Текст книги "Долгая дорога домой (СИ)"

Автор книги: Snejik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Правда, пришлось попрощаться с половиной добра, уведённого из того самого лагеря, чтобы не привлекать излишнее внимание. Брок, чуть ли не плача, разобрал рюкзак с награбленным, сокрушаясь над каждой безделушкой и украшением, и половину, даже чуть больше, закопал под самым большим деревом, что нашёл в лесу, нацарапав на совершенно чёрной коре череп и скрещенные кости.

– Это будет ориентиром, – пояснил он. – А вдруг захочу вернуться и жить как король на своей земле, дом отгрохать или шайку разбойничью сколотить, а тут начальный капитал закопан.

Барнс ржал, но помочь копать достаточно глубокую яму, а потом всё это дело закладывать мхом, прятать следы и прочее согласился. В общем, Брок был почти что доволен, хотя уходил с поляны с тяжёлым сердцем.

К пещере оракула они в общей сложности прибыли только на третий день. Ну как прибыли, скорее попали в длиннющую очередь ожидающих такой великой чести, как аудиенция у прозревающего время и пространство мудреца, которому лет-то никто не знает сколько, последнюю сотню из которых он спит.

– Вы шутите? – рявкнул Брок, когда они вывернули из-за небольшой рощицы и в прямом смысле уткнулись носом в спину последнего в длиннющей веренице ожидающих. – Пиздец. Да мы тут простоим дольше, чем шли.

– Можете заплатить золотой, – обернулся к ним старик, стоящий перед ними. – За вас встанет специальный человек, а сами отдохнёте в таверне.

Брок закатил глаза. Везде обдиралово. Тут плати, там плати, даже на оракуле особо ушлые ребятки нашли как заработать. И хоть золотой – это достаточно приличная сумма, но Брок готов был с ним расстаться, лишь бы Барнсу не пришлось стоять здесь на солнцепёке, ожидая непонятно чего.

– И где эта таверна? – со вздохом спросил он.

– Там, – пространно ответил старик, махнув куда-то вперёд.

– И кому надо заплатить? И вообще, каждый день платить, или одного раза достаточно? – начал расспросы Барнс, который готов был дать денег, чтобы кто-то за них постоял, потому что ему хотелось уже вымыться, пожрать и в кроватку, к Броку под теплый бок. Раз теперь было можно целоваться, то почему нельзя вместе спать?

Барнса не утомляли эти переходы, и больше приходилось проходить, просто направляясь к точке сбора, но здесь это почему-то сильнее выматывало подспудным ощущением, что впереди все тот же пиздец и никакого просвета.

– Мы же заплатим, дорогая? – улыбнулся он Броку.

– А вон мальчишка в шапке с пером бегает, – старик ткнул пальцем в сторону босоногого оборванца с какими-то деревянными плашками в руках, мечущегося взад-вперёд. – Каждый день платишь, сколько за тебя стоят, столько золотых и платишь.

Брок без особой надежды глянул вперёд, прикидывая, на сколько дней может растянуться ожидание и почём тут комната на двоих в местной гостинице. По всему выходило, что неприлично дорого, но благо денег с тех же бандитов они срубили немало.

– Господин не желает стоять в очереди? – предприимчивый пацан тут же нарисовался рядом.

– Не желает, – вздохнул Брок, подкинув в ладони золотой и усмехнулся, глядя, каким жадным взглядом его проводил юный предприниматель. – Только где гарантии, что ты не свалишь с моими деньгами?

Пацан надулся от важности.

– Я при таверне служу, – он закатал рукав, демонстрируя татуировку в виде криво нарисованной птицы, пронзённой стрелой. – Вся моя семья там работает.

– Понял я, понял, – махнул рукой Брок. – Опусти особо слезливые моменты истории про босоногую юность и скажи, сколько, по самым лучшим подсчётам, нам здесь стоять и сколько стоит остановиться на постой?

Мальчишка, как и пару минут назад Брок, выглянул из-за спин людей, видимо прикидывая что-то в уме. Брок прямо видел, как он пересчитывает золотые монетки, со звоном падающие ему в карман.

– Стоять пять дней. День в гостинице, – он окинул взглядом Брока с Барнсом, – в номере на двоих и кормёжкой ещё половина золотого в сутки. Вы согласны?

