Текст книги "Искры"

Автор книги: Раффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 49 страниц)

Войдя в зал, этот мерзостный человек торжественно отвесил присутствовавшим поклон и остановился у стены. Справа и слева от него выстроились певчие. Смотря на эти невинные существа, сердце мое обливалось кровью. Какому ужасному чудовищу было поручено их воспитание!.. На них были стихари[96]96
  Стихарь – длинная одежда с широкими рукавами, надеваемая христианским духовенством при богослужении. – прим. Гриня


[Закрыть]; у каждого в руке – по колокольчику с ручкой, какие в армянских церквах употребляют во время богослужения в качестве музыкального инструмента.

Паша соблаговолил справиться о здоровье достопочтенного.

– Учитель нашей армянской школы, – обратился он к Аслану. – Я взял под свое особое покровительство школу достопочтенного. Весьма сведущий человек! – добавил его преосвященство.

– Я познакомился с ним, – холодно молвил Аслан.

Достопочтенный, ободренный похвалами двух благодетелей, подал знак, и ученики хором запели любимую песню архиерея:

 
Соловушка с кустика розочку манит,
На камешке перепел «пи-пи-пи» кличет…
 

Ужин затянулся за полночь. Несчастные дети пели без умолку, исчерпали все известные песни старинного армянского песенника, причем некоторые пропели дважды.

Когда в конце ужина подали в последний раз кофе и наргиле, Аслан извинился, что не может долее оставаться, так как поутру должен приготовиться к отъезду, и приказал мне передать слугам, чтоб седлали лошадей.

Он поднялся с места, пожал руку сперва его преосвященству, затем паше и поблагодарил их за оказанный прием, прибавив, что уносит неизгладимое воспоминание о тех услугах, которые оказали они в течение его исследовательских работ, обещал доказать на деле свою признательность и т. д.

– Мы ничего особенного не сделали, г. доктор, – ответили паша и архиерей, – это был наш долг.

После всевозможных приветствий, он вновь пожал им руки, поклонился шефу полиции, курдскому беку, трем «именитым» армянам и вышел из комнаты. Паша и архиерей проводили его до лестницы. Здесь на прощанье паша заявил, что с болью в сердце расстается с дорогим гостем, приезд которого доставил ему громадное удовольствие, и обещал, что утром все будет готово к отъезду. После оказанного Аслану приема я уж не сомневался, что все их подозрения совершенно рассеялись, и они были далеки от мысли, что под маской доктора Рисмана скрывается схимник монастыря богоматери.

На улице мы услышали вновь слова песни:

– poem-

На зов соловья зарумянилась розочка,

На зов перепелки любимый слетел…

– poem-

– Вероятно, они еще долго просидят за столом? – спросил я.

– До самого утра, – отвечал Аслан.

Глава 19.
ПОДАРОК

На другой день утром все приготовления были закончены, и мы могли пуститься в путь. Оставалось только получить обещанные пашой бумаги.

Аслан увязывал чемодан.

– Неужели бумаги настолько необходимы, чтобы их дожидаться? – спросил я.

– Особенного значения, положим, не имеют, – ответил Аслан, – трусливые заптии[97]97
  Заптий – турецкий жандарм.


[Закрыть] паши не спасут нас от разбойников, но все же мы в бумагах нуждаемся.

Я понял смысл слов Аслана. Ночью в доме епархиального начальника я был свидетелем, какое значение возымели охранные листы Арзрумского губернатора – они рассеяли все подозрения!

В полдень явился секретарь паши – молодой человек, который показывал нам древности. Он вручил Аслану, помимо бумаг, ценный подарок паши – прекрасного арабского жеребца с богатой сбруей; голова и шея коня были убраны черными шелковыми кистями, которые пристегивались серебряными пуговками наподобие колокольчиков, покрышка седла сделана была из тигровой шкуры с висевшими по бокам златотканными кистями. Два чернокожих прислужника в красных суконных одеяниях и разноцветных чалмах держали с правой и левой стороны коня под уздцы. Конь, словно чуя свое превосходство, ржал и особо горделиво бил передними копытами землю.

