Текст книги "Искры"

Автор книги: Раффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 49 страниц)

Глава 23.
ВОСТАН

– Дорога будет опасная! – предупредил нас Мурад и посоветовал держать оружие наготове.

Он ехал впереди, Джаллад за нами, я с Асланом находились под их защитой. Я вспомнил про зайца; нет, с нами непременно случится беда!

Дорога была ужасная. Мы пробирались по извилистым ущельям Артоса, по мрачным теснинам и крутым обрывам. Легко было сорваться в бездонную пропасть, но наш проводник знал все тропы и извивы дороги, как свои пять пальцев. Артос и Вапут-Кох, сплетаясь между собою волнистыми цепями, образуют горную сеть страны Рштуни. Эта гигантская сеть является как бы западней для путников. Мы блуждали в этой западне, как бы устроенной прихотью гор для ловли людей. Мы проезжали по лесам, объятым мраком. Изредка встречали группы людей, направлявшихся на пастбища к своим стадам. Глядя на величавые леса, глядя на рослых людей, я убеждался что в этой дикой горной стране все было так же сурово и грандиозно, как окружающая природа. Но время стерло былую славу и могущество… Остался в своем величии лишь несокрушимый Артос!

Я сгорал от нетерпенья – когда же выберемся из этих мрачных теснин? Хотя бы луч света! Горизонт был закрыт высочайшими горами. Я глянул вверх: по небу плыли белоснежные облака, слегка отливавшие золотом. Верно, всходит солнце. А в ущелье царит еще ночная мгла. Даже в самые солнечные дни там темно и мрачно, а в ту ночь шел дождь, и ущелье заволокло утренним туманом.

Встреча с злополучным зайцем и на этот раз не имела дурных последствий. Мы совершили опасный переезд без приключений, но дорога нас крайне утомила. Однако усталость совершенно исчезла, когда мы, наконец, взобрались на нагорье, откуда виднелось лазурное море[114]114
  Ванское озеро.


[Закрыть]. Аслан простер руку по направлению к видневшимся вдали развалинам древнего города и сказал:

– Это Востан!

Востан! Это слово знакомо мне с детства. В книгах я ничего не читал о нем. Я часто слышал, как матери, убаюкивая детей, или, подбрасывая вверх своих малышей, пели песню, в которой сулили многое – и оружие в серебряной оправе, и златотканную одежду, и огненного коня… Каждая строфа этой песни, проникнутой материнской лаской, кончалась припевом:

 
Откуда возьму, отколь добуду?
Из Вана возьму, из Востана добуду.
 

Эта песня воспевала блестящее прошлое Востана. Слушая ее, я представлял большой торговый город, полный всех благ мира. Но когда мы подъехали, когда я увидел груду развалин, мои детские грезы разлетелись в прах. От Востана не осталось ничего!.. Лишь несколько жалких хижин ютилось где-то в овраге, в них проживали такие же жалкие курды!

«С какой целью привез нас сюда Аслан? – думал я, – неужели для того, чтоб осмотреть эти руины? Ужели в этой стране нет ничего более отрадного?»

На вершине горы, царившей над окрестностью, мы слезли с коней. Здесь лежали многочисленные обломки древней крепости. Груды разбросанных камней казались гигантским скелетом, поднявшим свою огромную голову и глядевшим вокруг себя, недоумевая, что здесь произошло?

Востаном назывались города, где находился царский дворец или царская канцелярия. Востаник – придворная знать. Название Востан происходит от слова «астан», что означает порог или дверь.

Востан некогда был столицей могущественного нахарарства[115]115
  Нахарарство – княжество, нахарары – владетельные князья.


[Закрыть] Рштуни. Благодаря удачному местоположению – с одной стороны море, с другой высокие горы – Востан в то же время служил надежной крепостью.

Горная страна Рштуни когда-то взрастила несокрушимое, как свои скалы, могучее племя. Нахарары страны были спарапетами[116]116
  Спарапет – военачальник, главнокомандующий.


[Закрыть] пограничных войск Южной Армении. Это звание считалось привилегией нахараров из дома Рштуни.

