politica romana primitiva.– In: Relazioni del Х Congresso Internazionale Й Scienze Storiche, ч. I I.

Firenze, 1955, р. 61 – 166.

отношении к догосударственным институтам. Он последовательно проводил в своих работах идею о том, что и род, и семья были изначально носителями политической организации, унаследованной затем государством. Своеобразно эта идея преломилась у Эд. Мейера. «Примарной» социальной единицей он считал орду, из распада которой образовались и gentes, и familiae, и в орде видел первоначальный «политический» организм.

Взгляды Бонфанте о "политическом" характере рода оказали влияние на последующую историографию – на лазера, Веструпа, ,Де Висшера, сопоставлявших власть pater farnilias с властью главы государства. Последователем Бонфанте Де Франчиши по праву называет и Фреццу, который видит в семье и роде политическую организацию, сравнимую со структурой nomen Latinum, где господствовали федеральные порядки. Также по аналогии с италийской, точнее латинской, средой, изучает социальные структуры и образование города-государства в Риме Луццатто. Но Де Франчиши считает его противником Бонфанте, поскольку Луццатто намечает путь образования Рима от распыления некоего латинского "племенного государства", частью которого были паги, через стадию "городской концентрации" в пагальном центре, oppidum, который постепенно доходит до города-государства. В отличие от Бонфанте и его последоВаТеЛей, 1аП1111а g ЛуццаТТО ЛИШеиа ПОЛИ– (монета республиканской эпохи). тических функций.

Далее Де Франчиши выделяет направление, состоящее в определении "юридической" природы "догражданских групп". Представлено оно Парадизи (середина ХХ в.). Исследователь говорит о гетерогенности этих групп, а именно арио-европейцы в период их экспансии на Балканский и Апеннинский полуострова образовывали некие этнические единства, которые были одновременно и политическими единицами. Иммигрировавшая в Италию этническая общность включала в себя семьи, объединявшиеся более прочно лишь в военных целях.

На италийской почве арио-европейцы нашли созданную до них туземным населением, средиземноморцами, организацию пагов, более прогрессивную, чем их арио-европейская этническая общность. В комбинации этих социальных групп паг становился центром политического развития, военной и социальной организацией, переходящей в "гражданское государство". Характеристика, данная Де Франчиши взглядам Парадизи, как вскрывающим "юридические" основы государственных больших и меньших общностей, представляется нам недостаточно точной. Правильнее было бы говорить об установлении Парадизи разницы их социально-экономической природы. Особенно же заслуживает

91

внимания тезис Парадизи о переходе к государству через паг, который, впрочем, четко не охарактеризован.

Особо останавливается де Франчиши на оценке У. 1~оли семейных и гентильных групп и их отношений к государству: первые представляют собой только экономический организм, а вторые – политический. Синойкизм селений Палатина и других римских холмов приводит к образованию urbs, который в примитивной фазе соответствует не civitas, а regnum – первой политической форме в Риме.

Соверщенно особняком ставит Де Франчиши концепцию Ф. Де Мартино, который отвергает мнение об орде как о носителе государственных порядков, представление об "этническом государстве" и возникновении Рима из раздробления единого "национального" государства и говорит о предшествовании гентильных устоев государственному образованию. Вместе с тем Де Франчиши относит Де Мартино к последователям "политической" теории. Вряд ли можно уложить концепцию Де Мартино в рамки этой теории. В отличие от всех упомянутых ученых, он стоит на позициях исторического материализма, рассматривает gentes и familiae с учетом всех аспектов этих социальных явлений как ячеек общества, обусловленных его социально-экономическим развитием. Именно поэтому Де Мартино высказывает принципиально значимый тезис о том, что gens исторической эпохи, т. е. эпохи классового общества и государства, является лишь рудиментом того, чем он был в догосударственное время'.

