Текст книги "Мир, в котором не стало волшебства (СИ)"

Автор книги: tinyshadow

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Его смена закончилась час назад, оставив после себя ноющую боль в спине, сердечное удовлетворение и приятную тяжесть в кармане. Слизнорт расплатился за неделю работы парой дюжин монет. Добродушно фыркнул в пышные усы, выдав очередной непрошеный совет о том, как эффективно распорядиться капиталом. Будто Северус сам бы не сообразил, что делать со свободными деньгами! Только вот добрая половина совсем скоро ляжет на прилавок бакалейной лавки. Остальное покроет крошечную часть карточного долга отца, вылившегося годы назад в закладную на дом. Может, удастся выкроить шиллинг на безделушку для Лили.

Северус глянул украдкой на темную витрину ломбарда. Тусклый свет фонарей выхватил гребень для волос с рельефным цветком. Лепестки увенчаны блестящими зеленоватыми камушками – не то драгоценными, не то выполненными безымянным умельцем из стекляшек. Вот бы подхватить непослушную огненную прядь да подколоть у виска, открывая любимое лицо. Разглядеть в добрых глазах детский восторг, на который сам Северус уже давно не способен.

Мутное стекло услужливо наложило отражение размечтавшегося паренька на россыпь товаров. Крючковатый нос утопает в петлях старого материнского шарфа. Шерсть давно свалялась, покрылась неприглядными катышками. На бледном лбу лоснится угольно черная челка, прикрывая неровным срезом кустистые брови.

Нахмурившись, Северус зашагал дальше. Желание подарить Лили что-то особенное, памятное, дорогое не желало рассеиваться в веренице прочих мыслей. Злость на отца, усугубившего и без того плачевное финансовое положение семьи, разрасталась в душе сродни тяжелым тучам, сулящим метель. Жалость к матери, чистокровной волшебнице, связавшей жизнь с деспотичным маглом, оплетала ребра, выдавливая из тонкого тела все светлые фантазии. Ещё чуть-чуть и в груди не останется места для веры в то, что однажды и его, уставшего от лишений принца-полукровку, ждёт истинное счастье.

Но вот протоптанная тропинка верткой змейкой огибает строй таунхаусов. Виляет полукругом вдоль мелководного озера. Над схваченной льдом водой раскинулся мощной кроной спасительный дуб. Одного взгляда на толстый ствол его достаточно, чтобы успокоиться. Кора, точно дюжина сплетающихся канатов. Корни требовательными исполинскими пальцами впиваются в землю, надежно укутанную снежным покрывалом.

Нынче в городе царствует февраль, щедро присыпая ледяной мукой крыши и дороги. А в тот далекий день ещё не выжженная до сухости трава блестела от росы. Лето едва успело вступить в свои права. Воздух уже ласкал обнаженную кожу теплом, но озеро беспощадно студило ноги даже прибрежным, самым тонким слоем воды.

– Уже можно купаться? – десятилетний Северус сконфуженно ссутулился. Он не привык общаться со сверстниками. В особенности с девочками. И уж тем более с теми девочками, чьи кукольные волосы и лица служили предметом зависти для неказистых подружек. – Так что?

– Не знаю, – нужно проронить любой ответ, лишь бы назойливая собеседница прошла мимо. Утратила интерес к озеру, температуре воды и личным ощущениям нелюдимого незнакомца. Но она словно не замечает, как тот напряженно сводит плечи, перетаптывается с ноги на ногу. Не слышит в его голосе отчуждение. Не чует, что мальчишка жаждет немедленно вернуть своё одиночество.

– Лично ты бы сейчас поплавал? – не унимается. Смотрит с любопытством изумрудными глазищами. Смотрит сквозь линялую отцовскую рубашку. Сквозь желтеющий на скуле синяк. Смотрит в самую душу. Будто бы и впрямь интересуется его мнением. Но молчание затягивается, и на округлых щеках расцветает бледный румянец смущения.

