Текст книги "Дети Драконьего леса: Мительнора (СИ)"

Автор книги: shaeliin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Побелевшие губы сэра Говарда едва различимо дрогнули, а карие глаза потеплели. Никто не услышал, что он сказал, но Эльва прочел два коротких слова по скупому движению – и с минуту помедлил, прежде чем обернуться, хорошенько изучить воинов госпожи Эли и обратиться к достаточно пожилому хайли с белой бородой, почему-то заплетенной в косички на неизменный сабернийский манер:

– Дайте мне топор.

Боец нахмурился, но повиновался.

Потом Эльва осторожно вытащил из кармана стеклянную колбу, забитую зеленоватым травяным порошком, и высыпал ее содержимое на останки чужого плеча. Тот самый простодушный молодой мальчика растерянно уточнил, как надо поступить с отрубленной рукой. Хозяин топора выдал ему воспитательный подзатыльник.

Эли посмотрела на скупо освещенный железными фонарями отрезок Альдамаса. На каменный карниз и на мертвеца, чья шея стала пристанищем для зазубренного наконечника и темно-синего скошенного оперения беспощадной стрелы, выпущенной из лука Милесты.

Бывший командир западного пограничного отряда сосредоточенно избавлялся от чужих запасов красного полусладкого вина. Фляга дрожала в ее ладонях, как если бы в клетке ее железных стенок бесился однажды пойманный господином Эсом замковый марахат.

«Госпожа Эли, мой предшественник, бывший генерал. Ключевое слово – бывший».

Узкий коридор с желто-зелеными витражными окнами. Чайная ложка на подносе, порог полутемной кухни. И странный глуховатый голос:

«Не беспокойся. Я сделаю все, как надо».

Она не плакала, когда сидела на пирсах и ждала, что вдали вот-вот появится корабль, и его бортам удастся миновать все проклятые айсберги, удастся доползти до пристаней Хальвета и выпустить на деревянные пирсы юного лорда Сколота, наследника империи Сора. Она не плакала, когда выяснила, что он умер. Она не плакала, когда проснулась после долгих семнадцати лет беспокойного кошмарного сна – и ей объяснили, что от мужчины-альбиноса по имени Тельбарт остался только пожелтевший скелет. Что он так и сгнил на своем троне, лишь бы война затихла, лишь бы воины перестали исчезать на границах. Лишь бы не пострадал маленький грустный мальчик, потерявший родную мать и подаренный улыбчивой няньке – да, мой хороший, мы воспитаем из тебя отличного короля, и твой папенька еще пожалеет, что предпочел о тебе забыть!

Помнится, тогда плакал Альберт. Лежа на диване в западном крыле замка и чувствуя, как соленые капли катятся вниз по вискам, в коротко остриженные иссиня-черные пряди.

А теперь слезы в кои-то веки обожгли ресницы девушки, и она была не в состоянии с ними бороться.

…Господин Эльва принял командование над тремя десятками воинов и отправился на поиски людей, до сих пор не покинувших Драконий лес. Он уверенно заявил, что тридцати мечей, луков и топоров ему хватит по самое «не могу» – и что тридцать первый топор будет уже лишним.

Где-то там, на полпути между Льяно и Хальветом, скитался во мраке господин Эс. И для него это была обратная дорога.

Милеста хромал и порой обхватывал себя руками за плечи, явно стараясь подавить боль. И все еще терялся в догадках, почему стрела достигла своей цели – ведь магу все-таки удалось обнаружить отчаянную уловку бывшего командира западного пограничного отряда, ведь он понял, что за спиной как будто обреченного рыцаря подрагивает на тетиве страшная зазубренная стрела. И он собирался от нее избавиться, он был намерен уничтожить ее в ногте от своего носа – но не успел, потому что в последнюю секунду его спутник, господин Тристан, поднялся и вроде бы слабо толкнул человека в бок.

Толкнул, рассеивая заклятие, не оставляя возможности уцелеть. Стрела вошла в левую глазницу, вошла глубоко, и под ее острием отчетливо треснул череп – так, что Милеста гадливо поморщился, а его незваного союзника передернуло.