– Давай сегодня стоять вообще не будем, сразу пойдем отдохнем, и заплатим только за завтра, а потом решим? – предложил Барнс, которому вдруг резко стало жаль денег, а сумма, имевшаяся у них, показалось ничтожно малой, хотя еще пару дней назад у них и того не было. Но, с другой стороны, по местным мерка они, похоже, были господами состоятельными.

– Я вообще предпочёл бы свалить отсюда, – буркнул Брок, перебросив мальчишке монету, за что получил табличку с накарябанными на ней чёрточками и кружочками, повертел в руках, глядя в бестыжие карие глаза. – И?

– За вами придут, если очередь подойдёт или потребуется снова внести плату, – заученно отчеканил мальчишка и ускакал куда-то вперёд.

– Крохоборы! – рявкнул Брок ему в след, но тут же подхватил Барнса под руку и тоже повёл вперёд под завистливые взгляды тех, у кого не оказалось таких деньжищ. – Вот мне интересно, а место в очереди поближе ко входу купить можно?

– Забей, нам все равно некуда торопиться, – пожал плечами Барнс.

Ему было все равно, сколько они здесь пробудут, потому что каких-то других вариантов вообще не было.

Они подошли к местному постоялому двору и Барнс немного прифигел. Для начала постройка была в три этажа, а первый этаж и вовсе каменным. Похоже, местный хозяин имел неплохие деньги и драл втридорога со своих постояльцев и за камень первого этажа, и за красную черепичную крышу, и за искусно кованый флюгер в виде какой-то диковинной птицы, и за занавески на окнах.

Внутри было людно, пахло свежим хлебом и печеным мясом, а пол был усыпан опилками. Барнсу даже на мгновение показалось, что он попал в стилизованный под таверну кабак в Нью-Йорке, но дородный тавернщик в белоснежном фартуке, протирающий глиняные кружки, надежду на это убил. Да и посетители, сидевшие за столиками, тоже были явно не ньюйоркцами двадцать первого века. Но все как один были явно небедные, кто-то даже при оружии.

– Марта! – рявкнул тавернщик, как только завидел их с Броком.

Откуда-то из задней двери, (Барнс срисовал сразу все двери и даже приметил столик, за которым хотел бы сидеть, не совсем в углу, потому что он слишком был очевиден, а рядом, ближе к окну) появилась не уступающая размерами тавернщику грудастая краснощекая женщина с блондинистыми косами, высоко уложенными на голове.

– День добрый, дорогие гости, – улыбнулась она. – Поесть с дороги, или сначала отдохнуть желаете? Две комнаты, одну на двоих? Или больше, коли господа не одни? На день, на два, на декаду?

– Одну на двоих, – Барнс глянул на Брока, но не увидел протеста, – поесть в номер, но сначала вымыться.

– Политка, – крикнула женщина куда-то себе за спину. – Проводи господ до их комнаты, а потом покажи купальни, если они не желают каких-нибудь отдельных услуг, – улыбнулась Марта, пихнув в их сторону девицу неопределенного возраста, худую и длинную как жердь, сунула ей в руки ключи, как Брок понял, от их с Барнсом номера.

– Нет, нам без услуг, – отмахнулся он. – Просто помыться и ужин в комнату на четверых, давно нормально не ели.

Марта подувяла, почувствовав, что деньги уплыли из ее пальцев и ещё раз толкнула Политу в спину, подгоняя.

– Как будет угодно господам.

Бросив вещи в комнате, они спустились в купальню. Раздеваясь, Брок не думал ни о чём, кроме горячей воды и куска душистого мыла. Все эти лазания по лесам, скачки по дорогам и приключения в бандитском лагере вытянули все моральные силы, и страшно хотелось банального комфорта. Только сейчас он в полной мере осознал, насколько благодарен современному миру за блага цивилизации, которые считал не такими уж и важными. Но вот сейчас не отказался бы от нескольких пар чистого белья с носками.

– Да, Детка, – протянул Брок, расположившись в бадье. – Сказка какая-то у нас не шибко правильная получается. Но ничего, разгребёмся. Давай отмоемся, пожрём и поспим, как люди, не опасаясь, что нам попытаются голову откусить?

