Текст книги "Дети Драконьего леса: Мительнора (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Андрей понимал, что Совет не зря подсунул ему именно этого человека. Талер понимал, что Андрей является неплохим способом добраться до «Asphodelus-a», тем более что секретные и опасные дела, которыми он обычно заведует, хорошо влияют на штатную зарплату его подчиненных.

До капитана Соколова дошло, что мирная беседа погибла, но беситься и в чем-либо упрекать младшего лейтенанта он не стал.

– Так что у тебя за эти, как их, подвижки? Надеюсь, пока ты в относительной безопасности?

– Пока да, – согласился юноша. – Но с объектом я уже пересекся. Впечатление производит, и внешность у него далеко не обычная, понятия не имею, как ему удавалось не попадаться местной полиции. Будь у меня в числе подведомственных жителей так человек, я бы сначала порылся в его доме и в его компьютере – конечно, если бы мне подписали ордер, – а потом бы на всякий случай сомневался, что обнаруженное там было таким уж безобидным. Ладно, капитан, – он покосился на время и виновато поежился, хотя гарантии, что убийца вышел из дома и скитается по серым улицам, не было, – я пойду. Не беспокойтесь, я…

Он осекся. Не то, чтобы он держал ситуацию под контролем – и не то, чтобы он по-настоящему верил в поддержку полицейского шаттла на орбите, потому что пока этот шаттл доберется до Земли, убийца успеет сделать из юного лейтенанта Хвета набор любопытных, багровых и, к сожалению, не способных к дальнейшему расследованию кусочков.

И, наверное, до капитана Соколова это дошло.

– Пойдешь? – повторил за своим подопечным он, кусая губы – сильно, так, что на секунду они становились почти белыми. – Хорошо. Только, пожалуйста, береги себя. Знаешь, – он усмехнулся, – в глубине души мне с высокой-высокой горы наплевать, как относится к одному известному младшему лейтенанту моя команда. И если, когда он вернется, на борту ничего не изменится, я буду немножко… недоволен своим пилотом, штурманом и механиком. Да?

– Если это поблажка, то нет, – серьезно ответил ему Талер. – А если это искренне… то спасибо, капитан. Я рад, что нашивки на рукавах носите именно вы, а не Вельд или Питер.

И отсоединился, потому что, признаться, вовсе не хотел знать, какой из вариантов совпадает с истиной.

Снаружи было темно и холодно, хотя часы на площади показывали надпись «14:42». В клочьях густого мрака медленно, по очереди, вспыхивали низкие фонари.

Шумел океан, бросая на песчаный берег колоссальные пенистые валы. Так, будто в его нутре бесновалось какое-то чудовище, и он был не в силах его сдерживать. Крупные рыбы, оказавшиеся на песке, отчаянно пытались получить хотя бы каплю воздуха, но распахивали рты все реже и реже. Некоторым везло, и прибой тащил их обратно в глубокое синее сумасшествие. Некоторым нет, и если на них наконец-то падала очередная волна, то они были уже мертвы.

Небольшое кафе, расположенное в километре от безумного берега, пустовало. Он выбрал столик у витражного окна, с интересом изучил скопление красных, голубых и зеленых осколков, сделал заказ, не реагируя на улыбку девушки-официантки. Будь он подальше от Земли, на той же EL-960, и он обязательно улыбнулся бы ей в ответ – но сейчас ему надо было сыграть слабого и раздавленного тоской человека, а эта задача оказалась едва ли ему подвластна. Потому что он никогда не сдавался, никогда не садился на пол у стены, как, например, его лучший друг Адриан, и не предавался печальным рассуждениям об отсутствии у себя каких-либо важных качеств.

Единственное, что худо-бедно помогало ему ходить с угрюмым, а не сосредоточенным, выражением на лице – это острая боль у виска и вдоль покореженной скулы. Изогнутая полоса шрама. Если бы не инъекции и не таблетки, она бы давно загнила, но к лечению Талер относился очень серьезно.

