Текст книги "Дети Драконьего леса: Мительнора (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Нет, на этот раз он был плачем.

– Мой король, – рассеянно обратилась к юноше Нори. Искоса посмотрела на него и предположила: – Если бы у вас были какие-то секреты от своего народа, вы непременно поделились бы ими позже, когда перестали бы считать их угрозой. Так?

Уильям на секунду застыл.

Она стара, сказал себе он. Неважно, какова она внешне – она застала и мою мать, и моего дедушку, и его родителей в колыбели, а может, и нянчила их, как Эли нянчит меня.

– Так, – согласился юноша. И, немного помедлив, добавил: – Когда я перестану.

Девочка улыбнулась, и ее карий взгляд снова потеплел.

До Омута усиленный эльфами отряд скорее полз, чем ехал. Остроухие отнеслись к потере неба спокойно – по крайней мере, по их лицам невозможно было прочесть ни единой живой эмоции – а вот лошади никак не хотели тащиться по льду и снегу в еле-еле освещенный каменными цветами мрак.

Уильям сидел у занавешенного алой тканью крохотного окошка, и настроение у него было такое мерзкое, что уставший радиус то и дело насмехался над своим хозяином: а теперь ты готов наброситься на кого-то в манере дикого животного? А теперь ты готов растереть кого-то между янтарными лезвиями – просто так, чтобы не скучать? Выяснить отношения с эльфами, намекнуть им, что тебе известна причина смерти госпожи Элизабет. Нет? Серьезно? А по-моему, было бы совсем неплохо, если бы мы…

Колеса телеги шелестели и трещали по снегу и песку. И, качаясь, жалобно звенели тысячи янтарных соцветий, и над пустошами повторялся и множился их отчаянный плач.

Или… вовсе не их.

Плакал человек, распятый на железных, пронизанных молниями проводах. Плакал человек, а перед ним идеальным прямоугольником полыхал включенный экран: «Вы действительно хотите активировать код? Это может иметь необратимые для Вас последствия».

Мор – это место, где ведущая роль досталась магии, где колдуны вроде Тхея и господина Язу имеют полное право насмехаться над любой живой тварью, которую магия обошла стороной. Мор – это место, где поднимаются в небеса крылатые звероящеры, где отважные рыцари охотятся за их головами и, если очень повезет, одерживают победу. Мор – это темные тоннели Сокрытого, это подземная огненная река, это погибшая Эдамастра и погибшая раса эделе. Но каким образом, Дьявол забери, она породила заснеженный Вайтер-Лойд? Как на ней появились Гончие, Повелевающие и Взывающие? Ведь это напоминает уже не создание автора «Shalette mie na Lere», а создание господина Веста, колоссальную, не имеющую границ, наполненную звездами Келетру, где все еще работает в каком-то хиленьком суде мужчина, чьи белые волосы аккуратно заплетены в…

Экипаж тряхнуло, и мысли юного короля затихли сами собой. Затихли и пропали, как будто их и не было, как будто все это время он любовался обледеневшими пустошами и цветами, чей плач, не замолкая, тянулся и множился под черным равнодушным ничто.

Такое уже бывало, снова сказал радиус. Такое уже бывало – над карадоррскими землями, в первые недели чумы, после того, как господина Эса вынудили покинуть роскошный особняк лорда Сколота. После того, как господин Эс, не понимая последствий, отчаянно проклинал маленькую, почти полностью вымершую империю – а вместе с ней и все окрестные дороги, и Малерту, и Линн, и Фарду, и Ханта Саэ…

Но тогда небо вернулось. Небо вернулось, не нуждаясь в помощи людей, и потащило к зараженному континенту низкие холодные тучи. И пошел снег, и треснули янтарные цветы, и вечный зов носителя кода замолчал, чтобы теперь, спустя долгие, долгие века проснуться у синего пятна озера – и позволить хрупкому юноше с огненно-красными вздыбленными прядями над белой полосой лба опуститься на колени и назвать самое дорогое, самое необходимое, самое родное для него слово: «Отец…»