– Зачем? – коротко осведомился бывший командир западного пограничного отряда.

– Понимаешь, я немного вам должен, – отозвался господин Тристан. – Я поверил, что вы демоны, и явился, чтобы выкинуть вас обратно в Ад. Но вы просто иная раса, и ваши дрязги с королевой Талайны меня совсем не интересуют. Я нахожусь вне политики, а мой Господь говорит, что всякий долг подлежит немедленному возврату. Я помог тебе с этим колдуном – значит, мы в расчете, я как бы извинился. И напоследок, пожалуй, помогу еще раз, – рассеянно добавил он. – Прямо сейчас тебе в спину целятся из арбалета. Пригнись, пожалуйста, потому что я не переживу, если моя жертва окажется напрасной.

Он пришел в компании талайнийца, пришел в компании человека. Но Милеста очень сомневался, что кровь господина Тристана имеет что-то общее с кровью людей.

Пока он говорил, и его голос танцевал по скалистому предгорью Альдамаса, бывшему командиру западного пограничного отряда настойчиво рисовался огромный сад, сплошь покрытый бледными соцветиями гиацинтов. Где мягкий аромат стелется над сырой землей, где звенят цепи старых, истрепанных дождями качелей.

А еще Милеста понимал, что после убийства мага его незваному союзнику нечего делать в Талайне.

Из темноты выглянули Великие Врата замка Льяно, освещенные целым скоплением факелов. Вооруженные копьями часовые низко поклонились госпоже Эли, а она пересекла невидимый рубеж своего любимого дома и посмотрела на едва-едва отстроенный огрызок башни Мила.

Под которым, сталкиваясь и роняя на снег медленно угасающие осколки, все еще пламенели янтарные цветы с тонкой карминовой каймой по внешнему краю.

========== Глава восемнадцатая, в которой старуха Доль наконец-то решает поговорить ==========

На совместную утреннюю трапезу Эдлен опоздал.

Старуха Доль преспокойно высыпала в свою тарелку едва ли не полмиски салата и скомандовала приступать, но Милрэт молча отвернулась от мясного пирога и блюда с мелкими декабрьскими яблоками, а Венарта вытащил из кармана своих черных одежд помятую книжицу и заинтригованно в нее вчитался. Притом, что видел эти строки едва ли не в тысячный раз и давно выучил наизусть.

Даже караульные у дверей как-то поскучнели и время от времени выразительно переглядывались – мол, приятель, какого Дьявола происходит? Ты не знаешь? Я тоже. Но явно что-то нехорошее, ты согласен? Кошмар, вечно у нас проблемы из-за этого проклятого императора!

Все стало еще хуже, когда Эдлен возник на пороге в компании своего личного телохранителя. Рыцарь вежливо поклонился Венарте и его дочери, но самый низкий поклон отвесил старухе Доль – признавая чужое превосходство, но явно больше не собираясь перед ним трястись.

Из-под воротника его кожаной куртки, блекло отразив так и не погасшее блуждающее пламя, неудачно выскользнул хрупкий сапфировый амулет. И закачался на крепких, переплетенных между собой нитях.

Мать юного императора побледнела так, словно была намерена здесь же и умереть. Эдлен, не обращая на это никакого внимания, звенящим от нескрываемой радости голосом произнес:

– Уважаемые господа караульные, пожалуйста, покиньте нас.

Шестеро мужчин, вооруженных алебардами и копьями, едва ли не радостно вышли в коридор. Шесть выходов оказались надежно заперты изнутри, хотя никто ничего не делал – засовы опустились, повинуясь мимолетному движению пальцев Эдлена.

Юный император сел на свое место во главе стола, мягко улыбнулся Милрэт и потянулся к пузатому кувшину с водой. Налил себе ровно полстакана, невозмутимо отхлебнул и покрутил медный браслет на левом запястье.

Доль не сводила с него колючих настороженных глаз. Ее губы, сжатые в тонкую линию, едва заметно подрагивали.

