Текст книги "Нарциссы (СИ)"

Автор книги: Scarlet Heath

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Пока она ехала в электричке, дождь припустил еще сильнее. Начался настоящий ливень. Конечно же, зонтика у Юли не было. Но ей было наплевать. Ей на все тогда было наплевать. Она жила от одной встречи с ним до другой. И все, что существовало между этими встречами, было пылью, было ничего не значащей пустотой.

Возможно, именно поэтому, когда их встречи закончились, когда Виктор Валентинович исчез из ее жизни, Юля и сама превратилась в пустоту. Юля часто думала, что та деталь, которой всегда не хватало в ней – это душа. Душа делает людей людьми, делает их неповторимыми индивидуальностями, уникальными и прекрасными в этой уникальности. А у Юли не было души с самого начала, потому что кто-то наверху забыл положить душу в ее грудную клетку. И там образовалась пустота. Восемнадцать лет Юля жила с этой пустотой и не особенно страдала по этому поводу. Но потом она встретила Виктора Валентиновича, и он занял в ней то место, которое должна была занимать ее собственная душа. Заполнил пустоту.

Иногда Юля тосковала по своей утраченной детали – душе. Она не хотела снова становиться пустой и сопротивлялась этому изо всех сил. Она злилась на Бога за то, что Он не подарил ей счастье самодостаточности. Ведь без души она никогда не сможет быть счастлива одна. Ей постоянно придется искать кого-то, кто заполнит пустоту кокона в ее грудной клетке.

Она не знала, кто она. Не знала, какая она. Она знала себя только вместе с Виктором Валентиновичем. В его проекции существовала и она сама.

Когда Юля вышла из электрички, дождь моментально заключил ее в свои ледяные объятия. От станции до домика Виктора Валентиновича было около десяти минут пешего ходу, и когда Юля преодолела эти десять минут, на ней не было ни одного сухого места. Промок даже мобильник в ее сумке.

Ворота его дома были заперты, и Юля достала телефон, чтобы позвонить ему. Она хотела, чтобы он вышел открыть ей дверь, потому что иначе ей пришлось бы лезть через забор. И она бы сделала это, в ее решимости сомневаться не приходилось. Но мобильный промок до такой степени, что работать отказывался, поэтому Юля закричала. Она набрала в свои легкие столько воздуха, сколько они только способны были вместить, и завопила:

– Открывай! Открой мне дверь! Виктор!

Долго звать его не пришлось, потому что Виктор Валентинович услышал ее истошные вопли даже через неистовый шум дождя. Он выбежал из дома, накрыв голову каким-то большим пакетом, и открыл Юле калитку. Его лицо было перепуганным и растерянным, но в лице Юли он не нашел страха. Она смотрела прямо на него, и в ее руке был сжат сломанный мобильный телефон.

– Юля… – выдохнул учитель. – Что же ты делаешь…

Он смотрел на нее несколько секунд, а потом, словно опомнившись, попытался накрыть ее своим пакетом. Это было очень глупо, потому что Юле пакет уже ничем не мог помочь. Поэтому она отбросила его в сторону и обняла Виктора Валентиновича так крепко, что стало больно в груди.

– Не смей бегать от меня, слышишь?! Не смей так поступать! – прошептала она со злостью ему в ухо.

Он сжался на несколько секунд, а потом обнял Юлю и сказал:

– Прости. Прости. Я действительно… люблю тебя, Юля.

Юля замерла, затаила дыхание. Дождь хлестал их по плечам.

Виктор Валентинович никогда раньше не говорил, что любит ее.

– Если ты действительно любишь меня… почему ты бежишь от меня? – спросила она. – Почему ты не хочешь быть со мной?

– Потому что я боюсь причинить тебе боль. Я не хочу этого, – ответил Виктор Валентинович, уткнувшись в ее плечо. – Я не хочу, чтобы мы… слишком торопились.

– Торопились? О чем ты? Я уже почти год влюблена в тебя! Я так не могу больше! Не могу ждать, мне надоело это! Я не боюсь боли, я ничего не боюсь. Я боюсь только, что ты откажешься от меня.

– Нет, нет, – зашептал он. – Этого не случится. Как я могу отказаться от тебя, Юля?

