Текст книги "Искры"

Автор книги: Раффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 49 страниц)

Глава 30.
АРМЯНИН-КАТОЛИК

Солнце еще не опустилось за горизонт, когда мы подъехали к подножью Тавра, именуемого Сим-горой. Вдали, на южной стороне одноименной равнины, виднелся город Муш. Он был расположен на широко раскинутом высоком холме и печально озирал простиравшуюся перед ним равнину. Спускавшиеся с вершины холма виноградники, вперемежку с домами жителей, оживляли грустную картину. Всюду царила вечерняя тишина, нарушаемая рокотом шумной, брызжущей пеной реки, которая, извиваясь перед городом, текла дальше и вливалась в Мегри. Слышался глухой грохот мельниц, длинной вереницей тянувшихся вдоль реки.

Очаровательная картина! Чуткий к красоте Тавр, словно боясь нарушить прелесть Мушской долины, изогнулся, отступил, оставив здесь лишь широко раскинутый холм для основания города. Окидывая взором этот холм, можно было видеть весь город со своими мечетями и церквами. У самой вершины стояла древняя полуразрушенная крепость. А у подножья горы тянулись обширные табачные плантации – источник благосостояния жителей города.

Грустно было мне подъезжать к городу. Быть может потому, что из многолюдных и богатейших городов Тарона уцелел лишь один, да и тот производил впечатление большого села. Не существовало более города Кав-Кав, с неприступной крепостью Вохакан, города Дзюнакерт, восстановленного военачальником Вахтангом и прозванного именем супруги его – Порпес, не существовало города Одз с грозной крепостью, построенной сыном Ашота-мясоеда Давидом Багратуни не существовало города Вишап, основанного при Вагаршаке индийскими переселенцами и называемого иначе Тиракатар, не существовало и города Мцурк, построенного царем Санатруком. И все они исчезли с лица земли, остался лишь осиротелый Муш, мрачно глядевший с высоты холма.

Когда мы, поднявшись по крутому холму, подъехали к городу, Арпиар предупредил нас не останавливаться в гостинице: наученные горьким опытом пребывания в битлисской гостинице, мы согласились с ним и решили подыскать более удобное помещение для ночлега.

– При городских церквах имеются свободные комнаты для странников, можно выбрать любую, – посоветовал нам Арпиар.

– Вы думаете, там лучше, чем в гостинице?

– Во всяком случае – не хуже. В церковных комнатах мы будем в уединении, а в гостинице – у всех на виду, среди разношерстной публики.

Мы подымались по извилистой дороге все выше и выше. С полей возвращались крестьяне с заступами на плечах, из садов и виноградников шли садовники с гружеными корзинами на ослах. Пыль стояла столбом, трудно было дышать. Но более всего донимали нас ослы. Упрямые животные часто артачились, не трогались с места и преграждали нам дорогу или же бросались в сторону и задевали нас груженными виноградом корзинами.

Наконец, мы въехали в одну из узких улиц. Трудно было пробираться вперед: все смешалось в кучу – люди и животные. Улицы были проложены на склонах холма, по подъему, поэтому казалось, будто мы поднимались по лестнице… Армянские кварталы расположены отдельно от магометанских. Это показывало, что между ними не было добрососедских отношений. Мы направились в армянскую часть.

Вечерняя служба только что отошла, и народ выходил из церкви, когда мы въехали на церковный двор. Нас окружили прихожане. Появился и ктитор, жиденький мужичонка с широкой, седоватой бородой, покрывавшей всю его грудь, плечи, доходившей до самых ушей и затем пропадавшей под грязной синей фреской. Борода его напоминала распущенный индюшачий хвост, сквозь который виднелось маленькое жалостливое лицо с беспокойными узкими глазами.

На наш вопрос, имеются ли комнаты для ночлега, ктитор ответил: «Посмотрим», – и исчез среди прихожан. Казалось, будто он теперь только должен был узнать, есть у них комнаты или нет.

