Текст книги "Маяк И.Л. Рим первых царей. Генезис римского полиса (1983)"

Автор книги: Алекс Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

" Fontes luris Romani Antiqui, ed. 7. Lipsiae, 1908, р. 196, 1. 16 – 24; P а 1 1 о tino М. Fatti e leggende (moderne) sulla рш antica storia di Кота.– SE, 1963,

ч. 31, р. 22.

з' В l о с h R. Les origines de Rome. Paris, 1971, р. 61.

городов Латинского союза (V,61). Катон Цензор упоминает ардеато"– рутулов среди членов Арицийской лиги латинских городов (Prise., IV; FHR, 52, 32) . Материальная культура Ардеи " в части керамики и бронзовых изделий эпохи раннего железного века не отличается от основной массы городов Лация, в том числе и Рима. Что же касается этнонима рутулов, то следует принять во внимание, что слово «rutuli» заключает в себе суффикс «-uli» лигуро-сикульского происхождения. Возможно, немногие ингумации среди преобладающей массы кремаций в Лации в зоне Лаврент-Ардея указывают на наличие там лигуросикульского элемента ". Приведенные данные не позволяют все же сколько-нибудь рельефно выделить этнические черты рутулов этого времени. Вероятно, по аналогии с Римом, можно представить, что и рутулы включали в себя много этнических элементов, напластовавшихся на автохтонное лигуро-сикульское население, – пеласгов аборигинов, затем осков, – так что в конце концов превратились в элемент южных латинов. Э. Перуцци'4 доказал на основе лингвистики, что население южного прибрежного Лация участвовало в передаче культурных достижений кампанских греков во внутренние области Лация, в том числе в Рим, а также в Этрурию. Но, видимо, этим связь прибрежных городов, топографически близких Ардее, с Этрурией и ограничивалась. Таким образом, сообщение Павла Диакона о Луцере, царе ардеатов, не подкрепляет представления о Луцерах как об этрусках. Добавим к этому замечание Ливия (I, 13, 8), воспроизведенное позднее Сервием (Аеп, V, 560), о том, что название и происхождение Луцеров не ясно. Приведем, наконец, мнение Плутарха (R., ХХ), согласно которому Луцеры названы по роще (lucus), в которой укрывались многие прибегавшие к устроенному Ромулом убежищу, т. е. связаны своим именем с латинским словом. Таким образом, ни традиция, ни археология не дают оснований считать Целий эпохи Ромула и трибу Луцеров, зафиксированную им как элемент римской социальной структуры, принадлежащими этрускам.

Однако требуют еще оговорки имена царей – Ромул и Нума. После фундаментальной работы В. Шульце" в науке утвердилось мнение об этрусском характере этих имен. Как известно, имя Ромула связывается с встречающимся в Этрурии именем Рума и трибой Ромилия, находившейся на правобережье Тибра в той области, которая была известна античным авторам как Этрурия. Эта связь получила позднее подтверждение в надписи VI в. до н. э. из Орвието, изданной М. Биццари", где фигурирует имя в родительном падеже – "rumelлаз", откуда восстанавливается именительный падеж – rumel, соответствующий форме Romulus '". Исследуя имя легендарного основа-

з' Gi crow G. The Iron Age Culture of Latium, ч. 1. Lund, 1966, р. 373, 382; G i g °

l i L. Ardea.– SE, 1973, ч. 41, р. 509.

" D uса t i P. Come nacque Roma. Кота, 1939, р. 59.

~4 Peru zzi Е. Aspetti culturali del Lazio primitivo. Firenze, 1978, р. 148 – 149.

Э5 S ch u 1 ze W. Zur Geschichte lateinischer Eigennamen. Berl., 1904.

зб SE, 1966, ч. 34, р. 108, 109.

~7 P e r u z z i Е. Origini di Кота, ч. 1. Bologna, 1970, р. 25.