Аслан, поняв в чем дело, сошел с лестницы навстречу секретарю. Тот пожал ему руку и торжественно заявил:

– Считаю за особое счастье, г. доктор, быть выразителем сердечных чувств и уважения, которые питает к вам мой господин, его светлость паша. Мой господин желает вам счастливого и спокойного пути и сочтет за великое счастье, если вы примите в дар отборного коня из конюшни его светлости.

В таких же напыщенных фразах Аслан отблагодарил пашу и, взяв секретаря под руку, поднялся с ним к себе в комнату. Здесь секретарь достал из-за пазухи бумаги и вручил их Аслану.

– Вот ваш паспорт, заверенный нами, вот письмо его светлости Мушскому каймакаму, вот открытый лист, по которому государственные чиновники окажут вам повсюду подобающий прием и всяческое содействие во время вашего путешествия.

– Благодарствую, – сказал Аслан, приняв бумаги. – Его светлость чрезмерно милостива ко мне.

Подали кофе и наргиле. Секретарь говорил без умолку, спрашивал: остался ли доктор доволен посещением Вана, какие впечатления увозит с собой, изъявил желание хоть раз побывать в Европе, повидать страну франгов, где женщины ходят с открытыми лицами, свободно говорят со всеми, где по вечерам юноши и девушки собираются, танцуют вместе и тому подобное, – все это настолько прельщало молодого секретаря, что он совершенно позабыл о нашем отъезде и о том, что отнимает у нас время.

Аслан прекратил его болтовню, положив перед ним сверток со ста золотыми.

– Хотя оказанные вами услуги достойны и более крупного вознаграждения, все же прошу принять этот небольшой подарок.

– Что вы, что вы, г. доктор! Вы второй раз заставляете меня испытать чувство стыда. Ввек не забуду подаренных вами часов во время осмотра крепости. Равных им нет в целом городе, все восхищены ими.

После тысячи льстивых комплиментов секретарь согласился, наконец, взять золотые монеты; почувствовав, что засиделся, он пожелал нам счастливого пути и откланялся. Аслан проводил его до ворот, где двое чернокожих слуг ожидали секретаря. Аслан подарил каждому по золотому; они в знак благодарности несколько раз поклонились ему до земли.

Меня удивил не столько подарок паши, сколько расточительность Аслана. Откуда у него такие деньги?

– Недешево обошелся тебе подарок паши, – иронически сказал я, когда мы вернулись в комнату.

– Напротив, очень дешево, – рассмеялся он и пояснил, что подарки на востоке – со стороны ли султана, шаха или высших сановников – своего рода источники дохода. Раз в год шах или султан наделяют «халатами» (подарками) губернаторов и других чиновников. «Халат» – это или пальто, или шуба, или дорогая шаль, или какая-либо другая одежда. Она ценнее, когда государь дарит их со своего плеча. «Халаты» привозят стольники государевы.

Навстречу привезшим дары выходит сам губернатор в сопровождении всех чиновных лиц и толпы граждан. Подобные «халаты» даруются каждый год. Возле крупных губернских городов на большой дороге построены специальные здания – «халат пушан», т. е. места, где надевают «халаты». Здесь происходит церемония вручения «халата». Всех присутствующих угощают ароматными шербетами и сластями. Губернатор облачается в «халат» и торжественно вступает в город во главе сановников и именитых граждан. Со всех сторон раздаются приветствия, все благословляют милостивого государя. Привезшие «халат» стольники получают большую сумму. И вот вся эта сумма ложится тяжелым бременем на крестьян в виде особого внеочередного налога, называемого в народе «халат-пули», т. е. деньгой за «халат».

– Ну, видишь, – добавил Аслан, – царь спускает свои старые платья губернаторам. Губернаторы торжествуют, а расходы несет несчастный крестьянин.

– Одежда знатных людей, – пояснил далее Аслан, – играет и другую, немаловажную роль. На востоке стеганье плетьми – одно из обычных наказаний. Когда должен подвергнуться наказанью какой-нибудь видный сановник, вместо него публично стегают плетьми его платье.