Страна Рштуни дала замечательных героев, завоевавших блестящее имя в древней армянской истории. Из дома Рштуни был спарапет Барзапрас, совершивший в дни Тиграна II поход в Палестину. Барзапрас разгромил римлян и овладел Иерусалимом. Здесь он поставил царем Антигоноса взамен царя, он же первосвященник – Юрканоса. Признательный Антигонос послал в дар Барзапрасу пятьсот прекрасных жен и тысячу талантов золота. А первосвященника Юрканоса вместе со множеством пленных евреев пригнали в Армению и поселили в городе Ване.

Отсюда был родом Маначийр (Манучайр) – отважный спарапет южных войск при Трдате и его сыне Хосрове. В его дни обострилась глухая борьба, начавшаяся еще при Григории-Просветителе и продолжавшаяся до последнего его потомка – Саака Партева. Это была борьба за господство вновь утверждавшейся церкви с родовитым нахарарством – борьба духовной власти со светской властью. Духовная власть с присущей ей алчностью старалась приобрести права, привилегии, земельные угодья и ограничить власть царя и нахараров. Отсюда и началась борьба. Ее начало положил Григорий-Просветитель. В этой борьбе погибли и сам Просветитель и все его потомки: Аристакес, Вртанес, Усик, Нерсес Великий и Саак Партев.

Маначийр Рштуни совершил набег на Ассирию и из епархии святого Якова, патриарха Мцбина, увел множество пленных и восемь архидиаконов. Престарелый патриарх лично отправился к Маначийру, чтоб вернуть пленных. Но жестокосердный Маначийр, не вняв его мольбам и, горя желаньем повергнуть его в вящую горечь, приказал утопить в море восемьсот пленных и вместе с ними восемь архидиаконов. Аслан показал мне место, где совершено было это злодеяние. Недалеко от Востана на скалистом мысу стояла твердыня Маначийра Манакерт – с этой скалы сбросили в море злосчастных людей.

Отсюда был родом Теодорос Рштуни – герой VII века, который в дни арабского нашествия скакал с быстротою молнии от края до края Армении и не раз разбивал наголову арабские полчища, жаждавшие крови армян. Нередко подымал он свой меч и против коварных греков.

Отсюда был родом и сын Теодороса – патрик[117]117
  Патрик – патриций.


[Закрыть] Вард, заклятый враг греков. Во время перехода греков через реку Гайл Вард приказал подпилить мост, и все греки попадали в воду, оставшихся в живых он предал мечу. При жизни его греки не в силах были мстить. Но они до такой степени были озлоблены, что после его смерти разыскивали его могилу, чтоб надругаться над его костьми. Однако признательные жители Айоц-Дзора, опасаясь козней греков, построили в селе Хоргом, на берегу моря, церковь и там погребли прах героя. Церковь эту покрыли землей – образовался высокий холм, на котором воздвигли другую церковь. Недалеко от Востана, в живописном горном селении Маграшт, до сих пор видны развалины роскошных дворцов патрика Варда. Это селение служило летней резиденцией героя, а на острове Ахтамар находилась крепость отца его, Теодороса Рштуни, которую потом унаследовал Вард.

Гагик Арцруни еще больше украсил Востан: восстановил разрушенную крепость, построил для себя великолепные палаты. Все это с особым восхищением передает вдохновенный историк Васпуракана Тома Арцруни. Перед его высокохудожественной кистью поблекло бы мое бесцветное перо, поэтому я умолкаю. Но не могу не упомянуть, что Востан был не только неприступной крепостью страны Рштуни, он был в то же время и ее крупным торговым центром. Расположенный недалеко от пристани Датван, он в то же время находился на великом караванном пути из Вана в Муш и Битлис. Вот почему долина Востан когда-то имела до ста тысяч жителей армян. Но в XV веке Скандер-бек, завладевший частью Армении и называвший себя Шах-Армен (царь армянский), – этот варвар, превратив город Ван в груду развалин, окончательно опустошил и Востан. Он разрушил древнюю крепость, срыл все укрепления и уничтожил остатки великолепных дворцов Гагика Арцруни.

