Текст книги "Маяк И.Л. Рим первых царей. Генезис римского полиса (1983)"

Автор книги: Алекс Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Все же складывается впечатление, что гетайры – это те из доверенного окружения родовладык или царей, которые участвуют прежде всего в их военных предприятиях, нечто вроде дружинников, возможно и из числа клиентов. Нечто подобное встречается и в других обществах. Аналогию гетайрам, как нам представляется, составляют тиуны Древней Руси.

Итак, в раннем римском обществе были клиенты, среди которых выделялись особо близкие к патронам люди. Патроны же в противовес клиентам и массе populus, очевидно, принадлежали к родовой верхушке. Они, видимо, и были patres, входившими в сенат. Но есть основания полагать, что круг родовой знати ими не ограничивался. В этой связи следует обратить внимание на замечание Е. М. Штаерман" о том, что данные источников, касающиеся древних культов, выявляют интересную закономерность. Обожествление всадника и коня обычно связано с появлением знати, сражающейся на конях. А между тем учреждение культа Нептуна, Посейдона Гиппия в передаче Дионисия (I, ЗЗ) и Плутарха (R., XIV) относится к самому началу царской эпохи. В этом, по мысли исследовательницы, просматривается высокое положение всадников. Вспомним при этом, что Ромул учредил корпус целеров, пользовавшихся в битвах конями. Учитывая все это, можно сказать, что и всадники входили в состав римской родовой знати.

Отмечая наличие социальной дифференциации в римском обществе при первых царях, необходимо поставить вопрос, совпадает ли это явление с имущественной дифференциацией. Мы уже видели, что и латроны, т. е. родовая верхушка, могли нуждаться. Характеризуя знать, Дионисий говорит не только о ее богатстве, но о лучшей доле вообще, о знатности рода, об опытности в общественных делах, противопоставляя ее в этом простолюдинам (Dionys., II, 19). Немалое значение, видимо, имела военная слава, на что намекает пример прославления Ромула за его воинские подвиги, а также римлянина Таласия, отмеченного Плутархом (Quaest. Rom., 31) в качестве славного военными делами.

~з См.: Ш т а е р м а н Е. М. Древний Рим. Проблемы зкономического развития, с. 58.

160

И все же клиенты комплектовались в первую очередь из состава простых членов родов, т. е. из патрициев, а не из состава patres. На это косвенным образом указывает род занятий обеих социальных категорий.

Наши источники донесли сведения об имущественных различиях в среде древнейших римлян, помимо упомянутых свидетельств Дионисия о делении их на "патрициев" и "плебс" с учетом их материальной состоятельности. В рассказе Дионисия (II, 61; 62) о начале правления Нумы содержится указание на необходимость сразу после смерти Ромула успокоить людей, находящихся в трудном положении, поделив между ними часть общественной земли. Об этих событиях повествует и Плутарх в биографии Нумы (Plut., N., XVI). В этих повторениях сообщения Дионисия Плутархом, разумеется, следует видеть либо заимствование второго у первого, либо использование какого-то общего источника. Но в любом случае повторение свидетельствует о доверии этих авторов к приводимой ими версии, так как эпизод с неимущими не прибавляет блеска легендарной истории Рима, не говорит о величии его прошлого. Он, вероятно, сохранился в народной памяти и поэтому был зафиксирован в литературе. Аналогичный случай произошел и в правление Тулла Гостилия (Dionys., III, 1), когда пришлось дать землю бесклерным римлянам.

О безземельных, волновавшихся при Нуме, существует ремарка Дионисия (II, 62). Это были люди из недавно принятых в "гражданство", т. е. в родовую организацию. И можно думать, что они были из числа сабинян. Спешность принятых Нумой мер, как вытекает из рассказа Дионисия, была обусловлена враждебностью неимущих к "сильным" и их готовностью к переворотам. Можно думать, что именно принадлежавшие к этой категории обездоленных людей и должны были искать заступничества, становиться клиентами.

Если обратиться к данным раскопок, то они показывают разницу в богатстве одновременного погребального инвентаря, наиболее ощутимую в захоронениях разного типа. Но этот факт интерпретируется по-разному'4. Поэтому особенно показательно различие заупокойных приношений в однотипных могилах. Наличие имущественной дифференциации в Риме может быть подтверждено аналогичным синхронным материалом из Лация. В некрополе VIII – начала VII вв. до н. э. в Кастель ди Дечима погребения, находящиеся рядом друг с другом, принадлежащие, видимо, к одной гентильной группе, заметно разнятся между собой по богатству".

