Текст книги "Повелитель моря (СИ)"
Автор книги: Агния Миллерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)
Глава 30
У ворот, словно маяк, ждал Серхио, держа в одной руке факел, а в другой – фонарь. Анри взял у него факел и повёл дона Себастьяна на Пласа де Монтехо.
Почти полная луна изредка поглядывала вниз сквозь щели в замраченном небе, растворяя темноту в блёклом призрачном свете. Но упорные тучи вновь затягивали разрывы и возвращали ночи её власть.
За весь путь никто не проронил ни слова, и лишь на площади, когда Анри остановился, задумавшись, Себастьян шутливо спросил:
– Уж не заблудились ли вы, адмирал? – и уже серьёзно добавил: – Что за сомненья терзают вас, друг мой?
– Не могу решить – идти в темницу и требовать выпустить Хуана, как неправом задержанного моего слугу, или же сначала заручится приказом губернатора. Вы способны мне помочь решить эту дилемму, капитан?
– Я считаю оба решения заведомо неверными, – не раздумывая, ответил дон Себастьян.
– Почему? – удивился Анри.
– Если солдаты проигнорировали требования доктора, они, скорее всего, не послушают и вас, отсылая к начальнику тюрьмы. Увы, авторитет, который вы имеете у наших людей, не распространяется на городской гарнизон. Да и идальго Оливарес, ежели вы решитесь отправится к нему домой, вряд ли пожелает выслушать вас в столь позднее время, даже если ему известно о ваших заслугах в спасении города. Беспокоить же в эту пору губернатора или алькальда не самое лучшее решение. Алькальд, как мне кажется, не благоволит вам, а доброе расположение графа Альменара можно потерять, злоупотребляя им.
– Я дал слово Хуану, что он не пленник. Теперь я стал лжецом в его глазах. Вызволить его – это вопрос чести! – решительно заявил Анри.
– Это не ваша вина, что его схватили, стало быть, ваша честь не задета. Уже слишком поздно для решений, да и день был не из лёгких. Думаю, нам с вами надобно отдохнуть, тем более что до утра с индейцем ничего не случится.
– Боюсь, что завтра у меня не будет времени этим заниматься, – покачал головой Анри. – Вот, держите, – он передал другу факел. – До трактира путь не близок, а я уже почти у цели, – и, махнув на прощанье, направился в сторону дворца.
– Погодите! – остановил его Себастьян. – Поверьте мне, ваши переживания о судьбе индейца покажутся сеньору Альваресу слишком незначительным поводом, чтобы беспокоить его в это время! Доверьте это дело мне.
Анри задумался. Аргументы друга показались ему убедительными, и он кивнул:
– Хорошо, капитан. Доставьте Хуана к сеньору Хакобу и предупредите его, чтобы он позаботился о старике. К тому же, думаю, будет весьма неплохо, если майяские охотники пообщаются друг с другом. Дабы у вас было время на решение этого досадного недоразумения, вы можете не присутствовать утром на совете капитанов. Когда мы с вами встретимся завтра перед дворцом губернатора, надеюсь, вам уже будет о чём доложить, – договорив, Анри пожал Себастьяну руку и направился через освещённую фонарями площадь к примыкавшей к ней улице с домом идальго Фернандеса.
Дождавшись, когда силуэт адмирала исчез во тьме, дон Себастьян решительно направился к зданию кабильдо, в правом крыле которого располагался вход в городскую тюрьму. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь звяканьем его шпор о каменные плиты площади. Охранника, всегда курсировавшего по крытой галерее перед входом, сейчас не было. Подойдя к огромным, окованным дверям, капитан-лейтенант несколько раз сильно ударил массивным чугунным кольцом. Не услышав в ответ ни единого звука, застучал настойчивее. За дверью послышались шаркающие шаги и недовольный старческий голос:
– Ну, кого это несёт в такое время? Приходите утром!
– Открывай, бездельник, если не хочешь, чтобы губернатор узнал, что его караульные спят по ночам!
То ли гневный голос аристократа, то ли высказанная им угроза возымела действие, но старик, поминая деву Марию, стал отпирать засовы. Когда дверь приотворилась, в щель просунулось морщинистое, обрамлённое седыми всклокоченными волосами, узкое лицо.
– Вы кто такой? – уже более уважительным тоном спросил старик, рассматривая отблёскивавшее в свете факела золотое шитьё на дорогом камзоле визитёра.