– Тогда прекрати это! Я тоже люблю тебя. И мне мало наших редких встреч. Я хочу быть твоей.

– Юля… – он снова напрягся и чуть отстранился. – Тебе лучше пойти в дом и согреться. Я не хочу, чтобы ты снова заболела из-за меня воспалением легких.

– Нет уж! Выслушай меня! – Юля снова повысила голос. Ей было наплевать, что кто-нибудь может услышать их. Ей на все было наплевать. – Ты поступаешь как трус, слышишь? Чего ты боишься? Боишься ответственности? Боишься того, что я девственница?

– Юля! – он смутился, но Юля не отступала.

– Если тебя это пугает, я решу эту проблему! – кричала она. – Пойду и пересплю с первым встречным, ты этого хочешь?

От этих ее слов он сжался, и Юля ощутила прилив ненависти к себе. Ее слова причиняли ему боль, но она не могла остановиться. Кокон в ее груди дрогнул, и на его поверхности образовалось несколько крупных трещин.

– Юля, пожалуйста, – прошептал он и стал похож на беспомощного ребенка. – Ты же знаешь, что я не хочу этого. Я просто хочу, чтобы мы не торопились.

– Но чего нам ждать? Или может, ты боишься, что я забеременею, и тебе придется жениться на мне? Возможно, ты не так уж горишь желанием жениться, а?

Раньше Юля никогда не думала, что сможет причинить ему боль. Но сейчас причиняла. Это оказалось намного легче, чем она полагала.

– Юля, пожалуйста, замолчи, – попросил он, и голос его дрогнул.

Юля замолчала. Ее сердце колотилось как безумное.

– Замолчи, – повторил Виктор Валентинович и снова обнял ее.

Юля не знала, сколько они простояли вот так, обнявшись под дождем. За это время ее гнев успел утихнуть. Утих даже пришедший вслед за ним стыд. И Юля уже не чувствовала ничего, кроме холода дождя и жара его объятий.

Она не помнила также, как они попали в домик, и дождь остался за окном. Виктор Валентинович отправил Юлю под душ, и только согревшись под горячими струями воды, Юля наконец пришла в себя и осознала все, что она наговорила. Усталость неподъемной тяжестью легла на ее плечи.

Когда Юля вышла из душа, Виктор Валентинович сидел за кухонным столом, на котором стояли две дымящиеся чашки с чаем. В руках он вертел Юлин телефон.

– Ты знаешь, – сказал он как ни в чем не бывало. – Мне кажется, с этого телефона ты звонить уже не сможешь.

Юля коротко и хрипло усмехнулась.

– Да, мне тоже так кажется. Но это даже к лучшему. Никто не будет названивать. Никто не узнает, что я здесь.

Он только покачал головой, откладывая телефон.

– Твоя любовь к приключениям не кончится ничем хорошим.

И после этого глубокомысленного изречения Виктор Валентинович ушел в душ. Юля отхлебнула горячий чай, обожглась и отставила чашку. На улице совсем стемнело, хотя не было еще и девяти вечера. Небо почернело, где-то грохотал гром.

Потоки воды стекали по оконным стеклам. Юля смотрела на них и успокаивалась. Ощущала, как утихает боль в ее груди. Она вновь начинала чувствовать это полное равнодушие ко всему, что лежало за пределами этого момента. Что будет, когда она вернется домой? Как они проживут это лето? Что они будут делать, когда лето закончится? Что скажут ее родители?

Все эти вопросы отходили на второй план и тускнели, словно дождь смывал их с грязного стекла.

Юля взяла свою чашку с чаем и поднялась на второй этаж. Легла на кровать в «своей» комнате со звездами и забралась под одеяло. Она пила чай и смотрела то на плакат с изображением Млечного пути, то на дождь за окном. Влажные пряди волос облепляли ее лицо, и Юля догадывалась, что выглядит она не лучшим образом – измотанная и измученная, худая.

«Не удивительно, что я не привлекаю его физически, – с тоской подумала Юля. – Удивительно, как ему вообще не противно даже обниматься с такой мымрой».

Ее мрачные размышления о собственной непривлекательности прервал скрип половиц на ступеньках. Виктор Валентинович вернулся из душа и поднялся к ней. Со своей чашкой в руках.