Долго пришлось ждать прихода его. Наконец, на другом краю двора мы заметили, что борода совещается с попом. После таинственных переговоров священник соизволил выйти к гостям. Медленно ступая и отдуваясь, он подошел к нам. Если правду гласит народная поговорка: «Дармовой хлеб впрок идет», следует признаться, что он оказал на батюшку весьма благотворное влияние. Концы рук, едва сходившихся на громадном животе, с трудом перебирали черные костяшки четок, к которым, очевидно для благолепия, священник примешал и красные. Не в пример ктитору, борода у него была реденькая, щеки, цвета темного кирпича, лоснились от жиру, налитые кровью глаза того и гляди готовы были выпрыгнуть из орбит. К вящему нашему удивлению, из этой громадной туши послышался детский, едва слышный голосок:

– Добро пожаловать, ваше степенство… Говорится… Пасха раз в году, да и та на снегу… У нас в церкви-то… гостей давным-давно не бывало. А сегодня пожаловали, а комнат нету… Комнаты-то были, да по нашим грехам в прошлом году дожди зачастили… крыши-то и отвалились… Так и стоят… и почитай будут стоять…

Пришептывая, тяжело отдуваясь, батюшка еще не скоро б закончил свои объяснения, но его прервал подошедший прихожанин.

– Ваш покорный слуга, – обратился он к нам, – живет недалеко от церкви, если соблаговолите оказать мне великую честь, переночуйте сегодня под моим кровом.

Мы с удовольствием изъявили согласие; он повел нас к себе.

Вслед за нами раздался гул голосов. Посыпались упреки. Видно, прихожане теребили попа:

«Почему обманул!.. Почему налгал!.. Осрамил нас, как есть, пред чужестранцами… Церковные комнаты наполнил ячменем, и говоришь, что потолки обвалились…»

– Скажите, – обратился я к гостеприимцу, – ваш батюшка также мямлит во время богослужения?

– Нет, глотает бóльшую часть слов, – с улыбкой ответил он, – если б он произносил все слова – пиши пропало!..

Мы вошли в довольно уютный домик с маленьким садиком. Хозяин пригласил нас в чистую комнату, обставленную в восточном вкусе.

– Будьте, как у себя дома, – сказал он, – а я пойду распоряжусь насчет ужина.

Здесь, как и во всех местных городах, в обеденное время завтракают, а по вечерам – обедают. Жители, занятые весь день на базаре, возвращаются домой лишь к концу дня.

После ужина подали кофе. Наш хозяин оказался человеком зажиточным, имел обширные табачные плантации.

Арпиар, разлегшись на миндаре, молча курил, отдыхал после беспрерывной утомительной езды. Аслан что-то искал в своей папке. А мои мысли были заняты бородачем-ктитором и толстопузым священником.

Я спросил хозяина о причине шума, поднятого на церковном дворе после нашего ухода.

– Не стоит и говорить об этом, – ответил он, с презрением пожимая плечами, – разве вы не знаете, что за птицы попы…

Наш хозяин оказался человеком довольно серьезным и степенным. Аслан завел с ним беседу о городе: сколько в нем жителей – христиан и магометан, сколько церквей и школ. Хозяин сообщил довольно точные сведения.

– А каковы ваши взаимоотношения с магометанами?

– Какими же они могут быть? – грустно ответил он, – нас грабят – не протестуем, поносят – молчим, плюют нам в лицо – переносим… Вот как мы живем. А говорят, что армяне и турки – народ уживчивый, умеют ладить друг с другом.

Арпиар привстал и обратился к хозяину:

– Данные вами цифры весьма интересны. Скажите, сколько домов числится в городе?

– Приблизительно около 2500, из них тысяча армянских, остальные – курдские и турецкие.

– А сколько деревень в Мушской долине?

– Около 100 с армянским населением, 8 или 10 с курдским.

– В армянских деревнях в среднем по скольку домов?

– В каждой около 70.

– Следовательно, 100 деревень и 7000 домов,

– А в каждом доме по скольку душ, можно прикинуть?

– По десяти.

– Не слишком ли много?

– Нет, в наших деревнях есть семьи, состоящие из 20, 30 и более душ.

– Следовательно, всего в Мушской долине 100 армянских деревень, 7000 домов с 70 000 жителей. Если прибавить 1 000 домов городских жителей, получится 80 000.