108

теля Рима, Э. Перуцци '8 замечает, что лингвистически отношение имени и названия города может объясняться лишь формулой Roma) 9omulus, а не наоборот. Это совпадает с комментарием Филаргирия (Iun. Philarg., Aen. Buc. I, 8, 18), согласно которому Рим существовал ,до Ромула, который по нему и был наименован. Значит, не город получил название по основателю, а, напротив, Ромул – по Риму. Что же касается tribus Romilia, то, согласно античным свидетельствам, ее .наименование связано либо непосредственно с Римом, потому что она находится sub Рогпа, как полагает Варрон (11, V, 56), либо именно с Ромулом, так как, по словам Феста (Romilia tribus), расположена на той земле, которую Ромул отобрал у вейентов (Romulus)Romilius, Qomilia). Итак, есть два объяснения: 1) Ромул получил имя от горо,да Roma либо 2) от этрусского имени или топонима. В последнем слу-чае этрускизм имени первого царя можно объяснить его затибрскими военными успехами, а не этрусским происхождением и наличием этрусского населения в Риме. Первое же толкование может быть подтверждено результатами лингвистических штудий Перуцци, показавшими, что gomulus – это когномен. По мнению ученого", небиномический характер имени основателя города выдает его несабинскую принадлежность и может служить указателем сохранения свойственной альбанцам практики имен.

Надо учесть еще одно обстоятельство. В названном труде Перуцци обращено внимание на то, что мест под названием "Рим" (Roma) в Италии, подобно тому, как это было с Троей, имелось несколько. ,Действительно, еще до основания urbs на Тибре Ромулом, согласно ,Дионисию (I, 73) и Диону Кассию (I, 4, 15), существовало два или даже три Рима в области, принадлежавшей древним латинам, или .аборигинам. Эти известия античных писателей ученый приводит в качестве одного из аргументов в пользу того, что Romulus является дериватом Б'.огпа, а не наоборот. Не оспаривая этого вывода, заметим, .со своей стороны, что в упомянутом пассаже Дионисия (I, 73) со ссылкой на Антиоха Сиракузского говорится, что один из Римов был основан до Троянской войны, когда легендарного царя Итала сменил .Моргет. Вот к нему-то и прибыл из того архидревнего Рима эпонимный герой Сикел. Современность этого первого Рима Италу и Сикелу относит его существование в глубь II тыс. до н. э., чем ставит под сомнение этрусскую принадлежность самого названия Рим и вместе с тем .позволяет выдвинуть предположение о его лигуро-сикульском характере. Но если даже пренебречь высказанными здесь соображениями и .признать в Риме, а стало быть и в Ромуле, этрусские наименования, их можно расценить как проявление этрусского влияния, распростра.нившегося в Лациуме и в Риме позже, в период этрусской династии. ,В своем стремлении обосновать историческими примерами этрусское господство в Риме этрусские цари могли придать этрусский облик .легендарному основателю города совершенно сознательно. Эта тради-

зв Ibid p. 18

*9 Ibid., р. 34.

I09

ция, как видно по рассказам Ливия, Дионисия, Плутарха и Диона. Кассия, в Риме укрепилась. И чем дальше отодвигался по времени от римских писателей образ Ромула, тем больше приписывалось ему деяний и установлений, известных римлянам с незапамятной древности. Так Ромул стал «создателем» патрициев и плебеев, отношений патроната и клиентелы, считавшихся этрусскими, правил основания горо– дов, а также триумфов, знаков царской власти и многого другого по этрусскому образцу. Вероятно, не последнее место среди авторов таких. версий занимали этрусские ученые, знатоки истории. Имя одного из, них известно – Тарутий. По свидетельству Плутарха (R., XII), он был математиком и философом, другом Варрона. Этруск Тарутий, будучи специалистом по гороскопам и астрологом, по инициативе Варрона вычислил год основания Рима и даже не только день рождения, но и время зачатия Ромула. Уже знаменитому херонейцу эти подробности показались необычайными, однако в Риме они были приняты,, и год основания города остался в истории как эра Варрона, которой мы до сих пор пользуемся. Это известие Плутарха демонстрирует, как обрастала дополнительными деталями уже сложившаяся ко времени. Варрона биография Ромула, и бросает свет на процесс ее складывания за счет прибавления все новых и новых домыслов, добавлявших в нее этрусский колорит.