– Но если платье подарено самим государем, разве осмелятся так поступить с ним?

– Разумеется, нет! Но не следует забывать, что раз губернатор в течение одного года не получает «халата», он теряет свой вес – он в немилости у царя, и народ перестает бояться его. Ты видел ночью местного пашу у архиерея; несмотря на духоту, он с большим удовольствием сидел в тяжелой шубе, полученной в этом году от султана. С пожалованием «халата» связаны и другие выгоды. Подносящими «халат» являются преимущественно служащие при дворе и стольники. По установленному обычаю они не получают жалованья. Достаточно принести кому-либо «халат» – и они обеспечены вперед на несколько лет.

– Как и жалованье секретаря паши? – перебил я Аслана,

– Да, он также не получает жалованья, или получает слишком мизерное. Его доходная статья – раздача подарков паши.

Начиная от дворца султана до канцелярии последнего мудира – всюду царят одни и те же порядки. Высшие чиновники одаряют низших и берут с них вознаграждение. Таким образом, сверху донизу широко распространено взяточничество. Спросите любого служащего, сколько получает жалованья? Он постесняется указать размер получаемой суммы, столь она мизерна, но открыто, даже о гордостью, заявит, что у него в году столько-то и столько «доходу». Все доходы исходят из мутных источников. Настолько это привычно всем, что всякий крупный чиновник, предоставляя месте подчиненному, или совершенно не назначает ему жалованья, или определяет самое ничтожное, причем говорит ему: «Столько-то будешь получать от меня, а столько-то будет у тебя доходов».

– Куда же идут отпускаемые государственным казначейством суммы на жалованье чиновникам?

– Расходятся по карманам крупных служащих.

– Как ты думаешь, паша подарил тебе коня тоже из корыстных целей?

– Не думаю. С европейцами они поступают совершенно иначе. Своим подарком он желал подкупить меня. Но я не хотел остаться перед ним в долгу и отблагодарил его секретаря. Год тому назад служил здесь какой-то англичанин. Он часто получал подарки от паши, главари курдских разбойничьих племен присылали его жене и детям оленят и живых куропаток. И в итоге он составил о курдах весьма лестное мнение, считал добрыми и честными людьми. В этом духе он и написал своему правительству докладную записку. Но армян, которые не посылали ему ничего, он называл жадными и скупцами.

Наш разговор прервал вернувшийся из города мастер Фанос. Он ходил сдавать наш багаж каравану.

– Поздравляю с прекрасным подарком! – сказал он, смеясь, Аслану. – Верно паша не пожелал, чтобы вы пустились в путь на неуклюжей лошади гуртовщика!

– Да, паша в этом отношении очень предупредителен, – ответил Аслан. – Скажите, когда выступает в путь караван?

– Вечером, за час до захода солнца.

– Стал быть, у нас еще много времени для кое-каких распоряжений.

Аслан и Фанос уединились, а я отправился любоваться подарком паши.

Глава 20.
КАРАВАН

Рассказы о караванах всегда производили на меня чарующее впечатление; о них я наслышался немало историй, легенд. Можете себе представить, как велика была моя радость – пуститься в путь с большим караваном. Ввиду знойного дня решено было выехать после захода солнца.

Во дворе дома собирались провожавшие нас: мастер Фанос, его мать, жена и дети. Слуги, служанки и ученики мастерской стояли группами поодаль. Лица у всех были грустные. Казалось, Аслан был любимым членом этой семьи и уезжал далеко, очень далеко, быть может, навсегда. Аслан спустился по лестнице, пожал руки матери, жене, обнял детей. Простившись со всеми, мы вышли на улицу, где нас ожидали две лошади: арабский конь, подаренный пашой, и другой, довольно-таки хроший присланный мне из каравана. Аслан расцеловался с Фаносом и вновь пожал ему руку, на глазах у мастера навернулись слезы. Мы сели на лошадей. Теперь все толпились у ворот.

– Прощайте, друзья, – сказал Аслан.

– Счастливого пути! Желаю удачи вам! – говорил мастер Фанос.

