Текст книги "Нарциссы (СИ)"
Автор книги: Scarlet Heath
Жанры:
Современные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)
Ну что ж. В конце концов, она с этим уже смирилась. А если она будет медлить и ждать возможности в последний раз позвонить ему, ее план может сорваться. А этого Юля не могла допустить.
Так, одну за другой, Юля выпила все таблетки, которые были в пузырьке. У нее даже осталось немного воды. Ощущение было странным. Юля понимала, что уже переступила границу, что пути назад уже нет, но никаких изменений в себе еще не почувствовала.
Но они будут, эти изменения, и скорее всего, они не заставят себя долго ждать. Юля не знала, сколько у нее есть времени до мучительной смерти. Возможно, минут десять или пятнадцать. Что можно успеть за это время? О чем вообще следует подумать перед смертью?
Юля прилегла на кровать, положив руки на живот, словно уже чувствовала боль. Она хотела последний раз подумать о Викторе Валентиновиче, но почему-то не получалось, словно она уже превысила лимит мыслей о нем. Вместо этого она думала о всякой ерунде и проклинала себя за то, что даже в такой момент ведет себя как полная идиотка. Она не смогла достойно прожить жизнь и даже умереть достойно не может. Что ж, это не удивительно.
Юля закрыла глаза, все еще надеясь, что она все-таки уснет, и мучиться не придется. Она прислушивалась к ощущениям внутри себя, но ничего не слышала. В ее груди больше не было тепла, не было жизни. Что же стало с ее коконом, который она так берегла? Возможно, его уже не было, этого кокона. Потому что в своей груди Юля ощущала лишь пустоту.
Юля не знала, сколько времени она так пролежала на кровати. Возможно, десять минут, возможно, полчаса. О том, что с ней происходило потом, у нее сохранились весьма отрывочные и смазанные воспоминания.
Она помнила внезапно начавшееся жжение в желудке, которое все нарастало и нарастало с каждой минутой, и желудок словно пульсировал и увеличивался в размерах. Вслед за болью пришла тошнота. Юля помнила, как сбилось для нее течение времени – время вдруг потекло очень медленно. Ей казалось, что она мучается уже вечность, согнувшись пополам. В какой-то момент она обнаружила себя на полу, попыталась подняться, но не смогла – руки скользили по чему-то липкому и мокрому. Похоже, ее стошнило, но она почему-то этого не помнила. Сознание затуманивалось, отключалось, меркло. Юля хваталась за последние обрывки реальности, но не могла поймать их. Все предметы в комнате то приближались, то отдалялись от нее.
Возможно именно в тот момент, кокон в ее груди наконец разорвался. Он умер именно тогда, выпустив последние остатки тепла, любви и жизни. Он умер и оставил после себя лишь пустоту, с которой Юле предстояло жить еще восемь лет. Но тогда она не знала об этом. Тогда она думала, что это конец, ведь ей было так плохо, что она была уверена, что выкарабкаться уже не сможет. Юля не сомневалась, что умирает. Она буквально ощущала, как жизнь выходит из нее, как холодеют ноги и руки, а в животе – наоборот все горит огнем.
А потом на какое-то мгновение все вдруг прекратилась. Юля лежала и смотрела в потолок. Ей было так странно – неужели все прошло? Неужели таблетки не подействовали? А потом она вдруг поняла, что не может пошевелиться. Словно осталось лишь одно ее сознание, а тела больше не было. И тогда она поняла, что боль не ушла, просто она эту боль уже не чувствует. Мысли текли вяло, перед глазами то и дело возникали какие-то беспорядочные, ничего не значащие образы. Юля вдруг увидела себя шестилетней девочкой, увидела, как она бежит по дорожке в парке и смеется, а за спиной идут, держась за руки, ее родители.
Она видела и что-то еще. Картинки все мелькали перед глазами и были на удивление яркими. Но в какой-то момент и они закончились. И осталась темнота. И пришла смерть.