Ныне, после былого величия Востана, после многотысячных его обитателей-армян, осталось лишь несколько курдских землянок. Из дымовых отверстий подымался дым. На лай собак стали выползать через узкие двери дети, женщины, девушки и с земляных кровель глазеть на нас. Потом кто-то отделился от них и, опираясь на костыли, прихрамывая, стал приближаться к нам. Окинув нас подозрительным взглядом, постоял несколько минут, потом молча опустился на землю. Курды, вообще, с посторонними людьми бывают вежливы, но этот даже не поздоровался с нами. Очевидно, он колебался, не зная, как приветствовать нас. Дело в том, что мусульманин имеет в запасе разнообразные приветственные слова, смотря по чину, национальности и религии. Он не знал, что за мы люди, поэтому предпочел молчать.

Вначале мы его приняли за нищего – об этом свидетельствовала его старая, поношенная одежда. Но даже в лохмотьях он имел гордый и величавый вид. За шерстяным кушаком запрятан был маленький кинжал с рукояткой из настоящего черного дерева, украшенного серебром и цветными камнями. Это оружие свидетельствовало о его знатном происхождении.

Дворянин из земляной хижины, наконец, нарушил молчание.

– Табак есть у вас?

– Есть, – ответил Мурад, хорошо говоривший по-курдски.

– Издали завидел вас, пришел попросить курева.

Мурад насыпал ему довольно много табаку.

Курд был очень благодарен, тотчас закурил трубку – видно было, давно не курил. Потом он поднялся и, опираясь на костыли, заковылял к хижинам. Не прошло и четверти часа, как он вернулся обратно. Шедший за ним человек поставил перед нами решето со свежеиспеченным хлебом, там же лежал сыр, заправленный пряной зеленью, и сухие сливки в два пальца толщиною. Дворянская гордость не позволила ему остаться в долгу, и он угостил нас великолепным завтраком.

Мы приступили к еде.

– Ты какого племени, крива? – спросил Мурад.

(Не знаю почему, армяне имеют обыкновение называть курдов «крива», что означает – кум).

– Из племени Врышик, – ответил курд с гордостью.

– Врышик? – повторил Мурад, словно сделав важное открытие. – А ты знаешь, крива, что твои предки были армяне?

– Я этого не знаю, – ответил курд обиженно, – а знаю, что мои предки были владетелями этой крепости.

– Как раз владетелями этой крепости и были армяне.

Курд опять не поверил, он указал на находившиеся вдали роскошные надгробные памятники и промолвил:

– Вот гробница моих предков.

– Твои предки-армяне жили задолго до этих гробниц, – настаивал на своем Мурад, – они назывались Рштуни, а этот край – страной Рштуни. От нахараров Рштуни произошло курдское племя Врышик, точно так же, как от Мамгунян нахараров – племя Мамыкани. Есть и другие курдские племена армянского происхождения.

– Может быть, – ответил курд полуубежденным тоном. – Мы раньше были сыновьями одного отца, братьями были, но дьявол посеял среди нас раздоры, смешал наши языки, мы перестали понимать друг друга, отделились друг от друга.

– Ты говоришь о временах Адама и Ноя, – прервал его Мурад.

– Я могу рассказать и о более близких временах, то, что видел своими глазами, о чем слышал своими ушами, – заговорил курд, желая показать свои познания. – Ты прав, эта крепость некогда принадлежала армянским князьям, владел ею род Кара-Меликов. Они были очень дружны с нами. Рожденные одной матерью братья не могут быть столь преданы друг другу, как мы. Вместе ходили в бой на врага, дружно делили добычу. Но дьявол попутал нас. Он вселил в сердце дяди моего чувство злобы: обманом зазвал он к себе Кара-Мелика и за ужином приказал заколоть его. Затем предал мечу всю семью его и завладел этой крепостью.

Казалось, я слышу знакомую повесть. Я нетерпеливо прервал его.

– А как звали брата вашего отца?

– Хан Махмуд.

– А Мелика, которого он убил?

– Мир-Марто. Он был мне близким другом. Самого младшего из его семерых сыновей, маленького Каро, я понес в церковь крестить. Перебили всех, ни один не остался в живых!

При имени Каро я взглянул на Аслана. Он мне сделал знак, чтоб я молчал.

Курд продолжал:

– Да, он был моим близким другом; часто мы с ним делили свой досуг, трапезу и мысли, тешили себя охотою. Бесподобный был человек! Такого храбреца, такого великодушного не встретишь не только у армянских дворян, но и среди всех курдских беков.

