Текст книги "Повелитель моря (СИ)"

Автор книги: Агния Миллерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

Когда восьмым ходом подали десерт, некоторые дамы встали со своих мест и стали перемещаться на мужскую половину. Как истинные кабальерос, мужчины вынуждены были уступать им свои места, оставаясь стоять за спинкой кресла, пока дама не надумала вернуться. Наслаждаясь порцией великолепного пирога, Анри гадал – придётся ли и ему уступить своё место и кому из дам. Однако место пришлось уступать идальго Ревуэльта, когда к ним подошла старшая дочь губернатора и заговорила с Эль Альмиранте:

– Вам понравился пирог, сеньор Анри? – зазвенел её милый голосок и сеньору Франсиско пришлось встать, чтобы уступить сеньорите Исабель место.

– Он великолепен, и ваша милость многое теряет, отказавшись от него, – молодой человек поднялся и почувствовал, как горячая волна накрыла его с головой, заставив сердце забиться быстрее.

– Не волнуйтесь обо мне, сеньор Анри, – улыбнулась девушка и, заставив его снова сесть, продолжила: – Этот пирог бывает на нашем столе довольно часто. Как старшая дочь хозяйки этого дома я обязана поинтересоваться у вас, как у гостя, ради которого затеяно это торжество, понравилось ли вам угощение и не докучала ли вам своими разговорами моя младшая сестра, – с важным видом заявила контесса, но её глаза озорно сверкнули, а на щеках вспыхнул румянец. Смутившись, девушка поспешно отвела взгляд, не осознавая, что Эль Альмиранте не может видеть её лица.

– Кухарь его превосходительства настоящий мастер, ваша милость, а её милость контесса Луиса сущий ангел! – как можно более серьёзно ответил Анри. Мельком взглянув на контессу Исабель, он заметил какой острый взгляд метнула она в сестру и укорил себя: «Зачем же я дразню влюблённую девушку, как последний негодяй? Похоже, я пьян сильнее, чем полагал. Скорее бы конец – чашка крепкого кофе мне бы сейчас не помешала.». Словно угадав его мысли, контесса Исабель, вдруг отбросив наигранность, тихо сказала:

– Сейчас подадут кофе и ужин закончится, а рано утром вы отправитесь спасать мать сеньора Алехандро в дикие и опасные места. Отец приготовил для вас подарок, сеньор Анри, но я бы тоже хотела дать вам кое-что, – девушка вытащила из манжеты шнурок, сплетённый из жёлтых, белых и красных шёлковых нитей, на котором был завешен небольшой золотой медальон. – Это мощи Святого Антония Падуанского, покровителя путешественников. Его хранила сеньорита Лаура, но я выпросила его для вас, сеньор Анри. Ваша жизнь полна опасных странствий, потому эта реликвия вам нужнее, чем моей тётушке. Прошу вас, примите её от меня как дар за спасение. Отец говорил, что в этот раз пираты не собирались уходить, получив выкуп. Стало быть, вы не просто спасли город, вы спасли и жизни его жителей, а значит и мою.

Анри, не смотря на опьянение, мгновенно осознал, насколько значимым и ценным был этот подарок и потому, хоть и был тронут до глубины души, решил вежливо отказаться. Не удержавшись, он взглянул в лицо Исабель и не посмел отклонить дар. В её глазах была такая мольба, что растопила бы и камень! Сердце мужчины дрогнуло. Он молча протянул ладонь и контесса опустила на неё медальон. В этот момент Анри показалось, что вокруг стало так тихо, что он слышит биение собственного сердца. Поддавшись внутреннему порыву, Анри, зажав подарок в кулак и приложив его к сердцу, опустился на колени перед девушкой и со словами искренней благодарности поцеловал край её платья. Исабель, заметив, что взоры всех присутствовавших устремлены на неё и Эль Альмиранте, смутилась.

– Пусть вам сопутствует удача, сеньор Анри, – поднимаясь, тихо сказала она и, зашуршав юбками, отправилась на своё место.

