Текст книги "Повелитель моря (СИ)"
Автор книги: Агния Миллерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)
Глава 8
Взглянув на видневшийся вдали лес мачт, Анри предложил прогуляться вдоль берега и, не встретив возражения у аристократа, направился к воротам, ведущим в порт. У ворот им пришлось пропустить конвой, сопровождавший пленных приватиров в казематы форта. Глядя на связанных попарно англичан, Анри невольно вспомнил другую колонну, проходившую тут месяцев семь назад.
В ноябре 1659 года Победоносная армада возвращалась из крейсирования возле недавно отвоёванной Ямайки, когда с марса увидели неподалёку от Роатана французских флибустьеров, расстреливающих испанское судно. Видимо, в предвкушении богатой добычи, морские бандиты были так увлечены, что не сразу заметили военные корабли. Зато на небольшом торговом галеоне вид приближавшейся помощи приподняла боевой дух его защитников, готовых отражать абордажную атаку. Когда фрегат флибустьеров с зарифленными парусами левым бортом налетел на галеон, «Победоносец» уже был от сцепившихся кораблей на расстоянии четырёх кабельтовых и, продолжая приближаться, начал маневрировать для бортового залпа. Вырвавшиеся вперёд бриг «Дельфин» и фрегаты «Решительный» и «Упорный» левым галфвиндом быстро приближались к месту боя. Солдаты на палубах уже выстроились у фальшборта для стрельбы. Первый и единственный выстрел с мидельдека «Победоносца» решил исход боя. Поскольку в Новую Испанию ещё не добралась весть о подписании «Пиренейского мира», орудующие под французской комиссией бандиты считались военнопленными и Франция могла потребовать их возвращения за выкуп. Поэтому, видя на стороне противника огромное превосходство, лишённые возможности бежать, флибустьеры тут же побросали абордажные сабли и сдались остаткам команды галеона.
Без дальнейших приключений сопроводив израненные галеон и флибустьерский фрегат в Белиз, Анри отправил гонца к коменданту форта с просьбой забрать пленных. Перед традиционным визитом к губернатору он заскочил на склад, чтобы отдать необходимые распоряжения. Уже выходя из здания, Анри и сопровождавший его дон Себастьян услышали возбуждённый гул голосов. На припортовой улице собиралась ревущая толпа. Бушующее людское море перекрывал отчаянный женский крик, перешедший в визг. Внезапно всё стихло. Толпа резко отхлынула, как море при отливе. Стали слышны ругательства и офицерские команды. Солдаты городского гарнизона, сопровождавшие пленных, громко ругаясь, пинками и древками пик разгоняли людей, делая вокруг связанных в две шеренги флибустьеров островок открытого пространства. Первое, что увидел Анри – забрызганных кровью горожан, сбившихся в плотный ряд. Впереди, обтекаемая отступавшими людьми, стояла всхлипывающая молодая женщина. Её лицо, руки и одежда были красными от крови. Утирая слёзы, она размазывала кровь по лицу, и от этого её вид был ещё более страшен. Не сговариваясь, Анри и дон Себастьян, работая локтями, стали пробиваться к колонне пленных. Подойдя ближе, они увидели удручающую картину: связанные попарно за руки и в цепь за шеи пленные – прежде всего те, что были в ближней к толпе шеренге, были сильно избиты. Основная масса ударов была направлена в головы. Сквозь изорванную одежду были видны кровоподтёки. Многие из них остались на ногах лишь потому, что их поддерживали товарищи, сбившиеся в кучу. Прямо напротив всхлипывающей женщины, стонущие и покачивающиеся то ли от боли, то ли от ужаса, пленные держали нечто, отдалённо напоминавшее человеческое тело.
Двое солдат пытались эту обесформленную окровавленную массу освободить от верёвок. Анри был потрясён. Ещё не зная, что случилось, он понимал, что это кровавое месиво было одним из пленных. Даже в своей безмерной ненависти к морским разбойникам с комиссией и без, так щедро раздаваемыми врагами Испании всякому отребью, Анри не приемлил жестокости. Он никогда не жаждал мести, он хотел справедливости. Но можно ли самосуд считать справедливостью? Мысли неслись, словно необузданные кони. Его душа рвалась на части. «Возможно, этот негодяй заслужил такую смерть, – нашёптывала ему одна часть его „я“, глядя как солдаты высвобождают от пут изуродованное народным гневом тело. – может быть, это гнев божий настиг его руками толпы?». Однако вторая часть его души возмущалась, считая случившееся беззаконием и желала видеть виновных перед судом. «Кто я такой, чтобы оспаривать волю Господа и сомневаться в правильности Его действий?», – но как бы Анри не пытался убедить себя в том, что жизнь каждого человека в руках божьих, и только Он – Господь – может решить, когда и как забрать её, – ему не удавалось заглушить в себе мысль о неправильности произошедшего. Его внутреннее чувство справедливости, которое сделало его уважаемым даже врагами, билось в душе, как пойманная птица, и рвалось наружу.