– Я дон Себастьян Альварес де Толедо-и-Пименталь, а ты кто такой? – приняв высокомерную позу, надменно произнёс аристократ.
– Пресвятая Дева! – приоткрыв дверь чуть шире, перекрестился старик. – Я Хоакин Маркес, привратник. Я доложу о вас сеньору капралу.
– Я сам о себе доложу! – проворчал дон Себастьян, откинул факел и, взявшись обеими руками за тяжёлую дверь, рванул её на себя. Слуга, успевший ухватится рукой за массивную дверную ручку в виде дуги, вывалился наружу. Придержав у двери заголосившего старика, аристократ вступил в прихожую, продолжавшуюся недлинным коридором. Пока в тусклом свете настенной масляной лампы капитан-лейтенант решал, в какую из четырёх дверей войти, одна из них отворилась, и в коридор, на ходу застёгивая колет, вышел приземистый мужчина. Слегка пошатываясь, он приблизился к дону Себастьяну и, по-бычьи уставившись на аристократа, спросил, дохнув на него чесноком и кислым запахом дешёвого вина:
– Вы кто?
Поморщившись, дон Себастьян назвал себя и потребовал того же от вопрошавшего. Услышав, что перед ним гранд, мужчина непроизвольно изобразил на лице изумление. Вытянувшись по струнке, он представился заплетающимся языком:
– Капрал Бернардо Бенитес, начальник караула, ваше превосходительство! Что я могу для вас сделать?
– Мне нужен индеец, задержанный сегодня солдатами городского гарнизона, – вновь напустив высокомерия, заявил аристократ.
– У вас есть с собой приказ сеньора Алехандро? – покачиваясь, поинтересовался капрал.
– Вот уж не думал, что ради такой мелочи мне придётся беспокоить начальника тюрьмы. Может, вам сразу же и от губернатора бумагу принести? – с надменной улыбкой произнёс дон Себастьян.
– Простите, ваше превосходительство, но я…
– Если вы будете продолжать терять моё время, и мне придётся идти за идальго Оливаресом, то я приведу его сюда, дабы он мог сам увидеть, как охраняется вверенная его заботам тюрьма! – голос дона Себастьяна стал тихим, вкрадчивым, но глаза недобро сверкнули, повергнув начальника караула в замешательство.
– Но, ваше превосходительство, я всего лишь пропустил пару стаканчиков вина, празднуя нашу победу! – стал оправдываться капрал.
– Отдайте мне индейца, и я тоже пойду праздновать, – примирительно с наигранной снисходительностью пообещал аристократ.
– Да как я вам его сейчас найду? – развёл руки капрал. – Тюрьма забита пиратским отродьем! Их сегодня доставили столько, что у нас колодок на всех не хватило!
– Я сам его найду. Идёмте, – буркнул дон Себастьян и подошёл к двери, ведущей в подвальные камеры, нетерпеливо поглядывая на капрала.
– Как будет угодно вашему превосходительству, – покорно поклонился начальник караула и, прикрикнув на всё ещё стоявшего у открытой двери слугу, приказал подать фонарь и ключи.
После недолгой задержки капрал отомкнул нужную дверь и повёл настойчивого дона вниз по стёртым ступеням. Звук шагов разбудил караульных, и они неловко вывалились один за другим из каморки у решётки, отгораживавшей камеры от лестницы.
– Открывай, Пабло! – протянул ключи одному из них капрал.
Тот кивнул и, взяв протянутую связку, засуетился, пытаясь попасть большим ключом в замочную скважину при мерцающем тусклом свете настенной лампы. Наконец, ему это удалось, замок лязгнул, и решётчатая дверь со скрипом отворилась, открывая проход в темноту довольно длинного коридора.
– Ну, и как вы собираетесь искать своего индейца? – не скрывая сарказм обратился к аристократу капрал.
Недолго думая, дон Себастьян подошёл к первой камере и закричал в небольшое оконце, прорезанное в окованной двери:
– Хуан! Ты здесь?
Не дождавшись ответа, капитан-лейтенант перешёл к следующей и всё повторилось. Неожиданно из противоположной камеры донёсся приглушённый знакомый голос:
– Я здесь, сеньор!
– Открывайте! – приказал дон Себастьян капралу. Тот кивнул и указав солдату на дверь камеры, повторил приказ.