Он ел сливочное мороженое, слушая, как вдали беснуются ветер, волны и редкие дождевые капли, по-прежнему падающие с неба. И как будто успокаивая, как будто убаюкивая себя этими звуками: все нормально, тебе не о чем беспокоиться, все находится ровно там, где ему надо находиться. И объект наверняка поблизости, может, сейчас глухо зазвенит колокольчик у входа, и он…

Талеру стоило огромных усилий не подавиться. Чтобы скрыть свое замешательство, он подхватил со стола чашку остывшего кофе.

Человек с черными силуэтами ночных мотыльков на переносице и щеках внимательно осмотрелся, как если бы кафе было не пустым, а, наоборот, едва не лопалось от изобилия чужих голосов и радостного смеха. Его холодный колючий взгляд остановился на младшем лейтенанте, ресницы дернулись, и уголки обветренных губ медленно потянулись вверх.

– Я так и знал, что встречу тебя здесь, – тихо произнес он. И опустил изящные пальцы на спинку соседнего стула: – Я присяду?

Младший лейтенант равнодушно пожал плечами:

– Ну присядь.

Его собеседник воспользовался этим разрешением, поднял брови, пронизанные цепью пирсинга, и заметил:

– А ты не очень-то приветлив.

У него были странные, цвета полыни волосы – и коралловые глаза, окруженные сетью лопнувших сосудов. Еще один мотылек, девятый, выгодно устроился на его шее, справа от остро выступающего кадыка.

– А я и не должен быть, – отозвался Талер. – В конце концов, мы даже не знакомы.

Уловка сработала – его собеседник немедленно подался вперед и выдвинул необходимое предложение:

– Так давай познакомимся. Как ты выразился, в конце концов, я тебя не впервые вижу.

Надеюсь, ты о той ночи у белых перил моста, подумал юноша. Потому что если нет, и ты видел меня в каких-нибудь новостях – я избегаю репортеров, но они настойчивы, как мухи в жаркие дни, – мне пора бежать и заказывать себе отдельный жаркий сеанс в местном крематории.

– Давай, – тем не менее, вполне спокойно произнес он, – если ты начинаешь.

К его собеседнику подошла официантка, выдала объемный журнал с меню и неуверенно улыбнулась. В отличие от полицейского, он тут же мило с ней заворковал и потребовал какой-то салат, а к нему пиво. Потом, вероятно, чай, особенно если такая славная девочка присоединится и позволит покормить ее с ложечки вишневым пирогом… нет, не присоединится? Ох, как жаль, а ведь было бы страшно весело!

Талер нисколько не сомневался в этом его «страшно». За последние два года на планете Земля погибли сорок восемь парней и девушек, и всех находили у полосы прибоя – с распахнутыми животами и багровыми цветами хризантем, вырезанными либо вдоль ключицы и ниже по груди, либо вдоль левой лопатки. Человеку с пушистыми силуэтами ночных мотыльков нравилось подолгу возиться, подворачивая кожу мертвеца – во всяком случае, Талеру хотелось надеяться, что мертвеца, – и собирая из нее скопление длинных ровных лепестков.

Не верилось, что именно этого парня так долго разыскивают по всей Земле. Что ему, с его-то внешностью и тем более с такими приметными рисунками на лице, удается не вызывать подозрений у полицейских – хотя прямо сейчас, не будь юноша так уверен в том, что не ошибается, он бы тоже не испытал никаких отрицательных эмоций в адрес незваного соседа по столику.

– Меня зовут Нил, – с удовольствием вещал тот. – Нил О’Лири, если это для тебя важно. Я родился на Марсе, но последние девять лет живу на Земле, тут гораздо меньше людей и океан, – он мечтательно посмотрел в окно, – синий . Каждый Новый Год я хожу к мастеру тату, чтобы на моем теле появился новый рисунок. Эскизы делаю сам, я учился на художника, но по специальности не работаю, и вообще официально я нигде не работаю, так, редактирую статьи в интернете. За это хорошо платят. Ну что, теперь твоя очередь? Что интересного ты мне расскажешь?