Когда спустя час Анри входил в резиденцию губернатора, он уже знал, что произошло. Та самая молодая женщина, замызганная кровью, немного успокоившись, рассказала, что, проходя мимо колонны пленных, узнала одного из флибустьеров. По её словам, этот подонок руководил набегом на небольшое испанское поселение Нуэво-Каньяда-де-Ломопардо, находившееся к юго-западу от Пуэрто-Кабальос. Ана Паэс Паломино, которая тогда чудом выжила, запомнила этого негодяя на всю жизнь. В тот злосчастный день она отправилась в пальмовую рощу за кокосами. Будучи беременной, женщина утомилась и, присев отдохнуть в тени пальм, уснула. Разбудили её крики, доносившиеся со стороны поселения. Испугавшись, Ана кинулась в сторону реки, берега которой поросли высокой травой и густым кустарником. Спрятавшись в зарослях, она затаилась, боясь больше рыскавших в траве людей, чем ядовитых змей. Один из бандитов прошёл совсем близко и остановился в нескольких шагах от Аны, справляя нужду и всматриваясь в заросли в поисках прятавшихся женщин и детей. Если бы его не отвлёк донёсшийся издали приглушенный плач младенца, то вряд ли сеньора Паэс смогла рассказать Анри о том, что эти нелюди сделали с небольшим поселением.
Несколько дней пираты грабили, насиловали и убивали. Уходя, сожгли деревню. Детей и молодых женщин забрали с собой. Всё это время Ана пролежала в зарослях, боясь пошевелиться. И только когда установившуюся тишину нарушали лишь редкие крики птиц, она отважилась подобраться ближе к тому месту, где был посёлок…
Её, ещё двух женщин и мальчика лет десяти доставили в Пуэрто-Кабальос солдаты, присланные губернатором после того, как видевшие издалека дым рыбаки сообщили о нападении на Нуэво-Каньяда-де-Ломопардо. А затем на торговом флейте Ана попала в Белиз, пытаясь забыть место, где она потеряла не только мужа, но и родившегося преждевременно ребёнка. Встретившись чуть ли не лицом к лицу с убийцей, она буквально потеряла рассудок от мгновенно вспыхнувшего горя, страха и ненависти. Несчастная кинулась к пленному, выкрикивая проклятья, и стала царапать ему лицо, рвать волосы и кричать, кричать, кричать от переполнявших её чувств, загнанных вглубь изболевшейся души. Когда опешившие солдаты и офицер пришли в себя, озверевшая толпа, в которой наверняка было немало тех, на чьих судьбах так или иначе кровавые пиратские лапы оставили свои оттиски, ринулась на пленных…
В сердце Анри бушевал шквал. Одна часть его «я» убеждала вторую, что руками этой несчастной свершилось Высшее правосудие, но другая сопротивлялась и, в свою очередь, требовала наказания тем, кто совершил и допустил произвол. К счастью, Анри не пришлось делать выбор в споре с самим собой. Сеньору Альваресу уже докладывали о случившемся. Не прерывая алькальда, губернатор жестом подозвал к себе Анри и дона Себастьяна. Когда сеньор Рикардо закончил доклад, лицо графа Альменара было хмурым, как грозовая туча. Некоторое время он молчал, поджав губы. Наконец, взглянув на учтиво склонившего голову Анри, сдержанно произнёс:
– Сеньор Анри, обещаю вам, что офицер, не справившийся со своими обязанностями, будет наказан вместе с конвоирами. В случае каких-либо претензий со стороны Франции я лично позабочусь, чтобы ваша репутация не пострадала.
«Ну, вот и всё, – мысленно выдохнул Анри, кланяясь губернатору. – Господь снова показал мне свою волю и мудрость, избавив меня от необходимости самому делать выбор между долгом и совестью», – и чувство справедливости, трепещущие в душе пойманной птицей, наконец-то вырвались наружу…
* * *
Некоторое время мужчины шли молча. Вновь проснувшийся после сиесты лёгкий бриз принёс с моря запах водорослей и слегка шевелил края шляпы. Постепенно оживали и улицы города. Бесцельная прогулка незаметно привела в порт. С тихим шелестом волны лениво наползали на белый песок и, цепляясь за него, словно не желали расставаться, с сожалением откатывались назад.