Быть может благородный курд и обрадовался бы, услышав о спасении сына его близкого друга, его крестника Каро. Об этой ужасной резне я слышал рассказ Зумруд, бабки Каро, когда она на смертном одре рассказывала ему повесть об ужасной участи его отца.

– Но бог покарал брата моего отца, – продолжал курд, – он не долго пользовался плодами своего преступного деяния…

– Как так? – спросил Мурад.

– Он заключил союз со злодеем Бедир-хан-беком, владельцем Джезирея, и стали они вместе разбойничать, опустошать Ванскую, Мушскую и Диарбекирскую области, беспощадно вырезывать всех армян. Узнав об этом, армянский халиф в Стамбуле (патриарх Матевос) обратился с протестом к султану, и султан послал многочисленное войско во главе с Османом-пашой для наказания мятежников. Осман-паша ничего не мог бы поделать с ними, если б ему не помогли армяне.

– Чем они помогли? – спросил Мурад.

– Армянский халиф Стамбула обратился с посланием к высшим духовным лицам Вана, Муша, Диарбекира и других областей, чтоб они, вместе со всем народом, оказали всяческую помощь войскам султана. В это время во главе армянских добровольческих отрядов стал Мелик-Мисак. Храбро воюя с Бедир-хан-беком и с моим дядей Хан-Махмудом, он одержал над ними победу, арестовал обоих и передал в руки Османа-паши. Вместе с семьями их отправили в Стамбул, посадили в тюрьму. Спустя некоторое время Бедир-хан-бека сослали на остров Крит, а моего дядю Хан-Махмуда отправили с семьей в Силистрию. Так отомстил Мелик-Мисак.

Последние слова престарелый курд произнес с особой горечью. Мы посмотрели друг на друга. Опять пришлось нам услышать знакомое имя, но рассказанная курдом история мне не была известна.

– В этих боях, – прибавил курд, – я был тяжело ранен. С тех пор я калека, передвигаюсь с помощью костылей. Затем нагрянули османы, разгромили крепость и всех видных храбрецов нашего рода сгноили в тюрьмах. Меня же, как человека полуживого, ни на что негодного, не тронули…

После ссылки Хан-Махмуда и Бедир-хан-бека был положен конец курдскому насилию и разбою в восточной Армении и, особенно, в областях Тарон и Васпуракан, и с тех пор там усилилась власть османов. Повествование курда радовало меня, главным образом, тем, что упомянутые злодеи пали от руки героя-армянина, того, который был нашим любимым воспитателем. Это был скрывавшийся в Персии под простым именем охотника Аво – таинственный человек – Мелик-Мисак. Он держал в глубокой тайне подвиги свои и прежнее свое величие.

Читатель, помнишь ли печальную историю жизни охотника Аво, которую в день святой богородицы рассказывал в своей палатке дядя Петрос? Он говорил, что охотник был могущественным Меликом Сасуна и Мокской страны. Он говорил, что армяне-танутеры[118]118
  Танутер – староста, старшина.


[Закрыть] совместно с епархиальным начальником изменили ему, предали «курдскому князю». Днем заговора была назначена страстная суббота (канун пасхи). Когда Мелик-Мисак разговлялся со своей семьей за вечерней трапезой, вдруг бесчисленные враги окружили его крепость. Крепость подожгли, всех жителей вырезали. В это время преданный своему раненому господину Мхэ взваливает его на свои могучие плечи и отправляется с ним в Персию. Здесь Мелик-Мисак проживает в неизвестности под именем охотника Аво. Дядя Петрос довел свой, рассказ лишь до этого. Продолжение его я услыхал лишь теперь от старого курда. Я узнал, что таинственный охотник вновь появился под своим настоящим именем Мелик-Мисака и во главе добровольцев-армян боролся против деспотов, одержал победу над ними, отдал их в руки Османа-паши и этим «отомстил» им.

– За что он мстил? – спросил я старого курда.