Как мы упоминали выше, Н. Рулан отмечал, что отношение между патроном и клиентом не может быть отождествлено с отношением богатство – бедность. В этом утверждении есть доля истины. Ведь клиенты были обязаны материально поддерживать своего патрона. Однако следует все же заметить, что материальную помощь патрону

'4 См.: E л ь н и ц к и й Л. А. Указ. соч., с. 62 – 63.

" Z e v i F., В е d i n i А. 1 а necropoli arcaica di Castel di Decima.– SE, 1973, ч. 41,

р. 35 – 36.

1б1

И 7. Маяк

оказывает не один, отдельный какой-нибудь клиент, а все клиенты, так что их поддержка может быть охарактеризована пословицей «с миру по нитке, голому рубашка», а не свидетельствовать об их богат. стве. Данная оговорка тем не менее не исключает допущения того, что и среди клиентов существовала имущественная дифференциация.

В условиях первобытности, как известно, человек находится в большой зависимости от разного рода случайностей – природных явлений, изменившейся демографической ситуации или военных столкновений. Уже они способствуют усилению одних и ослаблению других родовили племен. Диалектика развития производительных сил состоит в том, что, с одной стороны, увеличивает возможности человека, человеческого коллектива перед лицом указанных трудностей, а с другой – создает новые социальные условия, ослабляющие сам факт единства и монолитности человеческих коллективов. Это новое явление – возникающая эксплуатация.

Самым ранним документальным памятником, зафиксировавшим рабство в римском обществе, являются законы ХП таблиц. Их обнародование отделено от времени Ромула и Нумы промежутком в 250– 300 лет, включающим в себя такой этап развития, как этрусское господство, во время которого произошли события огромного значения в жизни Рима. И все же обращение к этому памятнику далеко не бесполезно. В законах 16 раз упоминается так или иначе рабская зависимость, но термины, обозначающие рабов, всего 6 раз.

Так в Ш таблице, почти целиком (6 статей из 7) посвященной рабству-должничеству, раб ни разу не назван. В IV таблице, статья 2 повествует об освобождении сына от власти отца после троекратной продажи его отцом. В таблице VI, в статье 1 фигурирует сделка само– заклада (пехшп). В таблице VII, в статье 12 говорится об отпуске на волю за выкуп (liber esse, ad libertatem pervenient ...). В таблице VIII, в статьях 3 и 14 названы рабы (servi) . В таблице Х, в статье ба, запрещающей рабам умащение и питье круговой чаши, встречается термин "servilis", в статье 7а, возможно, подразумевается раб. В таблице ХП, в статьях 2а и 2в говорится о краже, совершенной рабами (servi). Таким образом, термины зависимости и рабского состояния в законах называются разные: 1 раз – nexum, 4 раза – servi, 1 liberti.

Само по себе число упоминаний того или иного явления в источнике, особенно если он сохранился, как в данном случае, не полностью,, не может служить абсолютным показателем значения и распространенности этого института. Но все-таки некоторое указание, хотя бы на его существование, получить возможно. Поэтому применительно к середине Ч в. до н. э. можно на основе законов XII таблиц говорить о развитии отношений рабской зависимости при безусловном преобладании рабства-должничества, проистекающего из самозаклада и продажи членов семьи ее главой. Лрхаичность законодательства позволяет проецировать указанные отношения в прошлом при сопоставлении их с данными традиции. Это дает возможность с известной степенью достоверности представить себе наличие института рабства в начале

162

царской эпохи, памятуя о том, что в устах поздних авторов его значение и масштабы могут быть преувеличены.