Сам Де Франчиши, показав вклад своих старших и современных ему коллег в понимание первобытных общностей, обратился наряду с gens к другим кардинальным элементам социальной структуры древнейшего и Древнего Рима, в частности к соотношению gens и familia, familia и агнатской группы, а также к характеристике gens и курии. Он принял идущую от Кречмера этимологию curia от coviria. В противоречии с другими исследователями Де Франчиши не считает создание курий одновременным с созданием трех триб. По его мнению, если б курии и три трибы возникли в результате одновременной реформы, синхронно центурии целеров должны были бы набираться от 30 курий" т. е. по одной декурии от каждой курии. Но центурии всадников всегда существовали как единый корпус, из людей, набранных по трибам" в то время как по куриям стала комплектоваться пехота. В связи с этим Де Франчиши выдвигает положение о наличии в древнейшую эпоху римской истории двух в разное время появившихся видов курий, Первые, или древние, существовали до. Палатинской общины, т. е. до Ромула, в качестве "гентильных консортерий". Позднее, около середины VII в. до н. э., когда в результате реформы были созданы три трибы, произошла трансформация курий. Эти новые курии при этрусских царях были источником набора пехоты. В другом своем труде Де Франчиши поясняет эту трансформацию: новые курии стали искусственными подразделениями гентильных триб з. При этом оба вида

' De М a r ti no F. Storia della costituzione romana, /. I. Napoli, 1958, р. 9.

' D e Fr а пс i sci P. Primordia civitatis. Кота, 1959, р. 484 – 486.

92

курий являлись обозначением и социальных групп, и одновременно места их собраний. В доказательство древности института курий Де Франчиши ссылается на открытие археологом Кальцони на возвышенности Монте Четоне (в Центральной Италии) серии четырехугольных площадок, обрамленных ступеньками, которые датируются эпохой бронзы. Расположены они на юго-восточном склоне террасами. А. Минто истолковал эти площадки как места для собраний древнейших социальных единиц, обладавших сакральными функциями, вероятно с участием авгуров, на что указывает юго-восточная ориентация конструкций 4. Говоря о создании 30 первых курий, Де Франчиши соотносит с ними и число 300 сенаторов, замечая, что всему греко-римскому миру свойственна тенденция параллельно с развитием общины фиксировать число членов в ее органах управления. Наблюдения Де Франчиши послужили импульсом для других исследователей. Стали привлекать внимание и курия, и числовые отношения социальных структур. Конечно, последнее направление не новость в историографии.

Каждое поколение ученых пытается осмыслить ставшие хрестоматийными сообщения традиции о трибах Тициев, Рамнов и Луцеров, а также о 30 куриях. Еще в прошлом веке была отмечена троичность архаического Рима, которая связывалась, с одной стороны, с "идеальными" числами, кратными трем, – трое ворот первоначального города, триада богов, 30 городов Латинской лиги –, а с другой – с этнической тройственйостью раннего римского населения. Эти легендарные цифровые данные бь ли подкреплены лингвистикои: латинские слова tribus, tribuni были соотнесены с tris, tres. С помощью лингвистики пытались доказать этническую разницу между трибами и в текущем столетии. Так, Девото' в 1933 г., в отличие от Нибура, считавшего одну из триб тирренской, или принадлежащей доиндоевропейским пришельцам, выдвинул тезис о принадлежности Тициев к протосабинам, носителям слов со значением "красный" типа "rufus", Рамнов к протолатинам, носителям слов типа "rutilus", Луцеров – к протоиталикам, носителям слов типа "гнЬег". Г. Дюмезиль' видел в членах римских триб представителей разных социально-профессиональных групп, свойственных индоевропейским народам. В соответствии с этой схемой он считал Тициев пастухами и ремесленниками, Рамновжрецами, а Луцеров – воинами, что, в общем, не находит никакой опоры в источниках.

Поскольку слово "триба", как известно, переводится словом "племя", в новейшее время к объяснению его был привлечен этнографический материал. Так"~К. Н. Ламберт' обнаружил параллели между архаическим Римом и ирландцами средневековья. Начиная с И – VII вв. ирландцы делились на 184 tricha cet. Термин этот переводится как "30 сотен" и эквивалентен термину tuath (род, племя). Эпос представ-

4 M i n to А. Curia.– SE, 1946, v. 19.

' D e v о t о G. Le origini tripartite di Roma.– Athenaeum, N. $. 31, 1953, v. 41.

6 D u me z i l G. Tuppiter, Mars, Quirinus. Paris, 1941.

' L а m Ь е r t J. N. Les origines de Rome а la lumiere du droit compare: Romulus.–

1п: Studi in onore di Pietro De Francisci, v. 1. Milano, 1956, р. 337 – 360.