Похоже, в хороших тавернах купальни были типовыми, в этой тоже было жарко натоплено и стояла здоровенная бадья, которая, похоже, собиралась уже здесь, потому что она точно не могла спуститься вниз по лестнице и пролезть в дверь.

– Нахуй всю эту сказку, – буркнул Барнс, стаскивая с себя вещи. Они таки и не выяснили, как пользоваться жезлом чистки, но у него была идея спросить у кого-нибудь. – Если предложение в силе, то я хочу мыться, жрать и тебя в койке.

Но грубость фразы была смазана нежным поглаживанием Брока по щеке живой ладонью. Барнс был уверен, что смотрел с вожделением, но ему было плевать, потому что теперь он мог смотреть почти правдиво, за желанием пряча любовь и нежность.

– Золотце, для тебя что угодно и в любой позе, – оскалился Брок, на мгновение притянув Барнса к себе, смяв поцелуем мягкие губы, и тут же выпустил из объятий. – Но сначала мыться и жрать.

Мылись быстро, хотя горячая вода благословением воспринималась обоими, но хотелось поскорее покончить с водными процедурами и вернуться в номер, где можно касаться свободнее, расположиться на постели и… Брок зажмурился и сглотнул. Быстрая, хоть и вкусная, дрочка несколько дней назад не удовлетворила, а лишь сильнее разожгла огонь желания в груди. Он сумел за тот краткий миг не только распробовать Барнса, но и подсесть на близость с ним. Хотелось всего: брать, выцеловывая разлёт острых ключиц; самому отдаться, принадлежать, быть помеченным и носить следы их страсти с гордостью, хотя бы пока они тут.

Стоило им пересечь порог комнаты, как в дверь постучали.

– Еда.

Два паренька и та самая Политка притащили еды много даже по меркам Барнса и поставили три подноса на стол. Парочка каких-то печеных птиц размером с индейку, похлебка из овощей, соленья, свежеиспеченный хлеб, два вида соусов и копчености. Два кувшина: один с компотом, второй с водой и бутылка вина.

– Давай притащим поднос в постель, – предложил Барнс, тестируя пышную перину, слишком мягкую, на его взгляд.

Кровать была огромных размеров, им явно с Броком хватит на ней места этой, а, может, и следующей ночью. Барнс уже предвкушал их близость, и пусть счастье обладания будет недолгим, заемным, но хоть так он сможет побыть немного близким, немного счастливым, немного не один.

Составив еду с одного из подносов на стол, Брок набрал туда понемногу всего, чтобы можно было утолить первый голод, да и, попробовав, решить, чего больше хочется.

– В постель так в постель, – улыбнулся он, поставив поднос рядом с Барнсом.

Его хотелось баловать, радовать совершенно неожиданными глупостями. Брок даже завис на мгновение, не узнавая в себе себя. Никогда он не был романтиком, не делал широких или красивых жестов, не старался угодить, впечатлить чем-то. А с Барнсом хотелось всего этого, словно подростку, привлечь внимание возлюбленного, вывернуться наизнанку, прыгнуть выше головы, показать какой он на самом деле.

Коснувшись кончиками пальцев щеки Барнса, очертив скулу, Брок невольно улыбнулся, с неподдельной грустью заглядывая в его глаза, прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы не произнести самую банальную фразу в мире.

– Приятного аппетита, золотце, – вместо этого сказал он.

Приходилось сдерживать себя, чтобы не броситься в объятия, не утянуть сразу в постель, наплевав на еду, но не потому, что желание жгло, раздирало, а потому, что хотелось завернуться в Брока, утонуть в его объятиях и ни о чем не думать, лежа на этой жуткой мягкой перине. Он потерся щекой о ладонь и принялся за еду, чтобы не сказать ничего лишнего, чтобы вообще ничего не сказать, потому что хотелось заорать, что он хочет не только секса, он хочет быть вместе, рядом, быть его, Брока. Но вместо этого он подхватил из плошки какой-то маринованный овощ и схрумкал его.

– Идиотская какая-то постель, – вздохнул Брок, когда с едой было покончено, а подносы убраны на стол.

