Текст книги "Итальянец на службе у русского царя (СИ)"

Автор книги: Sleeping

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Вдохновлённые слухами об убийстве или, в крайнем случае, смертельном ранении русского царя, к Киеву потянулись польские и литовские наёмники, привлечённые запахом большой крови ещё больше, чем блеском золота, что сулили мятежные бояре.

Не сумев полностью отбить Киев, стрельцы заняли его часть, опираясь на каменные дома как на крепости. Держась за них, они ушли в глухую оборону, зубами вцепившись в камень и землю. Выбить их оттуда не смогли ни пушенный боярами пожар, ни подошедшие со стороны Литвы отряды наёмников своей дисциплиной и вооружением напоминавшие полноценное войско.

Прищурившись, Семён-стрелец выцеливал литовского командира вот уже полчаса, осматривающего с коня позиции русских. То в одном месте появится, то в другом. Литовец держал безопасную дистанцию по опыту зная, как далеко бьют русские огнебои. И всё же, со временем, он расхрабрился или просто потерял осторожность и зашёл чуточку дальше. Всё ещё слишком далеко для прицельного выстрела, но у Семёна была своя метода. Облизав палец, старый солдат померил направление и силу ветра. И то и другое его вполне устроило. Перебрав патроны, по каким-то одному ему видным признакам, выбрал один и зарядил его. Долго выцеливал, водя стволом за бегающим туда и сюда литовцем. Грянул выстрел. Литовец упал с коня.

Сидевший рядом и старавшийся всё это время не дышать, чтобы не помешать Семёну, молодой стрелец радостно прошептал: -Так его! Точное попадание!

–Не совсем точное, -заметил Семён, наблюдая как охая и держась за плечо литовец встаёт и, прикрываясь конём, торопливо отходит обратно. -Живой остался.

–Будет знать русскую пулю, -посулил вдогонку литовцу молодой стрелец.

Семёну только и оставалось что покачать головой да отвесить молодому звонкий подзатыльник.

–Ай! Дядька, за что?

–Меньше говори, больше делай.

–Так я делаю, дядька, делаю. Ты ведь сам захотел этого литовца снять и велел мне не вмешиваться.

–Ты бы в него не попал, -ответил Семён. -Я, как видишь, тоже не очень. Ладно, меняем позицию.

–Зачем?

–Затем, что после каждого выстрела надо обязательно менять позицию. Иначе тебя быстро вычислят и обходить стороной станут. А может и убьют, чтобы не мешал.

–Это из их пугачей? -презрительно отозвался младший. -Они, считай, вдвое хуже наших стреляют, если не больше.

Семён подумал отвесить ему ещё один подзатыльник для лучшего понимания, но руки были заняты и пришлось объяснить словами: -Вдруг трофейное? Мало ли что ещё бывает?

–Понял, дядька, понял, -шмыгнул носом помощник.

Оба стрельца отползли назад из разрушенного пушечным огнём каменного дома, от которого остались только стены первого этажа и груда камней и горелых досок вместо второго и пристройки. Скрывшись от возможных наблюдателей с той стороны, стрельцы выпрямились и, осторожно перебираясь по бывшей улице, пошли к следующему месту из списка заранее присмотренных Семёном.

Изначально старого и опытного стрельца отправили в Киев наставлять молодёжь. Набранные после османского вторжения из крестьян, молодые стрельцы не прошли полный курс подготовки. Их требовалось продолжать учить и муштровать прямо на службе и для этого ряды молодняка разбавляли опытными стрельцами, прошедшими не одно сражение.

Для опытных ветеранов, назначение в Киев, должно было стать чем-то вроде отдыха. Из всех забот присматривать за молодыми да гонять их выбивая молодецкую дурь и заменяя её солдатской смекалкой. Что-то вроде почётного назначения перед ветеранской пенсией или возможность остаться на не слишком обременительной службе для тех, кому некуда было идти в гражданской жизни. Но вот как оно вышло на самом деле. И на старости лет Семён-стрелец снова должен ползать по развалинам каменных усадеб в обнимку с верным огнебоем и с молодым дурнем под боком которого ещё учить и учить. Но кто его научит солдатскому ремеслу кроме него? Ремесло солдата дюже простое. Всего и делов, чтобы научиться оставаться живым там, где враги умирают.