– Не беспокойтесь, мама, – Эдлен посмотрел на нее со всем возможным почтением. – Мой телохранитель очень сожалеет о своих словах и просит у вас прощения за ту неожиданную вспышку гнева. Он был шокирован, он оказался неизвестно где, вдали от родного дома… но теперь все будет хорошо. Я прав, Габриэль?

Рыцарь молча ему кивнул.

К священному ужасу Венарты – ну еще бы, вдруг пожилой, повидавший многое на своем веку человек возьмет и скончается над полной тарелкой салата, – Доль побледнела еще больше, и на ее лице впервые отразился настоящий страх. Она вымученно кивнула Габриэлю, сочинила какой-то бред о своем полном единодушии с любыми решениями Эдлена, извинилась и метнулась прочь. Венарта не мог не отметить, что ей понадобилось серьезное усилие, чтобы поднять засов и распахнуть тяжелую дубовую дверь.

– Эдлен, – повернулся к юному императору он, – поясни.

Глухо звякнул стакан. Стоило старухе Доль уйти, как с ее сына слетело все напускное спокойствие и беспечность.

Он снова улыбнулся, но эта улыбка была уже натянутая, не предназначенная для игры с эмоциями старой женщины. Аметистовые змеиные клыки поблескивали поверх его странных, почти поровну невероятно светлых и золотисто-рыжих, волос.

– Во-первых, все это ложь, – сообщил Эдлен. – Габриэль не закатывал ей истерику и вообще не собирался выходить из моей цитадели. Во-вторых, – он хрипловато рассмеялся, – все это ложь, и за пределами ее шестнадцати ярусов не клубится никакая голодная темнота.

Венарта потрясенно застыл, и ритуальные рисунки на его скулах стали походить на давно высохшую кровь.

– Никакая голодная темнота, – повторил за своим воспитанником он, – не клубится?

– Нет, – грустно подтвердил юный император. – Вне моей цитадели – украденное небо, растаявшие снега и яркие огни факелов. И все те «ближайшие соседи», которых моя мать выставляла сходными деревянными твердынями – это на самом деле города, где маленьких цитаделей целая россыпь, и они называются домами. А еще сараями, если там держат всякие рабочие инструменты, и конюшнями, если там держат лошадей. Каменные дороги, – он вздохнул, – разделяют города на части, и по ним скитаются люди. Эти люди заходят в… – Эдлен покосился на Габриэля, что-то вспомнил и неуверенно продолжил: – таверны, общаются или посещают рынок, а если им нужна вода, то они просят ее у колодцев.

– В смысле – просят? – не поняла Милрэт.

– Правильно, – восторженно закивал ее отец. – Правильно, да спасет нас Великая Змея! Это господин Габриэль тебе рассказал? Но как ему удалось обойти запрет?

– Моя мать – колдунья, с этим не поспоришь, – юный император пожал плечами. – Но нельзя поспорить и с тем, что я – колдун куда более талантливый. Конечно, после заклятия переноса я все еще не в норме, но ее схема была такой банальной и хрупкой, что мне хватило одного амулета, – он указал на крохотный сапфир в тисках переплетенных нитей, – чтобы от нее избавиться.

– В смысле – подходят, наклоняются и вопят, мол, дорогой колодец, а дай-ка мне ведерко воды? И не жадничай, пожалуйста, иначе я останусь без чая? Так, что ли? – не сдавалась Милрэт.

– Понятия не имею, – честно признался Эдлен. – О таких тонкостях Габриэль меня не осведомил. Хотя если колодцы – разумные существа, то почему бы и нет?

Рыцарь смущенно кашлянул:

– Потому что не разумные, господин император. Я же объяснял, колодец – это глубокая, укрепленная камнями и досками яма, куда с помощью цепи опускается ведро.

– А-а-а, – ничего не понимающим тоном протянул хозяин цитадели. – Ясно.

– Что именно вам ясно?