Но остается еще Нума, носивший распространенное по Этрурии имя. Облик этого царя с его приверженностью к религии тоже отдает этрускизмом. Религиозные установления второго царя специально ис– следованы Ф. Рибеццо4'. По его мнению, большая их часть восходит к этрусской дисциплине, из чего он и делает вывод о проникновении этрусков в Рим в VII в. до н. э. Надо сказать, что ряд доводов Рибец– цо убедителен. Прежде всего, это касается введения культа Термина и закона о погребении убитых молнией, имевшего, видимо, источником этрусские libri fulgurales. Но порой исследователь, если и не ставит. знака равенства между этрусскими и средиземноморскими или лигурийскими источниками нововведения Нумы, то уж безусловно сближает их. В частности, Рибеццо считает имя и организацию культа Весты, строительство храма которой приписывается Нуме, этрусскими. Влияние этрусского он видит и в слове "pontifex", где лишь вторая часть выглядит латинской. Названия многих празднеств, в том числе Volturnalia, посвященные явно этрусскому божеству, определяются им как средиземноморские. Интересно, что в оформлении такого исконного римского культа, как культ Весты, видит средиземноморские корни и Ф. Бёмер4', отнюдь не идентифицируя этрусков со средиземноморца– ми и отмечая "индогерманский", как он выражается, характер самой богини. По-видимому, в сакральных установлениях второго царя мож– но рассмотреть следы как этрусского, так и средиземноморского, а также и иллирийского влияния, о чем говорилось выше.

4' R i b e z z o F. Numa Pompilio e la riforma etrusca della religione primitiva di Кота.– 1я: Rendiconti della Accademia Nazionale dei Lincei, 1951, ч. 5, f. 11 – 12 р. 553 – 573.

4' B orner F. Rom und Troia. Baden-Baden, 1951, $. 117.

110

Однако обратимся к имени Нумы. Уже в глубокой древности известны его производные.

Отметим прежде всего, что с именем Нума связано имя Нумерий, потому что в нем уже прослеживается явление ротацизма. Некто Нумерий, живший в Остии, известен как друг Мария (Plut., Mar., XXXV) . Другой, Квинт Нумерий Руф, бывший народным трибуном 57 г. до н. э., остался в истории как противник Цицерона (pro Sest., XXXVIII, 82). Еще один римлянин в звании претора, присутствовавший при похоронах императора Августа, звался Нумерием Аттиком (Suet., Aug., 100, 4) . Все названные Нумерии жили в Лации в 1 в. до н. э. или в I в. н. э. Однако это имя встречается и в других областях Италии и в более раннее время. В борьбе против Ганнибала, согласно Ливию (XXII, 24, 11 – 12), Фабию Максиму помогал Децим Нумерий, самнит родом из Бовиана.

Первоначально в Риме Нумерий был преноменом. Этот преномен, по Фесту (Numerius) и Анониму (de praenom., 6), появился в патрицианской семье Фабиев впервые после того, как единственный из них, оставшийся в живых после разгрома при Кремере, женился на богатой наследнице из Малевента, дочери некоего Нумерия. Согласно договоренности перворожденный сын Фабия и самнитянки должен был .получить имя деда по матери. Это относит римского Нумерия к V в. до н. э. Возьмем на заметку, что имя Нумерий было распространено как в районе, подпадавшем под власть этрусков (Лаций), так и в не занимавшемся этрусками районе (Самний), причем оба они некогда были заселены лигуро-сикулами.

