Текст книги "Искры"

Автор книги: Раффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

Мастер Фанос заблаговременно позаботился о нас и выслал сюда наших лошадей. Мы не стали задерживаться и приказали седлать коней. Бердзен-оглы узнал, что его лодку разбило о прибрежные скалы, он опечалился, словно потерял возлюбленную.

– За лодку я заплачу вам, – сказал на расставание Аслан.

Бердзен-оглы остался там, он должен был пешком добраться до Аванца. Мы сели на лошадей и направились в Айгестан. По дороге я рассказал Аслану во всех подробностях о загадочном случае, происшедшем прошлой ночью в доме лодочника.

Аслан со вниманием выслушал и заявил:

– Этот Бердзен-оглы когда-то был морским разбойником… Но все же он честный человек…

Глава 12.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ПУСТЫНИ

По дороге Аслан сообщил несколько интересных данных о прошлом монастыря Ктуц. Его рассказы сильно увлекли меня. Я стал обвинять себя в том, что напрасно потратил самые драгоценные годы моей юности; я мог бы многому научиться, чтоб разбираться в окружающих явлениях, критически относиться к ним.

Он сказал, что в давние времена пустынь Ктуц была соединена с сушей, потом морские волны оторвали ее от материка и превратили в остров. Аслан указал на узкий мыс, вдававшийся в море наподобие изогнутой журавлиной шеи. Некогда здесь стояла кумирня идолопоклонников, поэтому мыс до сей поры называется «Кумирней». Против головной части мыса лежит остров, прозванный Ктуц[68]68
  Ктуц – клюв.


[Закрыть] потому, что очень похож на клюв, отсеченный от журавлиной головы. На мой вопрос, отчего он оторвался от материка, Аслан ответил, что в течение веков вода в озере постепенно поднималась и затопляла свои берега. Прибрежные города, известные в истории местности и сооружения, остались под водой или превратились в острова. Он привел в пример крепость Аргеш, которая в настоящее время со всех сторон омывается водою, виднеется лишь небольшая часть ее.

Я поблагодарил Аслана и попросил объяснить, как развилась среди армян пустынническая жизнь, почему люди покинули мир и уединились в глуши. Об этом Аслан рассказал мне много интересных историй; я передам лишь те, которые касаются виденной нами пустыни Ктуц и находящихся на Ванском озере еще двух других монастырей: Лим и Ахтамар.

Надобно выяснить, что такое монастырь и что такое пýстынь. В древности армянские монастыри являлись особого рода духовно благотворительными учреждениями. Они служили богадельнями, больницами или лепрозориями, школами, пристанищами для путников. В наиболее труднопроходимых местах нашей горной страны они, в период зимних вьюг и метелей, служили убежищем для чужеземцев и странников. Но с течением времени монастыри стали постепенно отклоняться от своих человеколюбивых целей и, в конце концов, превратились в учреждения, не приносящие никакой пользы.

В соответствии с поставленными целями монастыри сооружались в таких местах, откуда легче было общаться с людьми, с внешним миром.

Не так обстояло дело с пýстынями. Пýстынь порывала все связи с жизнью, с внешним миром, и с этой целью выбирала самые глухие места. Отшельники уходили в глубь непроходимых лесов, в недоступные пещеры, в глубокие ущелья, на необитаемые острова.

Пýстынь иначе зовется – скит, а монастырь – стоянка. В этих понятиях содержится громадная разница.

Пýстынь – умирание в жизни, ее назначение – умертвить все внешние проявления человеческого существа, его плоти, чтоб воскресить его внутреннюю сущность – душу.

По откуда явилось это полное самоотречение, добровольное самоотстранение от жизни и мира?

Пýстынь – результат горестной участи страны. Когда жизнь не обеспечена и подвержена постоянным опасностям, она становится столь невыносимой, что людьми овладевает отчаяние. Они удаляются в пýстынь, где пытаются найти успокоение, если не физическое, то, по крайней мере, душевное. Постоянные невзгоды бросают человека в мир фантастических иллюзий. Будучи не в состоянии понять причины окружающих тягостных явлений, не будучи в силах бороться с ними и победить, человек теряет бодрость, впадает в уныние и начинает искать спасение и успокоение в тиши отшельнической жизни.