Твой отец – огонь, подумал Уильям. Твой отец – пламя, запертое в теле дракона. Запертое в теле Эса; Эс, я не знаю, где ты и почему ты ушел, я не знаю, почему ты испугался, почему ты решил, будто мы испытаем гнев или ужас, почему ты не веришь нам, но так высоко превозносишь потрепанного господина Эрвета. Я не знаю, почему ты меня боишься, почему ты от меня сбежал, почему ты бросил мой замок и мой любимый зеленый лес, но… приходи, пожалуйста, обратно. Загляни в мою комнату – а, Дьявол забери, у меня ведь больше нет комнаты, – и скажи: «Уильям?» И я обернусь, потому что, помнишь, там, у подножия Великих Врат, наполовину человек, наполовину дракон, зеленоглазый и так удачно потерявший память, улыбнулся и произнес: «Имя-то я свое не забыл. Имя-то я свое помню: зови меня Эс, и я услышу твой зов, даже если нас будет разделять половина мира».

Уильям ощутил, как его ресницы обжигает чертова соль, и поспешно обратился к одному из своих молчаливых сопровождающих:

– До Омута еще далеко?

Эльф, конечно, не посмел отмахнуться от вопроса долгожданного гостя.

– За два-три часа доберемся, Ваше Величество. В такой темноте довольно трудно ориентироваться, но первую линию скал мы уже проехали. Вы, должно быть, видели их в окно? Именно эти скалы ваши сородичи окрестили хальветскими рощами.

Уильям видел. И, по его мнению, это были иссушенные ветрами шипы на спинах сотен крылатых звероящеров, похороненных в белом, ныне обледеневшем песке. Так, словно однажды они упали вниз и разбились, а эльфы не стали их убирать.

Остроухий внимательно поглядел на юного короля:

– Вы скучаете, Ваше Величество?

– Да нет, что вы, – открестился Уильям. – Просто немного устал.

– Придется потерпеть, – несколько виновато констатировал его спутник. – Надеюсь, это вас не оскорбляет? Наш король полагал, что мы успеем добраться до Омута еще до захода солнца, но поскольку небо исчезло…

Повисла многозначительная пауза. Эльф как будто предлагал юному королю догадаться, почему это произошло, но Уильям «не заметил» его намека:

– Разумеется, нет. Вам не о чем волноваться. Я не такой глупый, как думает господин Улмаст, и вполне здраво оцениваю ситуацию. Как вы там говорили? «В такой темноте довольно трудно ориентироваться?» Что ж, вам не стоит себя винить. По-моему, вы и так делаете все возможное, чтобы не утруждать меня тяготами пути.

Он поклялся бы чем угодно, что во взгляде его собеседника, будто молния, сверкнула насмешка. Сверкнула и тут же погасла, нарочно подавленная и спрятанная глубоко внутри.

– Благодарю Вас, Ваше Величество, за такую доброту.

Уильям кивнул, а его радиус, как бешеная собака, скалился и орал, что если бы не хозяин, он бы уже разнес и чертов экипаж, и чертову пустошь, и чертовы хальветские рощи. И поселился бы на руинах – смертоносными лезвиями хищного янтаря.

Спокойно, требовал юноша. Спокойно. Мы им еще покажем, кто мы такие.

«Мы», удовлетворенно отметил радиус. И притих.

Больше разговоров не было, хотя эльфийский сопровождающий то и дело косился на Уильяма – словно ожидая, пока он выразит свое недовольство еще чем-нибудь. Но Уильям молчал, и молчание, по мнению эльфа, было крайне паршивое – вполне способное впечатлить, если бы владыка народа хайли не выглядел таким безобидно-хрупким.

Теплые огни Омута скоплением живых пятен возникли далеко впереди. Юный король их еще не видел, зато их видел возница и воины лесного племени, а еще Нори, которая в экипаже ехать отказалась и теперь забавно покачивалась в седле. Огромная вороная лошадь – одна из тех, что эльфы привели «специально для товарищей долгожданного гостя», – поглядывала на свою временную хозяйку с большим сомнением. То ли прикидывала, не пора ли от нее избавиться и записаться в ряды одиноких, но зато свободных животных, то ли просто недоумевала, как этой коротышке вообще хватило смелости с ней связаться.