– Что если мне потребуется вода, я прикажу кому-нибудь из местных ее добыть, и дело с концом. Или попытаюсь ее переместить магически, но я не уверен – я и за тебя-то боялся до полусмерти, а если я вместо одной, допустим, чашки вытащу всю колодезную воду и уроню ее на чужие крыши, люди не будут счастливы. Кстати, – он снова улыбнулся, и снова неубедительно, – Венарта, я понял, почему сгорают мои вестники и почему я не мог перетащить сюда никого, кроме Габриэля.

Храмовник сощурился:

– Почему?

Эдлен внимательно огляделся по столу и подхватил кусочек мясного пирога. Ночью, сидя на краешке стола в своих личных апартаментах, он разбирался в неожиданно запутанном и сложном мироустройстве, и это отняло у юноши много сил – но зато как он был счастлив…

Не одинокая деревянная цитадель, а всего лишь императорская обитель, за стенами которой – тысячи неизведанных путей, сырая земля, деревья, зимние вьюги и весенняя оттепель, утренний восход солнца и вечерний закат, шумные океанские волны. Не зыбкая голодная темнота, а сияние старых железных фонарей, ускоренная смена дня и ночи, звезды – не особенно яркие, но как раз поэтому потрясающие, невероятно нежные и далекие, недостижимо далекие, настолько, что и магия не способна отнести своего хозяина в их небесный чертог.

Габриэль стоял у распахнутого окна. Эдлен вроде очень хотел – и почему-то не отважился подойти, наблюдая за клочком усеянного звездами темно-синего свода с безопасного расстояния.

Мир, который находился там, за крепкими ставнями, накатил на него колоссальной штормовой волной – чтобы оглушить, ослепить и унести на самое дно, туда, где, по словам рыцаря, плавали киты и откуда поднимались хищные медузы. О медузах юный император как-то читал в энциклопедии – но до сих пор наивно полагал, что они живут в аквариумах, как в цитадели харалатского короля. Старуха Доль однажды показывала своему сыну фотографии, пятнадцать лет назад привезенные из Керцена мительнорским послом – и брезгливо морщилась, а ее сын смотрел на четкую черно-белую картинку, не отрываясь, потому что она была прекрасна.

Огромная стеклянная ванна, закрытая даже сверху и увенчанная скоплением странных белесых огней – наверняка магических, потому что вне заклятий Эдлену раньше не попадались подобные источники света. Прозрачная чистая вода, внизу – округлые камни и хрупкие корни красноватых водорослей – а по центру блеклые, похожие на грибы комочки с пышными раскидистыми щупальцами. Если тогда старуха не обманула, то эти комочки были вынуждены бесконечно двигаться, и в этом своем движении довольно часто убивали рыб.

– Если Габриэль не ошибается, и Мительнора – это континент, она ведь должна обрываться в океан, – юный император задумчиво постучал по узору на своей тарелке. – Но заклятия поиска не находят линию прибоя. К тому же, – он сердито нахмурился, – я что-то такое помню… что-то, связанное с компасами… но у меня, хоть убей, не выходит сообразить, что именно. Сижу, как полный идиот, сжимаю виски ладонями, а результатов… совершенно никаких.

Он подцепил еще кусочек давно остывшего мясного пирога и с удовольствием его надкусил.

Милрэт молчала, изредка поглядывая на своего отца. Венарта, размышляя о чем-то своем, расстегивал и снова застегивал пряжку на одном из своих черных ритуальных браслетов с изогнутой серебряной каймой по краю.

– И, – спустя пару минут осторожно произнес мужчина, – как ты намерен поступить?

– Пока не знаю, – рассеянно отозвался Эдлен. – Мне выпала трудная задача. Если мама постоянно меня обманывала, значит, ложью было в том числе и ее доброе ко мне отношение. Если мама взяла и превратила моего личного телохранителя в кота, кто она вполне может нацелиться и на вас. Мне кажется, что с ее точки зрения, – он говорил тихо и серьезно, – вы опасны.

– Но ты – колдун куда более талантливый, – повторил за своим воспитанником Венарта. – Рядом с тобой нам не о чем беспокоиться.

