Текст книги "Нарциссы (СИ)"
Автор книги: Scarlet Heath
Жанры:
Современные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
Юля улыбалась, когда заворачивала свою покупку в красивый пакет и перевязывала лентой. Тепло разливалось у нее в груди там, где раньше была пустота, тепло заполняло собой весь ее внутренний кокон, заставляя его гореть и светиться. Именно такой теплый подарок Юля хотела для него. Для человека, который помог ей обрести свой путь в жизни, найти призвание.
Так думала Юля тогда. Так она думала, когда бежала со всех ног на последнее занятие тридцатого декабря, а снег звонко скрипел под ногами, а лютый холод пробирался в рукава пальто и скользил змеей по позвоночнику, словно желая выстудить ее сердце. Она бежала. На плече сумка с учебниками и тетрадками, в руке – пакет с эмблемой супермаркета, в котором она прятала другой пакет – темно-синий с серебристыми снежинками, пакет, в котором было спрятано все тепло ее души. Она бежала. Улыбалась.
Виктор Валентинович уже ждал ее в кабинете. Сегодня он почему-то пришел раньше и стоял у окна, когда Юля вошла, раскрасневшаяся, запыхавшаяся.
– Здравствуйте! – громко воскликнула она с порога.
Он обернулся, улыбнулся той самой улыбкой, которая делала его на десять лет моложе.
– Добрый день, Юля! Замерзли?
– Нет, совсем нет, я торопилась… – неловким жестом поправив примявшиеся под шапкой волосы, Юля прошла к своей парте, пряча при этом пакет за спину.
– А я ждал одного студента, у него сегодня направление на пересдачу, но парень так и не пришел! Я потратил целый час впустую, – с грустью вздохнул учитель.
– Если бы я знала, я пришла бы раньше, – сказала Юля, и Виктор Валентинович снова долго смотрел ей в глаза, как бы обдумывая эту фразу, но ничего не сказал.
Юля выложила учебник, тетрадь и ручку на парту, но Виктор Валентинович не спешил садиться рядом и все смотрел на нее в некой задумчивости, почти не моргая, как он, бывало, смотрел на трудное уравнение, которое невозможно запросто решить в уме. А потом словно очнулся, и было видно, что он смутился, что он счел подобное разглядывание непозволительным, и, опустив голову, быстро сел на свое место. Очки при этом сползли ему на нос, и Юле пришлось спрятать улыбку в кулак, чтобы он не заметил и не смутился еще больше.
– Ну, где мы тут вчера остановились… – Виктор Валентинович принялся поспешно листать учебник, заминая страницы, и Юля видела, что он пропустил нужное место, но ничего не сказала.
Пусть. Пусть он ищет подольше.
Его руки сегодня были нервными и быстрыми, и Виктор Валентинович был очень похож на человека, который изо всех сил старается удержать некий внутренний порыв. Он был похож на декабрь. Он рвался изнутри, вот только кричать не мог.
Они оба знали, что заниматься математикой им сегодня совсем не хочется.
Пока Виктор Валентинович искал нужную страницу, пошел снег, и Юля не упустила случая сообщить об этом.
Учитель поднял голову от книги и посмотрел в окно за спиной девушки. Снова улыбнулся, и в тот момент что-то внутри него как будто немного успокоилось.
– Красиво! – сказал он. – Люблю вот такой крупный и медленный снег.
– Я тоже…
Но Юля смотрела не в окно, а на своего учителя. Она думала о том, что сегодня видит его последний раз в этом семестре. А потом каникулы, сессия, снова каникулы, и только потом начало нового семестра, когда она вновь сможет приступить к учебе. Это примерно полтора месяца. Неужели она не увидит его так долго?
– Сразу вспоминается, как мы с одногруппниками играли в снежки, словно дети, – Виктор Валентинович улыбнулся еще шире, и в уголках его глаз проявились тончайшей паутинкой морщины. – Нам было по восемнадцать, как тебе. Но мы вели себя совсем как мальчишки…
– Мне сложно вообразить Вас играющим в снежки, – усмехнулась Юля, подпирая голову рукой и внимательно его рассматривая.
– Мне теперь тоже сложно! – он рассмеялся.