– Но вы спросите, сколько из них в действительности проживает на родине. Почти половина живет в чужих краях,

– А чем они занимаются?..

– Работают в качестве таскалей…

– Несчастный Тарон! – с горечью воскликнул юноша, – Твои сыны раньше в чужих краях короновались царями, а теперь перебиваются таскалями…

Наш хозяин широко раскрыл глаза от изумления.

Удивился и я.

– Вы удивлены? – обратился к нам Арпиар. – Знаменитый греческий император Василий, вступивший на престол в 867 году в Константинополе, происходил из деревни Тил Таронской области. Внук его, Константин Порфирородный также прославился, как и дед, и написал его историю. Армения дала много военачальников и императоров Риму и Византии, теперь же ее сыны – таскали!..

Его бледное, освещенное светильником, лицо покрылось легким румянцем. Он вынул из-за пазухи маленькую книжечку, подобно протестантскому проповеднику, достающему при всяком случае свое карманное евангелие. Руки его заметно дрожали. По-видимому, цифровые данные хозяина разбередили его давнишние раны. Все смотрели на него. Он перелистывал книжечку и заносил карандашом на бумажку свои соображения.

– Какая громадная разница!.. Это ужасно!.. – произнес Арпиар, закончив свои пометки.

Аслан с восхищением глядел на него, как глядит старший брат на меньшого, радуясь его успехам.

– Один из наших древних историков, Зеноб Глак, – обратился юноша к нашему хозяину, – оставил интересные цифровые данные, из которых можно заключить, насколько густо был населен Тарон в прежние времена и как сильно уменьшилась теперь численность, населения. Нужно принять во внимание, что Зеноб Глак был современником Григория Просветителя и одним из самых выдающихся его епископов, которого Просветитель назначил первым настоятелем монастыря во имя святого Предтечи в Тароне. Зеноб Глак был сотрудником Просветителя при построении монастыря, поэтому воздвигнутая ими обитель стала называться также обителью Глака. Монастырь этот существует и поныне и является одним из наиболее знаменитых не только в Тароне, но и во всей Армении. Он занимает второе место после Эчмиадзинского. Быть может вам известно, что кумирня, стоявшая до монастыря, воздвигнутого во имя святого Предтечи, была построена в незапамятные времена выходцем из Индии, а разрушена она только при Григории Просветителе. Но главное не в этом. В свое время вокруг кумирни существовало двенадцать принадлежавших ей деревень. Когда на месте кумирни был выстроен монастырь, Просветитель оставил эти деревни за ним, как бы в наследство. К сожалению, Зеноб Глак в своей книге упоминает лишь о семи деревнях из числа двенадцати. Но приведенные данные весьма показательны для уразумения статистики того времени. Я назову эти деревни, укажу, сколько в каждой было домов и какое количество воинов выставляла каждая деревня в случае войны.

Он стал читать выписки, занесенные им на бумажку.

1. Кваре имел 3012 домов, 1500 всадников и 2260 пеших. 2. Мегди – 2080 домов, 800 всадников, 1030 пеших. 3. Хортум – 900 домов, 400 пеших. 4. Хорни – родина нашего Мовсеса Хоренаци – 1906 домов, 700 всадников, 1008 пеших. 5. Кехк – 1600 домов, 800 всадников, 600 пеших. 6. Парех – 1680 домов, 1030 всадников, 600 пеших. 7. Базум – 3200 домов, 1040 всадников, 8040 лучников, 600 копейников, 280 пращников.

– Итак, в 7 деревнях имелось 14 378 домов. Если в каждом дому принять по 10 душ, как мы считали в нынешней Мушской долине, получим 143.780 душ. Следовательно, только в семи деревнях древнего Тарона было жителей на 63 780 больше, чем в нынешнем Тароне, со всеми его деревнями и городом Мушем. Да, поразительная, ужасающая разница! – повторил Арпиар, – просто не верится! Но ведь сколько еще деревень, сел и городов существовало в те времена в Тароне! Я верю статистическим данным Зеноба, он весьма правдивый историк.

Он умолк. Мрачной тенью заволокло его ясное лицо!