В первую очередь обращает на себя внимание тот факт, что упоминаний о рабстве в интересующий нас период в трудах античных писателей чрезвычайно мало. Дионисий (I, 85) говорит о том, что Нумитор, собирая внуков на основание нового города, дает им с собой хлеб, оружие, тягловый скот и рабов (~лбхлобя). Ливий (I, 5, 6) в сцене узнавания дедом Нумитором внуков сообщает, что Рем не похож на раба (minime servilem indolem). Плутарх (К, VII; IX), говоря об окружении близнецов, с которым им приходилось основывать город, называет их спутников рабами, пользуясь словом 6o~kog. Рассказывая о недовольстве народа затянувшимся междуцарствием, Ливий (I, 17, 7) называет это затянувшимся рабством (servitus) . Впрочем, последнее скорее характеризует язык Ливия, рисующего обстановку беспокойства. Слово vernae Фест возводит ко времени Нумы. А между тем у того же Феста в изложении Павла (vernae) значится, что "вернами" называются рожденные от служанок римских граждан весной, потому что это время наибольшего плодородия. "Служанки" обозначены словом ancillae, которое Павлом объясняется по-разному. Оно произошло либо от имени Анка Марция, потому что он захватил во время войны много женщин, либо от слова anculare, которое в древности было равнозначно ministrare. Оба толкования, как нам представляется, указывают на подчиненность, на положение прислуживания, .зависимости.

Ливий, не раз упоминая о том, что Ромул принимал в общину без разбора людей из соседних народов, говорит, что это касалось и рабов – servos (I, 8, 6; II, 1, 4).

Интересны и некоторые установления, которые приписываются первому царю. Во-первых, предназначение ремесленных и прочих работ рабам оо~Ло~. Во-вторых, раздел поровну добычи, отнятой у врагов, – земли, имущества, рабов (~'чбр~лобк – Dionys., II, 48) . В-третьих, запрещение мужу продавать жену, под страхом принесения его в жертву подземным богам (Plut., Р, XXII). В ряду тех же мероприятий стоит приписываемый Нуме закон, воспрещающий продавать женатых сыновей, чтобы свободная не стала женой раба оо~Л~о – Plut., N, ХИ1). С именем Нумы связывает Плутарх (N., XXIII) и обычай сажать рабов за господский стол во время Сатурналий в виде воспоминаний о прошлом равенстве. Трудно относить с определенностью все эти факты к Ромулу или к Нуме. Но древность их несомненна. В частности, запрет на продажу женатого сына выглядит очень правдоподобно, если вспомнить закон ХП таблиц об освобождении сына, трижды продававшегося отцом. Из всех данных античных авторов можно выявить только факт появления рабской зависимости в древнейшем Риме. Рабами становятся частично военнопленные, частично люди из состава populus, оказавшиеся в тяжелых материальных условиях. Судя по разрозненности и по малочисленности указаний древних авторов о рабах, можно думать, что институт рабства большого места в те времена в римском обществе еще не занимал. Но его появление

163

воздействовало на общество, способствуя развитию в нем имущественной и социальной дифференциации.

Рабство появляется лишь на определенном уровне развития пропроизводительных сил, когда человек в состоянии выработать больше, чем нужно, для его потребления, т. е. когда стал возможным прибавочный труд". "Первое крупное разделение труда вместе с увеличением производительности труда, а следовательно и богатства, и расширением поля производительной деятельности... с необходимостью влекло за собой рабство", – писал Ф. Энгельс'7. До достижения такого уровня рабство не имело смысла, освобождались даже от "лишних" людей, малолетних и стариков. Однако такая стадия развития Римом была уже пройдена. Но воспоминания о ней68 сохранились во многих установлениях римлян и в более позднее время, сохранилась память и об их упразднении. Учет этого обстоятельства, как нам представляется, должен снять сомнения, высказанные Р. Гюнтером" относительно сведений о рабах в древнейшем Риме, переданных анналисти кой.

Интересно сообщение Варрона (11, VI, 24), относящееся к празднованию Ларенталий, учрежденных, согласно традиции, в честь Акки Ларенции: на ее могиле на Велабре приносили в жертву богам Манам рабов. У Макробия (Sat., I, 7) говорится, что долгое время богам Диту и Сатурну по оракулу посвящались люди. Однако Геркулес заменил человеческие жертвоприношения в честь Дита приношением человеческих изображений, а в честь Сатурна, истолковав в изречении оракула слово срй <(x как lumina, – зажжением восковых свечей. О принесении детей в жертву богине Мании, матери Ларов, сообщает тот же Макробий (Sat., I, 7). Ссылаясь на Альбина Цецину, он говорит, что это было запрещено, но восстановлено Таркинием Древним. Обычаем убивать "лишних" девочек справедливо объясняет Э. Перуцци 'о ограничение женских имен в форме числительных порядковым Quatra. Ромулу приписывается, как уже отмечалось выше, установление воспитывать детей, достигших трех лет, за исключением явных калек, что должно быть удостоверено свидетельством пяти соседей (Dionys., II, 15; Cic. leg. III, 8, 19; XII tab. IV, 1).