Анри провожал взглядом бирюзовые волны, поддаваясь царившему на берегу умиротворению. Ещё издали он заметил пришвартованный у пирса бриг. Даже на расстоянии нельзя было не узнать «Чайку». Белоснежность корпуса подчёркивали черные линии бушприта[57]57
Бушприт – горизонтальное либо наклонное рангоутное древо, выступающее вперёд с носа парусного судна. Предназначен для вынесения вперёд центра парусности, что улучшает манёвренность судна. К бушприту крепится стоячий такелаж стеньг передней мачты (фок-мачты), а также такелаж носовых косых парусов – кливеров и стакселей, которые, однако, появились намного позже описываемого времени.
[Закрыть] и планшира[58]58
Планшир – горизонтальный деревянный брус в верхней части фальшборта или борта шлюпок, аналог верхней планки перил на балконе, т. е. своеобразный парапет.
[Закрыть] на фальшборте. Бриг действительно напоминал эту вездесущую, неугомонную и ловкую птицу. Любуясь длинным ладным силуэтом и вслушиваясь в заливистый хохот припортовых «тёзок» корабля, Анри невольно вспомнил свой первый бой с пиратским шестнадцатипушечным пинком[59]59
Пинк или пинка – плоскодонное двух– или трёхмачтовое парусное судно. Использовался с XVII века флотами морских держав для разведки и крейсерских операций.
[Закрыть]. Тогда его двенадцатипушечная «Чайка», ведомая одним из лучших мастеров Новой Испании – Энрике Гонсалесом, направлялась на Кюрасао, чтобы обменять купленное у майя какао на солонину. Когда на левом траверзе появился небольшой скалистый островок Монхес-дель-Сур, внезапно из глубоко врезавшийся в тело острова бухты выскочил поднявший чёрный флаг[60]60
В то время в международной сигнальной системе чёрный флаг означал «Сдавайся или смерть». В самом конце семнадцатого и начале восемнадцатого веков некоторые пираты стали его персонализировать, изображая на чёрном полотнище устрашающие фигуры. Обычно после положенных на раздумья одной склянки (пол часа), поднимался флаг кроваво-красного цвета, означавший «Сопротивление бесполезно».
[Закрыть] трёхмачтовый пинк. Небольшой, быстрый и юркий бриг ловко маневрировал и успешно «плевался» картечью в ответ на цепные книппели пиратов. Картечь и мушкетные пули заметно уменьшили количество «джентльменов удачи». Справедливо принимая бриг за торговое судно и не рассчитывая встретить на нём большую команду, часть морских бандитов уже выстроились у фальшборта с абордажными крючьями, когда вдруг на бриге тоже подали сигнал к абордажному бою и «Чайка» вместо того, чтобы воспользоваться попутным ветром и попытаться сбежать, сама рванулась на встречу пинку. Пираты удивились, но они уже предвкушали богатую добычу и слышали звон серебряных песо. «Джентльмены удачи» не знали, что молодой торговец готовился к подобной встрече долго и тщательно, не жалея ни сил, ни времени, ни денег. И теперь настал тот миг, который должен был подвести итог потраченным усилиям и определить судьбу Анри. Этот первый в его жизни бой принёс отважному моряку, объявившему войну пиратству, не только приз в виде трёхмачтового пинка, ранее отобранного пиратами у испанцев, но и первые потери. Анри хорошо помнил, как хоронили в море погибших товарищей, не забыл он и старого солдата Мигеля Суареса – его самого первого командира самого первого отряда морских пехотинцев, в самом первом бою спасшего жизнь подающему надежды торговцу, закрыв его собой от пиратской пули.
– Тяжёлые воспоминания? – вопрос дона Себастьяна вернул Анри в реальность. Он посмотрел на попутчика и ответил встречным вопросом:
– Вы не задумывались, капитан, почему люди помнят больше плохого, чем хорошего?
Взгляд дона Себастьяна стал ещё серьёзней, опустив голову он погрузился в размышления. Со стороны могло показаться, что щегольски одетый аристократ внимательно рассматривает носки своих белых сапог. Наконец, капитан-лейтенант поднял голову и, как всегда тихо, сказал:
– Наверное, потому что плохие воспоминания возникли в моменты большой опасности или сильной боли – будь душевной либо телесной. Видимо, они должны предостерегать нас от повторения подобного. А хорошие воспоминания нас лишь успокаивают и отвлекают. Стало быть, плохие полезнее хороших, вот Господь и позаботился о том, чтобы они вгрызались в наши души и не давали нам забыть о действиях и ситуациях, их породивших. А раз они должны предохранять нас от повторения ошибок, то и справедливо, что их хранится в памяти каждого гораздо больше, чем хороших.
– А вы философ, дон Себастьян! – восхитился Анри и взглянул на аристократа с таким любопытством, словно видел его впервые.
Большие, цвета жареных кофейных зёрен глаза командира морских пехотинцев смотрели в упор:
– Тот, кто привык постоянно рисковать жизнью, становится либо философом, либо пьяницей.