– Вы тогда уже учились на математическом факультете?
– Да, как раз на первом курсе, – Виктор Валентинович тоже подпер лицо одной рукой, а вторая рука бездумно стучала карандашом по коленке. – Я уже почти забросил свои занятия скрипкой, потому что математика отнимала все мое время. Но бывали дни, когда я просто дурачился с ребятами… Надо же, я сам не заметил, как это прошло.
Юля уловила грусть в его голосе и произнесла:
– Вы, наверное, хотите сказать, чтобы я ценила эти годы? Потому что они никогда не повторятся…
Он смотрел на нее. Они смотрели друг на друга. Он улыбался.
– Не только эти годы, Юля. Ничего никогда не повторится. Даже этот момент. Мы сидим в пустом классе, идет снег, и сегодня тридцатое декабря. Этот день, это мгновение исчезнет и не повторится уже никогда. И самое грустное в этом то, что мы никогда, никогда не знаем, какой именно момент нашей жизни будем потом вспоминать с ностальгией. Порой нам вспоминаются самые обычные вещи, как мне, например, вспоминается, как мы играли в снежки. Тогда я не знал, что это особенный момент. Но потом он исчез, и сейчас его не вернуть, он обрел смысл.
Виктор Валентинович закончил говорить, и в классе стало очень тихо. Тогда Юля еще не знала этого, но сейчас, спустя столько лет, она смогла по-настоящему осмыслить его слова. И то, как он был прав тогда. Тот момент, когда они сидели в пустом кабинете, и за окном шел снег, и они просто разговаривали вместо того чтобы заниматься математикой, тот момент и был особенным. Его не вернуть, но он застыл где-то во времени, навсегда остался там, нетронутый, все такой же прекрасный, обретший свое совершенство в ее воспоминаниях.
В тот день они так и не приступили к занятиям. Прошел час, прошло два часа, а они все говорили. Виктор Валентинович рассказал о своей юности, о том, как играл на скрипке, прогуливал скучные пары в университете, о том, как любил математику больше, чем когда-либо мог полюбить человека, о том, как цифры были его смыслом.
На улице уже стемнело, когда Юля спросила:
– А сейчас? Сейчас цифры для Вас по-прежнему важнее людей?
Юля знала, что задала сложный вопрос, ведь таким образом она могла выяснить, каково его отношение к жене. И Виктор Валентинович это знал. Он прищурился и улыбнулся одними уголками губ.
– Думаю, для меня с тех пор мало что изменилось.
Вот такой ответ, который, в общем-то, можно расценивать как положительный. Виктор Валентинович только что признался, что любит науку больше, чем собственную жену.
И именно тогда, именно в тот момент в голове Юли впервые проскользнула отравляющая мысль: «Интересно, а могла бы я значить для него больше, чем цифры? Могла бы я занять то место, которое занимает в его сердце математика?».
Но тут же она испугалась этой мысли и поспешила отогнать ее. Она сказала:
– Я хочу поблагодарить Вас за помощь с математикой. И, в общем… – Юля неловко потянулась за пакетом. – Вот.
– Это мне? – искренне удивился Виктор Валентинович, принимая из ее рук пакет со снежинками.
– Ага.
– Ну что ты, Юля, не надо было… – он смутился и снова проронил это сокровенное «ты».
– Пустяки! – Юля замотала головой. – Это самое меньшее, что я могла сделать!
– Он замечательный! – выдохнул Виктор Валентинович, когда открыл пакет и развернул шарф.
– Правда? Я так боялась, что Вам не понравится…
– Мне очень нравится! – он обмотал шарф вокруг шеи, и Юля заулыбалась. Она оказалась права – расцветка шарфа очень шла учителю. – Вообще-то, я тоже кое-что для тебя приготовил…
– Для меня? – сердце Юли всколыхнулось, словно поднимаясь беспокойной и сильной морской волной.
Она не ждала этого, тогда она еще ничего не ждала от него взамен, а потому была слегка шокирована, и происходящее замедлилось для нее, время изменило свой ход. Вот Виктор Валентинович тянется за своей сумкой и копается в ней, и волосы падают ему на глаза, на толстые стекла очков, он шепчет что-то себе под нос, и, наконец, лицо его оживает, когда он находит нужное.