– Не возражаешь? – спросил он, усаживаясь рядом. На нем были чистые сухие штаны и рубашка, пахнущая этим с ума сводящим порошком.

Конечно же, Юля не возражала.

Какое-то время они молча пили чай. Виктор Валентинович только спросил, не хочет ли она есть, но Юля отказалась. Когда чай закончился, она сказала:

– Прости меня. Я глупостей тебе наговорила. Я… даже понимаю, почему ты не хочешь меня.

Виктор Валентинович отставил чашку и посмотрел на Юлю со смесью любопытства и смущения:

– С чего ты взяла, что я… не хочу тебя, Юля?

Она пожала плечами.

– Ну, это же очевидно. Кто же захочет такую страшилищу? – ее голос прозвучал так жалобно и тонко, что ей стало стыдно, и захотелось то ли расплакаться, то ли рассмеяться.

Но Виктор Валентинович не смеялся. Он улыбнулся ей с той самой нежностью, за которую она любила его больше всего на свете.

– Глупая ты, Юля. Глупая, – кончиками пальцев он коснулся ее щеки, убирая с лица мокрые пряди.

Юля вздохнула, закрыла глаза.

– Ты прекрасна, – прошептал он, и Юле стало невыносимо больно, невыносимо сладко от этих слов. Ее губы дрогнули, и в следующую секунду он поцеловал ее.

Они целовались, и его руки скользили по ее спине, по выступающим лопаткам, по позвонкам, по плечам, по ключицам. По груди. Это продолжалось так долго, что Юля забыла собственное имя, но Виктор Валентинович внезапно отстранился, его руки опустились, он покачал головой.

– Нет, нет, все-таки не стоит нам заходить так далеко…

В отчаянии Юля схватила его за запястье. Она была уверена, что если он сейчас уйдет, она просто ляжет и умрет без него.

– Пожалуйста…

– Юля, – он вздохнул. – Ты не должна просить меня об этом.

– Ты с ума меня сводишь, – она всхлипнула. – Мне на все наплевать. Мне все равно, что я должна, а что нет. Просто будь со мной сейчас, пожалуйста.

– Ты уверена?

– Конечно я уверена! Еще немного, и я начну думать, что ты сам боишься!

– Боюсь немного, – признался он и робко улыбнулся. Напряжение между ними растаяло. – Боюсь себя.

– Почему? – спросила Юля со всей наивностью, которую допускал ее возраст.

– Потому что я слишком сильно тебя хочу. Вот что действительно пугает меня. Это неправильно.

– Нет! Кто сказал тебе это? Если мы любим друг друга, то это правильно, разве нет?

– Господи… – выдохнул он. – Какая же ты милая.

А потом Виктор Валентинович решил сдаться. Он снова поцеловал ее. Его поцелуй был требовательным. Он никогда не целовал ее так раньше, и Юля на секунду испугалась. А еще через секунду ей стало все равно. По телу прошла волна жара, словно у нее внезапно поднялась температура.

Он целовал ее шею, и затуманенными глазами Юля смотрела на Млечный путь. Она думала: «Вот, где-то там есть и мы. Мы прямо в этот самый момент. Мы – крошечная часть Вселенной».

А потом его руки коснулись ее голого живота, и Юля перестала думать. Его руки скользили по ее бедрам, и Юля выгибалась навстречу его рукам. Страх остался где-то в одной отдаленной точке на границе ее сознания.

Негнущимися непослушными пальцами Юля расстегивала пуговицы на его рубашке. Но когда ее пальцы коснулись ремня на его брюках, Виктор Валентинович остановил ее.

– Не спеши, тебе еще рано, – шепнул он с улыбкой.

– Почему? – искренне удивилась Юля.

– Просто поверь мне и слушайся старших.

Юля усмехнулась. Она понятия не имела, почему ей еще рано, ведь она уже с ума сходила от желания. Но, наверное, ему было виднее. Ему всегда было виднее. Почти всегда.

Виктор Валентинович действительно не торопился. Можно представить, чего ему стоило быть таким терпеливым в тот вечер. Юля была уверена, что он не обошел вниманием ни одну клеточку ее тела, оставив свои поцелуи на каждом сантиметре ее кожи.