Эдлен виновато поежился:

– Только рядом со мной. В этой проклятой цитадели шестнадцать ярусов, и я не в состоянии караулить их все. Разве что запереть маму в ее… – он осекся, но тут же выпрямился и закончил: – личных апартаментах, но каков шанс, что она не разозлится и не убьет солдат, которых я поставлю в охрану? Тут либо вы хвостом ходите за мной и стараетесь не отвлекать меня в особо гадостные моменты, либо избегаете моей любезной матери, как если бы она заболела чумой. И первое предложение, – он невесело усмехнулся, – по-моему, гораздо лучше второго.

– Выдайте мне нож, как запасному телохранителю, – воинственно сказала Милрэт, – и я зарежу любого, кто посмеет быть агрессивным по отношению к моей семье.

– Бери столовый, – покивал ей отец, – и прояви себя с наилучшей стороны.

Караульных, замерших в ореоле света блуждающего огня там, за дверью, ожидало крайне загадочное зрелище. Юный император на ходу листал какой-то пожелтевший трактат, за ним тенью следовал Габриэль, а за Габриэлем, ни на секунду не опуская крохотный нож для нарезки рыбных закусок, гордо вышагивала дочь господина Венарты. Сам господин Венарта вышел десятью минутами позже, и в трапезную тут же явилась молчаливая компания слуг, чтобы унести толком не тронутые блюда и раздать их более голодным жителям деревянной цитадели.

Эдлен все еще был искренне возмущен решением храмовника – и по этому поводу жаждал крови, но беситься в обществе Милрэт ему не позволяло воспитание. Что еще за бред – меня, мол, не даст в обиду Великая Змея, а если я прибегну к защите смертного, она усомнится в моей преданности и, возможно, укусит? Разумеется, последнее было шуткой, но как можно полагаться на кого-то, кто уснул еще в темные дни основания мира и кому наплевать, что происходит на вечно запертых мительнорских лестницах?

А еще ему никак не давало покоя настойчивое воспоминание. Что-то, связанное с компасами, с тонкими железными стрелками и, наверное, с кораблями; что-то, что он часто видел, но оно не бросалось ему в глаза так яростно и упрямо, как сегодня.

И это казалось ему более важным, чем идти и доказывать старухе Доль, что отныне она не имеет права командовать в цитадели. Или разубеждать Венарту, что Великая Змея вряд ли снизойдет и обеспечит защитой своего подопечного.

Он закрылся в библиотеке, выбрал самый темный и самый пыльный стол и притащил едва ли не половину книг о мореходстве. Мама говорила ему, что море тоже является чем-то вроде зала, просто этот зал намеренно заполнили водой – людям нравится отдыхать на кораблях и в лодках, ловить рыбу и охотиться на креветок, а еще нырять, чтобы вести поиски жемчуга в нутре специально привезенных ракушек. Теперь юный император знал, что море занимает куда больше места, чем обитаемые континенты – и удивлялся, почему его не беспокоила необходимость капитанов доверять компасу, если всякий уважающий себя зал заканчивается всего лишь деревянными стенами.

Где-то в глубине рваного, как знамя погибшего на поле боя войска, воспоминания медленно вращались изогнутые вершины мерцающего рисунка. На одной вершине отчетливо проступала руна «E», а на другой – «W».

Его память тоже была рваной, с белыми пятнами исчезнувших лет, но порой сквозь эти пятна смутно виднелись торопливые силуэты и железные перила, невыносимо острое лезвие и отчаянный крик, а сейчас – пожилая женщина в просторной темно-синей мантии. Она обнимала за плечи маленького ребенка, маленького бледного ребенка с воспаленными линиями шрамов на виске, на лбу и на щеках; она мягко, убедительно и вкрадчиво бормотала: «У востока и запада ныне путей нет. Да не падает вниз равнодушный седой свет, да замкнутся твои рубежи на осколке сердца…»

Должно быть, эти слова сохранились, потому что вплетались в ритуал. Эдлен ощутил, как ледяные лапки мурашек носятся по его спине, и распахнул первую же книгу на титульном листе.