Засовы взвизгнули и караульный, крикнув «Отойти всем назад!» толкнул тяжёлую дверь. Подошедший капрал посветил в темень камеры фонарём:
– Ну, и кто тут Хуан?
Оказавшись вновь на улице, дон Себастьян приказал старому майя поднять всё ещё горевший факел и идти рядом.
– Куда ты ведёшь меня, сеньор? – спросил индеец, когда они минули последний жилой дом.
– Адмирал приказал спрятать тебя в надёжном месте во избежание дальнейших недоразумений. Через один или два дня он планирует отправится на поиски миссии, куда касик обещал доставить испанок, и ты будешь сопровождать его.
Подведя майя к воротам торгового склада, Себастьян несколько раз ударил по ним ногой, подзывая собак. Вскоре на оголтелый лай пришёл Серхио.
– Кого там Нечистая принесла? – раздался его хриплый голос.
– Уйми псов! – перекрикивая лай, крикнул капитан-лейтенант. Сторож коротко свистнул, и собаки враз утихли. – По приказу сеньора Анри я привёл к вам ещё одного постояльца.
Заскрипел засов, и одна створка приоткрылась, пропуская Серхио.
– Отведи его к управляющему и скажи, что сеньор Анри требует позаботиться о нём, – забирая из рук индейца факел, приказал сторожу дон Себастьян и, взглянув на разрезанное молнией небо, не дожидаясь, пока пеон уведёт Хуана и закроет ворота, побежал обратно, понимая, что до трактира он доберётся уже порядком промокший.
Чехия, Прага, 20 июня 2011 года.
Весь день стояла невыносимая жара, техника не выдерживала и выходила из строя. Ярослав и два его помощника разрывались между кабинетами министерства. А ведь ему надо было ещё подготовить тех-оборудование конференц-зала для завтрашнего слёта преподавателей со всей страны. Он нервничал и спешил. Агата, которая вот уже почти месяц была сама не своя, особенно в последние дни, ближе к вечеру отключила телефон, и его терзали нехорошие предчувствия.
Когда Ярослав добрался домой, уже пали сумерки. На звонок никто не вышел, и мужчине пришлось открывать дверь своим ключом. Войдя в квартиру, он заглянул через незакрытую дверь в комнату дочери. Луция сидела за письменным столом в наушниках, что-то рисовала и в такт слышимой лишь ей музыке покачивала головой. Закрыв дверь, Ярослав решительно направился в гостиную.
Свет уличного фонаря едва пробивался сквозь тонкие шторы цвета корицы. Агата сидела на диване, поджав ноги и тихо плакала, закрыв лицо руками. Не включая свет, мужчина подсел рядом и нежно погладил жену по спине:
– Ну что с тобой, родная?
Агата отняла руки от лица и, обхватив шею мужа, положила голову ему на плечо. Ярослав молча обнял жену, терпеливо ожидая, когда она ответит ему.
– Яро, я сегодня убивала! – едва слышно прошептала женщина.
– Что?! Ты о чём? – Ярослав, взяв жену за плечи, отстранил её от себя и посмотрел в лицо.
Блеснули карие глаза, полные печали и слёз, неприбранные волосы упали на плечи…
– Милая, ну что с тобой происходит? Расскажи! Если на работе неприятности – так ну её к чертям! Уходи!
– Это не на работе, Яро. Это со мной…
И Агата обстоятельно рассказала мужу всё, начиная с того самого первого момента, когда она увидела под ногами деревянную палубу, а за фальшбортом – Карибское море…
Муж слушал, не перебивая. С каждым словом жены всё больше и больше веря в то, что его Агата попала в чужое тело, отделённое пространством и временем.
Дойдя до сегодняшнего дня, женщина взглянула на свои руки.