– Счастливого пути! – повторили его мать, жена и маленькие дети.

Мы с глубокой признательностью покидали дом, где встретили гостеприимство, уважение и неподдельную любовь.

Караван стоял на привале недалеко от городских стен в поле, известном под названием «Чаир», в ожидании путешественников. Последние лучи заходящего солнца еще золотили высокие полумесяцы минаретов, еще мулла не начинал «азана»[98]98
  Азан – вечерняя молитва мусульман (Ошибка комментатора: азан – призыв к всеобщей молитве мусульман, обычно возвещается с минарета мечети. – прим. Гриня).


[Закрыть], когда караван тронулся в путь.

Здесь мы в последний раз встретили мосульского торговца кожами ходжу Тороса, беседовавшего с караван-баши[99]99
  Караван-баши – начальник каравана.


[Закрыть].

– Здравствуйте, доктор, – приветствовал он Аслана, подавая ему руку. – Уезжаете?

– Да, ходжа Торос. А вы зачем здесь?

– Пришел сдать тюки с хлопком для отправки в Битлис. В Битлисе Вы остановитесь, г. доктор?

– Непременно!

– А в Муше?

– Тоже.

– Не откажите принять от меня небольшую услугу. Будьте добры передать рекомендательные письма моим двум близким приятелям в Битлисе и Муше. Вы, кажется, интересуетесь древностями? Они могут оказать вам содействие.

– Благодарю вас, – ответил Аслан, пожав мосульцу руку. – Прощайте, ходжа Торос!

– Желаю Вам удачи! Счастливого пути, господин доктор! – сказал купец, крепко пожимая руку Аслана.

Мы расстались. Читатель, ведь ты не забыл, кто был мосулец в арбаском тюрбане, с раскосыми жгучими глазами!..

Караван – это движущаяся жизнь востока, полная деятельности, силы и энергии.

По узкой дороге, на протяжении нескольких фарсахов[100]100
  Фарсах – путевая мера в Персии и Турции.


[Закрыть], то извиваясь, как змея, то вновь выпрямляясь, медленно двигалась длинная цепь навьюченных мулов. Они шли группами, по десяти в каждой, все одной масти: впереди шли белые, за ними темносерые, потом черные и т. д. Каждый мул был привязан к седлу другого железной цепью. С каждой группой шло по два вожатых на случай, если понадобится выправлять ношу или поднимать споткнувшихся животных. Головы, шеи, хвосты мулов были убраны разноцветными бусами, ракушками, кисточками и, похожими на орешки, мелкими бубенчиками. Каждый начальник каравана тщательно украшает своих мулов, особенно при приближении к городу или покидая город. Щеголеватые животные до такой степени привыкли к своим украшениям и бубенчикам, что без них они плохо идут. Когда караван движется, окрестные холмы и горы гремят от оглушительного звона бубенчиков. Позванивая в такт с поступью животных, они создают изумительную гармонию звуков, которая производит чарующее впечатление, особенно в ночной тиши, когда караван медленно проходит среди глухих ущелий.

Впереди выступал одиноко «фишанг», водитель каравана, огромный белый мул с могучей грудью и красивой головой. В отличие от других он не был навьючен и отличался более богатым убранством. Он был царем каравана, его вожаком. Глядя на умное животное, я думал: «Как бы было хорошо, если б правители страны так же добросовестно выполняли свои обязанности, как этот белый мул…»

