Текст книги "Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)"

Автор книги: Синий Мцыри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Отпускало медленно, как ленивые волны откатывают от берега, расчесывая песок и мусор, размазывая по пляжу гнилые водоросли.

– Прости меня, – Юри говорил шепотом. Я чувствовал, как на его виске судорожно долбит вена.

– Хватит извиняться. Оба молодцы. Я даже извиняться не собираюсь.

Юри гладил мою ногу кончиками пальцев.

– Я люблю тебя, – он вздыхал, мелко давясь воздухом, открывал и закрывал покрасневшие глаза.

– Ты, – я накрыл затылок ладонью, приглаживая волосы, – ты не передумаешь, да?

– Ты ведь тоже, – Юри улыбнулся и поцеловал метку, приподнявшись. – Тебе надо быть тренером.

– А тебе надо, чтобы я катался.

– Потому что тебе плохо без этого. Я вижу. Чувствую.

Тут он не врал, чувствовать – это прямо про нас. Вон как расчувствовались.

– Мне без тебя не лучше. Давай поговорим о том, как ты сам прекрасно катаешься…

– Нет, – Юри упрямо мотнул головой. – Мы поговорим о том, как я катаюсь, после того, как я выиграю Финал. Если я его выиграю.

Упрямый мудак. Нашелся же такой…

Я боялся думать, что лучше бы он не нашелся. Мы бы оба тогда жили спокойно и безболезненно. Может, и счастливо.

– Я докручу четверной сальхов. И в тулуп еще оборот добавлю.

Я закрыл глаза и засмеялся.

Что мне делать.

Для начала – душ, конечно, потом надо выйти на связь с внешним миром, пока нас не начали искать.

А потом… а потом я подумаю.

Я не слышал, когда Юри вернулся ночью. Слава Богу, я спал все-таки в кровати, а не под дверью.

Утром он разбудил меня, сонный, хмурый и спокойный. Кофе заказал. Себе – чай.

Было шесть утра.

До начала произвольной программы оставалось восемь часов.

Комментарий к 19.

Да, в эпиграфе “Вьюга” Лепса (опять-таки, я настаиваю), и да, я скатываю это все в русскую попсу. Грустить по-русски.

Автор просит прощения за перерыв в выкладках.

Я пересмотрела 12-ю серию, между короткой и произвольной – ровно день, в который ни Юри, ни Виктор не вышли на лед для открытых подготовок.

Собственно, этот пробел и натолкнул меня на мысли о том, куда у этих двоих мог проебаться весь день.

Собственно, именно что проебаться.

Я люблю вас. Терпите.

========== 20. ==========

Если ты слышишь,

Подними глаза в небеса,

Ты увидишь там меня.

План созрел к утру – простой, как пять рублей, детский и совершенно идиотский. На первый взгляд.

Я сказал Юри вчера, не обратив особого внимания, насколько это важно, – что Юри стал тренироваться изо всех сил, чтобы обойти Юрио.

И Крис сказал мне, что они вдвоем – совсем как мы с Крисом, система взаимных пинков и поддержек много лет тащила нас вверх. Я помнил, как рассматривал Криса как основного соперника, я подтачивал свои программы с расчетом на его слабости и недоработки, а он – с ориентиром на мои.

Юри ушел тренироваться ночью, несмотря на поганое самочувствие, и собирался добавить лишний квад в произвольную – потому что Юрка поставил новый рекорд.

Юри было нужно золото.

Хуй ему, а не золото.

Пусть выкручивается.

Оставалось попросить Плисецкого кататься лучше, чем уже. Благо, это было просто – Юрка был на пике формы, он горел и несся, как в зад ужаленный, в последнее время особенно – на него же смотрел Алтын.

Алтын вышел на третье по вчерашним итогам, я видел, как Юрка радуется, он захочет выиграть еще и поэтому.

Крис сказал:

«Только представь, что с одним из них будет, если другой уйдет». Я тогда еще подумал – какой бред, зачем уходить, полет-то нормальный?

Вот ведь.

Просьба могла быть очень глупой – если бы была обращена к кому-нибудь еще. Но не к Юрке.

На утренней открытой тренировке я выкатился на лед сам. В красно-белой российской форме.

Надо было видеть лица. Юри – ошалевше-растерянное: «Что, уже? Так быстро сдался, уже переоделся?»

