Текст книги "Долгая дорога домой (СИ)"
Автор книги: Snejik
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Брок тёр сильное тело, водил по спине, плечам, бокам ладонями, почти сходя с ума от вседозволенности, готовый плюнуть на всё и вжаться в шикарную упругую задницу членом, но снова вспомнился Кэп и его взгляд, которым он встречал и провожал Брока, стоило ему оказаться в прямой зоне видимости, вынимающий душу и полный вселенской обиды за попранное доверие. Он вообще не понял, почему их с отрядом не попёрли со службы. Так что Кэп стал его личным средством от потенции.
– Человека ведь проще выследить и поймать, чем зверя, – Барнс стоял, чувствовал желанные ладони на своем теле и таял.
Его ощущения словно выкрутили на максимум, так он ловил каждое прикосновение, ощущая его всем телом. Там уже было не до размышлений, нравится он Броку или тот просто его помыть решил. В Гидре он часто его мыл к вящему удовольствию обоих, потому что Барнс четко знал, что в прямые обязанности Брока это не входило.
Барнс уже был готов развернуться к нему, заграбастать в объятия, прижать, ощутить всем собой, но он взял себя в руки, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Им еще долго придется пробыть вместе, и Барнс бы не хотел, чтобы Брок узнал о его к нему чувствах. Не хотелось видеть в глазах человека, которого любишь и хочешь, жалость или презрение, или то и другое сразу.
– Но песцов я бил, беленькие, хорошенькие такие, – Барнс весь напрягся, закаменел, чтобы остаться на месте, не развернуться к Броку, обнять. – Если лук у них найдем, я набью зверя. Если нас с тобой сейчас прямо не погонят ко всем чертям.
Брок чуть руки не отдёрнул, с горечью ощутив каменную твёрдость под руками, излишнее неправильное напряжение. Неужто Барнс заметил, понял его интерес? Прикусив внутреннюю сторону щеки, Брок домыл Барнса и окатив его водой, махнул рукой в сторону холодной.
– Готово. Вот и иди, договаривайся, чтобы не попёрли.
На душе сделалось гадко.
– А чего я-то сразу? – удивился Барнс, никогда не замечавший в себе талантов переговорщика.
Он почувствовал, что в Броке что-то незаметно изменилось, но что, понять был не в силах. Он с грустью посмотрел на Брока, облизал напоследок взглядом и вышел вытираться и одеваться. И как он сможет прожить с ним бок о бок хотя бы неделю? Да так, чтобы себя не выдать?
Одежда – штаны да рубаха – были явно не с мужа Рады. С кого-то побольше. Не новая, но и не лохмотья, и все ручной работы. Хотя здесь это, наверное, нормально – ручной работы. Дешево и сердито. Это не в Нью-Йорке двадцать первого века, где все может сделать машина. Ну, или почти все.
Одевшись, Барнс понял, что одежду кроме как с кузнеца, снимать было не с кого, потому что оказалась впору. Бионическая рука была прикрыта рукавом до середины ладони, это было кстати. Босой, он прошел обратно в светелку, где за столом сидело новое лицо. Очевидно, староста, потому что Ренат лебезил перед ним, а Рада просто скромно стояла рядом.
– Здрасьте, – брякнул Барнс.
– Один из героев, – расплылся в неприятной улыбке староста. – Я Ходим, староста Заречья. – Он попытался выпятить горделиво грудь, но объёмный живот помешал ему это сделать. – Вы спасли нас от любезного и почитаемого Кабуру… – Ходим сбился, с тревогой поглядел на Барнса. – А вы точно его убили?
– А вы точно знаете, как он выглядел? – поинтересовался Барнс, совершенно не уверенный, что тут хоть кто-то, кроме детей, которых к монстру отправляли, знал, каков он из себя. Ну, кроме цвета.
Староста покраснел, надулся, словно пузырь, готовый в любой момент лопнуть.
– Как ты смеешь, смерд? – подсказал Брок, появившись в дверях. – Вопрос-то актуален. Как выглядит этот ваш Кабуру? Вы уверены что он не сдох давным давно, а вы скармливаете детей совершенно другой нечисти?
– Но… но оракул предсказал, – проблеял Ходим, сбледнув, явно не ожидав, что героями окажутся двое огромных страшенного вида мужиков с совершенно бандитскими рожами.