Талер помедлил, подозвал официантку и заказал еще кофе. Легенда у него была готова еще с тех пор, как он садился в пассажирское судно в порту EL-960, но врать юноша ненавидел, поэтому взял маленькую, вроде бы незначительную паузу, чтобы достигнуть хотя бы смутного равновесия.

– Я Твик, – сообщил он. – Моя родина – Империя. Но мне она к чертовой матери не нужна, и я здесь, потому что мне надоели высотки, роботы и корабли. На Земле, если я ничего не путаю, всего лишь один порт, и он севернее, – Талер махнул рукой туда, где, по его мнению, находился север. – Работать, как и ты, предпочитаю в интернете, занимаюсь обработкой фото и видео. Бывает, что беру еще и звуковые дорожки, но с ними труднее, хотя до сих пор никто из клиентов не пожаловался.

– А твои родители? – будничным тоном осведомился О’Лири. – Не возражают, что их любимый сын живет в этой заднице, бок о бок со штормами и грозами?

Ход был предсказуемый. Талер ожидал, что Нил прибегнет к этому вопросу, и честно признался:

– Я их не помню.

– То есть?

– Они мертвы, – пояснил юноша. – Погибли около шести лет назад.

Нил напрягся:

– Погибли?

Подошла официантка, поставила перед лейтенантом стеклянную чашку с торре. Он покрутил соломинку между пальцев, наблюдая за каждым новым движением со стороны О’Лири – как тот осторожно поправляет узкую серьгу в ухе, как постоянно грызет точно такую же в нижней губе. Как сдержанно кривится, ощущая привкус железа.

– Автокатастрофа. Мне было тринадцать, и я выжил, потому что отец вытолкнул меня из машины. По крайней мере, так говорили его друзья. Опекунство надо мной никто не оформил, и после больницы я оказался в детдоме. Там и воспитывался, поэтому, – Талер усмехнулся, криво и мерзко, так, что сам же прикинул, не пора ли заехать себе кулаком, например, по челюсти, – и не люблю разговаривать с людьми. Но ты упрямый. Пожалуй, было бы любопытно выяснить, почему?

Стоило О’Лири весело рассмеяться, как мотыльки на его щеках снова ожили. Снова шевельнули пушистыми крыльями и десятками нежных лапок, снова аккуратно погладили своего хозяина по живой теплой коже.

– Почему? – повторил за лейтенантом он. – Потому что я вижу, как ты стараешься быть хуже, чем ты есть, и меня это забавляет.

Повисла тишина. Талер отвлекся на торре, чтобы скрыть свое замешательство, а Нил подался вперед и задумчиво постучал крохотной серебряной ложкой по блюду с пирогом.

– Ты не объяснишь, зачем тебе это, верно? – уточнил он. И, дождавшись, пока младший лейтенант якобы рассеянно кивнет головой, свернул тему: – Ну да, я упрямый. Это потому, что я мечтаю найти себе надежного друга, а ты, по-моему, вполне подходишь на эту роль.

Теперь напрягся уже Талер.

– Надежного друга?

– Ну да, – согласился О’Лири. – Такого, чтобы я мог полностью на него положиться, а он мог полностью положиться на меня. Такого, чтобы я бесконечно ему верил, а он бесконечно верил бы мне. Такого, чтобы нам было не стыдно проболтаться о чем-то, извини, сокровенном, чтобы нам это было уютно, чтобы для нас это было… как бы в порядке вещей. И еще такого, – он почему-то нахмурился, – чтобы для полного счастья мне вполне хватало только его, а ему вполне хватало только меня. Чтобы каждый… в какой-то мере… был зависимым. По мне, построить свой маленький мир можно и без мостов. Без черешен и без тумана, я считаю, что будет более чем достаточно… одного прекрасного человека. Понимаешь?

– Нет, – удивился младший лейтенант. – Не понимаю.

О’Лири снова отвернулся к витражному окну. Талер сомневался, что сквозь оранжевые, красные и голубые стекла он различает настоящий цвет океана, но его собеседнику, похоже, было на это плевать.

– Я был у самой границы, – добавил он. – Протяни руку, и дотронешься. Но я ее не коснулся. Я увидел, до меня дошло, какова она, что она по сути своей такое… и я ушел. Потому что я трус, – Нил поморщился, как от зубной боли. – И она меня испугала.