В позднем Риме исполнялись аргейские обряды. Перечисление 24 мест аргейских святилищ дано Варроном (11, V, 45 – 54). Он же описал эти обряды, относя их происхождение к аргивянам, т. е. к ахейским грекам, прибывшим в Италию с Геркулесом. Состояли они в том, что ежегодно 24 или 27 человекоподобных чучел, изготовленных из соломы, сбрасывались со свайного моста жрецами (11, V, 45; VII, 44). Об обычае бросать в Тибр соломенные изображения людей весталками сообщает Павел Диакон (Argeos). Обряд сбрасывания чело-

"Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с.8'9.

67 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.21, с. 16.

68 Sen., de ira, I, 15, 2.

69 См.: Г ю н т е р Р. К развитию социальной дифференциации в древнейшем Риме.–

ВДИ, 1959, Хо 11, с. 66.

~о Р е r u z z i Е. Origini di Roma, ч. I, р. 128.

164

веческих изображений в реку связывает с Геркулесом и Макробий (Sat., I, 11). Одно из объяснений состоит у него в том, что это было воспоминанием об умерших спутниках героя, чьи души вслед за куклами как бы устремлялись по воде на родину"до которой они не дошли. Второе говорит о замене человеческих жертвоприношений богу Диту. Эти многочисленные упоминания и объяснения совершенно, как нам кажется, исключают толкование Аргеев, предложенное Пальмером ", согласно которому ежегодно сбрасывались в реку прошлогодние соломенные. палатки, служившие местом совершения аргейских священнодействий по куриям. Очень трудно разглядеть в словах «ягппlacra» и «effigies», которые употребляются Варроном и Макробием, палатки или шалаши. Интерпретация Пальмера тем более не убедительна, что античные авторы дают дополнительный материал в пользу существовавших у римлян человеческих жертвоприношений, отказ от 'которых связан с Аргеями. Макробий задает своему воображаемому собеседнику риторический вопрос: «Что же, лишать права голосования столь ученых мужей, подобно тому, как сбросить с моста шестидесятилетних?» Эта загадочная фраза стала в Риме поговоркой, которую пытался объяснить Фест. Под словом «depontani» у него стоит: так назывались шестидесятилетние, которых сбрасывали «с моста». Под словом «sexagenarii» у него идет лакунированный текст, в котором говорится, что поговорка происходит от древнего аргивского обычая приносить ежегодно в жертву Отцу Диту шестидесятилетнего человека в память о прибытии Геркулеса, но это было запрещено, и весталки стали бросать в Тибр соломенных кукол. Некоторые же, как передает Фест, говорят, что обычай пошел от того времени, когда после освобождения от галлов во время голода стали избавляться от шестидесятилетних, бросая их в Тибр. Третье объяснение Феста, почерпнутое им у Сенния Капитона, сводится к тому, что молодые люди во время избирательных комиций кричали, что стариков надо сбрасывать с мостков, потому что они не исполняют общественных должностей, что вопрос об избрании должен решаться ими, молодыми.

Как кажется, последнее объяснение является стыдливым прикрытием существовавшего в древности обычая, шокировавшего просвещенный Рим с его традиционным почтением к древности и старости. Это подтверждается другими римскими празднествами. Об одном из них рассказывает Фест. Поясняя название Piscatori ludi, т. е. праздник рыбаков, он говорит, что богу Вулкану приносят в жертву живых рыбок вместо человеческих душ. О другом празднестве сохранились сведения в сокращении Фестова словаря у Павла Диакона под словом Pilae. Там сказано, что во время Компиталий на перекрестках подвешиваются чучела и куклы мужского и женского облика, потому что этот день считается посвященным подземным богам, которых зовут Ларами. И чучел надо столько, сколько рабских голов, т. е. рабов, а кукол – сколько детей, чтобы боги щадили живых и довольствовались этими чучелами и человеческими изображениями. Это известие

~' P a l me r R. The archaic Community of the Romans. Cambridge, 1970, р. 90.

165

Павла Диакона по смыслу и значению совпадает с упомянутым выше сообщением Макробия о жертвах детьми в пользу матери Ларов и свидительством Варрона о жертвоприношении рабов на могиле Акки Ларенции.