– Что за оракул? – тут же заинтересовался Брок.
– Слепец из Варлавских пещер, он из древнего народа и ещё никогда не ошибался, – ответила за него Рада.
– Я точно уверен, что убил зубастого белого кабана, – Барнс не стал говорить, что это была самка. – У Литы есть тому подтверждение. Но мне больше интересно, что там говорил этот ваш оракул.
Барнс был серьезен. После того, как он узнал, что существует Тессеракт, он и в оракулов тоже верил. Почему бы не быть оракулу, если есть аж два божества, которых Стив знал лично? И, так или иначе, им с Броком неплохо было бы к этому оракулу прогуляться, потому что в деревне им точно не скажут, как попасть домой, в родной мир. А старосту надо было гнать в шею, он им точно ничего хорошего не желает.
Нахмурившись, Брок хлопнул ладонями по столу, привлекая внимание старосты.
– Так, уважаемый, я не буду спрашивать как так вышло, что толпа мужиков со всех окрестных деревень смотрела, как дети уходят в лес. Почему не наняли мага или ещё кого. Не поинтересуюсь, почему у тебя население голодает, когда сам ты… – Брок ткнул пальцем в огромный живот, – вот-вот родишь двойню. Мне посрать на ваши порядки, на вековые традиции, но дети священны везде, и не надо мне про вековое зло. Мы задержимся у вас на пару дней, – он поднял взгляд на Раду, прося разрешения, та радостно закивали, видимо, и ее заколебали вконец порядки. – И чтобы к следующему закату тебя здесь не было. – Брок привстал. – Если узнаю, а я узнаю, что ты вернулся и дальше обираешь народ, выебу прилюдно и посреди деревни с голой жопой выставлю.
Злость бурлила внутри, клокотала, не давая так просто оставить всё как есть. Слишком Брок привязался к маленькой Лите, жалко было её мать и остальных ребятишек, не видевших, похоже, ничего хорошего в этой жизни.
Староста сидел, открыв рот и выпучив глаза. Видимо, он ожидал всё, что угодно, кроме такого поворота событий.
– Сельчане вам награду собрали, – робко напомнила Рада, за что удостоилась гневного взгляда Ходима.
– У тебя пока пусть будет, – махнул рукой Барнс, пытаясь прийти в себя от эскапады Брока. – Нам и положить-то пока некуда. А ты, староста, иди-ка домой. Вещи пока не собирай, мы, герои, народ отходчивый, но посиди смирно.
Ходим оказался с Барнсом солидарен, и, не прощаясь, важно покинул светелку, а потом и избу. А Барнс обернулся к Броку, и взгляд его не выражал ничего хорошего.
– А теперь, мой дорогой и.о. Капитана, мы с тобой обсудим некоторые нюансы нашего здесь пребывания, – Барнс почти шипел, потому что он был в ярости от того, что творил Брок. Схватив его за руку, он безжалостно втащил его обратно в баню, хлопнув дверью. – Ты чего творишь?! Мы здесь на два дня, а всем этим людям тут потом жить. Как Стив, бля, не разобрался ни в чем, а уже лезешь. Демократию насаждаешь. Стив, конечно, большой умница, но идиот, не заставляй меня думать о тебе хуже, чем ты есть на самом деле, красавица.
Вырвав руку из жёсткой хватки, Брок прищурился, окинул разъярённого Барнса взглядом.
– Можешь думать обо мне всё, что хочешь, сравнивать со своим ёбаным херувимчиком, но этих людей я просто так не брошу, – рявкнул он в ответ, отвернулся. – Насмотрелся я на всё это дерьмо, на таких уродов, что своих доить до последнего будут, на матерей, высохших, выгоревших, на детей, которым жрать нечего, и их в жертву не пойми чему приносят. Барнс, может я действительно погорячился, вспылил, но одна Рада для селян много больше сделать может всех этих Ходимов.
Выговорившись, Брок сел на лавку, обхватил голову руками, не чувствуя в груди ничего, кроме голодной пустоты.