– Яро, я рубила людей саблей прямо с лошади! Я чувствовала, как клинок проходит через человеческую плоть, словно он был продолжением моей руки. Я ощущала запах свежей крови, Яро! И он возбуждал меня! Но, что самое страшное – я не испытывала ни к убитым, ни к убегающим в ужасе от меня ни жалости, ни даже сочувствия, только холодное понимание справедливости возмездия! Куда подевался мой гуманизм? Неужели моё слияние с сознанием человека из того времени настолько сильное, что я начинаю воспринимать жизнь через призму его миропонимания? Яро, я не хочу этого, но я уже сомневаюсь в правильности принципов ахимсы[126]126
Ахимса – поведение и образ действий, при которых первым требованием является ненанесение вреда – ненасилие. Ахимса определяется как поведение, ведущее к уменьшению зла в мире, направленное против самого зла, а не против людей его творящих (отсутствие ненависти). Ахимса, непричинение вреда, состоит в неубиении, ненасилии, непричинении вреда всему живому (людям, животным, растениям) никогда и никаким образом – ни мыслью, ни словом, ни делом.
[Закрыть]! – и Агата, обняв мужа, крепко прижалась к нему.
– Солнышко моё, может, мы вместе найдём способ, как это закончить? – обнимая жену и зарывшись носом в её волосы, предложил Ярослав.
Агата резко отстранилась:
– Нет, Яро, ты не понял! Я не хочу, чтобы это закончилось!
– Тогда почему ты плачешь? Разве это не от того, что ты – уже не ты? – непонимающе покрутил головой мужчина.
– Ты прав, милый. Во мне многое изменилось. Очень многое. И это касается не только моих взглядов на историю и на отношение к разным нациям, но и моих принципов! Даже если это закончится, я уже никогда не буду прежней, Яро, потому что увидела наш мир иными глазами. Понимаешь, всё то, во что мы с тобой верили – что на зло нельзя отвечать злом, чтобы не увеличивать тем самым его количество, и что делая добро – мы делаем наш мир добрее. Я помню, как говорила, что лучше умру, чем убью. Но сегодня, когда я вместе с Анри убивала, я смотрела его глазами на трупы англичан и понимала, что он видит за ними спасённые жизни испанцев – детей, женщин, стариков. А ещё он увидел своих братьев, сестру и родителей, зарезанных такими же пиратами, только арабами. И знаешь, что меня в тот момент поразило больше всего? – Агата всмотрелась в лицо мужа.
– Что? – тихо спросил Ярослав.
– То, что Анри не испытывал к этим английским пиратам ненависть. В нём было лишь чувство исполненного долга и справедливости. Оно было таким сильным, что я вдруг поняла, что, если тебе или нашей Луцке кто-то будет угрожать – я забуду про ахимсу и не буду колебаться между «спасти любой ценой» и «не увеличивать зло насилием». Но не только то, что я изменилась меня испугало, – Агата умолкла, ожидая реакции мужа, но тот молчал, и она продолжила: – Я за Анри боюсь – он на своём «Победоносце» с неполным количеством пушек и без солдат против двух английских кораблей идёт! А ведь он только что принял бой с третьим!
– Ну, этот он, как я понимаю, выиграл, а раз сумел себе такой флот сколотить, значит, не дурак и знает, что делает. Не волнуйся. А что у него за корабль? Большой? – оживился Ярослав.
Агата вдруг вспомнила, как муж однажды рассказывал ей, что мечтал быть моряком и что у Чехии, у которой нет моря, был свой торговый флот, базировавшийся в Румынии на Чёрном море, и улыбнулась.
– Ну, для того времени – да, большой. А для нас… Ну посуди сам: самая большая палуба нашего «Победоносца» имеет длину чуть больше пятидесяти метров и примерно четырнадцать метров в своём самом широком месте. На нём обычно размещено восемьдесят пушек и примерно шестьсот человек. Конечно же, люди не толпятся на одном месте все сразу, а распределены, как и пушки, в основном, на трёх палубах или, как они их называют, деках. Между орудийными палубами и трюмом есть ещё одна. Она находится под уровнем ватерлинии. Англичане называли её опердек, а испанцы – сойядо. Там нет естественных источников света и очень тяжёлый воздух из-за плохой вентиляции. На ней, помимо каморки, где спит часть матросов – кубрика, и отсеков для груза, который может испортить сырость трюма, оборудованы клетки для пленных. Думаю, для тех, кто там проведёт пару дней, это наказание уже само по себе, хотя, возможно, они к этому более привычны, чем я, и для них это не так страшно. Ну а в трюме уже никто не живёт, кроме крыс.
– А те, что против него идут? – заинтересовался Ярослав.
– Те немного меньше, но ведь у нас не все пушки.
– А ты не пробовала ему передавать знания из нашего времени? Может, он сможет улучшить своё вооружение? Какие им уже известны технологии? – вдруг стал забрасывать жену вопросами Ярослав.