– Бедир-хан-бек, – ответил он, – так же вероломно поступил со своим другом Мелик-Мисаком, как мой дядя Хан-Махмуд с Мир-Марто. И тот и другой погубили лучших своих союзников, чтоб завладеть их крепостями. Мелик-Мисак, князь Сасуна и Мокской страны, дружил с Бедир-хан-беком. Но последний оказался настолько подлым, что однажды ночью неожиданно напал на его крепость и всех перерезал. Мелика также считали погибшим, но, спустя годы, он словно вышел из могилы и отомстил…

Оба армянских князя – один владетель Востана, другой – Сасуна – пали жертвой подлой измены. Аслану, вероятно, известно было все это, но он не проронил ни слова, молча слушая исповедь старого курда, повествовавшего грустную правду…

– Вот видишь, крива, – заговорил, наконец, Аслан, – вы коварно уничтожили ваших друзей и союзников, поэтому остались одиноки и беспомощны и сами погибли. Вы хитростью завладели их крепостями, но пришли османы и отобрали их у вас. Если б вы жили в мире и согласии, всего этого не случилось бы.

Слова Аслана пришлись по сердцу обездоленному дворянину-курду, его скорбное лицо омрачилось еще больше.

– Правда твоя, правда, – ответил он с грустью, – мы сами вырыли себе могилу… Но кто же нас перессорил, кто посеял раздоры среди друзей и союзников? Те же османы. Тайные агенты их шныряли среди нас и натравляли на армян… Мы оказались наивными, не поняли, что тем самым они гибель нам готовят…

– Ну, а теперь не то же самое они делают, не натравливают вас на армян?..

– Как нет! Науськивают хуже прежнего… Да наши безголовые дворяне не понимают этого, не понимает и духовенство. К примеру сказать, вы, вероятно, слышали, что недалеко от нас, у подошвы горы Артос, живет великий Шейх. Он божий человек, святой повелитель, я согрешил бы перед аллахом, если б хоть немного усомнился в этом. Но он горячий человек. Сколько раз его натравляли на армян!.. Сколько раз он разорял армянские области и истреблял армян… Курды беспрекословно подчиняются ему. Достаточно встать ему поутру и сказать, что во сне пророк повелел ему перерезать всех гяуров (неверных), как курды возьмутся за оружие и начнут истреблять армян. Не будь «прорицателя», много бед бы он натворил!..

– А кто этот «прорицатель»? – спросил Аслан, словно не зная его.

– Сказывают, будто из Аравии, родины пророка. Подлинный святой, всё знает. О чем ни спроси, ответит тебе. Уж на что Шейх – мудрый человек, и тот часто обращается к нему за советом.

– Стало быть, вы недовольны османами?

– Как мы можем быть довольны? Они посеяли раздоры, перессорили нас не только с армянами. Вы не отыщете ни одного курдского племени, которое не враждовало бы с другими племенами. Брат поедом ест брата. Не то было до этого – царила любовь, единение было, всяк знал свое место – младший чтил старшего, а старший заботился о младшем. Теперь все перевернулось. Вчерашний слуга, чистивший навоз из-под моих лошадей, теперь именует себя мудиром, каймакамом, пашой себя называет, и я должен склонить перед ним голову. Лучше сойти в могилу, чем опозорить свою седину…

– Но нельзя отрицать одного, что с приходом османов страна сравнительно умиротворилась.

– Какое там умиротворилась! Нет, положение ухудшилось еще больше. Прежде мы были хозяевами своей страны, знали всех хорошо – и дурных и порядочных, если кто творил дурное дело, тотчас же узнавали, и виновный нес должную кару. А теперь что? Вор гуляет на свободе, а совершенно невинных людей сажают в тюрьмы. А зачем? – чтоб содрать с них деньги, а затем отпустить. Судья выгадывает вдвойне: делит со своим сборщиком-вором награбленное и не трогает его, невинных же людей подвергает мучениям, чтоб и их ограбить. Где же справедливость? Ведь почти все правители страны таковы.

Он вновь набил трубку и закурил. Казалось, он хотел в горечи дыма заглушить свою сердечную тоску.

– Да, хорошо было прежде, очень хорошо! Скотина свободно паслась в наших горах, мы разбивали шатры там, где желали, а дорога была открыта на все четыре стороны. А теперь? – всюду границы: здесь, говорят, казенная земля, там – уж не знаю, чья. А самое худшее – налоги на все: ягненок щиплет божью травку – плати налог! Виданное ли это дело?