Теперь задумался Анри. Перед его мысленным взглядом замелькали лица: капитан Энрике, коммодор Фернандо, навигатор Густаф, лейтенанты, боцманы и многие другие. Почти все, плававшие на «Победоносце», показались в этом танце. Наконец, Анри прервал затянувшееся молчание:
– Думаю, вы здесь ошиблись, капитан. Есть ещё как минимум одна категория – те, которые живут одним днём, но так, как будто бог одарил их бессмертием.
Дон Себастьян покачал головой:
– То, что вы сейчас описали, адмирал, это тоже проявление жизненной философии, так что я всё же прав.
Анри улыбнулся:
– Даже в беседе вы так же непоколебимы, как и в бою, дон Себастьян!
– Я не готов уступить даже вам, сеньор Анри, если уверен, что правда на моей стороне, – глаза аристократа предательски сверкнули, открыв, что его бесстрастность лишь умение владеть собой.
– Ладно, признаю своё поражение, капитан! – Анри слегка поклонился.
Это почему-то смутило дона Себастьяна. Даже на его загорелом лице явственно проступил румянец, видимый и под тенью полей шляпы. Но сын герцога получил достойное воспитание. Он кашлянул в кулак и как ни в чём не бывало указал на «Чайку» и спросил:
– Откуда у вас этот бриг? Среди солдат ходит одна невероятная легенда. Я давно хотел спросить вас, сеньор Анри, как далека она от правды.
– Легенда, говорите? – Анри снова задумался, пытаясь вспомнить, что о нём рассказывал в таверне в Сан-Хуане пьяный старик, уверявший посетителей, что он только что сошёл с флагмана Эль Альмиранте.
Внимательно наблюдавший за выражением лица собеседника капитан-лейтенант догадался, что тот усиленно пытается вспомнить «легенду» и решил прийти на помощь:
– Говорят, вы выиграли его в споре.
Анри кивнул.
– А что ещё стояло на кону?
– Моя жизнь, – невозмутимо ответил Эль Альмиранте, но его голос потонул в накрывшим город гулком звоне большого колокола церкви Святого Франциска Ассизского. Оба мужчины не сговариваясь повернулись в направлении видимых даже отсюда башен и звонницы и, обнажив головы, перекрестились. Анри подождал, пока последняя звенящая волна, призвав верующих к литургии девятого часа[61]61
Литургия часов – в Римско-католической церкви общее наименование богослужений, совершающихся ежедневно в определённые часы в монастырях и некоторых церквях и соборах. Литургия девятого часа проходит в 15 часов. Данные часы связаны с молитвенным распорядком дня монахов, поэтому служба третьего часа совершалась в 9 часов утра, молитва 6-го часа была в полдень, а служба 9-го часа проходила в 3 часа дня. При этом меняется гимн часа, но псалмы остаются прежними.
[Закрыть], пролетела над городом и унеслась в море, вернул шляпу на голову и обратился к своему попутчику:
– Возможно, когда-нибудь при случае я расскажу вам эту историю, если она к тому моменту ещё будет интересовать вас, но сейчас я бы хотел посетить литургию. За делами мирскими нельзя забывать и о делах духовных. Вы идёте?
Дон Себастьян кивнул, и они оба поспешили на Пласа де Монтехо к распахнутым тяжёлым окованным вратам Дома Божьего, носившего имя основателя ордена францисканцев.
Глава 9
Войдя в прохладный атриум, мужчины сняли шляпы и, смочив пальцы святой водой из большой каменной чаши, перекрестились на алтарь, прошли неплотный ряд стоявших в нартексе[62]62
Нартекс – помещение перед входом в христианский храм, где останавливались люди, не имевшие права присутствовать на богослужении, например, кающиеся.
[Закрыть] грешников, не смевших присутствовать при литургии, и вошли в неф[63]63
Неф – основное помещение церкви, от латинского navis, «корабль» (символизирует собой Ноев ковчег, перевозящий праведников. Кстати, отсюда же произошло и слово «навигация»). Неф является самой большой частью церкви, местом, где, между входом и алтарём, расположены скамьи для участвующих в богослужении прихожан.
[Закрыть].
В нос ударил тяжёлый запах ладана с едва ощутимыми нотками воска. Освещённый двумя подсвечниками алтарь контрастировал с полумраком нефа. Анри осмотрелся. На литургию часов, как всегда, пришло довольно мало народа, что не удивляло, поскольку она была слишком сложна для неграмотных простолюдинов, коих в городе было большинство. В нефе Писания разместилось человек десять. Судя по одежде, это были мелкие чиновники и торговцы. Присутствовало также несколько монахов, занявших места в первых рядах нефа Послания. Там же на задних рядах Анри заметил несколько офицеров. Зато наос[64]64
Наос – главный неф, находящийся в центре и отделённый от боковых колонн.
