Текст книги "Мир, в котором не стало волшебства (СИ)"

Автор книги: tinyshadow

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

– Без проблем, миссис МакГонагалл, – из-за стойки вынырнул паренек, в котором Джеймс и Марлин мгновенно узнали спутника Эммелины с рождественской вечеринки. Уж слишком приметными были шрамы на его бледном востроносом лице. Уж слишком уверенно он держался, двигался, отводил со лба непослушные пряди. Не так вальяжно, как Поттер. Не так грациозно, как Блэк. Движения Римуса были хищными, порывистыми и оттого поистине завораживающими.

– Позвольте, я вам помогу, мистер Слизнорт, – с неподражаемой ловкостью подмастерье владельца Дырявого Котла перекинул через себя тяжелую руку. Будто бы не прилагая ни малейших усилий, поднял разговорившегося мужчину со стула. Улыбнулся по-дружески и вместе с тем отстраненно.

– Благослови вас Мерлин, Римус, – пропел заплетающимся языком Гораций, послушно переставляя ногами, чтобы подстроиться под неспешный темп молодого человека.

Римус, МакГонагалл и Слизнорт выбрались на задний двор бара. Черная кошка спрыгнула с крышки мусорного бака и недовольно зашипела, раздосадованная людским присутствием. Стена, когда-то цельная и нерушимая, податливая лишь умелому перестуку волшебной палочки по кирпичам, теперь представляла собой жалкие обломки, от которых брал своё начало Косой переулок. Когда-то исполненный магии чудес, теперь он стал обычным кварталом, где с бывшими колдунами соседствовали простые люди. О волшебном происхождении местечка косвенно напоминало лишь своеобразие архитектуры да пара вывесок, которые хозяева-ротозеи так и не сняли.

Одним из таких пережитков ведьмовского прошлого оставалась высеченная по металлу надпись: «Аптека чудотворных снадобий и настоек Горация Слизнорта».

========== Глава 10. Мародер ==========

Римус бы с удовольствием выудил подробности пьяной болтовни у Слизнорта. Плеснул в стакан янтарной жидкости из богатых запасов аптекаря. Исподволь выразил сожаления, что не довелось поучиться у великого Дамблдора. Вздохнул громко и тяжко по волшебству, что давно мертво. Взглянув по-ребячески наивно из-под длинных ресниц, спросил авторитетное мнение бывшего зельевара о возможности воскрешения магии.

Но Минерва МакГонагалл не преминула убедиться, что юноша покинул дом и вернулся на службу в «Дырявый котел», сделав тем самым диалог не возможным. Смена его подошла к концу глубоко за полночь. Попрощавшись с Томом, Римус натянул до самых глаз тяжелый капюшон и вышел в метель. Снег взбешенным роем метался в морозном воздухе. Темные тучи нависли над городом низким тяжелым пологом. В плафоне единственного на целый квартал фонаря затрепетало хрупкое пламя и погасло.

Уже почти затянувшаяся рана на руке вновь дала о себе знать ноющей болью, будто откликаясь на погоду. Римус смутно помнил, чья пуля и почему разорвала его кожу, въелась в мышцы, рассекла сеть сосудов. Но он удручающе отчетливо осознавал, что произошло это в полнолуние. В полнолуние, вновь обратившее его в жестокого зверя спустя долгие годы, лишенные ключевого проявления ликантропии. В укромных уголках памяти пульсировал едва уловимо образ Доркас. Повзрослевшей. Исхудавшей. Перепуганной до чертиков.

Сперва Римус решил, что это мираж. Игры разума, услужливо подкидывающие желанные, но не доступные картины. Пять лет назад Доркас Медоуз бесследно исчезла. Он и дюжина самых смелых, самых верных его парней искали её много недель. Обошли каждого подонка, замеченного в насилии над женщинами или детьми. Облазили вдоль и поперек заброшенные стройки да опустевшие дома. Прочесали мрачный угрюмый лес. В нём то – Римус нисколько в этом не сомневался – Доркас и осталась навеки.

Спустя полгода патрульные сообщили семье, что девочка стала очередной жертвой непрощенных. Выдали в картонной коробке останки человеческого тела, изувеченного, не подлежащего опознанию. Потоптались неловко у порога, слушая, как мистер Медоуз отчаянно пытается унять рыдания супруги. Подсунули под нос безутешным родителям пару бумажек на подпись. Торопливо покинули двор, подсвеченный закатным солнцем.