В Хальвете не было ни одного настоящего города, зато была старая обомшелая цитадель, предназначенная скорее не для обороны, а для таких же фестивалей, как нынешний. Пламя, заточенное в темных железных фонарях или на ветоши факелов, радостно колебалось на ее стенах – и под ее стенами; высокородные эльфы степенно обсуждали погоду, грядущие зимние праздники и последние события в мире. Воинам-хайли повезло, и новости о западных пограничных постах сюда еще не добрались – более того, остроухое племя оборвало свои беседы на полуслове, едва рядом показался очень знакомый крытый экипаж.

– Приехали, Ваше славное Величество, – сообщил эльфийский сопровождающий, вскакивая, чтобы распахнуть перед Уильямом резную дверцу. – Добро пожаловать в Омут.

Уильям аккуратно поставил подошву сапога на первую ступеньку подножки.

Спокойно, повторил он себе. Ничего страшного не происходит. Нельзя бояться, нельзя давать ни единому остроухому шанса усомниться в моей непоколебимости. Я – камень, я – кусочек янтаря, и океан выбросил меня на белый песчаный берег. Я лежу, солнце играет со мной сверкающими бликами. Мне уютно и радостно, я крепок и надежен. Все нормально.

Отовсюду, щурясь и улыбаясь, а может, хмурясь и недовольно поджимая губы, на него смотрели убийцы. На него смотрели подонки, подбросившие семечко льна в кубок его матери, пронюхавшие, насколько уязвимые у народа хайли тела. Уильям припомнил, как объяснял своему отряду, почему в Хальвете не стоит принимать никакие угощения, почему нужно ограничиваться водой, захваченной из Драконьего леса, и едой, собранной госпожой Эли в дорогу. И теперь, стоя во дворе чужой цитадели, сомневался, удалось ли ему хоть кого-то убедить.

Все нормально, едва ли не закричал он себе.

Все нормально, ласково отозвался радиус. Если что, я достаточно велик, чтобы разнести эти стены и эти башни. Если что, я достаточно велик, чтобы нанизать на себя каждого местного эльфа и напиться его кровью, а если ты не откажешься, то и напоить ею тебя.

Мимо порога, охраняемого тремя солдатами. Через полумрак длинного коридора, мимо сотен вышитых гобеленов и мимо глубоких ниш, где стояли фарфоровые статуэтки – в основном эльфийские девушки, но попадались и воины, и бродячие певцы, и маги. Мимо ярко освещенных залов и сцены, где нежно пели знаменитые эльфийские цитры.

Он шагал – ровная спина, расслабленные ладони, вежливая полуулыбка. Сопровождающий болтал о грядущем фестивале, о том, что, если господину Уильяму захочется, он может принять участие и в традиционном новогоднем пире, о том, что многие друзья господина Улмаста мечтают наконец-то увидеть, каков из себя нынешний владыка Драконьего леса. Но, конечно, сначала юного короля угостят самыми лучшими хальветскими блюдами и предоставят шанс побеседовать с господином Улмастом один на один.

– Не волнуйтесь, – радостно вещал он, – вашим воинам мы также выделим самые достойные комнаты. В том числе и госпоже… простите, не имею чести… ах, Нори, какое чудесное имя!

Остроухий остановился у входа в небольшую трапезную, где света, как и тепла, было гораздо меньше, чем на восьми предыдущих ярусах цитадели. Возможно, господин Улмаст надеялся, что его гость замучается подниматься по лестницам, но после башни Мила Уильям уже не беспокоился о таких мелочах. Какая разница, восемьдесят пролетов или сто? Это всего лишь ступеньки, тем более что ни высота, ни нависающий над ней пол, подпираемый где колоннами, а где сводами, оказались не в силах разорвать его контакт с радиусом.

– Заходите, – сопровождающий потянул на себя дверь. – И чувствуйте себя как дома. О своих товарищах не волнуйтесь, в этой цитадели им ничего не угрожает. В конце концов, они находятся на землях моего народа.