– Когда-то очень давно, – хрипло заговорил он, – мы уходили с отрядом из горной деревеньки, маленькой, намного меньше этой, где из смелых – только женщины, вышедшие нам навстречу, и пастырь, проповедник, сбрасывающий детей в ущелье в угоду богу. И никто слова не сказал, мужчины слепо шли за ним, хватались за калаши. Командир увёл отряд севернее, а она стояла и смотрела вслед, обнимала дочку, единственного оставшегося в селе ребёнка. Барнс, у них даже глаза с Радой похожи.
Усевшись рядом с Броком, Барнс вздохнул. Он понимал, что Брок отчасти прав, но всем они помочь не могли.
– Брок, – Барнс взял его за руку, словно они были любовниками, бездумно начал поглаживать ладонь пальцами, – Пойми, что мы или будем искать путь домой, или в каждой следующей деревне с таким же вот Ходимом будет тратить свои силы и время на исправление того, что исправить невозможно. Я не хочу быть героем. У меня было не самое безоблачное детство, из которого я вынес, что надо помогать только своим. Или ты собрался каждую деревню, каждое село избавить от Кабур и Ходимов?
Барнс не знал, как уговорить Брока не лезть во все это. Потому что помогать надо или только близким, тем людям, которые, случись что, вступятся за тебя, или всем, вообще всем, и пусть никто не уйдет обиженным.
Чужая рука в ладонях была теплой, твердой и такой сейчас нужной, важной и родной, словно они с Броком всегда сидели вот так вот плечом к плечу, держались за руки и говорили, не важно, о чем, просто говорили. Они же никогда вот так просто не разговаривали. Шуточки, пошлые и грубые подколки, миссии – да, а вот так вот пытаться обсудить что-то, прийти к разумному компромиссу – нет. И Барнс не знал, получится ли к нему прийти, потому что сам не знал, чего хочет. Может быть, это их крест – насадить добро, и они вернутся домой. А если нет, то Барнс бы хотел быть с Броком. Только бы передать весточку Стиву, что он жив.
– Я понимаю тебя и твою правоту, но именно этих людей не могу бросить. Всю жизнь на остальных положить было с прибором, даже ту деревню забывать стал, а тут как увидел глаза эти, плечи худые, руки-щепки, обреченность, с какой она с себя рубаху стаскивала, – Брок сжал руку Барнса, развернул к себе внутренней стороной ладони, всматриваясь в линии. – Хоть что-то хорошее надо в жизни сделать, достойное. Я ведь тоже не рвусь в герои, рожей не вышел, ни в коем месте на твоего Роджерса не похож, но хочется не бесполезно сдохнуть, понимаешь?
Брок выпустил ладонь Барнса из рук, поднялся. Хотелось рассказать, что вернётся сам в эту деревню сразу же, как отправит его домой, выстроит себе дом и попробует жить как человек, стараясь забыть яркие, красиво вырезанные губы, серые омуты глаз, всего Барнса. Зачем мечтать о несбыточном? Тешить себя напрасными надеждами, что-то выпрашивать у жизни?
– Может, ты и прав, – повторился Брок. – Надеюсь, Ходиму после всего хватит благоразумия не выёбываться и попробовать жить честно.
В Броке сквозила какая-то обреченность, Барнс это видел, чувствовал, от этого на загривке волосы шевелились, вот только как это исправить, он не представлял. Ну почему просто нельзя обнять, притянуть к себе, погладить по спине, сказать, что все будет хорошо, даже если это не так. Со Стивом так можно, но Стив – друг. Любимый, дорогой, единственный, но всего лишь друг. А Брока Барнс любил, и это мерзкое чувство, когда не можешь дать любимому человеку самого главного – поддержки, помощи, грызло изнутри, превращая душу в зияющую рану.
– Брок, надо менять механизм, а не шестеренку, даже и порченую, – попытался снова Барнс. – А насчет бесполезно сдохнуть, ты вернул меня Стиву, разворошил Гидру и ткнул в нее палкой. Тебе этого мало?
– Мало, золотце, – криво усмехнулся Брок одними губами. – Вот верну тебя ему снова – и можно с чистой совестью сдохнуть.
И вышел.
Всё-таки Барнс был прав, но не во всём. Сейчас систему менять не было никакого смысла, припугнуть, конечно, Ходима стоило ещё разок, чтобы не зарывался и ходил с оглядкой. А вот когда Брок вернётся обратно в деревню, тогда да, он призовёт эту мразь к порядку.