Он развалился поперёк перины, раскинул руки, глядя в низкий белёный потолок. Сколько они с Барнсом мечтали о нормальном сне в человеческих условиях, а не между корнями на еловом лапнике, укрываясь плащами. И вот оно, мечта сбылась.

– Неудобно, как люди спят на таком? – спросил он и потянулся, погладил Барнса по спине. – Иди ко мне… Детка, – шепнул он, надеясь что Барнс не заметит секундной заминки, ведь так хотелось назвать его родным, любимым, придумать ещё тысячу ласковых эпитетов.

Барнс оказался рядом, скользнул неуловимо-быстрым движением, прижимаясь сразу весь, горячий и готовый ко всему. Жарко выдохнул в шею, несмело, словно его могли оттолкнуть, коснулся губами кожи, подрагивающей живой рукой провел по спине от плеча до пояса штанов, погладил спину, все еще не уверенный, что можно. Но ведь они договорились. Договорились же?

Толкнув Брока на спину, Барнс уселся на него сверху, тревожно заглядывая в глаза, спрашивая, взглядом, насколько далеко он может зайти. Наверное, надо было быть увереннее, но что-то мешало просто взять и отдаться желанию, какой-то червячок сомнения, что он поступает неправильно, точил изнутри, и только Брок мог его прогнать.

– Хочешь меня? – постаравшись скрыть неуверенность, игриво спросил Барнс.

– Хочу, – тихо, едва слышно прошептал Брок, со всей серьёзностью заглядывая в глаза, провёл ладонями по бокам, обхватил талию. – Никого так не хотел, как тебя.

Он гладил, касался везде, где только мог дотянуться, дёрнул Барнса на себя, прижал крепко-крепко, стараясь заглушить то, что бушевало в груди, рвалось из горла голодными стонами, вытягивая из сердца слова, которым сейчас было самое место. Но Брок молчал, вылизывал шею и плечи, пробуя на вкус ключицы, острые горошины сосков, обводя языком каждый шрам-метку на левом плече. С Барнсом хотелось сплавиться, втереть его под кожу, чтобы навеки соединиться и не отпускать. Пометить всем собой, не оставляя зазоров.

Вытряхнув его из белья, Брок наваливался сверху, дышал им, жил впервые за все годы, восторгался гладкостью белой кожи, сладким послевкусием оседающим на языке. Лизнув ямку пупка, обхватил губами член Барнса и застонал, завыл, потому что так хорошо не бывает, так сладко,так правильно только потому, что даришь свою любовь, ничего не прося для себя.

От накативших ощущений Барнс зажал рот ладонями, чтобы не закричать, слишком тонкими для него тут были стены. По телу прошла легкая судорога удовольствия, и он, закусив ребро живой ладони, погладил Брока по волосам.

Никогда еще желание не было таким острым, а чувство к человеку – таким всеобъемлющим, таким, что даже попытайся Барнс его высказать, хоть как-то озвучить, у него ничего бы не получилось, потому что он просто не знал таких слов.

Хотелось одновременно и чувствовать жаркий плен рта Брока, и обнять его, прижать к себе, чтобы просто поверить, что это происходит. Что они весь вечер и до утра будут лежать в одной кровати, сплетаясь друг с другом. И пусть потом, когда они вернутся, все это останется лишь воспоминанием, но это воспоминание у него будет.

Барнс ощущал, что нужно хватать то, что есть, быстрее, ведь они не знали, сколько им еще осталось тут, в мире, где можно быть вместе.

– Да снимай ты уже с себя все, – потребовал он, потянув Брока на себя. – Давай, быстрее, хочу… обнять тебя хочу, ну, давай же.

В мгновение раздевшись, Брок лёг на Барнса, на Баки, прижался всем телом, ощущая странное, почти магическое единение с возлюбленным. Будто бы весь мир остался там, за стенами их крохотной комнаты, а между ними зарождалась вселенная, выкручивая ощущения на максимум.

– Как… как ты хочешь? – немного собрав себя в кучку, спросил Брок, почти бездумно вжимаясь членом Барнсу в живот, водя пальцами по бокам. – Я всё для тебя сделаю.