Компасы определенно его преследовали. И преследовали по делу.

Четыре известных направления, четыре стилизованных руны. Четыре железных стрелки, указывающих на восток, на запад, на север и на юг.

Верхняя – «N», нижняя – «S». А та, что слева…

«W».

Отталкиваясь от нее, он бегло покосился на ее спутницу, на ее противницу – и как будто ничего не ощутил, обнаружив там «E».

Эти руны стояли на вершинах, но под вершинами находился всего лишь деревянный пол. Повторяя странные стихи за своей матерью, маленький мальчик, сам об этом не подозревая, что-то активировал, что-то изменил, что-то… сломал, и оно покорно треснуло под его изящными пальцами.

– Эдлен? – настороженно окликнула его Милрэт. – Ты плохо выглядишь. С тобой все нормально?

– Да, – безучастно кивнул юный император. – Конечно.

У алтаря, как обычно, было тихо, спокойно и прохладно. Венарта сидел на полу, а Великая Змея наблюдала за ним из каждого угла – наблюдала молча и доброжелательно, как за одним из самых верных своих детей.

Раньше, когда он только приехал на Мительнору и шагнул в полумрак змеиного храма, его одолевали сомнения. Существует ли Она, сотворившая эту землю, это небо и этот океан? Правда ли, что было изначальное Дерево, что было яблоко, и что Она уснула в густой зелени кроны, измотанная своими долгими трудами?

Потом ему стало все равно. Отчасти потому, что Она не предъявляла никаких требований, не давала никаких заповедей – просто умоляла передавать ее историю, умоляла не дать ей угаснуть, пускай даже она будет рассказана, как глупая сказка на ночь. А отчасти – потому, что в Ее храмах Венарте было уютно, как если бы он пришел домой и сидел в кресле у камина, а где-то рядом устроилась его мать и посматривала на своего ребенка с любовью и гордостью, хотя ее и клонило в сон.

Помнится, именно благодаря этому ощущению в один январский вечер он впервые зачитал змеиную молитву искренне. И понял, что не ошибается, что, пока он перебирает каменные четки и листает храмовые книги, на него действительно с любовью поглядывает мать – но не та, которая нарекла его именем, а та, которая допустила, чтобы среди тысяч запутанных судеб однажды возникла и судьба мительнорского храмовника, бесконечно верного своему императору. Бесконечно верного не из корыстных целей, а потому что император нуждался в чужой заботе, нуждался в человеке, способном заменить его исчезнувшую мать.

Поэтому вернуться к алтарю для него было, как вернуться домой. И он буквально слышал, как высоко над ним, в раскидистых ветках, размеренно вдыхает и выдыхает женщина, запертая в теле змеи, как она сонно ворочается и жалуется, что ей неудобно. И как она – очень редко – поднимает опухшие веки, позволяет вертикальной зенице блеснуть в обжигающих лучах солнца и улыбается: ну здравствуй, мой дорогой сын…

Он почти привык, что в последнее время у алтаря его настигают сны. И почти перестал пугаться, когда мир переставал быть надежным и как будто совершал неожиданный кувырок.

Его больше не пугал юноша, обитающий на Вьене, потому что у этого юноши не было ни единого шанса выбиться в некроманты. Его дар, куда более древний и куда более сильный, не допускал наличия посторонней магии – и выплескивался безумными приступами, в порыве ярости или счастья, ворча всякую чушь и убеждая своего хозяина, что убивать людей – это норма, что их и надо убивать, что они мало заслуживают снисхождения. Поначалу этот юноша работал, где получится, едва ли не преклоняясь перед своими работодателями; потом радиус показал ему, как удобно и хорошо быть охотником за головами, и юноша без малейших колебаний с ним согласился.