*
Днем Саша и Юля занимались переселением на новое место. Если конечно, эту древнюю пыльную квартирку можно было так назвать. Марина и Владимир Николаевич решили не отделяться от них и поселились в соседней квартире, которая оказалась очень даже хорошей, с современным ремонтом, евроокнами и здоровым плазменным телевизором. Марину тоже заинтересовала «математическая» комната и она пообещала приходить к ним в гости, чтобы вместе решать задачки.
«Я, конечно, понимаю, что вам со мной будет неинтересно, ведь я всего лишь девятиклассница, – сказала Марина чуть смущенно. – Но мне бы не хотелось ставить для себя планки. Возможно, я смогу чему-нибудь научиться у вас».
Юля сама не заметила, как пообещала Марине, что позанимается с ней математикой. Это обещание просто сорвалось с ее уст, прежде чем она успела подумать о своих словах. Но это вышло так естественно, что Юля решила не душить в себе благородный порыв. Кто знает, вдруг это действительно будет интересно?
Когда с переездом было покончено, компания решила прогуляться по центру. Сидеть дома в этот вечер никому не хотелось. Они не нашли никого из выживших людей, но не особо печалились по этому поводу. Ведь они нашли себе новое жилище, которое станет их домом на ближайшие недели, а, возможно, и месяцы. И они были совсем одни в этом потрясающем мистическом городе. Места для тоски и сожалений по прошлому просто не оставалось.
Вновь дойдя до Дворцовой площади, они завернули туда, куда еще не ходили и набрели на Исаакиевский собор. Не удержавшись, они заглянули внутрь, но не смогли пробыть в соборе и пяти минут. Сумрачная атмосфера действовала угнетающе, отовсюду на них смотрели суровые лики святых, которые словно обвиняли их в исчезновении всего мира. Как бы там ни было, но это место уже не было местом, где можно спокойно обратиться к Богу. Никому не верилось, что Бог сможет услышать их отсюда.
– А давайте лучше поднимемся на колоннаду! – предложил Владимир Николаевич, который всегда умел сглаживать тягостное впечатление увиденных ими мест. – Когда-то мы поднимались туда с женой, вид открывается просто потрясающий! Город как на ладони!
Конечно же, Марина приняла эту идею с восторгом, и они обошли собор, чтобы войти с другого входа. Наверх они поднимались по витой каменной лестнице, которой, казалось, никогда не будет конца. Марина бодро бежала впереди всех, а следом за ней, отставая на пару десятков ступеней, плелись Саша, Юля и Владимир Николаевич.
– Боже всемогущий, – стонал Саша. – Мы уже сутки поднимаемся! По-моему, я уже успел состариться!
– Тогда я уже успел умереть, – мрачно пошутил Владимир Николаевич, и все рассмеялись, несмотря на ноющую боль в ногах.
За каменной лестницей последовала железная, с остекленной крышей, и Саша чуть не расплакался, когда увидел ее, ведь он был уверен, что подъем наконец-то окончен.
– Надеюсь, это стоит того, иначе я сброшусь с этой колоннады, – проворчал Саша.
– Стоит, поверь мне, молодой человек, – улыбнулся Владимир Николаевич, и Саша внезапно поверил ему.
– Ну же, давайте быстрее! – кричала сверху Марина, которая уже поднялась. – Тут осталось совсем немножко! Вид открывается обалденный!
И это было правдой. Когда они наконец оказались наверху, на узкой смотровой площадке с перилами, они забыли про только что пережитый подъем, про боль в ногах, про ноги и вообще про все на свете. Они шли вдоль перил, обходя башню по кругу и осматривая город со всех сторон. Крошечные домишки внизу, серая и мрачная Нева, Александрийский театр, купола далеких соборов, заводские трубы и застывшие подъемные краны, которые так и не успели завершить строительство. И ни одного человека там, внизу. Ни одного признака жизни, движения. Даже деревья как будто застыли и не хотели шевелиться, замерли, уснули вечным холодным сном. Низкие серые облака нависли над городом, солнце садилось, и Петербург готовился погрузиться во тьму. Наступит ночь, и ни одного огня не зажжется там, внизу.