– Упомянутые семь языческих сел выставляли 20 708 пеших и конников. Довольно внушительная сила для одной кумирни! Только для одной битвы с Григорием Просветителем жрецы выставили рать в 6946 воинов. Вот почему великая религиозная революция в Тароне совершилась не без пролития крови!

Наш хозяин слушал восторженного юношу с глубоким вниманием. Меня также весьма заинтересовали приведенные им сведения о Тароне.

Аслан нашел письмо, которое он искал, и показал его хозяину.

– Вы знаете этого человека? – спросил он, прочитав адрес.

На серьезном лице хозяина мелькнула легкая улыбка.

– Адресат – это я, – ответил он, взяв письмо. – Вам вручили его в Ване?

– Да, мосульский торговец кожами ходжа Торос. – Хозяин поднес письмо к свету и стал читать.

– Письмо, как видно, запоздало, – сказал он, прочитав его. – Но я до этого получил от ходжи Тороса другое, почти такого же содержания.

– Стало быть, вы узнали нас на церковном дворе?

– Ну, разумеется. Я ждал вашего приезда.

– Значит, все приготовили, о чем писали вам?

– Всё в точности.

– Весьма благодарен, – сказал Аслан, протянув ему руку. – Завтра утром я поеду в Астхаберд, а оттуда в монастырь Апостолов. Вернусь опять к вам, а там буду продолжать путь…

– До вашего приезда все будет готово, – повторил хозяин.

Глава 31.
АСТХАБЕРД

На другой день рано поутру мы отправились в Астхаберд с одним из слуг хозяина. Арпиар остался у него для каких-то дел.

Я всегда испытывал чувство радости, когда Аслан брал меня с собой для осмотра древних крепостей.

Руины производили на меня сильное впечатление. В них я видел воспоминания былой славы и могущества, прошлую жизнь князей, их обычаи, отношения меж собой и с чужими.

Заманчиво было и само название крепости – Астхаберд! По предположению Аслана, первоначальное название этой крепости было Астхка-берд[148]148
  Астхка-берд – крепость Астхик, богини красоты и любви.


[Закрыть].

Дорога извивалась по ровному полю. Мы ехали верхом, а наш проводник шел пешком впереди.

Только теперь представился мне случай заговорить с Асланом об Арпиаре. Этот юноша сводил меня с ума; я не знал, кто он, откуда и с какою целью прибыл в Муш. Из немногих слов Аслана я узнал, что он коренной житель Трапезунда, учился в Венеции, в монастыре мхитаристов[149]149
  Мхитаристы – монашеский орден Армянской католической церкви, основанный Мхитаром Себастци (Севастийский) на острове Святого Лазаря, близ Венеции. – прим. Гриня


[Закрыть], изучал историю, главным образом, армянскую, армянский язык, знал несколько древних и новых языков. Но всего удивительнее – он был армянин-католик и в то же время с такой горечью говорил об армянах-католиках!

«Второй Джаллад» – думал я. – «Тот, будучи армянином-протестантом, возмущался антинациональными склонностями армян-протестантов, а этот – армянин-католик негодует против антинациональных устремлений армян-католиков. Но Джаллад был священником… Быть может, и этот какой-нибудь новопосвященный монах!».

– Нет, – разрешил мои сомнения Аслан, – вначале, правда, он дал обет вступить в духовное братство, но потом раздумал.

– Он останется здесь?

– Да.

– С какой целью?

– Будет работать среди армян-католиков.

– Он послан сюда мхитаристами?

– Нет, он человек вполне независимый, притом получил от отца порядочное наследство.

– А иезуиты не будут преследовать его?

– Будут. Но если бояться преследований, не стоит и приниматься за работу. У него хватит храбрости и мужества для дела.

В течение двух часов мы ехали на восток по возделанным полям и живописным зеленеющим долинам. Но вот вдали показался Астхаберд. Он стоял на одном из отрогов Тавра и, казалось, бросал гневные взоры на простиравшиеся перед ним обширные равнины и глубокие ущелья… Сердце во мне затрепетало. Мы подъезжали к крепости армянской богини! Именно здесь принимала богиня Тарона нашего непобедимого великана Ваагна. Здесь, в объятиях красавицы-богини, вкушал он отдых после ужасных битв с вишапами. Любовь и ласка легко утоляли истому доблестного мужа.

