Текст книги "Повелитель моря (СИ)"
Автор книги: Агния Миллерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)
Глава 2
Вернувшись в каюту, Анри приказал слугам подавать завтрак и для гостей тоже, пребывая в полной уверенности, что они обязательно будут. И не ошибся. Не успел он надеть камзол, как солдат доложил о прибытии коммодора Фернандеса. Выйдя в ратс-камеру[21]21
Ратс-камера – помещение для обеда, совместного отдыха или офицерских собраний на корабле. С середины XVIII века стала называться кают-компанией.
[Закрыть], Анри некоторое время наблюдал за тем, как Рафаэль и Игнасио покрыв стол расшитой золотыми узорами синей скатертью из испанского шёлка, принялись расставлять тарелки. Скрип открываемой двери заставил его обернуться – в помещение протискивался высокий человек средних лет в несколько пообтёртом камзоле. «Опять Фернандо деньги на новую униформу на шлюх истратил!» – невольно промелькнул в голове упрёк, но уже в следующую секунду человек, почти на голову выше Анри, с радостным приветствием сжимал его в своих объятьях.
В далёком ноябре 1652 года идальго Франсиско Фернандес де Кордова из-за буйного нрава, непокорного характера и ущемлённого самолюбия лишился должности капитан-лейтенанта на военном галеоне флота Его Католического Величества короля Испании Филиппа IV. Избежавший трибунала лишь благодаря благородному имени отца, он был высажен на пустынный южный берег Кубы между реками Сан-Хуан и Сардинеро, где Анри и нашёл его, бредущего из последних сил по побережью – измождённого, с воспалённой от солнечного ожога и комариных укусов кожей, в грязной изорванной одежде, но не сломленного. Тогда великан, не зная с кем имеет дело, скрыл от своего спасителя настоящее имя, выдав себя за наёмника Фернандо. Когда же спустя время открылось истинное происхождение великана, для тех, кого идальго удостоил своей дружбой, он предпочёл остаться просто Фернандо. В 1654 году, когда после скандальной женитьбы на представительнице древнейшей профессии он был отцом лишён наследства и возможности однажды стать IV графом Алькаудете, для идальго Фернандеса закрылись двери домов местной знати, переставшей считать его «благородным сеньором». Возможно, это задело идальго Франциско Фернандес де Кордова, но не Фернандо. Известный всему Белизу как опытный капитан, отличный командир, отважный воин, верный товарищ, хороший собеседник, трактирный задира и, не смотря на женитьбу, любитель и любимец прекрасного пола, он продолжал покорять женские сердца своей незаурядной внешностью, неиссякаемой жизнерадостностью и щедростью. И вот сейчас Фернандо, прививший Анри любовь к шахматам и научивший его виртуозно владеть шпагой, не просто друг, но и коммодор Птичьей армады.
Крейсируя в январе 1658 года у берегов Кубы, Победоносная армада натолкнулась на англичан, направлявшихся к Сантьяго-де-Куба. Завязался бой. По его завершению Анри получил не только флагманский «Лондон» вместе с коммодором Джоном Германом, но и два фрегата. Именно тогда и зародилась у Эль Альмиранте идея поделить флот на две армады. Английский семидесятишестипушечный флагман, отремонтированный и переименованный в «Альбатрос», положил начало новой армаде – Птичьей. Попали в неё и призовые фрегаты, после ремонта получившие имена «Сокол» и «Беркут». Усилили новую армаду галеоном, переименованным по такому случаю в «Сапсана» и, ставшим уже легендарным, бригом «Чайка»…
Вслед за Фернандо в ратс-камеру один за другим вошли ещё трое мужчин: капитан Энрике, капитан-лейтенант дон Себастьян и корабельный доктор – сеньор Антонио. Все трое скромно ждали в стороне, дав Эль Альмиранте время пообщаться с сеньором коммодором.
– Давно вернулся в Белиз? – спросил Анри, высвободившись из железных объятий друга.