Нельзя не заметить также, что в Лации в глубочайшей древности знали, кроме Нумерия, другие ономастиконы с корнем Num, а именно – реку Нумик, идентифицируемую с современной Фоссо, в которой, по преданию, утонул Эней (Liv, I, 2; Verg., Aen., VII, 150, 242, 797; Ацг. Vict., Or. I, 14, 2; 4), и Нумитора, деда близнецов Ромула и Рема, свергнутого братом альбанского царя. Река Numicus имеет дот1:эянское название, значит, не связанное с этрусками. Numitor принадле.жит к плеяде потомков Энея, имена которых, как мы видели, носят следы разных этнических элементов, населявших Лаций в начале железного века. Достаточно вспомнить Ассарака, деда Анхиза, или Каписа, его отца, с их иллирийскими именами, или дочь Нумитора, Рею Сильвию. Имя Реи встречается, как известно, в древнейшем слое греческой мифологии. Рея относится к старшему поколению богов. Ее деятельность в мифах часто локализуется на Крите (Paus., V, 7, 4; Apollod., I, 1, 6), либо во Фригии (Apollod., III, 5, 1) и Трое (Apollod., III, 12, 6). Она пользовалась почитанием среди фракийцев (Apollod., Ер., VI, 16). Рея – не только матерь олимпийских богов, а вообще богиня-матерь (Apollod., Ер., VI, 16), что также аттестует ее древность в греческом пантеоне и близость к Эгейскому Криту. Одноименный с ней персонаж древнейшей римской истории, мать Ромула и Рема, носит латинский когномен – Сильвия. Но имя дочери Нумитора, Реи, роднит альбанских царей с балкано-малоазийским миром, с пеласгами, фрако-фригийцами или фрако-иллирийцами, а также и с 'более

111

древним эгейским доиндоевропейским населением Средиземноморья, италийской частью которого были лигуро-сикулы.

Если принять во внимание все сказанное, этрусская принадлежность имени Нумы становится более чем сомнительной. Главным аргументом В. Шульце для определения этнической характеристики носителей того или иного имени была его распространенность в той или иной области Италии, которая к середине I тыс. до н. э. получила название по господствующему в ней населению. Однако этническая история италийских областей уходит далеко в глубь веков и более или менее удовлетворительно прослеживается вплоть до Ш тыс. до н. э. В связи с этим даже занятую этрусками с VIII в. до н. э. Этрурию нельзя представлять себе населенной только ими, равно как и считать этрусков "чистым" гомогенным этносом, даже полагая, что они действительно переселились в "готовом", так сказать, виде в Италию. И тем более трудно представить себе, что переселившийся откуда-то и захвативший чужую территорию народ не включил в свою среду, хотя бы частично, своих предшественников, чью землю он занял.

За аналогиями в античном мире далеко ходить не приходится. Вспомним дорическую Спарту, принявшую в свою общину группу ахейцев. Подобным же образом обстояло дело в Аттике с пеласгами, а в италийских Велейе, а также Пизанском округе, как будет показано ниже, – с лигурами. Допуская же возможность складывания этрусского этноса на почве Италии, тоже необходимо считаться с наличием там лигуро-сикульского субстрата, который мог внести свой вклад в список имен в Этрурии. И поскольку имена того же корня, что и имя Нумы, а также производные от него зафиксированы источниками в разных местах Апеннинского полуострова, в том числе и не принадлежавших этрускам, но когда-то заселенных лигурами, можно полагать, что Нума не является доказательством раннего сколько-нибудь заметного присутствия и влияния этрусков в Риме, а, скорее, напоминает о более древнем пласте племен, о доиндоевропейских лигуро-сикулах, ставших со временем частью как этрусков, так и римлян. Все это не исключает, разумеется, возможности проникновения отдельных лиц или семей в Рим VIII в. до н. э. из Этрурии. В традиции, как мы видим, упоминается о принятии Ромулом в гражданство пожелавших того вейентов (Dionys., II, 55). Однако относительно -большой группы в городе Ромула с явным преобладанием италийского, т. е. сабинского и особенно латинского, элемента они составлять не могли.