Молодой стрелец, не выдержав, в который уже раз, спрашивает? -Как думаешь, жив царь-отец?

Его волнение понятно. Этот вопрос интересует абсолютно всех, но никто не знает на него ответа.

–Не были бы у меня заняты руки… -кривится Семён.

–Да я просто спрашиваю, дядька!

–Не то спрашиваешь, -покачал головой старый стрелец.

–А что надо спрашивать?

–Спрашивать надо: видно ли тебя, дурня, с той стороны или нет? Литовцы на нас, бродячих стрелков, особенно злы. Много мы им людей за последние три дня повыбивали и, в большинстве, не обычных мужиков, а важных командиров. Они теперь на какую угодно хитрость пойдут лишь бы нам отомстить. От того и спрашиваю – видно тебя или нет?

Подумав, молодой ещё глубже зарылся в предварительно выкопанную ямку и присыпался сверху каменной крошкой и землёй: -Теперь точно не видно, дядька!

–Если перестанешь ерунду болтать, то ещё и не слышно будет, -советует молодому Семён.

Долгое время они сидят молча. Молодой иногда ворочается, но в меру. Да и далеко, никакой разъездной дозор не увидит. Ближе подходить литовцы побоятся и, видит бог, очень правильно сделают.

На время обеда перекусили честно разделённым пополам куском чёрствого хлеба и довольно неплохим вином. С водой у окопавшихся стрельцов были проблемы, а вот вина в погребах усадеб найдено столько, что не выпить за год. Потому и приходится питаться чем попало, но запивать это элитными винами. Самое главное не переборщить, чтобы не потерять твёрдость руки и зоркость глаза.

–Дядька, думаешь царь жив? А литовец полезет или так и будут нас, как зверей в клетке, тут держать? -не утерпел и задал наболевшие вопросы молодой стрелец.

–Опять не о том спрашиваешь, -вздохнул Семён.

–А о чём надо… смотри, дядька Семён, тучи!

–Что тучи?

–Серебристые шары. Это небесные корабли! Сколько их: раз, два, три, четыре. Целых четыре корабля!

Забыв о необходимости маскировки, Семён встал во весь рост и щуря глаза пытался разглядеть происходящее на горизонте. Через несколько долгих минут он убедился, что молодой полностью прав. Небесные корабли шли на сожжённый и захваченный мятежными боярами и литовскими наёмниками Киев.

Старый солдат облизал пересохшие губы: -Отходим к нашим.

–Чтобы рассказать им?

–Балда! Думаешь у остальных нет глаз? Чтобы узнать, что нужно делать. Приказ бродить по границе квартала и отстреливать зазевавшихся супостатов больше не важен. Нужно получить новые приказы.

Четыре небесных корабля разошлись каждый к своей цели. Один направился к прекрасно видимому сверху лагерю стрельцов, и свесившийся за борт сигнальщик принялся подавать сигналы цветными флажками. Собравшиеся кружком старшие офицеры пытались их разобрать, яростно ища в своих блокнотах значение указанных комбинаций. По их приказу принесли замызганные, но отличающиеся по цвету обрывки ткани и назначенный сигнальщиком стрелец неумело махал то одним отрезом, то другим, неумело пытаясь выполнять неразборчивые команды офицеров.

Ещё два корабля устроили охоту за разбегающейся литовской армией подгоняя их солдат залпами из ракет, накрывающими целые кварталы. Поджечь город они не боялись, что могло то уже сгорело, а что осталось, то уже почти и не жалко. Защёлкали выстрелы. Стрелять с высоты, конечно, легче, но всё равно, огонь небесных стрельцов с бортов летающих кораблей был невероятно точен и убийственен.

В отличии от тех же осман, уже начавших было вырабатывать действенные меры для борьбы с летающими кораблями вроде поставленных на регулируемые лафеты лёгких пушек – литовские наёмники и мятежные бояре совсем не имели подобного опыта и не могли ничего противопоставить кроме разряженного огня из ручных огнебоев, но высота надёжно защищала дирижабли.