Юля не подозревала, что удовольствие может быть таким сильным, но Виктор с каждой минутой доказывал ей, что оно может быть еще сильнее. Когда его пальцы были внутри нее, Юля взмолилась:

– Ну сколько же можно тянуть? Чего ты хочешь? Моей смерти?

– Юля… – он серьезно посмотрел на нее. – Мы все еще можем остановиться. Я сделаю так, что тебе станет легче, и…

– Не станет! – закричала она, вцепляясь ногтями в его спину. – Я хочу чувствовать тебя, и я умру, если ты не прекратишь мучить меня.

– Хорошо… – вздохнул он. – Возможно, ты действительно готова.

– Издеваешься?!

– Ни в коем случае, – и с извиняющейся улыбкой он снова поцеловал ее. А потом позволил Юле помочь ему избавиться от ненавистных брюк.

– Тебе может быть больно, – предупредил он на всякий случай. – Я сделал все возможное, чтобы боли почти не было, но все равно…

– Господи, да сколько же можно болтать? Ты не на лекции! – рассердилась Юля. – И без твоих поучений я прекрасно знаю, как это бывает!

– Хорошо, хорошо… – прошептал он чуть смущенно.

Когда же он наконец вошел в нее, Юля перестала дышать, словно воздух просто закончился в ее грудной клетке. Какое-то время она прислушивалась к глухой боли внутри себя.

– Очень больно? – услышала она шепот у себя над ухом. Щекочущий и горячий шепот. Юля немного расслабилась и снова начала дышать.

– Все в порядке, продолжай, – тихо сказала она.

И на этот раз его не пришлось долго уговаривать.

Юля не знала, сколько прошло времени, прежде чем боль ушла. Просто в какой-то момент она осознала, что почти не ощущает ее. Не стало боли, не стало этой маленькой темной комнаты, не стало ее самой. Словно мир умер. Был только он. Человек, которого она любила больше всего мира.

Когда все закончилось, в комнате было совсем темно. Дождь почти прекратился, и лишь редкие капли тихо стучали по крыше. Виктор Валентинович на руках отнес ее в душ и помог помыться, а пока Юля одевалась, он сам поменял простыни на кровати. Она как раз застала его за этим занятием, когда снова поднялась на второй этаж.

– Тебе не нужно было подниматься! – разволновался Виктор Валентинович. – Я отнес бы тебя!

Юля улыбнулась.

– Я потеряла девственность, но не стала инвалидом, все нормально.

Но он и слышать ничего не хотел и на руках отнес Юлю в постель. Сел рядом. Юля подумала, что у него очень виноватый и растерянный вид.

– Хочешь чего-нибудь? – спросил он.

– Хочу, чтобы ты просто побыл рядом, – прошептала Юля. – Обними меня, пожалуйста.

И он обнял. Юля прижалась к нему, и он гладил ее по волосам. Она слышала его ровное дыхание, чувствовала биение его сердца.

В тот момент она подумала, что если это сердце остановится, остановится и ее собственное.

Ну и пусть у нее не было своей души. Зато сейчас в ее груди было тепло. Пока она ощущала биение его сердца, она была самой счастливой и самой наполненной. Даже если она – всего лишь его часть, всего лишь его продолжение, она не хотела большего. Она просто хотела быть его частью до тех пор пока бьется его сердце.

========== 31. Прошлое под кроватью ==========

Юля думала, что проститься с цветами будет труднее. Но они как будто понимали ее. Она задерживалась у каждого цветка, касалась его листьев, лепестков, поливала водой землю. А потом мысленно говорила цветку «прощай» и слушала, что он ответит ей. И цветок тихо отпускал ее, Юля словно слышала его прощальный шепот. Цветы не осуждали ее. Они до конца были ей верны.

Дольше всего Юля задержалась у нарциссов. Саша в этот момент стоял у нее за спиной. Юля вдохнула сладкий аромат и закрыла глаза, позволяя запаху проникнуть в себя, заполнить легкие.

– Твои любимые… – вздохнул Саша и легонько положил руку Юле на плечо в знак поддержки.