Анри поднялся, всё ещё сжимая в прижатом к груди кулаке подаренный медальон, и замер, словно ожидал совета, что делать дальше. Из всеобщего замешательства вывел граф Альменара, приказав слугам подавать кофе и как ни в чём не бывало продолжил поедание десерта. Анри уселся в своё кресло и задумался. Опьянение вдруг резко отступило, мысли стали ясными и острыми, как кинжалы. Он испугался, осознавая, что его поймали в капкан. Теперь он в долгу перед Исабель. После такого подарка, да ещё и на глазах у стольких значимых людей, если он посмотрит на иную девушку, это будет всеми воспринято как оскорбление сеньориты Исабель. В глазах общественности он теперь должен стать её преданным поклонником. Освободиться от этих незримых пут, не лишившись чести, можно будет лишь попросив у губернатора руки контессы и получив отказ. Но тогда, дабы не стать посмешищем, ему придётся покинуть город. Однако Исабель тоже придётся дорого заплатить за этот подарок, когда она начнёт ловить косые взгляды и выслушивать едкие насмешки, поскольку уже завтра весь Белиз будет судачить о том, что дочь графа Альменара неравнодушна к торговцу. «Что же вы наделали, сеньорита Исабель? Что вас толкнуло на это – искренний страх за мою жизнь или же женское коварство?» – терзали Анри противоречивые чувства.

Не успела ещё сеньорита Исабель вернуться на своё место, как музыканты начали весёлую игривую песню, и негромкая беседа за столом возобновилась. Прислушавшись, торговец с облегчением обнаружил, что гости обсуждают не его и контессу, а мелодию и слова нового куплета. У него даже возникла слабая надежда что все его опасения необоснованные и никто произошедшему не придал особого значения. Но эта иллюзия была недолгой. Усевшись на своё место, сеньор Франсиско, наклонившись к торговцу, положил руку на кулак, в котором тот всё ещё зажимал мощевик, и уважительно сказал:

– Это очень сильный амулет, сеньор Анри! Берегите его, а он будет беречь вас! – И подмигнув, добавил: – И не забывайте в своих молитвах, возносимых святому Антонию, поминать ту, кто поручил вас его заботам!

– Да-да, конечно, ваша милость, – несколько рассеяно ответил торговец и аккуратно затолкал подарок контессы за манжету.

Наконец подали кофе в чашках из французского фарфора, а к нему в тяжёлых богемских бокалах, богато декорированных резьбой, сладкий тягучий тёмный херес. Анри с облегчением вздохнул – торжественный обед, которого он опасался, ожидая болезненных для его самолюбия моментов, подошёл к концу.

Когда граф Альменара поднялся, встали и сотрапезники. Поблагодарив всех за принятые приглашения, сеньор Альварес предложил всем вернуться в залу для приёмов, где началась церемония прощания. Первыми дом губернатора покидали наиболее уважаемые гости. Они один за другим подходили к сеньору Альваресу, а их жёны к сеньоре Каталине. При обмене любезностями и комплиментами, согласно этикету, теперь хозяин дома одаривал своих гостей. Каждый мужчина получил из рук графа небольшой барселонский винный кувшин из прозрачного стекла, украшенный молочно-белыми жгутами, доверху наполненный ароматным сладким хересом. Когда же очередь дошла до Анри, ему была вручена украшенная гравировкой небольшая медная фляга.

– В дороге вам стекло ни к чему, а эта вещица весьма практична, – сопроводил свой подарок пояснением граф.

Растроганный, Анри рассыпался в благодарностях.

Губернатор, довольный произведённым впечатлением, положил торговцу руку на плечо и благодушно сказал:

– Это всё, чем я могу помочь вам в предстоящем походе, друг мой, кроме молитвы за его доброе завершение. Но что теперь значат мои молитвы, когда вас отныне будет защищать Святой Антоний?

Молодой человек почувствовал, как к лицу прилила кровь, но, пока он подыскивал ответные слова, граф протянул руку для поцелуя. Анри с горячей благодарностью в сердце, приложился к губернаторскому перстню и быстрым шагом вышел из залы.

Глава 37

Покинув дворец губернатора, Анри направился к дону Себастьяну, ожидавшему его вместе с солдатами неподалёку от входа. В руках Самуэля был кувшин с вином, подаренный гранду сеньором Альваресом. Свою флягу с двумя кортадийо ароматного крепкого хереса Анри заткнул за пояс.