– Пару дней назад. Торговец не солгал, я действительно нашёл лагерь приватиров[22]22
Приватир – это английское название частного лица, получившего от государства лицензию (грамоту, патент, свидетельство, поручение) на захват и уничтожение судов неприятельских и нейтральных стран в обмен на обещание делиться добычей. Патент давал его обладателю статус военнопленного, что избавляло его от немедленной расправы (пиратов, не имеющих лицензии, обычно тут же вешали) и давало надежду на освобождение за выкуп, внесённый страной, выдавшей патент.
[Закрыть].
– И насколько успешным был твой поход? – лицо Анри оставалось спокойным, почти равнодушным, но в голосе проскальзывали явные нотки любопытства.
– Весьма, – заулыбался коммодор. – Думаю, не скоро кому-либо захочется снова там благоустраиваться.
– Потери есть? – на этот раз в голосе Анри появилась озабоченность.
– Ну, если не считать того, что Хуан-Мануэль умудрился «Сокол» на мель посадить, то нет, – Фернандо развёл огромные руки, как бы показывая степень своего разочарования капитаном Хименесом.
«Да-а, не хотел бы я оказаться на месте Хуан-Мануэля, когда до него добрался взбешённый коммодор!» – Анри так ярко представил себе эту картину, что невольно улыбнулся. Похоже, великан понял улыбку Эль Альмиранте правильно – уж очень хорошо они успели узнать друг друга за время, проведённое на «Чайке», – тоже улыбнулся и, махнув рукой, ответил:
– Да жив он, жив! Я, когда увидел, как «Сокол» прямо на мель несёт, думал – убью мерзавца, вот только до него доберусь! Но тогда не до Хуана-Мануэля было – спешил десант высадить, чтобы эти английские собаки опомниться не успели. Потом их корабли на абордаж брали. Ну, а когда фрегат с мели сняли, и я убедился, что он домой дойдёт – остыл уже. Так что обошлось без рукоприкладства, но до возвращения в Белиз он у меня всю дорогу на «Альбатросе» гальюн[23]23
Гальюн – свес в носу парусного судна. Традиционно на этом свесе (между княвдигетом и бортами корабля) устанавливались отхожие места для экипажа, поэтому туалеты на кораблях до сих пор называют гальюнами.
[Закрыть] драил! – закончив фразу, Фернандо вновь махнул рукой, словно хотел отогнать от себя дальнейшие расспросы, как назойливых мух.
– А кто же «Соколом» командовал? – поинтересовался Анри.
– Как кто? Герт ван Лон, – Фернандо обиженно пожал плечами, словно стряхнул с себя вопрос. – У меня что, мало достойных мастеров[24]24
В испанском военном флоте практически с самого его возникновения и до восемнадцатого века кораблём командовал капитан, который обязательно должен был быть дворянином. Он отвечал за ведение боя, кораблём же управлял мастер, отвечающий практически за всё остальное. На должность мастера назначались опытные мореходы из простолюдинов. В английском флоте в описываемое время капитанами назначались люди, хорошо знакомые с судовождением и ведением морского боя, независимо от своего происхождения. Нередко это были бывшие пираты и приватиры. В голландском флоте эти функции совмещал в себе шкипер, который на военных кораблях назывался капитаном.
[Закрыть]?
– «Альбатрос» без капитана оставил, – по лицу Анри пробежало едва заметное недовольство. – Ты, стало быть, сам его вёл?
– Сам, – кивнул великан. – Давно вахты не стоял вот и решил тряхнуть стариной, – заулыбался коммодор.
– Значит, «Сокол» сейчас без капитана? – голос Анри из бесстрастного стал серьёзным.
– Отчего бы это? – искренне удивился Фернандо. – Ничего с Хименесом не случилось. Пока фрегат в доке, он просиживает штаны в трактире. Я его вчера видел у Сандро. Надутый, как индюк, но уже отмылся.
– И не ушёл после такой экзекуции с его-то спесью? – удивился Анри.
– Ну, был спесивый, а теперь уже не будет, – сказал Фернандо, как отрезал. – Да и куда бы он пошёл? Он ведь женился не так давно и дом в Белизе купил.
– А как он объяснил свою оплошность? Ты же, полагаю, учинил допрос? – продолжал расспрашивать Анри.
– Учинил. Говорит, что хотел незаметно ближе подойти и объявил на корабле тишину, вот и не успел среагировать, потому как ему про мель слишком поздно доложили.