Талер замялся:

– Извини, я и правда не понимаю. Ты о чем?

О’Лири на секунду закрылся обеими ладонями, скрывая мотыльков и слишком яркие, хотя и старые, чувства. А затем, как ни в чем не бывало, вернулся к обычному разговору.

– Я был бы рад, если бы мы обменялись адресами электронной почты, – попросил он. – И еще я был бы рад, если бы изредка ты выходил со мной прогуляться. По городу, по пляжу и вообще… нет, я не настаиваю, – осекся он, заметив, какая настороженность легла тенью на черты юноши. – Но я был бы рад.

Младший лейтенант притворился, что ему это не нужно. Что ему ненавистны люди, что он требует полного одиночества и что человек с пушистыми силуэтами ночных мотыльков на шее и на лице должен подняться и уйти, и ничем больше о себе не напоминать. По счастью, О’Лири нисколько не обиделся и продолжил настаивать, спустя полтора часа и еще две порции мороженого наконец-то получив заветную ссылку.

Домой они шли разными путями, уставшие, но почти одинаково гордые собой. Нилу достался человек, достойный очередного испытания, а лейтенанту Хвету – убийца, глупо и наивно попавшийся на крючок. Но пока у него не было ни одного серьезного доказательства, обвинять О’Лири в изобретении багровых цветов на чужих спинах и вызывать шаттл с орбиты не стоило – стоило как следует разобраться, докопаться до всех деталей, выудить из него как доступную, так и недоступную информацию. А значит – быть кем-то похожим на вышеупомянутого друга, хотя при мысли о том, что придется постоянно выкручиваться и обманывать, юношу потянуло на рвоту.

Но вместо того, чтобы до рассвета мучиться угрызениями совести, он устроился на балконе, вытащил из кармана пачку дешевых сигарет и вообразил, что едкий тяжелый дым – это альтернатива кислорода. Куда более приятная, чем он сам.

Дым черными клочьями вился над перилами и – опять – смутно походил на грозовые тучи. Так и чудилось, что они вот-вот встопорщат свои темные сердитые бока, полыхнут молниями, и в них утробно зарычат первые громовые раскаты.

«Я был у самой границы. Протяни руку, и дотронешься».

Интересно, что это за граница? Что за маленький мир, туман и черешни? Для человека с пушистыми силуэтами ночных мотыльков на переносице и на висках это явно было очень важно. Словно он «проболтался о чем-то сокровенном» – и рассчитывал, что младшему лейтенанту Хвету известны подробности. И еще какие-то мосты… Вон, их на Земле, как того же песка – просто колоссальное количество.

В кармане кожаной куртки мелодично звякнул телефон. В этом телефоне еще не было ни единого контакта, ни единой связывающей нити, он был раздобыт и включен как раз перед поездкой на Землю – как способ достигнуть цели, тогда всего лишь предполагаемый.

Юноша активировал подсветку экрана, бегло покосился на время – 23:15 – и прочитал новое сообщение.

«Привет, я тебя нашел! Чем ты занимаешься?»

И следом нетерпеливое:

«Неужели спишь?»

Он хотел было скомандовать искину «а ну-ка набери текстовое», но сообразил, что в обычном телефоне такие функции не водятся. Поэтому, чуть помедлив, сам нажал на белую строку ввода.

И, перед тем как что-либо написать, глубоко затянулся.

========== Глава четырнадцатая, в которой Талер Хвет НЕ выполняет приказ ==========

– Значит, здесь ты и живешь? – Нил с удовольствием огляделся, уделив особое внимание комнатной пальме на окне и пачке сигарет на подушке. – Неплохо. Только очень сыро, ты уверен, что у тебя нога не отвалится?

Талер усмехнулся. Криво, но вполне искренне, и его спутник с укоризной поднял брови:

– Ты хреново относишься к своему здоровью. Если тебе сказали, что за коленом надо ухаживать, значит, за ним надо ухаживать. Постоянно, а не в те редкие моменты, когда на тебя снисходит озарение.

