Текст книги "Искры"

Автор книги: Раффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)

Глава 37.
МАСКА СРЫВАЕТСЯ

Было уже поздно, а я, увлеченный размышлениями, блуждал, не зная куда идти. Сведения, сообщенные Соней, не давали мне покоя. Я был ими крайне смущен.

Вдруг передо мной, словно из земли вырос дядя Петрос.

– Пойдем, – сказал он важно и деловито, – пойдем ко мне, заблудившаяся овца, мне нужно с тобой поговорить.

Я покорно последовал за ним, так как с детства привык почитать его, как отца. Он повел меня к себе в палатку. Жене и всем, кто находился там, он велел уйти к соседям и, оставшись со мной наедине, начал говорить. Разговор касался охотника, Каро и других моих товарищей… Слова дяди подтверждали все, рассказанное мне Соней. Новостью было для меня лишь то, что рассказал мне дядя о молодости, о полном превратностей громком прошлом старого охотника. Дядя Петрос рассказал о том, как старый охотник, скрывающийся под именем Аво, когда-то бежал в Персию из Мокского и Сасунского края, скрываясь от преследования. Прежде его звали не Аво, а Мелик-Мисак, и он был князем всего Мокского и Сасунского края. Там был у него свой замок, богатые поместья и целое войско. Весь Сасун и все полудикие племена Мокского края трепетали перед его могуществом. Он обуздал и покорил не только всех армян, но и все курдские племена.

В своем управлении страной Мелик-Мисак ничем не отличался от крупных, самовластных князей курдов. Он также шел походом на непокорных соседей, захватывал их земли или военную добычу, уводил жителей в плен. Таким образом, ему удалось покорить и подчинить себе не только всех армян, но и несколько курдских племен. Эти последние были так привязаны к своему мелику-армянину, что охотно принимали участие в его походах против соседних курдских же племен.

Тут я прервал рассказ дяди Петроса, спросив:

– А разве курды не также поступают с армянами?

– Да, поступают, но разве достойно для армянина брать пример с разбойника курда?

Мне вспомнились слова старого охотника и я ответил дяде:

– С разбойником надо поступать по-разбойничьи. Нельзя поступать как отшельник, когда имеешь дело с разбойником. Когда курд идет на нас с мечом, идет с тем, чтоб разорить наш дом, захватить наше имущество, обесчестить нашу семью, мы должны встретить его не с крестом и евангелием в руках, а с мечом, дабы защитить нашу честь.

– Заразился бедняжка! – сказал дядя Петрос, качая головой. – Так может говорить только усердный ученик старого охотника.

– Правда, я прежде думал не так. Мне казалось, что создав армянина, бог осудил его на жалкое существование раба, написал на его челе, чтоб он трудился на других, чтоб он терпеливо и покорно выносил побои и поношения, одним словом всякое бесчестие. Но теперь я понимаю, что бог не хочет того, чтоб армянин был беден и жалок и что, если он находится в таком печальном положении, то в этом виноват он сам…

– Ты заразился… Бедный мальчик! – произнес дядя Петрос, соболезнующим тоном. – Ты повторяешь слова знаменитого разбойника (старого охотника). Это слова «старого волка», для которого жизнь человека, что жизнь мухи, который убил столько людей, сколько у него волос на голове, который разорил тысячу семейств, у которого нет ни совести, ни жалости…

Последние слова дяди еще больше рассердили меня. Это была беззастенчивая брань, направленная против человека столь великодушного, столь добросердечного, столь отзывчивого на горе и нужду бедняка. Я готов был схватить дядю за горло и задушить его, но внезапное появление гостя помешало мне проявить свою ярость.

– Мир вам, – услышал я за своей спиной чей-то голос и в палатку вошел мой учитель, отец Тодик.

– «Блудный сын», появился! – сказал он, увидев меня. – Но раскаялся ли он?

– Напротив, он еще больше ожесточился, – ответил дядя Петрос. Я молчал.

Священник уселся.

Дядя Петрос вкратце передал ему содержание нашего разговора и самыми темными красками обрисовал перед попом мое упрямство и заблуждение.

Поп начал упрекать меня за мои мечтания и стал развивать передо мной свою обычную церковно-религиозную философию.