Забрав у Рады часть золотых монет и разузнав, что и у кого купить можно, Брок первым делом направился к кузнецу, надеясь хотя бы прицениться к местному вооружению. У них с Барнсом всего было вдоволь, вот только в данных условиях боеприпасы необходимо было беречь, и если вспомнить того же Кабуру, сразу становилось понятно, что хороший меч намного вернее любимого Зауэра.
Кузнец оказался мужиком толковым и понятливым. Он сразу приметил в Броке чужака, заметил и обувку, и непривычную для селян привычку держать спину прямо, но говорить ничего не стал, лишь хмыкнул себе в усы и поинтересовался, за каким лядом к нему принесло победителя местного чудовища.
– Оружие хочу купить, – в ответ оскалился Брок, чувствуя в кузнеце родственную душу.
– А своего нет, что ли? – удивлённо вскинул брови тот.
– Есть, но пусть ещё будет.
– Киран, – представился кузнец и протянул большую, покрытую мозолями руку.
Киран достал большой бутыль прозрачной, как слеза, самогонки, две глиняные кружки и кивнул в сторону стола.
Только когда Брок ушел, Баки вернулся в дом. Рада убирала со стола, пытаясь навести порядок, а Лита ей помогала.
– Рада, ты извини, что мы вот так на голову свалились, да еще стесняем тебя с семьей, – начал Барнс.
Он не рвался облагодетельствовать никого в этой деревне, но раз Брок закусил удила, было два варианта: или помочь ему, или попридержать, пока не наворотил дел. Что выбрать, Барнс пока не знал.
– Ты мне дочь вернул, – тихо сказала Рада. – Ночлег – меньшее, что я могу дать.
– Ладно, – не стал продолжать этот разговор Барнс. – Скажешь Броку, что я в лес пошел. За дичью.
Взял ножны с метательными ножами и с “Гербером”, и отправился в лес. И отключился, отрешился от всего мира, выслеживая добычу. Барнс бесшумно скользил по лесу с метательным ножом в левой руке, прислушиваясь, приглядываясь, чутко чувствуя все вокруг.
Он любил такую природную тишину, где, если прислушаться, слышно чириканье, жужжание, шебуршание. Жизнь слышалась. Не то, что в коридорах лабораторий – гулкие шаги и голоса, отражающиеся эхом от голых кафельных стен. Где можно было пролежать на столе в одиночестве, слушая только жужжание люминесцентных ламп да капанье воды из подтекающего крана.
Лес был удивительным. Барнс никогда не был силен в ботанике, да и в лесах-то бывал только ради лишения кого-нибудь жизни, но в лесу ему нравилось. Оказалось, что метательный нож хорошо заменяет охотничий карабин, просто подойти надо поближе. Когда он набил с десяток местных зайцев, довольно упитанных для весны, он привязал все это добро к хорошей палке за уши и, закинув на плечо, пошел назад в деревню. По внутренним часам он охотился часа четыре. Это было очень неплохо, но Барнс предположил, что просто в том месте жило много этих зайцев с красивой голубовато-серой шубкой.
Возвращаясь, Барнс надеялся, что Брок уже вернулся и достал, чего он там хотел. Но сам он не стал бы так сразу менять свои ножи на местные поделки.
– Рада, – позвал он хозяйку, увидев во дворе. Она стирала их с Броком шмотье. От этого почему-то стало стыдно, словно они сами были безрукие и не могли одежду постирать. Но потом Барнс вспомнил, что в этом мире подобное – норма. – Спасибо. Где можно выпотрошить?
Рада посмотрела на него странно, не то, чтобы он сделал что-то не так, ее скорее удивило, что он вообще это сделал – принес еды, хотя был, вроде как не обязан.
– За домом компост, вот возле него, – все же объяснила она. – Там увидишь место, я там курей бью.
Барнс кивнул и пошел потрошить добычу. Рубаху, по-хорошему, надо было снять, но он сомневался, а потом плюнул и снял, потому что все равно придется. Или сейчас – чистую, или потом – грязную. Пусть лучше сразу боятся.
*
Мир вращался перед глазами, но Брок упрямо пёр до дома Рады, почти не разбирая в темноте дороги, хотя и кузнец упорно уговаривал его остаться.