– Гнать его надо из капитанов за такое! – Анри сказал это тихо, но в его голосе угадывалось недовольство.
– Зря ты так. На Хименеса грех жаловаться. К тому же право самому капитанов и мастеров набирать ты мне дал? – повысил голос коммодор.
– Дал, – внимательно посмотрев на Фернандо, подтвердил Анри.
– Ну, тогда оставь решение за мной! – твёрдо сказал коммодор и рубанул рукой воздух.
Анри пристально посмотрел на друга, словно хотел проникнуть в его мысли, затем сказал примирительно:
– Ладно, будь по-твоему. Но если Хуан-Мануэл опять «Сокол» на мель посадит – все расходы оплатишь ты. А сейчас скажи лучше, с чем вернулся.
– Тридцать семь человек пленных, две их посудины – барк и бриг, несколько рулонов льняной ткани и почти пять десятков бочек отличного португальского. Когда мы добрались до острова, эти злодеи успели опустошить пару бочек. Похоже, они не очень соблюдают договор со своим покровителем, – Фернандо саркастически усмехнулся и продолжил: – Всё уже на твоём складе, адмирал. Пленных и корабли передал губернатору Альваресу. Пару человек вчера повесили, остальных, скорее всего, в кандалы, и на какую-нибудь асьенду[25]25
Асьенда (исп. hacienda – имение, поместье) – крупное частное поместье, пожалованное или проданное в собственность отдельным владельцам.
[Закрыть] отправят. Ну, а за корабли губернатор обещал рассчитаться с тобой лично. Кстати, он очень интересовался, куда ты ушёл и когда вернёшься, – Фернандо снова усмехнулся, но на этот раз лукаво. – Ты же собираешься его посетить?
– Собираюсь. У меня для него есть ещё подарки. Больше сотни.
Услышав это, коммодор удовлетворённо кивнул, потом взял Анри за локоть и потащил его в сторону накрытого стола.
– Кто бы сомневался! – проревел Фернандо. От его громкого голоса зазвенели изящные узкие кубки из венецианского стекла. При этом он продолжал тянуть Анри к столу:
– Я с удовольствием послушаю твой лаконичный рассказ и красочные уточнения Энрике, – кивок в сторону капитана «Победоносца», – но сейчас я жутко хочу есть! Когда мне доложили, что Победоносная армада уже стоит на рейде, то я сразу же рванул сюда, не успев позавтракать.
С этими словами он наконец-то отпустил локоть Анри и, дождавшись, когда тот занял своё место во главе стола, уселся по левую руку от него.
Слуги не теряли времени зря. Пока хозяин беседовал со своим гостем, они уже успели сервировать на шесть персон. Стол не ломился от яств, но ведь и завтрак – не обед, а камбуз – не дворцовая кухня. Однако и бедным его язык не повернулся бы назвать. Были тут и хрустящий поджаренный хлеб, и любимый в Каталонии острый соус софрито, и, конечно же, нарезанная тонкими ломтиками настоящая иберийская «Чёрная нога». Не было недостатка и в сырах: нежно-жёлтые овалы кастильского манчего лежали рядом с солнечно-жёлтыми полосками идиасабаль и красноватыми пластинами пласенсийского. Ну и довершало эту гармонию вкусов отличное лёгкое белое французское вино. Однако настоящим украшением стола была, конечно же, посуда. Обычно подавали серебряные тарелки и приборы с роскошной инкрустацией, но на рейде, особенно при наличии гостей, на стол ставили дорогие порселяновые[26]26
Порселян – вид керамики, который при лёгком ударе деревянной палочкой издаёт характерный высокий чистый звук. В Европу был впервые привезён Марко Поло в XIII веке из Китая. Название получил от итальянского «porcella», что значит «ракушка». В русском языке этот вид керамики более известен под турецким названием фарфор. Китайский порселян в XVI–XVIII веках имел в Европе огромную популярность. За него платили золотом и потому многие страны пытались разгадать его секрет. Одними из первых аналог китайскому порселяну начинают делать во Франции. Позднее он становится известным как «мягкий порселян» или «французский фарфор». Своими качествами он сильно уступает твёрдому китайскому, т. к. не имеет такой особой белизны, тонкостенности и просвечиваемости, зато его дешевизна делает его доступным и средним слоям населения.