Юрки – воинственное: «Во что ты вырядился, предатель?»

Криса – заинтересованное: «Ух ты, что за игра, возьми и меня тоже!»

Якова – каменное. «Совсем охуели, голубчики».

У Джей-Джея – забавное. Дерганное. Мой наряд для него – лишняя реклама русской сборной, которая вчера надрала зад всем Леруа сразу – наша Мила, как я читал, обошла канадку в произвольной, хоть и уступила прекрасной Криспино, а юниоры-парники выводка Соколовой – еще и пару, в которой была сестренка Джей-Джея.

У Пхичита и Алтына – одинаковые спокойные физиономии. Мол, старо, как мир, и умом Россию не понять, – но тебе идет, Никифоров.

А то я не знаю.

Я не хотел вызвать ревность – мне было бы противно от себя.

Я хотел… напугать, единственным проверенным способом – что ты станешь делать, если я вернусь к этим людям, туда, где вырос, туда, где любили, туда, где я стал таким, каким ты меня любишь? Как ты будешь себя чувствовать? Рассуждать-то всегда хорошо и красиво, и так самоотверженно, но вот разок увидеть, как это будет – еще и терапия.

Пока что Юри катался, кося на мою куртку лиловым глазом, с потешным таким остервенением.

Я тоже катался, ловил его за руки, разворачивал, тянул за ногу, показывая, как надо – он отлично знал, как надо, но, чем черт не шутит! – пусть, если это наш последний прогон как ученика и тренера, он меня запомнит. Я его запомню. Зафиксируем, застынем во времени.

Вообще, чувство обратного отсчета на моих собственных соревнованиях я обожал. Такое горячее, тугое, между сердцем и желудком, как будто водки тяпнул. Чувствуешь минуты и часы физически, и чем ближе, тем горячее комок в животе.

Теперь же я ощущал только чужеродный холод в груди – и как отвратительно потеют ладони. Ладно, хорошо, у тренеров по-другому все устроено. Если б Якову рассказать, похвастаться – ты гляди, какой я молодец, я же паровозик, который смог! Я безвозвратно в вашей гвардии, подвинься-ка.

Школа Никифорова.

А что.

Я бы вел Юри. Я был вел Юрку, если бы он захотел, что вряд ли, конечно: у них троих с Барановской и Фельцманом вытанцовывалась совершенно идиллическая картина, я даже завидовал. В Юркином возрасте я ощущал себя между молотом и наковальней, все время мечтал куда-нибудь деваться с их глаз и боялся брякнуть лишнего. Юрка же между ними… грелся. Заласканный и ухоженный – женское чутье и руки Лилии выходили из него самую настоящую статуэтку, бумажную балерину, тонкую, изящную. Напор Якова дал в обе руки этой балерине по кривому остро заточенному палашу. Только попробуй расслабиться – и пиздец.

Я бы выпестовал тройняшек Нишигори. Девочки катались, и неплохо, я видел, как Юко занимается с ними, в свои шесть все уже уверенно прыгали козлика, а Лутц – даже сальхов в половину оборота. Правда, я бы ноги вырвал тому, кто поставил ей переходы, но опять-таки, надо посмотреть – может, косяк, а может, из этого вырастет стиль. Аксель отчаянно косила под Юри – пыталась рисовать его дорожки. У Луп была страшная скорость, невероятная для ее маленького веса и коротких ножек.

Если за них возьмется Юри – тоже толк выйдет…

Нет. Не возьмется. Хера с два. Не дам.

Свободный выбор – это, конечно, замечательно, но не сегодня.

Юри дергался и нервничал. Он глянул вопросительно, когда я замотал головой после его попытки прыгнуть квад.

– Ноги побереги, – я подъехал ближе, врезался в спину, придержал за живот и заговорил на ухо. – Четверных у нас аж два, а у тебя бедра дрожат. Оставь силы на потом.

Дрожали у него, строго говоря, не только бедра. Юри повернул голову и почти коснулся носом моей щеки. Я придерживал его за талию.

– Не волнуйся, я справлюсь.

– Никто не волнуется, – я поднял брови и улыбнулся, потом развернул его, перехватил за плечи. Взял за руку и прокатил к бортику.

Между лопаток горело – на нас смотрели. Пусть смотрят.

– Мне сделали предложение – выступить завтра на показательных.

