Текст книги "Искры"

Автор книги: Раффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 49 страниц)

– Да, – добавил Аслан, – наука должна отвечать прямым запросам жизни. А какая, по вашему мнению, в данный момент, наиболее неотложная потребность или, другими словами, самая серьезная болезнь нашего народа, требующая немедленного медицинского вмешательства.

Облако грусти пробежало по светлому лицу Айрика.

– Болезнь нашего народа сложная: ее не расскажешь в нескольких словах; вам, как доктору, должно быть известно, что у каждого больного есть одна, самая серьезная болезнь, которая грозит жизни больного, и с излечением этой-то болезни и надо начинать.

– Справедливо. Но что же это за болезнь?

– По моему мнению, – переселенчество, уход на чужбину!

Айрик долго говорил о вреде переселений, о необходимости дать возможность армянину материально обеспечить свою жизнь у себя на родине, чтоб он не был принужден искать пропитание на чужбине.

– Переселение европейца, – сказал он, – мне понятно: ему дома нет места, население чрезмерно увеличилось, ему не хватает земли. Но у нас, слава богу, земли вдоволь, но люди не имеют возможности использовать ее.

– Каковы же причины ухода на чужбину?

– Причин очень много: земледелие у нас находится в первобытном состоянии, рабочий люд безбожно эксплуатируется, плохи пути сообщения, нет вывоза из страны, нет ни одного общества или учреждения, которое позаботилось бы о поднятии экономического благосостояния страны – всего не перечтешь!..

– А по вашему мнению, возможно что-нибудь предпринять при нынешних обстоятельствах?..

Разговор зашел о том, возможно ли в стране, где господствующая власть не только не поддерживает, но препятствует всяческому прогрессу, где произволу магометанских племен нет меры и предела, где жизни и имуществу жителей каждую минуту угрожает опасность, – может ли в такой стране армянин заниматься мирным трудом и стремиться к своему благосостоянию?..

– Правда, при современных неблагоприятных условиях наш народ не в состоянии предаваться мирному труду – и в этом одна из главных причин бегства с родины в чужие края на поиски счастья. Но вместе с тем нельзя все взваливать на злодеев, которые грабят народ; повинен и сам народ, допускающий грабить себя; вряд ли разбойник-курд осмелится подойти к отаре овец армянина, если будет знать, что его встретит хозяин с ружьем в руках.

– Я сам того же мнения, – ответил Аслан. – Но разве духовенство не может проповедовать народу мысли о противодействии, о защите собственными силами. На востоке религия и духовенство всегда играли – и будут играть – известную роль во всех общественных движениях,

Лицо Айрика вновь омрачилось.

– От наших священнослужителей я этого не жду. Я был бы рад, если б они не проповедовали рабства. Все заботы они сваливали на правительство. Дело правительства, говорят, следить за порядком и спокойствием народа. А если правительство слабо и неспособно навести порядок? Они не думают об этом и ждут, что всё само собой устроится…

Затем Айрик с огорчением заговорил о гибельных раздорах, вследствие которых армянское население Вана в продолжение нескольких десятилетий находится в постоянном смятении, о распрях, служащих причиной множества бедствий. Народ распался на две партии: во главе одной стоял местный епархиальный начальник с группой богатеев и изменников-эфенди, занимавших официальные должности, во главе другой – группа молодежи, среди них был и Айрик. На одной стороне – сила, богатство, власть, на другой – энергия, добрые желания, но недостаток сил. Одни стояли за правительство, творившее бесчинства, другие – за угнетенный эксплуатируемый народ. Одни требовали слепого подчинения власти, другие протестовали против несправедливостей. Только теперь я ясно понял причину интриг епархиального начальника и его единомышленников-эфенди, угрожавших жизни Айрика.

Все это передавалось спокойным голосом, без волнения и гнева, на кротком лице его не было и тени ненависти. Но причиной хладнокровия было не безразличие, а его великодушие и высокая добродетель, которые побуждали быть снисходительным к козням врагов. Вместе с тем нельзя было не заметить в его словах и в голосе глубокую и горькую обиду, боль в сердце, – ведь эта внутренняя борьба, эти раздоры истязали и распыляли их силы в то время, когда они были нужны для полезного и нужного дела.