Это и плохо, мысленно ответил Уильям. Я не собирался никого за собой тащить, я не собирался никого подвергать опасности. Но Эли настояла: либо вы едете с ними, Ваше дутое Величество, либо вы и вовсе не едете.

– Благодарю, – мягко произнес он, едва-едва кланяясь, чтобы показать эльфу свою признательность.

В трапезной горела всего одна свеча, абы как устроенная в маленьком, залитом восковыми каплями блюдце. Вокруг, пряча под собой дубовую столешницу, были разложены три карточных колоды. Господин Улмаст сидел в кресле и внимательно изучал свою половину расклада, а его спутник, странный золотоволосый парень с янтарным огнем под ресницами и шрамом, бережно перетянутым темно-синими швами, победоносно усмехался – мол, и снова ты проиграл, древняя бестолковая развалина!

Янтарные глаза потрясли Уильяма больше всего, хотя во внешности гостя господина Улмаста была еще как минимум одна приметная вещь: ребристые черные рога, торчащие из-под волнистых прядей.

Не зевай, требовательно обратился к нему радиус. Их не двое. Тебе кажется. Напряги свои чертовы глаза: там, у бархатной шторы, вполоборота к нам…

– Добрый вечер, – поздоровался остроухий, заметив юношу. – Не стесняйтесь, господин Уильям, присаживайтесь. Присоединяйтесь. Извините, у нас тут все неофициально, мы, если можно так выразиться, отдыхаем от своих обычных обязанностей. Позвольте, я познакомлю вас со своими любезными гостями.

Золотоволосый парень посмотрел на юного короля из-под тяжелых воспаленных век.

– Это господин Наэль-Таль, нынешний харалатский герцог. А, вы же не знаете, что такое Харалат? Ну точно. Кстати, отчасти именно из-за этого я так надеялся, что вы примете мое приглашение и приедете в Хальвет. У меня есть определенная информация, господин Уильям, и я хочу ею поделиться. Не сомневайтесь, что она будет вам полезна, потому что ничем подобным не располагает ни талайнийская разведка, ни рыцари Этвизы, ни сабернийские гномы, ни тем более храмовники Вилейна. Хайли, наверное, помнят… но полагают, что вам такие сведения не нужны.

Уильям сел. Невозмутимо и гордо, как будто Его Величество Улмаст не говорил ни о чем особенном.

– Приятно познакомиться, господин Наэль-Таль. Господин Улмаст, я не совсем понимаю, чем заслужил подобное отношение. До сих пор мне казалось, что наши подданные всерьез не ладят между собой.

– Давайте будем честны, – предложил остроухий, – и забудем о некоторых взаимных обидах. В Этвизе я упоминал, что вы, господин Уильям, имеете полное право быть королем не только милого Драконьего леса, но и Талайны, а с ней – и хребта Альдамас. Многим, в том числе и нам, надоела госпожа Дитвел. Многие, в том числе и мы, устали ждать милости от Богов – а с ней момента, когда ваш отец перестанет запихивать еду в свой необъятный желудок и снова научится кем-то править.

Мысли роились в голове юноши, как сумасшедшие пчелы. Он подался вперед, немного нахмурился и сказал:

– Все еще не совсем, господин Улмаст. Я – должно быть, ошибочно, – полагал, что эльфам не любопытны чужие дела, что им нравится жить… своего рода в изоляции, – он скривился, потому что слово «изоляция» подбросил ему настойчивый шепоток радиуса. – Допустим, я забуду о некоторых… м-м-м… взаимных обидах, как вам было угодно их назвать. Но о них не забудет мой народ. Какую выгоду Хальвет, – он следил за эльфийским королем, ни на секунду не отвлекаясь, – ищет в моей короне?

Улмаст неожиданно заулыбался.

– Вы мне нравитесь, господин Уильям, – признался он. – Вы поможете мне совладать с торговлей, понизите пограничную плату. А еще, – его улыбка стала откровенно мечтательной, – вы построите порт. Я расскажу вам, как и зачем, и вы построите порт. Вооружитесь кораблями, и вдоль берега Талайны снова будут гореть маяки. Что вы об этом думаете? Нет, – обнаружив, что юноша далеко не собирается падать перед ним на колени и называть своим благодетелем, – ни торговля, ни плата, ни порт не являются моим требованием. Всего лишь советом. И доказательством, что, по моему личному, господин Уильям, мнению, вы гораздо более достойный и ценный союзник, чем госпожа Дитвел, герцог Вилейна, король Этвизы, текущий сабернийский совет, и, я прошу прощения, ваша погибшая родная мать.