– Да? – у Юри был странный взгляд, как будто он плохо понимал, что я говорю. И щеки – красные-красные. Я привалился к бортику и отпил воды из бутылки.

– Да. Не только как тренера, как гостя Гран-При. Это не противоречит правилам, я говорил с комиссией. Стеф предложил.

Я заглядывал в глаза. Ты доволен, Юри?

Юри доволен не был. Он сдвинул брови.

– У тебя есть костюм?

– У тебя есть. «Эрос». Он безразмерный, помнишь?

– А, – Юри скосил глаза на мою руку на плече, быстро облизал губы, – да, точно.

Мы как будто к самому началу вернулись.

Это мне как будто бы и нравилось. Я лапал, Юри краснел, остальные смотрели и пытались мысленно загнать ситуацию в рамки рабочего момента. Фигурное катание – контактный спорт. Виктор Никифоров – дохуя контактный человек.

Вообще-то, у меня был костюм. Я привез его в Японию в начале весны, и с самого старта тренировок с Юри везде таскал с собой. На удачу.

Нет. В удачу я не верю. Скорее, в качестве напоминания, почему я вообще сделал перерыв. Иногда я открывал чемодан и натыкался взглядом на розовый сатин с золотом.

На случай, если я решу прокатить «Будь ближе». Как-то так вышло, что заговорили мы с Юри о ней вообще только вчера, и после вчерашнего вспоминать не слишком хотелось. Но костюм я очень любил, он был лучшим из моих, заказанный у знакомой Лилии в Москве. Я не выдал его на выбор Юри и Юрио из банальной сентиментальности – это костюм моей последней программы, я хотел бы оставить его на память.

Никогда всерьез не думал, что надену его еще раз.

Ламбьель, и правда, звонил час назад, предлагал оживить конец сезона, размяться.

Так что я вышел на лед еще и поэтому. Размяться бы не помешало.

Юри наблюдал за моим лицом. Я ровно улыбался, прикрыв глаза.

Это было похоже на старую, как мир, игру – и без тебя не пропаду, если что. Но контекст, вся ситуация, ожидание Финала и метки на нас делали все намного веселее и свежее.

– Что ты будешь катать? – Юри говорил спокойно. Его рука отдыхала на моей, кольцо поблескивало – Юри его надел.

Я тоже надел свое.

– Секрет, – я лыбился. – Тебе понравится.

Обязательно понравится. Если кто и мог оценить, то это был Юри.

– Ты подумал о том, чтобы выйти самому?

Юри помялся, глядя, как Плисецкий кидается в аккуратный тройной флип.

– Да, – наконец, сказал он. – Я выйду. Как бы ни откатал произвольную. Думаю, я смогу.

– Подмосковные вчера?

– Секрет, – Юри поднял глаза и усмехнулся. – Тебе понравится.

Почему-то я в этом не сомневался.

Пока что происходящее очень нравилось репортерам. Нас догнали на выходе с катка, я вообще-то хотел перехватить Якова, а точнее, его драгоценного Юрку, но нас отрезало толпой с микрофонами. Я обернулся – Юри смотрел поверх голов растерянно. Он был высоким – коньки не снял.

Я подмигнул, не дрейфь, мол, выкатимся.

Нас оттеснили к углу с логотипами спонсоров, все же дали встать рядом, пару раз обдали вспышками – Юри держал спину прямо, стоял, чуть касаясь плечом, улыбался. Подался навстречу, когда я приобнял его.

Глянул, повернув голову, прямо в глаза – я тоже повернул. Синхронно вышло. Почти нос к носу.

Вспышка. Напишут ведь всякую дрянь. Что-то вроде «Не пионерское расстояние. Виктор Никифоров растерял весь стыд на склонах Фудзи».

Было бы что терять.

– Мистер Кацуки, какие настроения в предвкушении последнего этапа?

Юри моргнул и поправил очки. Улыбнулся.

– Думаю, такие же, как и у моих фанатов и болельщиков. Предвкушение.

– Волнение?

– В некоторой степени. Я уверен в своих силах.

– Мистер Никифоров! На вас форма сборной России! Ностальгия по Родине?

– В некоторой степени, – я повторил слова Юри, глядя на него. Улыбнулся до ушей. – Но допускайте также мое искреннее желание поддержать российскую сборную, у них хорошие шансы. Пользуясь случаем, поздравляю нашу Милу Бабичеву со вторым местом в короткой программе!