Постоянные несчастья и страданья влияют не только на людей слабохарактерных, но и на людей сильной воли.

Св. Григорий Просветитель начал ожесточенную борьбу с языческим невежеством и темнотой, с грубостью нравов народа и нахараров, но подвергся жестоким гонениям, перенес тяжкие испытания. Он не смог довести до желанного конца начатой борьбы – впал в уныние, покинул патриарший престол и, удалившись в пещеру на горе Сепух, предался отшельнической жизни; здесь же и окончил в неизвестности последние свои дни. Его могучий соратник, царь Трдат, разделил с ним ту же участь. Он также покинул страну, царский трон, удалился в горы, предался отшельнической жизни. Последующие просветители Армении, Саак Партев и Месроп, долго борются со множеством самых тяжелых препятствий и энергично двигают вперед свое великое дело. Но в дальнейшем, под бременем ряда потрясающих обстоятельств, и они покидают мир и удаляются в скит…

Можно было бы привести множество примеров из нашей истории, но и этих достаточно.

Отмеченные явления имели место в нашей истории не только в отношении отдельных лиц, но и целых монастырских братств. Убегая от преследований, будучи не в состоянии бороться с ударами, переделать существовавшие в миру дурные порядки, они впадали в отчаяние и предавались подвижничеству. В этом и следует искать объяснения того исторического факта, что возникновение пýстынь, по большей части, являлось прямым следствием целого ряда предшествовавших потрясений.

С целью наилучшего освещения затронутого явления возьмем эпоху нам более близкую, когда возникла пýстынь Ктуц.

В конце XVI века впервые появляется Шах-Абас старший, а в начале XVII века (в 1603 году) совершается его сокрушительное вторжение в Армению. Наша страна становится ареной резни и кровопролития. Османы и персы превращают весь край в груду развалин. Из Араратской области Шах-Абас уводит многочисленных пленных в Исфагань, и многолюдный край совершенно пустеет. Варварский погром, учиненный персами и османами, завершают разбойничьи шайки, называвшие себя Джалали. В это же время появляются Кёр-оглы и Гзир-оглы. Наступает голод и чума; они косят уцелевших от меча и плена жителей. Трупами покрывается страна. Хищники, поедая трупы людей, становятся до такой степени дерзкими, что смело врываются в жилища и из рук матерей хватают младенцев.

Вслед за тем страну постигают стихийные бедствия. В 1641 году произошло страшное землетрясение в Атрпатакане. Под развалинами погиб богатейший город Тавриз с величественными строениями, с роскошным дворцом персидских царей Шамказаном.

Ровно через пять лет – землетрясение в Васпуракане. Земля колебалась целых семь дней: обрушилась находившаяся около монастыря Огвоц гора Абегнер; завалив громадное ущелье, она изменила течение протекавшей здесь реки. Город Ван превратился в груды развалин; пали грозные башни крепости Шамирам. Разрушились полностью или наполовину следующие монастыри и храмы в окрестностях Вана: Верхний и Нижний Вараг, храм отшельника Тодика, монастыри Салнапат, Шушан, Гурубаш, Огвоц, Еремир, Срху, Бердак, Кендананиц, Крунк, Ангуснер, Алер, Аршак и находившиеся в самом г. Ване церкви: св. Креста, Богородицы, св. Сион, храм св. Знамения. Разрушительные силы природы, с одной стороны, жестокости и зверства тиранов – с другой, да еще голод, чума, – эти катастрофические испытания, против которых бессилен человек, естественно, ввергают его в состояние растерянности и безысходности. Жизнь и весь свет становятся для него морем слез и горя. Чтоб избавиться от этих мук, человек начинает возлагать все упования на бога, ищет спокойствия в загробной жизни. Он уверен, что наступает конец мира и торопится покинуть его. Отсюда возникает чувство полного самоотречения и стремление к уединению, к пустыннической жизни.