– Мы грешные рабы божьи, ничто не в наших руках, ничего мы не можем сделать. Все совершается по воле бога. Против его воли и лист не слетит с дерева. Бог создал всех и судьбу каждого предопределил сам. Вола он создал для того, чтоб он пахал пашню человека, овцу создал, чтоб она давала человеку молоко, мясо и шерсть, лошадь создал он для того, чтоб она таскала тяжести. Так каждого создал господь и каждому определил его назначение. Человек не может требовать, чтоб молоко и шерсть давал ему волк, и от льва он не может требовать, чтоб тот пахал, равно и от медведя не может требовать, чтоб он таскал тяжести. Это звери, которых создал бог как наказание для других животных. Их назначение захватывать, грабить, отнимать, их назначение, – питаться кровью и мясом других.

Я обратился к своему бывшему учителю и не смущаясь, спросил:

– Какая же аналогия между теми, о которых вы говорите и людьми?

– Очень простая, – ответил поп. – Люди созданы также. У одного нрав овечий, у другого – волчий.

– Какой же нрав у нас, у армян?

– Мы агнцы божьи, – ответил он, приведя цитату из евангелия, – «паси овец моих» – сказал господь наш Иисус Христос апостолу Петру. Отсюда ясно, что мы не должны быть такими как звери – курды.

В словах попа я не нашел ничего нового. Он повторял свои старые проповеди, слышанные мной тысячу раз. Но теперь все это не лезло мне в голову. Теперь я понимал, как вредны эти проповеди.

Еще более неприятно было мне то, что поп пришел и помешал нашему разговору с дядей Петросом. Рассказ последнего о прошлом охотника остался недоконченным. Мне страшно любопытно было узнать до конца историю жизни этого скрытного человека.

Но дядя Петрос сам дал повод к продолжению этого рассказа.

– Видишь, сын, – сказал он, – вот и батюшка говорит то же, что и я. Уйди ты от этих людей, если не хочешь погубить себя.

– Я хочу узнать их лучше и ближе. Расскажите, пожалуйста, как произошло падение Мелик-Мисака, и каким образом он появился в Персии под видом простого охотника.

– Это очень длинная история, подробности которой мне самому неизвестны, – сказал он. – Только я знаю, что в Сасуне и Мокском крае имелись и другие князья и старшины армяне, которые были против Мелика и составляли особую партию. Они объединились с местным архиереем и привлекли на свою сторону нескольких монахов, стали возбуждать народ против Мелика. Они заявили: «Мы не хотели, чтоб над нами княжил армянин, для нас курд лучше. Армянин не может быть беком (князем)».

Затем дядя Петрос в презрительном тоне описал падение Мелика. Из всего этого рассказа я приведу лишь следующее.

В те времена в Амедии княжил некий курд, который стоял во главе нескольких племен и имел в своем распоряжении многочисленное войско.

Он был злейшим врагом Мелика. И вот армянский архиерей вместе с несколькими старшинами отправляется к этому курду и заявляет ему, что они, как и большинство народа, недовольны Меликом и хотят свергнуть его иго. Поэтому они приглашают курда-князя придти и править ими. При этом архиерей и старшины обещали курду всячески содействовать ему при покорении страны и служить ему верой и правдой.

Я прервал речь дяди Петроса, спросив:

– Какая же была бы польза архиерею от того, что армянский народ перешел бы под власть курдского князя?

– Очень большая, – ответил он. – Если бы Мелик был устранен, то архиерей остался бы единственным представителем народа, как духовным, так и светским. А при Мелике он оставался в тени, являясь лишь высшим духовным сановником.

Спустя много лет после этого, я понял вечную борьбу армянского духовенства против светской власти. Это я понял лишь тогда, когда изучил историю нашего народа и познакомился с нашим печальным прошлым…

То, что предлагал армянский архиерей со своими единомышленниками, было заветной мечтой курдского князя.

План заговора составлен, а приведение его в исполнение должно было состояться на страстной неделе, в субботу вечером. Как раз в назначенный день, в тот час, когда Мелик вместе со своей семьей сидел мирно за ужином, его замок был осажден многочисленными вооруженными курдами. Замок был со всех сторон подожжен и огонь быстро проник во внутренние покои. Окружающие замок стены рухнули и толпа хлынула в замок. Началась страшная резня. Мелик долгое время храбро сражался, но получил много ран и свалился.

Мхэ схватил почти бездыханное тело своего господина и под дождем пуль унес. Вся семья Мелика погибла, за исключением маленькой Маро, которую спасла ее кормилица.