– К сожалению, я не смог красиво это упаковать, поэтому пришлось обойтись так… – Виктор Валентинович протянул ей новенькую книгу «Магия простых чисел». – Я видел, как тяжело тебе было расставаться с ней, поэтому… Вот.
Уже придя домой, Юля прочитала надпись на форзаце. Его надпись.
«На память Юле от Виктора Валентиновича. Пусть математика станет магией твоей жизни».
*
Они уже досмотрели «Фантомаса» до того момента, когда кровать Луи де Фюнеса начала двигаться, и Саша вдруг сказал:
– Ты сейчас не здесь.
– Что? – Юля перевела на него рассеянный взгляд.
– О чем ты думаешь? – поинтересовался Саша, перевернувшись на бок и уставившись на нее.
Юля вздохнула, закрыла глаза и улыбнулась.
– Я просто вспоминаю то, что уже никогда не вернуть. Знаешь, до того, как с нами случилось все это, я жила и не задумывалась особенно о прошлом. Но сейчас ведь действительно уже ничего не вернуть, понимаешь? – ее усталые веки поднялись, и она посмотрела на Сашу блестящими глазами, в зрачках которых мелькали крошечные кадры из фильма. – Ты понимаешь? Все те люди, которых мы знали, которые были частью нашего прошлого, они исчезли, их больше нет. И даже если бы мы захотели что-то вернуть, теперь это невозможно. Возможно, мы больше никогда не увидим их.
Саша догадывался, о ком она говорит, о ком были ее воспоминания.
«Тот самый старый мужик, который сделал Юлю асексуалкой! Эх, попадись он только мне…». В этот момент Саша даже порадовался, что все люди исчезли, потому что он запросто мог бы найти того проходимца и надавать ему по одному месту, чтобы тот сам забыл о сексе во веке веков, аминь.
Но Саша мог быть терпелив. Он не стал заводить разговор об этом человеке. Он сказал только:
– Я понимаю. Но я понимаю также и то, что тех людей давно уже нет. Они умерли еще до конца света, ты знала об этом?
Юля смотрела на него с явным непониманием. Саша продолжил:
– Их нет уже давно. Они остались в нашем сердце, остались такими, какими были тогда, но только в сердце они и живы. Потому что время забрало их у нас. И сейчас это уже другие люди с другой жизнью, все меняется, всегда, это закон жизни. Поэтому не вали на конец света, Юля. Мы все равно не смогли бы вернуть все назад. Это была бы уже другая жизнь, другие мы и другие они, а те мгновения ушли, все, пш-ш-ш-ш-ик и нет! – Саша развел руки в стороны.
Глаза Юли широко раскрылись, словно она только что осознала что-то. А Саша смотрел на нее и думал о том, сколько раз они с Катюшей вот так разговаривали по ночам? Наивные, ничего не знающие о жизни несовершеннолетние любовники-философы. Они могли болтать всю ночь напролет, времени не существовало для них. Их отношения не были страстными, и секс, несмотря на гормональную бурю в организме, занимал в этих отношениях не такое уж важное место. Он был легким и приятным дополнением, но никогда не значил больше, чем их разговоры. Можно сказать, что у них был интеллектуальный роман.
И сейчас он смотрел на Юлю и думал, что у них завязывается нечто похожее. Только с полным отсутствием секса. Ну, совсем уж интеллектуальный роман, интеллектуальнее некуда.
– А ты когда-нибудь виделся снова с той девушкой, которую любил в юности? – спросила Юля. – Откуда такая уверенность, что она стала другой, что она «умерла»?
– Виделся, – Саша кивнул. – Прошло долгое время, она действительно изменилась. Я приехал к ней как-то в гости. Даже познакомился с ее мужем, представляешь? – он усмехнулся.
– Не представляю, – честно ответила Юля.
– Это правда. Кстати, довольно милый человек. А главное, твердо стоящий на ногах. Она никогда бы не выбрала какого-нибудь витающего в облаках романтика, она была практичной.
– Он тоже любил математику?