Итак, действительно, в Риме, как и в других обществах7', некогда существовали человеческие жертвоприношения, связанные с недостатком средств к существованию. Относительно замены их бескровной жертвой, имитирующей человека во время Аргейских процессий, есть сведения, возводящие их к Геркулесу, т. е. связывающие их с греческим влиянием. Однако у Варрона (11, VII, 43) и у Ливия (I, 21, 5) введение Аргейских священнодействий относится к Нуме. Здесь можно высказать предположение, что ахейские греки познакомили предков римлян со своей практикой. Но утвердилась она позднее, в начале царской эпохи, и, вероятно, была зафиксирована Нумой в числе других сакральных установлений.

Подводя итог, можно заметить, что именно при Ромуле и Нуме происходят запреты на человеческие жертвоприношения. Разумеется, отказы от таких жертвоприношений имели место и раньше. Ведь судьба близнецов и основание ими Рима – не что иное, как проявление обыкновения избавляться от лишнего, ненужного потомства, с одной стороны, и как воплощение ver sacrum – с другой. Ver sacrum определяется Павлом Диаконом в связи с необходимостью для италиков, живших некогда в тяжелых условиях, подверженных опасностям и приносивших поэтому в жертву живые существа. Чег sacrum, согласно его пояснению, заменило убийство невинных детей обычаем высылать их, повзрослевших, за пределы обитания общины для основания колонии. Отказ от кровавых и жестоких истреблений людей нельзя объяснить, вслед за античными авторами, просто смягчением нравов. Это смягчение было обусловлено глубинными экономическими причинами, подьемом уровня производства. В том же ряду стоит и появление института рабства в Риме, в свою очередь, способствовавшее дальнейшему прогрессу производительных сил. Таким образом, известиям античных авторов о существовании рабов в начале царской эпохи можно доверять. Но, повторяем, преувеличивать численность и значение рабов на заре римской истории не приходится. Рабство только зарождалось; рабы не сформировались еще в класс, образование сословия рабов едва наметилось.

~2

СЕМЬЯ (FAMILIA)

Кроме рода глубокая римская древность знала еще семью. Институт familia Romana был в республиканскую и императорскую эпохи основной социальной ячейкой, тесно связанной

' См.: Козинцев А. Г.. Переход к земледелию и экология человека.– В кн.: Ранние земледельцы. Л., 1980, с. б – 33.

с развивавшейся и утверждавшейся частной собственностью, и потому находился под пристальным вниманием римских юристов. Благодаря их свидетельствам современные ученые получили в свое распоряжение богатый материал. Историки права подробно описали структуру и функции римской фамилии.

Первым из специалистов по истории Рима восстановил из обломков рассказов античных авторов и юридических памятников римскую фамилию как патриархальную семью Т. Моммзен. Но он рассматривал ее в качестве элемента государственной эпохи и на самых ранних ступенях истории видел в семейных общинах зачатки государственного устройства 7'. И. Марквардт 74 очень подробно охарактеризовал в "Справочнике римских древностей" (где семье посвящен особый, 7-й том) структуру семьи и юридическое положение ее главы – pater familias, а также находившихся в его власти жены – in manu, детей – in patria potestate, рабов – in dominicia potestate.

В более новое время римская семья вызвала специальный интерес Р. Парибени75. Но он сосредоточил свое внимание на нравственных устоях, выгодно отличающих ее, по его мнению, ог семьи у других, в том числе индоевропейских народов. В изображении Р. Парибени familia romana выглядит идеализированно как основа человеческих добродетелей. Одновременно с этой книгой писался многотомный труд К. У. Веструпа"'. Он занимает особое место в историографии проблемы. Его источниками являются не только античная традиция и юридические памятники, но и обширный материал по этнографии древних и современных первобытных народов. Однако этим значение труда Вест– рупа не ограничивается. Римская фамилия исследуется им многосторонне – как проявление общности культа, общности собственности и отцовской власти – patria potestas. Важно и то, что Веструп рассмотрел римскую фамилию исторически, в развитии, выявляя первоначальные древние ядра в более поздних юридических формулах, характеризовавших семью эпохи классического римского права.