– Каком кверху, – хохотнул Барнс, резко переворачивая их и нависая над Броком. – Сначала я тебя вылижу, чтобы наконец узнать, какой ты на вкус, а потом по обстоятельствам. Я просто ебаться хочу… – “с тобой”, – молча закончил он. – Как тебе план?

«Просто ебаться…». Брок закрыл глаза, сглотнул колючий, раздирающий глотку комок. Сияние померкло, напоминая, что это все игрушечное, просто секс, физиология и ничего более. Не к нему, не от Барнса.

– Хороший план, – хрипло ответил Брок, распластался, раскинув руки, переживая почти физическую боль.

– Брок? – Барнс кожей ощутил изменение настроения своего еще даже не любовника, он не знал, что он сделал или сказал не так. – Ты жалеешь? Не хочешь? Я чем-то обидел тебя?

Он волновался, ему было так хорошо всего пару мгновений назад, и Броку было хорошо, но что произошло? Что он успел сделать не так, что обидел человека, которого так любит? Барнс слез с Брока и сел рядом, обняв колени, весь свернувшись в комок, с тоской глядя на Брока.

Было ли то волшебство момента, или это в голову ударило трудно контролируемое желание? Что, в какой момент он сделал не так или сказал не то? И сейчас было уже не важно, будет у них секс или нет, сейчас Барнс хотел понять, где, в какой момент накосячил, чем обидел любимого человека.

– Прости, малыш, это мои тараканы, – Брок со вздохом поднялся, потёр загривок, нащупав пальцами шрам, напоминающий о цене всей его жизни. – Прости.

Обняв Барнса, сейчас такого трогательно-беззащитного, Брок прижал его к себе насколько смог крепко. Жалко, что не получится объяснить тому, кто влюблён в другого, что произошло, чтобы он понял, осознал весь ужас сказанных слов и насколько страшно, когда тебя не любит самый важный человек.

– Я слишком… – начал он, но не успел договорить, как в дверь постучали. – Нам ничего не надо! – крикнул Брок моментально заводясь. – Убирайтесь!

– Вас желает видеть оракул.

– Полчаса, – рявкнул Барнс, понимая, что за полчаса все не выяснишь, ведь нельзя же просто взять и огорошить признанием в любви, когда знаешь, что тебя не полюбят в ответ, только сделаешь человеку хуже. А он наверное просто вспомнил, что любит, и не смог изменить, хотя, казалось бы, об этом никто не узнает. Если бы у Барнса был Брок, он бы не смог ему изменить, даже если бы захотел. Он потерся о Брока, словно это была последняя возможность побыть так близко. – Я понимаю, ты любишь и хочешь того, другого. Извини. Не стоило нам, наверное, и пробовать.

– Что толку с моей любви, если она нужна только мне? – Брок прижался губами к виску Барнса, вдохнул его запах. – Между нами возможен только голый секс и он… не устаёт об этом напоминать. Золотце, держись за свои чувства, ведь нет ничего прекраснее, когда тебя любят. Не предавай его.

– Я тоже люблю того, кому моя любовь не нужна, – горько вздохнул Барнс. – А меня вообще никто не любит.

На оракула стало наплевать совершенно, он все равно не скажет им ничего такого, что сможет реально решить их проблемы. И вообще идти никуда не хотелось, Брок обнимал его, и только это имело значение, от этого было тепло внутри.

– Дурак ты, золотце, дальше своего носа не видишь. Как тебя можно не любить?

Брок поднялся.

В груди завывала вьюга, выстужая то, что всего мгновение назад пылало ярче и жарче тысячи солнц. Хотелось позорно разреветься, проораться, выплеснуть из себя весь ужас, боль, отчаянное желание быть рядом, даже если пришёлся не к месту. Вот что ему стоило перетерпеть, загнать в себя поглубже и не показывать виду?

Он молча собирал разбросанную одежду. Раз уж оракул сам их позвал, то надо поскорее закончить со всем этим дерьмом.

Барнс продолжал сидеть в постели, завернувшись в самого себя.

– Давай, поднимайся, одевайся, и пойдём, узнаем, что этому старому шарлатану от нас надо во внеурочный час. Барнс, долго мне тебя ждать? Я ведь могу и на плечо закинуть голой жопой кверху. А такой задницей я ни с кем делиться не намерен.