– Сегодня они особенно прекрасны… – прошептала Юля, и на губах ее заиграла нежная улыбка, которую Саша не знал. – Все, с чем нам приходится проститься, становится наиболее прекрасным как раз в миг прощания. Это кульминация, это наивысшая степень любви, которую человек может испытать. Она возникает, только когда мы расстаемся. Это прекрасно. И очень грустно, – вздохнула Юля, не переставая улыбаться. – Мои нарциссы так красивы. Гордые и прекрасные цветы. Возможно, они никогда и не нуждались во мне. В конце концов, цветам все равно, кто их поливает, кто ухаживает за ними. И лишь для меня они что-то значили. Наверное.

– А я так не думаю! Уверен, что они тоже будут скучать по тебе, – твердо сказал Саша.

Юля только покачала головой.

– Нет. Цветы равнодушны. У них нет эмоций. Нет привязанностей. И за это я люблю их. В следующей жизни я предпочла бы родиться вот таким красивым цветком, нарциссом.

– Кто знает. Возможно, цветы тоже испытывают боль.

– Зато их жизнь коротка и прекрасна. Они радуют людей. Они не могут сами причинить боль, не могут стать для кого-то обузой. Поэтому жизнь цветка для меня – идеальна. Они даже умирают красиво… – Юля понизила голос и замолчала. Она думала о том, сколько еще проживут здесь эти цветы после того, как она оставит их. Наверное, не очень долго. Земля потрескается, бутоны увянут, стебли и листья высохнут. Запах умирания наполнит эту оранжерею, которую она так любила.

Юля закрыла лицо ладонями, словно таким образом можно было спрятаться от ненавистной действительности.

– Ты поступаешь правильно, – сказал Саша.

– Да, но легче от этой мысли мне не становится, – Юля отняла руки от лица, уронив их на колени. Плечи ее безвольно опустились. – Это место очень много значит для меня. Когда-то оно помогло мне вернуться к жизни, понимаешь? Мне просто необходимо было начать с чистого листа, мне нужно было что-то далекое от математики, от точности формул и уравнений. И цветы спасли меня. Они нуждались во мне каждый день, и я не чувствовала себя такой уж никчемной. Я жила ради того, чтобы приходить сюда. Да, я понимаю, что это бредовый смысл жизни, – она усмехнулась колючим невеселым смехом. – Но другого у меня не было, и я ухватилась за него.

Саша молчал. Да и что он мог сказать? Что Юля найдет другой смысл жизни? Ведь и сам он искал смысл там, где его не было. Хватался за то, что даже не стоило его внимания. Цеплялся за что угодно, кроме того единственного, за что действительно стоило цепляться. Но он сам виноват в том, что его жизнь развалилась на куски, на бесполезные жалкие ошметки. А Юля ни в чем не виновата. Даже если она утверждает обратное.

«Она не виновата, что какой-то мудак бросил ее. Он должен был думать. Должен был. Должен был», – Саша повторял это про себя словно мантру. Он надеялся, что мысли о Юлином учителе помогут ему как следует разозлиться и забыть про эту щемящую холодную боль в груди.

Он не хотел жалеть Юлю, но горечь всякий раз разливалась в груди, когда он начинал думать о том, через что Юле пришлось пройти из-за этого человека.

Когда Юля простилась со всеми цветами, и они вышли из оранжереи, Юля сказала:

– Спасибо. За то, что был со мной и поддерживал меня. Если бы я была одна, то, скорее всего, напилась бы и отрубилась где-нибудь под кустом роз.

– А потом проснулась бы с задницей, полной шипов, – поддержал Саша и усмехнулся.

Юля тоже рассмеялась, а Саша сказал:

– Не за что. Будешь благодарить меня, когда мы благополучно навестим квартиру твоего Виктора Валентиновича.

От этой мысли улыбка завяла на Юлиных губах. Она тут же спрятала руки в карманы и опустила голову.

– Не знаю… Возможно, это не лучшая идея – пойти туда.

– Пока не сходим – не узнаем, – ответил Саша. – Во всяком случае, ты перестанешь мучить себя мыслью о том, что он, возможно, жив.

– О, нет, я даже не надеюсь на это. Если он окажется у себя дома, пообещай, что мы просто убежим, хорошо?