Он посмотрел на нас – внимательно ли мы слушаем его. В эту минуту он мне представлялся проповедником, который во время проповеди следит, какое впечатление производят его слова на слушателей.

– Много хорошего отняли у нас османы, а взамен приучили к разгульной жизни, расточительству и разврату. Мы жили просто, как отцы наши. Мы доили свою скотину, ели свое масло и сыр, пили студеную ключевую воду. Теперь нас научили есть пилав, шербет и кофе пить и, что хуже всего, тянуть водку. Наши жены пряли и ткали нам одежду из шерсти нашей же скотины; ни дворянка, ни крестьянка не гнушались иглой и нитками – и у той, и у другой с утра до вечера жужжали прялка да веретено. Теперь наши жены стали ленивыми изнеженными барынями турецких гаремов. А нас они приучили наряжаться в шелка и красные сукна, расшивать одежду золотом. Наши жены стали красить свои лица, подделывать богом дарованную красоту. И мужчины наши не стыдятся красить, подобно женам, волосы хной[119]119
  Хна – желто-красная краска, которой красят волосы, ногти.


[Закрыть] и подводить глаза сурьмой. Когда разряженный юноша, блистая золотом, сидит на вороном коне – конь в серебряной упряжи, оружие сверкает драгоценными камнями – все останавливаются, указывают на него пальцем, говоря: «Вот храбрый юноша!» А в каком бою показал свою храбрость этот женоподобный мужчина, где раны, полученные в жаркой схватке? – никому и в голову не приходит спрашивать об этом. Прежде отказывались выдавать девушек замуж за юношу, если тот не заколол с десяток врагов и не имел на теле несколько ран. Да и сами девушки считали позором быть невестой малодушного и трусливого человека. Теперь уж не то, теперь смотрят лишь, насколько туго набита мошна курушами[120]120
  Куруши – пиастры.


[Закрыть]. Беззаветной храбрости уж нет, ее сменило османское слабодушие. Не осталось больше прежних курдов, и настоящих людей можно сыскать лишь в старом поколении. Прежние юноши считали своим украшением рубцы на теле и гордились ими, а нынешние готовы душу отдать за османский орден, все в бешеной погоне за чинами и выгодной службой. Османы же, пользуясь их жаждой почестей, выдвигают мерзких и затирают наилучших…

На развалинах Востана устами старика-курда говорил дух обманутого патриархального народа. Представитель одного народа протестовал, а представитель другого, Аслан, молча слушал его…

– Хорошо, что ты не соблазнился блестящими османскими орденами, – сказал иронически Аслан.

– Я счел более почетным для себя жить в нужде и бедности в моей земляной хижине, подле гробниц моих предков, чем украсить грудь свою османскими орденами. Ими вознаграждаются лишь продавшие свою совесть и честь льстецы, лицемеры и лгуны. Сейчас я имею лишь пять коз – и счастлив этим. Эти козы мне заменяют целые стада, отобранные у меня османами. И после всего этого мне лизать ноги османам – избави бог! Старый Омар-ага с голоду помрет, но себя не унизит!..

Он еще раз поблагодарил за табак, встал и, прихрамывая, на костылях направился к своей землянке.

– Вот расщепленный пень, жертва произвола! – сказал Аслан, глядя вслед уходящему старику.

– Я, в сущности, против идеи дворянства, – продолжал он, – но желал бы, чтоб у армян также сохранилось дворянство. Когда народ недостаточно развит, когда у него не выработалось еще самосознание, дворянство, если оно угнетено наравне со всем народом, если оно причастно его страданиям, может выступить посредником народа, выразителем его протеста. Взгляните на этого старика-курда, безрукого и безногого калеку, ведь тысячи курдов не могут мыслить так, как мыслит он, чувствовать то, что чувствует он! Сердце его пылает и тлеет, подобно угасающему очагу его бедной хижины, когда он видит попранной былую свободу своего племени. Когда у нас было дворянство, когда еще не были уничтожены старинные дворянские фамилии нахараров, они возглавляли всякий раз народное возмущение против чужеземного произвола и тирании. Враги нашей отчизны – греки, персы, арабы, в конце татары – прекрасно понимая это, стали постепенно уничтожать нахараров с их семьями, чтоб окончательно покорить нашу отчизну.