– Нет. Но он работал на железной дороге и получал хорошие деньги. Он был довольно умным парнем, а главное, добрым. Она была счастлива с ним, я уверен.
Внезапно Саша поймал себя на том, что говорит о Катюше в прошедшем времени, словно она действительно умерла. Но если она исчезла, разве это не то же самое?
– Я не верю в это, – прошептала Юля. – Не верю, что после такой большой и единственной любви, можно быть счастливым с кем-то другим.
– Это я уже понял, – он снова усмехнулся, и усмешка вышла какой-то сухой и колючей. – Быть может, ты права, и это действительно невозможно, ведь я не мог заглянуть к ней в душу. Однако по себе могу сказать, что пережить такие чувства снова мне так и не удалось.
– Ей тоже, я уверена.
– Как бы там ни было, этого мы уже никогда не узнаем! Может, это и к лучшему. Прошлое умерло вместе с этим проклятым миром, а мы остались. Должно же это что-то значить, правда?
Юля улыбнулась.
– А может, все наоборот, и мы умерли, а мир остался?
– В любом случае, прошлое точно умерло.
– Да, – согласилась Юля. – Его больше нет.
Ее взгляд вновь затуманился грустью, и Саша побоялся, что Юля опять начнет вспоминать о своем дядьке-педофиле. Он хотел отвлечь ее, но все, что приходило в голову, было каким-то неприличным…
– Скажи, а как вы, асексуалы, относитесь к… ну, к поцелуям, например?
Юля скривилась, скептически взглянула на Сашу.
– Ты опять за свое, да?
– Нет-нет, что ты! – и Саша изобразил такую невинность, что сам ангел позавидовал бы. – Мне просто любопытно, я ведь никогда раньше с такими людьми не сталкивался!
– Ну… что тебе сказать? Асексуалы все разные, – Юля пожала плечами. – Кто-то равнодушен к сексу, но целоваться непрочь, а некоторые не терпят даже простых прикосновений.
– Что, бывает даже так? – Саша заволновался. – А ты? Тебе тоже неприятно, когда к тебе прикасаются?
– Да нет… не то чтобы неприятно. Но я могу спокойно жить без объятий и всякого такого, не впаду от этого в депрессию, понимаешь?
– Но а если… – Саша ухмыльнулся. – Если я все-таки дотронусь до тебя, как тогда, в первый вечер нашего знакомства, тебе не будет неприятно?
– Так… Кажется, кто-то здесь сейчас получит! – Юля пыталась сделать серьезное лицо, но Саша видел, что это дается ей с трудом. Он обрадовался – пусть так, пусть по-дурацки, но он все же смог развеселить Юлю!
– Да ладно тебе, я просто немного потрогаю…
– Я тебе сейчас потрогаю!
– Потрогай! – с готовностью предложил Саша, за что получил локтем в плечо.
– Какой же ты все-таки придурок! – Юля уже не сдерживала смех. – А ведь иногда кажешься таким умным, нормальным человеком!
– Я и есть умный! Разве что… не совсем нормальный… – он улыбнулся. – Но все-таки, можно мне обнять тебя, совсем невинно, чтобы теплее было?
– Ну ладно! – проворчала Юля. – Только на поцелуй не надейся, понял?
– Понял, – Саша выставил руку, предлагая Юле устроиться у него на груди. – Иди сюда.
– Тебе правда станет от этого легче? – с сомнением спросила Юля.
– О да! Конечно станет!
– Ладно, поверю тебе, – Юля пододвинулась к Саше, опустила голову ему на руку, а свою руку положила ему на грудь. Саша обнял Юлю, чувствуя легкое напряжение в ее теле. Он спросил шепотом: – Что ты чувствуешь? Тебе неприятно?
– Мне немного странно. Не знаю. Я пока не привыкла.
– Хорошо, привыкай, – кончиками пальцев Саша погладил ее плечо.
Какое-то время они лежали молча. Усталость брала свое. Сон вырывал, выплескивал их из реальности. И Саша почти задремал, когда Юля спросила:
– Знаешь, что я сейчас чувствую?
– Что?
– Тепло.
Саша улыбнулся. Этот ответ его вполне устроил.
В ту ночь они так и не досмотрели «Фантомаса».