«Фишанг» достоин более подробного описания. Зимою глубокие снега покрывают дороги и тропинки, всё выбоины, ухабы заполняются и выравниваются. Далеко тянется широкая гладь снежного поля. Куда ни глянешь – ничего не видать: земля слилась с затянутым мглой небом. Нет и следа дороги. Куда идти? Холод леденит тело, порывы ветра кружат в воздухе густую снежную пыль. Минута – и караван исчезает в белой мгле. Та же картина в пустынях: караван медленно тянется вперед, а вокруг вьюга кружит песок так же, как и снег зимою. Все дороги исчезают под толстым слоем песка. Куда ни взглянешь – песок, небо заволокло тучами песка, все вокруг покрывается серой песочной пылью. В такие критические минуты близкой катастрофы на помощь приходит «фишанг». Он, подобно олицетворенному инстинкту, чует дорогу, как бы ни была глубоко погребена она под слоем снега или песка. Своей могучей грудью разрывает он снег и пролагает путь каравану. Все вокруг оледенело, у людей с ресниц свисают ледяные сосульки, но тело «фишанга» покрыто белой пеной; горячий пар так и пышет густыми клубами из его широких ноздрей. Когда дорога кажется ему опасной, он настораживается – останавливается и караван. Мул неторопливо поворачивает голову во все стороны и, навострив уши, кажется, старается определить направление ветра: то смотрит в небо, точно ищет дорогу по звездам, то обнюхивает землю, не прошло ли по снегу живое существо. И вдруг из его груди вырывается тихое радостное ржание, оно передается по всей цепи: вожак отыскал дорогу! И караван движется вперед. Ему не страшна ночная мгла, два сверкающих глаза – два факела – освещают ему путь. Иногда дорога пролегает через ущелья или по краю глубоких пропастей; один неверный шаг – и караван вместе с ним низвергнется в бездну. Но вожак никогда не допустит неверного шага: его крепкие копыта точно обладают способностью видеть. Когда подходят к месту остановки, как бы ни темна была ночь, «фишанг» еще за несколько миль чует близость отдыха и начинает весело ржать. Все мулы вторят ему и ускоряют шаг.

За вьючными животными ехали путешественники на лошадях и ослах. Ноша этих несчастных животных была особенно тяжела. На каждом было взвалено по два громадных мешка, наполненных необходимыми в путешествиях по Азии предметами: котлами, медными тарелками, кувшинами для воды, прибором для приготовления кофе, наргиле со своими принадлежностями и т. п. В мешках был сложен и весь запас еды: хлеб, масло, сыр, соль, лук, отжатое кислое молоко. Каждый вез с собой свою кухню, каждый был и поваром и едоком. Без этих запасов путник обречен на голодовку, потому что в летнее время караван обыкновенно останавливается на отдых вдали от жилья, чтоб пасти животных на воле. Крестьяне не разрешали пасти животных близ населенных мест. Поверх мешков с посудой и продовольствием привязана постель путника – на ней восседает он, а лошади и не видать под тяжелой поклажей. Более состоятельные едут на оседланных конях, а багаж везут слуги. Они везут с собою даже палатки. С нашим караваном ехали и женщины. Обернутые в чадры, они походили на комок платья. Жены богачей сидели в закрытых носилках, их несли два мула.

Состоятельный магометанин даже в пути не отказывает себе ни в чем: чуть не каждую минуту он курит наргиле и выпивает финджан горького кофе – финджан не больше наперстка. Но то и другое связано с большими хлопотами; необходимо иметь наготове огонь, воду, посуду. Все это находится у слуги: с одного боку его мула, на длинной железной цепи, подвешен мангал[101]101
  Мангал – жаровня.


[Закрыть] с тлеющими угольями, подобно неугасимому огню Ормузда, с другого – толстые меха со свежей водой. Для магометан вода – самая необходимая принадлежность в пути, которая всегда должна быть при нем. Быть может, по этой причине удивительно усовершенствовано на востоке производство мехов для воды. Вода в них сохраняется холодной и никогда, даже в самый знойный день, не портится. Кожа в руках мастера превратилась в своеобразную глиняную посуду, легко пропускающую воздух к воде. На том же муле слуга везет влажный табак в специальной посудине и различные приспособления для приготовления кофе. Достаточно господину крикнуть: «Кофе! Наргиле!» – слуга тотчас принимается готовить и подносит хозяину сперва кофе, затем наргиле.

Прелюбопытное зрелище: слуга держит в руках наргиле, а конец длинной, извивающейся наподобие змеи кожаной трубки находится во рту у господина; мулы идут, а он безмятежно сидит, будто у себя дома, и с наслаждением тянет дым кальяна[102]102
  Кальян – то же, что наргиле, – восточный курительный прибор.