– Ну уж нет, если он окажется у себя дома, то я как следует врежу ему!

– Да? – Юля криво ухмыльнулась. – А кто-то жаловался, что совсем не умеет драться? Когда мы шли к Владимиру Николаевичу, ты полные штаны наложил!

– А вот и нет! Я за вас с Мариной испугался! – скривился Саша, отчего-то пристыженный.

– Так я тебе и поверила!

Они препирались почти всю дорогу до дома Виктора Валентиновича. Можно сказать, что это был их личный рекорд по препираниям. В любом случае, это помогало им не думать о том, о чем думать совсем не хотелось. Если единственный способ отвлечься от мрачных, пугающих и тяжелых мыслей – это поиздеваться друг над другом, то почему бы и нет?

Однако, чем ближе они подходили к заветному двору, тем меньше у Юли было охоты продолжать эту глупую бесполезную ругань. Ей снова хотелось курить, и она начала задумываться о том, чтобы заглянуть в ближайший киоск, как в прошлый раз. Но вряд ли это закончилось бы хорошо. Скорее, стало бы еще одним поводом поспорить с Сашей.

Заметив, что Юля помрачнела и перестала отвечать колкостью на колкость, Саша спросил:

– Мы почти пришли, да?

– Да, – ответила Юля, не глядя на него. – Еще два дома, и мы будем в его дворе. Поэтому, если я вдруг ни с того ни с сего дам деру, обещай, что поймаешь и остановишь меня, хорошо?

– Хорошо, – ответил Саша на полном серьезе. Смеяться тут было больше не над чем.

– Вот и пришли, – сказала Юля через несколько минут. – Вон его дом, – и она указала рукой на возвышающуюся впереди старую пятиэтажку.

Саша кивнул. Возможно, он ожидал чего-то большего, чем обычный дом. Но, в конце концов, не будет же на доме написано «Здесь живет тот самый мужик, который бросил Юлю»!

Они миновали двор и подошли к подъезду. Юля шла чуть впереди, возможно, она просто не хотела, чтобы Саша видел испуганное, измученное и затравленное выражение ее лица.

А Саша хотел хоть как-то поддержать ее словом или прикосновением, но весь его словарный запас как будто рассеялся, и на ум ничего внятного и утешающего не приходило. Он шагал за Юлей, растерянный и грустный. Он не знал, чем может помочь ей в эту минуту.

– Если хочешь, я войду первым, – сказал Саша, когда они остановились перед открытой дверью подъезда. На самом деле, им уже не привыкать было заходить в мертвые темные подъезды, потому что за последнюю неделю они обошли их великое множество. Но этот подъезд был исключением. Он был самым темным. Самым мертвым. В нем покоилось прошлое.

– Все в порядке, я зайду, – сказала Юля и, не дожидаясь его реакции, шагнула в темноту.

Запах сырости стал еще более отчетливым.

«Тогда здесь пахло по-другому… – подумала Юля. – Когда я приходила к нему, здесь пахло жизнью».

Тогда, много лет назад, это был чистый подъезд с уютными запахами готовящейся еды. Несколько раз за то лето Юля приходила к Виктору Валентиновичу домой, когда его жены не было. И когда они поднимались по лестнице на третий этаж, Юля вдыхала эти запахи жареной картошки или пекущегося яблочного пирога и сразу же хотела есть. Когда она говорила об этом Виктору Валентиновичу, он смеялся и непременно готовил что-нибудь вкусное по приходу домой. Он хорошо готовил. И он любил готовить для Юли.

– Эй, все в порядке? – спросил Саша, вырвав Юлю из жаркого июльского полдня, когда она поднималась вслед за Виктором Валентиновичем в его квартиру и вдыхала запах пекущейся у кого-то шарлотки.

Она снова оказалась в холодном мертвом ноябре и вздрогнула. Из пыльного подъездного окна пробивался тусклый свет солнца, которое почему-то было живо до сих пор. Юля ощутила, как ее нутро болезненно сжимается. Подъем на третий этаж казался ей непосильным препятствием.

– Я не хочу туда идти, – сипло выдавила она. – Я лучше пойду обратно. На улице мне казалось, что я смогу. Но теперь, когда я вошла в этот подъезд…

– Ты сможешь! – громко сказал Саша. – Ты намного сильнее, чем тебе кажется.