Как следует разогнав и обратив в бегство собравшуюся вокруг Киева польско-литовскую армию, небесные корабли, не останавливаясь, пошли дальше.

Осмелевшие стрельцы вышли из каменного квартала, где держали оборону. Следуя указаниям, передаваемым с небесного корабля, сумели захватить продуктовый обоз. Там и захватывать почти ничего не пришло, дольше было собирать рассыпавшиеся по земле припасы из перевернувшихся повозок. В округе ещё полно вражеских солдат, но все они рассеяны и не представляют большой опасности для крепкой сплочённой группы.

Дирижабли полетели дальше, не собираясь прощать литовцам сговор с недовольными боярами и подлое нападение. Подмога и подкрепление должны были подойти к стрельцам по земле уже на следующий день, как передали сигнальщики. Но самая главная новость, не оставившая никого равнодушным: царь жив и с ним всё в порядке!

Узнав об этом, старый солдат Семён присел было на землю от внезапно накатившей слабости. Засуетившийся вокруг наставника и сослуживца молодой стрелец тут же поднёс чарку креплённого вина.

Выпив, Семён сморщился, занюхал кулаком и из глаз у него покатились крупные, словно у лошади, слёзы.

–Что такое? -продолжал беспокоится молодой: -Тебе плохо, дядька?

–Наоборот, -отмахнулся Семён от второй чарки чувствуя, что она точно будет лишней: -Хорошо.

Но выпить всё же пришлось так как тосты говорили офицеры и каждый второй из них звучал «за царя». Отвесив молодому дежурный подзатыльник, Семён велел вылить из чарки креплённое вино и принести что-нибудь совсем лёгкое, чтобы пилось как вода.

***

Держа в руке фонарь со вставленной внутрь свечой, русский царь, Иван Третий Васильевич самолично и в одиночестве спускался по каменной лестнице. Может быть не самое лучшее решение ходить одному после недавнего покушения, но гнавший самодержца вопрос был слишком деликатен, касаясь прошлого и будущего. Царь просто не мог раскрыть его кому-то ещё.

Воздух под сводчатым потолком низкого подвала в одной из башен ещё старого кремля был спёрт. Пахло сырым камнем, землёй, чем-то кислым и затхлым. Сюда, в каменный мешок под глухими кремлевскими стенами, сводили тех, чьи голоса не должны были достигнуть чужих ушей.

Иван Третий, в простом темном кафтане, без регалий, стоял перед сидящей на соломе фигурой. Прикованная к стене цепь мягко звенела с каждым движением пленника. Это был не старец, а человек лет сорока, с горящими как угли глазами на исхудавшем и обветренном лице. Его доставили из-под Киева, ещё до восстания, где он на площадях кричал вещи, от которых стыла кровь.

Соседние клетки пустуют. Только в эту бросили свежей соломы и поставили бочку чистой воды.

Царь с интересом оглядел самозванного пророка: -Известно ли тебе почему ты оказался здесь?

Стражи нет. Он удалил её со всего подвального этажа чтобы никто не мог подслушать их разговор. Ведь если царь прав и этот безумец действительно тот, за кого он его принимает, то… Чужим людям совсем не нужно знать вещи, которые станут здесь обсуждать.

–Я знаю зачем здесь ты, Владыко, -усмехнулся пленник, показав покрытые жёлтым налётом зубы.

–Вот значит, как, -спокойно заметил царь и вдруг резко подался вперёд: -Тогда говори, говори зачем я пришёл к тебе если действительно знаешь это! Говори, но помни, что твоя жизнь сейчас заключена в твоих собственных словах. Не играй со мной. Не пытайся разжалобить или, хуже того, обмануть. Скажи мне правду, и я верну тебе свободу!

–Свобода! Что это за штука? Разве может быть свободен мир после прихода в него падших звёзд каждая из которых думает будто знает будущее, но только своё? Хочешь освободить этот мир – убей все звёзды. Убей самого себя. Но даже этим ты сделаешь только хуже!