[Закрыть] тарелки. Да не из мягкого французского порселяна, а настоящие китайские! Не каждое знатное семейство Европы, а уж тем более Новой Испании, могли похвастаться таким сокровищем, как кобальтовый китайский порселяновый сервиз. Но когда у тебя есть деньги, хорошие корабли и опытные капитаны – возможно всё! Правда, Анри не посылал своих капитанов в Азию за китайской посудой. Его чувству прекрасного вполне соответствовала и серебряная – надёжная, удобная и красивая. Резной узор, сделанный умелыми руками по кромке тарелок и обвивающий рукоятки отполированных до блеска приборов, придавал посуде изысканность. Она могла быть украшением не только стола богатого и уважаемого торговца, но вполне заслуживала стоять на столе королевском. Но кобальтовый порселяновыйе сервиз был подарком Судьбы.
Однажды капризное Провидение само, буквально «на тарелочке с каёмочкой», подало Анри два корабля «джентльменов удачи», от которых эта самая удача отвернулась сразу же после того, как они обчистили голландское торговое судно и утопили его вместе с командой.
Тяжёлые, перегруженные добычей и с порванным такелажем, пиратские барк и бригантина натолкнулись на Победоносную армаду. Получив от осведомителей вести о том, что приватиры под предводительством Кристофера Мингса собирают солидный флот для нападения на Маракайбо, Анри решил устроить засаду. В поисках подходящего места армада обходила остров Сапара, прикрывающий вход в Венесуэльский залив. Разбойники, задумав подлатать корабли, собирались укрыться в одной из многочисленных бухт того же острова, и едва обогнули скальный мыс, как, к своему несчастью, оказались на расстоянии трёх кабельтовых от «Победоносца», да к тому же со стороны подветренного берега. Их ситуация была настолько безнадёжна, что даже вспомни сейчас о них Фортуна, она бы уже не успела им помочь. Барк поднял белый флаг сразу. Увидев гюйс[27]27
Гюйс – носовой флаг корабля, поднимался на бушпритах на специальном флагштоке (гюйсштоке). На военных судах поднимали флаг страны, на торговых – компании.
[Закрыть] хорошо известного и в пиратской среде своей честностью и порядочностью «Карибского адмирала», команда пиратского барка могла рассчитывать на справедливый суд и каторгу, а не бояться скорой расправы. А вот их соратники на бригантине, пользуясь тем, что от «Победоносца» их прикрывал сдавшийся барк, попытались уйти на вёслах. Когда бригантина, разворачиваясь, высунула нос из-за барка, не спущенный фок поймал ветер и судёнышко навалило на барк раньше, чем кто-либо успел отреагировать. Корабли ударились бортами, ломая вёсла бригантины и калеча гребцов. Когда к ним подоспели фрегаты «Упорный» и «Решительный», пираты уже успели спустить шлюпку и стали подбирать в неё выпавших за борт при столкновении.