– Вот какие получаются последствия, – продолжал он, – когда духовенство не понимает или не желает понимать своего назначения. Человек духовного звания является служителем христовой церкви, избранником верующего народа, вся его деятельность должна быть посвящена служению церкви и ее благосостоянию. Когда же он отходит от правильного пути и впадает в заблуждения, из слуги народа он становится господином, начинает повелевать, заставляет ради собственных выгод прислуживать себе. Он заключает союз со светской властью, которая также считает себя господином. Чем беспорядочнее светская власть, тем ему выгоднее. Зачем же удивляться тому, что наш епархиальный начальник пребывает в союзе с губернатором-пашой и сам, в равной мере, притесняет бедный люд…

– Я был у паши, – сказал Аслан, – он мне показался крайне лукавым.

– И лживый, к тому же, – прибавил Айрик, – как и всякий турецкий сановник.

Вечером, когда стало прохладнее, Айрик повел нас показать окрестности монастыря. С наслаждением показывал нам все, что он создал, делился с нами проектами на будущее. Этот энергичный человек производил на меня впечатление специалиста в области сельского хозяйства, которому известны все растения своего участка, все сáженцы, который изучил их жизнь, знаком с их особенностями и так их любит, как нежная молодка взращенные ею цветы. Он показывал поля, говоря, что вот здесь начато возделывание марены[82]82
  Марена красильная – многолетнее травянистое растение, наиболее известный представитель семейства Мареновые. Культивирование марены в первую очередь связано с её применением в качестве красящего вещества ярко-красного цвета (крапп). – прим. Гриня


[Закрыть], это первый опыт, который обещает много выгод, – вот вам тута[83]83
  Тута – шелковица.


[Закрыть], и мы намерены заняться шелководством, а дальше – картофельные поля.

Он говорил:

– Несколько лет тому назад картофеля здесь не знали. Наш монастырь первый стал разводить его, с большим трудом удается нам убеждать окрестные села перенять наш опыт. Священники все еще спорят, можно ли есть картофель в постные дни.

Аслан улыбнулся.

– Меня обвиняют, – продолжал он, – что я открыл при монастыре земледельческую школу; говорят, это противоречит назначению монастыря. Посудите сами, г. доктор, кто, как не монах, должен иметь понятие, как возделывать землю. Ведь монастырь не только место для молитв; у него имеется обширное хозяйство, и для ведения его необходимо приобрести земледельческие навыки. Прочтите надписи на стенах монастырей и вы убедитесь, что и в давние времена наши цари, князья и княгини, а ныне благочестивые люди, жертвовали и жертвуют монастырям деревни, обширные леса, сады, поэтому монастыри в нашей области и вообще в Армении – самые богатые землевладельцы. Как же монахи могут управлять поместьями, если не знакомы с сельским хозяйством? Всякий подрядчик надует их, даже наиболее добросовестный. Не умея управлять, они по ветру пустят имения, как это случалось неоднократно.

– А не предвидите ли вы опасности в том, что монахи вместе с богатством получат и образование? – спросил Аслан.

– Какой же вред может принести образование? – изумился Айрик.

– Вред, который называется «клерикализмом». Необразованное духовенство неопасно, безвредно, но когда станет просвещенным, оно окажется силой, будет повелевать народом, эксплуатировать его.

– Вряд ли это может случиться у нас. «Клерикализм» противоречит духу нашей церкви. Наша церковь вполне народная. Да если духовенство станет образованным, начнет угнетать и эксплуатировать народ, то ведь и народ станет образованнее, и две силы уравновесят одна другую. Духовенство тогда опасно, когда оно по своему развитию стоит значительно выше, чем народ.

В виду крайней спорности вопроса Аслан не возразил ничего.

Солнце садилось. Мы вернулись в монастырь. Айрик просил нас остаться ночевать, но Аслан поблагодарил его, сославшись на неотложные дела в городе. Аслан велел мне приготовить лошадей к отъезду. Я отправился в конюшню, оставив Аслана наедине с Айриком.

Глава 16.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Солнце уже зашло, и сумерки надвигались все гуще, когда мы, сердечно простившись с Айриком, выехали из монастыря. Мы стали спускаться по крутому скату Варагской горы. Благодаря заботам Айрика дорога была утрамбована, и ехали мы без труда. Нас сопровождал священник Егише. По какому делу пришел он в монастырь, почему поехал с нами и о чем вел беседу с Асланом – не знаю, они ехали шагах в пятидесяти впереди меня.