Иван Третий молчал с непроницаемым лицом слушая откровения сумасшедшего пророка.

Тот продолжал: -Ты пришёл сюда за именами, разве не так? Ищешь подобных себе. Кого-то ты уже знаешь, кого-то ещё нет. Особенно в других частях света. Ты боишься конкуренции?

–Я ничего не боюсь, -царь отмёл возражения властным движением руки.

Закашлявшейся порок вынужден прерваться и попить воды.

–Холодная. Говорю: холодная вода. Ты бы скинул мне сюда одеяло или перевёл куда. А то так и не успеем наговориться, раньше помру.

–Будет тебе одеяло, -пообещал Иван Третий. -Но сначала расскажи то, что знаешь о… других.

–Мы все лишь побеги на ветвях, выросших из одного корня, -усмехнулся пророк. -Можно сказать братья и сёстры. Зеркальные отражения друг друга, но неправильные, а чуточку изменённые. Ты вполне мог бы стать мной, а я тобой. Мы все родственники, совокупность потенциальных возможностей. Близкие линии вероятностей сливаются, но если отличий накапливается слишком много, то при попытке слияния получаются конфликты. А конфликты должны быть разрешены.

–Скажи мне имена! – потребовал царь.

–Имена? Почему бы и нет, изволь.

Мехмед Второй Фатих, султан Османской Империи – вероятностная линия тотального контроля сознания. Возведённое в абсолют и закреплённое достижениями науки и технологии разделение на высшие и низшие касты. Высшие определяют всё. Что низшим думать, чего желать, к чему стремиться, что помнить – всё! Это мир психологического рабства, где миллионы человекоподобных зомби готовы на что угодно по одном лишь слову «новых аристократов». Вместо того чтобы с помощью технологий попытаться стать богами самим, они низвели всех остальных до уровня нпс в компьютерной игре. Но может быть так и надо? Может быть только этот путь позволит дереву человечества пережить грозящую ему катастрофу? Мы никогда не узнаем, ведь султан уже мёртв и все знания, накопленные в его вероятностной линии, умерли вместе с ним. Какое необдуманное расточительство!

–Он мёртв, это точно? -спросил царь. -Откуда ты это знаешь?

–А откуда я знаю всё остальное? -пророк хрипло рассмеялся, и звук разнесся эхом по каменным сводам.

–Фридрих Третий Габсбург, император Священной Римской Империи. Его вероятностная линия это линия вечной войны. Представь себе мир, где каждый, от рождения, солдат. Все воюют со всеми. Самое разрушительное оружие уже было использовано, но… не привело к победе. Из всех прочих видов ресурсов обильно доступен только человеческий, благодаря функции самовозабновления. Линия, где мастерство подготовки новых солдат возведено в абсолют. Где такие понятия как «гражданское лицо» или «небоевые потери» практически забыты словно ненужный хлам.

–Изабелла Кастильская, королева Испании и Франции. Вероятностная линия безудержного изменения. Генетические коррекции, продающиеся в супермаркетах по цене двух чашек кофе. Люди – перестроившие себя настолько, что уже давно перестали быть людьми. Оригинальные, нетронутые цепочки ДНК стоят дороже золота и дороже чистой воды. Скрытые генетические вирусы, оставляющие в порядке фенотип, но взбалтывающие и перемалывающие цепочки генов. Животные и растения – всё изменено настолько, что обычному человеку уже почти невозможно выжить в этом не предназначенном для него мире.

–Скажи мне о тех, про кого я не знаю, -потребовал царь.

–Есть ещё двое. Один в Китае, пьет вино с мандаринами и пишет стихи, зная, что его династию сметут через пару веков. Он играет в утонченное декадентство, пока ты тут пытаешься построить утопию из стали и камня. Другой на чёрном континенте. Вместе со своими поддаными он ест человеческую плоть разрезая её костяными ножами. Он выжигает джунгли под пашни также как раньше, в прежней жизни, выжигал города сбрасывая на них атомные бомбы из чрева стратегического бомбардировщика, парящего на границе стратосферы.

–Всего лишь двое? -удивился Иван Третий.