[Закрыть].

С караваном ехала и группа цыган с обезьянами, юными плясунами и плясуньями. Заботливые хозяева посадили их на осликов, а сами шли пешком. В течение всего пути они пели, смеялись, отпускали остроты, служили центром всеобщего внимания.

С караваном возвращались пешком из чужих краев и несколько рабочих-ванцев, жителей ближайших деревень. С мешком за плечами, с длинным посохом в руке, загорелые, выжженные солнцем, тяжело шагали они. Долго ли бедняки пробыли на чужбине – не трудно было прочитать в их скорбном взоре. Но, по мере приближения к родному очагу, все более и более прояснялись их лица.

Бродячие цыгане и бродячие ванцы!

Какое поразительное сходство в их судьбах! Различие лишь в том, что один, лишенный родины и домашнего очага, блуждает по белу свету, как всесветный гражданин; у другого есть все: дом, семья, родина, однако ж и он принужден скитаться на чужбине в поисках куска хлеба.

Караван-баши (начальник каравана) был арзрумский армянин известный всем Тохмах Артин. Как коренной житель Арзрума, он имел обыкновение повторять поговорку: «Не помутится – не прочистится!». «Тохмах» означает тяжелый кузнечный молот, которым куют железо. Артин был силен и крепок, как столетний дуб. Он был среднего роста, его большое лицо сплошь было покрыто волосами, свободными оставались только нос и часть лба. Даже уши были покрыты густыми жесткими волосами. «Мать выкрала меня из медвежьей берлоги», подсмеивался он над собой. Но когда заговаривали с этим неотесанным и суровым с виду человеком, крупные черты его лица смягчались и становились приятными. Под грубой оболочкой скрывались благородные чувства и честное сердце.

Ему было лет под пятьдесят, но он сохранил юношескую бодрость и отвагу. Сидя на вороном коне, с ружьем за плечами, с саблей на боку, и пистолетами у седла, он с быстротой молнии носился по каравану. Все опасные места пути были хорошо знакомы Артину. Когда подходили к ним, он отделялся от каравана и, взобравшись на холм, высматривал, нет ли где засады разбойников.

Целых двадцать лет Артин был погонщиком мулов, исходил с караванами всю Малую Азию, Аравию, Мессопотамию вплоть до Египта, доставлял грузы на Кавказ, в Персию, доходил до Исфагани, Шираза, Бендер-Бушера. Отличался Артин исключительной честностью. Купцы поручали ему золото и серебро мешками, не считая. Они дожидались прихода его каравана месяца по два, лишь бы ему сдать товары и деньги. Известен случай, когда при переходе через пустыни Лористана, на пути к Персидскому заливу, несколько сот разбойников-бахтиаров (древние бактрийцы) начисто ограбили караван Тохмах Артина. В завязавшемся бою много слуг его было перебито, сам Артин был тяжело ранен. В подобных случаях купцы бывают очень снисходительны; они знают, что деньги их должны были быть похищены, а если и уцелели, караван-баши имеет все основания утверждать, что их унесли грабители. С этим караваном Тохмах Артин вез пять тысяч золотых, данных ему каким-то персом из Амадана для доставки в Багдад. После описанного происшествия купец считал деньги пропавшими. Однако, спустя год, появился Артин с мешком золота.

– Что это? – спросил купец.

– Твое золото.

Купец не верил глазам.

– Неужели мои деньги остались целы?

Артин рассказал, как он, во время нападения разбойников, бросил мешок с золотом в яму, завалив камнями и засыпав землей. Через несколько месяцев, залечив раны, он отыскал мешок и, если возвращает с опозданием, причиной тому его болезнь.

– Молодец, Артин! Не будь ты христианином, за твою честность тебе было б уготовано самое почетное место в магометовом раю. Прими магометанство, я отдам тебе в жены мою дочь, отдам и половину моего богатства. Артин тогда еще был молод, не женат. Он, конечно, рассмеялся над предложением ретивого мусульманина, который, по привычке всех магометан, говорит при встрече с добропорядочным христианином: «Все в тебе хорошо, одного только не достает – ты не мусульманин!»