С Кираном посидели вполне душевно. Поначалу кузнец говорил всё больше про детей, про монстра того клыкастого, что Барнс в лесу укокошил, даже ненатурально попытался похвалить Брока. После третьей стопки разговор резко развернуло. Ещё мгновение назад добродушный мужик преобразился, сверкнул чёрными глазищами и вцепился Броку в ворот рубахи.
– Кто вы такие? – орал он. – Каким колдовством сюда заброшены?
Брок дал ему в морду.
Дальше пошло лучше. Они пили, сидя на полу, слушая рассказы друг друга. Киран чуть ли не облизал берцы своего случайного собутыльника, при этом даже не удосужившись снять их с его ног, выясняя, что такое клёпки, люверсы, для чего они нужны и как делаются. Рассказал, что половину жизни был влюблён в дуру Радку, а она «этого тихушника убогово выбрала», даже уговорил Брока подарок для неё взять и подарить как от себя.
– От меня она не возьмёт, я же говорю – дура.
А в награду, наотрез отказавшись от золота, высыпанного щедрой рукой Брока, презентовал «самые лучшие мечи в округе, брат», которые и тянул за собой Брок, громыхая на всю округу.
Барнс обдирал красивые пушистые шубки зайцев, потрошил тушки, не волнуясь, что его тут без рубахи кто-то увидит, дом стоял ближе других к лесу, не на отшибе, но и не со всеми рядом, и за домом была только изгородь и луг, а потом лес. Ему никто не мешал. Он освежевал тушки, закинул в компост кишки и уже собирался умыться и надеть рубаху, никому ничего не показав, когда к нему пришла Рада, видимо, забрать то, что уже было готово отправиться в печь.
– Сохрани меня боги, – выдохнула она, прижав ладони к губам, отступила на пару шагов и бухнулась на колени, не сводя взгляда с металлических пальцев Барнса. – Вы маг… только маг мог победить Кабуру и только у мага… боги… ваша рука, как живая, двигается.
Где-то, то ли от Тони, то ли еще от кого Барнс слышал выражение “на определенном этапе развития технология становится неотличима от магии”, поэтому даже не попытался объяснить Раде что-то о том, что это протез, технология и прочую заумь, которую сам не понимал.
– Я не маг, Рада, – спокойно сказал он, подходя и садясь рядом с Радой на колени. Обхватил ее ладонями за плечи. – И никогда им не был. Но когда я потерял руку в бою, маг сделал мне новую. Такую, какую смог. Но ты права, я не совсем обычный. Только не говори никому, пожалуйста. Не хочу, чтобы обо мне думали всякое.
Рада смотрела на него глазами, полными восхищения и какой-то совершенно детской веры, будто бы они с Броком были даны именно её семье как спасение, как награда за творимую вокруг несправедливость, потому что не сломались, не прогнулись от горя. Она закивала часто-часто, дрожащей рукой несмело коснулась металлического плеча, провела по пластинам до самого локтя.
– Не скажу никому. Спасибо вам обоим за Литу. Будь вы даже демонами, никому не сказала бы. Вы вернули мне дочь, а деревне жизнь.
– Я закончил, – Барнс поднялся, поднимая за собой и Раду, чуть сжал ее плечи и выпустил. – Ты всех сразу готовь, я ем много. А шкурки… Продай, наверное, не знаю. Сама реши. Ты покажи, в какой стороне кузнец живет, пойду за Броком схожу.
Рада указала ему путь к кузнецу, и Барнс пошел за блудным возлюбленным, который никогда не станет любовником, даже на одну ночь, но, еще не дойдя до кузнеца, услышал грохот и знакомую поступь, с которой было что-то не так. Барнс пошел быстрее по главной улице, которую освещали только тусклые окна домов да половинка луны, и быстро дошел до кое-как бредущего вусмерть пьяного Брока, который тащил за собой какие-то железки, внешне напоминающие мечи.
Подойдя, он просто забрал у Брока его ношу и подставил плечо, чтобы было на что опереться. Закатывать Броку скандал, выговаривать что-то Барнс не считал нужным, понадеявшись, что тот просто промучается похмельем завтра полдня, хотя и похмелья-то он ему желал так, несерьезно, но чувствовал, что завтра уйти не получится.