Да, добыча у них была знатная! Кроме нескольких ящиков с китайским порселяном, были и шёлковые ткани, и отличное сукно, и модная французская одежда. Нашлась там и замечательная коллекция оружия: великолепные толедские роперы с чашевидной гардой и надёжные голландские кремнёвые ружья. Конечно же как человек, вышедший на «тропу войны» с пиратством, больше всего Анри порадовался оружию. Но пригодились и шёлк, и сукно. Нашлось применение вину и другим деликатесам, а вот ящики с китайским порселяном до сих пор лежали на складе в Белизе. Кроме одного. Анри надеялся найти себе любимую и любящую жену. Он мечтал о семье, о детях, о доме – тихой и уютной гавани, куда хотелось бы возвращаться. Но та единственная, которая одним только взглядом воспламенила сердце отважного моряка, вряд ли даже заговорит с ним. А без жены и детей его дом здесь, на «Победоносце». Вот потому и перекочевал со склада на корабль один из драгоценных ящиков. Теперь в особо торжественных – да и не особо – случаях двое слуг, которых Анри позволил себе содержать на корабле, бережно вынимали из ящика бело-синие, лёгкие, настолько тонкие, что сквозь них было видеть солнце, тарелки, тарелочки, мисочки и миски. А после застолья так же бережно укладывали их обратно в ящик, заворачивая в сукно и пересыпая соломой…
После того, как Анри вознёс в молитве благодарность Господу за богатство стола, мужчины приступили к трапезе. Ели неспешно, наслаждаясь палитрой вкусов далёкой Родины. Такой же спокойной и степенной была и застольная беседа. Как истинные гурманы, мужчины хвалили хамон и сыры, обсуждали достоинства вина, искушённо сравнивали его с винами Испании и Португалии. И только Фернандо каждый раз, подцепив на вилку кусок ветчины или сыра, чтобы переместить на пропитанный софрито хлеб, покачивал головой и восхищённо прищёлкивал языком, разглядывая открывшийся синий рисунок. И, безусловно, было чем восхищаться: на ослепительно белом фоне донышка искусная рука мастера вывела переплетённые веточки трёх деревьев, изумительно правдиво передав каждую их деталь. Безошибочно можно было узнать только цветущую вишню. Их было много и в Испании, особенно в долине Херте, и в горах между Валенсией и Аликанте. Но две другие коммодор не знал. Одна была, безусловно, веткой хвойного дерева – старая, толстая, покрытая морщинистой корой. Хвоинки же были короткие, собранные на концах маленьких веточек в пышные пучки. Несмотря на то, что рисунок был сделан разными оттенками синего, даже непосвящённый, никогда не видевший этого дерева, коммодор был уверен, что его хвоя насыщенного тёмно-зелёного цвета. А вот последняя ветка, напротив, была тонкая, с множеством крупных, в жизни явно сочных, светло-зелёных, пятиконечных листьев, немного напоминавших коноплю. Донышко с ветками было обведено двумя синими линиями, над которыми по широкому полю шёл узор в виде цветочной гирлянды. Основывающие её стебли и листья так ловко переплетались, что было невозможно понять – где кончаются одни и начинаются другие. Притом цветы были все разные: крупные и мелкие, пышные, как пионы, или же простые, как мальва. Листья так же были разной формы и размера. И ни у кого, кто видел этот рисунок, не могло возникнуть сомнений в том, что всё эти цветы именно в таком виде растут в далёком Китае. Завершал всё это великолепие плетёный ободок по самому краю тарелки. Восхищала идальго и щедрость хозяина, угостившего своих гостей не только вкусной, но и весьма дорогой едой в этих краях, да ещё и на посуде, за которую платили золотом. По весу. Один к одному. Мысль о том, знает ли Анри цену этих тарелок, не раз пронеслась в голове у Фернандо за этот завтрак. И если бы он после трапезы не забыл задать этот вопрос другу, тот бы ответил, что знает. Хорошо знает. Ведь Анри был торговцем. Именно торговля сделала его богатым и в меру независимым человеком.
Более двадцати торговых судов – барков и флейтов – сновали вдоль Тиерра Фирме под золотым солнцем на тёмно-синем фоне. Не отказывались они и от посещения английских, французских и голландских портов. Правда, иногда, во избежание излишних недоразумений, – под флагами Франции, Нидерландов или Дании. Как торговец, Анри был успешным прежде всего потому, что очень хорошо знал, где и что имеет спрос и сколько за это готовы заплатить. Но ещё и потому, что действительно был щедрым. Иначе не быть ему желанным гостем у многих губернаторов и интендантов не только Испанских, но и Английских, Французских и немногочисленных Нидерландских колоний. Морские державы, решившие увеличить свои территории и доходы за счёт колонизации новых земель, не поддерживали чужих торговцев. В Испании монополию на торговлю имел только король. К тому же испанская метрополия не стремилась развивать в колониях производство, вынуждая колонистов покупать то, что производилось в самой Испании. Даже соль было запрещено добывать на многочисленных солончаках Тиерра Фирме, чтобы колонисты пополняли королевскую казну, отдавая немалые деньги за жизненно необходимый продукт, который не только был не лучшего качества, но частенько для увеличения веса смешивался с песком и глиной чуть ли не на половину! Что уж там говорить о различных мануфактурах – в богатых землях Нового Света, способных обеспечивать себя всем необходимым, было разрешено производить лишь то, что не создавалось в самой Испании.