Мы подъехали к подошве горы. Проводник остался при лошадях, а мы поднялись на гору. Большая часть крепостной стены и несколько огромных башен сохранились в целости. Но внутренние строения представляли печальную картину разрушения. Перед нами предстали подземные комнаты с каменными стенами, пещеры, наполовину засыпанные землей. По всему было заметно, что не время постепенно сокрушало и превращало в развалину эту чудесную крепость, а она пала жертвой ужасающего внезапного разрушения. Местами из-под земли выглядывали концы обуглившихся бревен – следы всепожирающего огня.

Аслан присел на камень, поросший зеленым бархатистым мохом, и предложил мне сесть рядом с ним. Лучи солнца освещали его задумчивое лицо. Я никогда не видел его в таком состоянии, он всецело был поглощен своими мыслями. Несколько минут он молча глядел на колючий терновник, выглядывавший из щели разрушенного пьедестала колонны и покрывавший своими мелкими листочками его изумительно красивую резьбу. Затем он обратился ко мне со словами:

– Я привел сюда тебя, Фархат, не для того, чтобы показать крепость, но с совершенно иной целью. Крепостей, руин мы видели много за наше путешествие, и ты мог составить по ним понятие о нашей родине. Я привел тебя сюда, чтоб на месте происшествий рассказать о том, что до сих пор скрывал от тебя, о чем ты горел желанием узнать. Ты должен знать все, так как скоро мы расстанемся…

Последнее слово стрелой вонзилось мне в сердце. Я вздрогнул всем телом. Расстаться с Асланом, кого я уважал, кого я так любил, кто оказал сильное влияние на мой характер и на мое развитие – было ужасно!

– Я не буду передавать тебе древних сказаний и народных преданий об этой крепости. Скажу только, что крепость принадлежала армянским князьям Тарона, а затем была разрушена во время арабского нашествия на Армению племянником Магомета Абдурагимом. Дальнейшая судьба крепости мне неизвестна. В последнее время ее восстановил и проживал в ней наш общий благодетель – охотник Аво.

При имени охотника Аво я не мог сдержать себя: ведь я сидел на руинах, некогда принадлежавших честнейшему и благороднейшему человеку!..

– Это его крепость? – воскликнул я, – здесь произошла та ужасная резня, уничтожившая всю семью его? Здесь он сделался жертвой изменников-сородичей и пал под ударами вражеских сабель? Я вижу следы пожара, вижу всё… всё…

– Да, именно здесь, – повторил Аслан растроганным голосом, – но местà жительства его менялись столь же часто, как и его злополучная судьба. Одно время он проживал в горах Сасуна, затем в Мокской стране и, наконец, здесь. Повсюду злоключения преследовали его, словно он был рожден для борьбы с тяжелыми условиями в течение всей жизни… Ты, Фархат, знаешь его прошлое, знаешь, кто он и в результате каких плачевных обстоятельств попал в Персию. Излишне повторять все это. Тебе известно и то, какую нищенскую жизнь вел в Персии властитель Астхаберда, скрываясь в неизвестности под именем простого охотника Аво. Но одно обстоятельство неизвестно тебе. Выслушай меня.

Я весь превратился во внимание.

– Ты, вероятно, помнишь, как я, Каро и Саго покинули одновременно школу тер Тодика и исчезли. Прошли года, и на родине никто ничего не знал о нас: все считали нас пропавшими. Но где находились мы тогда, что мы делали – ты не знаешь. Об этом именно я хочу поведать тебе, так как с этим связана другая благородная черта характера владельца крепости, охотника Аво.

Аслан на минуту приумолк, видно, он хотел привести в порядок воспоминания прошлого.