Юля недоверчиво посмотрела на Сашу. Нет, он не прав. Она не сильнее. И единственное, чего ей сейчас хочется – это забиться в угол и закрыть глаза. Она только что простилась со своей оранжереей, и это отобрало у нее последние силы.

– Давай же! – Саша взял ее под руку и осторожно потянул вперед. – Чем дольше ты будешь тут стоять, тем хуже будешь себя чувствовать.

А вот в это Юля поверила легко. А чувствовать себя хуже ей не хотелось.

– Хорошо… – прошептала она. – Пойдем.

И они поднялись на третий этаж. Юля застыла перед темно-коричневой дверью. Она ясно видела, как Виктор Валентинович открывает ее ключом, как он торопится и волнуется, что кто-нибудь из соседей увидит их. Им всегда приходилось прятаться.

В это время Саша сделал шаг вперед и дернул дверь на себя. Он опасался, что если будет медлить, Юля хлопнется в обморок. Уж слишком бледным и нездоровым было ее лицо.

Дверь открылась. Это могло значить только одно – квартира была пуста. Его там не было. Он исчез вместе с остальным миром. Исчез, в очередной раз оставив Юлю одну.

Она шумно выдохнула.

– Заходим? – спросил Саша.

Юля только кивнула, потому что ее голос окончательно сел. Она вошла первой, переступив через порог деревянными ногами. И вот тут ей стало по-настоящему плохо.

Его квартира не изменилась. Нисколько. Здесь даже пахло так же.

Юля оглядела прихожую. Зеркало в медной кованой оправе. Высокий темный шкаф для одежды с вечно болтающейся дверцей. Полосатые голубые обои. Черный зонтик-трость, висящий на крючке. Его туфли на полке для обуви. Его туфли. А рядом с ними пушистые белые сапожки со снежинками. Сапожки его дочери.

У Юли закружилась голова. Она помнила, как они целовались в этой прихожей. Целовались, как безумные. У них обоих слегка поехала крыша тогда. Они были пьяны от того, что происходило с ними, от опасности, от запретности. И Виктор Валентинович прижимал Юлю к двери и шептал ей на ухо, что она сводит его с ума, что он боится того, что происходит с ним, потому что с ним никогда не происходило ничего подобного.

«Я всегда считал себя разумным, рассудительным человеком. Сухим математиком. Моя жена меня ненавидит за это… Я никогда не думал, что способен на такое», – говорил он, и Юлю распирало от гордости. Ведь это именно она заставила его почувствовать такое. Не какая-то жена, а она. И Юля почти поверила, что смогла занять в его жизни место более значительное, чем наука, которую он так любил.

Память была жестока. Сейчас, в этой квартире, она обнажала перед Юлей то, о чем та уже смогла забыть. Во всяком случае, ей так казалось.

Юля все-таки нашла в себе силы наклониться и снять сапоги. Саша с облегчением последовал ее примеру. Находиться в этот момент рядом с Юлей было все равно что быть рядом с неразорвавшейся бомбой, готовой бабахнуть в любую минуту. Саша боялся любым неосторожным словом или движением расстроить ее еще больше.

Раздевшись, Юля прошла в комнату. Здесь все как будто осталось прежним. На первый взгляд. Та же мебель, те же обои… Нет. Обои были другими. Раньше здесь были наклеены бледно-зеленые обои в мелкий цветочек. А теперь – однотонные бежевые. И диван поменялся. Старый диван был меньше. Да и телевизор другой.

Прошлое умерло.

Юля пыталась найти здесь, в этой опустевшей мертвой комнате, что-то знакомое, что-то, что осталось здесь с тех пор, как они с Виктором Валентиновичем сидели на диване и ели овсяное печенье.

Еще один шумный вздох. Еще один болезненный удар. Юле начинало казаться, что каждый уголок этой квартиры пропитан болезненными воспоминаниями, в каждом углу притаились призраки, которые будут снова и снова мучить ее.

Палас. Тот же самый. Темно-коричневый с бежевыми осенними листьями. На этот палас Юля когда-то пролила красное вино, и потом они с Виктором Валентиновичем оттирали его двумя щетками, чтобы его жена ничего не заподозрила.