Да и у плантаторов руки не были вольными – выращивать можно было только то, что в метрополии не росло. Исключение было сделано лишь для пшеницы, да и то потому, что на Иберийском полуострове она росла не слишком хорошо, к тому же покойный король – да будет Господь милостив к его душе! – немало поспособствовал такому плачевному состоянию пшеничных полей. Когда шерсть в Европе стала очень востребованной, он приказал разводить овец в неисчислимом количестве. Их огромные стада, сезонно перегоняемые через всю Испанию, из года в год уничтожали посевы пшеницы. Прибыль от шерсти тогда действительно была отменная, поэтому никто особо не волновался из-за того, что Испании приходилось закупать зерно у соседей в возрастающем количестве. Но когда в Европу хлынул хлопок, и цены на шерсть резко упали – поля оказались уничтожены острыми овечьими копытцами, и урожаи пшеницы с них снимали просто плачевные. – Вот и стала пшеница одним из важнейших сырьевых ресурсов. Но и всё остальное, что давала щедрая земля Новой Испании и Перу – кофе, какао, ваниль, перец, сахар, красители, табак и хлопок и уж тем более серебро и золото – груженными «по ватерлинию» галеонами возили в Севилью. Те же смельчаки, которые рисковали выращивать в колониях виноград, лён, коноплю и оливковые деревья, – могли не только потерять свои асьенды с «крамольными» растениями, но и жизнь. А то мало ли чего – вдруг они ещё захотят наладить производство вина, ткани, парусины и оливкового масла? Да не дай бог! За такое можно было и «пеньковый воротник» получить! Но только в том случае, если у вас нет хороших отношений с губернаторами, коррехидорами и алькальдами[28]28
В XVII веке колонии Испании были разделены на два вице-королевства – Перу и Новая Испания. Высшая власть в них осуществлялась вице-королём. Вице-королевства, в свою очередь, делились на генерал-капитанства – административные единицы, образовывавшиеся в тех частях Испанской империи, которые подвергались риску иностранных либо индейских нападений. Генерал-капитанствам были подчинены губернаторы провинций. Городами и сельскими округами правили коррехидоры и старшие алькальды, индейскими селениями – наследственные старейшины (касики).
[Закрыть]. Достаточно было быть с ними щедрыми или очень щедрыми, и они могли выдать вам «право спасения[29]29
«Право спасения» (на исп. «derecho rescate») – так называлось разрешение на торговлю с другими островами, которое колониальные губернаторы могли добиться от короля и по своему усмотрению потом «временно делились» им со своими приближёнными.
[Закрыть]» или же просто не замечали многое, очень многое. Ну, например, что кто-то, собрав со своей плантации на Кубе табак, повёз его не в Веракрус, куда должно было свозиться всё, что с нетерпением ожидали в Севилье и Мадриде, а, например, в Форт Уэль, а купленную на Кюрасао соль доставил в Кампече или Белиз. Это только тех, кто жаден, называли контрабандистами и безжалостно вешали на реях собственных кораблей!