Будучи ученым идеалистического мировоззрения, Веструп считает первичным, конституирующим фактором римской фамилии общность культа и сакральную солидарность поколений. Он выступает против идеи И. Бахофена о матриархате как об универсальной стадии развития человечества и против понимания матриархата как строя, в котором женщина занимала господствующее положение. Вместе с тем он признает наличие матрилинейной системы родства как следствие промискуитета, однако категорически относит эти явления к неиндоевропейским народам. Этот тезис, разумеется, принять нельзя, потому что он неоднократно опровергнут современными этнографическими

'з См.: Мо м м з е н Т. История Рима, т. 1. М., 1936, с. 26, 56.

74 М а r q u а r d t J. Das Privatleben der Romer. Th. 1. Die Familie (Narquardt J.

und Mommsen Th. Handbuch der romischen Alterthumer, T. И1. Lpz., 1886).

" Р а r ib en i R. Famiglia Romana. Roma, 1939.

7' Wes t r up С. W. Introduction to early Roman law. Comparative sociological studies. The patriarchal joint family, v. 1 – V. Cobenhavn, 1934, 1939, 1944, 1950,

1954.

167

исследованиями, показавшими единство развития человеческого общества независимо от этнической принадлежности людей. Но конкретное изучение Веструпом римской семьи с отцовским правом заслуживает внимания. Прежде всего следует отметить его анализ семейной собственности в раннем римском праве, чему посвящен весь II том его монографии. Веструп высказывается в пользу того, что первоначально существовала общая римская земля и куриальная или гентильная собственность на землю. Частная же земельная собственность появилась только при Сервии Туллии, а утвердилась ко времени законов XII таблиц. Развитие отношений собственности Веструп связывает с экономическими и географическими условиями, а носительницей этих отношений считает семью. Пользуясь сравнительным методом, он показывает, что у германских и славянских племен зерновое хозяйство и просторы полей обусловили длительное существование общей собственности на землю, в то время как отдельная семья оказывалась собственником урожая. В противоположность этому в южных странах (Греции и Италии) культивировалось виноградарство и разведение олив. Это требовало закрепления участков на длительное время за одними и теми же семьями. В этих условиях стало воплощаться право частной собственности индивидуальной семьи – domus.

Встречающийся у античных авторов термин heredium, т. е. praedium parvulum, Веструп и считает обозначением наследуемой семейной собственности, тогда как земля, выделенная из ager отдельным семьям, вероятно, первоначально по истечении какого-то срока возвращалась в общину (курию или gens) для перераспределения. Веструп высказывает очень важное замечание: в противоположность pecunia, богатству семьи, произведенному личным трудом ее членов, т. е. имуществу, которым pater familias распоряжался свободно, heredium как базис семьи был первоначально неотчуждаемым патримонием. В раннем римском праве этот последний обычно фигурирует в термине ercto non cito. Исследователь не согласен с часто встречающимся пониманием этого выражения как "наследуемая, или наследственная собственность". Такой перевод зиждется на этимологии erctum( (h) crectum, связанной с heres (наследник) или, может быть, herus('?) (господин), что он считает неудовлетворительным. Citum(cieo, т. е. двигать, объяснялось как "сделанное движимым, делимым" или как "деленное". Против такого толкования Веструп, в общем, не возражает. Кроме того, он отметил в этой связи, что от herectum ciere произведен еще глагол (h) ercisco– "делить наследство", тоже содержащий в себе смысл деления.

Веструп учитывает и другие попытки интерпретации упомянутого выражения. (H) crectum связывали не с heres, а с (h) ercisci и в таком случае также объясняли как "нечто деленное", или раздел (наследства). Глагол же ciere можно переводить, принимая во внимание словоупотребление Цицерона, не только словом "двигать", но и "требовать". Тогда erctum citum должно означать "требуемый раздел [наследства]", а erctum non citum – "не требуемый раздел [наследства1", или неразделенное имущество семьи. Эта формула, по мысли Веструпа, предполагает, что первоначально существовало неразделенное или не-

168

раздельное фамильное имущество. Такой вывод представляется нам вполне правомерным и очень важным.