Он по-хозяйски расположился на диване, посмотрел на включенный телефон и неуверенно уточнил:

– Можно?

– Бери, – согласился младший лейтенант.

Он оставил его на виду нарочно. Пускай убийца, помешанный на своей значимости в жизни другого человека, убедится, что у Талера больше нет ни единого контакта, что он полностью рассчитывает на господина О’Лири – по крайней мере, пока находится на этой чертовой планете.

Они общались уже неделю, но раскусить Нила у юноши все никак не получалось. Они ходили на пляжи, но по Нилу было не видно, что его тревожат связанные с океаном и песком алые картины, где на спинах и на ключицах его бывших «друзей» цветут влажные багровые хризантемы. Они проводили целые дни в парках и кафешках, рассказывали друг другу всякий бред, и О’Лири казался вполне себе славным парнем – но затем лейтенант упрямо думал, что те кошмарные фото с побережья не сами себя нарисовали, и снова начинал относиться к новому приятелю строго.

У него был еще один, самый последний, метод. И, чтобы как следует к нему подготовиться, надо было выиграть хотя бы сутки.

Впрочем, эти сутки Талеру совсем ничего не стоили.

Человек с пушистыми силуэтами ночных мотыльков на лице постарался ничем не выдать своей радости – и вернул юноше его телефон, притворяясь, что пустая книга звонков и полное отсутствие каких-либо чатов его не поразили. Младший лейтенант сунул проклятую вещицу в карман и потянулся к очередной сигарете, хотя за последний час выкурил никак не меньше десяти штук.

– Скажи, а если твои легкие все-таки не выдержат и загнутся, – предположил О’Лири, – что ты будешь делать?

– Куплю новые, – в тон ему отозвался Талер.

– На какие деньги?

– Понятия не имею. Наверное, кого-нибудь ограблю.

Его спутник весело рассмеялся. Действительно, чего уж тут невеселого – полицейский, пускай даже и неопытный, мрачно обещает плюнуть на такие важные и такие незыблемые законы, чтобы не умереть от количества копоти и пепла у себя внутри.

А-а, подумал юноша, он ведь еще не в курсе, что я полицейский. Зато если догадается, то вообще от смеха умрет.

С Нилом было интересно, удивительно комфортно и легко, словно бы и правда – в компании лучшего друга. Он любил рассказывать о своем прошлом, но при этом и слушать – любил настолько же сильно. Бывало, что он долго молчал, наблюдая за полосой прибоя или покачивая в пальцах белую фарфоровую чашку с мокко, а бывало, что запрыгивал на тонкие перила мостов и читал стихи – на память, выразительно, мягко и с такой теплотой, будто сам же их и написал. Но стоило младшему лейтенанту уточнить, занимается ли О’Лири чем-то подобным, как тот неубедительно улыбался и отнекивался: нет, конечно нет. Все это сочинил один парень, которого я очень ценил, но который однажды исчез, и я не смог ни дозвониться ему, ни дождаться ответа по электронной почте, ни тем более обратиться в полицию. Ты представь: я зайду, сообщу о его пропаже, а на меня посмотрят, как на полного идиота, и спросят: вы кто? Его ближайший родственник? Нет? Ну так перестаньте вопить и таращить свои чертовы глаза, уважаемый, потому что мы все – свободные люди, и если вашему другу приспичило покинуть Землю, то это его личное право. Скорее всего, мол, он просто купил дорогой билет на пассажирское судно и, как тысячи местных до него, отправился в колонии Марса или на юпитерские станции, а может, на заводы Сатурна, чтобы как следует заработать и до глубокой старости не нуждаться уже ни в чем.

Талер достаточно отдохнул, чтобы теперь по ночам ему не спалось, и если О’Лири замечал, что его любимый приятель сидит в онлайне за какой-то час до рассвета, он тут же ему писал – давай-ка встретимся, я тебе такое классное место покажу, ну просто закачаешься!