Я помахал в камеру.

– Вам понравилось выступление мистера Плисецкого?

– Очень, – я продолжал тянуть лыбу, тряхнул волосами, чувствуя взгляд Юри. – Прекрасный дебют во взрослой группе.

– Вы постановщик его программы. Юрий сумел воплотить задумку?

– О, – я чувствовал напряжение Юри всей кожей, – он ее переплюнул. Не могу сказать, что я на это не рассчитывал, кстати. Было приятно с ним работать. Он такой молодец!

Примитивно.

Но на войне все средства хороши.

И, самое главное, я ведь нигде не приврал.

– Мистер Кацуки, кто поддерживает вас?

– Моя семья, – Юри вернул мне взгляд. – Мои мама и папа в Хасецу, мои друзья Юко и Такеши и их дети, а также мои сестра и учитель хореографии прилетели сюда вместе с нами.

– И Виктор, – подсказала девушка с французским акцентом. Юри мягко улыбнулся:

– И Виктор, конечно, – Юри повернул голову и широко улыбнулся, сощурился за своими очками. В очках отражался я сам – румяный и довольный жизнью.

Метку опалило – быстро и резко. Юри кивнул следующему репортеру.

Отпустили нас с боем, Юри заявил, что нам еще надо готовиться и собираться.

Он шел на шаг впереди меня, я разглядывал прямую спину и шею, аккуратно причесанный затылок.

Нога собиралась отвалиться, определенно.

Я был уверен, что у Юри раскалывается голова.

Он, качаясь, зашел в туалет, я шагал следом, как привязанный. Иногда не надо говорить, чтобы было и так ясно – иди за мной.

Юри остановился у самого дальнего умывальника и долго мыл руки. Потом поднял глаза в зеркале.

– Зачем?

– Ты должен представлять себе, как это будет, Юри. Я год сидел на трибуне, я знаю, о чем говорю. Если ты собираешься уходить – будь готов.

– Верно, – Юри опустил глаза и затянул кран. – Прости. Больно?

– Терпимо. Ты, оказывается, ревнивый человек, да?

Юри повернулся.

– Я сам удивлен. Я… не ожидал, что ты начнешь прямо сегодня.

– Зачем себе врать? – я пожал плечами. – Долгие проводы – лишние слезы.

Юри улыбнулся.

Три часа до Финала.

Юри принял душ, переоделся, поел – мы сидели на скамейке в раздевалке и таскали из ланчбокса шпинат и тонко нарубленные яблоки. Юри медленно жевал, глядя прямо перед собой. Я держал в руке его очки.

Юри повел плечами, и я накинул на него свою куртку – красную с белым. Юри скосил глаза и глянул на нее, как на врага. Запрокинул голову и глотнул из бутылки так лихо, как будто не минералку вовсе.

Мари и Минако должны были уже приехать в спорткомплекс, Юри проверял телефон каждые несколько минут, дожидаясь, когда они напишут, на какой трибуне сидят.

Я отбегал здороваться и жать руки, тоже поглядывая на часы. Мне были до зарезу нужны Яков и Юрка.

Мы молчали.

Юри жестом предложил мне последнее яблоко, и я мотнул головой.

Я протянул ему очки, и Юри нагнулся, подставляя лицо – надень сам.

Я убрал его волосы за уши, поправляя дужки.

Мне хотелось орать и пинать скамейки. Обычные действия напоминали дурацкий прощальный ритуал. Ничего особенного – могу еще присесть и шнурки завязать на коньках. И поцеловать на бис в начищенный конек.

Мне все еще не казалось, что мы отыгрываем что-то на публику, все, что происходило, было так привычно и естественно для обоих, что мы скорее просто делали это по инерции – заботились, поддерживали, лелеяли. Привыкли за год.

Юри, казалось, вообще не волновался. Даже метка успокоилась.

Крис поглядывал на нас издалека вопросительно. Мы не разговаривали больше с короткой программы. Вид у Криса был смешной – слегка обалдевший и потерянный, я никогда не видел его таким раньше. Крис стоял рядом со своим тренером и агентом, переминаясь с ноги на ногу и поправляя волосы. Иногда он рассеянно улыбался. Я долго не мог понять, что не так, а потом до меня вдруг дошло.