Тогда перс предложил ему часть золота.

Артин отказался взять.

– Зачем ты даешь? Это мой долг – вернуть обратно твои деньги или доставить их по назначению. Коли разбойникам не удалось украсть их – твое счастье!

Много горя и нужды испытал на своем веку Артин и никогда не падал духом. Но раз злая напасть чуть не доконала его. От заразной болезни передохли у него почти все мулы. Остался он без гроша, влез в долги. Все считали его несостоятельным должником. Но как бы чудом, вскоре он вновь организовал караван в сто с лишком мулов, и вновь огласились Арзрумские горы звоном его бубенчиков.

«Откуда у него появились деньги?» – поражались знавшие Артина. Строили всевозможные предположения: будто он нашел клад, или будто знакомые купцы помогли ему вновь организовать караван, вручив большую сумму денег; были и такие, которые шли дальше и говорили, что деньги он получил от «неизвестного лица», и т. д. Но факт был налицо: у него самые отборные мулы, и он опять продолжает считаться первым среди арзрумских погонщиков.

Вечерняя мгла не успела окутать землю, когда наш караван проходил через Артамед. Артамед – богатый в древности город, а теперь богатое село – находится в двух с половиной часах езды от Вана на широкой треугольной возвышенности, постепенно спускающейся к морю. В нем до пятисот дымов жителей, более половины из них магометане.

Чуден Артамед, весь утопающий в виноградниках, с восхитительным видом на море. 18 веков назад здесь высились роскошные чертоги и крепостные сооружения царя Арташеса II, обнесенные грозными стенами и башнями. Теперь вместо них – жалкий домишко турецкого бея. 18 столетий назад в цветущих садах Артамеда совершала прогулки с миловидными прислужницами красивейшая среди асланских женщин царица Сатеник – властительница дум и чувств Арташеса II. А теперь под тенью дерев турчанка расточает ласки мягкотелому супругу. 18 веков назад на вершине холма возвышался величественный храм богини Астхик[103]103
  Астхик – богиня красоты, любви и брачного союза.


[Закрыть], он глядел украшенным мраморными колоннами фронтоном на широко раскинувшееся голубое море. Юные армянские девы каждое утро украшали свежими цветами храм богини любви и молили Астхик даровать им счастье.

Аслан показал мне здесь несколько интересных древностей.

В армянской части села, на краю дороги, ведшей в Востан, Битлис и Муш, находится выдолбленная в рост человека скала; из ее глубины вытекает прозрачной струей холодный родник, могущий вертеть мельничное колесо. Об этом роднике существует предание, весьма характерное для артамедских девушек-пересмешниц, которые еще со времен богини Астхик сохранили веселый нрав и любящее пламенное сердце. 16 веков назад проходил мимо родника святой Яков, патриарх Мцбина, двоюродный брат отца Григория-Просветителя. Возвращался он из Араратской области, куда ходил, исполненный горячего желания подняться на гору Масис[104]104
  Масис – гора Арарат.


[Закрыть], чтоб увидеть Ноев ковчег; епископу удалось добраться лишь до середины: глубокий сон овладел им; божий ангел сжалился над преклонным возрастом его, вручил одну из досок ковчега, сказав, что ему трудно будет подняться до вершины. Старик с великой радостью пустился в обратный путь с драгоценным даром. Проходя мимо Артамеда, у родника захотел утолить жажду. Тем временем пришли по воду к роднику девицы-пересмешницы и принялись издеваться над стариком. Епископ проклял бесстыжих – и у всех поседели волосы.

С тех пор у девушек Артамеда прядь волос со дня рождения остается белой…

Когда мы подъезжали к роднику, девушки несли кувшины с водой. Я принялся с большим любопытством рассматривать их волосы, тяжелыми косами ниспадавшие на плечи. Но наступившая темнота не дала возможности убедиться, имеются ли в черных косах пряди белых волос. Их головные уборы были так густо усеяны монетами, что их смело можно было принять за серебряные чашечки.