Потом они лежали на крыше давно заброшенного театра, и скрипели стены, и вкрадчиво шелестела яркая зеленая листва, и летучие мыши темными суетливыми комочками проносились над их головами. О’Лири был спокоен и собран, они обсуждали выцветшие земные созвездия, а спустя еще какое-то время младший лейтенант позволил себе на секунду зажмуриться, потому что под веки словно бы насыпали невыносимо щедрую пригоршню раскаленного песка. И задремал, но нисколько не испугался – нет, пускай он и торчит неизвестно где бок о бок с убийцей, этому убийце еще не пора выходить на сцену; после признания, что Нилу необходимы друзья, точнее – всего лишь один, обязательно преданный и надежный, готовый быть чужой собственностью друг, Талер не сомневался, что человек с пушистыми силуэтами ночных мотыльков на лице не тронет своего спутника. Чтобы сорваться и вырезать на плечах людей влажные красные цветы, О’Лири нуждался в определенных условиях – и пока их не выполнили, бояться верного спутника было так же бесполезно, как пытаться раздавить блоху подушечками пальцев.

Отдаленный рокот синей океанской воды. Безумные крики проснувшихся после яркого рассвета птиц, песни цикад, и поверх всего этого – невозмутимый голос, тихий, немного обреченный и хрипловатый, но почему-то ужасно притягательный.

Это было на грани между сном и теми останками реальности, которые сохранились в теле непроницаемой ночи. Талер как будто спал – и как будто не спал, осознавая все, что его окружало, в тысячу раз яснее, чем обычно.

– Вот граница миров, если хочешь – пересеки,

но сперва захвати пистолеты или клинки —

пусть последние будут сильнее твоей руки,

если рядом покажутся злые твои враги.

Если хочешь – прислушайся, бьются вдали сердца

и ребенка, и внука, и матери, и отца,

и простого ублюдка, урода и подлеца,

и любого убийцы, предателя и лжеца.

Рифмы сложены, песня окончена – посмотри,

как она напоследок о верности говорит,

как никто никогда ее больше не сотворит

и никто никогда ее больше не повторит.

О’Лири помолчал, улыбнулся – в своей странной, невыносимо честной манере, – и позвал:

– Талер?

– Да?

– Я буду очень по тебе скучать, если ты уедешь. Ты уверен, что тебе надо на эту EL-960? Почему ты не можешь навсегда остаться на Земле? Ты сам говорил, что работа у тебя есть. А значит, есть и вроде бы стабильный источник золота. А если ты останешься, то и я буду, – он приподнялся на локте и поглядел на младшего лейтенанта неожиданно светлыми коралловыми глазами, – только твоим. Разве этого мало? Разве этого не хватит, чтобы…

– Нил, – перебил его Талер. – Мне жаль. Мне действительно, без шуток, до обидного жаль, но Земля – это все-таки не мой дом. Отвернись, – потребовал он, – подними голову. Красивые созвездия, ты согласен? А вон там, если не ошибаюсь – огонек Марса. И через месяц над океаном будет словно бы тесно от метеоров, и ты, вполне вероятно, придешь и доверишь им свое заветное желание. Я бы сказал «самое заветное», но я же и так в курсе, что у тебя на уме. По-моему, глупо делать вид, что я не понимаю. И все это волшебно, все это замечательно, и если бы, – младший лейтенант запоздало отреагировал на чужую улыбку искаженной усмешкой, – оно было моим… моим по-настоящему, если бы я считал его родным и таким же драгоценным, как ты… я бы остался. Но я люблю совсем другое небо. Совсем другие шарики планет и совсем другие луны. Извини меня, пожалуйста, за это.

О’Лири несколько помрачнел.

– Дурак, – тщательно скрывая горечь, произнес он. И, помедлив, осторожно выпрямил худые плечи: – Ладно, я пойду. Завтра загляни в кафе, если будешь свободен, я тебе новую книжку принесу. Но эта будет о рыцарях и принцессах, чтобы разница колола тебе глаза.

И пошел к узкой железной лестнице, а крыша стонала и потрескивала под его кедами – старая, обожженная солнцем, истрепанная ветром и залитая беспощадными июльскими ливнями крыша.

В тот вечер Талер облегченно выдохнул и больше не выдавил из себя ни слова.