[Закрыть] занимали преимущественно женщины. Увидев поднявшегося на алтарь клирика, шедшего к аналою[65]65
Аналой – подставка для больших богослужебных книг.
[Закрыть], Анри хотел занять ближайшие свободные места в заднем ряду, но, поняв его намерение, дон Себастьян поймал адмирала за рукав и потащил вперёд. Туда, где сидели явно небедные дамы, традиционно одетые в чёрные платья, украшенные белыми кружевами и прикрытые ажурными мантильями – чёрными у сеньор и белыми или кремовыми у сеньорит. Заметив полностью пустой ряд скамеек, дон Себастьян отпустил рукав Анри и свернул туда, в полной уверенности, что тот последует за ним. Торговец, заметив, что ему придётся пройти мимо двух богато одетых дам явно дворянского происхождения, ещё за пять шагов начал раскланиваться. Одна из них, склонив голову, покрытую белой мантильей, погрузившись то ли в молитву, то ли размышления, не обращала внимание на окружающее. Зато другая, что сидела ближе к проходу, оживлённо крутила головой с бежевой мантильей в поисках знакомых да и просто от любопытства. Заметив двух богато одетых мужчин, она дала знать своей соседке.
Та повернула к ним лицо, прикрыв его нижнюю часть густым кружевом мантильи, и произнесла нежным и, как показалось торговцу, знакомым голосом:
– Сеньорита Лаура, это ведь сеньор Анри! Какая приятная встреча! Мне кажется, у него нет своего бревиария[66]66
Бревиарий – в Католической церкви богослужебная книга для литургических часов. Бревиарий содержит только тексты молитв, в том числе и тексты молитвословных распевов. Аналогичная по функции богослужебная книга для мессы именуется миссалом.
[Закрыть]? Ничего страшного, передайте ему мой! – с этими словами девушка протянула спутнице, явно исполняющей обязанности дуэньи, маленькую пухленькую книжечку в кожаном переплёте. Сеньорита Лаура послушно передала молодому человеку бревиарий.
Опешивший от неожиданности Анри не сразу узнал дочь губернатора. В замешательстве он посмотрел на наблюдавшего за ним дона Себастьяна, ища у него взглядом помощи, и тот не заставил себя упрашивать:
– А как же вы, сеньорита? – спросил он вместо смутившегося торговца, которому не по чину было задать такой вопрос.
– Не беспокойтесь, сеньор Анри, – ответила контесса, продолжая обращаться к судовладельцу, словно спрашивал он. – Нам с сеньоритой Лаурой хватит и одного, тем более что она почти весь бревиарий знает наизусть.
– Ваша милость очень добра ко мне, – наконец-то молодой человек сумел взять себя в руки и выдать вразумительную фразу, принимая книгу и низко кланяясь.
Возможно, говорливая дочь графа Альменара сказала бы ещё что-нибудь, но в этот момент клирик прокашлялся, перекрестился и под сводами нефа разнёсся его зычный голос:
– Патер ностер, кви эс ин целис[67]67
На латыни – Pater noster, qui es in cФlis – отче наш, сущий на небесах.
[Закрыть]…
И верующие хором подхватили:
– Санктифицетур номен туум[68]68
На латыни – sanctificИtur nomen tuum (лат.) – да святится имя Твоё.
[Закрыть]…
Анри, благодаря учёности отца знавший латынь, хорошо понимал смысл произносимого и с упоением вторил:
– Адвениат регнум туум, фиат волюнтас туа, сикут ин цело эт ин терра[69]69
На латыни – advИniat regnum tuum: fiat volЗntas tua, sicut in cФlo et in terra – да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
[Закрыть]…
Закончив молитву к Отцу Небесному, клирик нараспев начал восхваление Матери Божьей:
– Аве Мариа, грациа плена[70]70
На латыни – Ave MarМa, grАtia plena – Радуйся, Мария, благодати полная.
[Закрыть]…
– Доминус текум: бенедикта ту ин мулиерибус[71]71
На латыни – DСminus tecum: benedМcta tu in muliИribus – Господь с Тобою; благословенна Ты между женами.
[Закрыть], – полетел под сводами красивый барион дона Себастьяна, сливаясь с голосами прихожан.
– Эт бенедиктус фруктус вентрис туи Йезус[72]72
На латыни – et benedМctus fructus ventris tui Jesus – и благословен плод чрева Твоего Иисус.
[Закрыть], – присоединился к ним нежный голосок контессы.
Не успело затихнуть громкоголосое «Амен», как клирик поднял кверху руки и воскликнув:
– Аллилуйя[73]73
Аллилуйя (на лат. alleluia) – буквальный перевод древнееврейского – хвалите Йах (Яхве, Иегову). В христианских богослужениях молитвенный хвалебный возглас.