– Я бы подождал пару недель, – ответ звучит почти дружелюбно, и ноги, будто позабыв о воле хозяина, устремляются прочь от воды, но ближе к улыбающейся девочке. Рыжей, как ведьмы из маггловских книг об инквизиции. Локоны обволакивают плечи, блестят на солнце, точно медная проволока из отцовского ящика с инструментами. – Я – Северус.

– Лили Эванс, – юркая ладошка проскальзывает в его руку, влажную и неуклюжую. – Ты живёшь неподалеку?

– Да, – только бы не расспрашивала, где именно. Если узнает, что новый знакомый – обитатель Паучьего Тупика, убежит без оглядки. Сам не раз слышал, как благополучные мамаши нашептывают своим холеным отпрыскам держаться подальше от местных трущоб.

– Я тоже.

– Ты часто здесь гуляешь? – дети стоят друг напротив друга, не решаясь присесть на поваленную навзничь корягу или двинуться вдоль кромки берега к заброшенной лодочной станции.

– Нет. Кто-то из друзей показал это место моей сестре. Она, кстати, сейчас тоже здесь. Штудирует какой-то любовный роман, – забавная рожица и возведенные к небу глаза призваны продемонстрировать новому знакомому, сколь скептически она – Лили Эванс – относится к подобному чтиву.

– Моя мама обожает любовные романы, – неуверенная усмешка, и черные глаза-угольки находят сидящую поодаль блондинку, поглощенную книгой в яркой обложке.

– А моя мама обожает шить, – каждое слово пропитано детской гордостью, и только теперь Северус замечает платье в мелкий цветочек. Пышная юбка едва прикрывает колени. На отложном воротничке красуется маленькая брошь. Девочка принимает его взгляд за неподдельный интерес и добавляет, – Да, это тоже сшила мама.

– А завтра придёшь сюда? – ему нет дела то тряпок, пусть даже довольно милых. Но, кажется, есть дело до изумрудных глаз, что так и излучают в этот миг лисью хитрость.

– Если ты придёшь, приду и я, – улыбка у девочки такая заразительная, что Северус и сам не замечает, как поднимаются уголки его собственных губ.

И Лили вновь приходит на озеро. Изо дня в день. Со своей сестрой Петунией и без нее. В цветочном платье, подол которого так чуток ко всякому дуновению ветерка. В мягких брюках, что позволяют ловко карабкаться по веткам старого дуба. В желтом дождевике, что надежно защищает от осенней непогоды.

Месяц за месяцем Северус и Лили сидят бок о бок на берегу зарастающего камышами и кувшинками озера. Её переполняют эмоции от романов Джека Лондона, а ему по душе сказки Андерсена. Она уморительно рассказывает о проказах многочисленных приятелей, а он готов слушать её чистую, приправленную добрыми остротами речь до самой темноты. Он делится с ней легендами об утраченной магии, подражая любимым сказочникам в манере излагать мысли.

В её маленьком веснушчатом теле столько энергии, что порой ему становится страшно. И этот страх – не оправдать ожидания, оступиться, уничтожить ростки симпатии – разрушает изнутри. Но искренность Лили, её забота и нежность, её неиссякаемая вера в высокие идеалы выстраивает на обломках зажатого мальчугана кого-то нового. Амбициозного, смелого и решительного. Готового бороться за то, что в этом мире действительно важно. За ту, что стала для него целым миром.

Северус предпочитает обходиться без завтрака. Обедать сэндвичем или куском пирога, что приносит Лили в льняной салфетке, расшитой маргаритками. Ужинать у Эвансов, симпатизирующих смышленому пареньку из бедного района. Пока миссис Эванс подкладывает в тарелку гостя пюре из батата, мистер Эванс неизменно интересуется, как прошёл день. И, что немаловажно в разговоре со вчерашним ребенком, ныне вступающим в пубертатный период, слушает подробный ответ с искренним интересом.

Натопленная столовая, простая, но вкусная еда, неподдельная поддержка и теплота плавят наращенную за годы в Паучьем Тупике броню. Усыпляют реализм и не по-детски мудрое понимание причинно-следственных связей этой жизни. Дают поверить, пусть даже на короткое мгновение, что он – часть этой семьи.