Юля прислонилась к колонне и смотрела на дрожащие воды Невы вдалеке. Она улыбалась. Она была потрясена величием и красотой этого огромного города, такого прекрасного и такого гармоничного. Этот город словно жил своей жизнью, даже сейчас, без людей. Он словно был самостоятельным организмом, самодостаточным и сильным. Он заряжал энергией, он вселял веру.
– Красиво, правда? – прошептал Саша где-то над ухом. – Я даже не думал, что будет так здорово. Просто дух захватывает!
И в его голосе Юля услышала то, что билось в ее собственном сердце, и она поняла, что они чувствуют сейчас одно и то же.
– Красиво… – отозвалась Юля. Внезапный порыв ледяного ветра коснулся ее лица и шеи, Юля вздрогнула и добавила, поежившись: – Только вот холодно.
И Саша, ничего не говоря, обнял ее сзади, защищая от ветра. А Юля поразилась тому, как Саша может быть одновременно таким пошлым идиотом, и в то же время таким милым и заботливым парнем. В его объятии не было никакого намека на романтику – он действительно хотел согреть ее. И в то же время в нем что-то все же было, в этом объятии. Но Юля не знала, что.
Она смотрела на этот исчезнувший город и думала о том, как же все-таки странно повернулась ее жизнь. Когда-то она так хотела умереть, но в итоге она стоит здесь и смотрит на мертвый город. Все эти люди, которых здесь больше нет, вряд ли они хотели погибнуть. И, тем не менее, они возможно погибли. А она, которая мечтала о смерти, сильнее их всех, стоит здесь живая и почти невредимая. Почему Бог отбирает жизнь у тех, кто действительно ее любит, и заставляет жить тех, кто эту жизнь совсем не ценит и не бережет?
Юля приложила столько усилий, чтобы избавиться от непосильного груза жизни, но смерть не захотела принимать ее. Смерть оттолкнула ее. Она почти приняла Юлю, но в какой-то момент отвергла, словно передумала. Юля пережила клиническую смерть, они была одной ногой там, куда живые люди никогда не шагают и откуда очень редко возвращаются. Но почему-то смерть отказалась от нее. Почему?
Раньше Юля часто думала об этом. В первые месяцы после того, как она вернулась в мир живых, она все пыталась вспомнить, что пошло не так и почему. Она была уверена, что видела что-то по ту сторону, видела что-то там, где она побывала, когда находилась в состоянии клинической смерти. Она все цеплялась за эти обрывочные воспоминания, но так и не смогла ничего вспомнить. Ни темного коридора, ни лестницы в небо, ни встречи с Богом, который сказал бы ей возвращаться обратно, потому что ее время еще не пришло – ничего такого не было. Смерть просто отвергла ее и заставила жить дальше. Но что-то там все равно было. Оно отпечаталось в сознании Юли, но так глубоко, что извлечь его оттуда не представлялось возможным. Разве что под гипнозом. Юля часто завидовала тем, кому удавалось в состоянии клинической смерти узнать какие-то тайны мироздания и вернуться в свое тело уже другим человеком. Юля тоже вернулась в свое тело другим человеком, но другим в плохом смысле. Она вернулась в свое тело еще более опустошенной, чем была раньше. И она не смогла чудесным образом изменить свою жизнь, ее жизнь не стала лучше. Она стала еще более пустой и бессмысленной, чем была раньше.
И все равно Юля почему-то была до сих пор жива. Почему?
Мертвый Петербург не мог ответить на ее вопрос, и Юля вздохнула. Почему она, недостойная жизни, стоит здесь и смотрит на эту завораживающую красоту? А люди, которые жили в этих домах, там, внизу, исчезли, возможно, навсегда. Они не просили об этом, но жизнь распорядилась по-своему.
Юля явственно ощутила, как что-то в груди болезненно сжимается. Ничего подобного она не ощущала уже очень давно, наверное, с тех пор, как ей было девятнадцать лет, и она собиралась убить себя. Юля ощущала чудовищное, всепоглощающее сожаление от того, что всех этих людей больше нет. Впервые за все это время, что она прожила в бесконечном восемнадцатом ноября, Юля по-настоящему захотела вернуть мир обратно. И пусть сама она давно умерла, умерла в тот октябрьский день, восемь лет назад, пусть этот мир живет. Потому что он прекрасен. Он так прекрасен, что Юля обязательно бы заплакала, если бы могла плакать.