Аслан показал мне также знаменитую реку Шамирам, о монументальных плотинах которой говорится у Мовсеса Хоренаци. Царица Шамирам в незапамятные времена отдала приказ прорубить в десяти местах скалы у подошвы горы Сар-Булах. Как эта гора называлась в древние времена – не знаю (Сар-Булах значит верховье, исток реки). Она вывела из недр земли накопившуюся там воду, проложила русло реки на протяжении пятнадцати миль и через Айоц-Дзор[105]105
  Дословно: Армянское ущелье.


[Закрыть] подвела реку к городу Артамеду. Река в этом месте разветвляется, орошает пространные виноградники и поля Артамеда, а затем, снова слившись, несется с ревом и грохотом через мощные твёрдокаменные плотины к Вану, чтоб поить виноградники Айгестана.

Артамед, за двадцать два столетия до Арташеса II, служил местом прогулок царицы Шамирам. После неудавшегося любовного поединка с Ара сладострастная царица здесь, в тенистых садах Артамеда, вознаграждала себя любовью с молодыми армянскими княжичами, взамен той любви, которой добивалась от Ара. Она наводила на них чары, совращала юношей волшебными жемчугами, которые носила на шее в виде ожерелья. Один из армянских родоначальников возымел мысль спасти легкомысленных юношей, оградить их от соблазнов царицы, пресечь действие ее чар и положить конец ее пленительной власти. Как-то раз царица купалась в мраморном бассейне своего роскошного сада, и, брызжущая алмазами вода фонтанов, омывала ее тело. Одеяния и убранство Шамирам, в том числе и колдовское ожерелье, лежали у бассейна под сенью розовых кустов. Царица, распустив косы, расчесывала их. Старик незаметно подкрался, схватил ожерелье и пустился бежать к морю. Разгневанная властительница бросилась за ним с распущенными волосами, но не смогла догнать его. В бессильной злобе она оторвала огромную скалу и, вложив ее в свои длинные волосы, метнула, как пращой, вслед убегавшему старцу. Скала, пролетев над его головой, упала в яму подле города Артамеда. Старцу удалось добежать до морского берега. Он швырнул ожерелье в море и, таким образом, избавил страну от чар сластолюбивой царицы. Певцы Артамеда сложили о том песню, из которой скупой на слова Мовсес Хоренаци приводит лишь одну строчку: «Ожерелье Шамирам в море…»

– Обратитесь к любому жителю, – прибавил Аслан, указывая на скалу, – и он подробно расскажет вам обо всем. Веселый Артамед, подобно жизнерадостному Гохтнику, создал множество певцов и поэтов. Но где их труды? Осталось одно лишь предание, которое передается из поколения в поколение в течение четырех тысячелетий. Не погибнет народ, сохранивший свои предания. Любовь к прошлому своего народа была могучей силой, переборовшей самые тяжелые удары в течение многих веков. Народ, не забывший о своем прошлом, будет заботиться и о настоящем. Посмотрите вокруг: каждая скала, каждая руина, каждый холм и родник говорят вам о далеком прошлом, и в этих рассказах заключается прошлое величие страны и народа…

При воспоминании о прошлом, при виде памятников родной страны Асланом овладевало необычайное воодушевление и глубокий трепет восхищения… Он совершенно забывал, что мы отдалялись от каравана.

– Ничего, успеем догнать, а ты обязан знать все это.

В Артамеде мы увидели множество развалин храмов, часовен и других святынь. Их камни с высеченными крестами долгие годы служили материалом для построек магометан, тем не менее большая часть их унылыми, скорбными грудами оставалась лежать на своих местах. Но меня не столько привлекали руины христианской эпохи – я много видел их и раньше – сколько вырытые в скалах комнаты, громадные пещеры; они производили необъяснимо таинственное впечатление. Особенно привлекли мое внимание два огромных утеса с клинообразными надписями на вершинах. Протекли столетия, народы сменили народы, а они все стоят и стоят…

Побывать в Артамеде и не полакомиться артамедскими сочными ароматными яблоками – преступно. Когда мы собирались уезжать, я заметил на краю дороги маленькую девочку с решетом яблок.