– Ну что, капитан, вы не передумали сопроводить меня к сеньору Хакобу? – спросил он, приблизившись.

– Нет, адмирал. Но, с вашего позволения, я сначала отправлю Самуэля доставить в мою комнату в трактире подарок губернатора.

– Отправляйте, – ответил Анри и, отпустив оставшихся пехотинцев, поинтересовался у дона Себастьяна, что он думает о новом коррехидоре.

– Я не удостоился чести беседовать с сеньором Диего, а судить о нём лишь по обмену любезностями во время знакомства не берусь, – пожал плечами аристократ. – Однако, судя по вашему вопросу, позволю себе предположить, что у вас коррехидор симпатии не вызвал.

– Вы правы, Себастьян. Первое моё впечатление не в пользу сеньора коррехидора, – задумчиво покачал головой Анри. – Как правы и в том, что нескольких фраз, которыми мы с ним обменялись, недостаточно для окончательного мнения. А что вы можете сказать о значимости его рода? Меня удивила его самоуверенность при разговоре с графом.

Дон Себастьян задумался.

– Я покинул Мадрид более двух лет назад и понятия не имею, кто сейчас обласкан при дворе, да и ранее я этим не очень интересовался. Но семейства Карденас-и-Гусман не только значимы и богаты, но и весьма многочислены. К тому же, насколько я помню «Нобилиарий[148]148
  «Нобилиарий» – (полное название на испанском «Nobiliario Genealogico de los Reyes y Titulos de EspaЯa») – «Родословная дворянская книга Королевских и Благородных семей Испании». Это книга регулярно переиздавалась с дополнением новых дворян и титулов.


[Закрыть]», среди Карденасов был дон Диего Сапата де Карденас, маркиз де Санта-Флоро, который, насколько мне известно, был в начале сороковых годов генерал-капитаном Юкатана.

– Я думал, вы не интересовались историей колоний, – вспомнив, как при одном из разговоров Себастьян возмутился тем, что от него ожидают знания законов для Индий, подивился Анри.

– Вы объединили два понятия, – назидательно начал аристократ. – Меня не интересовала жизнь в колониях, но, как дворянин, я обязан знать историю своей страны и своего рода, что почти одно и то же. А как человек, готовившийся принять послушание, я изучал и деяния Церкви. Приобщение дикарей Новой Испании к истинной вере стоит не на последнем месте среди заслуг служителей божьих. Как-то я натолкнулся на записки падре Амбросио де Фигероа, в которых он рассказывал о своих попытках облагоразумить майя, восставших против жадности и жестокости маркиза.

– В таком случае нам остаётся надеяться, что сеньор Диего, принимая должность коррехидора Северного Гондураса, ознакомился с ошибками своего родственника и поучился благоразумию церкви, стремящейся решать конфликты мирным путём.

– Затрудняюсь сказать, насколько близки родственные связи между маркизом де Санта-Флоро и нашим новым коррехидором, но точно знаю, что усилия падре Амбросио оказались тщетны. Кстати, разбирая причины своей неудачи, он упоминал труд падре Диего Лопеса де Когольюдо, в котором тот упоминает восстание алькальдов Юкатана против дона Диего, предшествовавшее мятежу майя и вызванное теми же причинами, что побудили индейцев сжечь свои деревни и уйти в джунгли. По его мнению, если бы Мадрид тогда принял более жёсткие меры, чем небольшой штраф и порицание, то бунта майя бы не было.

– Похоже, в Совете Индий родственные связи имеют большее значение, чем справедливость и благополучие Испании, – с нескрываемой грустью сказал Анри, думая о том, каких бед может натворить сеньор Диего, если пойдёт по стопам дона Диего.

– Это беда не только этого совета, она присуща всем администрациям. Неужели вы думаете, друг мой, что у нашего губернатора при распределении асьенд и энкомьенд будет привилегирован достойный житель Белиза, если против него окажется, скажем, зять сеньора Альвареса? – дон Себастьян многозначительно посмотрел на Анри.