– Мы должны вернуть все на место, – сказала Юля твердо.
Саша молчал несколько секунд, а потом спросил тихо:
– Тебе грустно от того, что всех этих людей больше нет?
Юля кивнула.
– Они должны жить. Должны продолжать проживать свои жизни. Никто не смеет отнимать у них это право.
Саша обнял ее крепче и тихонько усмехнулся:
– Юля, моя дорогая. Кажется, в тебе действительно проснулась любовь к этому миру. Ты впервые подумала о других, а не о себе.
– Сама не знаю, что со мной… – прошептала Юля растерянно. – Этот красивый вид так странно действует на меня.
– Да. Он заставляет даже нас забыть о своем эгоизме, – сказал Саша уже серьезно. – Что ж. Если мы действительно возьмемся за это, все у нас получится, ведь правда? Когда два эгоиста берутся за спасение мира, это дорогого стоит!
Юля улыбнулась.
– Ты прав. Похоже, все в этой Вселенной перевернулось с ног на голову. Если бы восемь лет назад кто-то сказал мне, что я соберусь спасать мир, я послала бы этого человека ко всем чертям.
– Я тоже, – усмехнулся Саша. – Мне никогда не было никакого дела до этого мира. Мир был сам по себе, а я – сам по себе. Я никогда не считал себя его частью. Но сейчас… Все меняется почему-то. Этот мир должен жить. Эти люди должны жить. И мы должны жить.
– И мы будем жить, – сказала Юля.
Солнечный диск опускался за горизонт, окрашивая небо алым маревом. Солнце ускользало от них, но Юля не боялась. Она знала, что солнце вернется снова. Оно всегда возвращается, и, пожалуй, это единственная самая надежная вещь в этом мире. Мир исчез, но солнце продолжает возвращаться снова и снова, каждый день. И пусть его лучи так часто бывают обманчивы, но само солнце – это незыблемый неизменный закон.
И Юля мысленно благодарила солнце за его постоянство, за то, что она осталась не одна в этом мире, за то, что Саша обнимает ее сейчас и дарит тепло, которое просто не может быть иллюзией. Юля благодарила солнце за все настоящее и по-настоящему важное, что появилось в ее жизни. Когда-то давно Юля все мечтала коснуться солнечных лучей, поймать их, но сейчас, когда Саша обнимал ее, Юле почему-то казалось, что ей наконец-то это удалось. Словно само солнце, сама жизнь и все тепло этого мира обнимали ее в этот момент на продуваемой всеми ветрами колоннаде.
И что-то неуловимо дрожало в ее груди, там, где уже давно было тихо. Что-то дрожало и билось, пробуждаясь.
========== 40. Неудачница по смерти ==========
Прежде чем Юля вновь смогла осознавать себя, она ощутила какие-то толчки в спину. Кто-то или что-то ощутимо толкало ее вперед, но Юля совсем не хотела идти. Ей хотелось задержаться в этом тихом месте, но чьи-то настойчивые руки жестко выталкивали ее.
Последний толчок оказался таким сильным, что Юля вздохнула и резко открыла глаза. Яркий свет, отраженный от белых больничных стен, ослепил ее в первое мгновение. Она не помнила, кто она, не помнила, что она сделала с собой, она помнила только… Нет, этого она тоже уже не помнила. Стоило только Юле открыть глаза, как ее связь с тем миром, где она находилась, тут же прервалась. Еще секунду назад она помнила все, что видела там, но сейчас только ее спина помнила странные толчки и больше ничего. А ведь там что-то было… Что-то очень интересное… Юля нахмурилась, мучительно силясь вспомнить хоть что-нибудь. Ее зрение постепенно вернулось к ней, и взгляд смог сфокусироваться на окружающей обстановке.