–Было больше, но кто-то погиб по глупости, а кого-то другого свергли его собственные поданные. Есть и такие, кто отказался от гонки.

–Например ты?

–Например я, -согласился пророк. -Моя вероятностная линия это объединение разумов. Телепатия. Постоянное подключение к планетарному инфополю. Связь всех со всеми и, как следствие, практически полное отсутствие конфликтов – мир и взаимопонимание. Хорошее будущее, но слишком уж пресное. И самое главное – беззубое. Этой вероятностной линии не выжить в том шторме, который вскоре налетит на наше общее дерево. Человечество неизбежно погибнет если оно последует по моему пути. Из-за этого я отказался от борьбы. Чтобы пережить грядущий катаклизм людям будут нужны зубы и когти. У меня же нет для них ни того, ни другого.

–Что за катаклизм ждёт впереди? -жадно спросил царь.

–А ты не знаешь?! Не знаешь?! -расхохотался пророк. В его усталых глазах вспыхнула искорка безумия и замерцала всё ярче.

Царь подождал, но его собеседник похоже не собирался говорить что-то ещё.

–Тебе принесут одеяло и горячую похлёбку, -пообещал он прежде, чем развернуться и пойти к выходу, оставляя безумца с его правдой в подвальной тьме.

Глава 16. Нападение на институт – объявление войны

Воздух в комнате под самой крышей густ и сладок. Там пахнет пылью, воском и пожелтевшей от времени бумагой. Мальчишка склонился над толстенным фолиантом – это «Альмагеста» Птолемея, украденная им из университетской библиотеки не для дерзости, а из-за невозможности оторваться.

За окном гудит средневековый Краков. Слышны крики разносчиков, бой городских часов, церковный звон. Но для мальчишки весь этот шум был лишь далеким гулом, фоном для громкого хора планет и звезд, звучащего в его голове. Его мир заключен в этом каменном мешке, заваленном книгами, свитками и его собственными черновиками. На столе лежат краюха хлеба и кусок сыра, нетронутые с самого утра. Мальчишка чертит циркулем на восковой табличке, сверяясь с древними таблицами. Юношеский максимализм столкнулся с врожденной осторожностью. Он видел нестыковки в великой системе Птолемея. Эти кривые, вычурные эпициклы, которые должны были объяснить попятное движение Марса, казались ему… некрасивыми. А значит: неверными. Бог – совершенный математик, он не мог создать такую сложную и неуклюжую механику.

В его блокноте, спрятанном под кроватью, лежали наброски иной системы. Смелой, безумной, еретической. Иногда он сам пугался своей дерзости. Поместить Солнце в центр? Сделать Землю всего лишь одной из планет, мчащейся в космической пустоте? Возможно ли чтобы это было правдой? Что все люди на земле не более чем букашки, несущиеся на огромной скорости через бездну темнее мрака, через вечную и неизменную космическую ночь?

Дверь скрипнула. В проеме показался старший брат, Анджей, такой же студент, но более приземленный и общительный: -Опять зарылся в книги, Николай? Спускайся! В городе веселье. Гильдия купцов устраивает шествие.

Мальчишка морщится, отрываясь от схемы: -Мне нужно закончить расчёты, Анджей. Кажется, что Птолемей ошибся или, может быть, это снова я сам.

–О, Господи! -Анджей закатил глаза. -Ты говоришь на каком-то варварском наречии. Птолемей, Солнце, Луна. Лучше бы подумал, как нам пополнить кошельки. Деньги, присланные дядей, тают на глазах.

Это была правда. Братья жили скромно, почти в бедности. Деньги, которые их дядя, Лукаш Ваценроде, высылал на образование, уходили в основном на книги, пергамент и свечи, которые Николай жег ночами напролет.

–Деньги это прах, -отмахнулся Николай. -А знание вечно.

–Вот только оно не согреет тебя зимой и не накормит голодным вечером, – вздохнул Анджей.

В ответ лишь упрямая, кривая усмешка. Всё, как всегда.

Покачав головой, Анджей удалился, оставив брата в одиночестве.