Ах ты сволочь, восхищенно выдохнул радиус. Ах ты напыщенная тварь! И ведь нашел, забери тебя Дьявол, нужные аргументы, хотя в умишке моего хозяина они пока что обладают крайне маленьким весом. Но это не страшно, это все поправимо, это… Уильям, что ты делаешь?!

Уильям опомнился, уже когда стоял, сжимая кулаки, которыми только что ударил по столу. Харалатский герцог все еще усмехался, а вот на лице господина Улмаста отразилась явная неуверенность.

– Вы просите прощения? – срывающимся голосом уточнил юноша. – А вы, случайно, не можете напомнить, по какой причине моя родная мать заболела? По какой причине в ее теле, – он уставился на эльфа с такой ненавистью, что, будь она материальной, источала бы невыносимый жар, – вились гибкие зеленые стебли и распахивали бутоны голубые цветы? По какой причине, а, господин Улмаст?!

Хальветский король помолчал. После чего медленно, будто пробуя звуки на вкус, уточнил:

– Так вы знаете? И все это время знали?

Уильям не ответил. Какой смысл, если собеседник и сам прекрасно обо всем догадался?

– А о вражде госпожи Элизабет с эльфами, – продолжил господин Улмаст, – вам известно? Она любила нас ограничивать. Любила ставить перед нами стены, такие высокие, что мы не могли их преодолеть. Я сожалею, господин Уильям, – он, кажется, успокоился и вернулся в свое недавнее вежливое настроение, – но если вы – король, обеспокоенный бедами своих подданных, то ваша мать была королевой, для которой они были игрушками. Вы стараетесь не влиять на такой ценой обретенный мир, более того, вы пришли на подмогу Этвизе, чтобы до людей дошло: дети леса им не враги, с момента вашей коронации – совершенно точно нет. А госпожа Элизабет…

Уильям был так занят беседой, что пропустил выход из тени третьего гостя господина Улмаста. Обманчиво безобидный, одетый во все белое, в мундире, застегнутом под самое горло, он встал чуть позади и чуть слева от кресла харалатского герцога и принялся враждебно таращиться на эльфа и полукровку. И он бы с удовольствием воплотил в жизнь идею выбросить их в окно, если бы не резкий хрипловатый окрик:

– Rraen geerra, Flie-Trre!

========== Глава тринадцатая, в которой Талер Хвет знакомится с мотыльками ==========

Едкий сигаретный дым клочьями вился под оранжевым огнем фонаря. Шумела вода в реке, на мосту повторялись и множились тысячи голосов. Людей было много, праздничные ленты колебались на ветру и мягко, вкрадчиво шелестели. Отчаянно плакала маленькая девочка, потерявшая своих родителей в толпе, а ее неуклюже пытался утешить молодой мужчина с дурацкими реденькими усиками под вздернутым носом.

Он сидел на поручне, наблюдая за мелкими черными волнами и покачивая в ладонях банку пива. Отсюда, едва проступая за полосой тумана, были видны ближайшие обитаемые острова, чьи жители сейчас пели, танцевали и радовались, находясь на таком ничтожном расстоянии, что он мог вытянуть руку и поймать кого-то за рукав или ремень.

Ему было плохо. Ему должно было быть плохо, и он молчал, изредка почесывая кожу возле багровой полосы шрама. Помнится, доктора готовы были чем угодно поклясться, что она заживет, но прошло уже около шести лет, а она все еще кровоточила. Повезло, что он родился именно в этом веке и люди успели выработать лекарства, способные годами сдерживать любую рану, даже если она уходит корнями в череп.