– Я волновался, Брок, – честно сказал Барнс, считая, что этой фразы должно быть достаточно для того, чтобы Брок понял его состояние.
– Малыш, – Брок расплылся в глупой счастливой улыбке, обхватил ладонями его лицо и звонко чмокнул в губы. – Был бы ты бабой, бебика тебе… заделал бы и женился бы… вот!
Икнув, Брок похлопал его по щеке, чему-то умилился и, оттолкнувшись, побрёл дальше к дому Рады.
– Только я не баба, – тихо, самому себе почти прошептал Барнс, чувствуя на своих губах прикосновение губ Брока. Коснулся пальцами в желании еще раз ощутить чужие губы, а потом облизнулся и резко вытер их рукавом, стирая иллюзию прикосновения, стирая саму память о нем, и, догнав Брока, пошел рядом, ничего не говоря.
Вернувшись в дом Рады, Барнс оставил те дурно сбалансированные железки, которые Брок, не иначе как по ошибке, а скорее по пьяни, принял за мечи, в сенях, и зашел в светелку. Там хлопотала у печи Рада, собираясь ухватом подхватить здоровенный чугунок, который и без содержимого весил немало, не говоря уже о полном. Подойдя, Барнс остановил ее, отобрав ухват.
– Объясни как, и я поставлю сам, – сказал он не терпящим возражения голосом и, получив исчерпывающие инструкции, запихнул чугунок-монстр в печь.
Брок же, увидев Раду, расплылся в улыбке, доковылял до ее, сердечно обнял, прижав к себе ненадолго и, отстранившись, протянул немного кривоватую заколку.
– Радушка, чудо… ты моё, – он внимательно вгляделся в ее лицо. – Черноокое… черноокая… блин… короче вот, бери пока принёс. И не говори, что не возьмёшь. На-адо!
Едва взглянув на заколку, Рада вздрогнула, отстранилась от пьяного Брока, обняв себя за плечи, постояла так несколько мгновений, что-то для себя решая.
– Бери, глупая, красиво ведь, специально для тебя…
Она протянула ладонь, выхватила из рук Брока заколку и выскочила вон из светлицы, заалев щеками. А Броку так хорошо и легко сделалось от того, что помог, выполнил просьбу нового друга, почти брата.
Ходить за чужими женами, ни с того, ни с сего получившими подарок от чужого пьяного мужика, Барнс не собирался. Он оглянулся, но увидел в доме только девчушек, Ренат с сыном к кому-то ушел, еще когда он ходил по лесу, и их до сих пор не было. Барнсу казалось, что он с кем-то договаривается, чтобы турнуть их с Броком поскорее из деревни. Как никто Броку по голове не дал, пока он от кузнеца шел, да и сам кузнец не прибил, было неизвестно. Повезло, одно слово.
– Мне надо знать, что за хуйня происходит? – прошипел Барнс Броку в самое ухо.
Знать-то было надо, чтобы предупредить какую-нибудь хуйню, которая на них обязательно свалится, как пить дать. Не верил Барнс в тишь да гладь, давно уже не верил. И по всему выходило, что и этой ночью ему не поспать. Ничего, переживет.
А Броку хотелось по голове настучать, что так беспечно отнесся к новой, незнакомой и, скорее всего, враждебной обстановке. То, что это мужичье, которое не смогло забить волшебного зубастого кабана, не попытается забить их, Барнс бы не ставил. Попытается обязательно, только время выберет.
– А я молодец? – ни с того ни с сего усмехнулся Брок, расплылся в довольной улыбке, пошатнулся, оглядываясь по сторонам, что-то ища. – Да, молодец. Денег сэкономил.
Сфокусировав взгляд на широкой скамейке, двинулся к ней, недоумевая почему никак дойти не получалось, и дом качало там, будто бы он плыл. Лита тут же оказалась рядом, схватила Брока за руку и потянула за собой, помогая добраться и сесть.
– Папка часто таким приходит, – объяснила она Барнсу.
Подумав, что в рог папке надо настучать, Барнс вздохнул. Ему почему-то было неприятно, что и Лита, и Рада видели Брока таким. Вусмерть пьяным. Он сам его таким никогда не видел. Выпившим – да, а вот таким налакавшимся – нет.