– Да… Как раз в то время, когда мы покинули школу тер Тодика, через Салмаст проезжал путешественник-американец, ученый старец, совершавший путешествие по Персии с научными целями. Из-за болезни он принужден был задержаться на несколько недель в Салмасте. Случайно познакомился с охотником. Последний, узнав, что ученый интересуется древностями, показал ему саблю, на которой было вырезано имя одного из древних халифов Багдада. Американец предложил ему крупную сумму за редкостное оружие. Охотник отказался от денег и изъявил желание подарить американцу саблю, если тот исполнит его просьбу. Просьба заключалась в следующем: американец должен был взять с собой на родину меня, Каро и Саго и там определить нас в школу. Все дорожные издержки и расходы на образование – до его завершения – брал на себя охотник.

– А откуда у него деньги? – прервал я Аслана.

– Во время разгрома крепости сокровища охотника зарыты были в земле и не попали в руки врагов. Спустя много лет, когда охотника считали уже погибшим, он отправил в эти края Мхэ; тот достал сокровища и переслал в Персию. Словом, деньги у него были. Старик-американец весьма охотно принял предложение охотника; ему доставило большое удовольствие привезти в Америку детей из темной, лишенной европейского просвещения, Азии и дать им образование. Я помню хорошо его слова, обращенные к охотнику: «Я возьму с собой этих милых юношей; они доставят моим соотечественникам больше удовольствия, чем вывезенные из Азии редкости». Охотник расцеловал нас и благословил.

Сердце мое затрепетало. Я испытывал чувство зависти: почему охотник не отправил и меня в страну техники, почему он оставил меня в школе тер Тодика, дал вконец притупиться моим способностям.

– Мистер Фишер, наш благодетель, был по национальности англичанин, член научного общества в Нью-Йорке. Прошло несколько месяцев, пока мы проехали Персию, Афганистан, Индию и оттуда морским путем доехали до Америки. Излишне говорить о том, какой отеческой заботой окружил нас в долгом и трудном пути добросердечный старик. Скажу только, что мы приехали в Нью-Йорк вполне здоровыми. В многолюдном американском городе мы вызвали большой интерес нашими костюмами, обликом и привычками. Ученый путешественник поместил среди собранных им в Азии коллекций – также и нас… Он организовал ряд лекций по поводу своего путешествия, и темой первой лекции явились – мы. Зал был переполнен слушателями. По одну сторону кафедры лектора сидели я и Каро, по другую – Саго и мальчик-армянин с острова Ява. Зрители смотрели на нас, как на вывезенных из неизвестной страны дикарей. Красноречивый путешественник рассказывал и указывал пальцем на нас… В начале своей лекции он описал мрак невежества Азии, необразованность и вытекающее отсюда плачевное состояние народа. Затем, перейдя к частностям, заговорил об армянском народе, о его историческом прошлом, о том, какую роль играли армяне при римских и византийских императорах, во время крестовых походов, в борьбе с магометанами и, наконец, о современных нуждах армянского народа.

Развивая свои положения, ученый-путешественник пришел к выводу, что армяне могут послужить прекрасным проводником европейской культуры в Азии. «Мы вступили в Азию, – сказал он, – с нашими миссионерами и евангелием – и тем самым вызвали у всех негодование, так как религиозные традиции в течение ряда веков пустили глубокие корни в народе. Мы задели нежнейшие струны его души и чувств и вызвали отвращение к себе, к тому свету, который мы желаем распространить в Азии. Миссионеры сослужили плохую службу: мы поселяли раздор в чужой стране. Попытаемся же помочь Азии, отправив туда настоящих апостолов знания и науки, и тогда, я уверен, они полюбят нас. Предоставим им свободу в вопросах веры. Азия – создательница религии, она создаст сама для себя новую веру, если будет необходимость». И он закончил лекцию словами: «Азия дала нам первоначальные научные сведения, а сама состарилась и застыла в неподвижности. Мы – ее передовые ученики – должны быть признательны нашему старому учителю. Возвратим ему сторицею полученное нами: пусть она вновь возродится и заживет новой и кипучей жизнью. С этой именно целью я привез из Азии сих юнцов, являющихся украшением нашего собрания». Гром аплодисментов потряс огромный зал. Четверо из присутствовавших подошли к лектору, пожали ему руку и заявили, что желают усыновить нас и дать нам образование. Меня взяла одна вдова, Каро – какой-то землевладелец, Саго – хозяин фабрики, а Рафаэла – так звали юношу из Явы – один ремесленник.