Сама Лили для Северуса уже давно нечто большее, чем просто красивая девочка и хороший друг. Она некий эталон идиллии. Если существует где-то «американская мечта», то должна непременно найтись и мечта британская. Лили Эванс – британская мечта Северуса Снейпа. Порой ему начинает казаться, что он не уверен, чего хочет больше. Быть с ней или быть ей.

Но ни один философский склад ума не способен заглушить буйство гормонов. Потому квадратное уравнение, выведенное Северусом из привязанности, зависти и влечения, в действительности имеет лишь один корень, и корень этот – нестерпимое желание обладать и душой, и телом Лили.

Оттого столь долгая убежденность девушки в том, что связь с другом детства имеет исключительно платонический характер, причиняла почти физическую боль. Томила в тягостном ожидании. Погружала в пучину сомнений – не найдётся ли кто-то более проворный и финансово обеспеченный? Не украдёт ли её сердце, напитанное мечтами о великой любви?

Однако Северусу улыбнулась удача. Улыбка эта вышла кривой и весьма далекой от разгуливающегося то и дело воображения. Но позволила в конечном итоге достичь желаемой цели, укрепив веру юноши в том, что терпение и упорство – единственные действительно работающие механизмы.

– Обещай, что не станешь смеяться, – нижняя губа закушена почти до крови. По щекам разливаются алые пятна, словно девушка пробежала кросс.

– Разве я когда-нибудь смеялся над тобой? – шершавые пальцы ласково заправили за ухо распушившийся локон. Он силится вычитать в одном только взгляде, что могло так смутить обычно уверенную в себе подругу.

–Нет. Конечно, нет, – напряжение покидает её тело, и колени уже не притиснуты к груди с прежней силой. – И это одна из причин.

– Причин для чего, Лили? – впервые со дня знакомства ему настолько сложно уловить и понять её настроение.

– Через месяц начинается учеба в колледже. Там всякое может случиться, – темп речи ускоряется, точно если помедлить ещё мгновение, смелости договорить не хватит. – Нет, не пойми меня неправильно, я не собираюсь напиваться на студенческих вечеринках или искать себе парня специально, чтобы не уступать подругам в опыте…

– Лили… – в комнате настежь распахнуто окно и пахнет дождём, но Северус растирает кулаком грудь, вдруг явственно ощутив нехватку воздуха.

– Но если вдруг события начнут развиваться стремительно, я хочу быть готова. Первый раз должен случиться с человеком, которому всецело доверяешь. Который не обидит и не обманет, – взгляд изумрудных глаз мечется по комнате, минуя сосредоточенное лицо друга.

– Ты что, с кем-то…

– Помолчи, – вскинутая ладонь заставляет его, испуганного неприятной догадкой, осечься на полуслове. – Поэтому я решила, что мой первый раз должен быть с тобой. Если ты не против, конечно.

Конечно, Северус ожидал, что занятия любовью предварят взаимные признания в этой самой любви. Но ему быстро удалось убедить себя в том, что подобный сценарий является стереотипом, навязанным бульварными романами (недаром же в день знакомства дети посмеялись над литературой такого рода!). Опасаясь, что Лили может передумать, он появился на крыльце её дома с букетом из сорванных в чьем-то саду нарциссов и, силясь придать голосу мужественный тембр, вымолвил: «Я за».

На следующий день Лили не пришла на озеро. Северус отчаянно гнал от себя тревожные мысли о том, что на этой пылкой ноте их отношения закончатся, так и не успев начаться. Мерил шагами усыпанную вьюнком поляну. Бубнил себе под нос рецепты целебных настоек и микстур из старых учебников матери. Доплыл до середины озера, наслаждаясь тем, как холодит пропахшая илом вода разгоряченный затылок.

Истомившись в неизвестности, Северус нашёл Лили на заднем дворе Эвансов. Она с остервенением выдирала сорняки, проросшие вдоль забора. Рукава белого платья закатаны до локтей. Обычно распущенные волосы собраны под широкополой соломенной шляпой. Босые ноги припорошены сероватой дымкой сухой земли. Заслышав шаги, Лили подняла голову и тотчас опустила глаза. Не дожидаясь неловких реплик и жестов, Северус рывком притянул её к себе и поцеловал. Неумело, почти целомудренно, но очень нежно.