И, действительно, в годы тяжелых невзгод, когда стихийные бедствия, объединившись с лютым врагом, опустошали страну, в это время возникали в огромном количестве пустыни, скиты, которые быстро наполнялись ушедшими от жизни отшельниками.

Когда еще догорали превращенные в пепел османами и персами армянские села, а бежавшие в горы и ущелья поселяне не знали, где преклонить голову, когда жители городов, во избежание пленения, покидали дома и скрывались в пещерах неприступных гор, – в эти дни ужаса и тревог на левом берегу реки Варош, против деревни Плидзор, была заложена знаменитая Сюнийская пýстынь, в трех часах ходьбы от монастыря Татев. Она зовется еще Аранцская пýстынь.

Основателем великой Сюнийской пýстыни был епископ Саркис (1610 г.), настоятель Сагмосаванка. Он покинул монастырь и принял обет схимника после того, как в одной из пещер горы Арагац увидел отшельника с воздетыми к небу руками, неподвижно, как каменное изваяние, стоявшего на коленях: отшельник был мертв; неизвестно, с каких пор он застыл в пещере в нетленном виде. Епископ Саркис тут же дал обет покинуть мир и предаться подвижнической жизни. Соратником его был тер Саркис Трапезундский, опытный и образованный пастырь: после смерти жены он роздал свое богатство бедным и удалился в пýстынь.

Великая Сюнийская пýстынь стала называться монастырем Танаат, по имени того прославленного монастыря Танаат, который некогда был известен в Вайоцдзоре своим суровым аскетизмом. Монахи этого монастыря ненавидели, гнушались есть всякого рода горячую жидкую пищу – вот почему их прозвали «Танатяц»[69]69
  «Танатяц» – сложное слово с древнеармянским окончанием; означает – ненавистник похлебок


[Закрыть]. Питаясь сухим хлебом и водою, лишь в праздники разрешали себе употребление небольшого количества растительного масла, но мяса и вина – никогда!

Великая Сюнийская пýстынь восстановила былые религиозные правила и порядки, нарушенные вследствие неблагоприятных политических условий. Одновременно было внесено новое вредное клерикальное направление, столь чуждое духу армянской церкви, а именно: всякий член братства отрекался от своего «я» и целиком отдавал себя в распоряжение настоятеля: ежедневно, утром и вечером, он обязан был каяться пред игуменом в своих грехах и помыслах; отрекался от всякой собственности, все принадлежало братии и т. д. Не буду рассказывать о формах религиозного культа и подвижничества, о строгости монастырского устава и о невыносимой одежде, посредством которых иноки истязали, изнашивали себя.

За короткое время пýстынь превратилась в мощную организацию, приобрела громадную известность: сюда стали стекаться известные монахи; пустынь стала центром, школой, откуда выходили обученные иноки и, расходясь во все концы нашей страны, основывали новые пустыни на тех же началах и по тому же уставу. Назовем лишь некоторых из них.

Из великой Сюнийской обители вышел иеромонах Погос-чудотворец, который, как новый апостол, обходил страну из края в край со своими учениками, проповедовал учение Христа, убеждал строить храмы, монастыри, обители и всюду утверждал духовные братства.

Еще не успела просохнуть пролитая османами и персами кровь, еще полчища Шах-Абаса находились в Карабахе, в местности Котуклу, как сей рьяный проповедник отправился в лагерь Шах-Абаса, предстал пред ним и, низко кланяясь владыке, выпрашивал разрешения строить монастыри и обители. Шах-Абас отнесся милостиво к его просьбам и велел тут же написать грамоту. Хорошо знал шах слабые стороны армян: не трогай лишь их церквей и монастырей – и они отдадут врагу всё: и свою землю и самих себя. И с царской грамотой Погос стал обходить всю страну: побывал в Персии, где обновил Тавризский храм, оттуда прошел в область Гохтан, чудом открыл давно запертые двери монастыря апостола Фомы и учредил там духовное братство. Затем отправился в Астапат, основал монастырь во имя первомученика Стефана и другие храмы. Его энергия и симпатии, какими он пользовался среди суеверных почитателей, возбудили зависть католикоса Меликсета; последний заявил протест царскому наместнику Амиргуну, пребывавшему в Ереване, и потребовал, чтоб Погосу было запрещено учреждать святые места. После долгих пререканий с трудом удалось обуздать фанатика-чудотворца.