Незначительное вкрапление этрусков в римское общество рассматриваемой эпохи не препятствует тем не менее признанию их ономастического вклада в римский обиход. Следует подчеркнуть, что наименования трех триб были крупицами того мощного культурного влияния этрусков на Рим, которое неопровержимо доказано для более позднего времени, по меньшей мере с конца VII в. Можно высказать предположение, что этруски не назвали, а лишь этрускизировали существовавшие до них названия триб, которые затерялись в глубинах– веков. Вспомним, что античная история знает примеры не только наименований, но и переименований в политических целях аналогичных рим-

112

ским трибам социальных организмов. Как известно, Клисфен Сикионский (начало VI в. до н. э.), утверждая в борьбе с родовой знатью начала государственности, переименовал 3 дорийские филы в «ослятников», «свинятников» и «поросятников». Столь непрезентабильные названия объективно способствовали падению значимости родовых фил и служили орудием в политической кампании, проводимой Клисфеном. Этрусские же цари в Риме, налагая этрусские имена на исконные римские трибы, тоже могли с помощью этого приема достигать своих политических целей, утверждать таким путем свое господство. Это было тем более необходимо, что этруски никогда не составляли в Риме многочисленного населения. Этрусские же названия триб должны были создавать иллюзию многочисленности и исконности этрусских поселенцев в римском полисе.

Весь изученный материал подводит нас к выводу о том, что троичная схема римского общества в полном ее объеме – 3 трибы, 30 курий и 300 родов – сложилась довольно поздно, вероятно, к концу царской эпохи. В начале же этой эпохи было 3 трибы и 30 курий. Новые же роды включались в уже имевшиеся трибы и курии. Хочется отметить, что вне связи с вопросом о численности римского населения к аналогичному выводу приходит Я. Нюма Ламберт4'. Используя аналогию раннего Рима с Ирландией средних веков, он делает важные замечания о так сказать "военной направленности" ромулова общества. Она выражалась, в частности, в том, что римляне завоевывали земли и делили их между солдатами-победителями, а также и в том, что "политически объединенный народ идентифицировался с народом, организованным в военном отношении". Иначе говоря, новые этнографические параллели подкрепили представление об обществе VIII в. до н. э. в Риме как об обществе с чертами военной демократии. А в таком обществе военные потребности оказывают воздействие на все стороны жизни, в том числе и на саму его структуру.

Что касается чисел, кратных трем, то зависимость между 3 и ЗО может быть и обратной тому, что предложил Р. Пальмер. Вполне допустимо и даже более вероятно первоначальное существование трех триб, т. е. племен, в основе которых лежали gt.ntes, в неизвестном нам числе. В соответствии с этим реальным числом триб и было .ограничено при Ромуле, т. е. в период римско-сабинского синойкизма, число курий, поскольку пехота комплектовалась по куриям, а кавалерия – по трибам в точном для всей римской древности соотношении 10: 1.

Источники содержат немало данных, характеризующих военные потребности Ромулова Рима, в связи с которыми и стоит система социальных единиц, а также их соотношение. Достоверность сведений античных авторов о войске Ромула может удостоверить и традицию о 3 трибах и 30 куриях. Обильный материал на этот счет можно найти у Дионисия Галикарнасского, который называет курию лохом (II, 7), т. е. воинским подразделением. Дионисий же (II, 13; 29) сообщает

" L a m b e r t J. N. Op. cit., р. 342.

113

о создании Ромулом лейб-гвардии целеров из 300 знатных юношей. Целеры – это мобильный отряд, действовавший в зависимости от обстоятельств то в пешем, то в конном строю (II, 13). Целеры упоминаются еще раз (II, 64) в связи с распределением Нумой священнодействий между курионами, фламинами и предводителями целеров до того, как он упразднил этот институт.