С тех пор он касался её губ, когда хотел. Обнимал, когда хотел. Брал за руку. С трепетной гордостью шептал «моя», уткнувшись в рыжие локоны. И отчаянно ревновал. Оттого появление Джеймса Поттера вытряхнуло Северуса из уютного мыльного пузыря, раздувшегося и заигравшего на солнце, когда дружба обернулась полноценным романом.

И теперь, когда он, уставший от работы и заваленных снегом тротуаров, разомлел после сытного ужина, удобно устроившись на кровати Лили, вновь заведенный ею разговор о волшебстве не вызвал ничего кроме удушливой волны раздражения.

– Я все думаю об этой истории, – от решительного потряхивания головой собранные в слабый пучок волосы рассыпались по плечам. Как не залюбоваться хрупкой фигуркой в коконе упругих локонов, что кажутся в тусклом свете свечей жидким огнем.

– Давай сегодня не будем об этом, – тяжелый вздох почему-то совершенно не притупляет неуемный энтузиазм Лили.

– Ты никогда не хочешь об этом говорить, – она со злостью сбросила на пол маленькую подушку, так несвоевременно помешавшую вытянуть ноги.

– Сейчас я не хочу говорить вообще ни о чем, – придвинуться к ней неприлично близко стало так естественно за последние годы. Привычным движением отвести за спину пышную копну, дотронуться губами до мягкой щеки. Скользнуть к краешку зарождающейся улыбки. Позволить ладоням пробежать по острым позвонкам.

– А я хочу, – кулачок требовательно упирается в грудь Северусу.

– Я уже говорил тебе. Волшебство – это выдумки. Наши с патрульным истории совпали, видимо, потому что мамы в детстве рассказывали похожие сказки, – откинуться на подушку и смириться с неотвратимостью тягостной беседы – ради этого он шёл к ней по сугробам?

– Врёшь, Северус, – губы растянуты в улыбке, а глаза серьезные. – Я всегда знаю, когда ты врёшь.

– Хорошо, – вдох-выдох. Необходимо успокоиться, чтобы голос звучал привычно тихо и мягко, баюкая. – Что это изменит? Даже в соответствии с этими…сказками волшебства больше нет.

– Мою сестру похитили какие-то люди. И у меня есть все основания полагать, что это сделали те самые изгнанные волшебники из ваших сказок, – заключительное слово пылкой речи звучит с издевкой. Выплевывается изо рта почти, что с отвращением.

– Но сейчас она дома. Сладко спит или грезит о том счастливом дне, когда Дурсль подберет живот, встанет на одно колено и сделает ей предложение, нацепив на палец кольцо с бриллиантом.

– А что если она вновь исчезнет? – даже ироничное высказывание о сестре не сбивает с набившей оскомину темы. – Мне опять придется просить о помощи Джеймса, потому что ты все отрицаешь?

– А ты бы не отказалась, да? – цедить сквозь зубы, а не кричать. Кажется, Северус совсем не умеет повышать голос. Только шипит растревоженной змеей, когда инстинкты затмевают разум. – Был бы чудесный повод провести в его обществе ещё одну ночь.

– Что ты несешь? – глаза превратились в узкие щелки, ноздри трепещут. Кто бы мог подумать, что сорвавшийся в пылу ревности упрек настолько близок к истине.

– Я прав, да? – свесить ноги с высокого матраса, лишь бы не смотреть на неё. Потереть виски, прогоняя вспышку гнева, обнажившую нелицеприятную правду. Ту, что преследует его с той самой злополучной вечеринки в канун Самайна.