У Римуса не осталось иного выхода, кроме как свыкнуться с этой мыслью. Принять как данность тот факт, что Доркас больше нет. Что её проворная рука не скинет ласково с его головы широкополую шляпу, прикрывающую шрамы. Что не окрикнет она командным голосом мальчишек, отправляющихся за новой партией дефицитных теперь сигарет. Что сухие губы не прижмутся порывисто к его впалой щеке.

Но в том доме, куда притащила Римуса Эммелина – раскрепощенная, обворожительная, действительно симпатичная ему впервые за долгое время девушка – оказалась Доркас. На этот раз списать появление хрупкой фигурки на разыгравшуюся фантазию уже не получалось. Доркас – из плоти и крови, высохшая, поседевшая, дерганная, колючая – стояла перед ним. Смотрела на него. Говорила тихо и монотонно.

Римус пытался увидеть её вновь. Умолял мистера Медоуза впустить его в дом, но тот, дрожащий от недоверия и счастья, всё твердил, что пока дочь не хочет никого видеть. Римус швырял в мансардное окно её комнаты камешки, но Доркас не выглядывала, чтобы как прежде шикнуть на него задорно – мол, чего расшумелся, родителей разбудишь. Римус караулил её у ворот, но девушка не показывалась на крыльце.

Повинуясь отчаянному порыву, он свернул с родной улицы и зашагал к коттеджу, стоящему на отшибе. Позади впился в пухлые тучи шпиль часовни. Крыша из темной черепицы утонула в снегу. В окнах темно. Подъездная дорожка – сплошь не истоптанный сугроб. Лишь уютный дымок из каминной трубы сообщал случайному путнику, что внутри кто-то есть. Что хозяева жилища прогревают комнаты, подкидывают в топку дрова и, может быть, сидят у огня, обнявшись.

Воскрешая в памяти когда-то привычные, доведенные до автоматизма действия, Римус, крадучись, обогнул амбар. Пошарив голыми и тотчас заледеневшими от холода руками в сугробе, выудил деревянную лестницу. Отдуваясь, подтащил её к кирпичной стене, увитой плющом. Поскальзываясь на тонких перекладинах, добрался до мансардного этажа. Стукнул два раза и, выждав пару секунд, вновь ударил в стекло костяшками пальцев.

Через мгновение Доркас подошла к окну. Закуталась поплотнее в клетчатый махровый халат. Уставилась на ночного гостя в смятении, но, передернув плечами, с силой толкнула раму вверх. Поежилась от влетевшего в комнату порыва ветра. Снежинки, будто мало им было бескрайних просторов города, тотчас облепили подоконник.

– Позволишь войти? – эта улыбка уголком губ – не оформившаяся, дразнящая, самоуверенная когда-то сводила Доркас с ума. Лишала сна. Заставляла вульгарно переступать через пуританское воспитание. Падать в кольцо его сильных рук.

– Хорошая хозяйка пса в такую погоду на улицу не выгонит, – проронила она, насмешливо оглядев его с заснеженной головы до грубых ботинок.

– Слава Мерлину. Я боялся, что сразу ты надо мной не сжалишься, и придётся стоять на жердочке пару часов, – забравшись в комнату, Римус спешно закрыл окно. Устремил на Доркас взгляд виноватый и в то же время обвиняющий. – Долго ты собиралась от меня прятаться?

– Я пока не строила долгосрочных планов, – с губ сорвался нервный смешок. Израненные пальцы вцепились в серебряную прядь, отчаянно пытаясь спрятать ту, завести за ухо.

– Черт, я так скучал по тебе, – простая констатация факта почти разрушила стену неловкости, что неукротимо возвышалась меж двумя молодыми людьми. Но пять лет неведения, слепой надежды и обиды стереть не так-то просто.

– Я ждала тебя. Думала, ты меня найдёшь. Вытащишь оттуда, – голос Доркас сорвался. Треснул вместе с маской лживого спокойствия, сросшейся с кожей девушки. Нет, она не собиралась обвинять его. Уж если патрульные оказались бессильны, куда там пятнадцатилетнему мальчишке? Но не оправдавшаяся вера саднила теперь в груди вместе с горечью да ревностью.