Из великой Сюнийской обители вышел иеромонах Аристакес Баргушатский, основавший пýстынь Тандзапарах.

Из великой Сюнийской обители вышел епископ Давид Шамхорский, основавший в Шамхорском же ущелье пустынь Чарекагет и братство схимников-«бессребреников».

Из великой Сюнийской обители вышел Карапет, епископ Вагаршапатский, основавший монастырь на острове Севан.

Из великой Сюнийской обители вышел Томас, епископ Татевский, и тер Киракос Трапезундский, основавшие пýстынь в Кштахе, в деревне Гочанц.

Из великой Сюнийской обители вышел знаменитый Мовсес, епископ Сюнийский, основавший в городе Ереване пустынь апостола Анании, впоследствии, став католикосом, он реставрировал превращенный в развалины Эчмиадзин.

Из великой Сюнийской обители вышел Филипп, иеромонах Агбакский, избранный после Мовсеса католикосом. Подобно своему предшественнику, он многое реставрировал, построил прекрасную колокольню в Эчмиадзине, восстановил монастыри св. Гаяне и Рипсиме, храм в деревне Ошакан, усыпальницу св. Месропа и церковь пресвятой Богородицы в селе Биджни.

При упомянутом католикосе Мовсесе и, особенно, при Филиппе было построено и восстановлено множество монастырей и церквей. Иеромонах Акоп Джульфинский, избранный католикосом после Филиппа, обновил монастырь во имя Стефана-первомученика в Дарашамбе. Иеромонах Исай Мегрийский (ученик католикоса Мовсеса) восстановил монастырь св. Карапета в Ернджане. Иеромонах Захарий Вагаршапатский (также ученик католикоса Мовсеса) обновил монастырь св. Огана у подножья горы Арагац. Епископ Мкртыч обновил монастырь апостола Фаддея в области Артаз. Епископ Мартирос восстановил монастырь св. Георгия в селе Мугни возле Карби у подножья Арагаца. Иеромонах Воскан Ереванский восстановил монастырь св. Георгия Победоносца в деревне Уши, возле того же Карби у подножья Арагаца. Не говорю о множестве других монастырей, вновь построенных или восстановленных в различных местностях. И все это созидалось во время нашествия или вслед за нашествием Шах-Абаса.

Упомянутые католикосы Мовсес и Филипп занимают блестящее место в истории армянской церкви после смутного и губительного периода пяти их предшественников, беспрестанно враждовавших меж собою. Католикос Аракел еще был жив, когда был рукоположен католикосом Давид, затем Мелкиседек, затем Срапион, затем племянник Мелкиседека Саак – и, таким образом, патриарший престол в Эчмиадзине был яблоком раздора пяти католикосов. Подкупами и взятками попеременно вырывали они друг у друга власть. Эчмиадзин погрязал в долгах, и все святыни были отданы в заклад магометанам. Тяжелое положение длилось целых сорок лет. И это происходило в то время, когда Армения залита была потоками крови, а Шах-Абас уводил пленных армян в Исфагань…

Несколько слов о пýстынях Лим и Ктуц.

Из великой Сюнийской обители вышел также Нерсес Мокский. В 1622 году, то есть через 16 лет после пленения страны Шах-Абасом, иеромонах Нерсес пришел в Васпуракан, восстановил разрушенный монастырь в Лиме, организовал братство пустынников на тех же началах, что и в Сюнийской великой обители. В течение нескольких лет число иноков настолько возросло, что остров Лим был не в состоянии вместить всех; часть из них переселилась на остров Ктуц и основала там новую пýстынь; конечно, монахи оставались верными своему обету, придерживались устава своего братства. Вот эту-то пýстынь мы и посетили, историю возникновения этой пýстыни обещал я рассказать.