[Закрыть]! – и затянул гимн девятого часа «Всех вещей Творец всесильный».
После этого все прихожане поднялись, сложили молитвенно руки и, опустив головы, благоговейно стали внимать словам песнопения несмотря на то, что смысл его понимали лишь избранные, знавшие язык Вергилия[74]74
Вергилий (Publius Vergilius Maro – 70–19 годы до н. э.) – величайший поэт Древнего Рима, автор Энеиды, прозванный «мантуанским лебедем».
[Закрыть] и Тертуллиана[75]75
Тертуллиан – Квинт Септи?мий Фло?ренс Тертуллиа?н (лат. Quintus Septimius Florens Tertullianus, ок. 160 – после 220) – один из наиболее выдающихся раннехристианских писателей, теологов и апологетов, автор 40 трактатов, из которых сохранился 31. Положил начало латинской патристике и церковной латыни.
[Закрыть].
Как только свода достигло гортанное:
– Переннис инстет глориа[76]76
На латыни – perИnnis instet glСria – станет славы вечной радость.
[Закрыть]!
К клирику тотчас же присоединился хорал из наоса:
– Преста, Патер пииссиме[77]77
На латыни – prФsta, Pater piМssime – внемли, Отче милосердный.
[Закрыть]…
Разбавляя женское пение своим мужественным голосом, Анри всей душой внимал смысл гимна: «Что с единородным Сыном и с Утешителем Духом во все веки вместе правишь…».
Когда раскатистое «Амен» завершило песнопение, прихожане вслед за клириком осенили себя крестным знамением и, заскрипев деревянными лавками, сели на свои места.
Прокашлявшись, клирик велел имеющим бревиарии открыть их на псалме 118 и дождавшись, когда богатые и грамотные особы найдут нужное, указав на сидевшего в первом ряду наоса сеньора, попросил его прочесть стих сто двадцать девятый. Мужчина кивнул убелённой сединами головой и начал с выражением нараспев читать:
– Мирабилиа тестимониа туа[78]78
На латыни – mirabМlia testimСnia tua – твои свидетельства прекрасны.
[Закрыть]…
Открыв данный ему контессой бревиарий, Анри вначале добросовестно следил за чтецом, но рождённые гимном мысли постепенно оттеснили псалом на задний план. Вкладывая в песнопение всю свою искренность, успешный торговец знал, что ему есть за что посылать Всевышнему благодарности. Но вот почему к нему Господь так благосклонен? На его руках уже немало крови, правда, пиратской и врагов Испании, но где та грань, которая отделяет убийцу от героя-защитника? Для испанцев он сейчас герой, зато для англичан и французов такой же убийца, как для него самого те, кого он – Эль Альмиранте – или топил, или же передавал в руки испанского правосудия, не жалевшего для морских разбойников пеньковых «корват[79]79
Корвата (на исп. corbata) – галстук. Эта деталь мужского костюма появилась в 1650 году с приходом во Францию хорватских наёмников, которые в своём традиционном костюме носили кусок белой ткани, которую завязывали, образуя маленькую розу с вольными концами. Это украшение они называли «хрватская» (то есть Хорватия на хорватском языке). Эта La cravate стала очень популярна у французов, которые распространили её по всему миру. К концу семнадцатого века галстук стали аккуратно завязывать на шее, вставляя концы в петлю куртки или застёгивая их брошкой.
[Закрыть]». Если прав падре Игнасио, то Анри не стоит ломать над этим вопросом голову, потому как праведный католик, убивающий протестантов и продавших души врагу рода человеческого всякое отребье, делает богоугодное дело. Но как же быть тогда с пятой заповедью Декалога «Не убий»? И почему так часто, глядя на лица пленных, Анри испытывал к некоторым жалость? Почему после особо кровавых боёв приходят к нему во сне муки совести за пролитую кровь?
Анри понимал, что вновь спрашивать падре о терзающих душу сомнениях не стоило. Осознание, что вряд ли он найдёт ответы заставляло его ещё более рьяно уходить в молитву. Но почему Господь, знающий всё обо всех, проявляющий благосклонность и державший над ним свою охранную руку, не может даровать ему – верному слуге – ещё одну милость – ответы на скопившиеся к Всевышнему вопросы? Или же почему хотя бы не лишит его сомнений? Разве бог не всемогущ?
Неожиданно дон Себастьян потянул его за рукав. Анри вздрогнул, вернувшись из своих мыслей в литургию.
– Ваша очередь, адмирал!