Сколько я знал Криса, он всегда вызывал забавное впечатление человека, у которого есть все, что хочется – ну, кроме, разве что, долгожданного золота, которое всегда загребал я, – друзья, сила и красота, и мировая любовь, и любовь к себе, и талант, и вкус, и так до бесконечности. А еще – зияющее одиночество. Крис, купаясь во внимании, оставлял за собой эксклюзивное право на красивое холостяцкое одиночество, такое… элегантное даже. Эта черта нравилась мне в нем больше всего – не неотесанность, не неустроенность, а мудрый эскапизм. Человек, стоящий посреди льда. Наверное, все мы производили такой эффект, но Крису он шел больше прочих.

Который сейчас куда-то делся. Что-то в движениях, в том, как он оглядывался, улыбался, пил воду, показывало – я больше не один.

Крис поймал мой взгляд и поднял брови. Я чуть кивнул.

Юри молча взял у меня из рук коробку салфеток и пару запасных блокираторов – иди, мол.

Когда я оглянулся, Юри искал что-то в телефоне и на меня не смотрел.

Ну и хорошо.

Если я выебывался изо всех сил, показывая ему, что может произойти, почему это должно было означать, что этого не произойдет? Я не обольщался. Я не собирался сдаваться так быстро, но если Юри думал, что эта генеральная репетиция расставания – только для него, то это он явно зря.

Крис прислонился к стене в техническом коридоре и смешно перевел дух. Поднял глаза:

– Это так утомительно, мон дье. Хоть бы предупредил.

– О чем? – я привалился рядом, стараясь не помять пиджак.

– У меня болит спина и задница, – пожаловался Крис. – И шагу в сторону ступить нельзя. Раньше оно просто покалывало – не забывайся, я где-то есть, теперь же… вот я с тобой пошел, а копчик огнем горит! И так постоянно, все время надо думать о моральном облике!

– Ах, вот оно что, – я заржал впервые за несколько дней совершенно искренне и расслабленно. – Колядки. Твой Сэм. Я надеюсь, он не в курсе наших замечательных отношений.

Крис закатил глаза.

– Он в курсе всего, он же со мной много лет работает. А всего-то надо было раздеться разок друг при друге догола!

Я засмеялся. Если бы все так просто решалось, не жизнь была, а песня бы.

– Ты же спишь нагишом!

– Он всегда стучит в дверь, прежде чем зайти в комнату, – Крис смотрел растерянно. Я впервые его таким видел. – Потеряно несколько лет, представляешь? Из-за его долбанных манер! Я мог быть давно счастлив!

– Я сделаю вид, что не оскорбился, – я был раз за Криса. Правда. Хоть у кого-то все в порядке, наконец-то. Крис фыркнул:

– Ничего личного, Вик, я всегда буду тебя помнить и любить.

– Осторожнее с этим, – я предупреждал на полном серьезе. – Не уверен до конца, как эта система работает, но знаю, что за словами тоже следить надо.

Крис помолчал. Потом дернул головой в сторону общей раздевалки:

– У вас что-то случилось.

– У нас случилось… – я потер лицо ладонями, – все. И нам понравилось. Но это мы зря, конечно.

– Ты выглядишь, как человек, который готов на убийство.

– В какой-то мере я готов и на большее.

Я не врал.

– Он не хочет ничего, Крис. Я бы все отдал, а он не возьмет. Он уже благодарен, счастлив, бла-бла-бла. Ему и так хорошо. Мол, он не будет держать, не станет бороться…

– А тебе надо, чтобы он боролся?

– А мне надо, чтобы он взял.

– Зачем? – Крис дернул бровью. Поправил волосы красивым движением. – Возьми сам. Рявкни, пригрози, прикажи. Ты же тренер. Насколько я вижу, именно это срабатывает для него самым сильным триггером.

Я задумался.

Крис был сволочью в основном потому, что у него было просто дьявольское, необъяснимо женское чутье, он интуитивно знал вещи, до которых люди вроде меня могли доходить годами. Но и на старуху бывало – сегодня Крис был неправ.

– Нет. Это же не ролевые игры. Мы на равных, и он хочет уйти, и я не имею права его заставлять. Я могу обмануть, совратить, манипулировать.

– Но?

– Но мне не хочется. Впервые в жизни.

– Не ври, – Крис легко засмеялся, заблестел глазами. – Ты просто хочешь быть хорошим. Не тот момент. Будь плохим. Как так можно? Год вел себя, как скотина, в самый ответственный момент – дашь слабину?