– Оставим эту стезю бесплодных рассуждений, капитан, – отмахнулся тот, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. На миг лицо друга затмил облик контессы Исабель, прекрасные глаза которой были наполнены мольбой и печалью. Затем его сменил многозначительно усмехнувшийся губернатор. «Нет! – мысленно крикнул Анри, отгоняя наваждение. – Я желал любви, а не выгоды. Это Господь испытывает меня, проверяя мою искренность и чистоту намерений. Будь брак с сеньоритой Исабель волей божьей, он бы изъявил её, пробудив в моей душе чувства к контессе. Я не поддамся на искушения, Господи! Я буду твёрд, чего бы мне это ни стоило!».

Дон Себастьян, задетый реакцией Анри на его слова, внимательно наблюдал за лицом друга. Он пытался по эмоциям разгадать ход его мыслей, но единственное, что смог увидеть на исполненном решимости лице адмирала – тот принял важное для себя решение.

– Идёмте, капитан. Я желаю проститься с людьми, погибшими за город, в котором их некому оплакивать, – спокойно, словно в его сердце долгое время царил полный штиль, произнёс Анри и, не дожидаясь привычного: «Да, адмирал», – направился к улице, ведущей на окраину города, где располагалась его торговая контора.

Солнце уже коснулось заострённых верхушек частокола, когда Анри и Себастьян вступили на территорию главного склада. В воротах им пришлось пропустить доверху нагруженную большую запряжённую волами телегу, сопровождаемую двумя пехотинцами в чёрно-синих колетах.

По двору бегал, держась руками за голову и громко причитая, управляющий. Увидев дуэнё, он бросился к нему с криком:

– Сеньор капитан, пощадите!

– Что случилось, сеньор Хакоб? – озаботился Анри, ещё никогда не видевший своего управляющего в таком отчаянии.

– Два ваших капитана оставили меня без еды! Они прислали сюда солдат и вывезли на телегах почти всю провизию! Мне уже завтра нечем будет кормить батраков, а это при условии, что я сегодня не дам пленным ничего, кроме воды! – то вздымая руки, то хватаясь за голову, причитал старик.

– Не разочаровывайте меня, сеньор Хакоб, – в голосе торговца так явственно прозвенели железные нотки, что управляющий вдруг умолк. В наступившей тишине Анри продолжил холодным тоном:

– Не заставляйте меня думать, что вам пора на покой, а мне – искать нового управляющего.

– Но, сеньор капитан, я делал всё, что мог – я бился за каждый бочонок солонины, как за честь своей дочери! – дрожащим голосом возразил марран. – Ещё утром, до того, как начали доставлять пленных, я отправил людей на все ближайшие асьенды обговорить поставки продовольствия. Они уже вернулись и принесли неутешительные известия – асьенда Эль Гран Эстанке оказалась сожжённой пиратами во время вчерашнего нападения, а на остальных уже успели узнать, что их осталось не так много и взвинтили цены на такие выси, что эти пленные англичане, если вы не прикажете передать их заботам губернатора и кабильдо, будут вам стоить дороже, чем негры!

– Сомневаюсь, что город будет кормить их достаточно хорошо, пока многие не сгинут, разбирая завалы крепостной стены, – уже не так строго сказал Анри. – Кроме того, эти люди у меня уже есть, в отличие от негров. К тому же надежда на освобождение заставит их работать не хуже. Потому позаботьтесь о том, чтобы они не умирали от голода и сообщите сеньору Раулю что есть пленные для расширения каменоломни. Пусть он подсчитает, сколько ему нужно людей для удвоения добычи камня, и подготовится к их принятию. Если для сопровождения пленных на каменоломню вам понадобится больше солдат – обратитесь к идальго Фернандесу. И не волнуйтесь так, мой дорогой сеньор Хакоб – всё, что мы сейчас на них потратим, они нам отработают, – Анри примирительно похлопал управляющего по плечу. – Не раздумывая берите продовольствие за те деньги, которые просят сейчас, пока асьендеро не потребовали ещё больше. Куда вы отправляли людей?