Мальчишка по имени Николай подошел к маленькому, запыленному оконцу. Начинало темнеть, и на небе, в разрыве между свинцовыми тучами, загорелась первая звезда. Венера. «Вечерняя звезда». Та самая, чье движение не укладывалось в прокрустово ложе старых догм.

Обычный краковский вечер. И всё же нет. Какой-то шум внизу, у входа.

Анджей зовёт брата, призывая его спуститься. Братья удивлены. Они никого не ждали и всё же этот серьёзный итальянский господин в просторном чёрном плаще и с лёгкой сединой волосах утверждает будто пришёл именно к ним. Более того, он говорит, что пришёл, главным образом, к младшему брату.

–Кто вы такой? -требует ответов Анджей. -Что вам нужно от моего брата?

–Позвольте представиться: Джан Батиста делла Вольпе. Я принёс письмо молодому Николаю Копернику от своего государя.

Запечатанный воском конверт из белой, плотной бумаги переходит из рук в руки. И пока младший из братьев возится с конвертом, старший продолжает наседать, требуя ответов: -Кто такой этот ваш государь?

–Русский царь, Иоанн Третий Васильевич, – отвечает Джан Батиста.

–Тот самый что изобрёл безлошадные повозки? Тот, кто создал летающие корабли? – хором спрашивают братья.

–А также многое другое. Да, это именно он. Прочитайте письмо, -советует гость.

–Что? Что там такое? -пытается заглянуть через плечо Анджей. Узнав, кто автор письма, старший брат сделался удивительно робок и даже не пытается забрать бумагу из рук младшего.

–То, что нам кажется движением Солнца, на самом деле происходит от движения Земли и нашей сферы, вместе с которой мы обращаемся вокруг Солнца, как и всякая другая планета… Что это такое? -возмущается старший брат.

Николай молча дочитывает письмо и только тогда поднимает взгляд на почтальона и спрашивает: -Что русский царь хочет от нас, с братом?

–Он хочет вас обоих, но, в первую очередь, тебя, Николай.

–Почему меня?

–Мой господин знает будущее. Ему ведома твоя судьба и то, каких высот ты сможешь достигнуть. Или тех, которые мог бы достичь если бы не был вынужден осторожничать и скрывать свои идеи, -ответил Джан Батиста.

–Бросить университет и переезжать… слишком неожиданно, -продолжает колебаться Николай.

–Куда переезжать? Как? -не понимает Анджей.

–Будущее наступает с ними или без нас, -развёл руками Джан Батиста. -Что выберешь ты, юный мастер?

***

В анатомическом отделении московского государева медицинского института люстры заправляли конопляным маслом так как оно горело ярко и, самое главное, чисто, почти не давая гари и выделяя приятный аромат. А чтобы вскипевшее масло, не дай бог, не выплеснулось на врачей или пациентов, его помещали в стеклянные сосуды-лампы хитрой формы.

В центре каменного зала, на дубовом столе, покрытом грубым, но чисто выскобленным холстом, лежит человек в горячечном бреду. Его живот вздут и тверд, как барабан. Перитонит. В обычные времена – приговор.

Но времена не обычные. По воле Государя воздвигнут сей медицинский институт, где десятки талантливых врачей со всех концов державы учились по написанным им учебникам и атласам, пытаясь научиться бороться с самой смертью.

Вокруг стола люди в темных, похожих на монашеские, одеяниях – лекари. Среди них молодой, но уже не раз удачно совершавший сложнейшие операции, врач Даниил. Где-то в толпе затесался остробородый Симеон с глазами фанатика. Во главе – архиврач Анастасий, мужчина с окладистой седой бородой и цепким, жестким взглядом.

Архиврач объявляет: -Сегодняшнюю операцию проведёт девица Марья!

Даниил пытается возражать, указывая на то, что случай слишком сложный, но Анастасий остаётся непреклонен. Где-то позади улыбается в бороду хитрец Симеон.

–Покажи нам своё искусство и подтверди право называться настоящим врачом, -требует архиврач. -Жизнь этого несчастного теперь полностью в твоих руках.

Чей-то голос из-за спины добавляет: -Здесь не помогут высокопоставленные покровители.