Но этим дело не кончилось. Большинство народа осталось верным своему вождю, который отечески заботился о нем и защищал от врагов его честь и жизнь. Народ поднялся на защиту своего главы и попытался оказать врагу сопротивление, но что мог сделать народ без вождя, без предводителя? На несколько недель Сасун и Мокский край превратились в арену кровавой борьбы и беспощадной резни, Мелик был бессилен, он мог лишь издали следить за борьбой и рычать, как раненый лев. Меч курда беспощадно истреблял и ему помогали те же армяне, злобные, преступные служители церкви…

Наконец народ был покорен и подчинен игу иноземца. Курдский князь овладел страной.

После этого тысячи людей искали Мелика, так как среди убитых в замке его трупа не нашли. Но Мхэ давно перенес его через неприступные горы и ущелья в Персию.

Рассказ дяди Петроса произвел на меня потрясающее впечатление. Я всем телом дрожал. Но еще больше взбесили меня сентенции священника, которыми он как бы заключил рассказ дяди Петроса.

– Клин клином вышибается, – сказал он. – Обнаживший меч, от меча погибнет.

Затем он добавил:

– Подобные люди губят не только себя, но ввергают народ в пучину горя и крови…

– Правильно ваше слово, батюшка, – ответил дядя Петрос. – Перебравшись в Персию, – продолжал свой рассказ дядя, – Мелик долгое время скрывался под видом простого охотника, лелея в душе тайные свои цели. Но когда он учуял, что скоро его разоблачат, покинул Салмаст и переселился в Ахбак[22]22
  «Ахбак» неоднократно упоминаемый в нашем дневнике – это один из уездов Васпуракана, именно Малый Ахбак, один из нынешних уездов Ванского Пашалыка. Малый Ахбак представляет из себя плоскогорье, которое вследствие своего холодного климата неудобно для земледелия, но зато богато пастбищами и очень удобно для скотоводства. (Прим. автора)


[Закрыть]. Народ там дик и некультурен, а ему именно такой народ и нужен. Он быстро сумел привлечь на свою сторону простонародье и с согласия всех был избран «миром». С тех пор и пошла смута. Удачная для него битва при Аспистане ободрила его. Теперь он отчасти достиг своей цели. Но он хочет в Ахбаке играть ту же роль, какую играл когда-то в Сасуне.

– Такие люди подобные чуме, – сказал поп, – они всюду несут с собой смерть и гибель.

– Ежели цель охотника заключается в том, – ответил я, – чтобы армянский народ был освобожден от иноземного ига и сам управлял своим домом и своей страной, то в этом я не вижу ничего дурного. Я сам буду первым, кто отдаст свою кровь во имя этой его цели.

– И ты будешь первым безумцем… – послышался чей-то голос. Оказывается, будучи сильно взволнован, я не заметил как вошло в палатку дяди Петроса новое лицо – какой-то монах. Вглядевшись, я узнал в нем того самого монаха, которого я днем встретил у «Молочного Ключа». Он присел. По тому, как его приняли дядя Петрос и отец Тодик, было видно, что они высоко чтят этого монаха.

Когда зажгли свет, я заметил, что у него длинная седая борода. Одежда у него была самая простая. Так одеваются пустынники, отшельники. Но несмотря на его старость, у него глаза горели живым блеском и энергией. Не обращая на меня никакого внимания, он стал разговаривать с дядей Петросом и с попом. Скоро я почувствовал, что мое присутствие тут совершенно излишне и не особенно им приятно, поэтому пожелав им доброй ночи, удалился.

Глава 38.
ГНЕВ МАРО

Я почти выбежал из палатки дяди Петроса. Долго я не мог забыть отшельника, который явился в конце нашей беседы. В этом пустыннике было что-то таинственное. Несколько часов до этого я встретил его у «Молочного Ключа». Тогда он появился и, напевая какую-то арабскую песню, исчез, как привидение. Его голос вызвал из-за кустов Сусанну. Он обнял Гюбби и скрылся за холмом. Теперь я его встретил уже в обществе двух заговорщиков. Что может быть общего у друга Сусанны и Гюбби с врагами Каро и старого охотника? Этого я не мог понять.

Размышляя, я, незаметно для себя, прошел через лагерь богомольцев и дошел до нашей палатки. Все спали, за исключением Маро. Она сидела у входа в палатку и ждала меня.

– Где ты пропадал? – спросила она, увидя меня.

Я ничего не ответил и заметив, что в палатке женщины спят, уселся рядом с ней на траве. Мое молчание еще больше рассердило Маро.