Неделя прошла, и были десятки похожих вечеров, были походы к затихшему океану, аккуратная – с оглядкой на фиксаторы, – беготня в его синих волнах, еще какой-то фестиваль на мосту. Был фонарь, окруженный суетливыми мотыльками, и Нил, который остановился и наблюдал за тем, как они гибнут, обжигая свои чудесные крылья об мутноватый оранжевый огонь.

Были головные боли, битое стекло под опухшими веками и желание расшибиться об стену, лишь бы все наконец-то закончилось. Были редкие звонки нервному капитану Соколову, были четкие фотографии господина О’Лири – в обнимку с лейтенантом Хветом, якобы сделанные, чтобы не забыть время, такое мимолетное и такое поспешное, отведенное для ночных прогулок по чужой планете. Отведенное для восхода небесного светила, для смены лунных фаз, для рыбалки – она вынуждала Талера постоянно вспоминать фигуру изможденного старика и пустошь, а на ней – кособокую деревянную хижину, – для сливочного мороженого, для фильмов, просмотренных постольку-поскольку, потому что у Нила никак не получалось обратить на них все свое внимание. И были такие минуты, когда младший лейтенант замирал и как будто переставал что-либо слышать, и его тревожила всего лишь одна мысль: а чем я, собственно, занят? А какой из него, собственно, убийца? Должно быть, я все-таки допустил ошибку, должно быть, я все-таки идиот. Боже, какое счастье, что это так, если бы он был человеком, вырезавшим багровые цветы на чужих плечах, я бы, скорее всего, просто лег бы на асфальт и умер от бесконечного горя. Если бы он был человеком, вырезавшим багровые цветы на чужих плечах, меня бы это уничтожило.

Он передал свои сомнения капитану Соколову, и тот впервые наорал на неопытного подопечного, срываясь на явные – и довольно жестокие – оскорбления. Под конец его речи Талер безучастным тоном отозвался: «Да, капитан», и отсоединился, потому что больше ни единой фразы у него не нашлось.

«С тех пор, как вы играете в лучших друзей, с тех пор, как он следил за тобой в ту праздничную полночь – не погибла ни одна девушка, ни один молодой парень. Белый песок у берега не менял цвет, хризантемы не распахивались на страшно изувеченной коже, и вообще все было нормально, понимаешь? Этот Нил – сумасшедший, и даже если он хорошо притворяется добрым человеком, ты не должен ему верить. Ты не имеешь права ему верить, ты полицейский или гребаное дерьмо?!»

Я гребаное дерьмо, сообщил себе младший лейтенант. И следующие сутки О’Лири носился вокруг него обеспокоенно и едва ли не с ужасом, но так и не добился объяснений, почему его спутник хмурится, отмалчивается и выглядит восставшим из могилы покойником.

У меня еще есть один, самый последний, метод, усмехнулся Талер. Единственный, который может либо доказать мою правоту, либо доказать… твою невиновность.

Они сидели в кафе, традиционно пустом, и официантка флегматично косилась на одиноких посетителей, изредка пересекая зал, чтобы осведомиться, не пора ли заказать еще кофе и отнести куда подальше грязную посуду. Нил, смущенный состоянием своего спутника, увлекательных историй не рассказывал, стихами не давился и молочный коктейль допивать не спешил, как и доедать вишневый пирог – кажется, напряженная тишина отбила подозреваемому аппетит.

А потом в кармане Талера звякнул телефон, и Нилу стало не до переживаний.

Не отрываясь, он смотрел, как юноша ведет по экрану пальцем, как подносит верхний динамик к левому уху и едва разжимает сухие обветренные губы:

– Да. Привет, Адриан, спасибо, что позвонил. Что? А, как нога? В порядке нога, заживает, как заживала. Прости, Нил, я на минутку выйду, – он выбрался из-за столика и двинулся прочь, как будто не чувствуя, какой обезумевший, какой отчаянный взгляд прожигает ему лопатки.