Погрузившись в размышления, Анри перестал следить за чтецом и потому сейчас торопливо пробегал глазами по строкам, пытаясь угадать, с какого места ему надобно продолжать чтение. На помощь пришёл дон Себастьян. Наклонившись к Анри, он ткнул пальцем в нужное место и тут же сильный красивый голос Эль Альмиранте наполнил своды, прося у бога твёрдости веры и защиты от беззаконий:
– Грессус меос дириге секундум элоквиум туум[80]80
На латыни – gressus meos dМrige secЗndum elСquium tuum – утверди стопы мои в слове Твоём.
[Закрыть]…
После четвёртого стиха клирик остановил торговца и передал слово контессе Исабель. Когда звонкий девичий голос стал напевно воздавать хвалу справедливости Всевышнего, Анри передал бревиарий дону Себастьяну, полагая, что его миссия уже выполнена. Вначале он, усердно вслушиваясь в хвалоспевы, мысленно подпевал чтецам, затем снова позволил себе предаться размышлениям, сжимая в руках бревиарий, возвращённый аристократом.
Слушая восхваления божественной справедливости, Анри невольно вспоминал всё, что ему пришлось пережить, и невольно задавался вопросом – чем Господа прогневала его пятилетняя сестра, что он позволил какому-то ублюдку разрубить её? Почему Всемогущий не защитил ни её, ни братьев, хотя они не учинили ничего злого в своих коротких жизнях? И кто тогда спас его жизнь – бог или случайность?..
Анри был достаточно умён, чтобы понимать, что делиться с кем-нибудь сомнениями, время от времени одолевающими его, может быть опасно. Не вызывал у него доверия и падре Игнасио. Было в нём нечто фальшивое, неискреннее. Поэтому даже на исповеди Анри не выходил за рамки обычной формулы: «Грешен я, отче! Отпусти мне грехи мои!». А регулярные и щедрые пожертвования избавляли его от каких-либо вопросов. Но как же хотелось пытливому уму услышать объяснения вызывающих доверие и уважение людей почему, например, Творец, уничтожив великим потопом погрязший во грехе мир, позволил потомкам спасённых им праведников вновь пойти по тому же пути? Увы, таких мудрых людей торговец не знал. Иначе он бы спросил их и о том, почему в этом мире так много страданий и так мало справедливости, почему умирают малые дети, единственный грех которых лишь в том, что они пришли в этот мир, и почему для общения с Вездесущим даже истинно и истово верящим нужны посредники?
«Потому что религия – опиум для народа!» – вдруг прозвучал в его голове совершенно ясный ответ. Анри даже оглянулся на дона Себастьяна – не он ли это был, хотя понимал, что странный голос, проникший в его мысли, не мог принадлежать капитан-лейтенанту. Да и не стал бы благочестивый аристократ разговаривать во время литургии, тем более отвечать на незаданный вопрос.
«Священники обманывают людей, делая их с помощью религии послушным стадом!» – услышав продолжение крамольных мыслей Анри несколько раз перекрестился, недоумевая, как может Нечистый обращаться к нему в Храме Божьем? Ведь кто иной, если не соперник Всевышнего, может нести такую ересь? Но таинственный голос продолжал: «Вот почему церковь запрещает мирянам читать Библию? Что такого опасного могут они узнать в ней?». «Человек несведущий не способен правильно понять Святое Писание, – невольно вступил Анри в спор с этим чужеродным и пугающим голосом в его голове, но тут же спохватился: – Кто ты? Чего тебе от меня нужно, и как смеешь ты беспокоить меня в этом святом месте, да ещё и во время богослужения?». «А разве храм не место, где верующие должны получать ответы на все вопросы?» – парировал голос. «Тогда ответь мне, кто ты? – настаивал Анри, всё сильнее втягиваясь в диалог в своей голове. – Господи, не лишился ли я рассудка?» – мелькнула явно его собственная мысль. «Нет, ты совершенно здоров, – почти сразу же последовал ответ. – Ты говоришь сам с собой, а не с Нечистым. Люди – творения божьи, и в каждом есть частица его. Но у большинства она спрятана очень глубоко в душе, и некоторые проживают жизнь, не узнав о ней. Но не ты. Ты разбудил своё глубоко спрятанное „Я“, знающее ответы на многие твои вопросы. Спрашивая себя, ты всегда получишь ответ. Если он покажется тебе странным или не понравятся – всё равно прислушайся к нему, потому что он всегда будет правдивым».
Почувствовав на себе пристальный взгляд, Анри повернулся в сторону дона Себастьяна и встретился с ним глазами. Даже в полумраке можно было заметить в них тревогу.
– Вы в порядке, адмирал? – тихо спросил аристократ, наклонившись прямо к уху своего работодателя.
Анри кивнул.
– Какие же слова этого псалма так удивили вас, сеньор Анри? – продолжал шёпотом проявлять беспокойство дон Себастьян.
– Кажется, я его прослушал, – так же шёпотом ответил Анри.
– Что же отвлекло вас? – не унимался аристократ.