– Прости, – Римус устало опустился на пол. Привалился спиной к стене, подмечая мимоходом знакомые обои в мелкий цветочек. Вытянул вперед длинные ноги, не смущаясь стекавшей на светлый ковёр талой воды.

– Меня спасли те ребята. Хозяева вечеринки, – с эмоциями в его присутствии ей совладать никогда не удавалось. Даже теперь короткое объяснение преломляется нелепым упреком: – Той вечеринки, куда ты пришёл с…

– Эммелиной, – это твердое дополнение, мелодичное имя в его исполнении способны вызвать вспышку гнева. Но Доркас лишь отвернулась. Уткнулась подбородком в костлявое плечо, сверля взглядом отражение друга в зеркале над комодом.

– Эммелина – твоя девушка? – после неловкого молчания вопрос разорвал тишину подобно раскату грома.

– Давай не будем сейчас об этом? – мольба в его голосе острая и болезненная.

– Римус, пять лет прошло. Это нормально, что у тебя новые отношения… – он оборвал её фальшивые увещевания, резко сорвавшись с места. Обхватил руками, с силой прижимая к себе. Не допуская и толики сопротивления. Прижался к уху холодными губами и жарко зашептал:

– Нормально? Нормально, что ты снишься мне почти каждую ночь? Нормально, что, трахая других, я всё ещё тебя представляю? Что с самого Сочельника я только и думаю о том, как… – оборвав себя на полуслове, Римус её поцеловал. Грубо и настойчиво, точно пытался наказать за годы отсутствия и насытиться вместе с тем её дыханием, её вкусом.

– Посмотри на меня! – Доркас оттолкнула его от себя почти испуганно. Взглянула тоскливо и смущенно. – Посмотри, какая я теперь. Всё ещё хочешь представлять меня? Хочешь целовать?

Она с остервенением откинула за спину волосы, обнажая окольцованную шрамами шею, впалые щеки, седые виски. Поразмыслив секунду, рывком развязала слабый узел на поясе и скинула халат на пол, оставшись в тонкой хлопковой майке и белье. Её тело представляло собой теперь скелет, обтянутый серой кожей. По ключицам, предплечьям, ногам тянулась рябь болезненных отметин. Глубокие морщины заживших ожогов на щиколотках. Рубцы зашиваемых вновь и вновь порезов на плечах и запястьях. Исколотые шприцами набухшие дорожки вен.

– Они не делают тебя хуже, – прошептал он, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок. – Так ты сказала мне, помнишь?

«Они не делают тебя хуже» уверенно заявила много лет назад Римусу маленькая девочка. Беличьи хвостики за ушами задорно подпрыгивают в такт движениям, переливаются на солнце черным шелком, вязкой смолой, перьями вороненка. Платьице чистое, накрахмаленное, а передник – ослепительно белый. Кто бы мог подумать, что дочка пастора врежет главному задире квартала?

Доркас воспитывали в любви, но строгости. С младенчества внушали, что женщине надлежит вести себя сдержанно, покладисто и скромно. Культивировали в неокрепшем сознании главенство мужчины в семье и обществе. Девочка слушала родителей внимательно и вдумчиво, а решения принимала самостоятельно. То поддастся эмоциональному порыву, то не совладает с обостренным чувством справедливости, то заупрямится, как и подобает всякой юной особе.

Едва завидев, как шайка малолетних хулиганов издевается над робким мальчишкой, что послушно посещал воскресные службы, Доркас вышла из себя. Закричала так, что выглянули из окон самые нелюбопытные соседи. Схватила хрустнувшую под ногой палку. Не задумываясь о последствиях, ударила по спине зачинщика, что счел поводом для шуток глубокие шрамы и нищету.

Испуганные вниманием взрослых, пораженные яростью взявшейся из ниоткуда малявки, ребята предпочли разбежаться в разные стороны. Не дожидаться разбирательств. Не искушать судьбу, рискуя получить наказание за жестокие шалости.