Прошлое и настоящее о. Егише весьма интересно. Систематического образования он не получил. Еще с юношеских лет он, подобно философам древности, долго блуждал по разным странам в поисках знания. Обращался к известным грамматикам, риторам, логикам, богословам, вступал даже в братство монахов-пустынников, но нигде не мог удовлетворить неутомимой жажды знаний; побывал и в школе иезуитов, но скоро покинул ее. Живал у шейхов Дамаска и у раввинов Ливана. Бродячая жизнь и неудачные поиски знания развили в нем своеобразный скептицизм. Иначе и быть не могло. Ему не удалось найти чистых и ясных истоков истины. В его время не существовало еще хорошо поставленных школ. Встречались лишь одиночки-учителя, которые, придавая своим скудным и жалким познаниям большую ценность, дорого продавали их, как жрецы свою святыню. Нужно было наняться к ним в услужение, угождать их прихотям до тех пор, пока они сочтут достойным поделиться крупицей своих знаний.

Но о. Егише был человек здравого смысла. Долголетний опыт, непосредственное соприкосновение с различными людьми выработали в нем вполне самостоятельные убеждения, и его взгляды, зачастую и неправильные, были плодом его собственного мышления. Вернувшись к себе на родину, в Ван, он встретился с Айриком, подружился с ним и под его влиянием мысли его приняли совершенно иное направление. И вот тогда решил он посвятить себя воспитанию детей. Согласно его желанию он был рукоположен в священники, полагая, что духовному лицу предоставится более возможностей работать среди народа. Чтобы иметь независимее положение, а главное, во избежание столкновений со священнослужителями, отказался от прихода и других доходов, получаемых священниками. Отец Егише открыл у себя на дому школу для девочек, – первую женскую школу в Ване, но, как новое начинание, она просуществовала недолго. Его собратья восстановили невежественных прихожан против нововведений о. Егише: образование, мол, развращает девочек. Епархиальный начальник, конечно, мог успокоить взволнованное общественное мнение, но он, со своей стороны, стал разжигать страсти, и на третьем году школа была закрыта. Эта неудача доставила о. Егише много огорчений и тяжелых душевных переживаний в первую пору его деятельности. Но о. Егише не впал в отчаяние, он был терпелив и дальновиден.

Уже стемнело, когда мы вернулись в Айгестан. Отец Егише пригласил нас на ужин. Аслан, никуда не ходивший по приглашению, на этот раз с удовольствием принял приглашение… Ужин прошел довольно весело. Отец Егише рассказывал приключения из своих путешествий; что видел и делал в различных странах, говорил об Айрике, об его трудах, о невежестве местных священнослужителей. Я с интересом слушал эти занимательные рассказы.

Когда убрали со стола, Аслан спросил:

– Как вы думаете, она сегодня придет?

– Непременно, сегодня ночью, – ответил вполне уверенно о. Егише.

– Но ведь это ей будет нелегко? – усомнился Аслан.

– Она знает свое дело, достаточно у ней ума и сноровки.

Аслан с нетерпением поджидал сестру священника.

За время пребывания о. Егише на чужбине семью его постигла двойная утрата: скончалась мать, а единственная сестра, оставшаяся в сиротах, была похищена турком, стала его женой. Подобное насилие было обычным явлением, поэтому армянское общественное мнение отнеслось к нему весьма снисходительно. Отец Егише безумно любил сестру и не в силах был забыть постигшей ее беды. Его возмущало, что магометанам не возбраняется не только с легкостью уводить христиан, но и обращать их в свою веру. Раз девушка-армянка выходит замуж за магометанина или армянин женится на магометанке – добровольно или против воли – они обязаны порвать все связи с сородичами и не вправе называться армянами. При встрече с армянами им запрещено говорить по-армянски; они не смеют бывать даже у родных; должны избегать армян и считать их нечестивыми, «гяурами». Однако сестра о. Егише составляла редкое исключение: она осталась верной своей нации и религии и очень скрывала от магометан свои мысли и чувства. Она любила брата и тайком виделась с ним, развлекалась с его детьми и возносила хвалу богу за благоденствие отцовского дома.