Кто это сказал? Даниил с гневным лицом оборачивается, но привыкший говорить из-за спины уже замолчал, желая остаться неузнанным. Повернувшись к Марьи Петровне, Даниил подбадривает девушку бледной улыбкой и шёпотом говорит: -Ты справишься. Это как раз то настоящее дело, которого ты хотела.

Марья едва заметно кивает. Выходя вперёд и становясь между архиврачом и больным на столе, она привычно проговаривает свои будущие действия вслух: -Гной внутри. Его нужно удалить. Искать перфорацию кишки и зашить ее. Иначе пациент умрет.

Анастасий молчит, и Марья моет руки в спиртовом растворе, после чего берётся за скальпель. Серебряные крючки и иглы с вываренной в уксусе кишкой лежат рядом, ожидая своей очереди.

Перед тем как сделать первый разрез она примеривается. Может быть слишком долго. По толпе лекарей пробегает волна шепотков.

Решившись, Марья оставляет все тревожные мысли позади, мысленно выставляя их за дверь до конца операции.

Глубокий разрез делается твёрдой, свободной от сомнений, рукой. Кровь выступила темной струйкой. Пахнет кислым и гнилым. Марья увидела источник заражения – небольшое отверстие в воспалённой кишке.

–Серебряный крючок. Иглу, -командует она, даже не глядя на того, кто принялся ей ассистировать.

Полость промыта спиртовым раствором и аккуратно зашита.

Когда она наложила последний шов на кожу и перевязала рану чистейшим льняным полотном, в зале стояла гробовая тишина. Пациент дышал ровно, на лбу выступили капли пота, но не от жара, а от перенесенного шока. Он был жив.

Архиврач Анастасий медленно подошел, внимательно оглядывая рану. Даниил, а именно он помогал во время операции подавая инструменты и придерживая края раны чтобы Марья могла работать, довольно кивнул.

Кто-то из толпы спросил: -Он выживет?

–Если не случится вторичное заражение. Нужно поддерживать чистоту и давать отвар из коры ивы от боли и воспаления, -ответил за архиврача Даниил.

В тишине зала раздались громкие, торопливые шаги. Одна фигура, отделившись от толпы лекарей, уходила прочь. Это был злословец Симеон не сумевший добиться поставленной цели. Понимая, что если не вышвырнуть эту девицу из института как можно скорее, то вскоре в его стенах появится ещё одна и ещё и тогда этот поток, открытый государевым указом, будет уже не удержать, он делал всё что мог. Но и этого оказывалось слишком мало.

Не найдя явных огрехов, Архиврач сухо кивнул и, ни слова не сказав, развернулся и вышел. Толпа лекарей в тёмных балахонах потянулась за ним. Иногда кто-то из них оглядывался на оставшихся стоять у тела больного Даниила и Марью Петровну.

–Прекрасная работа, -похвалил Даниил, когда они остались одни. -Я и не сомневался в тебе.

–Зато я сама в себе очень даже сомневалась, -отмахнулась Марья.

Молодые врачи сами убрались в операционной оставив больного отдыхать. После, когда он немного отлежится и если не случится второго заражения, его переведут к выздоравливающим. Наблюдать за пациентом осталась сиделка, но уже через несколько часов, Марья вернулась и заменила её.

–Хочу сама проконтролировать что с ним всё будет хорошо, -объяснила она.

Тишина в келье-палате нарушается лишь ровным дыханием уснувшего после операции пациента и поскрипыванием перьев в соседней келье. Вечер, операций уже не проводится. Большая часть лекарей разошлась домой. Остались только такие как она, нанятые сиделки и пара дежурных лекарей.

Неожиданно тишину врачебного покоя нарушил громкий, непривычный треск ломаемого дерева. Запираемая на массивный засов дверь влетела внутрь в клубах известковой пыли. В здание Анатомикума врываются фигуры в темных, поношенных зипунах, с лицами, скрытыми под капюшонами и глухими масками. Их много – не меньше десятка. Они вооружены огнебоями и саблями. От попытавшегося им помешать дежурного санитара отмахиваются клинком и тот падает в брызгах крови.