В другом месте Дионисий (II, 16) говорит о первом населении и первом войске Ромула как о 3000 пеших и о 300 лучших всадниках. Варрон (11, V, 91) сообщает о комплектовании кавалерии от 3 триб. Ливий (I, 13, 8, 43, 9) рассказывает о создании Ромулом 3 центурий всадников, связанных с тремя трибами. Почти дословный пересказ Ливия находится у Аврелия Виктора (vir. ill. I, 11). В другом же месте Ливий (I, 15, 8) упоминает о создании отряда из 300 телохранителей – целеров. Овидий в "Фастах" (III, 130) говорит о разделенной на десятки коннице Ромула, а Флор (I, 1, 15) – о юношестве, разделенном на трибы, обязанном конно и оружно быть в боевой готовности на случай войны. Плутарх (P., 20) приводит сведения о 6000 пехотинцев и 600 всадниках в Риме, составляющих легион, в силу удвоения населения при объединении римлян с сабинами. В биографии Нумы у Плутарха (~ч., VII) сказано, что второй царь распустил отряд из 300 целеров, телохранителей Ромула. Ко времени Ромула относит целеров и Фест, на нем основывает свои пояснения Павел Диакон: "Целерами древние называли тех, кого ныне мы называем всадниками, по Целеру, убийце Рема, который вначале был предпочтен среди них Ромулом, и которые первоначально выбирались по 10 от каждой курии, так что всего их было 300".

Из приведенного здесь материала вытекает следующее: 1) в отношении с тремя трибами стоят 3000, а затем 6000 пехотинцев, т. е. вначале по 1000, а потом по 2000 от трибы, а также 3, а потом 6 центурий всадников; 2) в зависимости от 3 триб или от 30 курий – 300 всадников, т. е. по 10 от каждой курии, которых ввел Ромул в качестве целеров; 3) целеры – либо вообще всадники эпохи Ромула, либо его гвардия из всадников, в целом – 300 человек.

Предпримем в первую очередь попытку выяснить, могло ли в то время римское войско состоять из пехоты и конницы. Материалы раскопок свидетельствуют о наличии домашней лошади в Центральной Италии уже с конца бронзового века4'. Военная история множества древних народов показывает, что использовайию кавалерии предшествовало использование боевых колесниц. Но в начале 1 тыс. до н. э. в Евразии появляется вооруженный всадник, а отряды колесниц сменяются конницей44. Распространяется ли это положение на Рим?

В традиции войны начала царской эпохи ведутся пехотой. Но есть указания и на действия конницы как со стороны римлян, так и их противников. Об этом свидетельствует знаменитый эпизод с Меттием Кур-

4' А z z а r о 1 i А. $ц alcuni resti di cavalli protostorici dell'Italia centrale.– SE,

1979, v. 47, р. 231 – 236.

44 См.: Ко в а л е в с к а я В. Б. Конь и всадник. М., 19~77, с. 61.

114

цием, ринувшимся вперед на своем коне, не замечая лежащего впере– ди болота (Liv, I, 12, 7; 9; 13, 15; Plut., R., 18), а также борьба Ромула против фиденатов (Liv, 14, 7; 9) и антемнатов (Dionys., II, 33). О значении конницы говорят и Консуалии, согласно Дионисию (II, 31) и Страбону (V, 3, 2) введенные, а по Ливию (I, 9, 7) подготовленные– Ромулом, во время которых совершается бег запряженных и незапряженных коней. Эти состязания объясняются тем, что Конс идентифицировался с Нептуном-Посейдоном-Конником (Liv, I, 9, 7; Dionys., II, 31; Plut., R., 14). Именно в день Консуалий и произошло, согласно– легенде, похищение сабинянок. Все же основной боевой и численно' доминирующей силой была пехота. Преобладание пехоты в римском войске, как известно, оставалось и на всем протяжении Республики: и Империи.