“Но ведь ты же меня не любишь”, – с горечью подумал Барнс, так хотелось сказать об этом Броку, кинуть в лицо обвинением и посмотреть, что он на это ответит, но он не стал. Поднялся, тоже собирая вещи, а потом подошел к Броку и взял его за подбородок живыми пальцами.

– Если ты захочешь, – Барнс ласково заглянул ему в глаза, словно извинялся, сам не зная за что, – то мы продолжим. Позже.

И принялся одеваться, давая Броку возможность еще раз все хорошо обдумать, прежде чем прыгать к нему в постель, но вот спать Барнс намеревался с ним в обнимку, эту возможность он готов был даже отвоевывать.

– Да всё у вас наладится, золотце, – бросил Брок уже открывая дверь. – Он же не настолько идиот, чтобы проебать тебя из-за каких-то своих принципов. Наладится, поверь мне, – и оскалился стоящим за дверью монахам, как по другому назвать этих людей с выбритыми затылками и в синих тогах, он не знал. – Ночь добрая, мужики. Что привело вас под наши двери?

– Оракул проснулся, – с одухотворенным видом выдохнули в один голос все трое, вот-вот готовые бухнуться на колени. – И просит явиться именно вас.

– Нихуя ж себе, – хмыкнул Брок. – Детка, пойдём пока этот дедок ещё что-то просить может. Тем более честь какая.

Барнс хотел спросить, как может что-то наладиться, если объект его любви даже не подозревает о его чувствах, но Брок уже открыл дверь. Монахи в синем выглядели не особо впечатляюще, но когда они развернулись и начали движение, Барнсу захотелось поднять тоги и проверить, а не катятся ли они на гироскутере, так плавно и ровно они передвигались.

Делать было нечего, и Брок с Барнсом пошли за монахами. Выйдя на улицу, один из них зажег небольшой огонек, который освещал довольно большое пространство, и повесил его над головой. Огонек светил мягким теплым светом, не режущим глаза.

Монахи двинулись вперед, идя к берегу реки, быстрое течение которой было хорошо слышно уже здесь. Очередь роптала, но очень тихо, видимо, опасаясь навлечь гнев монахов или недопуск к оракулу. Баки слышал недоуменные вопросы о том, что происходит, кто-то ругался на продажных монахов, кто-то хотел узнать, сколько надо заплатить, чтобы тоже первому попасть к оракулу.

Подойдя к пологому берегу широкой порожистой реки, Барнс увидел пещеры. Кто и по какому недоразумению назвал это произведение зодческого искусства пещерами, он не представлял.

На другом берегу реки в монолитной гранитной скале был вырезан целый храм. Колонны, подпирающие портик, были увиты вырезанным из гранита плющом, или чем-то на него похожим, просто огромная арка входа возвышалась, а нутро ее чернело неизвестностью.

Через реку на тот берег был перекинут веревочный мостик, такой неказистый по сравнению с резным храмом. Монахи перешли через мостик, один из них замыкал процессию, и подвели Барнса с Броком к огромной арке-входу.

– Дальше вы должны пройти сами, – сказал один из монахов, и они ушли куда-то по балкону и маленькой лестнице наверх, в другую часть храма.

– Я вижу в темноте, – сказал Барнс. – Не так хорошо, как при хоть каком-то источнике света, но не дам тебе упасть и заблудиться. Пойдем.

И протянул Броку живую ладонь, готовый повести за собой.

Переплетая свои пальцы с пальцами Барнса, он безбоязненно сделал шаг вперёд в полную непроглядную темень. Шаги гулким эхом отражались от невидимых глазу стен. Броку казалось, что вокруг нет вообще ничего, кроме них двоих.

– Все герои не знают преград, – прошелестело в тишине откуда-то слева. – Войны выиграны лёгкой рукой…

Брок дёрнулся, обернулся на звук.

– Ты тоже это слышишь?

– Слышу, – Барнс притянул к себе Брока, обнял за талию, прижал, уткнувшись губами в висок. Темнота все спишет. – Т-ш-ш-ш.

– Хоть судьбы неизвестен расклад, – голос раздался с другой стороны. – Они всё же стремятся домой.

Брок прижался к Барнсу.