Я молчал. Крис дотянулся и положил подбородок мне на плечо. Заговорил в ухо.

– Красная форма – это, безусловно, отличный ход. Еще у тебя в арсенале привычное звездное обаяние. Распусти перья.

– Я уже ушел с тобой в неизвестном направлении.

– Друг мой, – Крис тяжело вздохнул, опалив щеку дыханием. – Нет ничего более очевидного в этом мире для окружающих, чем френдзона. Даже если мы голыми снимемся для Harperʼs Bazaar. Думай еще.

Мне стало не к месту смешно.

– Я совсем мудак в глазах других, да?

– Тебе так важно знать?

– Не слишком, на самом деле.

– Нет, – Крис прикрыл глаза, – не то чтобы очень. Не в последнее время. У тебя бесконечно влюбленное лицо. Я сейчас, наверное, скажу дикость, но именно сейчас ты просто обязан кататься, вот с таким вот выражением, с такими чувствами, пока они есть.

– «Пока»? – я улыбнулся до ушей. Крис эту мою рожу тоже знал. Он снова тяжело вздохнул:

– Хорошо. Пока ты способен кататься. Юри знает, что говорит. Он у тебя не идиот.

– Ты тоже хорош, – я больше не злился на Криса, я уже был в курсе, что Юри и без посторонней помощи способен вытащить черт-те откуда черт-те какие выводы. – Наговорил ему дерьма.

– Я выразил общее мнение, которое и так на поверхности, – Крис пожал плечами. – Век жертвенной любви прошел, причем очень давно. Ты не знал?

Метку дернуло. Отпустило. Крис мягко улыбался.

– Это просто я поздно проснулся.

– Очень может быть. В этом случае – играйтесь, конечно, кто мы все такие, чтобы советовать? Ты угробил сезон, он оценил это?

– Да, – меня тошнило. – Теперь взамен он уходит из спорта, чтобы меня не отвлекать, а я возвращаюсь.

– Вы меняетесь, – усмехнулся Крис. – Это хорошо. Современно. Потом, через сезон, опять наоборот, да? Ты – коньки на гвоздь, он – на велотренажер?

– Иди в жопу, Крис.

– Мое воспитание не позволяет мне комментировать это. Но мне твоя забота приятна, дорогой.

Я молчал. Крис потрепал меня по волосам и отстранился.

– А может, это он таким образом как раз борется? Бросает все, чтобы ехать за тобой и смотреть на тебя. Прямо как один мой знакомый. А ты вырядился в российскую форму, поешь оды Плисецкому, наверное, уже и программы придумал себе на следующий сезон?

Я все еще молчал. Крис разглядывал мое лицо.

– Советую взять Глорию Гейнор. «Я выживу». И без тебя проживу, негодяй, бросил меня, предпочел не кататься, а свои правила диктовать, ах, какое горе! Смотрите, меня бросили, а я вот жив и здоров!

Я чувствовал, как ребра тянет – так мне хотелось заржать. Или заорать. Но я стоял, лыбился, слушал.

Крис наклонил голову:

– Ты никогда не спрашивал его, почему он вообще катается?

– Потому что… ты был на том интервью!

– Был, приятель. И оно мне очень понравилось. Юри встал на коньки, потому что однажды он увидел тебя на них. Он катался всю жизнь, чтобы кататься, как ты. И, может быть, однажды, кататься с тобой. Или против тебя.

– Но он не хочет…

– Потому что ты зарастаешь жирком на трибунах? Я бы тоже завязал, если бы из-за меня солнце закатилось!

Крис был смешной, когда злился. В годы нашего соперничества я старался злить его чаще.

– А полюбил он тебя, а ты – его, когда ты прожил с ним год. Не потому что ты Никифоров. Не надо его проверять, идиот. Он и так любит. Просто… для кого ему кататься, для Плисецкого? А что, очень даже…

Это Плисецкий для него катается. Не наоборот. А Юри – всегда для меня, всегда только для меня. И даже тогда, на той чертовой записи на ЮТубе.

Голос Криса размазался, ушел на периферию. Я стоял, застыв, как столб.

Юри катался, потому что я катался. Юри прекратил, потому что ушел я.

Если вернусь я – есть шанс, что захочет вернуться и Юри.