Он вернулся через пятнадцать минут, и официантка передала ему неуклюжую записку – белый клочок бумаги, едва задетый длинными буквами с роскошными витыми хвостами, сильно перекошенными вправо. «У меня возникли срочные дела, я напишу тебе, как только освобожусь. Не обижайся, я потом куплю тебе двойную порцию мороженого».

Его лицо перекосила еще одна кривая усмешка. Такая, что официантка побледнела и осторожно уточнила, все ли с ее клиентом хорошо.

Ближе к четырем часам ночи – или утра, пожалуй, если высунуться в окно и насладиться видом переплетенных между собой улиц, но картинка отпечатается в уме как едва-едва наступившее летнее утро, – Нил написал своему приятелю сообщение. Всего лишь две коротких фразы, но Талер читал их целую вечность, а прибегать к помощи клавиатуры и вовсе не захотел. Какой в этом смысл, если он гребаное дерьмо, но при этом он – полицейский, и, несмотря ни на что, он все еще остро хочет кого-то спасать, все еще остро хочет бороться, все еще остро хочет быть полезным?!

«Я буду очень по тебе скучать, если ты уедешь».

«Значит, здесь ты и живешь? Неплохо».

«Я родился на Марсе, но последние девять лет живу на Земле, тут гораздо меньше людей и океан… синий».

Он закрылся побелевшими ладонями и подумал: вот было бы здорово, если бы сейчас на Землю рухнула ядерная боеголовка. Она бы все очистила, все уравняла, не позволила бы сохраниться ни единой чертовой молекуле. Она бы съела и океан, и песок, и покрытые пеленой тумана крохотные города, и крепкие тела мостов, и меня, младшего лейтенанта Хвета, и тебя, человека с пушистыми силуэтами ночных мотыльков на щеках и на скулах. Тебя, Нила, как-то на рассвете стоявшего у входа в парк аттракционов и произнесшего: «Я – мертвая река, и надо мной годами развеивали мертвый пепел».

Сегодня все это закончится, пообещал себе Талер. Обязательно закончится, и неважно, как именно.

Я не буду вызывать шаттл, не буду использовать код девять ноль двадцать восемь. Я не буду звонить капитану Соколову, я вообще не буду прикасаться к этому чертовому коммуникатору. Забери Дьявол, какая гадина придумала, что ради более-менее тихого ареста одного человека надо посадить на Землю целый корабль, выпустить из него группу снабженного автоматами и скованного бронежилетами спецназа и кричать, что, мол, ваше положение безнадежно, будьте любезны сдаться? Какая, забери ее Дьявол, гадина?..

Он вытащил из пачки новую сигарету и поднес ее ко рту. Едва прикоснулся губами к белому фильтру, пощелкал механической зажигалкой… и, помедлив, спрятал ее обратно в карман.

Курить ему не хотелось. Если быть откровенным до конца, теперь ему не хотелось уже ничего.

Доигрался, криво усмехнулся он. Дошутился. Довертелся, как пойманная змея, а что в итоге? «Ты придешь на восточный пляж острова Метели? Я буду там около пяти утра».

Приду ли я, снова обратился он к самому себе, на пляж? Смогу ли я позволить, чтобы на моей лопатке – или на моей груди – возникла багровая звездчатая хризантема, а кровь лежала на ее длинных лепестках, подобно росе? Может, действительно будет куда лучше, если я погибну, если я беспомощно посмотрю на человека с пушистыми силуэтами ночных мотыльков на лице и произнесу: «Привет, Нил. Я пришел, как мы и договаривались», – и за тобой погонится кто-нибудь из моих коллег, те же хваленые ветераны? Только, в отличие от меня, они будут знать, как ты выглядишь, и поймают тебя буквально за пару дней – чтобы запереть в изоляторе, как психически больного, как ненормального…

Стоп, тут же перебил он себя. Что за ерунда? Какого, опять же, Дьявола я так волнуюсь о некоем господине О’Лири? Какого, опять же, Дьявола некий господин О’Лири беспокоит меня больше, чем сорок восемь убитых парней и девушек, чьи тела находили местные жители и в панике набирали заветный четырехзначный номер, чтобы передать свежие фотографии полицейскому оператору?..