========== 16. Черный человек прячется во снах ==========
Когда Саша проснулся утром, Юли рядом не было. Как, впрочем, и Марины не было на диване. Тусклый свет из окна слепил глаза, и Саша силился открыть их, но под веками словно скопился жалящий песок. Комната была пустой и тихой.
И Саша сразу проснулся. И сразу его охватил ужас. Что если девочки исчезли? Исчезли ночью, а он снова остался один?
Саша уже готов был вскочить и бежать, когда расслышал на кухне приглушенные голоса. Юля и Марина о чем-то переговаривались.
– Фу ты, Господи… – Саша выдохнул и снова повалился на подушки, прикрывая горящие от беспощадного утреннего света глаза ладонью. – Как же вы меня напугали…
Когда Саша снова смог нормально дышать, а глаза немного адаптировались к новой реальности, он выбрался из-под пледа, прошел до двери и остановился. Велико было желание подслушать женский разговор и узнать, о чем секретничают девушки по утрам на кухне. Но Саша и так в последнее время был не очень-то доволен своим поведением и считал, что его моральные качества оставляют желать лучшего, а потому решил все-таки заявить о своем присутствии.
Юля и Марина сидели рядом за кухонным столом, пили дымящийся кофе из маленьких синих чашек и говорили о чем-то с серьезными лицами. Заметив на пороге Сашу, обе замолчали и уставились на него.
– Обо мне сплетничаете? – ухмыльнулся Саша.
Юля не обратила внимания на его вопрос и поинтересовалась:
– Как тебе спалось?
– Да как обычно… – Саша пожал плечами. – Башка вот побаливает после вчерашней попойки.
– Тебе что-нибудь снилось? – Юля смотрела на него, не моргая.
– Конечно, как обычно… Снились голые женщины, – Саша ухмыльнулся еще шире.
– Да прекрати ты уже! – рассердилась Юля. – Достал со своей озабоченностью!
– Ну ладно, ладно! – сдался Саша. – Ничего мне не снилось. Я спал как убитый.
Юля и Марина переглянулись и кивнули друг другу.
– Эй, вы чего там замышляете? – насторожился Саша.
Юля поставила чашку на стол и снова посмотрела на Сашу. Ее лицо по-прежнему было серьезно-сосредоточенным. Саша подумал, что, должно быть, именно с таким лицом Юля сидела на парах математики в университете.
– Марина снова заметила кое-что интересное, – сказала Юля. – Сегодня утром она обратила внимание, что вот уже давно не видит снов. Во всяком случае, последнюю неделю точно, я права? – на всякий случай уточнила Юля, и Марина кивнула. – Я тоже попыталась вспомнить, когда в последний раз мне что-нибудь снилось, и поняла, что с тех пор как это случилось с нами, ночами я проваливаюсь в какой-то глубокий тяжелый сон без сновидений. Это можно будет считать простым совпадением, если ты видишь сны. Но если у тебя то же самое… Это уже повод задуматься.
Саша прислонился к дверному проему, сложив руки на груди и напрягая память изо всех сил. А действительно, что ему снилось? Саша и раньше не часто видел сны, они плохо запоминались, но, по крайней мере, он точно знал, что ночью ему что-то снилось, просто не помнил, что именно. Но в эту последнюю неделю… было ли что-то подобное? Саша мог с уверенностью сказать, что не было.
– Да… Мне действительно ничего не снилось. И правда, странное совпадение!
– Мы решили… – подала голос Марина. – Что стоит обратить на это внимание и последить, что будет дальше. Теперь каждое утро мы будем спрашивать друг у друга, снилось ли нам что-нибудь.
– Удивительно! И как ты только заметила это! – поразился Саша.
– Просто раньше мне всегда снились сны, каждую ночь. Это были красивые, яркие сны, реалистичные и запоминающиеся… – Марина вздохнула. – А теперь – ничего. Я словно… тону в какой-то густой и вязкой тьме. Я больше не летаю во сне.
Саша улыбнулся. Ну конечно. Подростковые сны такие запоминающиеся. Марина еще растет, она летает во сне, это не удивительно. И Саша когда-то летал. Он уже и забыл, как это бывает.