– Очень нужно! Подумаешь! И не хочет говорить, – сказала она, как бы про себя. – Словно красная невеста, ждет подарка, чтоб открыть свои уста![23]23
  Во многих местностях Армении сохранился обычай, по которому новобрачная невеста в доме жениха ни с кем не разговаривает за исключением детей. И с самим женихом она в первую ночь не заговаривает до тех пор, пока не получит от него подарка, называемого «беранбацук», т. е. «развязывающий уста». (Прим. автора)


[Закрыть]

Эти слова она произнесла с едкой насмешкой. Трудно было удержаться от смеха, но я решил сохранить серьезный вид и скрыл от нее свою улыбку.

Маро сидела у входа в палатку, а я на траве недалеко от нее…

– Если подойдешь ко мне поближе, я с тобой заговорю, – сказал я.

– Скажите пожалуйста! Какой важный дядя! Нужно еще исполнять его капризы! – презрительно сказала она.

«Видимо, Маро сердита», – подумал я и сам подсел к ней, желая узнать причину ее гнева.

– Ты сегодня много говорил, – сказала она, – лучше бы лег спать, должно быть устал.

– Откуда ты узнала, что я много говорил? – с удивлением спросил я.

– Знаю… Но ты нехороший товарищ, Фархат, да будет тебе стыдно… Девушка, которая назначила тебе свидание, так торопилась, что оставила у «Молочного ключа» свой гребешок. А ты оказался настолько невнимательным, что этого не заметил. На, бери и передай ей, да похвались, что ты подобрал его и спрятал…

Тут я понял причину ее гнева.

Она передала мне гребешок Сопи, позабытый ею у «Молочного ключа», когда она там купалась. Но как попал он к Маро?

– Кто дал тебе этот гребешок? – спросил я.

– Я сама нашла.

– Ты нас видела?

– Не слепая, чтоб не видеть.

– А почему же мы не заметили тебя?

– Иногда я бываю невидимой как демон, – сказала она и рассмеялась.

Зная ее хитрости, я не сразу ей поверил и сказал:

– Врешь, милая, признайся, что гребешок попал к тебе как-нибудь иначе.

– Не веришь? – сказала она повышая голос. – Я тогда расскажу тебе. Она купалась, а ты, как шальной, глядел на нее. Вдруг появился в ущелье отшельник, который пел какую-то грустную песню. Потом появились Сусанна и Гюбби, а вы с ней поднялись на холм, сели под миндальными деревьями, среди кустов. Если хочешь, я расскажу о чем вы говорили.

– Теперь я верю, – сказал я.

После минутного молчания Маро сказала:

– Бедная Соня, как она несчастна! Я не могла удержать слезы, когда она рассказывала о смерти матери и о горестной судьбе брата. Поверишь ли Фархат, я сидела под кустами и плакала. – Я заметил, как при последних словах глаза Маро наполнились слезами.

– Да ты и сейчас вот плачешь, – сказал я.

Она ничего не ответила. Но вдруг она болезненно вздрогнула и выражение ее лица сразу изменилось.

– Фархат, ей богу, я убью ее отца, как собаку, – сказала она. – Пусть он поп, я не боюсь греха, я знаю, что он дьявол.

– Но он отец Сони.

– Это правда. Соню я очень люблю, она славная девушка. Если бы у меня была сестра, то ее я любил бы не больше, чем Соню. Но своего отца я люблю больше.

Причина бешенства Маро была известна, но ее волнение мне показалось смешным и чтоб испытать ее, я спросил:

– Чем виноват поп?

– А ты думаешь, я не слышала? – ответила она. – Я все знаю. Я знаю, какую яму роет ее отец для папы, Каро и его товарищей. Что они сделали дурного? В чем они виноваты?

Я пытался успокоить разъярившуюся Маро, от которой всего можно было ожидать.

– Нехорошее дело ты задумала, Маро. Правда, против твоего отца существует заговор, но нам нужно быть благоразумными, нам нужно поторопиться вернуться домой и обо всем рассказать твоему отцу.

– Нечего торопиться, потому что через день он все узнает, – беспечно ответила Маро. – Но свою клятву я исполню.

– Оставим твою клятву. Ты лучше скажи мне как может твой отец узнать это?

– Я отправила к нему человека.

– Когда? Кого?

– Полчаса тому назад Мхэ был здесь. Ему было по пути и он зашел сюда поклониться богоматери. Ему сказали, что мы здесь и он, радостный, пришел к нам. Он не сказал мне откуда он идет, но он был очень весел. Ему я рассказала все, что знала. Он так рассердился, что даже не пошел поклониться богородице, а взял свою дубину и пустился в путь к папе.

– А он знал, где твой отец?

– Знал. Это что за дьявольская затея! – сказал он – Пойду поскорее расскажу охотнику. Хотя папа сейчас в Шатахэ, до которого отсюда несколько дней пути, но я знаю, что Мхэ мчится как ветер и послезавтра будет у папы.