Доркас присела перед Римусом на корточки и широко улыбнулась, демонстрируя выпавший преждевременно молочный зуб. Она что-то говорила, но мальчик лишь вглядывался в румяное круглое личико. Ждал мимолетную гримасу отвращения или жалости. Но в живой уморительной мимике было лишь дружелюбие да искреннее детское любопытство, что неизбежно при всяком знакомстве с будущим другом.

Малыши выросли. Доркас похорошела, стала остра на язык, проштудировала все книги по мертвой магии из личной библиотеки родителей. Римус возмужал, научился стоять за себя и добиваться безусловного исполнения намеченных целей.

В младенчестве едва не растерзанный до смерти оборотнем, зараженный ликантропией он оказался причиной растраты семейного состояния. Отец не желал мириться с тем, что каждое полнолуние сын обрастает шерстью да вспарывает брюхо соседским курам. Кнаты, галеоны и сикли со счета Люпинов были безрезультатно вложены в поиски лекарства. Когда волшебство исчезло, исчезли вместе с ним и мучительные обращения. Остались лишь шрамы и долги.

Желая помочь родителям, отплатить за безусловную любовь и причиненные страдания Римус не чурался никакой работы. Гасил на рассвете газовые фонари. Подметал улицы. Разбирал на запчасти электроприборы. Мыл посуду да разносил напитки в «Дырявом котле».

Осознав, что даже самый тяжкий труд оплачивается в новом мире ничуть не щедро, Римус ступил на тернистый путь мародерства. Он исследовал опустевшие дома непрощенных и продавал спекулянтам ценные вещицы. Забирался на склады заводов и магазинов в поисках провианта. Крал одежду и продукты на черных рынках, заполонивших город. Сильный, смекалистый и предприимчивый паренек быстро собрал вокруг себя дюжину единомышленников. Лишенные финансовых благ подростки тянулись к Люпину, учились премудростям воровского дела и обретали в его лице защитника.

Начитавшись историй о Робин Гуде, Римус взял на себя заботу обо всех знакомых обездоленных маглах и волшебниках. Хлеб с молоком одинокой старушке. Зимние ботинки осиротевшей девчушке. Лекарства измученным холодом и сквозняками соседям.

Казалось бы, праведной Доркас не место подле такого, как он. Но разве прикажешь пылкому юношескому сердцу биться в унисон чьим-то ожиданиям? Она, тихая и милая в отцовском доме, незаметная на задворках часовни, стала правой рукой Люпина в теневом мире потерянных детей. А потом исчезла, чтобы возродиться вновь подобно фениксу. Ослабевшему, перемазанному пеплом, лишившемуся роскошного оперенья, но все ещё невообразимо прекрасному.

Римус стряхнул с себя воспоминания едва уловимым движением плеча. Обогнул прикусившую губы Доркас. Вновь толкнул вверх оконную раму. Ощутил странное почти садистское удовольствие, различив за спиной прерывистый вздох разочарования. Неужели она и впрямь решила, что он сейчас уйдёт? Оставит её почти обнаженную, дрожащую, сломанную совсем одну?

Усевшись на подоконник, Римус вытянул зубами сигарету из выцветшей пачки. С наслаждением закурил, выпуская в круговорот снежинок едкий дым. Медленно обернулся, чтобы встретить пытливый взгляд.

– Будешь?

Доркас невольно залюбовалась стройным силуэтом. Молча приняла пагубное угощение. Задумчиво повертела в дрожащих пальцах, вспоминая когда-то знакомые ощущения. Примостилась напротив, поджав под себя вмиг покрывшиеся мурашками ноги. Закашлялась сухо и лающе, едва прокатилась по горлу первая глубокая затяжка.

– Они ищут способ возродить волшебство, – ответила на так и не прозвучавший вопрос пугающе спокойно. Прямо посмотрела в глаза, встретив предсказуемый ужас. Усмехнулась, представив искаженное гневом лицо Лестрейнджа. Наверно, до сих пор не оправился от потери любимой игрушки.

– Ублюдки, – в хлестком словечке легко прочитать желание отомстить. Только вот Доркас не желает мести. Ей бы забыть случившееся как страшный сон. Перестать прятаться от зеркал. Принять себя новую со всеми увечьями и комплексами.