Один хвастливый рассказ вихрастого выскочки, не желающего чтить статут о секретности, и привычная родная Лили исчезает. Эта новая Лили избегает близости. Не так, чтобы слишком очевидно. Кто-то менее чуткий, менее страшащийся потерять своё главное и единственное сокровище и не заметил бы. Она целует при встрече и прощании, но поцелуи эти беглые, поспешные. Словно исполнение рутинных домашних обязанностей. Помой посуду, и будешь свободна до самого вечера. Коснись губами, и он уйдёт. Она послушно лежит в кольце рук. Но не обнимает в ответ, не оглаживает угловатые плечи. Словно терпит прикосновения, лишь бы не тратить силы на объяснения причин нахлынувшей отчужденности. Она позволяет стянуть с себя платье. Но не шепчет ласковые слова, не оставляет на бледной спине крошечные полумесяцы впившихся ногтей. Словно вся нежность Северуса больше не заставляет каждую клеточку ее тела отзываться на прикосновения.

Лили не гонит его из дома. Приглашает к столу, но за ужином чаще молчит или вполголоса обсуждает с Петунией новости общих подружек. Не противится, когда Северус поднимается бесшумно в её комнату, устраивается на кровати, перебирает расцарапанные пластинки. Но не предлагает остаться на ночь. Она всё ещё приходит посидеть с ним бок о бок на скрипучей коряге. Но не пересказывает взахлеб сюжет новой книги. Не разносится над берегом её мелодичный смех. Словно то взаимопонимание, которым так дорожил Северус – лишь его собственная выдумка.

Лили отрицает всякие чувства к патрульному. Но Вернон Дурсль, болтливый поборник нравственности, уже не раз замечал этих двоих прогуливающимися праздно по окрестностям. Да и Северус всё ещё помнит снежный сочельник. Помнит гомон толпы, раскрасневшиеся от смеха и духоты лица незнакомых людей, назойливую музыку и страх, запустивший липкие щупальца в самое нутро. Потому что, сколько ни щурься, не разглядеть в чужой комнате приметную рыжую копну. Потому что если поблуждать по пыльному коридору, упрешься в массивную дверь. За ней – бесконечные стеллажи с книгами да высокое окно. И льется огромным квадратом свет фонаря на сплетенные в тихом танце силуэты. Топорщатся нелепо колючие пряди на макушке патрульного. Его рука покоится так по-хозяйски на спине Лили. А она, словно и не принадлежит всецело другому, склоняет голову к чужому плечу. И молчит. Тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием в унисон, кажется такой гармоничной, такой правильной, что руки Северуса сжимаются в кулаки. Он ждёт предательского поцелуя. Но Лили просто танцует с патрульным, покачивается под воображаемую мелодию. И ладонь её лежит неподвижно на крепкой груди. Там, где бьётся сердце.

– Что за вздор, Северус? – Лили тихо вздохнула и села подле него. Прервала поток воспоминаний, отзывающихся тупой болью во всем теле. Уставилась виновато в сцепленные замком пальцы. Но фальшь теперь пропитывает всякое её мимолетное движение. Наполняет собой звуки голоса. Превращает благородные изумруды в кислотное зелье.

– Я не желаю больше слышать о волшебстве, – он рывком поднялся с кровати. Увернулся, не позволяя поймать себя за запястье. Шагнул решительно к выходу из комнаты, но, обернувшись, бросил на прощание: – И о патрульном я тоже слышать не желаю. Тебе придётся сделать выбор, Лили. Если ты хочешь остаться со мной, перестань видеться с ним.

– Северус… – от удивления она глотает воздух, не в силах вымолвить ни слова. Да и сам Северус поражен собственной запальчивостью, резкостью, категоричностью. А что, если она его не выберет? Не пожелает расплатиться собственной свободой за детскую влюбленность? Шагнет в новую жизнь, переступив через него, оставив страдать в забытом прошлом?

– Не отвечай сейчас, – мягкий вкрадчивый голос превосходно маскирует захлестнувшую Северуса панику. – Я зайду за ответом через пару дней. Успеешь от меня отдохнуть и примешь решение.