Телли-Хатун – так звали ее теперь – была женою щефа полиции Латиф-бека, одного из тех преступников, которые из должности полицейского извлекают всяческие выгоды для удовлетворения безнравственных страстей своих. Он был тайным сообщником воров и разбойников, защитником бандитов, соучастником кровавых преступлений; едва ли в городе совершалось какое-либо беззаконие помимо него. В то же время он был любимцем губернатора-паши.

Сила нравственного воздействия Телли-Хатун была настолько велика, что своей мягкостью, умом и изворотливостью она могла, если не обуздать, то умерить зверства своего супруга. В то же время она оставалась любимой женой. «Что мне делать… привык… если съеденный мною хлеб не добыт порочным путем, не перевариваю его», – отвечал своей Жене шеф полиции в ответ на ее назидательные слова. У них в доме зачастую разрабатывались преступные замыслы и планы убийств, грабежей и поджогов, главным образом, среди христианского населения. Если Телли-Хатун не удавалось предотвратить нависшей беды, она тайком, не выдавая себя, предупреждала тех, кому грозила опасность, и спасала несчастных. Такими окольными путями она действовала в тех случаях, когда не была в состоянии помогать открыто.

Она была несчастной, многострадальной супругой. В ранней юности ее увели насильно из родительского дома, принудили ее отрешиться от христианской веры, от своей нации. Тогда в ней вспыхнул протест против всякого рода деспотизма. Сердце ее стало чувствительным ко всякому горю – своему и чужому. Это чувство с течением времени разрослось и из рамок личных переживаний перешло в горячую любовь ко всем своим сородичам, охваченным тою же безутешной скорбью. Преступные сцены, происходившие в их доме, и бесчинства, имевшие место почти ежедневно, все больше и больше разжигали в ней сильную ненависть к той нации и к тому правительству, которые являлись организаторами зверств. Она бы давно покинула это звериное логово, но переборола себя и осталась, чтоб по мере сил оказывать помощь несчастным. Она жертвовала собою, чтоб спасти другие жертвы. И это сознание примиряло ее с горькой участью.

Впоследствии, когда я познакомился короче с Телли-Хатун, я понял, что ее труды и заботы облегчить несчастья сородичей не ограничивались подобного рода помощью отдельным лицам. Ее намерения шли гораздо дальше, она имела довольно радикальные мысли относительно уничтожения царившего вокруг зла. Эти стремления развились в ней под давлением окружавших ее условий, а также благодаря влиянию брата.

По-видимому, она давно находилась в дружеских отношениях с Асланом. Это я понял тотчас же, как она с братом вошла в комнату. С несвойственной для женщины из гарема непринужденностью, она подсела к Аслану, взяла его за руку и улыбаясь спросила:

– Где ты пропадал? Все шатался по монастырям? Как я хотела видеть тебя!..

– И в монастыри необходимо заглядывать, – ответил с улыбкой Аслан, – наш народ пока что не отрешился от святых мест…

– Но знаешь ли, Аслан, что против тебя строят козни?

– Знаю и потому решил повидаться с тобой…

– Тебя выдали!

– Я давно ждал этого.

И Телли-Хатун передала Аслану письмо.

Аслан пробежал глазами и вдруг изменился в лице.

– Как оно попало к тебе? – спросил он со свойственным ему хладнокровием.

Телли-Хатун подробно рассказала обо всем.

Несколько дней назад секретарь паши вручил ее мужу упомянутое письмо с предписанием непременно отыскать описанную в нем личность. Телли-Хатун подслушала их разговор и тотчас смекнула, кого разыскивают. В отсутствие супруга она выкрала письмо из его бумаг. Письмо было написано на турецком языке, вот его краткое содержание:

«Во время праздника богоматери среди богомольцев появился какой-то монах в одежде схимника, затем он, под видом купца из Вана, отправился в шатер вождя племени езидов и оставался там весь день. (Вождь езидов был открытым врагом правительства). Выйдя из палатки, он исчез…»

Автор письма считает возможным, что эта личность прибыла в Ван. «Он является видным представителем большой группы заговорщиков, сеющих повсюду смуту. Эти негодяи слишком наглы и изворотливы. Их преданность своим идеям доходит до фанатизма, что делает их еще более опасными. В Ване он, несомненно, примет иной внешний облик».