Книжные полки над диваном тоже остались прежними. Как и книги на них. Конечно, добавились новые, но старых все равно было больше. Юля остановилась перед ними, читая названия на корешках и вспоминая знакомые.

А потом случилось страшное. Она опустила глаза и увидела висящий на спинке дивана свитер. Его синий свитер. Он часто приходил в нем на занятия в университет зимой.

Краем сознания Юля услышала за спиной Сашины шаги – он вышел из комнаты, чтобы дать ей побыть наедине с ее болью, с ее мертвым прошлым.

Юля коснулась свитера кончиками пальцев. Он износился. Покрылся катышками. Но был все таким же мягким. Юля помнила, как прижималась к нему щекой и вдыхала его запах.

Грудь сжалась от такой адской боли, что ноги Юли подкосились, и она села на диван. Взяла свитер в руки и приложила его к щеке. Запах стирального порошка был прежним. Но был и другой запах. Его запах. Его собственный запах, которого Юле так не хватало, когда она нюхала купленный стиральный порошок. Свой запах, присущий каждому человеку – он был здесь, в этом свитере, и именно он вызывал самые яркие, самые сильные и совершенно невыносимые воспоминания.

Вот его руки касаются ее шеи, гладят ее по спине. Вот он говорит, что никогда не отпустит ее. Вот она прижимается к нему, когда они стоят прохладным летним вечером на дачном крыльце и ждут, когда загорятся звезды. Вот он садится рядом с ней на качели, а она кладет голову ему на плечо, когда качели замедляются. Вот они лежат в постели, и он шепчет ей на ухо слова, которые останутся навсегда выжжены в ее сердце.

Больше всего в жизни Юля хотела сейчас заплакать. Она не плакала уже очень давно. Просто потому, что не могла. Пустота внутри не выпускала слез. И оставалась только боль, которая не находила выхода.

Руки Юли вместе со свитером опустились на колени. Она думала о том, как же больно, и как же жаль, что она не может просто поплакать, как все нормальные люди.

Юля повесила свитер обратно на спинку дивана и пошла в следующую комнату. Когда-то это была просто лишняя спальня, где Виктор Валентинович спал, когда ругался с женой. Но сегодня это была детская. На кровати лежали мягкие игрушки – слон, медведь, тигр и заяц. На столе сидела кукла Барби с нелепо торчащими в разные стороны белыми волосами. На спинке стула висел розовый рюкзак с изображением какой-то принцессы.

Юля не стала даже переступать через порог. Это была чужая для нее комната.

Комната девочки, которая отобрала у нее самого дорогого человека.

Следующей была спальня Виктора Валентиновича. В ее обстановке почти ничего не изменилось. Исчез только трельяж его жены, а на его место был водружен массивный письменный стол, на котором покоился закрытый ноутбук, заваленный какими-то бумагами и книгами.

Юля подошла к кровати. Усилием воли перекрывая очередной поток воспоминаний, Юля легла на кровать и подобрала ноги к животу. Ей хотелось просто умереть. Прямо сейчас. Умереть на этой кровати, на которой они когда-то занимались любовью, на которой Юля кричала от невыносимого, пожирающего ее удовольствия. Если бы она могла просто закрыть глаза и умереть, она бы сделала это, но она…

– Юля…

Сашин голос с порога. Юля вздрогнула, открыла глаза и посмотрела на него. Она настолько погрузилась в прошлое, что забыла о Сашином существовании, и теперь его присутствие в этой комнате создавало в ее голове диссонанс.

Его не может быть здесь. Он не должен быть здесь.

Но он был здесь. И он смотрел на нее с беспокойством. И Юля сразу почувствовала себя больной. Жалкой.

– Посиди со мной, пожалуйста… – прошептала она.

Саша моментально оказался рядом и сел на край кровати, коснулся Юлиной руки. Юля сразу заметила, какие у него теплые руки, и какие у нее самой – холодные. Она поймала себя на мысли, что не хочет отпускать его руку – теплую, сильную и внушающую спокойствие. Юля боялась, что если отпустит ее, упадет в бездну, из которой уже не сможет выбраться.