– Как мне кажется, им это удалось, – тонкие пальцы невесомо пробежались по раненой руке Римуса и тотчас взметнулись к губам. Покусывая ломкие ногти, девушка прищурилась. – Это тебя я встретила в лесу в полнолуние, верно? Ты снова обращаешься, Римус?

– Я решил тогда, что ты мне привиделась. Вот ведь хрен единорожий, – кулак с гулким звуком ударился в оконную раму. Доверился бы инстинктам, отыскал её раньше тех ребят. Спас сам, лично, перебив попутно психопатов, что сотворили такое с её телом.

– Давно? – ей не хочется взращивать в нём чувство вины. Слушать неловкие извинения. Наблюдать, как Римус мается от того, что никак уже не исправить. Куда важнее теперь разобраться, что происходит.

– С той самой ночи, когда ты увидела меня. К счастью, во время трансформации я был не дома, – на лбу выступила испарина от одной только мысли о том, что могло произойти с родителями, обратись он в зверя посреди тесной кухоньки или в собственной спальне.

– Что стало катализатором? Ты что-то выкурил? Принял? – Доркас нахмурилась. Задумчиво поскребла выступившие на лбу морщинки, перебирая в голове возможные причины.

– Ничего такого, – Римус устремил рассеянный взгляд к едва различимой у горизонта полоске леса.

– Так что же тогда? – настойчивое уточнение отвлекло его от созерцания.

– Понятия не имею, – широкая улыбка выдавила на щеках аккуратные ямочки. Одна – точно на пересечении двух длинных, перечеркнувших скулу рубцов. – Завтра я хочу пообщаться с одним человеком. Как мне кажется, он может пролить на эту ситуацию немного света.

– И кто же твой загадочный светоч?

– Морж, конечно же. Он все также тщеславен и болтлив, – Римус ухмыльнулся, припомнив прозвище, которым дети когда-то наградили усатого толстого аптекаря. – Пойдёшь к нему со мной?

– Придётся. Я же, очевидно, буду твоим козырем в партии за откровение, – швырнув истлевший окурок в сугроб под окном, Доркас закатила глаза. Сделать вид, что согласие – не более чем одолжение, чертовски сложно. Ещё сложнее не улыбнуться глупо и сентиментально перспективе провести время с Римусом, затевая приключение как в старые добрые времена. Сколько раз доводилось хитрой парочке выуживать информацию. Склонившись голова к голове над схемой, искать потайные ходы и тоннели запертого властями метрополитена. Спорить до хрипа.

Оба замолчали, вновь привыкая один к другому. Рассматривая искоса изменения, тронувшие лица и тела. Прислушиваясь к внутренним голосам. Воскрешая почти забытые чувства, лишавшие прежде аппетита и сна, учащавшие сердцебиение, сводившие с ума.

– Ты позволишь мне остаться? – Римус смахнул ладонью скопившийся на подоконнике снег. Опустил раму вниз, тщательно задвинув шпингалет, будто и не допускал возможности отказа.

– А как же Эммелина? – ревность вечно вынуждает отпускать язвительные замечания, нарушая хрупкую интимность момента.

– Что ты хочешь услышать, Доркас? – лгать друг другу никогда не было в их правилах. Ни во спасение, ни во благо, ни во имя личной выгоды. Он устало потёр переносицу, понимая, что столь желанный для неё ответ озвучить не сможет. С Эммелиной было хорошо. Так хорошо, как бывает в отношениях без чрезмерно сильных эмоциональных всплесков. Она устраивала Римуса как собеседник и партнер. Давала столько свободы, сколько может пожелать двадцатилетний парень. Не задавала лишних вопросов. Но больше всего нравился ему тот факт, что Эммелина не причиняла боль. Римус не волновался, дойдёт ли она до дома по темным улицам. Не вслушивался в глубину кашля, случись с патрульной простуда. Не содрогался ночами от одной только мысли, что случай может забрать её навсегда. Не лез вон из кожи, лишь бы порадовать подарком или устроить сюрприз. Не пытался понравиться её отцу во что бы то ни стало.