У него появились… не то, что приятели, а скорее просто люди, которые относились к рядовому работнику Гильдии с уважением. Венарта никогда не смеялся бы вместе с такими людьми, но юному Гончему, кажется, было по-настоящему весело рядом с ними; они пили вино, ломали на кусочки белый дорогой хлеб и обсуждали последние дела, где ценность имели разве что цена и сложность выполнения заказа. Причем если у коренных жителей Вьены хватало бед, связанных с ловкостью и силой, то их коллеге с маленького заснеженного острова еще ни разу не приходилось извиняться и выкручиваться, если жертвой Гильдии становился какой-нибудь отставной воин, превосходящий своих убийц в мастерстве.

Гончему не требовалось никакое мастерство. У Гончего был код, а в нем – тысячи приемов, тысячи вариантов, и они срабатывали без монотонных изнурительных тренировок. Да и если меч оказывался недостаточным аргументом, из-под земли, уничтожая плоть и ломая кости, смертоносными лезвиями бил радиус.

«Эй, Штай, – говорил широкоплечий мужчина с такой густой бородой, что в ней утопала вся нижняя половина его лица, – не хочешь испытать себя в роли моего напарника? Сам подумай, можно брать заказы на устранение шести-семи человек, я прикрою тебя, ты – меня, а деньги поделим поровну. Глядишь, и сработаемся, нет?»

«Мой дорогой Эмет, – широко улыбнулся Гончий, – я и без твоего меча великолепно совладаю с любым количеством людей. А характер у меня пакостный, так что в моей компании тебе наверняка будет мерзко и тоскливо. Избавь меня от соблазна испортить тебе жизнь, – справа от него радостно захихикал щуплый парнишка с голубой татуировкой на лысой голове. – Иди, куда шел».

Венарта поджал губы. Определенно, этот Гончий не имел не то что права, а даже крохотного шанса добраться до своей Повелевающей и быть фрагментом постоянной связи между детьми заснеженного острова.

За то время, что храмовнику чудился белый обледеневший храм и погибшее крыло синего океана, он худо-бедно разобрался в общей схеме событий. Были дети племени Тэй, были зубья деревянного частокола – и было проклятие, был хрупкий мальчишка с нагретыми солнцем песчаными крупицами в ладонях, и он едва различимо шептал, что не такого ждал от своих детей, что не такого ждал от своего мира, что для него все это хуже кости поперек воспаленного горла.

Венарта слышал о четырех карадоррских Богах войны, но не верил, что этот мальчишка – один из них. Поэтому принимал его за мага, такого же виртуозного, как Эдлен – а Эдлену вполне хватило бы колдовства, чтобы испортить витую спираль священного кода детям племени Тэй, особенно при учете, что их оставалось около пяти сотен. Капля в океане по сравнению с теми же людьми, эрдами, гномами и остроухим народом триннских пограничных лесов.

Вероятно, что и Великая Змея не была бы довольна, если бы ее дети женились на своих матерях и сестрах, если бы ее дети выходили замуж за своих братьев и сыновей. Но основным, чему научило Венарту время, проведенное в тени ее Алтаря, был закон – не осуждать, не вмешиваться, не навязывать никому свою точку зрения. Если у них так принято, если их это нисколько не беспокоит – значит, людям всего лишь надо не соваться в маленькое тихое поселение, где рождаются и умирают носители кода «Loide».

…ему снилось, что он шагает по ребристой обшивке орбитальной станции, и что его тело стало немного меньше, но вдобавок обрело какую-то странную громоздкость, хоть вообще не двигай руками и ногами. Он посмотрел на свое отражение в ударопрочном стекле – и увидел багровый шарик местного солнца на затемненном щитке своего… скафандра.

Ему понадобилось больше минуты, чтобы вспомнить определение. Ага, получается, эта чертова тяжесть и эта чертова пониженная скорость объясняются именно скафандром, а собственно Венарту надежно укрывает от черной космической пустоты его герметичная оболочка. Но все равно – мужчине упорно казалось, что он должен быть выше и как-то шире, и он чувствовал себя ребенком, неожиданно беззащитным и беспомощным перед блеклыми озерами туманностей и огнями далеких звезд.

Слово «звезды» почему-то больно его царапнуло, и он остановился, не сводя с них завороженных серо-зеленых глаз.