Фернандо знал, что Анри Верн был щедрым. И не потому, что ел сейчас из самых дорогих в старой Европе и Новом Свете тарелок, а потому, что Анри был человеком чести и совести. Когда в Сент-Джорджесе на Гренаде разгулялась эпидемия холеры, торговые и транспортные суда перестали заходить на остров, и там начался голод. Больные и здоровые жители острова нуждались в еде и лекарствах. Даже взлетевшие до небес цены на продукты не прельщали большинство торговцев – извечных любителей звонкой монеты. Лишь немногие рискнули, заполнив трюмы провиантом, отправиться туда. И среди этих немногих был и Анри. Вот только он не нажился тогда на Гренаде ни серебром, ни золотом – он не поднял цены на продукты, а тем, кому и обычная цена уже была не под силу, давал еду в долг. После гибели родных Анри пришлось часто голодать, но его душа не очерствела, а наоборот, наполнилась сочувствием и состраданием. Он не заработал там денег, но и в накладе не остался. Интендант, оценивший благородство испанца с французским именем, закрепил за ним землю под плантацию, и теперь управляющий, выживший благодаря щедрости месье Анри, заботился о том, чтобы флейты под сине-золотыми флагами могли регулярно забирать со склада тюки с индиго. Да, большинство людей помнят добро. И, наверное, именно потому, чтобы показать это, каждый корабль, заходящий в Сент-Джорджес под тёмно-синим флагом с золотым солнцем, встречали всеобщим ликованием, а имя месье Анри Верна произносилось с благоговейным трепетом, как имя святого…
Под лёгкую светскую беседу завтрак близился к своему завершению. Подали чёрный кофе и десерт – маленькие блинчики, обильно политые мёдом. Когда трапеза была завершена, вся компания поднялась на квартердек. Солнце неторопливо поднималось всё выше над морем. В ярко-синей вышине медленно двигались белые пышные облака, словно где-то там, высоко, на небесной плантации созрел хлопок, и ветер развеял его по небу. Встречаясь на горизонте с морем, небо бледнело и становилось таким поблёкшим, что казалось почти белым. Зато море, словно решив соревноваться с небом, явило целую палитру красок – от индиго до светло-зелёного. Небольшие волны лениво перекатывались и ласково гладили корпус «Победоносца».
Любуясь морем, Анри заметил шлюпку, направлявшуюся к его кораблю.
– Похоже, это по твою душу сеньор Альварес послал, – раздался за его спиной громкий голос коммодора. – А ведь ты мне так и не успел рассказать, как прошла охота, – Фернандо хлопнул друга по плечу. В его голосе явственно чувствовалась досада.
– Да ты знаешь, какой из меня рассказчик. Вон лучше с Энрике поговори.
– Э-э-э не-ет, – почти пропел великан, – Один преувеличит по стеньгу[30]30
Стеньга (в переводе с нидерл. – шест, штанга) – часть судового рангоута, служившая продолжением верхнего конца мачты.
[Закрыть], а другой сожмёт до пары фраз! Вас только вместе и можно слушать! – коммодор засмеялся.
– Тогда пусть тебе дон Себастьян подробно и без преувеличений всё расскажет, – Анри кивнул в сторону капитан-лейтенанта.
– Разве я не буду сопровождать вас, сеньор Анри? – голос аристократа был тихим и мягким, в отличие от его взгляда. Даже если дон Себастьян улыбался, его тёмные глаза всегда смотрели пронизывающе.
– Нет, капитан. Передадите солдатам губернатора пленных и вы на сегодня свободны. Если же после беседы с губернатором вы мне понадобитесь, я оставлю вам записку в трактире «У Сандро».
– Да, адмирал! – склонил голову дон Себастьян.
Анри за два года общения с капитан-лейтенантом хорошо изучил своего офицера и уловил в тихом голосе аристократа едва заметное недовольство. Он уже привык к тому, что дон Себастьян неустанно стремился сопровождать его, часто выходя за рамки своих обязанностей. Но привыкнуть – не значит одобрить. Поэтому он повернулся к капитану, не желая продолжать разговор с аристократом:
– Капитан Энрике, после высадки пленных отведи корабль в док и пообещай плотникам двойную плату, если управятся с ремонтом за неделю. И передай остальным капитанам, чтобы были готовы выйти в море к двадцать третьему дню июня.
– Да, ми альмиранте! – серьёзно и с почтением ответил капитан, склонив голову.
– И не планируй ничего на вечер, старик! – Фернандо хлопнул Энрике по плечу. – Сегодня вечером вы все ужинаете у меня, сеньоры! И обойдёмся без церемонии, отказов я всё равно не приму, – коммодор обвёл глазами Анри и дона Себастьяна. Получив от них согласие, повернулся к капитану: – И Густафу скажи. Не мне же одному рассказывать весёлые истории!
Громкий уверенный и жизнерадостный голос Фернандо спугнул рассевшихся на вантах чаек и те, возмущённо захохотав, захлопали крыльями, улетая к берегу. Невольно проследив взглядом за удалявшимися птицами, Анри перевёл взгляд на приближавшуюся шлюпку. Отдав приказ привести к нему посыльного, удалился в свою каюту.