Хлопнула дверь. Отзвучала дюжина шагов по лестнице. Лили обхватила себя руками, словно в раз озябла. На щеке остался влажный след одинокой слезы, что сорвалась и исчезла в складках шерстяного платья. В горле засаднило от подступающего судорожного всхлипа. Вся её юная душа, её забившееся учащенно сердце рвались к Джеймсу. К его озорной улыбке, граничащей с нахальством самоуверенности, особой манере облекать самую невинную фразу в ироничную форму. С ним Лили не знала, чего ожидать от завтрашнего дня. Сорвётся ли патрульный в опасную авантюру? Проберется ли к ней в комнату через окно, чтобы пожелать доброй ночи? Исчезнет или поклянется быть рядом во веки веков? Но в эту странную холодную зиму даже неизвестности было не под силу отвратить Лили Эванс от Джеймса Поттера. Лишь болезненная, крепкая долгие годы привязанность к Северусу превращала необходимость выбора в сущую муку.

Ощутив, как растекается в теле преждевременная тоска по другу, как скребется где-то под ребрами детский страх перед переменами, Лили исступленно стиснула виски дрожащими пальцами и в удивлении уставилась на собственный подоконник. Чем невыносимее казалась обозначенная Северусом дилемма, тем больше венчиков фиалок распускалось в глиняных горшках. Один, второй, третий, десятый фиолетовый цветок – и все выросли точно по мановению волшебной палочки. За такое чудо приз на любой выставке садоводов обеспечен. Печаль сменилась удивлением, и растения замерли. Не растягивались больше стебли, не раскрывались новые лепестки. Лили задумчиво дотронулась до бархатного цветка и кивнула собственному отражению в окне. Пусть Северус и дальше твердит, что волшебства не существует. Ей, воспитанной на добрых сказках и все ещё верящей в чудеса, конечно же, под силу доказать обратное.

========== Глава 12. Тупик ==========

Для февраля, измучившего местных модниц снегопадами и морозом, день выдался удивительно теплый. Ослепительная гуашевая синева неба предвещала скорую весну, и даже в воздухе витал уже едва уловимый аромат мартовской сырости. Свежей и сладкой, словно талая вода.

Проигнорировав все мамины возражения, Лили извлекла из шкафа совсем легкое, тоненькое пальто. Какое ей дело до замерзшей поясницы, когда клетка на войлочной шерсти – словно из каталогов популярного некогда производителя одежды? Когда верный крой подчеркивает все изящные изгибы фигуры, а новенькая шапка – тон в тон с самыми тонкими на узоре бордовыми линиями?

Лили замерла у пожарного гидранта, уперевшись ладонью в бок. Слишком надуманная поза. Никто не проводит минуты ожидания, стоя подобным образом. Прислонилась спиной к стене, желая придать собственному силуэту соблазнительной небрежности. Скрестила руки на груди так, чтобы рукава скользнули вверх, обнажая тонкие запястья. Чересчур вальяжно для девушки из приличной семьи. Опустила побелевшие пальцы в тепло квадратных карманов и принялась расхаживать по тротуару, поглядывая то и дело на выход из офиса патрульных.

Часы на невысокой башенке, венчавшей торец здания, известили о наступлении полудня. Волнительное нетерпение овладело Лили. Закрутилось щекочущими спиралями чуть выше живота. Мазнуло по спине мурашками. Выбило из легких короткий вздох, обернувшийся тотчас облачком пара.

Дверь распахнулась, с грохотом ударившись об увитую трещинами стену, и Джеймс с громким хохотом переступил порог. Плеснулся красно-желтой волной длинный шарф, обхвативший шею небрежным кольцом. Ветер нетерпеливо взъерошил и без того торчащие нечесаной гривой волосы. Уголок губ скользнул вверх в не оформившейся довольной улыбке.

– Привет, ребята, – Лили решительно шагнула к маленькой, но шумной компании патрульных. Близнецы, веснушчатые и рыжие, наперебой рассказывали что-то о своем друге, умудрившемся разозлить какую-то Молли. Веселая история, обильно сдобренная смачными ругательствами, оборвалась, приглушенная приветствием.

– Твоя сестра опять вляпалась в неприятности? – Марлин бесстрастно вскинула бровь.

– Приятно, что ты беспокоишься, но с Петунией всё хорошо, – нельзя улыбаться слишком саркастично и морщить лоб, потому что Поттер смотрит. Его взгляд, удивленный и вместе с тем радостный, обжигает щеки, сушит губы и заставляет ресницы трепетать в инстинктивном кокетстве.