Растерянность Марины, ее волнение, были такими трогательными, что где-то в сердце, за толщей мышц, защемила, зазвенела тонкая струнка. И Саше нестерпимо захотелось положить руку девочке на плечо и пообещать, что сны обязательно вернутся, что она еще будет парить над землей и видеть сказочные миры – последний отблеск уходящего детства. Но кто-то отобрал у Марины ее сны. Отобрал у них у всех. И неизвестно, собирается ли этот кто-то возвращать украденное.
Саша не знал, что сказать.
*
Раньше Марина частенько думала, что по ее снам можно запросто писать книги или снимать фантастические фильмы. Иногда это были сюрреалистичные сны, где вместо домов небо прорезали гигантские цифры, или люди с птичьими головами ходили по улицам, и когда Марина пыталась заговорить с ними, они открывали клювы, открывали и закрывали, но не было слышно ни звука. Но чаще ее сны были реалистичными, яркими и красочными. Ей снилось лето на даче, снилось большое круглое солнце, подмигивающее из-за ватных облаков. Ей снился дедушка. Очень часто.
Дедушка Марины умер два года назад, когда ей было тринадцать. Тогда же закончилось ее детство, потому что только дедушка относился к ней, как к ребенку. Мать воспитывала Марину как помощницу себе и, разумеется, хотела, чтобы дочь как можно скорее повзрослела, а отец был отстраненным и никогда ее не баловал.
Только дедушка относился к ней с теплом, с душой. У него была огромная душа, думала всегда Марина. На самом деле дедушка был для Марины больше отцом, чем дедушкой. Ее родители поженились совсем молодыми, и дедушка тоже не был старым. Когда он умер, ему было всего пятьдесят девять лет.
Первый год после его смерти дедушка почти каждую ночь приходил к Марине во сне. И сны эти были настолько реалистичны, что Марине казалось, будто они, в самом деле, пообщались. Дедушка умер зимой в своей квартире, но во сне Марина всегда попадала в лето, на дачу. Во сне она босиком бежала по горячей от солнца тропинке, а дедушка ждал ее на лавочке за домом. Он сидел, сгорбившись, в своей смешной соломенной шляпе, и его густые усы шевелились, потому что дед грыз былинку. Марина хохотала над ним и падала на лавочку рядом. Их головы были в тени дома, но солнце щекотало вытянутые ноги и голые пятки.
Дед обнимал ее одной рукой, и Марина не знала, что он умер. Во сне она каждый раз забывала об этом. Дед выплевывал былинку и улыбался. Солнечные блики прыгали в его темных зрачках.
– Ну, как дела у моей маленькой разбойницы? – спрашивал он. Это было их старой игрой. Когда Марине было семь лет, они с дедушкой очень любили играть в разбойников. Дед был старым главарем банды, а Марина его маленькой помощницей. Мать никогда не поощряла такие игры, считая их аморальными. Но дедушка чихать на это хотел, потому что Марине нравилось быть разбойницей. С тех пор он всегда называл ее так.
И во сне Марина всегда рассказывала, что дела у нее хорошо, а вот мама с папой снова ругаются. Дедушка гладил ее по голове своей широкой сухой ладонью, потемневшей от собранной вишни. Он говорил:
– Твоим маме и папе сейчас нелегко приходится. Это грустно, когда любовь проходит, всегда грустно. Но ты не грусти. Тебя они любить не перестанут. Никогда.
– А ты тоже перестал любить бабушку?
Дедушка с грустной улыбкой покачал головой.
– Нет, я всегда любил твою бабушку. И сейчас люблю, хоть она и умерла.
– Тогда почему….
– Потому что все люди разные. Мы с бабушкой были другими. Твои родители тоже другие. Когда-то они любили друг друга, но не смогли сохранить это чувство. Не вини их за это, они старались, я знаю, что старались.
– У папы другая женщина.
– Твой папа запутался. Не сердись на него.
– Теперь он будет любить ее больше, чем маму, – вздохнула Марина. Солнце скрылось за облаком, и босые ноги сразу ощутили прохладу.
– Но не больше, чем тебя.