– Но идут незнакомой тропой. Не протянут друг другу руки, – рядом с их ладонями вспыхнули едва различимые в темноте огоньки, взвились светлячками. – Не любовь, не погибель, не боль… чернота ждёт их там впереди.

По телу прокатилась дрожь. Брок сильнее стиснул зубы, готовый отразить любую атаку, прикрыть собой Барнса от любой возможной опасности.

– Но четыре сольются в одно – грани искр, цветок, дождь, полёт, – громкость неведомого голоса снова упала до едва различимого шёпота. – Им вернуться домой суждено к тем, кого сердце любит и ждёт.

– Нет, – прошептал Брок.

– Только нет им дорог и путей! – грянуло в ответ, оглушая. – Ведь пройдут не вдвоём, а один. Что в героях их силы сильней? – Брока дернуло что-то со спины, оттаскивая прочь от Барнса. – Что так манит их там, впереди?

Барнса тоже деруло, потянуло прочь от Брока, но он, преодолевая усилие, сделал шаг к Броку, не желая его отпускать, прижал к себе обеими руками, уткнувшись в шею, зажмурившись, не желая отпускать. Хрен ей, этой неведомой силе, а не Брок.

– Хуй я его отпущу, – рявкнул Барнс темноте.

– Держи крепче, – рассмеялся в темноте совсем детский голос. – И тогда найдёшь всё остальное. Соедини в большом круге, и вернётесь к началу.

– Что за хуйня? – заорал Брок, цепляясь из последних сил за Барнса, понимая, что лучше сдохнет, чем отпустит.

– Не хуйня, сынок, – ответила темнота голосом Огаста. – А судьба.

Впереди вспыхнул свет. Горячей воздушной волной Брока с Баки подхватило, потащило по каменным плитам, вытолкнуло обратно на карниз низко нависший над быстрым течением реки. В глаза ударил яркий свет солнца, шумела вода, роптали столпившиеся на том берегу люди.

Брок сел, так и не выпуская Барнса из объятий, огляделся, совершенно ни черта не понимая.

– Мне кажется, надо вернуться в таверну и… трахнуться, – они сидели неудобно, обнимаясь, и Барнс просто усадил Брока к себе на колени. – Я ничего не понял, но если сейчас задумаюсь хоть над чем-нибудь, у меня голова взорвется. Магия-шмагия.

Барнс был в смятении, единственное, что было важным, он запомнил тот рифмованный бред, который им наговорил голос в темноте, хотя он здраво предполагал, что это могут быть и просто глюки. Мало ли чем их напичкали.

– Есть один плюс – нам не пришлось ждать неделю, – добавил он.

Почему-то именно сейчас захотелось сказать Броку, что он его любит. Словно та сила, которая хотела растащить их до сих пор была рядом, довлела, нависала, и только признание спасет от неминуемой разлуки.

Брок фыркнул и расхохотался в голос. Он ничего, совершенно ничего не понял. Кто-то в темноте читал им стихи, этот же кто-то пытался отнять у него Барнса. Ну уж нет! По крайней мере пока они в этом мире, Брок ни на минуту не оставит самого важного человека на свете. Барнс хочет трахаться? Брок его выебет или сам подставится, но больше не позволит сомнениям взять верх.

– Какой же бред, – сквозь смех прошептал он. – Но я уничтожу любого, кто попробует тебя у меня отнять.

Барнс улыбнулся заразительному смеху Брока, обнял ладонями его лицо и поцеловал. И плевать, что они сидели перед входом в храм, в который мечтала попасть куча народу, плевать, что на каждого тратилось не больше пары минут, а они провели там часов пятнадцать. На все было плевать.

Поднявшись, Барнс вздернул на ноги Брока и потащил в таверну. Он хотел отдохнуть и продолжить приятное занятие, на котором их вчера прервали. Они шли, а толпа роптала все сильнее, но Барнс не обращал внимания. Он не понял ни строчки из поэтического этюда во мраке, но осознал для себя, что Брока он не отпустит, чего бы ему это ни стоило. И он скажет ему о том, что любит. Вот сейчас они придут, и он скажет, потому что тянуть было глупо. Пусть Брок любит другого, но Барнс хотел, чтобы Брок знал, что он любим. Чтобы верил, чтобы знал, что может положиться на Барнса всегда, что тот вывернется наизнанку, прыгнет выше головы, но все сделает для Брока, потому что вряд ли когда-то полюбит кого-то еще также сильно.