– Лита, куда его можно положить спать? – спросил Барнс, потому что оставлять Брока здесь он не собирался.
– В сарае наверху, там сено лежит, и мамка одеяло вам дала, а то ночи еще не очень теплые, – бойко ответила Лита. – Только как ты его туда занесешь?
– Занесу, не волнуйся. Лестница там стоит? – уточнил Барнс.
– Да, – кивнула Лита.
Подхватив Брока на руки и нежно прижав к себе, Барнс с помощью Литы, которая держала двери, вынес Брока из дому, тот даже не шелохнулся, и понес в сарай. Преодоление лестницы было особым приключением, но он просто закинул Брока на плечо, уверенный, что тот об этом никогда не узнает, и поднялся с ним наверх, на площадку для сена, где различил в темноте лоскутное одеяло.
Устроив в сене что-то вроде гнезда, Барнс уложил туда Брока, стянув с него ботинки, и сам лег рядом, обнял, уложив голову на плечо, прижался весь, укрыл их одеялом.
– Пьянь ты подзаборная, – тихо заговорил он, зная, что Брок не услышит, не проснется. И можно дать волю чувству, можно даже поцеловать желанные губы, и об этом никто не узнает. – Но я даже рад. Когда еще я окажусь к тебе так близко. Я люблю тебя, и эта любовь гложет меня, сжирает изнутри, потому что хуй ты мне ответишь взаимностью. Хоть подрочу на тебя, на пьяную скотину.
Обхватив свой стоящий колом член, Барнс уткнулся спящему Броку в шею, вдыхая его запах, резко, быстро двигая живой рукой по члену. Возбуждение было острым, жарким, первый раз Брок был так близко и можно было безнаказанно трогать его, целовать, и плевать, что не ответит, что никогда не узнает об этом душном чувстве, которое терзало Барнса. На все плевать. Он приподнялся, касаясь губами губ Брока, вылизывая их, остервенело двигая рукой по члену, и кончил неожиданно быстро, задохнулся, продолжая терзать безответные губы, и обмяк.
– Как же я хочу тебя или иметь, или ненавидеть, – горько сказал Барнс, вытирая руку об одеяло.
Завозившись, Брок тяжело вздохнул и обнял Барнса, навалившись сверху, прижал его к одеялу всем собой, облегчённо выдохнул куда-то в плечо, касаясь губами, и, успокоившись, засопел.
– Сука ты, Рамлоу, – вздохнул Барнс, тоже обнимая, и прикрыл глаза.
То, что, проснувшись утром, Брок не оценит подобного положения вещей, Барнса заботило мало, он наслаждался близостью, как мог. Сейчас у него было время немного поспать, пока, как он надеялся, его не позовут к ужину, потому что поднимать на вилы надо сонных людей, так сподручнее.
Но поспать Барнсу не дала совесть, потому что чугунок в печи был реально неподъемным, и его надо было вытащить. Выбравшись из-под Брока и пожалев о том, что позже вряд ли так сможет устроиться, он вернулся в дом помогать Раде. Ренат еще не появился, и это все больше укрепляло Барнса в мыслях, что он что-то замышляет с еще какими-нибудь мужиками.
– Рада, а ты давно нам с Броком место приготовила для сна? – спросил Барнс, уже сидя за столом, дочери, хоть и малявки, а сами помогали матери накрывать. Ему позволили только чугунки из печи вытащить.
– Нет, перед тем, как готовить пошла, – удивилась Рада.
– А Ренат ужинать придет? – на самом деле, Барнс надеялся, что не придет, и вечер будет спокойным, но нужно было знать, к чему готовиться.
– Нет, – вздохнула Рада, – он с друзьями… Пьет он.
Больше они тему не поднимали. На этот раз стол был не в пример богаче обеденного. Зверьки, которых набил Барнс, были и запеченные, и похлебка из них с овощами и даже одного Рада зажарила. По случаю гостя горело много свечей.
Одного запеченного зверя Рада уложила в сковороду, прикрыв крышкой и поставила обратно в уже негорящую печь.
– Другу твоему… Броку. Чтобы поел утром. Без ужина ведь, – посетовала она. – Я крынку с рассолом в сенях поставлю, чтобы утром не искали, там, на полке в углу.