В наушнике тут же, преодолевая помехи и как будто захлебываясь шипением, раздался незнакомый голос:

– Эй, Милрэт, прием! Ты чего застыла? Если до обеда мы не отыщем пробоину, то лакомиться будем покойным господином диспетчером и гостями нашего порта!

…он очнулся на полу, окруженный синими огненными комочками. Беспокойное болотное пламя собралось вокруг его силуэта, как будто совещаясь, не пора ли сжечь потерявшего свое сознание человека; он отмахнулся от них, как летом отмахиваются от комаров, и сумасшедшим усилием воздвигся на ноги.

Его слегка мутило, как если бы накануне он до глубокой ночи пил вино и любовался украденным небом, сидя на крыше деревянной цитадели. Бережно притворив за собой тяжелую дверь и оказавшись в темном коридоре, он понял, что это ошибка, что мутит его скорее от голода – и поэтому отправился в кухню.

Она вышла из галереи – не спеша, чтобы Венарта успел как следует ее рассмотреть и понять, что она ему абсолютно не угрожает. Одетая в строгое серое платье, с длинными седыми волосами, заплетенными в обернутую вокруг головы косу.

– Господин Венарта.

Она присела в реверансе, и он, чуть помедлив, поклонился ей в ответ. Пожилой человек, даже если он враг, заслуживает хотя бы малой доли почтения.

Ей удалось добиться от него молчания, потому что запрет хоть как-то упоминать обитаемые земли вне Мительноры не мог причинить Венарте вреда. Как служитель Змеиного Алтаря, он словно бы деактивировал опасную для него магию – но ее остаток, не позволяющий выдавить из себя ни звука, сохранялся, потому что не никак не влиял на общее состояние. Это Милрэт и Габриэлю становилось нечем дышать, а у храмовника просто отказывали чертовы голосовые связки, и рассказ о Харалате и Вьене можно было только прочесть по его губам.

Поэтому он совершенно не боялся госпожи Доль. Он верил, что Змея будет к нему благосклонна, что она его не подведет, и не видел смысла прятаться у Эдлена за спиной. Там и так сегодня стало ужасно тесно, а юный император вовсе не обязан служить укрытием – пускай даже и для своих друзей.

Честно говоря, Венарта считал, что Эдлену и самому не помешала бы чья-то помощь.

Старуха Доль мягко улыбнулась, показывая, что настроена мирно, и жестом пригласила храмовника посетить ее личные апартаменты. Он хотел было извиниться и покинуть слишком гостеприимное место – во избежание всяких неприятных случайностей, – но женщина встала на его пути и все так же мягко произнесла:

– Неужели вы заставите старенькую колдунью скучать в полном одиночестве? Неужели вы забыли о своем интересе к моему взгляду на запрет?

На всякий случай он следил за ней, как за ядовитым пауком. Она могла представлять угрозу и без магии – например, сжимая стилет костлявыми пальцами и будучи готовой ткнуть его острием в бок притихшего храмовника.

– Я не забыл, – негромко отозвался мужчина, – но взгляд Эдлена кажется мне гораздо более важным. По какой бы причине вы ни заперли его здесь, в этой проклятой деревянной цитадели – он по-прежнему остается ребенком, вашим, госпожа Доль, ребенком, и он ничем не заслужил ни бесконечного прозябания на шестнадцати полностью лишенных солнечного света ярусах, ни вашего приторного обмана.

Доль посмотрела на него грустно и внимательно.

– Нет, – возразила она. – Вовсе не моим.

Храмовник осекся:

– Что?

Она провела сухощавой ладонью по своим седым волосам, поправила заколку и снова указала на вход в свои роскошные комнаты. На стол, накрытый к ужину, и на одинокую бутылку вина, где полусладкого красного напитка было, пожалуй, многовато для старой больной женщины.

– Вы крепко стоите на стороне моего сына, господин Венарта, – сказала она. – И я вас не осуждаю. Наоборот, мне понятно ваше мнение. И все-таки позвольте, я поделюсь с вами одной историей. Всего лишь одной, и это не будет впустую выброшенным временем… для полноты картины.