Она лежала в белой комнате, из белого окна лился тусклый солнечный свет, который вначале почему-то показался ей таким ярким. Солнце вновь обмануло ее. У окна стояло клеенчатое кресло, на котором, откинувшись, кто-то сидел. Присмотревшись, Юля узнала свою спящую мать.
Дыхание замерло в ее груди, а потом вырвалось сипло. В одну секунду Юля все вспомнила. И это воспоминание обожгло ее сознание такой болью, что на глазах на секунду выступили слезы.
Она не должна быть здесь, Господи, не должна! Как так получилось? Почему она не умерла?
И как позднее выяснилось, не умерла Юля из-за своей матери, у которой на работе произошла авария с электричеством. Из-за этого мать вернулась домой намного раньше и нашла Юлю, которая была еще жива. Она вызвала скорую, и врачи долго боролись за ее жизнь, но Юля все никак не могла прийти в себя. Сутки она пролежала в коме, а потом внезапно очнулась, хотя врачи уже начали терять надежду на это. Если бы ее мать пришла позже хотя бы на полчаса, Юли уже не было бы в этом мире. Возможно, именно поэтому отношения Юли с матерью после всего этого испортились окончательно, ведь именно мать не дала ей тогда умереть, и Юля так и не смогла простить ей этого.
Когда Юля очнулась в больничной палате, родители сначала очень обрадовались, но их радость продлилась недолго, ведь они помнили о том, из-за чего Юля оказалась здесь. Родители были молчаливыми, они вообще почти не разговаривали с ней, только заглядывали беспрестанно в палату, словно проверяя, жива ли она еще. Им тоже тяжело было простить ее.
А вечером к Юле пришел Виктор Валентинович. К тому времени Юля уже смирилась с тем, что ее попытка суицида провалилась, и все ее эмоции вдруг исчезли. Их просто не стало, Юля поймала себя на том, что не чувствует больше ничего, словно в ее груди образовалась огромная дыра. Наверное, так оно и было. Она не смогла убить свое тело, но убить себя все-таки смогла. Это было просто тело теперь, которое ничего не ощущало, ничего не хотело.
И даже появление в палате Виктора Валентиновича не вызвало в ней никакого отклика. Несколько секунд Юля смотрела на его бледное измученное страданиями лицо в дверном проеме, а потом отвернулась.
«Я причинила ему такую боль, которую уже ничто не залечит, – отстраненно подумала Юля. – Для него я действительно умерла».
Виктор Валентинович подошел к ее постели и опустился перед Юлей на колени, сжал ее холодные руки, уронил голову ей на грудь и заплакал. Он ничего не говорил, и только глухие рыдания сотрясали его плечи.
И Юля тоже ничего не говорила и лежала, отвернувшись к окну. Она не могла смотреть на него. После того, что она сделала, она не имела права смотреть на него.
Именно тогда, в тот момент, все действительно закончилось, и они оба понимали это. Юле хотелось бы что-нибудь почувствовать, она даже боли была бы рада, но боли не было. Все ее чувства умерли, она словно навсегда утратила способность любить, страдать, ненавидеть. В ее груди была необъятная пустота, огромная черная дыра, как те дыры, про которые читал ей когда-то Виктор Валентинович в книге по астрономии.
Все закончилось, все было зря. Их любовь, которой они так дорожили, принесла слишком много страданий, и страдания эти оказались напрасны.
Они так ничего и не сказали друг другу в тот вечер в больнице. Выплакавшись, Виктор Валентинович какое-то время еще тихонько просидел рядом с ней, а потом ушел навсегда. Больше Юля никогда не видела его.
Юля продолжала жить. Еще одна попытка самоубийства никогда даже не приходила ей в голову, хотя ее родители и врачи опасались этого. Но она не считала это необходимым. Зачем ей снова убивать себя? Ведь один раз уже получилось. И этого было вполне достаточно. Вполне.
*
Я как раз читал очередной идиотский диплом, когда узнал о том, что случилось с Юлей. Кто-то с кафедры, не помню кто, сказал, что наша студентка пыталась покончить с собой. Мне не нужно было спрашивать, какая студентка, я все понял в первую же секунду. Это Юля. Только она.