– На Эль Кампо де Каоба и к сеньору Адриану Пас Лара, который, как мне сказали, оказался в городе, – с готовностью ответил сеньор Хакоб.

Услышав имя владельца Белла Висты, Анри нахмурился.

– Пошлите телеги на Эль Кампо де Каоба, что же касается сеньора Адриана, то я завтра отправлю фрегаты на его асьенду и в Виста Дель Мар с приказом набить трюмы провизией. На Белла Висту я пошлю хеера Йоханнеса – он умеет уговаривать несговорчивых, так что через пару дней вы сможете увеличить рацион пленным. Главное, не забудьте ещё сегодня приготовить для них достаточное количество серебра.

Сеньор Хакоб сокрушённо покачал седой головой, но выражение безмерной печали уже покинуло его длинное худое лицо.

– А как прикажете поступать с английскими офицерами? – деловито спросил он.

– Не держите впроголодь дворян, особенно до того, пока они не напишут письма домой о выкупе после общения с доном Себастьяном и идальго де Муром, – ответил Анри, бросив многозначительный взгляд на аристократа.

– Как вам будет угодно, сеньор капитан, – заулыбался марран, потирая руки. – А как ваши планы насчёт красочной? Я уже нашёл для вас пару человек, но, смею предположить, что из-за вчерашних событий решение по энкомьенде было отложено. Вы уже знаете, на какой день кабильдо перенесло рассмотрение заявок?

– Кабильдо не будет больше заниматься этим вопросом, – голос Анри был спокоен, но внимательным глазам старого еврея не ускользнула хмурая тень, пробежавшая по его лицу. – Тем не менее люди нам понадобятся на каменоломне – сеньору Раулю нужны будут охранники. К тому же губернатор пообещал наградить меня ещё одной асьендой, когда я верну в Белиз сеньору Паулу, но с условием, что я поставлю там красочную.

– Да возблагодарит Всевышний сеньора губернатора за его справедливость! – вознёс к небу руки сеньор Хакоб. – Вы уже думали, что ещё будете делать на этой земле, кроме красок? – озаботился управляющий.

Анри кивнул:

– Участок обещан довольно щедрый, так что будет у нас и красочная и лесопилка. После похорон займитесь подготовкой всего необходимого для реализации, сеньор Хакоб. Вскоре после возвращения из экспедиции мне придётся вновь покинуть город, так что заниматься новой асьендой придётся вам.

Управляющий, уже было положивший руки себе на голову, чтобы традиционно начать причитать, вдруг резко передумал и с совершенно серьёзным видом склонил голову:

– Как вам будет угодно, сеньор капитан! Я займусь этим сразу же, как минет угроза голодного бунта. Но, сеньор капитан, было бы справедливо обсудить повышение моего жалования, поскольку новые обязанности потребуют от меня дополнительных затрат сил душевных и физических.

– Справедливо, – с не менее серьёзным видом ответил Анри. – Но мы обсудим это после того, как я смогу оценить ваши усилия, потраченные на будущую асьенду. Сейчас же я хотел бы проститься с людьми, отдавшими свои жизни за наш с вами город, сеньор Хакоб, а затем заняться приготовлениями к экспедиции, – и не дожидаясь возражений управляющего, направился к складам, от которых доносились мерные стуки топоров, а почти всё свободное пространство вокруг них было заставлено гробами из грубых нетёсаных досок. Марран, за годы службы хорошо изучивший «сеньора капитана» и усвоивший, когда и как можно настаивать на своём, а когда лучше помолчать, лишь тяжело вздохнул и покорно поплёлся следом.

Анри, заметив солдат, наблюдавших за тем, как несколько английских матросов укладывают в только что завершённый гроб тело одного из погибших пехотинцев, подошёл к ним и спросил, кто из них старший.

– Я, сеньор, – выступил вперёд невысокий крепко сбитый мужчина лет сорока. – Моё имя Ротлан Иглесиас, я капрал абордажников с фрегата «Сокол». Наш капитан приказал нам присматривать тут за пленными.

– Сколько их? – кивнул Анри в сторону гробов.

– Не знаю, сеньор альмиранте, – смутился капрал.