– Пока что я успела лишь внушить ему кое-какие советы и информации по медицине. Ещё я хотела бы подсказать ему, чтобы они воду в металлических баках хранили, но я даже не знаю, умеют ли они их делать, – вздохнула Агата.
– Зачем? – удивился Ярослав.
– Как это – зачем? Они воду хранят в деревянных бочках, а уже через пару дней она начинает загнивать. Испанцы перед питьём добавляют в неё лимонный сок. Он слегка дезинфицирует воду, но, главное, перебивает запах и вкус. Англичане, например, с этой же целью добавляют в воду ром, а португальцы – вино.
– Так пираты пили ром не потому, что они пропойцы, а потому, что он заменял им воду? – засмеялся Ярослав. – Ладно, если в Карибах сейчас без тебя обойдутся, может, перекусим? Ты ужинала?
Агата покачала головой:
– Нет, не успела. Пойдём, Луция по дороге из института захотела суши и купила на всех, – Агата потянулась к журнальному столику и нащупала заколку для волос.
Ярослав встал и протянул жене руку: – Пошли, морячка…
За ужином супруги привычно беседовали о том, у кого как прошёл день, но, когда Агата рассказала о задуманной Анри тактике, разговор постепенно перешёл на историю испанских колоний.
– Знаешь, Яро, а ведь, похоже, что именно в этой битве англичане захватили Белиз и, несмотря на неоднократные попытки испанцев вернуть его, прочно тут обосновались, но только в 1786 году между Англией и Испанией была подписана конвенция, согласно которой испанцы разрешили англичанам селиться на этих землях на определённых условиях. В 1840 году англичане стали называть эту территорию Британским Гондурасом, а в 1862 году Британия официально объявила его своей колонией. А для того, чтобы притязания Лондона были обоснованы, переписала истинную историю Белиза. Попытки они делали уже в XVIII веке, но окончательная версия появилась накануне официального объявления Белиза, ставшего уже Британским Гондурасом, колонией. Вот тогда и появилась наиболее распространённая сейчас версия, что первое поселение на берегу реки Белиз основали английские пираты в 1638 году.
– А ты знаешь правду, потому что нашла её в памяти Анри, – сделал вывод Ярослав.
– А вот и не угадал! – торжествующе посмотрела на него Агата. – Когда мне надо было найти подтверждение тому, что я пережила настоящий перенос сознания, а не страдаю шизофренией, я искала информации в интернете обо всём, что там узнавала. И находила! А для пущей убедительности проверяла её в разных источниках. То, что я тебе рассказываю, есть и на русском, и на испанском, – женщина улыбнулась и налила себе кофе. – Это и понятно, что каждая страна пытается показать себя в лучшем свете, но наиболее предвзятыми, а кое-где и откровенно лживыми, были британские источники. Знаешь, а ведь после всех этих своих исканий я даже на испанцев стала смотреть иначе. Раньше я видела в них лишь религиозных фанатиков, погубивших цивилизации Мезоамерики, но сейчас я уже знаю, что это неправда! Правда намного сложнее и многогранное, чем нам её подают. Например, об уничтожении испанцами индейцев Мексики и Юкатана специально сильно утрировано стало вдруг «вспоминаться» англичанами в девятнадцатом веке, чтобы отвлечь внимание общественности от настоящего геноцида индейцев Северной Америки, который они сами проводили. Испанцы, в отличие от англичан, не ставили своей целью уничтожение местного населения. Им нужны были не просто земли, но и рабочие руки, а папе римскому срочно понадобились новые католики. Шёл раскол в католической церкви, Европа становилась протестантской…
– Да уж, как англосаксы переписывают историю мы и сейчас видим, – покачал головой Ярослав. – Кстати, если Анри победит в этом бою и отстоит Белиз, думаешь, история изменится?
– Думаю, я её уже изменила, когда внушила Анри информацию о том, как передаётся жёлтая лихорадка. Без этого знания он или бы остался в джунглях по настоянию доктора, или же, с большой правдоподобностью, погиб в бою с сильно превосходящими его отряд пиратами у ворот города, не обмазавшись глиной, – с виноватым видом, погладив ладонью стол, словно стирая старую карту, ответила Агата.