Хотя великая Сюнийская обитель дала двух знаменитых католикосов, Мовсеса и Филиппа, однако ее узко клерикальная устремленность могла причинить много бед и несчастий, если б сама природа не положила предел фанатизму пýстынников. В 1658 году, во время сильного землетрясения, оторвало большую часть нагорья, на котором стоял монастырь. Огромная скала, расколовшись на части, низверглась в глубокое ущелье, где протекала река Воротн. Она запрудила течение реки, в ущелье образовалось большое озеро; впоследствии вода пробила новое русло.

Но как ни странно, часть скалы, на которой стоял монастырь, сползая с огромной высоты к берегу реки, осталась в целости и сохранила на себе обитель. В таком виде пребывает она по сегодняшний день. Это явление, правда, было сочтено великим чудом, но члены братства все же покинули обитель и разошлись кто куда. Таким образом, великая Сюнийская обитель просуществовала 45 лет с лишком, но за это короткое время велики были содеянные ею дела. Как мы показали выше, она вызвала к жизни множество монастырей и пýстынь с теми же порядками и правилами…

Из моего краткого обзора явствует, что пýстынь появляется в результате тяжелого народного бедствия, порождающего в людях состояние полнейшей безнадежности. Неудовлетворенный жизнью в миру, недовольный миром, человек начинает ненавидеть мир. Но, так как сам является частицей этого мира, то он ненавидит и себя самого. Отсюда происходит то духовное самоуничтожение, которое на языке церковников зовется схимничеством, подвижничеством, истязанием плоти. Это чувство самоумерщвления пустынник получает извне, из мира и, развивши его во мраке келий, вновь возвращает в мир. Отношения здесь двусторонние. Это и является причиной пагубного влияния пýстыни на окрестное население, в особенности, если народ находится на низкой ступени развития. Гибнет энергия, стремление к деятельности, к труду, пропадает бодрость и жизнерадостность. Пýстынь, со всем окрестным населением превращается в обширную мертвую пустыню… Исходя из этой точки зрения, по количеству имеющихся в стране пýстынь, можно смело судить как о степени умственного развития народа, так и о его дееспособности. Имея в виду, что мое повествование ограничено узким кругом одной из значительных областей Армении – Васпураканом, в подтверждение моей мысли я приведу цифровые данные о количестве монастырей и пýстыней этой области; роковая цифра вскроет причину той тяжелой, смертельной болезни, которая послужила причиной падения цветущего края.

Васпуракан являлся достоянием нахараров рода Арцруни. В начале десятого века нахарары Арцруни стали столь могущественны, что один из них, Гагик, отложился от царства Багратидов и изменническим путем получил от арабского востикана[70]70
  Востикан – наместник арабского халифа в Армении.


[Закрыть] Юсуфа царскую корону. Основанное им злополучное царство просуществовало около 100 с лишним лет и имело всего шесть царей. Последний из них, Сенекерим, претерпев жестокие удары тех же арабов, а затем турок, в 1021 году добровольно вручил свое царство греческому императору Василию, взамен он получил город Себастию с уездами. С 14.000 всадников, лишенный престола, царь переехал на жительство в новую страну, а Васпуракан стал греческой областью.

Все, что вручил Сенекерим грекам по списку составляло: 10 городов, 72 крепости и 4 400 деревень. Не уступил он грекам лишь монастырей и пýстыней, так как они являлись достоянием бога и народа. Число монастырей доходило до 900, из них 115 обширных обителей. Сравните: государство для защиты границ имело лишь 72 крепости, а для молитвы – 900 монастырей со множеством церковников, проповедовавших суетность мира!..

Васпуракан оставался в руках греков лишь 107 лет. Впоследствии Васпураканом завладел эмир Миран и назвал себя Шах-Арменом, то-есть армянским царем.

Глава 13.
ВОЛШЕБНЫЙ ЖЕЗЛ

Было уже за полдень, когда мы вернулись в Айгестан. Улицы почти пустовали: томительный зной загнал людей в сады.