Мхэ не сказал Маро – откуда он шел, но я знал, где он был и откуда он возвращался. Он явился сюда, чтоб кровавыми устами прислониться к образу богоматери. Удивительно, думал я, даже у преступника теплится в сердце религиозное чувство. Однако можно ли считать его преступником?

Распоряжения Маро несколько успокоили меня, но все же я настаивал на том, что нам нужно поскорее вернуться домой. Маро возражала.

– Я не уйду, пока не исполню своего обета. Я собиралась уже в эту ночь… но…

Издали послышалось тихое пение. Это был тот же голос, который я слышал у «Молочного ключа».

Услышав пение, Маро переменила тему разговора.

– Это поет «отшельник», – сказала она. – Прислушайся – смотри как он хорошо поет, Фархат.

И действительно, в ночном безмолвии песня звучала чудесно. Маро долго слушала песню, а потом спросила.

– Ты знаешь кто это?

– Я его не знаю. Сегодня в первый раз я видел его у «Молочного ключа», тогда он пел эту же самую песню. Затем я его видел в палатке дяди Петроса.

– Как ты наивен, Фархат.

– Почему?

– Потому что ты не узнал своего давнишнего товарища.

– Кто он?

– Аслан.

– Не верю, Маро, ты смеешься надо мной.

– Ну вставай, пойдем, он зовет нас. Я понимаю смысл его песни. Ну не мешкай. Еще раз увидишь его, тогда поверишь мне.

Хотя эти слова Маро произнесла с твердой уверенностью, однако мне не верилось, чтоб дряхлый отшельник, которого я видел, мог быть Асланом. Но Маро в подтверждение своих слов привела соображение, которое она высказала, когда впервые увидела тут старуху Сусанну с Гюбби: «Либо Каро, либо кто-нибудь из его товарищей находятся тут, так как эта старуха появляется там, где находится кто-либо из них».

И правда. Я ведь сегодня еще видел их у «Молочного ключа» в тот момент, когда пустынник-монах проходил мимо и встретился с ними. При этом он нежно обнял и поцеловал Гюбби.

Мои сомнения рассеялись и я согласился пойти к отшельнику. Однако как оставить палатку без мужской охраны?

– Святая богоматерь охранит своих паломников, – сказала Маро. Но это меня не успокоило и, когда она вошла в палатку, я позвал проходящего мимо крестьянина и заплатив ему несколько курушов, попросил посторожить палатку, пока мы вернемся. Через несколько минут Маро вышла из палатки. Она укуталась в широкую ванскую «аба» и надела на голову повязку на курдский лад.

– Кто это? – спросила она, увидя крестьянина.

– Я попросил его посторожить палатку, ответил я.

– Хатун не спит… Ладно, пойдем.

Когда мы немного отошли, она сказала:

– Ты ведь не знаешь, Фархат, он сам может обворовать… Здесь все разбойники.

– Нет, он монастырский. А эти богобоязненны.

– Ничего подобного! Я собственными глазами видела как монах взял себе деньги, пожертвованные мной для церкви, когда я положила их на блюдце, которое он нес. Они нас обманывают, Фархат, они не такие, какими себя показывают. Папа много рассказывал мне об их проделках.

– Что это у тебя звякает под плащем? Оружие, что-ли? – спросил я.

– Отец велел мне ночью никогда безоружной не выходить. По пути я спросил ее, как она узнала «отшельника».

– Сперва я не узнала его, когда увидела у «Молочного ключа». Такую хитрец бороду сделал себе и парик! Лицо он покрасил и превратил в лицо дряхлого старика. Даже морщины были у него на лице! Но глаза его остались те же, как и раньше. А кто не узнает прекрасных глаз Аслана, если хоть раз их видел?

– Но какой же дьявол привел тебя туда, к «Молочному ключу»? – Маро откровенно призналась, что она в церкви слышала, как Соня назначила мне свидание у «Молочного ключа» и что у нее появились сомнения и ревность… Она не вытерпела и пришла туда.

– И что же, сомнения твои рассеялись? – спросил я.

– Не совсем. Но мне все равно. Соня хорошая девушка, я люблю ее. И ты ее должен любить…

Эти слова Маро произнесла быстро и резко, словно они жгли ей уста. Но она не была виновата. Ревность знакома всем, в ком есть чувство.

Теперь мы ясно слышали пение отшельника.

– Пойдем сюда, – сказала Маро, – мы его найдем в горах.