– И что теперь? Проявится ли это как-то в нашем настоящем? – наблюдая за женой, спросил Ярослав.
– Не знаю, Яро. Ну, во-первых, пока не так уж сильно изменилась история – ведь мы же не знаем, как закончится бой Анри с англичанами. Вдруг он не победит? А во-вторых, я уверена, что то, что уже случилось, изменить нельзя. Если допустить что теории, утверждавшие, что прошлое, настоящее и будущее существует одновременно, а Вселенная состоит из огромного количества измерений, то вполне возможно, что, когда возникают причинно-следственные аномалии, создаётся новое измерение.
– Значит, сейчас существует, как минимум, два Анри Верна в двух разных измерениях? – задумался Ярослав.
– Кто знает? Может, и два. А, может, и больше. Вряд ли человечество когда-нибудь разгадает все тайны Мироздания.
– Как-то уж очень пессимистично это прозвучало. Не похоже на тебя. Неужели ты со всем смирилась и не пытаешься выяснить, как попала в сознание этого Анри? – усмехнулся Ярослав.
– Не смирилась. Я не перестаю об этом думать, но пока что у меня нет ни единой маломальской теории, похожей на научную, – вздохнула Агата и принялась убирать со стола.
– Ну, и что ты планируешь дальше делать?
– Мыть посуду, – усмехнулась женщина.
– Агата, ну ты же понимаешь, что я не об этом! – обиделся Ярослав. – Кстати, как ты умудряешься наблюдать за событиями в семнадцатом веке, говорить со мной и при этом что-то делать?
– Я научилась переключать концентрацию внимания на то, что в данную минуту для меня более важно. Хотя иногда это стоит много сил, особенно когда надо сосредоточится на пациенте, а у Анри какой-то очередной напряжённый момент.
– А что там у него сейчас? – с нескрываемым любопытством спросил Ярослав, и уставился на жену, наблюдая за тем, как она на мгновение замерла, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.
– Сейчас он готовится стрелять по английскому фрегату «Лев».
– А о чём он сейчас думает? Он верит в свою победу? – со всё больше нарастающим любопытством допытывался Ярослав.
– Да. Он даже решил заставить англичан сдать корабль, – вытирая чашку, ответила Агата.
– Поразительно! Но у меня в голове не укладывается – как ты это всё же видишь? – помогая жене с посудой, не успокаивался Ярослав.
– Как на мониторе. Он словно разделён вертикальной линией и в каждой его части бежит иной фильм. Со звуком. Мне как-то удалось добиться того, что в том фильме, на который я не хочу концентрироваться, звук немного приглушается. Видимо, мозг сам по себе начинает приспосабливаться к поступающим потокам информации, выделяя всегда лишь один из них, – не задумываясь, ответила Агата.
– Даже не знаю – завидовать тебе или сочувствовать, – покачал головой мужчина. – Хотя, наверное, всё же завидовать. Вот если бы я мог вот так видеть прошлое, да ещё и выбирать, в кого залезть… – размечтался вслух Ярослав.
– Я не выбирала, – пожала плечами Агата.
– Ну, раз уж так случилось, надо же это как-то использовать. Может, ты через него передашь какие-нибудь открытия, ускорившее развитие человечества? – воодушевлённо предложил Ярослав.
– Не думаю, чтобы в эпоху инквизиции можно было бы их осуществить, особенно когда ты неспособен объяснить, откуда ты это знаешь. Анри и так мучился, не понимая, как он узнал то, что до девятнадцатого века никто так и не узнает. Хотя есть у меня задумка как улучшить гигиену на корабле. Кстати, Яро, вот ты, например, знаешь, что в средние века люди в Европе мылись гораздо чаще, чем во второй половине семнадцатого века?
Ярослав, вспомнив экскурсию с семьёй в средневековый замок Красная Лгота, в котором, несмотря на то, что в восемнадцатом веке он был существенно перестроен, не было ни единого туалета, а всё отхожее, что собиралось в горшки, выливалось в озеро, окружавшее замок и служившее, кроме прочего, источником питьевой воды, недоверчиво покачал головой:
– Что-то мне подсказывает, что мытьё должно было стать ну очень редким явлением.