– Чудно, – Марлин совершенно не чувствует повисшего напряжения. Пульсирующего, обращающегося статическим электричеством, что приподнимает волоски на затылке, почти осязаемого. Стоит по правую руку от Джеймса и будто не собирается идти дальше по своим обеденным делам.

– МакКиннон, позволь угостить тебя лучшим тыквенным кексом на всем восточном побережье, – близнецы, решившие, что подмигивают приятелю совершенно незаметно, подхватили её за локти и увлекли прочь. В сторону неприметного проулка, втиснувшегося меж пекарней и заколоченным гнилыми балками книжным магазином. До слуха Лили донеслось беззлобное ворчание патрульной:

– Позволю. Если заткнетесь хотя бы на минуту.

Теперь, когда Джеймс улыбается лишь ей одной, запускает привычным жестом раскрытую ладонь в вихры на затылке, перекатывается с пятки на носок, Лили накрывает растерянность. Пыльной марлей опутывает руки и ноги, вынуждая двигаться скованно. Забивается в нос и рот, мешая проронить хотя бы звук.

Конечно, она не должна быть здесь. Пусть и не успела ещё пообещать Северусу собачьей верности, но на душе гадко. Словно такая вот встреча ничуть не уступает измене по степени тяжести. Словно смотреть в смеющиеся чайные глаза за стеклами круглых очков – преступление против семьи или родины. Впрочем, даже убийству можно найти оправдание, если речь, к примеру, о необходимых мерах самообороны. Она, по сути, пришла к Поттеру, чтобы защитить себя. Что если ускоренное созревание фиалок – не единственный скрытый потенциал её когда-то понятного и простого организма? Что если завтра она вскипятит собственную кровь или усилием мысли опрокинет на голову отцу книжную полку? Ей нужны ответы, и Северус эти ответы дать не может или не желает.

– Умница, что заглянула, – Джеймс мягко взял её под руку. Степенно повёл к безлюдному скверу, разглядывая искоса покрасневший нос и паутинку инея на волосах.

За кованым забором утопают в снегу ели-великаны. Присыпанная песком центральная аллея режет темной полосой белое полотно, не тронутое человеческими следами. Сливается воедино с кирпичным мостиком, переброшенным через пруд. Прямо за ним красная телефонная будка – яркое пятно в монохромном мире зимы. Даже жаль, что в трубке теперь уже никогда не услышать голос далекого собеседника.

– Может быть, ты голодна? – он замер у лысой живой изгороди, раздосадованный тем, что сразу не сообразил угостить её чем-нибудь. Сам-то никогда не упустит случая вкусно поесть.

– Нет, – Лили качнула головой и в то же мгновение торопливо добавила: – Но это твой обеденный перерыв. Наверно, тебе стоит подкрепиться. Чтобы защищать город, нужно много энергии.

– Вот и я Маки то же самое говорю. А она утверждает, что я ем в четыре раза больше, чем требуется нормальном человеку, – Джеймс рассмеялся и, словно подобное для них двоих само собой разумеющееся, сжал в своей руке тонкую девичью ладошку. Потянул за собой, направляясь к уличной палатке, в которой продавали печеный картофель.

– Твоя Маки просто не умеет радоваться жизни, – как тут не съязвить, когда патрульный вспоминает зачем-то в её присутствии другую девушку? Пусть даже лишенную начисто той привлекательности, что не имеет ничего общего с густотой волос или правильностью формы носа. Той привлекательности, что внутри – под ровной кожей и ладным мышечным скелетом.

– Она не моя, – Джеймс столь пылко затряс головой, испугавшись притяжательного местоимения, что Лили не сдержалась и удовлетворенно хихикнула. – Точнее, она, конечно, моя. Но не в том смысле. Как подруга. Даже как сестра. Не в таком смысле, как мне бы хотелось, чтобы ты…

– Я поняла, – это даже не шепот, а мурлыкание ласковой кошки, что мягко пресекает сбивчивую попытку объясниться. Веснушчатая щека на долю секунды прижимается к его плечу, и Джеймс забывает, что нужно сделать выдох. Легкие рвутся от переизбытка кислорода, и хочется воскликнуть что-нибудь восторженное, подпрыгнуть высоко-высоко или станцевать нелепое па.