ляет tricha cet как вооруженный отряд вождя или короля. «30 сотен» было идеальным числом, не всегда отражавшим действительное количество воинов. В соответствии с числом воинов была поделена и вся -территория острова: на 184 tricha cet, или tuath, приходилось 184 дистрикта, которые также именовались tricha cet. 1~аждый дистрикт включал по 30 bailes, т. е. населенных пунктов. Значит, каждая сотня воинов, входивших в tricha cet, имела baile, т. е. свою территорию. В этом Ламберт видит аналогию к переданному Дионисием Галикарнасским (II, 7) установлению Ромула, по которому вся римская земля была поделена на 30 клеров между 30 фратриями, или куриями, поставлявшими контингенты в войско по сто человек от каждой из них. На этом сходство не кончается. В средневековых текстах ирландское tuath, или tricha cet, называется еще cantaredus, что представляет собой латинизированную форму галльского слова cantref, по-французски – cent tref, т. е. сотня tref, что означает фиксированный на земле род. Слово tref переводится и как воинское подразделение, и как соответствующая ему община и территориальная единица. Из анализа указанных терминов выявляется некое арифметцческое равенство: 30 сотен = =100 tref. Отсюда следует, что кельтское войско состояло, как и в Риме, из 30 групп по 100 человек или из 100 групп по 30 человек. Подмеченное равенство позволяет Ламберту понять неясное утверждение Феста: «Центуриатные комиции в равной мере считались и куриатными, потому что римский народ был разделен на сотню турм». Поскольку турма была всадническим подразделением изначально из 30 человек, то сто боевых единиц по 30 человек (куриатные комиции) соответствуют 30 единицам по 100 человек (центуриатные комиции). Учитывая близкое, хотя и не идентичное значение латинского tribus, умбрского trifo, кельтского tref как общины, племени, принимая во внимание, что римляне, дорийцы, ирландцы приписывали себе троичное происхождение, Ламберт считает этимологию tribus, связанную с индоевропейским tref (три), совершенно обоснованной. Одновременно он предостерегает против понимания tribus как «трети» общины или народа, подчеркивая значение числа «три» в комплектовании римского войска.

В конечном счете все наблюдения Ламберта подтверждают представления о Ромуловом Риме как об обществе, организованном в 3 трибы и 30 курий, что составляет 3000 человек, как об обществе, в основе которого лежал альбанский род вполне историчного Ромула. Исследователь совершенно верно отметил, что социальная тройственность продиктована военными потребностями, так как базируется либо на трех элементах строя – центр и фланги, либо на возрастном подразделении войска.

Много внимания уделено числовым соотношениям социальных единиц первоначального Рима и в книге Роберта Пальмера "Архаическая община римлян"'. Пальмер предостерегает против увлечения сравнительным методом при исследовании древних институтов, хотя и сам

' Р а 1 me r R. Е. А. The archaic Community of the Romans. Cambridge, 1970, р. 3, 5, 15 – 26 etc.

прибегает к аналогиям, и выдвигает на первый план источниковедческий аспект в изучении древнейшего Рима. Главным источником по трем трибам он называет Варрона, считая его ответственным за появление в традиции об истоках Рима чисел 3, 30, 300 и 3000 и самого города Roma Quadrata, созданных им по модели выведенных римских колоний, в том числе и современных Варрону.

Антиквар был хорошо знаком с практикой римской колонизации, сам участвовал в учреждении колоний, знал квадратный план их городов и сельской территории, а также обычную численность колонистов – 300 и 3000. Особое же значение, по мысли Пальмера, имело то обстоятельство, что ученый Варрон находился под влиянием греческой литературы – Пифагора, Аристотеля и Ликофрона. Первый из них, как известно, придавал основополагающее значение числу, второй занимался объяснением числовых отношений греческих социальных организмов, связывая их с разными временными циклами. Третьему принадлежит самое раннее упоминание о римской триаде. Таким образом, считает Пальмер, в основе нумерологии Варрона, унаследованной последующей античной историографией, лежит прежде всего греческая теоретическая и политическая мысль. Исторической реальностью Рима являлись только 30 курий, известные в республиканскую эпоху. Курии не были фратриями. Пальмер находится среди тех ученых, кто принял этимологию curia(coviria. Однако первоначальные курии не представляли собой воинских подразделений.