Крис просто очень емко сформулировал то, что я и так знал. Я просто шел к этому дольше, как я любил, блядь, в обход, огородами, по большой дуге.

Значит, я все делаю верно? Если я не переиграл, конечно.

– Крис, – я схватил его за плечи. – Ты знаешь, что ты гений?

– Конечно, – устало закатил глаза Крис. – Так же хорошо, как знаю, что ты, как это… долбоеб.

Я обнял его изо всех сил. Крис пробормотал в мое плечо:

– Значит ли это, что мне надо ждать тебя?

– Еще не знаю, – и откуда мне было знать? Я все еще мог ошибаться. Юри оказался прав в долгосрочной перспективе – после Финала решить будет проще. – Не хочу быть придурком, который то уйдет, то вернется, когда деньги кончатся.

Крис хихикнул и высвободился, поправил волосы.

– Скажи мне – вы что, совсем не разговариваете?

– Почему, разговариваем. Вчера до драки договорились.

– Бог мой, – Крис прикрыл глаза. – Как это прекрасно. Вот теперь я бы точно на твою программу брошенного старпера посмотрел, Вик.

Да. Я бы сам посмотрел, Крис. Уверен, она была бы божественно прекрасна.

На разогреве Юри просто сделал пару кругов и вернулся к ограждению, уцепившись за мою протянутую руку. Клянусь, я слышал, как на этом моменте на трибунах кто-то завизжал.

Юри улыбался. Я тоже не мог не – он был такой… мокрый, румяный, но при этом собранный, сжатый в кулак. Я следил, как за ним вьется «юбка» костюма – короткий шелковый хвост, лоскуток, который напускал в образ этот потрясающий оттенок блядства. Смотрел, как он машет Мари и Минако, как вскидывает кулак, проезжая мимо ложи, укутанной в японские флаги, как ловит брошенного кролика и целует в щеку выбежавшего на лед с цветами маленького мальчика, смешного и толстого.

Юри шло это все. Он был расслаблен, при всем своем напряжении, он купался в этом эффекте, как будто всегда, много лет вот так стоял и ловил лучи любви. И еще много лет собирался.

Нет. Он просто много лет смотрел на такого тебя, Никифоров. Это скоро перегорит, если ему не на что будет смотреть.

Я откладывал решение, я все еще боялся – от Юри можно было ждать все, что угодно. Кто-то нудный в голове голосом Якова советовал решать только насущные проблемы. Насущные проблемы заключались в том, что Юри придерживал левое плечо. Не дай Бог, потянул.

– Давай мазью разотрем?

– Костюм, – Юри отмахнулся, – он пачкается. Это просто от волнения, я деревянный.

Он растерянно всучил мне трофейного кролика, не зная, куда девать. До настоящего волнения, когда Юри начинало мелко потряхивать, была пара минут.

Я развернул его за плечо, дернул за руку – расслабь. Надавил, провел пальцами от ключицы до предплечья, продавил, нажимая, вернулся к лопатке.

Кожа Юри под тонкой сеткой была влажная. Я поискал взглядом куртку – простуда нам нахрен не сдалась.

Юри стоял, прикрыв глаза. Он вдруг улыбнулся:

– Так… так хорошо.

– О. А мне говорили, у меня для массажа руки не тем концом вставлены.

– Я не про массаж, – Юри открыл глаза. – Вот так стоять – хорошо.

О, я был совершенно согласен.

– Я буду по этому скучать.

Юри иногда умел ударить ногой с разворота, прямо в коньке. Прямо вот так вот стоя спиной и мило улыбаясь.

– Не обязательно.

Юри промолчал. У него была эта непередаваемая физиономия «я уже все решил».

У меня была идея фикс. И программа брошенного старпера. И слова Криса в голове.

И метка на ноге, которая не болела – мягко, едва заметно тянула, затаилась, ждала.

Мы не смотрели, как катается Джей-Джей, я косился на экран, различая только бледно-зеленый силуэт. Судя по воплям фанатов, Джей-Джей был верен себе и умело раскачивал толпу. Ну и молодец, его срыв нам всем дал хорошего такого леща – смотрите, что бывает, когда много хочешь и мало думаешь.

Юри поднял голову, чтобы глянуть на оценки, пошевелил губами, кивнул сам себе, снова наклонился над своими коньками. Я даже оборачиваться не стал. Джей-Джей был умница, но в этом сезоне он был уже не опасен. Ему бы отдых хороший. Или новый хороший пинок под зад, чтобы подняться. Может, женится, может, жена справится.