И тогда я бросил все, бросил работу, пары, студентов, недоумевающих преподавателей и побежал к ней в больницу. Там были ее родители. Когда они увидели меня, мне кажется, они все поняли. Меня не пускали к ней в палату, и я медленно сходил с ума в коридоре. Врачи сказали, что Юля в глубокой коме, и что шансов выбраться у нее не очень много, потому что она проглотила целый флакон Донормила, и что мать нашла ее слишком поздно.
Это были самые страшные сутки в моей жизни. Бедная моя девочка, что она сделала с собой из-за меня! Как мог я быть таким легкомысленным кретином и не догадаться, что ее угроза – не пустой звук? Нет, конечно, я догадывался. По ее звонкам мне на работу, по ее голосу, у нее никогда еще не было такого голоса, и я должен был насторожиться. Но я отмахнулся от предчувствий. Не стал ничего предпринимать. А теперь из-за меня Юля может…
Жена оборвала мой телефон, но я так и не снял трубку. Мне было все равно, что она сделает. Для меня не существовало ни ее, ни ребенка. Мне было все равно, если она соберет вещи и уедет навсегда туда, где я никогда не смогу найти ее. Я не хотел этого ребенка, ничего не хотел, только чтобы Юленька осталась жить. Я поклялся себе, что если она умрет, то я тут же отправлюсь следом за ней. Я бы просто не смог жить с этим. Жить, зная, что ее больше нет в этом мире, нет из-за меня, такого ада я бы не выдержал, хотя он был бы достойным наказанием за мой поступок.
Я молился за нее каждую секунду, не верил, но все равно молился, потому что это было единственным, что я мог. Собственное бессилие едва не убило меня.
А потом случилось чудо – Юля пришла в себя. Врачи сказали, что ее жизнь больше вне опасности. И снова я вел себя как последний трус, я так боялся зайти к ней в палату, потому что просто не смог бы взглянуть ей в глаза. Я дождался, когда ее родители уйдут, и только тогда вошел. Она лежала на узкой больничной койке, такая бледная, маленькая, слабая, что я пожалел, что груз вины не может убить меня прямо на месте. Моя дорогая, жизнь моя, кровиночка моя, родная, любимая, как мог я сделать такое с тобой? Что я за человек, нет, что я за зверь? Как мог я быть таким равнодушным, таким холодным с тобой? Как мог я заставить тебя хоть на секунду поверить, что я больше не люблю тебя?
Я помню, что долго плакал у ее постели, слезы душили меня, я, кажется, никогда в жизни так не плакал. Моя Юленька жива, но если бы… если бы нет? Я знал, что она никогда не простит меня, знал, что я сам себя никогда не прощу. Все то лучшее, что у нас было, я сам убил. И я едва не убил Юленьку. Как мог я быть с ней рядом после этого? Я не мог допустить, чтобы такое чудовище находилось с ней в одной комнате слишком долго. Я и так позволил себе лишнего, коснувшись ее рук. Больше она никогда не увидит меня, больше ей никогда не будет больно из-за меня. А что будет со мной – неважно. Я должен лишь уберечь Юлю от своего присутствия в ее жизни.
Прости меня, жизнь моя, душа моя. Прости за то, что оказался слишком слаб и не смог сделать тебя счастливой. Прости за всю ту боль, что причинил тебе. Прости меня, Юля, милая. Я больше никогда не потревожу тебя.
*
Очередная случайная запись в его дневнике, которую ей не следовало читать. Эта запись пробудила в Юле такую сильную ненависть к себе и такую боль, какую, как ей казалось, она уже не способна чувствовать. Как могла она быть такой эгоисткой? Как могла она заставить Виктора Валентиновича пройти через это, а потом оставить его жить с таким непосильным грузом вины? Ни разу, никогда он не упрекнул Юлю, ни словами в жизни, ни мыслями в этом дневнике. Он винил только себя и, наверняка, до сих пор винит. Как могла Юля допустить мысль, что после случившегося Виктор Валентинович счастливо жил со своей женой и дочкой? Возможно после всего этого дочка лишь стала для него крохотным зыбким мостиком между безумием и реальностью, помогла ему не сойти с ума.