Рада еще хлопотала по хозяйству, а Барнсу вспомнились тридцатые, когда так же хлопотала его мать. И тоже он и три маленькие девчушки, его сестрички. А отец вечно пропадал, но не пил, а впахивал как проклятый, чтобы содержать семью. Тогда, несмотря ни на что, тоже было так же тепло и уютно. Только было это так давно, что казалось Барнсу волшебным сном. Да так оно и было с его-то дырявой памятью.
– Рада, так что за пророчество напрорчил ваш этот слепец? – напомнил Барнс хозяйке дневной разговор и свой вопрос, на который так и не получил ответа.
С нежностью посмотрев на ужинающих детей, которым, по всей видимости, не часто доставалось мясо, Рада села на широкую скамью, сложила узкие чуть подрагивающие ладони на коленях.
– Я не расскажу, с чего всё началось, как Кабуру повадился деревни разорять, вырезая весь скот подчистую, сколько людей перемёрло, и кто первый догадался к оракулу в Варлавские пещеры пойти, а вот его слова, предсказанные почти двести лет назад, до сих пор передаются из уст в уста, именно им мы и учим детей в первую очередь, чтобы не забывали, – она ласково погладила Литу по волосам. – На изломе веков с переломами в жизни придут уничтожать великую скорбь два воина из мира, воспетого тризной и пёстрого, словно тафурский ковёр. Они, не боясь, заслоняют друг друга, друг к другу идут сквозь морозы и боль. С железной рукой, – она покосилась на руку Барнса. – И упрямством по кругу, ведёт их судьба, чтоб вернуться домой.
Дети затихли за столом, слушая, лишь сверкая глазами. Рада улыбнулась.
– Вы с Броком слишком явно не отсюда, не боитесь говорить, смотреть и думать, не боитесь оказаться не правы. Но боятся вас, очень боятся, что вы зароните семя сомнений в умы людей, уже зародили, – грустно улыбнулась она, непроизвольно коснувшись заколки, удерживающей волосы в пучке. – Но многие боятся перемен. Я вас не гоню из своего дома, наоборот, рада, словно воздуха свежего глотнула, увидела, что ещё бывают искренние чувства, но вам уходить надо прямо утром, как Брок проснётся, через заднюю дверь сарая, не показываться больше людям. Как бы они что плохого не удумали. Я объясню, как дойти до оракула, соберу вам одежды и припасов, и умоляю, бегите. Вы сильные, за вас не страшно, а вот остальные… – Рада покачала головой. – Они вам не соперники, но люди хорошие, у них тоже есть… дети.
Двести лет даже для Барнса было много, а уж для этих людей без медицины, с лекарем в другой деревне, и подавно. Он не был уверен, что пророчество говорит именно о них, но раз они вляпались в него, надо расхлебывать. И оракул должен дать хотя бы намек на то, что делать дальше. Хоть в какую сторону идти, чтобы не сбиться с пути и найти выход. Ладно, с этим он разберется позже.
Выслушав, как добраться до оракула в Варлавских пещерах, Барнс обрадовался, что не придется тащиться в горы, что это пещеры, выдолбленные усердными монахами в высоком каменном берегу реки. Или эта река там намыла этих пещер. В общем, не горы – и хорошо, потому что где тут искать снаряжение, чтобы в эти горы тащиться, Барнс не представлял.
Идти получалось довольно просто и, если повезет, то быстро. День пешего хода до тракта, потом налево и еще два дня до реки. Варлавские пещеры были местной достопримечательностью, а к оракулу шлялись все, кому не лень, поэтому вдоль реки еще день-полтора пути по наезженному тракту, а там уже понятно, куда идти. Хотя сама Рада там не бывала.
– Иди спать, – Рада коснулась живой руки Баки сухими пальцами. – Я рано встаю, разбужу.
– Спасибо, – поблагодарил Барнс, прихватил с собой крынку с водой для для Брока и пошел в сарай.
Спать он не собирался, еще чего не хватало, а то вдруг пьяные мужики чего надумают ночью, а он сразу Брока не добудится. Все вещи, пусть и еще влажные, Барнс собрал, мечи тоже прихватил и сложил у них наверху. Еду им обещала Рада, тут он решил не страдать фигней, уж еды они себе раздобудут.