Проехав под сенью тенистых ив и тополей, мы свернули в улицу, где находился дом мастера Фаноса. Там стоял невообразимый гомон. В тучах пыли кричали, визжали, шныряли ребятишки. Подъехав ближе, мы заметили, что они гнались за убегавшей старухой. Порой она останавливалась и грозила им, тогда останавливались и дети, слушали ее; когда же старуха продолжала идти, маленькие сорванцы вновь подымали визг и, окружив ее со всех сторон, гнались за нею, бросали в нее камнями. С ней была маленькая девочка. Я тотчас узнал Гюбби.

Но сон ли это? Или зной и усталость до такой степени возбудили мое воображение, что мне представляются призрачные видения? Откуда взялась Гюбби? А эта старуха, не отстающая от нее, – неужели Сусанна? Да, да, она и есть!

– Гюбби! Сусанна! – закричал я с удивлением.

– Да, это они, – промолвил Аслан, в его голосе прозвучала радость и, вместе с тем, глубокая тревога.

Видно он не менее был удивлен неожиданным появлением их в Айгестане.

Мы погнали лошадей. Дети, среди которых были и подростки, продолжали преследовать старуху. Я смекнул, почему они гонятся за ней. В детстве я тоже бегал за цыганками, когда они проходили через нашу деревню, тайком подбегал и щипал их; я и мои товарищи были уверены, что тело цыганки обладает волшебной силой: если их ущипнем, эта сила передается нам, руки наши станут неуязвимыми, удачливыми в бою, и никакое оружие, никакие удары не будут для нас опасны.

Наше появление ничуть не подействовало на шалунов, наоборот, оно, как будто, приободрило их, и они решили сообща напасть на старуху. В это время мы увидали трогательную картину. Маленькая Гюбби остановилась, повернула гневное лицо в сторону ребят и, подняв свою легкую палочку, крикнула:

– Прокляну, всех в камень превращу!..

Я не мог без ужаса смотреть на ее гневно сверкавшие, пламенные глаза. Угроза маленькой колдуньи была настолько грозна, что дети, хотя и не превратились в камень, но застыли на месте; шум утих, спустя несколько минут все разбежались.

Завидев нас, старуха затоварила с Гюбби на непонятном мне языке. Девочка подошла к Аслану.

– Барин, купи мой маленький жезл, он обладает волшебной силой, – промолвила Гюбби с привычной для нее нежной улыбкой.

– Но ты лишишься оружия, маленькая колдунья, – сказал Аслан также улыбаясь.

– Я себе другое сделаю. И это мною приготовлено.

Аслан взял палочку и подарил девочке один золотой. Маленькая колдунья поблагодарила и удалилась. Мы поехали мимо, не показав виду, что знаем их. Старуха и девочка поступили также.

У ворот дома мы застали мастера Фаноса: он вернулся за несколько часов до нас. По-видимому, лодочник успел ему рассказать о приключениях на озере и в обители.

– Слышал, что вы порядком-таки промокли, – рассмеялся он.

– Монахи нас обсушили, – улыбнулся Аслан.

Мастер вызвал учеников и приказал отвести на конюшню лошадей. Мы вошли в дом.

Фанос стал расспрашивать о монастыре, о том, какое впечатление произвели на Аслана монахи, о монастырских порядках, об их жизни.

Но я не слушал их. У меня не выходили из головы Сусанна и Гюбби. Видно, и на Аслана их внезапное появление произвело тяжелое впечатление: на вопросы Фаноса он отвечал коротко и нехотя, желая поскорей прекратить разговор, чтоб наедине поразмыслить о Сусанне и маленькой Гюбби. Несомненно, что произошло нечто важное, очень радостное или слишком горестное. Эта тайна угнетала и меня, и Аслана. Сусанна ничего не говорила Аслану. Быть может, они обменялись знаками иль намеками, а я, занятый маленькой Гюбби, не заметил этого? Конечно, старуха с девочкой не скоро покинут район нашего дома, и нам удастся еще повидаться с ними. Но куда они ушли? Передав таинственный жезл Аслану, они поспешили скрыться по узкой улочке, ведущей к кладбищу. Быть может, они там и живут, среди покойников? Живые не дадут этим несчастным пристанища, гнушаются цыган…

Но как обрадовалась Гюбби, увидя нас! Я не мог забыть ее милой улыбки на смуглом, загоревшем лице. Почему она была так плохо одета? Где ее пестрое платьице, в котором я встретил ее в праздник богородицы? Бедная девочка! Как тяжело отразилась на ней скитальческая жизнь. Одежда совершенно износилась, обтрепались и лапотки на босых ногах. Без сомненья, они шли издалека.