Воссоединение с Доркас казалось чем-то естественным, безусловным и правильным. Желанным до такой степени, что чешется под ногтями, першит в горле да пульсирует внизу живота. Но приданное к хрупкому тельцу, напичканному под завязку колкостями да необъятным массивом знаний, представляло собой ворох всех тех эмоций, что Римус испытывать больше не желал. Болезненная привязанность, жгучая ревность ко всякому, бросившему на девушку неосторожный взгляд, извечный неотступный страх за неё, потребность находиться рядом каждую секунду. Такой набор чувств делал своего обладателя слабым и уязвимым, что для современного Робин Гуда просто недопустимо.

– Я хочу услышать, стоит ли мне перестать о тебе думать, – голос Доркас прозвучал ниже и грубее чем обычно. Так прячут тоскливые и жалостливые нотки. Так пытаются доказать, что внутренний стержень позволит стерпеть всё, что угодно. Будь то пламя костра, что лижет пятки, или невзаимная любовь, что сжигает дотла подреберное пространство.

– Дай мне немного времени, – избыточная просьба одновременно вселяет надежду и унижает.

– Сколько? – словно речь идёт не о чувствах, а о прогулке или приготовлении завтрака.

– Две недели, – срок взят с потолка. Выбеленного и ровного, увенчанного не работающей более шарообразной люстрой. Если уже сейчас разрыв с каждой из них кажется чем-то неправильным, дальше станет только сложнее.

– Хорошо, – удовлетворенный кивок, а в глазах едва выносимая обида. – И да, ты можешь остаться.

Доркас спрыгнула с подоконника. Женская интуиция кричала ей: отпустишь сейчас, и больше он не вернется. Сочинит миллион объяснений, докажет себе, что лишние сложности ни к чему. Ощущая спиной жадный взгляд, закрыла на задвижку дверь меж спальней и коридором. Если отец постучит, у Римуса будет пара секунд, чтобы спрятаться в шкафу. Подошла к комоду и задула методично крошечное пламя трех свечей, отлитых из церковного воска.

Доркас забралась на высокую кровать с латунными шариками на кованой спинке. Подтянула одеяло к самому подбородку, ощущая, как расслабляются мышцы в тепле и мягкости постели. Опустила гудящую голову на подушку. Замерла, ощущая, как продавился матрац под тяжестью чужого тела. Неосознанно вздрогнула, когда сильные руки властно потянули её к себе. Сможет ли она однажды вновь наслаждаться его прикосновениями? Или Лестрейндж выжег в ней к чертям все те желания, что так порицает отец в молодых незамужних девушках?

Прильнув к его плечу, Доркас задержала дыхание. Не то ощущая её напряжение, не то фантастическим образом читая мысли, Римус ослабил хватку. Позволил ей самой улечься удобно. Достаточно далеко от него, чтобы не надеяться на логическое продолжение страстных объятий. Слишком близко, чтобы взять да забыться спокойным сном. Благодарно скользнув ладошкой по его груди, Доркас шепнула:

– Мне тоже потребуется время.

– Я понимаю, – нежно сжав её пальцы, он невесомо коснулся губами мизинца.

Проснувшись с туманным рассветом, Римус обнаружил к собственному удовольствию, что зубная щетка его всё ещё спрятана за плиткой, сколотой под раковиной. Ополоснув горячее после сна лицо водой, он задумчиво уставился в зеркало. Ночью ему казалось, что всё наконец-то возвращается на круги своя. Доркас, свернувшаяся клубочком, дышит ему в плечо. Вместе они переживут все беды, преодолеют препятствия, решат любые задачки, где икс – это волшебство, а игрек – потенциал его возрождения.

Но теперь, когда молочная дымка застелила заснеженные поля и дороги, когда Римус придирчиво оглядел своё лицо, сомнения вновь завладели его разумом. Сколько воды утекло с момента её исчезновения? Как много они теперь не знают друг о друге? Окрепшие мышцы, шрамы и ожоги можно ощупать, обласкать, запомнить. Но удастся ли восполнить ту брешь, что разверзлась, пока ребята взрослели вдали друг от друга? Родство душ теперь лишь миф, красивая легенда, прошлое. По факту Римус и Доркас – чужие люди. Знает ли она, как мистер Медоуз уволил миссис Люпин, учительницу воскресной школы при церкви? Решил в одночасье, что ни кто иной, как возлюбленный дочери, виновен в исчезновении да выместил зло на матери паренька. Знает ли, как богатая чистокровная дамочка из завсегдатаев «Дырявого котла» предлагала ему за интимную связь годовой доход мистера Люпина? Знает ли, как он заглушал боль потери алкоголем и веществами, распространителей которых Доркас приравнивала всегда к Пожирателям смерти по степени наносимого обществу вреда?