– Не знаю, – Марина покачала головой. – Мой папа всегда какой-то… холодный со мной.
– Он просто не знает, как выражать свою любовь. Иногда людей переполняет любовь, но они не умеют ее выразить, поэтому кажется, что они равнодушны.
Дедушка всегда умел так все объяснить, что сразу становилось понятно. С дедушкой они всегда говорили о важных вещах. О вещах, для которых ее родители всегда были слишком холодными, сдержанными, слишком серьезными. Дедушка умел говорить о серьезном с улыбкой.
Марина очень любила его. Ей было невыносимо жаль, что дедушка ушел из жизни так рано, не успел увидеть Мишу. Но сны постоянно возвращали ей дедушку. Возвращали его живым и веселым, и в этих снах они продолжали свои задушевные беседы.
А теперь сны исчезли. И больше всего Марину огорчала мысль, что вместе с ними исчез ее дедушка.
Она думала, что во сне смогла бы спросить у него, что происходит с ними? Куда исчезла ее семья, куда исчезли все люди? Но оказалось, что сны исчезли тоже. И дедушка теперь жил лишь в ее воспоминаниях.
Примерно за месяц до случившегося Марине приснился довольно необычный, если не сказать пугающий, сон. Она снова приехала на дачу, но не летом, а осенью. Небо было затянуто тугим коконом серых облаков, они обхватывали и сдавливали горизонт. Во сне Марине было холодно. Она шла по присыпанной сухими листьями дорожке, огибающей дом. Она шла босиком, и холод иголочками колол голые ступни и пальцы. Она чувствовала – что-то не так. С дедушкой что-то не так.
Марина хотела позвать деда, чтобы скорее убедиться, что он сидит на своем обычном месте – на лавочке, и ждет ее. Но как это часто бывает во сне, она так и не смогла открыть рот. Дорожка казалась бесконечной, она извивалась и изгибалась, словно змея. Марина побежала.
Наконец, она завернула за угол дома и остановилась перед пустой лавочкой. Дедушки не было. Что-то случилось. С ним что-то случилось.
И тут Марина вспомнила. Впервые во сне она вспомнила, что дедушка умер. Его уже два года как нет.
Все это время я приходила к призраку.
Порыв ветра шевельнул лежащий на лавочке сухой скукожившийся лист. Лист дрогнул и замер, ожидая следующего порыва.
Марина, кажется, заплакала, потому что, когда она потом проснулась, подушка была мокрой от слез. Она побежала по дорожке дальше, все еще не веря, что деда здесь нет. Она бежала к деревянной будке туалета, но еще издали заметила болтающуюся на ветру открытую дверь. Дверь скрипела и хлопала. Марина решила проверить в доме, повернула обратно… и замерла.
Теперь на лавочке кто-то сидел.
Это был черный человек. В черном пальто и черной шляпе. Издалека Марина не видела его лица, но она знала точно – это не дедушка. Но почему он сидит на его месте? Кто он?
Человек сидел, опустив голову и положив руки на колени. Он как будто уснул. Или… умер.
Марина стояла, чувствуя, как нечеловеческий, животный ужас охватывает ее тело. А потом Черный человек вдруг пошевелился. Его голова начала медленно подниматься, словно он ощутил чье-то присутствие. Марина знала, что сейчас он увидит ее, она знала, что надо бежать, спрятаться хотя бы в туалете. Но не могла.
Черный человек поднимал голову. Сейчас она увидит его лицо. Увидит.
Но этого так и не произошло. Марина проснулась. А Черный человек остался в ее сне.
========== 17. Призрак мертвых качелей ==========
После обеда Юля заявила, что идет в оранжерею, и что идет она одна. Марина читала принесенные из библиотеки книги, поэтому только кивнула, а вот Саша заныл:
– И что я буду делать? Мне от этих книжек тошно делается! Можно мне с тобой прогуляться? Обещаю, я не буду мешаться! – и он сложил ладони вместе, словно Юля была божеством, которому он молился.
Однако Юля была суровым божеством. Она покачала головой, стоя перед большим зеркалом в прихожей и застегивая пуговицы пальто.
– У меня сегодня много работы. Нужно кое-что прополоть и пересадить некоторые растения. Ты устанешь ждать меня.