Теперь для меня многое стало ясным. Из рассказа старика-курда я получил полное представление о личности охотника Аво, узнал его славное прошлое, его злополучное паденье и полное таинственности настоящее. Мне стала ясна и переменчивая судьба рода Кара-Меликов, я узнал последнего отпрыска этого дворянского рода – Каро; я находился у развалин злосчастной крепости его отца, той крепости, которая со времен нахараров Рштуни в течение двадцати одного века переходила из рук в руки, под конец досталась ему, а у него изменнически отняли курды. Каро также знал все это, знал о своем происхождении, о том, чего лишились его предки. Но я был уверен – будь он сыном безвестного крестьянина, он действовал бы так же энергично и самоотверженно, дабы осушить слезы угнетенных и обездоленных! Когда я поделился своими мыслями с Асланом и, приведя в пример Каро, добавил, что принадлежность к родовому дворянству не является непременным условием для стремления человека к свободе, он ответил:

– Это было бы правильно, если б всяк обладал сердцем Каро и был развит, как он.

Но откуда у него развитие? Об этом я ничего не знал. Не знал также, где получили образование его товарищи – Аслан и Саго. Они были моими одноклассниками; ничему не научившись в школе тер Тодика, оставили ее и исчезли. Прошли года, они появились вновь, но совершенно иными людьми. До сего дня не было у меня повода спросить Аслана, что это было за чудо? Я попросил его рассказать, но он ответил:

– Когда-нибудь я расскажу тебе все подробно, а пока – не время!..

Долина Востана, имеющая продолговатую форму, стиснута в объятиях Артосских гор. Повсюду встречаются древние исторические памятники. От княжеских крепостей и замков остались одни лишь развалины, но божьи храмы сохранились. Религиозный народ пожертвовал первыми, лишь бы не утерять последние.

У развалин крепости Востан мы пробыли недолго. Когда лошади достаточно передохнули, да и мы оправились от усталости, Аслан стал поторапливать нас. Я в последний раз окинул взглядом развалины, посмотрел на море. Мне казалось, что в прозрачном зеркале его вод я видел отраженья многоцветных стекол роскошных зал Гагика Арцруни, золотистый рисунок его воздушных бельведеров[121]121
  Бельведер – сооружение на возвышенном месте, также надстройка над зданием, башенка, позволяющая обозревать окрестности. – прим. Гриня


[Закрыть]. В гармоничном рокоте волн я слышал отзвуки нежной музыки, которой гусаны[122]122
  Гусаны – музыканты, народные певцы.


[Закрыть] нахараров Рштуни услаждали слух могучего владетеля Васпуракана. Текут века, уходит время. Картина меняется. Вместо разноцветных отблесков великолепных стекол видны красноватые ручьи крови. Позолоченные бельведеры горят в лучах солнца – это огненные языки пламени пожирают былую славу, былое могущество! Отовсюду слышатся вопли и плач… шум усиливается… при блеске огня сверкают кинжалы, словно призраки мечутся люди… одни падают, другие поднимаются… рушатся своды и придавливают собою тела… В огне и бойне гибнет род Кара-Меликов!.. Но вот из пламени выползла женщина, она прижала к груди ребенка, она бежит, скрывается в лесу… Потом густой дым опускается черной завесой, картины ужаса и преступлений исчезают в его мгле…

– У тебя слишком чувствительное сердце, – сказал Аслан, заметив слезы на моих глазах, – садись на коня, уедем отсюда… Много подобных развалин встретишь еще на пути…

Мы уже отъехали, когда издали увидели одного из инициаторов резни старого Омар-ага. Он все сидел на кровле своей землянки и грел на солнце застывшее тело свое. Заметив нас, он стал трясти головой и руками – желал нам счастливого пути.