Агата рассмеялась:
– Ну да, про то, что во дворце Людовика XIV все справляли нужду там, где она их застала, я читала ещё в детстве. Но, оказывается, не всё так просто. Люди знали о гигиене не только в Древнем Риме. Представь себе, по всей Европе было огромное количество купален и бань. Они служили не только для мытья, но и для забав с банщицами. Причём желавших помыться было так много, что, например, в испанском городе Сепульведы в 1300 году было законами[127]127
Фуэро Сепульведы (на исп. el fuero de Sepulveda – дословно «право из Сепульведы») – общий свод законов, изданный в 1300 году. Фуэро Сепульведы состоит из 35 статей, пролога и заключения. В данном случае речь идёт о Т. (111). О банях: «Пусть мужчины идут сообща в баню во вторник, четверг и субботу. Женщины идут в понедельник и в среду. И евреи идут в пятницу и в воскресенье…».
[Закрыть] предписано по каким дням недели должны были ходить в баню мужчины, женщины и евреи. В колониях потом функции бань и купален выполняли бордели. Однако в середине XVII века английские учёные вдруг заявили о великом открытии – что купание вредит здоровью, и многие бани стали закрываться по всей Европе. Но, знаешь, что интересно, – Агата лукаво улыбнулась, – это открытие странным образом совпало с полным истреблением лесов на Британских островах. Я была немало удивлена, узнав, что знаменитый Шервудский лес был вновь высажен по приказу Кромвеля. Вот я и думаю – уж не недостаток ли дровишек побудил британских учёных таким образом успокоить народ, не желавший мыться в холодной воде, но способный взбунтоваться, подогретый желанием её согреть?
– Очень логичный вывод, – улыбнулся Ярослав. – И как ты хочешь опровергнуть британских учёных?
– Видимо, придётся к этому подключать доктора Антонио. Он же просил Анри делиться с ним новыми «откровениями», – вздохнула Агата. – Понимаешь, сам-то Анри и его «голубокровные» друзья за собой следят, да и простые солдаты и моряки, когда они на берегу, посещают местные бордели. Вот только одежду они отдают стирать не так часто, потому что дорого, да и не у всех есть сменное бельё. Оказывается, одежда в то время и в Европе была не дешёвым удовольствием! Так что беда даже не в том, что на корабле уже на следующий день запах немытых тел начинает доминировать над всеми остальными, а в том, что вши и блохи переносят весьма солидный список опасных инфекционных заболеваний. Думаю, если Анри во сне получит от какого-нибудь святого лекцию о том, что именно эти паразиты разносят, кроме иного, чуму и тиф, а потом поделится этим с Антонио, они найдут способ повысить гигиену на корабле.
Ярослав задумался.
– Идея хорошая, но как они будут бороться с блохами, например? Ну, вши, наверное, можно элиминовать, сбрив всем волосы. А вот для борьбы с блохами, думаю, без специальных инсектицидов не обойтись.
– Я ещё не думала над этим, но уверена – и в то время можно будет найти что-то подходящее, – уверенно кивнула Агата и вдруг вздрогнула.
– Что случилось? – спохватился Ярослав.
– Только что с английского корабля стреляли в Анри, но, к счастью, промахнулись.
Ярослав покачал головой:
– Солнце моё, ты так себя до инфаркта доведёшь! Нельзя так близко к сердцу принимать проблемы того, кто давно уже умер. Его нет, Агата. То, что ты видишь – это лишь отголоски прошлого.
– Это для тебя он «отголоски прошлого», а для меня он живой! – возмутилась женщина. – Но в одном ты прав – мне надо лучше следить за своими эмоциями. Я не хочу передавать Анри свой страх, хотя, когда он его почувствовал, тут же подавил и в себе, и во мне.
– Ладно, пошли спать – поздно уже. Я завтра должен быть на работе к половине восьмого, да и у тебя ведь приём с утра.
– Да, с девяти. Но ты иди спать, Яро, а я дождусь, чем закончится бой и приду, – поцеловав мужа, Агата мягко подтолкнула его к выходу из кухни. Тот тяжело вздохнул:
– Хочешь, я посижу с тобой, а ты будешь рассказывать, что там происходит?
– Я не знаю, как долго это ещё продлится, но обещаю, что утром расскажу тебе всё самое интересное, чем бы оно не закончилось, – женщина ласково провела ладошкой по щеке мужа.
– Хорошо. Только не пей слишком много кофе.
– Не буду, – пообещала Агата и снова поцеловала мужа. – Спокойной ночи!