Затем следовала приписка:

«Всеми этими сведениями я обязан, главным образом, настоятелю монастыря богоматери иеромонаху Карапету, вполне преданному нам, хорошо знакомому вашему первостепенству. В прошлом году о. Карапет имел счастье получить от вас в подарок дорогую шубу. Благодаря счастливой случайности ему удалось разузнать тайну, когда обманщик уже выехал. Я немедленно отправил людей арестовать его, но он исчез бесследно».

Письмо было адресовано губернатору Вана и подписано курдом Шариф-беком, с которым мы встретились в монастыре богоматери, куда он приезжал за получением своей доли кружечного сбора. Под подписью бека приложены были именные печати о. Карапета, тер Тодика и дяди Петроса с припиской: «Мы подтверждаем и удостоверяем, что все, изложенное в письме бека, верно и соответствует действительности».

– Хорошая троица: архимандрит, священник и представитель народа, – сказал со смехом Аслан, отложив в сторону письмо.

– Ты меня спрашивала, уважаемая госпожа, почему я рыщу по монастырям? Правда, от них я не жду ничего доброго, но все же стараюсь обезвредить их, лишить способности причинять нам зло. Сама видишь, кто предал нас…

По симпатичному лицу Телли-Хатун пробежало облако грусти.

– Ты выкрала письмо, следует положить его на место, – переменил разговор Аслан.

– Я думаю, что бог не сочтет за грех мое преступление, – улыбнулась она в ответ.

– Бог-то простит, но муж начнет подозревать, когда заметит, что письмо исчезло. Не помнишь, о чем еще говорил секретарь, когда вручал письмо паши?

– Помню все.

– Кто у них на подозрении?

– Ты! Мой муж сказал секретарю: «Этот доктор-европеец кажется мне подозрительной личностью»… Секретарь ответил, что доктор приглашен в гости к епархиальному начальнику; в числе приглашенных будет и сам паша, необходимо проверить доктора. Ты точно приглашен к епархиальному начальнику?

– Да.

– Советую не ездить, можешь попасть в беду.

– Напротив! Раз хотят меня «проверить», я должен поехать.

– Там будет и мой муж, он очень опасный человек.

– Опасен, но только для местных жалких обывателей-армян. Не забудь, что «лиса в курятнике становится львом!»

– Все же не мешает принять меры предосторожности!

– Ты раньше всегда подбодряла меня, а теперь обескураживаешь? «Лезешь в воду, не бойся промочить ноги», – говорит пословица. Я много чего перевидел на своем веку, во многих переделках побывал. Вы лучше подбодрите нас, вдохните уверенность и мужество, госпожа! В человеческом сообществе благие дела пойдут удачнее, если в них, наравне с мужчинами, будут принимать участие и женщины. Мессия раньше других это понял, и на заре христианства марии-магдалины оказались нужнее, чем павлы. Армянки V века зажгли тот огонь, который воспламенял героев Аварайра. И в современной нам жизни мы будем иметь удачу лишь тогда, когда женщина и мужчина будут идти рука об руку. Вы, как одна из добродетельных женщин, должны подать пример вашим сестрам. Обстоятельства забросили вас в совершенно чуждую вам среду и обстановку, вы во стане наших врагов. Другая на вашем месте погибла б, но вы доказали, что человек может быть полезен своей нации всюду, где бы он ни находился. Некогда армянки служили украшением гаремов не только персидских царей, но и монгольских ханов. И они приносили родине больше пользы, чем малодушные армянские князья. Они не раз спасали несчастную Армению от зверств кровожадных мужей, благодаря им страна пользовалась теми или иными правами. Вы – одна из них!..

В прекрасных очах Телли-Хатун блеснул огонек смущения. Слова Аслана слишком были лестны для нее. Она не промолвила ни слова.

– Меня удивляет одно, – спросил ее брат, до сих пор хранивший молчание, – каким образом о. Карапету или его единомышленникам стала известна ваша тайна?

– Очень просто, – ответил Аслан и рассказал историю раскрытия тайны, которая сильно заинтересовала меня, но, вместе с тем, ввергла в крайнее смущение.