Старуха на этот раз показалась мне более строгой и даже сердитой. Ведь не могли же шалуны так возмутить ее. Тут, наверное, кроется иная причина. Я знал ее всегда грустной, даже скорбной, но гневной – никогда… У нее на сердце, должно быть, гнетущее горе, горькая обида, которая терзала ее. Еще с того дня, как я увидел ее на арабском минарете среди развалин, она произвела на меня очень тяжелое впечатление: я сочувствовал ей, готов был разделить ее горести, если б она открыла тайны сердца. Что ее угнетало? Почему она вела бродячую жизнь и, как тень, неотступно следовала за Асланом и его друзьями?

Мы разгуливали по саду. Мастер Фанос всё расспрашивал о монастыре, о пустынниках, Аслан не сводил глаз с волшебной палочки, походившей на черную змею; из-под черной краски ясно выделялись голова, глаза, рот и язык. Едва ли Гюбби сама сделала такую красивую вещицу.

– Что это такое? – спросил Фанос, заинтересовавшись палочкой. – Верно, жезл пророка Моисея… Не монахи ли поднесли вам?

– Нет, я купил ее у какой-то цыганочки.

– У той, что ходит со старухой?

– Да, у нее.

– Странная девочка! Полчаса назад она была у нас во дворе. Соседки окружили ее, и она гадала нм. Удивительно находчивая девочка…

– А вам она гадала?

– Я попросил погадать, она посмотрела на меня и сказала: «Вы недоверчиво относитесь к дочери духов – она не может погадать!» – Она называла себя дочерью духов!

– Вы действительно не верите гаданиям?

– Ну, конечно. Но удивительно, откуда она узнала, что я не верю?

Мастера Фаноса позвали в мастерскую. Мы отправились в отведенную нам комнату. Аслан запер за собою дверь, подошел к окну и стал рассматривать внимательно волшебную палочку. Затем он осторожно нажал головку змеи, головка легко отделилась, и Аслан вытащил из середины длинную свернутую бумажку, покрытую сверху донизу условными знаками, похожими на те таинственные письмена, которые женщины покупают у ворожей, прячут их в маленькие серебряные трубочки и вешают себе на шею, а мужчины вкладывают в посохи перед отправлением в далекий путь.

По-видимому, вложенная в волшебную палочку бумажка Гюбби не обещала ничего хорошего: прочитав ее, Аслан совершенно переменился в лице, побледнел и сейчас же сжёг на огне.

– Нас предали, – промолвил он взволнованно.

Я перепугался. Аслан успокоил меня:

– Не бойся, я ждал этого.

– Необходимо, насколько возможно, скорее убраться отсюда, – сказал я.

– Ни в коем случае, – возразил Аслан. – Наше исчезновение возбудит еще больше подозрений.

– Но нас могут арестовать?

– Не думаю. Необходимо только сегодня же повидаться с одним лицом.

Первый случай, когда Аслан сообщил мне тайну: вероятно с целью, чтоб я был осторожней. Мастеру Фаносу он не сказал ни слова. По-видимому, эти люди осведомляли знакомых и даже друзей лишь в той мере, в какой необходимо было, всё остальное хранили в тайне.

В тот день Аслан не выходил из дому, уединившись в своей комнате, он писал. Не желая ему мешать, я отправился в сад, растянулся на зеленой травке под сливовым деревом и заснул. Проснувшись, я вернулся в комнату. Аслан только что кончил писать.

Вечером он спросил мастера Фаноса:

– У вас в городе, кажется, проживает купец, армянин из Мосула?

– Вы спрашиваете про ходжа Тороса, торгующего сафьяном[71]71
  Сафьян – козья или овечья кожа, особо тонкой и мягкой выделки, окрашенная в яркий цвет. Сафьян использовался для производства переплётов и сапог. – прим. Гриня


[Закрыть]?