Анализируя словоупотребление curia, в частности у Плавта, у которого оно впервые встречается в сохранившейся до наших дней римской литературе, у Авла Геллия (XV"57), который привел комментарий Лелия Феликса к сочинению Кв. Луция Сцеволы ("ех generibus hominum – comitia curiata"), у Феста (curia... – pars), Пальмер присоединяется к мнению, что курия – это община, что члены курииэто и есть квириты, т. е. римский народ. Продолжая линию Ю. Белоха и Аранджио-Рюитца, Пальмер говорит, что курии складывались постепенно. Местоположение Старых и Новых курий указывает на ранние ступени процесса их образования, начиная от семи палатинских и какого-то количества на Целии. Аргейские священнодействия говорят уже о наличии 27 курий в городе Сервия, состоящем из четырех регионов, включая Капитолий и Форум. Количество 30 курий достигается позднее, после того как ради укрепления своей власти цари передали авгуральные функции из рук предстоятелей курий в руки четырех государственных авгуров и не разрешили установить авгуральные палатки в черте города. Три же курии находились вне города. Именно эта историчность 30 курий, по мысли Пальмера, и отразилась в традиции о 30 городах Лация, 30 поросятах увиденной 3неем свиньи и т. п. Курии были первоначальными этническими, т. е. гетерогенными и невоенными объединениями, а три трибы – вторичными, не этническими и военными объединениями. Курии, исходя из материала о членах аргейских процессий, трактуются как общины, однако без расшифровки этого понятия. Впрочем, некоторые указания Пальмером даются: курии имели свои места для священнодействий, в том числе-

для приготовления трапез. Однако этим их территориальные владения не ограничивались. Кроме того, Пальмер пытается воспроизвести названия некоторых курий. Из его рассуждений следует, что образование курий было длительным естественным процессом, причем вполне историческое и не выдуманное их число (30) обусловило появление в тра' диции числа трех триб. Следует отметить также, что происхождение этих социальных институтов датируется исследователем достаточно широкими рамками царского периода.

Вопрос о происхождении триб и курий рассматривался Э. Гьёрстадом 9. По его мнению, курии носят "догородской" характер, что устанавливается по связи их с "догородскими", т. е. первобытными празднествами Форнакалии и Фордидидии. Трибы же возникли в период основания города, иными словами, уже при Ромуле.

Та же тема числовых соотношений общественных групп древнего Рима затронута в небольшой, но весьма содержательной работе И. Хана "Плебеи и родовое общество" (Будапешт, 1975) . В ней он касается проблемы распада родового строя, в частности известного тезиса К. Маркса о том, что племенной строй сам по себе ведет к делению на высшие и низшие роды'о. И. Хан исходит из того, что в родовом обществе при коллективной собственности на средства производства и общем труде разные роды могут оказываться в зависимости от качества земли и количества поголовья скота в различном имущественном положении. Аналогичные условия порой складывались и внутри родов. Однако пока эти различия в имущественном отношении и в отношении власти незначительны, а главное, нестабильны и самопроизвольны, общество не меняет своего характера. Когда же они становятся устойчивыми и сознательными, происходит качественное изменение всего общества. Опираясь на изучение истории античных народов, И. Хан справедливо называет основные критерии, позволяющие установить наличие развитой социальной дифференциации, – это терминологические и численные определения общественных групп. Последнее имеет особое значение там, где, по замечанию К. Маркса, земледельческие и пахотные угодья ограничены по своей площади. Применяя названные критерии к Риму, И. Хан указывает на традицию о трех трибах, 30 куриях и 300 родах в Риме как на действительно имевшую место фиксацию количества привилегированных групп архаического общества. Эта фиксация, по мнению И. Хана, представляет собой важный фактор превращения общества в классовое. Отвергая взгляд Пальмера и поддерживая Альфельди, исследователь подчеркивает, что римское общество уже на ранней стадии в результате сознательного и единовременного акта было поделено по принципу происхождения на 3 трибы и 30 курий. Поскольку слова tribus, curia, gens латинского происхождения, то возникновение соответствующих институтов относится к доэтрусской эпохе. Учитывая же, что названия триб и части курий

~ G j e r s t а d Е. Innenpolitische und militarische Organisation in friihromischer

Zeit.– АЯКСА, Bd I, Т. I, S. 148.

" См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 465.

вероятно этрусские, можно считать, что акт упорядочения их числовых отношений и их наименования датируются временем этрусского господства в Риме. Итак, И. Хан с полным основанием рассматривает возникновение традиционной «троичной» римской социальной системы как долгий процесс складывания и возрастания числа составляющих ее единиц, завершившийся сознательным установлением их числового предела. По мнению исследователя, это было временем формирования города от первых поселений до создания под влиянием этрусков городской организации по этрусскому образцу, т. е. период с IX до конца VII вв. до н. э. Такая датировка относит оформление «троичности» римского общества уже к этрусской эпохе.