Читатель, помнишь ли ты ту обворожительную ночь в праздник богоматери в монастыре, когда я и красавица Маро, предавались сладостной беседе у входа в палатку? Кругом в лагере богомольцев царила глубокая тишина. Вдруг вдали послышались звуки чудной песни… «Это поет схимник», – произнесла Маро. «Схимника» я встретил днем в овраге у «Катнахбюр»[84]84
  «Катнахбюр» – дословно: молочный источник.


[Закрыть], а ночью – в палатке моего дяди Петроса, беседовавшим с тер Тодиком. О чем они совещались, я не мог узнать. Я заинтересовался таинственным «схимником». Каково же было мое изумление, когда Маро сообщила мне, что это Аслан. Под видом схимника он бродил в окрестностях монастыря, среди богомольцев. Мы долго говорили о нем, но слишком неосторожно: в палатке подслушивала нас старуха Хатун, а мы думали, что она спит. Припомни, читатель, страшные угрозы разгневанной Маро по адресу моего дяди Петроса, тер Тодика и их единомышленников, припомни и то, как потом я и Маро отправились ночью к переодетому схимнику в пещеру на берег озера и провели у него всю ночь. Все это вызвало в голове наивной старой Хатун различные подозрения; тем более, что она давно косилась на мои взаимоотношения с Маро. Хатун была фанатична; она была из числа тех верующих женщин, которые полагают, что необходимо сообщать священнику обо всем. В данном случае она имела более серьезное основание передать слышанное во время нашей ночной беседы тер Тодику, потому что угрозы Маро относились, главным образом, к священнику, и набожная старуха сочла своим долгом предупредить его. Тер Тодик, как известно, принадлежал к типу людей, способных «с мутной воды пенки снимать», то есть он умел извлекать выгоду из самого ничтожного обстоятельства. Старуха же сообщила ему очень много важного. Тер Тодик вытряс из наивной головы старухи все, что было ей известно о домике охотника и о его посетителях. Затем, из чувства злобы и мести, он решил наказать Аслана и друзей его – их деятельность была не по душе Тодику и его единомышленникам: тотчас же сообщил он обо всем моему дяде Петросу и о. Карапету, затем Шериф-беку, находившемуся в монастыре богоматери, И вот вчетвером они состряпали донос губернатору-паше.

– Теперь, я думаю, понятно вам, откуда узнали нашу тайну о. Карапет и его единомышленники, – закончил рассказ Аслан.

Я сгорал от стыда. Нашим неосторожным разговором я и Маро выдали Аслана.

Аслан заметил мое смущение и стал успокаивать меня:

– Не тужи, все пройдет.

Телли-Хатун интересовалась, откуда и как стали известны подробности дела Аслану.

– На днях я получил письмо, – заявил Аслан.

Тут я вспомнил о встрече с Сусанной и Гюбби в Айгестане и о волшебной палочке с таинственным письмом внутри.

– Выходит, что ты раньше меня знал о предательстве, и я не оказала тебе особенной услуги, выкрав письмо паши?

– Ты обязала меня очень, – ответил Аслан.

Телли-Хатун улыбнулась.

– Но меня очень интересует, откуда могли быть известны автору твоего письма все подробности, рассказанные тобой о ночной беседе Фархата и Маро у входа в палатку, об исповеди бабушки Хатун, о предательстве священника и его единомышленников.

– Все сведения сообщила автору письма сама Маро. Когда тер Тодик устроил у себя на дому совещание с о. Карапетом, старшиной Петросом и курдским беком, их разговор подслушала дочь священника, прелестная Сона, и передала Маро, а Маро – моему корреспонденту. Видите, госпожа, и в данном случае женщина сыграла немаловажную роль.

– А про исповедь старухи священнику?

– Сама старуха рассказала Маро. Мне пишут, что бедняжка без конца плачет, узнав, что ее исповедь наделала так много вреда.

– Маро и Сона! – повторила Телли-Хатун с особой восторженностью, – две прозелитки, готовые служить благому делу. Как бы мне хотелось повидать их!

– Способные и одаренные девушки! Из них выйдет толк, – ответил Аслан.

Как мне было лестно слышать похвалы по адресу Маро и Сона!.. Обе девушки оставили в моем сердце неизгладимое впечатление. Разговор вновь коснулся доноса.