– Не устану!
– Нет. Я хочу спокойно поработать в одиночестве, понятно? Твое присутствие будет отвлекать меня.
Саша самодовольно ухмыльнулся в своей обычной манере.
– Отвлекать, значит? – он заговорил голосом Казановы. – Еще бы, ведь я такой красавчик, что одно мое присутствие в оранжерее будет провоцировать тебя! И ты будешь думать только обо мне, а не о своих растениях, и нестерпимое желание…
Юля не выдержала и запустила в него перчаткой, которую Саша поймал на лету.
– Признайся, дорогая, от одного моего присутствия у тебя сладкие мурашки бегут по коже, – он подмигнул Юле, которая в ответ скривилась, схватила сумку и сказала:
– Когда-нибудь я придушу тебя. Ты выведешь меня из себя! Ненавижу таких самоуверенных типов!
– Да, дорогая, поругай меня еще! Меня это заводит.
Юля закатила глаза, что значило: «Он неисправим».
– Смотри тут, веди себя хорошо, пока меня не будет. А то мне даже страшно оставлять Марину с таким извращенцем.
– Не волнуйся, любовь моя, я не стану тебе изменять! – Саша приложил руку к сердцу, наглядно показывая искренность своих чувств.
Юля усмехнулась. «Ну как можно долго злиться на этого дебила?».
Она все еще улыбалась, когда спускалась по лестнице. Улыбалась, когда открывала дверь подъезда и выходила навстречу холоду. Она думала, что, возможно, зря не взяла Сашу с собой. Его компания могла бы уберечь ее от одного глупого и бесполезного поступка, зреющего в подсознании. Юля не только Сашу убеждала, что сегодня у нее много работы, она убеждала в этом саму себя. Она выдумывала повод, чтобы не взять Сашу с собой. Чтобы он не помешал ей сходить кое-куда.
Юля шагала по присыпанному снегом асфальту мимо немых многоэтажек глухого двора, и улыбка уже не украшала ее лицо. Юля больше не думала о Саше, и уличный холод проникал в ее душу. Она шла торопливым шагом, стараясь не поднимать головы на мертвый город. Ей хотелось как можно скорее преодолеть это расстояние от дома до оранжереи и забыться, погрузившись в аромат любимых нарциссов. А потом… Нет. Она не станет этого делать. Или все же станет?
Юля знала, что станет. Она знала себя. Если подумать, то за эти годы она не очень-то изменилась. По-прежнему готова совершать поступки, о которых потом можно долго сожалеть, поступки без смысла и логики. Математика так ничему ее и не научила, Юля по-прежнему была импульсивной и в чем-то безумной, хотя иногда ей казалось, что то юношеское безумие исчезло вместе с коконом, заполняющим когда-то ее грудную клетку. Теперь там снова царила пустота, так откуда же взяться очередному приступу сумасшествия?
В оранжерее Юля немного пришла в себя. Монотонная работа, копание в земле, поливка, любование результатами ее работы – прекрасными, совершенными цветами, – все это дало ей кратковременное облегчение. Она работала два часа, и когда все было закончено, Юля застыла у запотевшего окна, рассматривая пролетающие снежинки. Стекло снова и снова покрывалось паром от ее дыхания, а Юля вновь и вновь протирала его кончиками пальцев.
В оранжерее было тихо, и в этой тишине ее мысли плодились и вызревали. Но Юля знала, что плод, зреющий в ее душе, гнилой. Он гнилой с самого начала. Он может выглядеть привлекательно, но стоит только надкусить, как внутренняя чернота откроется глазу.
Но соблазн попробовать был слишком велик. А Юля никогда не умела противиться соблазну. Если она чего-то хотела, она это делала, даже если в этом не было логики, даже если это было аморально, даже если это могло ранить чьи-то чувства. Юля всегда была такой, она теряла контроль, если желаемое маячило на горизонте.
Виктор Валентинович. Он исчез вместе с этим безумным миром, но после него остались его вещи. Осталась его квартира. И эта квартира была открытой. Она ждала Юлю, приглашала ее. Квартира могла показать ей желаемое – клочки его жизни, которую он вел без нее.