А что он знает о ней? Кроме того, что тело её подвергли ряду бесчеловечных экспериментов? Молила ли она о пощаде или принимала страдания, гордо стиснув зубы? Теряла ли рассудок от страха? Прислуживала ли своим мучителям? Дружила ли с другими похищенными людьми?

– Готов? – Доркас в черном платье, повисшем на худом теле несуразным мешком, скрестила руки на груди. – Мне пора спускаться к родителям. Встретимся через полчаса за калиткой.

– Захватишь для меня пару тостов? – Римус беззаботно улыбнулся, не желая демонстрировать собственное смятение, и тотчас чертыхнулся про себя. Его притворство лишь доказывает, что прежних отношений больше нет. Пять лет назад он рассказал бы ей как на духу всё, что беспокоит. Предложил бы вместе разобраться с проблемой. Но теперь он не в силах предугадать реакцию, и оттого улыбается, просит тосты и с деланной уверенностью плюхается в кресло с какой-то книгой.

Вскоре Римус с хрустом откусил румяный бок большого яблока. Он поймал ладонь Доркас и опустил в карман своей куртки, переплетая с ней пальцы. Её близость будоражила воображение, волновала и казалась поразительно приятной. Но, к собственному удивлению, Римус ощущал ту странную эйфорию, что накрывает лишь в сезон первых встреч с пока ещё незнакомым человеком, но уже безмерно притягательным. Чего-то подобного стоило ожидать от общения с Эммелиной – неизведанной до конца, безбожно красивой. Но Доркас – та самая Доркас, которой надлежало вызывать чувство уюта, предсказуемости и простоты – отзывалась в его груди сумасшедшим фейерверком.

Чтобы избавиться от изрядно надоевших мук выбора, Римус принялся пересказывать ей предельно подробно события минувшего вечера. У самого входа в аптеку он неловко пошутил:

– Так что не бди МакГонагалл так тщательно за Моржом, ночь бы я провёл в его компании, а не в твоей.

Поймав на себе тяжелый взгляд, юноша, не мешкая, толкнул внутрь тяжелую дверь. Над его головой тонкий маятник забился в кольце длинных зеленых трубочек, извещая владельца о приходе новых клиентов. Римус припомнил, что такая конструкция называется музыкой ветра.

– Мой дорогой мальчик, – Гораций всплеснул руками высокомерно и вместе с тем радушно. Юный Люпин, конечно, не мог похвалиться блестящим происхождением или выдающимися талантами. Но, будучи подмастерьем трактирщика, не раз выполнял просьбы старого аптекаря. То раздобудет редкий сорт виски, то разговор подслушает бывших сотрудников Министерства Магии, то запечет сочный ростбиф, когда кухня уже закрыта.

– Приветствую, мистер Слизнорт, – Римус, изучивший предпочтения мужчины, отвесил легкий поклон.

– Кто твоя очаровательная спутница? – Гораций лукавил. Девочку с острыми болезненными чертами лица едва ли можно было назвать красавицей, но улыбалась она столь уверенно и кокетливо, что он позволил себе маленькое допущение.

– Доркас Медоуз, сэр, – Римус выдержал короткую паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Мерлинова борода, – глаза аптекаря вспыхнули неподдельным интересом. Выбравшись из-за прилавка, он приблизился к юным посетителям и крепко стиснул руку Доркас в своей. Водянистые глаза впились в седые пряди, что блеснули, едва девушка картинно скинула с головы капюшон. – Милая моя, как же вам удалось сбежать от непрощенных? Вы – теперь главное действующее лицо всех самых интересных разговоров на этой улице.

– Счастливое стечение обстоятельств, сэр, – лучезарная улыбка, и старик кривит губы, лишенный столь желанных подробностей.

– Наверно, вы пришли сюда не просто так, – Слизнорт почти силой усадил Доркас в кресло. Суетливо вынес из подсобки поднос с наполненными душистым чаем чашками и пиалой с вареньем.