– Но мне все же остается непонятным, в чем кроется причина подобных предательств? – спросила Телли-Хатун. Отец Егише, хранивший до тех пор молчание, ответил:

– Если б ты была знакома с историей нашего народа, тебе было бы все понятно, дорогая сестра. Прискорбно наше прошлое, а настоящее – лишь его продолжение! Армян иногда сравнивают с евреями Но евреи сплочены. Например: в Афганистане, Белуджистане или в глухих уголках Бухары несколько еврейских семейств, издавна проживающих там, благоденствуют, растут и размножаются, потому что очень тесно связаны друг с другом. У армян не так. Где два армянских дома – там четыре партии. Распри и разногласия еще в давние времена разъедали, словно моль, наш народ по наследству передались и нам, они истощают наш национальный организм. Можно привести сотни примеров из нашей истории, когда персы, греки, арабы, сельджуки и другие монгольские племена заливали Армению кровью и всё предавали огню, пользуясь нашими междоусобицами.

– Разве не наши прадеды обратились к персидскому царю Враму с просьбой низложить армянского царя и вместо него назначить персидского марзпана[85]85
  Марзпан – начальник области при персидском владычестве.


[Закрыть]? Таким поступком они положили конец могущественному царству Аршакидов! Разве не наши предки отправили греческому императору ключи города Ани и своими же руками подорвали основу царства Багратидов? А наш Васпуракан? Ведь когда-то он был особым армянским царством. Царь Сенекерим Арцруни добровольно передал его грекам, а сам зажил мирно и спокойно в Себастии. И кто же способствовал всему этому? Князья и духовный глава народа – сам католикос. Поэтому нечего удивляться, что какой-то негодяй-иеромонах и несколько корыстолюбивых людей строят козни против группы молодежи, поставившей себе весьма скромную, но благую цель – обеспечить народу мир и благополучие.

– Все это верно, – ответила сестра. – Я не знакома с историей нашего народа, но видела собственными глазами, как богатые армяне сами приходили к моему мужу и предавали друг друга. То же самое бывало часто и в доме паши. У турок вошло в поговорку: «Гяуры никогда не объединятся», другими словами: среди армян не может быть единения. Прискорбно такое мнение о нас, но хуже всего то, что это – правда…

Отец Егише с особым вниманием и удовольствием слушал здравые суждения сестры.

– Армянин, – сказал он, – мстит за оскорбление, нанесенное сородичем. Но если его обидит турок, курд или кто чужой, он способен перенести обиду. Не потому только, что армянин в неравном положении с турком или курдом и не может потребовать удовлетворения, причину следует искать в укоренившемся предрассудке, будто турок и курд вправе поступать с ним так, как им заблагорассудится. Отношение армян к своим собратьям и к чужим не одинаково.

Телли-Хатун слушала брата, подавленная грустью.

– Я приведу и другие примеры, – продолжал он, – когда армянин служит у армян – он часто бывает недобросовестен в исполнении обязанностей; но когда служит у турок – он становится верным слугою, в точности выполняет все требования хозяина. Слуги почти во всех богатых константинопольских домах знатных магометан – армяне.

Они причастны к гаремным тайнам и пользуются особым доверием обитательниц гарема. Казначеи у пашей всегда армяне. Оставим частности, возьмем факты покрупнее. Деревня, население которой составляют исключительно армяне, ценится гораздо дороже, чем такая же по величине и по числу жителей, занимаемая магометанами. А почему? Потому что армянин покорный и выгодный подданный, если хозяин иноплеменный. Но я знаю крестьян, которые плохо работают на своих хозяев-армян. В чем тут причина?

– Причина вполне ясна, – ответил Аслан, который внимательно слушал о. Егише, – наше настоящее, как вы сами заметили, является продолжением нашего тяжелого прошлого, и в нем следует искать причину подобных прискорбных фактов.

Беседа затянулась далеко за полночь.

Уже рассветало, когда мы вышли от священника. На прощанье Аслан с глубокой благодарностью пожал руку Телли-Хатун.

– Надеюсь, мы еще увидимся?

– Непременно, – ответила она.

– Где?

– Я сама приду к вам.

– Быть может, это неудобно?

– Нисколько.