– Около часу назад привезли из госпиталя тридцать восьмого, сеньор капитан, – раздался высокий голос управляющего.

Анри приказал убрать ещё не заколоченные крышки, снял шляпу, перекрестился и, тихо выговаривая на латыни слова молитвы: «Вечный покой даруй усопшим, Господи, и да сияет им Свет Вечный, да покоятся они с миром!» – двинулся между гробами, заглядывая в заострённые смертью черты побледневших обескровленных лиц. Жаркое карибское солнце делало своё дело, торопя людей вернуть земле то, что взял у неё когда-то Творец для создания человеческой плоти[149]149
  Имеется в виду библейский сюжет о создании человека: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою», – книга «Бытие», глава 2


[Закрыть], но послушные католическим канонам испанцы терпеливо оплакивали почивших, дожидались третьего дня от кончины, не взирая на всё усиливавшийся трупный запах. Вот и Анри, верный традициям и по зову благородного сердца ходил сейчас среди гробов, отдавая последнюю честь защитникам Белиза и прося у бога снисходительности к тем, за кого в силу тех или иных обстоятельств не было кому просить. Увидев знакомое лицо, альмиранте между словами молитвы вставлял его имя, невольно вспоминая связанные с этим человеком моменты своей жизни, а встречая незнакомые лица ещё горячее читал слова обращения к Матери Божьей, прося у неё заступничества за этих мужчин перед сыном её. Увидев среди погибших старого солдата Максима Гомеса, присоединившегося к Анри ещё на «Чайке», он присел у его тела, не успевшего упокоится в гробу и ожидавшего своего последнего пристанища на земле, прикрытый старой парусиной. В памяти всплыл эпизод одного из первых боёв, в котором опытный каталонский вояка прикрывал спину молодому отважному торговцу. «Покойся с миром, старый солдат!» – мысленно пожелал Анри душе каталонца и, самолично прикрыв лицо погибшего, поднялся. Неподалёку, вдоль рядов тел, прикрытых парусиной, медленно шёл дон Себастьян с непокрытой головой, что-то бормоча. Прислушавшись, Анри различил слова молитвы: «Бенедикта Ту ин мулиерибус эт бенедиктус фруктус вентрис туи Йезус! Санкта Мария, Матер Деи, ора про нобис пеккаторибус нунк эт ора мортис нострэ…». Дождавшись, когда капитан-лейтенант завершил свой траурный обход, Эль Альмиранте насадил шляпу и, кивнув дону Себастьяну, дал сигнал батракам и под удары топоров, заколачивавших крышки гробов, направился к воротам…

Чехия, Прага, 21 июня 2011 года.

Как только кукушка на часах прокуковала четыре раза, Агата мягко остановила фонтан откровений пана Бенеша, пообещала ему при следующем визите провести с ним небольшую медитацию, напомнила о необходимости неукоснительного выполнения её рекомендаций и, попросив передать ожидавшей в коридоре пани просьбу пару минут подождать, проводила пациента до двери. Подтянув шишки-гири старых часов, специально для кабинета выпрошенных у бабушки мужа, Агата устало опустилась на диван. Рабочий день ещё не закончился, а силы были на исходе. К счастью, за дверью ждала последняя пациентка. Прежде чем позвать её, чтобы взять себя в руки Агата несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь избавиться от печали, передавшейся ей от Анри, когда тот узнал о гибели своих капитанов и волнения, вызванного арестом испанца.

Когда прозвучали слова: «…в тяжких преступлениях против Испании и веры…», по спине Агаты побежал холодный ручеёк, а в голове тут же всплыли картинки застенков инквизиции с дыбой и знаменитым «испанским сапогом», «Молот ведьм» и Торквемада. Даже не задумываясь над тем, чей испуг облил её потом, женщина, осознавая, что вместе с Анри и ей придётся прочувствовать все «прелести» допроса «с пристрастием», откинулась на спинку стула, дрогнувшим голосом сослалась на сердечный приступ и, пообещав пациентке провести дополнительную бесплатную консультацию, попросила её уйти и закрыла глаза. Напряжение нарастало, а из глубины подсознания вылезал ужас. Лишь когда заговорил дон Себастьян, Агата почувствовала, как страх стал медленно покидать её сознание. Когда же рядом с Анри появился Фернандо, пришла уверенность что всё обойдётся. Тем не менее пережитые волнения лишили женщину сил, и она позвонила мужу, попросив его приехать за ней на машине. Ярослав сразу понял, что случилось нечто неординарное – обременять кого-либо просьбами не было свойственно его жене, потому он, не задавая лишних вопросов, лишь коротко бросил: «Еду!» и положил трубку.