За ним следил невысокий человек со черными татуировками на худом лице: восемь ночных мотыльков, приметных и четких, словно их набили только вчера. Следил очень аккуратно, и простому человеку он бы вряд ли попался на глаза, а у этого на коже словно бы с болью отпечатывался чужой заинтересованный взгляд. И он ежился, но не оборачивался – ему было необходимо, чтобы невысокий человек ни о чем не догадался, не понял, что его тоже уверенно и спокойно «пасут». Что в данной ситуации не вполне ясно, кто является охотником и у кого под манжетой холодит запястье накануне спрятанный козырный туз.

Он был одет в красную клетчатую рубашку и темно-синие зауженные брюки. Подошвы ботинок, подбитые стальными шипами, настойчиво тянули стопы вниз.

Иногда, не в силах и дальше сопротивляться гребаному чужому взгляду, он зябко передергивал плечами. Но это можно было списать на холодный соленый ветер, налетающий с океана.

Перед тем, как сюда приехать, он вычитал в интернете, что раньше Земля состояла из нескольких огромных континентов, и под конец тогдашнего своего развития их от берега и до берега заковали в надежную броню. Все, чем было занято местное человечество – это постоянные волны, поэтому, наверное, планете повезло, когда однажды ее раскололо на сотни маленьких светлых архипелагов, а броня и тонны оружия, напоследок полыхнув таким же теплым оранжевым огнем, как и нынешние фонари, пошли ко дну обезумевших морей. Ловить на этих обрывках было нечего, и самые буйные люди покинули Землю в поисках новой, лучшей судьбы. И теперь на белых песчаных островах жили только те, кто очень любил океан, запах соли, песню прибоя и низкие грозовые тучи.

Их было всего лишь восемь тысяч. По сравнению с той же EL-960 – мизерное количество.

Праздник медленно угасал, яркие ленты как будто выцвели и погрустнели. Маленькая девочка нашла свою маму и теперь не выпускала из тонких пальцев ее ладонь, хотя такой же толпы, как пару часов назад, на посту не было. Островные жители, зевая и лениво обсуждая минувший день, начали расходиться.

Он сидел на поручне. Вода колебалась у далеких стальных опор, темные пенистые волны разлетались на шипучие белые брызги и падали на гибкие спины голубых дельфинов.

Он не видел, но словно бы ощущал, как невысокий человек медленно пересекает заасфальтированный мост, чтобы остановиться в четырех шагах от закрытого железом обрыва. А потом услышал, как он хрипловато произносит:

– Эй, – голос был неуверенный и слабый, как после долгой болезни, – у тебя все нормально?

У него болела голова. Болела давно, с тех самых пор, как он оказался на планете Земля; периодически ему казалось, что он смотрит на ее дороги и ее улицы, словно бы через битое зеленоватое стекло.

– Нет, – он невесело улыбнулся. Левым уголком бледных искусанных губ.

Невысокий человек нахмурился, и мотыльки, повинуясь этому движению, словно бы затрепетали нежными крыльями.

– Я могу помочь?

– Нет, – снова улыбнулся его собеседник. – Спасибо. Я и сам… пока еще в состоянии.

Было тихо-тихо, ничего, кроме холодного осеннего ветра и грохота океана, не тревожило эту застывшую ночь. Он спрыгнул на скользкие белые плиты, покачнулся, но устоял, хотя фиксаторы немедленно сжались, а колено пронзила такая острая боль, что на секунду он потерялся в омуте красных танцующих пятен, утопивших зеленоватое битое стекло.

– Чертова нога… ладно, спасибо за участие. Мне домой пора, меня… то есть я не люблю шататься по ночным улицам.

– Поэтому ты сидел на мосту и давился этой фигней, – скептически ответил незваный собеседник. – Но я понял. Давай, спокойной тебе ночи.

Он скривился и, никуда не спеша, покинул место праздника.

– Код девять ноль пятнадцать, – скомандовал он искину, очутившись дома, в сырой полутемной комнате, претендующей на гордое звание спальни. – Последние сообщения. Звуковая трансляция.