Мы разлучились, но по воскресеньям и праздничным дням встречались. Моя благодетельница оказалась весьма благочестивой и порядочной женщиной. Она получила от мужа солидное наследство, и оно должно было перейти к ее двум дочерям: одной исполнилось 16, а другой 18 лет. Девушки обладали чувствительным сердцем матери. Благочестивая вдова всячески старалась развлекать меня, чтобы я не испытывал тоски по родине. Когда же узнала, что я сирота с детских лет, она еще сильней привязалась ко мне. Она долго искала по всему городу и, наконец, нашла армянскую семью из Смирны: познакомилась, просила их почаще бывать у нас, чтоб я не чувствовал себя одиноким. Почти каждое воскресенье Каро, Саго, Рафаэл и члены этой армянской семьи сходились у нас за столом. Она просила нас говорить по-армянски, прислушивалась с удовольствием к нашей речи и находила наш язык весьма благозвучным; любила слушать наши песни и часто заставляла нас петь песню странника-армянина.

 
Крунк[150]150
  Крунк – журавль. – прим. Гриня


[Закрыть]! Куда летишь?
Крик твой слов сильней…
Крунк! Из страны родной
Нет ли хоть вестей?[151]151
  Перевод Валерия Брюсова.


[Закрыть][152]152
  В последующей редакции В. Я. Брюсов заменил эти строки более точным вариантом перевода:
Крунк! Откуда ты?Крик твой жжет без слов!Крунк! Не с вестью ль тыИз родных краев? – прим. Гриня

[Закрыть]
 

Старшая дочь подобрала аккомпанемент к песне, она играла на рояле, а мы распевали хором. Вдова, знакомая с английским переводом песни, глядела с участием на нас и утирала слезы.

Аслан расчувствовался, голос его дрогнул.

– Сперва мы учились в начальных школах, куда нас определил сам мистер Фишер. Мы все время находились под его покровительством, он заботился о нас и следил за нами. Дом его был для нас отчим домом. Раз, когда я заболел, добросердечный старик целыми ночами ходил на цыпочках около моей постели, поправлял подушки и менял мне белье. Когда мы закончили первоначальное образование, каждый из нас избрал специальность. Я – медицину, Рафаэл, любивший ремесла – механику, но Каро и Саго то и дело меняли специальности: наскучит им один род занятий, они берутся за другой. Такое непостоянство причиняло немало забот мистеру Фишеру и тем благодетелям, на чей счет они обучались. У нас вошло даже в поговорку: «Каро так же часто меняет специальность, как и рубахи». Саго был менее непостоянен. Каро дошел до крайности: оставил математику и поступил в военное училище. Затем бросил училище и стал заниматься земледелием на одной ферме. Когда спрашивали его, почему так поступает, он обычно отвечал: «Ведь нашей стране необходимо все это!» Таким образом, Каро многому научился, но каждый предмет знал поверхностно. Какая-то ненасытная жажда знаний толкала его к изучению всех наук. Саго, в конце концов, поступил в коммерческое училище и окончил его.

С Джалладом мы познакомились позже. Он обучался в духовном училище, куда его направили протестанты-миссионеры Зейтуна. Он был коренной зейтунец. Вначале он сторонился нас, но впоследствии подружился и часто бывал у нас. В школе он считался одним из первых учеников, и его не раз отправляли в окрестные деревни Нью-Йорка для пробных проповедей. Каро не любил его, но все мы уважали юного миссионера. «Что ни говорите, – твердил постоянно Каро, – от него поповским духом несет». Мистер Фишер советовал Джалладу оставить богословие и изучать другую науку, но тот не соглашался.

– И правильно поступал, – перебил я Аслана, – теперь его богословие уже не служит на пользу миссионерам, но нам оно крайне необходимо.

– Джаллад был миссионером-фанатиком, – заявил Аслан. – Но когда по возвращении на родину он воочию убедился в творимых миссионерами мерзостях, изменил отношение к ним. Вернемся к нашему рассказу!

Как-то раз входит ко мне вся в слезах сестра благодетеля Каро, попечительница приюта. Она была пожилая девица, давшая обет заменить утехи брачной жизни благотворением.