Для решения поставленного нами вопроса необходимо учесть выводы, к которым пришли ученые, специально занимавшиеся войском раннего Рима. Э. Гьёрстад4' сделал ряд существенных наблюдений. 'Отвергая возможность существования при Ромуле кавалерии, на что указывали в свое время Э. Мейер и Г. Дельбрюк, он утверждает, что в 1 фазе догородской эпохи, которую он датирует 800 – 700 гг. до н. э., войско в Риме было пешим, кавалерии не было. Появилась же она в VI в. до н. э., к которому А. Альфельди относит усиление этрусского влияния, а Гьёрстад – основание города, т. е. начало царского времени. Что касается боевых колесниц, то и они появляются не ранее границы 1 и II догородских фаз, т. е. 700 г. до н. э. Важнейшими аргументами Гьёрстада явились эсквилинское погребение с колесницей, датируемое им, как упоминалось, II догородской фазой (700– 625 гг. до н. э.), в котором он видит этрусское влияние на Рим; празднества Октябрьского коня и Эквирии, а также организация воинственных жрецов – салиев, возникшие опять-таки, по его мнению, в догородскую эпоху.

Попытаемся проанализировать эти факты. Конечно, погребение Эсквилина принадлежит вождю, богатому человеку, а именно богатые люди в первую очередь втягиваются в сферу культурных заимствований, как это убедительно показано в статье Д'Агостино Бруно в отношении греко-этрусской общности конца VIII – середины VII вв. до н. э. на Тирренском побережье от Ветулонии до Понтеканьяно4'. Поэтому мысль Гьёрстада аб этрусском влиянии на Рим, а также его замечание о том, что вейентский фриз храма VI в. до н. э., на котором изображены боевые колесницы, всадники и пехотинцы, сопоставленный с указанным погребением, отражают не только этрусскую, но и римскую реальность, тоже заслуживает внимания. Однако остается проблема хронологии. Принадлежали ли эти воинские подразделения интересующей нас эпохе?

В празднествах Октябрьского коня, как известно, участвуют биги, т. е. колесницы, запряженные двумя конями. Что же касается других 45 G j e r s t а d Е. Ор. cit., р. 152, 159.

4' D ' А g o s t i n o В. Grecs et indigenes sur la cote tyrrhenienne ац VII siecle: 1.а

transmission des ideologies entre elites sociales. – Annales, 1977, N 1"р. 17.

115

состязаний – Эквирий, то и они, по крайней мере частично, могут подтвердить последнее высказанное Гьёрстадом положение. В самом деле, в «Фастах» Овидия упомянуты февральские и мартовские празднества. 28 февраля («месяц проходит второй, от него лишь две ночи осталось») вызывает у поэта образ скачущего на колеснице, погоняющего коней Марса, откуда получил название праздник (Ov., Fast., II, .857 – 859). Мартовские же скачки выглядят у Овидия (Fast., III, 520– 523) менее определенно. В них фигурируют только кони, без упоминания о колеснице. Столь же неопределенно, т. е. как какие-то конные ристания, определяются Эквирии Варроном (11, VI, 63). Заметим, кстати, что в обоих случаях скачки связаны с Марсом. Они или «возглавляются» богом, или происходят в посвященном ему месяце либо месте – на Марсовом поле или на Целии, в той его части, которая называется Martialis campus. В последнем случае, когда Марсово поле .залито разливом Тибра (Paul., Martialis campus). Все это окрашивае~ Эквирии в цвет воинственности, делает скачки военно-спортивными состязаниями, отражающими структуру римского войска. Из приведенных данных традиции, таким образом, можно выявить использование в раннем Риме как колесниц, так и коней без упряжи в военных целях.

Связь Эквирий с Марсом относит их к числу военно-ритуальных игр, к кругу магических представлений, восходящих к первобытности. К тому же само имя Марса, объявленного в глубочайшей древности отцом близнецов, содержит намек на то, что Эквирии не моложе нача.ла царского времени, Ромула. Что же касается празднества Октябрь-ского коня, то его хронологическое значение особенно велико. На его ,датировку проливает свет обычай, описанный Фестом (October equus). Правая лошадь биги победителя приносилась в жертву Марсу. При этом голову коня отрубали, и за нее происходила борьба между "командами", участвовавшими в ристаниях. Любопытно, что состязание происходило между Sacravienses и Suburanenses, т. е. между жителями Священной дороги и Субуры. Священная дорога, как извест;но, проходит по Форуму. Относительно Субуры более подробно будет речь впереди. Это могла быть низина под Эсквилинским холмом, но под субуранцами можно понимать и поселенцев Целия. В данном случае это не существенно, однако важно то, что соревнующиеся представляют собой разные общины. Значит, празднество несомненно восходит ко времени до Ромулова синойкизма, и его происхождение следует отнести как минимум к ЧШ в. до н. э.