Еще одно доказательство существования первичной нераздельной семейной собственности Веструп видит во фрагменте рукописи "Институций" Гая (Ш, 154) . Эта рукопись датируется IV или началом V в. Стало быть, она древнее известного варианта "Институций" с Веронского палимпсеста. Но она и полнее его. В новом фрагменте имеются дополнительные сведения, касающиеся сообществ (societates), учитываемых римским правом. Там упоминается один древний вид сообщества, которое состояло из наследников (sui heredes) умершего главы семьи, обладавших общей собственностью (ercto non cito). Затем Веструп приводит еще один аргумент: в законах ХП таблиц (V, 10) признается право возбуждать иск с требованием о разделе наследства (aetio familiae erciscundae) после смерти отца семейства. Из этого закона действительно вытекает, что ранее такие иски не практиковались, т. е. наследство между сонаследниками не делилось. Наконец, исследователь обращает особое внимание на то место из Дигест (XXVIII, 2, 11), где говорится, что некогда сыновья дома (sui heredes) еще при жизни главы семьи были своего рода совладельцами фамильной собственности, так что после смерти последнего переход собственности из рук в руки не осуществлялся, а она как бы продолжала свое существование (continuatio dominii). Перемена заключалась лишь. в том, что сын принимал на себя действительное руководство семейным имуществом, фамильной собственностью. Это наблюдение кажется нам очень существенным. Оно бросает свет на положение pater familias в глубокой древности, свидетельствует о том, что в давние времена он не мог деспотическим образом распоряжаться имуществом, характеризуемым термином familia. Слово это, как известно, многозначно. В самом деле, в Дигестах (L, 16, 195, $ 1) говорится, что под ним понимаются и имущество (res), и люди (personae), как происходящие из того же дома (т. е. жена) и того же рода (т. е. дети, внуки), так и рабы. Согласно Павлу Диакону (Famili), само слово familia. происходит от оскского famel, что соответствует латинскому servus (раб). Если даже зависимость слов обратная, она не зачеркивает принадлежности рабов семье. При сопоставлении данных о societates и об иске о разделе наследства можно сказать, что в ранний период, деспотической власти pater familias над членами семьи еще не существовало. Подчеркнем, что этот тезис Веструпа имеет большое значение для характеристики ранней римской familia, а вместе с тем и всего общества.

Важное место в ряде работ, трактующих проблему римской фамилии, занимают не раз упоминавшиеся труды П. Де Франчиши~у, хотя этой проблеме специально они и не посвящены. Как уже говорилось выше, Де Франчиши не видит принципиальной разницы между большой и малой, индивидуальной семьей, поскольку в Риме обе они

" De Fr an ci s ci P. Comunita sociale. Кота, 1955, р. 137 – 139; 1d em. Primordia civitatis. Кота, 1959, р..140 – 162,

169

имеют аналогичную структуру и патриархальный характер. В этом пункте он возражает Ф. Де Мартино", который совершенно справедливо считает малую семью более поздним семейным видом, связанным с более интенсивным типом экономики. Де Франчиши обратил особое внимание на культ предков и празднество Паренталий. Поскольку, согласно Фесту, по юридическим нормам parens – не только отец, но и дед, и прадед, что получило живое подтверждение в надписи (CIL, IV, 1679) «habeas propitios deos tuos tres», исследователь пришел к выводу, что di parentes для римлян ограничивались тремя поколениями (отец, дед, прадед), хотя почитали и более далеких предков. Отсюда Де Франчиши сделал остроумное заключение о том, что критерий трех поколений должен был определять и группу ближайших родственников среди живых, т. е. fami1 i a, составлявшую группу агнатов. Заметим, что естественной границей familia действительно были 3 – 4 поколения и, вероятно, именно это «земное» обстоятельство и создало представление об особо близких отеческих богах из трех восходящих генераций. Но сам по себе факт почитания di parentes в составе отца, деда и прадеда, отмеченный Де Франчиши, существен. Важно и еще одно его наблюдение, а именно в римском религиозном календаре вслед за Паренталиями стоял день, посвященный Харистии, относящийся к культу мертвых, в котором, согласно Валерию Максиму (II, 1, 8), принимали участие только когнаты и свойственники. Отсюда ученый сделал закономерный вывод, что культ мертвых принимал во внимание когнатскую группу, так сказать «sobrino tenus», т. е. включая шестую степень родства по боковой линии. Таким образом, Де Франчиши пришел к выводу, что агнатская группа из 3 поколений почитала di parentes, как и когнатская вплоть до 6-й степени. Иными словами, каждая из групп обладала определенными границами. Нам хотелось бы подчеркнуть важность этого вывода, потому что он позволяет вычленить две структурные единицы в римском обществе.