– Я хочу кое-что тебе сказать, – начал Барнс, когда они наконец оказались в своей комнате. Там было прибрано, остатков еды не было, вещи лежали нетронутыми. – Я пойму, если тебе не понравится то, что ты услышишь. Я много думал… Я… – Барнс поднял на Брока ясный взгляд и раскрыл рот, не решаясь сказать самого главного.

– Не понравится? – не понял Брок. – Что мне может не понравиться? Ты хочешь остаться здесь? Дальше приключаться? А Роджерс? У вас сложно всё, но не настолько же. – Брок чесанул затылок, отстранился, не зная что ещё сказать.

– Я люблю тебя, – просто сказал Барнс, так и стоя возле двери, не проходя дальше, выжидающе глядя на Брока, боясь увидеть там жалость. Он молча кусал губы, как приговора ожидая реакции.

В Брока словно молнией ударило. Где-то внутри всё вспыхнуло, озарилось ярким светом, в голове зашумело. Как-то неловко повернувшись, едва сохраняя равновесие, Брок отчаянно глянул на Барнса, трясущимися руками сжал плечи.

– Ты… ты же не шутишь? Не шутишь ведь, да? Ради всего святого, Барнс, скажи… скажи что это правда, – запинаясь, захлёбываясь не самыми понятными эмоциями, взмолился Брок.

Сейчас не было сил удерживать привычную маску похуистичного мудака, она трескалась, осыпалась в ладонях, открывая настоящее.

– Я люблю тебя, – повторил Барнс, словно все остальные слова потерялись разом, и он не мог больше ничего сказать.

Он смотрел на Брока, пытаясь понять его реакцию, но не понимал. Брок был явно ошарашен признанием, но вот обрадовался он или огорчился, Барнс сказать не мог. И это безумно пугало, он продолжал терзать зубами губы, уже искусав их в кровь, боясь, что сейчас закончится то немногое, что между ними успело образоваться за эти несколько дней. И дело было не в намечавшемся сексе, дело было в том, как жить дальше, куда убежать, если сейчас Брок посмеется над ним, или просто скажет, что ему все равно.

Время замерло, отмотало что-то в душе Брока, встряхнуло его, заново оживляя, возвращая миру утерянные прошлой ночью краски. Губы сами собой растянулись в сумасшедшей улыбке.

Брок не стал спрашивать о Роджерсе, их взаимоотношениях, которые видели все, той магии, что между ними, казалось, только что не искрила, о том, как так вышло, как он сам мог не заметить. Брок лишь прижал Барнса к себе крепко-крепко, отчаянно боясь проснуться сейчас где-нибудь в палате интенсивной терапии и понять – привиделось.

– Люблю, – выдохнул он, беспорядочно касаясь губами лица, шеи Барнса, целуя куда придётся, не в силах разжать сведённые судорогой пальцы. – Люблю тебя, как же сильно я тебя люблю.

Барнс подхватил Брока под задницу, усаживая на себя, впился в губы жадным поцелуем, чувствуя, словно между ними, связывая их, натянулась даже не ниточка, а канат с руку толщиной. Мир потерял всякое значение, Барнс шарил руками по телу, пытаясь вжать, вплавить в себя, чтобы навсегда остаться вместе, никогда не отпускать. Он шептал что-то, какие-то нежные глупости, заверения в чем-то, и целовал-целовал-целовал, пачкая своей кровью из прокушенной губы, тут же слизывая ее, обнимал, удерживая на весу, и дышал. Просто дышал, боясь сейчас потерять сознание и очнуться на поле боя, в том душном тропическом лесу, присыпанный песком от взрыва.

Сейчас хотелось даже не секса, а чего-то более глубокого, интимного, чтобы осознать обретение, поверить в то, что Брок его, в его руках, что он никуда не уйдет утром. И если ему все это снится, то он обязательно очнется и повторит свое признание, и так тянул слишком долго. Ведь хотел своего хэндлера себе еще Зимним.