На Пхичита мы смотрели вместе, Юри сидел на скамейке, задрав голову, я стоял за ним, пытаясь зачесать волосы аккуратнее. Расческа путалась, гель склеил пряди намертво, казалось бы, волноваться не о чем, но Юри всегда умудрялся выйти на лед с забетонированной башкой и вернуться с гнездом.

Затылок я старался не задевать.

Пхичит оступился. Четверной у него был один, но сделан очень хорошо. И эта музыка шла ему больше, чем для короткой. Как и белый костюм к смуглой коже.

Надо бы присмотреться, может отрастить хорошие зубы в следующем сезоне. От выпускников Челестино всегда стоило этого ждать. Это я уже проверил.

Юри улыбался, шевеля губами. Я убрал расческу, и он тут же нырнул вниз опять – перешнуровывать коньки. Верный признак мандража.

– Кацуки, трехминутная готовность.

Юри кивнул ассистенту и рывком поднялся.

Мы шли в ложу молча, нас оставили одних в темноте перед выходом на лед. Через тяжелую черную ширму звуки доносились глуше, как из-под воды. Тишина давила. Я должен был хоть что-то сказать, и я сказал:

– Эти ребята, которые вызывают тебя на лед, сколько я их повидал… ощущение, что специально нанимают редких выродков, такие неприятные лица.

Юри улыбнулся. В полумраке он был совсем бледный. Он расстегнул молнию куртки.

– А мне всегда раньше попадались только девушки. Все милые. Только в этом сезоне… правда, одни выродки.

Ругался по-английски Юри смешно. Как будто стеснялся. Может, и стеснялся, он вообще при мне никогда не ругался.

Досадное упущение, я должен буду выбить это. Мне стало любопытно.

Замолчали. Юри смотрел прямо перед собой.

Потом я протянул руку и отвел занавес.

Комментарий к 20.

https://www.youtube.com/watch?v=o-50ZVXy2s4 – эпиграф. Оригинал принадлежит Полине Гриффис, но посмотрите на этих девочек, божи.

========== 21. ==========

Я видел в одном старом и не слишком талантливом фильме самое блестящее описание момента, когда ты максимально бессилен в отношениях со временем. Когда мгновение замирает, как на паузе, давая тебе рассмотреть каждую грань, пылинку, волосок на раскадровке, – а потом события бегут с бешеной скоростью, а ты сидишь, идиот идиотом, и не можешь сделать решительно ничего. Лучшее, на что ты способен, – делать вид, будто ты успеваешь понимать, что происходит. Высший пилотаж – притвориться, что ты это планировал, что ты это контролируешь.

Я пытался так сделать ради Юри – вот он снимает блокираторы, улыбнувшись и помахав Пхичиту. Вот делает пару шагов по льду, подъезжает к борту, тянет руки и ноги, разминаясь.

Вот он нагибается, держась за ограждение, уронив голову.

Вот я смотрю на его затылок.

– Юри.

Я не отпущу тебя. Это не пошлое подражание Бернарду Шоу – я тебя сделал и влюбился сам в то, что сделал. Это куда более любимое русскими домохозяйками «я так не хотел меняться, а пришлось, возьми ответственность». Я не отпущу тебя.

– Ты сможешь. Ты возьмешь золото. У тебя все прекрасно. Просто…

– Ты сказал только что, что незачем врать себе, Виктор. И опять пытаешься включить хорошего тренера, – Юри медленно поднял голову, сдвинул брови. Лютый взгляд ему не давался, но за старания – твердая пятерочка.

Ладно, Юри. Ладно. Шах и мат, засранец ты мой замечательный.

– В свой последний раз на льду я хочу улыбаться.

Если допустить, что любит он во мне не тренера, а что-то другое, если наступить себе на яйца и согласиться, что тренер из меня так себе, то…

– Слушай.

Юри кивнул, у него были закрыты глаза и вид был крайне усталый, – не то, что нам было надо. Совсем не то.

Он ровно и глубоко дышал, пытаясь успокоиться, и я всей шкурой ощущал, как он отключается, абстрагируется. Странно, что меткой не ощущал. Может, Юри не думал в этот момент ни о чем, он же со льдом прощается. Не со мной. Для него это разные понятия, да?