– Мысли о боге и враге его, – уклончиво ответил Анри шёпотом и при этом заметил краем глаза, что изящная фигурка контессы сильно наклонена вперёд. Разговор сидящих перед ней мужчин, очевидно, интересовал её куда больше, чем стих о откровениях божьих, читаемый немолодой сеньорой где-то сзади. Заметил это и дон Себастьян. Прекратив расспросы, он выровнялся и устремил взор на клирика, поднявшего руки для завершающей чтение псалмов фразы:
– Серве боне ет фиделис интра ин гаудиум Домини туи[81]81
На латыни – serve bone et fidИlis, intra in gАudium DСmini tui – добрый и верный раб, войди в радость господина твоего.
[Закрыть].
Анри, так же сосредоточившись на клирике, одновременно прислушивался и к себе, но таинственный голос больше не объявился. «Похоже, я задавал себе слишком много вопросов, и это позволило Нечистому искушать меня в вере моей, – решил он и на всякий случай дал себе слово больше не терзаться сомнениями. – Наверное, всё же прав был падре Игнасио – не стоит сомневаться в делах своих, коль чинишь их с чистыми помыслами. Всё в руках Господа, и не стоит его лишний раз беспокоить вопросами».
И Анри с умиротворением погрузился в латинские слова антифонов – с детства знакомые двустишия, которые клирик начинал громкоголосо, чётко выговаривая слова древнего языка, и которые публика нефа продолжала слегка вразнобой, кто читая по бревиарию, а кто на слух.
– Амен! – вскоре загремело под куполом храма и люди поднялись со своих мест для завершающей молитвы.
Когда по «Отче наш» затих последний «Амен» и все осенили себя крестным знамением, клирик сложил свой огромный псалтырь, и люди стали расходиться.
– Ваша милость позволит вернуть ей бревиарий? – обратился Анри к дочери губернатора, и не поднимая глаз протянул дуэнье книгу.
– Оставьте его себе, сеньор Анри. Пусть это будет моим ответным подарком вам за сладости, – нежно проворковала графская дочь и дала знак дуэнье вернуть бревиарий торговцу.
– Доброта вашей милости сравнима лишь с её непревзойдённой красотой, – вновь поклонился Анри и, приняв книжечку от сеньориты Лауры, засунул её себе за широкий атласный пояс.
– О, я не без умысла, сеньор Анри! – в нежном голосе девушки послышался оттенок озорства. – Я хотела бы посмотреть ваш замечательный корабль! Вы же проводите меня к нему?
– Мне очень жаль, если я огорчу вашу милость, но, увы, это невозможно, – придав интонации сокрушённость, Анри виновато развёл руками.
– Почему вы отказываете мне, сеньор Анри? – в голосе контессы появилась обида.
– Прошу вашу милость простить меня, ибо в моих словах нет злого умысла. Разве бы я посмел отказать вашей милости? – голос молодого человека звучал неподдельно расстроенным. – Просто мой флагман сейчас в доке лежит на боку, и на него никак нельзя попасть.
– Как жаль! – грустно вздохнула девушка. – Ну что же, тогда, надеюсь, вы хотя бы проводите нас с сеньоритой Лаурой во дворец?
– Сочту за честь, – опять с поклоном ответил Анри. – Прошу позволения ваших милостей представить им моего спутника.
Ожидая ответа с опущенной головой, молодой торговец не видел, что дон Себастьян удостоился наконец-то внимательного осмотра. Видимо, оставшись довольной увиденным, дочь губернатора дала своё согласие и Анри представил ей своего спутника. Получив от аристократа учтивый поклон, сеньорита Исабель ответила грациозным реверансом и, назвавшись, протянула дону Себастьяну ручку для поцелуя.
– Позвольте, сеньоры, представить вам сеньориту Лауру – контессу Альварадо-и-Феррер, мою тётушку, – указав на свою молчаливую немолодую спутницу со следами былой красоты на лице, проворковала сеньорита Исабель.
После того, как дуэнья благосклонно приняла от мужчин вежливые поклоны, в ответ милостиво позволив им церемонно прикоснуться губами к кончикам пальцев, контесса Исабель взяла её под руку и направилась к выходу. Анри и дон Себастьян многозначительно переглянулись и отправились следом за дамами.
Оказавшись на улице, контесса бросила дуэнью и, обернувшись к мужчинам, спросила:
– Скажите, сеньор Анри, а вам приходилось видеть морских чудищ? Я читала в «Морском бестиарии», что в пучинах есть много ужасающих тварей, способных утащить на дно даже самый большой корабль!
Анри задумался: «Стоит ли рассказывать наивной и наверняка впечатлительной девушке о той встрече неподалёку от Бермудских островов, которую я хотел бы забыть, как страшный сон? Может, отшутиться?»…