«Он исчез, – воскликнула девица и обессиленная упала в кресло, – три дня, как он не возвращался домой… Даже записки не оставил…» – и залилась слезами. В комнату вошла хозяйка с дочерьми. «Я перебывала у всех знакомых, – продолжала она сквозь слезы. – Никто ничего не знает… Я уверена, с ним что-нибудь приключилось… Ведь он любитель приключений». – Я побежал к мистеру Фишеру. Тот выслушал меня с удивлением. Затем ударил рукой по столу и промолвил: «Бьюсь об заклад, это неспроста!» «В чем же дело, скажите, прощу вас, я крайне беспокоюсь». Старик объяснил мне, что Каро за последнее время стал посещать различные круги общества – какие именно, старик не сказал. «Хотя и прискорбно, – добавил он, – но все же стремления его благородны». Неясные намеки еще более встревожили меня. Я бросился к Саго. Он был также ошеломлен поступком Каро. Он ничего не слыхал о нем, редко встречался с ним, а при встречах Каро постоянно бывал задумчив. Я был в недоумении. Прошел месяц, два, целый год – от Каро никаких вестей. Мы считали его погибшим. Но мистер Фишер был спокоен. Вдруг получаю от Каро письмо. И подумайте, откуда? Из Южной Америки! Тысячи извинений, что покинул нас, не простившись. Письмо чрезвычайно обрадовало меня. Пишет, что отправился на юг для изучения фермерских, сельскохозяйственных предприятий и для обследования условий жизни рабочих. Поступил к одному богатому землевладельцу в качестве управляющего, под рукой у него несколько сот рабочих. Когда я сообщил об этом мистеру Фишеру, он со свойственной ему доброй улыбкой ответил: «Каро хотел всему научиться, все испытать – ведь родине необходимо это!»

О письме я не обмолвился Саго ни единым словом. Не знаю, получил ли он также письмо, только я стал примечать, что он в каком-то особом настроении. Все время в разъездах, неделями отсутствует из Нью-Йорка. «Куда тебя нелегкая носит?» – однажды спросил я его. – «Изучаю жизнь американских переселенцев», – ответил он. – «Да ведь об этом написано сотни книг, можешь прочитать!» – «Книги читать хорошо, но совсем другое дело – видеть все собственными глазами». – «Наконец, объясни мне, в чем твоя конечная цель?» – спросил я, обиженный его скрытностью. Он отвечал довольно холодно: «Разве тебе неизвестно, что армяне любят переселяться, что переселенчество в жизни нашего народа – явление историческое, имевшее место во все времена, продолжается оно и теперь. А потому, разве не следует изучать условия и следствия хороших и дурных сторон его. Где же возможно более основательно изучить все это, как не здесь, в обширной стране переселенцев?»

В ответном письме я предупредил Каро, что он не оправдает надежд наших благодетелей – охотника Аво и мистера Фишера, если не вернется на родину и не использует приобретенных им знаний на пользу народа. Видимо, мое письмо оказало на него воздействие. Не прошло и месяца, как он появился в Нью-Йорке на радость друзьям. Но это был не прежний Каро. Я видел его зачастую задумчивым, чем-то взволнованным и молчаливым. Что произошло с ним? Об этом – он ни полслова! Казалось, он старался избегать меня, встречался лишь с Рафаэлом и Саго. Однажды они втроем зашли ко мне. Я тотчас же смекнул, что это не спроста. С минуту помолчали… «Мы уезжаем», – сказал Каро. – «Куда?» – удивился я – «На родину. Довольно, сколько пробыли здесь!» «Чему могли, они уже научились, – подумал я, – останься в Америке дольше, быть может, их захлестнет другое течение». Поэтому я одобрил их решение. – «А мистер Фишер знает?» – спросил я. – «Знает», – ответил Каро. – «А ты не поедешь с нами?» Я объяснил, что до окончания медицинского факультета остается целый год и потому не могу выехать с ними. – «А каким путем думаете вернуться?» – «Тем же путем, каким и приехали!» – отвечал таинственно Каро. – «Стало быть, через Индию и Афганистан?» – «Да», – ответил Каро.