Голова болела невыносимо. Нога тоже, на Земле было сыро и холодно, и раненому колену не нравились такие жесткие условия. С того момента, как ему нанесли удар, оно, конечно, почти привело себя в порядок, спасибо фиксаторам и усилиям врачей, но на это ему понадобилось целых четыре года. И тугие железные пластины все еще нельзя было снимать – пока не исчезнут розовые рубцы, следы скальпелей, ножниц и аккуратно затянутых широких швов.

Он лежал на подушках и задумчиво грыз белый фильтр дешевой сигареты. Не «Whale», на Земле их не продавали, и это почему-то страшно бесило, хотя в колониях Марса и на станции Eret-18 ему было все равно. Может, потому, что на Марсе и на Eret-е он был постоянно занят, а на Земле у него наконец-то появились длинные, хотя и беспокойные, часы, когда он просто где-нибудь сидел или, как сейчас, валялся, раскинув руки и жмурясь, чтобы выгнать из-под век чертовы режущие осколки.

Все будет хорошо, убедительно соврал себе он. Все будет хорошо. Я не напрасно торчу в километре от синего океана, я не напрасно покупаю всякую дрянь и дышу ее серым дымом, обжигая свои легкие. У меня есть определенная цель, и сегодня мне удалось на нее выйти.

– Код девять шесть восемь ноль, – безучастно донес до своего хозяина искин. – Полковник Мортен. «Постарайся держаться особняком. Не дай ему подойти близко».

– Спасибо, это я и без Мортена понимаю, – вздохнул парень. Сигаретный дым окутывал низкий потолок, словно туча, готовая уронить на деревянный пол первые дождевые капли. – Есть что-нибудь еще?

– Капитан Соколов. «Талер, какого Дьявола ты не отвечаешь?!»

– Волнуется, – он хотел было засмеяться, но стоило вдохнуть, как неприятно закололо шрам. – Зачитай предыдущие сообщения.

– «Сорок восьмую жертву нашли за городом, – повиновался искин. – Левое плечо вдребезги. Кем бы ни был наш уважаемый господин убийца, он очень опасен. Талер, тебе надо быть осторожнее» – за двенадцать ноль пять. «Талер, я надеюсь, ты просто гуляешь по острову, а твой коммуникатор пылится на тумбочке у кровати, потому что если нет, я умру» – за пятнадцать пятьдесят восемь. «Ядрена вошь, неужели так трудно было взять его с собой, у него же, блин, до нуля понижается громкость?!» – за девятнадцать ноль семь. «Талер, какого Дьявола ты не отвечаешь?!» – за двадцать три восемнадцать, активировать функцию звукозаписи?

– Нет, – отказался парень. – Пожалуйста, набери текстовое. «Не волнуйтесь так, у меня все нормально, я специально ношу с собой только маячок. Если со мной что-либо произойдет и я не успею выключить его таймер, маячок сработает. Помните, что это секретное задание, и его наверняка угробят лишние подозрения. Если угодно, я буду отчитываться около полуночи каждый день. Сегодняшний доклад: в деле есть подвижки, но пока незначительные. Цель меня отыскала. До связи».

Искин помедлил, а затем доложил:

– Выполнено. Вы желаете написать еще кому-нибудь?

Он прикинул ситуацию так и эдак.

– Нет. Если ни у кого нет возражений, сейчас я буду спать. Ни у кого нет? – он с удовольствием послушал мрачное земное затишье, где ничто, кроме полосы прибоя, не отваживалось ночью греметь. – Превосходно.

«Давай, спокойной тебе ночи», – вспомнилось ему, и по спине вихрем помчались ледяные мурашки. Несколько опоздавшие, потому что он устал с ними бороться и лишь закутался в одеяло, погасив дешевую сигарету о крохотное глиняное блюдце.

Его разбудили капли.

Там, снаружи, начинался безумный ливень. Едва рассвело, и город как будто лишили всякого намека на живые цвета – или же их банально смыло водой. Крупные солоноватые капли размеренно падали на каменную мостовую, в бассейны недавно построенных фонтанов и на крыши домов, насильно вырывая из объятий сна даже самых измученных землян.

Шататься по мокрым улицам не было никакого смысла. Кого он там найдет, несчастную бродячую кошку? Так спасти ее все равно не выйдет, разве что подарить хозяйке съемного жилья, но вряд ли она обрадуется – на этой планете кошки не особенно популярны.