– Да, про него. А где могу видеть его?

– В кофейне дяди Теоса. Он каждый вечер там бывает. А на что он вам?

– У меня к нему рекомендательное письмо. Хочу попросить его, чтоб отправил меня с надежным караваном в Мосул.

– А скоро ли собираетесь ехать?

– Может быть, через несколько дней. Но необходимо заранее поставить его в известность, чтоб нанял вьючных мулов.

Кофейня дяди Теоса находилась не в Айгестане, а в городе. Фанос подробно объяснил, как пройти туда, и добавил, что если мосульского торговца кожами там не окажется, достаточно сказать хозяину кофейни – он очень хороший человек – и его немедленно вызовут из соседней гостиницы, где он проживает.

– Прикажете оседлать лошадей?

– Нет, я пойду пешком, – ответил Аслан.

– А не лучше ли подождать до утра? Ночью кто знает, что может случиться.

– Нет, мне удобно ночью. Необходимо только переодеться в другое платье; желательно, чтоб меня в кофейне не узнали.

Аслан переоделся в широкое ванское або, надел феску. То же проделал и я.

– Ночью вас не ждать? – спросил Фанос.

– Нет, не ждите.

Мы пустились в путь.

Солнце уже зашло. Улицы Айгестана тонули во мраке.

– Ты взял с собой оружие? – спросил Аслан.

– Да.

Пройдя порядочное расстояние; Аслан свернул с главной улицы, ведущей в город, в узкий проулок. Ни домов, ни огней, ни лая собак. Справа и слева тянулись без конца стены садов. Мы шли долго. Я не понимал, куда мы идем. Наконец, мы вышли из лабиринта садов. На горизонте показалась луна и озарила обширные возделанные поля. Вдали раздавалась заунывная песня жнеца, доносились гармоничные звуки серпа. На полях жали хлеб. Полуденный зной настолько иссушает созревшие нивы, что во время жатвы колосья осыпаются. Поэтому здесь жнут по ночам, когда зерна от ночной сырости становятся более влажными и не высыпаются из колосьев.

Вдали замелькали высокие надгробные кресты кладбища. При тусклом свете луны безмолвные памятники вырисовывались как огромные чудища, которые, постепенно увеличиваясь и погружаясь в ночную мглу, походили на рой привидений, только что вышедших из мрака усыпальниц.

Вокруг царила немая тишина, стояла сероватая мгла лунной ночи. Только в отдаленном углу кладбища виднелся красноватый огонек. Ни один суеверный не посмел бы приблизиться к нему, убежденный в том, что свет исходит из могилы погибшего мученика. Аслан же шел прямо на этот свет. Я следовал за ним с затаенной в сердце досадой. Но вот мы приблизились, и мое недовольство мгновенно рассеялось, когда из пламени, словно небесное видение, вырисовалось милое личико Гюбби. На земле, облокотившись на могильную плиту, в глубоком раздумье сидела старуха и глядела на огонь. Гюбби подбрасывала хворост в огонь. Заслышав наши шаги, старуха подняла голову и оглянулась. Гюбби вскочила на ноги.

– Не подходите! – прозвучал ее резкий металлический голос.

Аслан издали крикнул ей что-то в ответ.

Гюбби подбежала и бросилась ему на шею.

– Гюбби, я принес обратно твою волшебную палочку, – промолвил он, целуя девочку.

– А я ведь с таким условием и дала тебе, – ответила Гюбби и с особым удовольствием взяла заветную вещицу.

Старуха встала, молча взяла с надгробной плиты свой посох, перекинула за спину походный мешок и подошла к Аслану.

Уединившись, они долго разговаривали между собою. Гюбби подошла ко мне.

– Узнаешь меня? – спросил я.

– Ну, конечно.

– Вы здесь заночуете?

– Нет. Мы дождались Аслана. А теперь пойдем дальше.

– Куда?

– Мать знает…

Плутовка не хотела открыться мне. Моя роль в деятельности моих товарищей была комична. Мне суждено было иметь дело лишь с малышами, да и те скрывали от меня многое.