Столько раз Юля думала, что Виктор Валентинович затаил на нее обиду, думала, что он никогда не искал с ней встречи, потому что не смог простить. А он, в свою очередь, думал, что это она никогда не сможет простить его, и старался держать себя на расстоянии от нее. Все сложилось как нельзя хуже, судьба запутала их обоих так, что даже спустя столько лет Юля не могла до конца понять причины поступков Виктора Валентиновича. Просто они были слишком разными. Всегда.
Откуда-то из комнаты доносились приглушенные голоса и смех актеров по телевизору. Они смотрели фильм после ужина в квартире чокнутого математика, когда Юля, почувствовав внезапную усталость, отлучилась в спальню, чтобы полежать немного в тишине и одиночестве. К тому же, она знала эту старую комедию наизусть. И зачем, зачем она только достала из нижнего ящика тумбочки этот дневник? Нет, его нужно читать с новыми силами, а не в таком ужасном состоянии, когда после долгих прогулок пешком ноют ноги, и к вечеру голова кружится от распирающих ее впечатлений.
Юля сидела на постели, согнув ноги в коленях и уткнувшись в них головой. Она не заметила, как в комнату кто-то вошел, поэтому испугалась, услышав голос Владимира Николаевича:
– Плохо себя чувствуешь? – спросил он встревожено, а Юля подняла на него глаза и поняла, что не сможет солгать, потому что лицо все равно выдаст ее.
– Отвратительно, – сказала она.
Владимир Николаевич смотрел на нее долгим взглядом, словно оценивая причину ее плохого самочувствия, а потом спросил:
– Прошлое не дает тебе покоя, да?
Юля посмотрела на лежащий рядом открытый дневник и сказала:
– Это я не даю прошлому покоя.
Владимир Николаевич понимающе улыбнулся, прикрыл дверь в спальню и сел рядом с Юлей на кровать. Он чувствовал, что ей не стоит сейчас быть одной. Не тот случай.
И Юля была благодарна ему за то, что сейчас именно он оказался рядом. Конечно, она ценила Сашину поддержку, но, к сожалению, Саша не знал многих вещей о ее прошлом. А Владимир Николаевич единственный знал, что Юля пыталась убить себя.
– Я читаю его дневник, – просто и неожиданно для себя самой сказала Юля. – Мне не стоит этого делать, я презираю себя за это, но не могу остановиться. Я не успокоюсь, пока не прочту его до конца. Вы осуждаете меня, да?
Он покачал головой.
– Нет, что ты, конечно нет! Я думаю, ты имеешь на это право. Вот только легче от этого чтения тебе, похоже, не становится?
Юля вздохнула и медленно кивнула. Она пожалела, что не может больше плакать – сейчас слезы могли бы стать прекрасным избавлением от боли, помогли бы облегчить ту муку, которая сдавливала ей грудь. Но она не могла выплакаться, ее глаза были сухими, как и ее сердце, подобное иссушенной зноем почве пустыни. Слез не было, и Юле приходилось лишь терпеть эту тупую боль в груди и осознавать, что прошлое умерло. Что она ничего не может поделать, и то, что было сделано, уже никогда не исправить.
– Я прочитала сейчас о его переживаниях из-за… моей попытки суицида, – сказала Юля тихо, чувствуя, как вместе с этой тяжелой фразой последние силы покидают ее. – Он так страдал из-за меня… Я заставила его пройти через ад, я сломала ему жизнь, я заставила его жить с неподъемным грузом вины и ненавидеть себя, я просто…
– Тише, тише! – мягко, но вместе с тем довольно настойчиво оборвал ее Владимир Николаевич. – Того, что было, назад уже не воротишь, Юля, – сказал он, словно подтверждая ее недавние мысли. – Ты лишь понапрасну мучаешь себя этим самобичеванием. Тогда ты просто не могла поступить иначе, понимаешь? Ты поступила так, как могла, не стоит винить себя. Поверь, если бы тебе пришлось прожить жизнь заново и пройти через те же уроки, ты поступила бы точно так же. Сейчас – возможно, уже нет. Но тогда, в то время и в том возрасте ты не могла поступить по-другому.