До обеда он читал книгу – неслыханная роскошь, а приятно дьявольски, ему больше полугода не давали шанса утонуть в изящных маленьких буквах, напечатанных на светлой бумаге. После обеда ливень слегка поутих, и он высунулся в окно, чтобы оценить уровень ущерба – куда холоднее, чем накануне, пахнет водорослями и дохлой рыбой, ветер, словно бы гневаясь на любого случайного прохожего, азартно швыряет ему в лицо клочья вымокшего песка. Прохожих, кстати, мало – если кому и надо выходить за порог по таким условиям, то лишь по работе.

Где-то около часа дня ему позвонили. Коммуникатор мелодично пиликнул, и Талер скомандовал искину принять вызов, хотя, по уму, не стоило прокалываться даже в таких мелочах – если уж и входить в образ, то входить в него абсолютно, ни единой мелочью не нарушая его текущее состояние. Но звонок был важный, и абонент – белобрысый мужчина в темно-зеленой форме со сдвоенными серебряными полумесяцами на воротнике, – прекрасно понимал, что рискует. И рискует благополучием далеко не своим.

– Талер, – выдохнул он, разглядывая своего товарища с голограммы. – Ты сам на себя не похож. Официальная… хм… одежда, по-моему, делает тебя немного старше.

Глаза у мужчины были странного серо-зеленого цвета, и, как выяснил юноша, могли по своему желанию перетекать из одного оттенка в иной. Капитан Соколов бесится – его радужки будут едва ли не стальными, капитан Соколов радуется – они будут напоминать о первых зеленых листьях, о середине весны и долгожданном тепле. Капитан Соколов тоскует – под его ресницами будет плескаться нечто, напоминающее то ли озеро, то ли крохотный, запертый в тисках черепной коробки океан, с волнами и гибкими силуэтами ламинарии на дне. А еще – мелькающими в глубине поспешными рыбами.

– Капитан, – вежливо кивнул ему Талер. – Я так и думал, что вы со мной свяжетесь. У вас какие-нибудь новости?

– Нет, – отмахнулся мужчина. – Я просто беспокоюсь. Ненавижу быть посторонним наблюдателем. Клянусь, если бы я подходил по возрасту…

– Капитан, – юноша выдавил из себя некое подобие счастливой улыбки. – Я отлично все это помню. Перестаньте, пожалуйста, я совсем не жалею, что мне приказали сунуться в это гадючье логово. Здесь, – он огляделся по комнате, и капитан Соколов невольно повторил его скупое движение, – очень тихо, никто не мешает мне спать, а главное – никто не смеется над моими успехами по части ближнего боя. И никто не считает, что если я не могу бросить на пол человека, превосходящего меня по размеру впятеро, то я не гожусь в младшие лейтенанты полиции.

– Ты все-таки обиделся, – дошло до мужчины. – Да ладно, Талер, они же опытные ветераны! Единственное счастье в их жизни – это появление на корабле новичка! Вполне естественно, что сперва они будут придираться и всячески тебя испытывать, потому что…

– Нет, – перебил его Талер. – Вы не правы. В этом нет ничего естественного.

Андрей помолчал, но серо-зеленые глаза были весьма красноречивы. Ты просто пока еще молод, мой драгоценный товарищ, и плохо разбираешься в отношениях между людьми, отработавшими в полиции по двадцать лет.

Черта с два, устало подумал юноша. Черта с два я в них не разбираюсь, но эти отношения смахивают лишь на какие-то мерзкие помои, неожиданно вылитые тебе на голову посреди ночной улицы. И черта с два я позволю чему-то сходному гнездиться на моем корабле, нет, я не буду выделять никого из команды по принципу «он старше, значит, умнее», или «у него стажа на четыре года больше, а значит, он сработает внимательнее, чем этот молокосос».

Не то, чтобы капитан Соколов Талера так уж задевал. По крайней мере, пока он не принимался выгораживать своих коллег, разговоры между ним и подающим надежды юным лейтенантом были тихими, обстоятельными и довольно полезными – для обеих сторон.