– Вот и хорошо, – наконец, выдыхает он, взяв себя в руки.

– Честно говоря, у меня к тебе дело, – она закусила губу. Смотрит оценивающе, словно до сих пор сомневается, можно ли ему довериться.

– А я то, кретин, решил, что ты просто соскучилась, – его голова рывком клонится к груди в показной тоске.

– Одно не обязательно должно исключать другое, – тонкие пальчики сжимают его ладонь теснее.

– Считай, что я поверил, – беззлобная усмешка, и озорной взгляд обретает тревожную серьезность. – Что у тебя за дело?

– Это прозвучит неправдоподобно, но вчера я заставила фиалки на своем подоконнике зацвести, – смотрит внимательно, словно боится упустить малейшее движение судорожно опускающегося кадыка или изогнутых недоуменно бровей.

– Ты прости, цветочек, но я не очень-то разбираюсь в комнатных растениях. Да и не только в комнатных, откровенно говоря, – непонимающая улыбка тает, когда понимание истинной сути сказанного накрывает Джеймса горячей волной.

– Не при помощи удобрений. Силой мысли. Ну, или как-то так, – она неловко пожимает плечами.

– Что именно ты имеешь в виду под «зацвести»? – схватить её за запястья и требовательно заглянуть в глаза – только так можно вычитать правду по темным крапинкам.

– Стебли разрастались, появлялись новые бутоны. Много новых бутонов. И всё это от силы за минуту, – она нервно сглотнула. Попыталась высвободиться, но он держит крепко. И чем больше произнесено слов, тем сильнее сжимается кольцо горячих пальцев.

– При каких обстоятельствах это случилось? – Джеймс склонился ближе, нахмурился не сердито, но взволнованно.

– Я понервничала, – щеки в миг стали пунцовыми от смущения. На такие откровения она пока уж точно не готова. Впрочем, её ответом Северусу Джеймс бы, наверняка, заинтересовался ничуть не меньше, чем рассказом о цветочном чуде. – Сильно понервничала. И расстроилась.

– Не понимаю, – он отстранился. Выпустил её руки. Лихорадочно взъерошил волосы на макушке, уставившись перед собой невидящим взглядом. Девчонка из семьи маглов вполне может оказаться волшебницей. Мать Петтигрю, например, о Хогвартсе и не слышала, пока письмо не пришло. Только вот магии то больше нет. И осколок надежно спрятан в доме у Марлин.

– Джеймс, – даже через толстую дутую куртку он ощущает её прикосновение. – Послушай, не буду врать, что мне страшно. Мне не страшно. Скорее любопытно и тревожно. Я вышла из себя и превратила вялое растение в мечту цветовода. Будь так добр, ответь честно. Могу ли я, чисто гипотетически, оказаться ведьмой?

– Волшебницей, – на автомате поправил он и поджал губы. Меньше чем через час Джеймс пожалеет о своей болтливости, но сейчас просто не в силах противиться тому, с какой доверчивостью и надеждой она смотрит. – Лили, то, что ты описываешь, очень похоже на стихийную магию. Другими словами, непроизвольную.

– И что это значит?

– Раньше проявления стихийной магии встречались у детей в критических или стрессовых ситуациях. Например, ребенок падает с высоты и вдруг превращается в шар. Пружинит, отскакивает от земли, оказывается в безопасности и вновь принимает свой обычный облик, – за такие откровения можно и под трибунал пойти.

– У детей? – когда Лили хмурится, кажется, что она и сама ещё совсем маленькая.

– У детей, наделенных волшебными способностями, – он поясняет, то, что должно быть понятно и без слов, мягко. Без тени раздражения. – Только вот в чем беда, милая. Волшебство сломалось лет так семнадцать назад, и ни один маг не в силах теперь сдвинуть с места при помощи заклинания даже перышко. Не говоря уже о более сложных вещах.