–Ни с места! -кричит хриплым от ярости голосом один из них, самый крупный.

Выглянувших в приёмный покой дежурных врачей хватают и вяжут, с силой затягивая грубую, режущую кожу, верёвку. Испуганная санитарка пытается сбежать, но ей в спину стреляют. Гулкий звук выстрела долго не утихает в анфиладе потолков и комнат. Бедная женщина неподвижно лежит на животе и под ней расплывается тёмное, почти чёрное, пятно.

–Это ещё кто? -один из бандитов вламывается в келью, где находятся Марья с пациентом. Несмотря на громкие звуки и крики тот продолжает спать беспокойным сном, обильно потея.

Дуло огнебоя смотрит Марье прямо в лицо. Там, в глубине ствола, таится тьма готовая в любой момент взорваться огнём.

–Кто ты такая? -спрашивает бандит. -Лекарь что ли?

–Какой ещё лекарь, разуй глаза, это девица, -поправляет его товарищ.

–И правда, что-то я не заметил, -соглашается первый.

Марью сгоняют к толпе санитарок и сиделок. В отличии от врачей их не стали связывать и особенно не обращают внимание. Марья исподволь оглядывает напавших на институт. У неё в рукаве спрятан скальпель и несколько игл которые она успела схватить, заслышав шум за дверью. Оставалось понять как этим богатством можно воспользоваться в текущей ситуации.

Среди связанных врачей, она замечает Симеона. Он что здесь делает? Ехидный старик тоже видит Марью и даже в такой ужасной ситуации привычно закатывает глаза. Кажется, будто он даже рад, что Марью определили к толпе согнанных вместе санитарок, уборщиц и кухарок. Как будто этим лишний раз подтвердили, что она не является настоящим врачом и никогда им не станет.

–Что вам нужно? -спрашивает нападавших один из лекарей, по правую руку от Симеона.

В ответ прилетает удар прикладом огнебоя в лицо, но всё же командир нападавших соизволяет ответить: -Вы все служите сидящему на престоле дьяволу. Это проклятое место – зримое воплощение его богопротивных идей. Но мы, верные слуги истиной веры, очистим его. В тьме ночи мы зажжём такой яркий маяк, что его увидят даже на небесах и тогда воинство божие придёт с неба и свергнет проклятого государя!

Безумцы! – подумала Марья. -Но что они говорили про маяк? Неужели собираются подпалить весь институт?

–Пожалуйста, не трогайте больных. Для кого-то из них простое перемещение с места на место уже крайне опасно, -попытался вмешаться один из врачей.

–Живые мертвецы, -фыркнул главарь. -Следуя божьему замыслу все они уже давно должны были предстать перед его судом и только богопротивное чародейство продолжает удерживать их на этом свете заключая чистые души в страдающие тела!

Кирпичные корпуса института подпалить было бы не так просто. Но вот построенная во внутреннем дворе деревянная церквушка идеально подходила на роль большого костра. Выломав запертые, по ночному времени, двери, бандиты принялись сносить в церковь деревянную утварь и рубить её в щепы, подготавливая пищу для огня. Марья опасалась, что их всех или, хуже того, больных загонят внутрь и сожгут, но похоже, что разбойникам нужны были живые заложники. Они легко убивали, однако большую часть старались сохранить живыми. Зачем? Кто знает!

Обильно политая маслом куча разрубленной деревянной мебели загорелась так быстро, словно только и ждала этого.

Пользуясь тем, что большая часть бандитов занялась организацией пожара и охранять их остался всего один, Марья достала спрятанный скальпель продолжая скрывать его блеск сжатой в кулак ладонью.

Нужно было как-то подойти к бандиту.

–Я хочу в туалет, -сказала она.

–Что?

–В туалет, -объяснила Марья. -Очень хочется. Можно мне сходить?

–Нельзя.

–А как тогда.

–Ссы здесь, -усмехнулся разбойник. Хуже того, он теперь смотрел на неё, не отрываясь и шанс подойти к нему, не вызвав подозрения, стал ещё более мал и скромен.

Марья сказала: -Я стесняюсь.