Нужно согласиться с тем, что организация и экипировка салиев указывают на значение пехоты в войске догородского периода, особенно в его начале. Характеризуя воинскую структуру Рима VIII– VII вв. до н. э. как состоящую из примитивной пехоты, Гьёрстад вместе с тем принимает традицию об истории города при первом царе, не возражает против наличия в Риме конницы наряду с пехотой и колесницами. Это противоречие обусловлено всей концепцией Гьёрстада, который "основанием" города считает мощение Форума и строительство зданий на каменном фундаменте. Понимая эти строительные новшества VI в. до н. э. как начало царской эпохи, Гьёрстад тем самым

помещает и Ромула в начало VI в. до н. э. и практически приписывает ему деяния царей этрусской династии. Если же «переместить» Ромула в его хронологические рамки, а не в предложенные Гьёрстадом, т. е. в VIII в. до н. э., то рассматриваемый здесь материал античной традиции, которым оперирует ученый, помогает представить римское войско как в основе своей пешее, с наличием колесниц и конницы, при том, что колесницей пользовался, вероятно, царь. Именно такой образ римской армии возникает при чтении пассажа Дионисия (II, 33), повествующего о взятии Ромулом города Лнтемны. Царь-победитель въехал в него на квадриге, а за ним следовало остальное римское войско из пеших и конных.

На основе археологического материала восстанавливается ученым вооружение догородской эпохи: это – hasta (копье) и scutum (щит), .а также, по-видимому, островерхий шлем. Ко II догородской фазе (700 – 625 гг. до н. э.) Гьёрстад относит усовершенствование воинской экипировки за счет мечей и кинжалов, а также панциря в виде рубахи с металлическими нагрудными пластинками, что подтверждается археологическим материалом. В колеснице царя, круглом щите и шлеме отражается, по его мнению, этрусское влияние. Последнему утверждению можно противопоставить соображения Э. Перуцци4". Мобилизуя лингвистические данные, он доказывает греческие истоки римского вооружения ромулова времени. Он исходит из традиции, показываю-. щей Габии городом, находящимся в сфере греческого культурного .влияния. Близнецы Ромул и Рем, обучаясь в Габиях, восприняли там греческую грамоту и элементы греческого военного дела, в том числе защитную экипировку – круглый щит, называвшийся аргосским, и панцирь. Само слово scutum происходит от oxo~ov, как lorica от ионического Ойрат в аккузативе. Круглый аргосского типа щит был в ходу а Риме до объединения с сабинами, которые принесли с собой продолговатый щит. Впоследствии в Риме при этрусках вновь использовался круглый щит clipeus, который был введен вместе с гоплитской тактикой. Представляется особенно существенным замечание Перуцци о том, что греческое вооружение ромуловой эпохи оказалось достопамятным, потому что оно было новым. Исследование Перуцци уточняет, детализирует картину, рисующую состояние военного дела в царском Риме. Если в римском войске дважды появляются круглые щиты, то все встает на свои места: 'АруоХы j авл~ и clupeus/clipeus отражают разные эпохи в истории защитного вооружения: первый щит – время до середины VIII в. до н. э. включительно, второй – этрусское время не позднее Сервия Туллия. Это может быть правление Тарквиния Приска или непосредственно предшествующий ему, но уже открытый этрусским влияниям период. В это время вполне укладывается эсквилинское погребение Мо 94 с колесницей, которое Гьёрстад как раз и датирует П фазой догородской эпохи (700 – 625 гг. до н. э.).