В ожидании вердикта суда и приезда мужа Агата, поняв, что пытки им с Анри не грозят, окончательно успокоилась, но, тем не менее, решила поискать информации о испанской инквизиции. К моменту, когда падре Игнасио провозгласил готовность признать донос оговором, она уже знала, что, оказывается, в семнадцатом веке с инквизицией всё было совсем не так, как во времена Торквемады. Пока Анри клялся перед священником и выяснял насчёт энкомьенды, Агата успела узнать об истории испанской инквизиции много интересного. Оказалось, что в ней было два периода. Так называемая «старая инквизиция» не была централизована. Это были разрозненные группы монахов и священников, которые «по зову сердца» боролись по всей Европе с любым инакомыслием, но непосредственно в Испании они не сильно зверствовали, предпочитая переубедить «заблудшего», а не сжечь его. Период «новой инквизиции» начался с момента соединения Кастилии и Арагона в одну монархию браком Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Именно эти двое при поддержке папы Сикста IV в 1478 году и создали самостоятельную структуру, не подчинявшуюся Риму, для насильственной христианизации евреев и мусульман, желая превратить Испанию в исключительно католическое королевство. В 1483 году назначением главой католической инквизиции Томаса Торквемады и начинается «эпоха костров». Главной целью становятся евреи.

Несмотря на преследования, еврейская община и спустя десятилетие остаётся сильной благодаря своим богатствам, ведь многие банки, выдававшие ссуды, принадлежали евреям. Кроме того, они занимали посты в органах управления и прежде всего в финансовых ведомствах. Всё это навлекало на евреев недоброжелательное к ним отношение со стороны народа и, в итоге, привело к подписанию правящими монархами сразу же после завершения Реконкисты[150]150
  Реконкиста (в переводе с испанского – отвоёвывание) – длительный процесс отвоёвывания пиренейскими христианами – в основном испанцами и португальцами – земель на Пиренейском полуострове, занятых маврскими эмиратами. Длилась с 718 по 1492 год.


[Закрыть] указа, получившего называние «Альгамбрский эдикт». Согласно ему те евреи, которые откажутся принять христианство, лишаются правовой защиты. На раздумья было отпущено три месяца. При этом ни сам эдикт, ни иные законы тогдашней Испании не предусматривали ни смерти, ни иного наказания за отказ от крещения. Но так как по истечению указанного срока евреи становились без защиты законов от посягательств на их жизнь и имущество, те, кто не захотел уехать, крестились. При этом часть из них тайно продолжала исповедовать иудаизм. С точки зрения тогдашнего права такие люди были религиозными клятвопреступниками и подлежали суду инквизиции, который мог покарать за это заключением, штрафом или конфискацией имущества. Рецидивистов же карали сожжением на костре. Именно в то время появилось как символ презрительного отношения очень религиозных испанцев к тем, кто, как они считали, осквернял их веру своим притворством, оскорбительное для евреев прозвище «марран», что на испанском означает «свинья».

После 1609 года, когда из Испании изгнали морисков – мусульман, принявших христианство, но чья католическая вера была поставлена под сомнение, главной задачей инквизиции стала борьба с протестантизмом, магическими практиками и сатанизмом. Заодно Священная канцелярия становится инструментом испанских монархов для избавления от неугодных аристократов. Поскольку в то время большинство придворных были грандами, а гранды пользовались неприкосновенностью как для суда светского, так и для трибуналов инквизиции, для начала любого следствия было необходимо личное разрешение короля. Ежели коронованной особе понадобилось убрать кого-то, имеющего влияние и своё собственное мнение, отличное от мнения Его Величества, не вызывая недовольства кортесов[151]151
  Кортесы (исп. cortes – дворы) – в средневековой Испании региональные сословно-представительные собрания, Первые кортесы были созданы в 1137 году в Кастилии. Первоначально в кортесах могли участвовать только дворяне и духовенство, с 1188 года в кортесах получили представительства горожане. С XIX века кортесы – парламент в Испании и Португалии.