– Вы так проницательны, сэр, – ресницы Доркас затрепетали. Щеки залил нежный румянец, и Римус, стоявший за спиной аптекаря, закатил глаза, с трудом сдерживая усмешку. Ни один знакомый с этой девчонкой человек в здравом уме не поверил бы разыгранному спектаклю. Но Слизнорт, польщенный вниманием столь обсуждаемой нынче персоной, ничего не замечал.

– Смелее, дитя моё, что вы хотели? – Слизнорт благосклонно сложил руки на округлом животе. – Может быть, мазь для возвращения пигмента коже, лишенной солнца так долго? Или лучшее в городе снотворное, что не позволит страшным воспоминаниям нарушить ваш ночной покой?

– Сказать по правде, – Доркас закусила губу, точно никак не решалась задать свой вопрос. Получив ободряющий кивок от аптекаря, она продолжила, – Римус рассказал мне о вчерашнем происшествии в Дырявом котле. О женщине, которая будто бы изрекла пророчество. И о ваших словах…

– Не понимаю о чём вы, – забормотал Слизнорт, нервно разглаживая завиток усов.

– Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда. Рожденный теми, кто собрал воедино осколки, – невинно повторил Римус, присаживаясь напротив аптекаря. Уперевшись кулаком в подбородок, театрально нахмурился, словно силился вспомнить подробности вечера. Проигнорировал беспокойство, охватившее собеседника. – Вы доказывали мистеру Краучу, что исчезновение волшебства – явление временное, а Дамблдор, наверняка, знает, где находятся осколки той самой чаши, что может возродить…

– Я был пьян, мальчик мой, – сконфуженно рассмеялся аптекарь, торопливо поднимаясь на ноги. Завертевшись на месте, нашел взглядом настенные часы и притворно ужаснулся. – Поверить не могу, что уже десять. К глубокому сожалению, я вынужден вернуться к работе.

– В лесу я видела оборотня, сэр, – Доркас сцепила пальцы в замок, стараясь не смотреть на вскинувшего брови Римуса. – Это дает мне основания полагать, что волшебство и впрямь возрождается.

– Вы, должно быть, ошиблись, дитя. Все-таки стресс серьезно сказывается на восприятии окружающего мира, – кадык прокатился вверх-вниз по крепкой шее.

– Я не ошиблась. Непрощенные тоже его видели, – Доркас чуть опустила голову, отчего лицо её приняло угрожающее выражение.

– Это невозможно, – Слизнорт попятился к прилавку. Пробормотал нелепую отговорку, прячась за створкой шкафа. – Клиент придет за своим заказом совсем скоро, а я ещё не закончил. Если вы не нуждаетесь в моих снадобьях, прошу меня простить.

Римус и Доркас разочарованно переглянулись. Аптекарь принялся толочь в ступке серый порошок, смахивающий на пепел. Молодой помощник аптекаря, Северус Снейп, задумчиво скользнул взглядом по шрамам на лице Люпина. Он осторожно отступил от занавески, закрывавшей вход в подсобное помещение и послужившей ему укрытием, после чего вернулся к работе.

========== Глава 11. Дуб у озера ==========

Комментарий к Глава 11. Дуб у озера

Дорогие читатели.

Прошу прощения, что исчезла так надолго безо всяких предупреждений. Впредь постараюсь выкладывать новые части часто (не реже одной главы в 2 недели) и регулярно. Тем, кто всё ещё или теперь уже читает эту историю, тысячу благодарностей и обнимашек:)

Буду рада Вашим отзывам и комментариям.

Мимолетное ощущение на кончиках пальцев, отголосок горьковатого аромата – большего Северусу и не требовалось, чтобы распознать в иссушенном корешке целебное растение. Название на латыни вертится на языке, срывается в тишину каморки привычным шепотом. Приготовить снадобье можно и с закрытыми глазами. Но в том, как рассыпаются под ножом зеленовато-желтые соцветия, как клубится над варевом блеклый пар, есть особая красота. Из-за неё – чарующей и непонятной другим двадцатилетним юнцам – Северус и терпит снисходительные комплименты Слизнорта. Растягивает обветренные губы в подобие улыбки. Кивает в унисон монотонной болтовне покупателей. Бредет на другой конец города, будь то лютый мороз или неистовый ливень.