В течение дня мы проехали всю Востанскую долину. Повсюду встречались безлюдные монастыри, церкви и одинокие часовни. Горы, ущелья и глухие леса полны были святынь. Чего искал в них Аслан, не знаю, но мне достоверно было известно, что он не любитель монастырей. В деревне Или мы увидели монастырь богоматери, названный «Сорок ризниц». Этот величественный монастырь со своими сорока храмами основал Гагик Арцруни. Из храмов уцелело лишь несколько. Сюда со всех концов стекались кающиеся грешники-армяне, совершали «сорокодневное бдение», то есть для искупления своих грехов заказывали литургию в каждом из сорока храмов, конечно, щедро вознаграждая монахов. Но я был уверен, что если б в каждом из сорока храмов ежедневно служили по сорока обеден, опять-таки не могли искупить великий грех основателя монастыря Гагика Арцруни, восставшего против Багратионов и основавшего в Васпуракане новое противопрестольное царство. Этим непокорный Арцруни ослабил могущество Багратидов в эпоху арабского нашествия, в ту эпоху, когда Армения особенно нуждалась в силе и мощи. Основанное же им царство просуществовало всего лишь одно столетие…

В долине Востана, на склонах горы Артос, высится другой монастырь и своим красивым местоположением привлекает внимание путников. В нем нет величия и великолепия храма «Сорока ризниц», но ни один армянин не может пройти мимо, не облобызав его землю, если знает, чья гробница покоится в этом скромном храме. Это – Чагар, монастырь святого знамения, храм во имя святой богородицы. С благоговением вошли мы в храм и приложились к забытой гробнице. В ней покоится прах историка Егише, певца героев Аварайра.

В горной долине Востана находится и другая святыня, столь же дорогая сердцу каждого армянина. На расстоянии полмили от озера, посреди зеленой равнины возвышается живописный холм. Осины и ивы своими кудрявыми ветвями осеняют расположенные на холме избы поселян. Это – деревня Нарек. Она мала, но священна для каждого армянина, она родина обожаемого человека. Посреди деревушки, на самой вершине холма, высится величественный монастырь. При виде его сердце путника начинает биться сильнее. С глубоким рвением осеняет он себя крестным знамением и преклоняет колена. В этом монастыре находится мраморная гробница вдохновенного псалмопевца – святого Григория Нарекского.

Окрестности монастыря полны заветных мест, связанных с именем Григория Нарекского. Недалеко от деревни Харзит, на побережье, нам показали изогнутую скалу, имеющую сходство с человеческим телом. Рассказывают, что на Григория Нарекского, в бытность его пастухом, напали разбойники. Он побежал к этой скале, чтоб найти здесь защиту. Гора раскрылась и приняла святого.

Очень интересны пещеры, где пребывал в схиме Григорий Нарекский. На расстоянии часа ходьбы от деревни Нарек, у берега озера, возвышается громадный утес. В нем имеется несколько больших и малых естественных пещер. Но кроме этих пещер, там же расположено в два яруса девять комнат, выдолбленных с незапамятных времен – пять комнат внизу, четыре наверху. Это каменное жилище армянских троглодитов[123]123
  Троглодит (др. – греч. «живущий в пещере») – первобытный человек, обитавший в пещерах. – прим. Гриня


[Закрыть] столь недоступно, находится столь высоко над землей, что проникнуть в него мог лишь чудотворец, подобный Григорию Нарекскому. Входная дверь ведет в первую комнату нижнего яруса, затем несколько внутренних дверей ведут в другие комнаты и выводят во второй ярус. В каждой комнате имеется отверстие в виде окна – все они обращены к морю. Одна из комнат верхнего яруса является часовней с каменным престолом. Здесь пребывал Нарекский, здесь он писал свою чудесную книгу[124]124
  Григор Нарекаци (Григорий Нарекский, 951–1003) – армянский поэт, философ и богослов, автор лирико-мистической поэмы «Книга скорбных песнопений». Почитается святым Армянской Апостольской Церковью и Католической Церковью (единственный, кто «не был в общении с католической церковью»). – прим. Гриня


[Закрыть]. Отсюда он узрел святую богоматерь с младенцем на руках, увидеть которую он грезил с великим вожделением. На небольшом острове Артер стояла желанная, а озеро пылало в огненных лучах. Нарекский спустился с пещеры, направился к берегу и пошел по воде, как по суше. Когда он дошел до острова, богоматерь передала книгу блаженного святого сыну божьему, сказав: «Ар Тер», то-есть, «Прими, господи!» С тех пор этот маленький остров зовется Артер,