[Закрыть], других аристократов и народа, достаточно было шепнуть духовнику нужное имя. В ближайшее время представитель инквизиции приходил к монарху с тем, что на некоего гранда есть подозрение на увлечение идеями протестантизма и для «установления правды» необходимо разрешение Его Величества на арест вышеупомянутого. Если же разрешение было получено, то, используя пресловутые методы дознания при помощи пыточных атрибутов следователи инквизиции «узнавали» нужную «истину». Возможно, именно для того, чтобы ещё более упростить этот процесс, Филипп III в 1618 году издал указ, согласно которому грандами являлись лишь те, кого за величайшие заслуги именует этим почётным титулом король, высшие церковные чины, а из дворян потомственными грандами остаются только представители высшей аристократии – герцоги и их наследники и, само собой разумеется, король и его семейство. Тогда же для выделения грандов от остальных имущих граждан страны уважительное обращение «дон» остаётся лишь для грандов. Все остальные с тех пор просто «сеньоры».

В отношении же простого народа в XVI–XVII веках инквизиция очень даже лояльна. Согласно не так давно открытым архивам инквизиции, у неё были правила ведения следствия, в которых, например, специально отмечалось, что не подлежат аресту подозреваемые в незначительных преступлениях, типа богохульства, произнесённого в гневе. Не менее интересным фактом для исследователей, занявшихся их подробным изучением, был тот, что из содержавшихся 49 092 досье только 1,9 % из них были переданы светским властям для исполнения смертного приговора после определения вины обвиняемого. Остальные 98,1 % были либо оправданы, либо получали наказание в виде штрафа, покаяния или обязательного паломничества.

* * *

Когда Ярослав постучал в дверь кабинета, Агата уже знала – её страхи были напрасны – после слов губернатора что обвинения против Анри были выдвинуты завистником, суд инквизиции ему не грозил. Инквизиторы ещё на предварительном этапе следствия обязаны были расспрашивать, есть ли у подозреваемого недоброжелатели, которые могли бы оговорить его. Если тот, перечисляя имена своих врагов, называл среди них свидетеля или обвинителя, то правила дознания запрещали инквизиторам принимать в расчёт такие показания.

Поглядывая за тем, как Анри со своими капитанами придумывает имена новым кораблям, Агата, усадив мужа рядом с собой на диван, торопливо и сбивчиво рассказывала ему и о случившемся, и о том, что узнала.

– Я уверена, что солдаты, которых привёл на площадь Фернандо, на оправдание Анри губернатором и деканом имели большее влияние, чем речь дона Себастьяна, но, понимаешь, Яро, – продолжала она без умолку просвещать мужа, – в «наше» время даже при наличии свидетелей, подтверждавших вину подозреваемого в преступлении против веры, обычно достаточно было «чистосердечно» признать вину, и очень эмоционально покаяться. После этого суд или, как там это называлось – аутодафе – заканчивались чаще всего штрафом. Если бы я это знала раньше, мне бы не пришлось пережить ужас, представляя себе, как будут пытать Анри, а тебе убегать с работы, – женщина виновато посмотрела на мужа.

– Не расстраивайся, милая. Главное, что ты в порядке. А если твоего испанца опять обвинят в поклонении дьяволу, ты сможешь подсказать ему, что делать и говорить, – успокаивающе погладил жену по руке Ярослав. – Пойдём, я машину поставил на место для инвалидов. Если какой-нибудь добропорядочный гражданин настучит полиции, сегодняшний день нам дорого обойдётся.

– Ой, не дай бог! Лучше сплюнь, Яро! – поднимаясь, сказала Агата. Даже в машине женщина, переполненная эмоциями и информацией, продолжила делиться с мужем новыми знаниями: – Яро, а вот ты знаешь, почему именно сожжение было выбрано церковью для казни?