Юля горько усмехнулась.
– Я все думаю, почему я не умерла тогда? Я ведь должна была умереть! Я даже пережила клиническую смерть, у меня были все шансы отправиться на тот свет, но почему-то этого не случилось… Какая же я все-таки неудачница.
– Поверь мне, Юля, это не случайно. Ты выжила потому, что должна была выжить. Ничего случайного не бывает и быть не может.
– Саша говорит то же самое…
– И он прав! Пока человек жив, у него есть надежда на второй шанс. Ты еще можешь все исправить.
– Но как? – Юля посмотрела на Владимира Николаевича исполненными болезненного отчаяния глазами. – Как могу я все исправить, если даже мира больше нет? Если его больше нет? Я даже прощения у него попросить не смогу! Вот оно, подходящее наказание для меня.
– Я расскажу тебе кое-что, – сказал Владимир Николаевич, и по тону его голоса Юля поняла, что расскажет он ей что-то серьезное.
Владимир Николаевич помолчал несколько секунд, а потом сказал то, от чего у Юли перехватило дыхание. Он сказал:
– Ты знаешь, до того, как все это случилось с нами… я ведь собирался убить себя.
Юля смотрела на него округлившимися глазами, опасаясь, что не уловила смысл его слов. Но Владимир Николаевич сказал:
– Да, ты все поняла правильно. Я планировал расстаться с жизнью. Моя жизнь окончательно достала меня. Я ненавидел ее, считал ее пустой и бесполезной. В мои планы входило напиться таблеток, как это сделала когда-то ты. И знаешь, когда я думал осуществить свой план?
– В-во… – шептала Юля, но так и не могла произнести ни слова.
– Правильно, во вторник, восемнадцатого ноября. Я лег спать с мыслью, что это моя последняя ночь на земле, что завтра я уже отправлюсь в мир иной, где не будет боли, не будет сожалений, не будет ничего такого, что мучило меня на протяжении последних десяти лет. Но потом я обнаружил, что мира больше нет. Что я остался совсем один, и какое-то время я даже думал, что наверное я уже убил себя и попал в ад. Я бы, наверное, до сих пор так думал, если бы вы не пришли ко мне. Мне, возможно, следовало бы рассказать вам об этом раньше, кто знает, вдруг в этом совпадении есть какой-то ключ к тому, что произошло с нами? Но я не мог рассказать почему-то. Наверное, в очередной раз струсил.
От такой новости Юля моментально позабыла про свои глупые проблемы и сожаления о прошлом. Ведь Владимир Николаевич, оказывается, был с ней в одной лодке!
– Подумать только… – прошептала она, ошарашенная, растерянная, смущенная. – Если бы мир не исчез восемнадцатого ноября, вы были бы уже мертвы. Но каким-то образом Вселенной удалось расстроить ваши планы!
– Да, точно так же, как когда-то Вселенная расстроила твои планы, – улыбнулся Владимир Николаевич. – После того, что случилось со мной, я окончательно перестал верить в случайные совпадения. Конечно, это будет слишком громкое заявление, если я скажу, что вся Вселенная остановилась только ради того, чтобы я остался жив. Но я думаю, что Вселенная остановилась действительно ради нас. Ради нас четверых. Возможно, потому, что мы делали в жизни что-то неправильно или собирались сделать, как я. Но как бы там ни было, все это случилось все-таки из-за нас. А значит, и вернуть все обратно можем тоже только мы. А если мы можем вернуть все обратно, то у нас всегда есть шанс исправить ошибки прошлого.
Юля в задумчивости помолчала несколько секунд.
– Значит… Вы думаете, что я еще встречусь с ним?
– Конечно встретишься, – сказал Владимир Николаевич убежденно. – Мы сможем вернуть его обратно, не сомневаюсь в этом. Вам двоим есть о чем поговорить, если даже сейчас, после стольких лет, ты страдаешь все так же сильно. Но винить себя я тебе советую прекратить как можно скорее. Лучше сейчас.
