Текст книги "Власть любопытства (СИ)"

Автор книги: QQy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

Вопрос, заданный спокойным уверенным тоном, так и остался без ответа, утонув в тишине сырых подземелий. Во мне утвердилась странная уверенность, что наше положение гораздо опаснее, чем казалось раньше.

========== Глава 33 ==========

Я снова сидел в знакомом, почти родном кожаном кресле в светлом кабинете с заполненными книгами полками. Я опять пришел к доктору Лектеру в смятении, неуверенности и непонимании. Какая-то сила всегда притягивала меня в этот кабинет, когда мысли не хотели складываться в единую картину, а душевное равновесие улетучивалось.

–О чем бы Вы хотели поговорить сегодня? – прозвучал спокойный голос Ганнибала.

–Наверное, о людях. Почему они поступают так, как поступают?

–Интересный вопрос, но чем же он вызван?

–Я уже во многом контролирую мотивы своих поступков. Каждый раз перед тем, как что-то сделать я задаюсь вопросом, зачем мне это надо. И каждый раз стараюсь честно ответить себе на поставленный вопрос, докопаться до изначального мотива. Но я далеко не всегда могу понять, что двигает другими людьми.

–А чем же Вы так сильно отличаетесь от остальных людей? Подумайте, какие силы движут Вами в первую очередь.

Как бы ни было неприятно признавать это вслух, но я сжал кулаки, уставившись в окно, и произнес:

–Пожалуй, основной мой мотив – моя собственная выгода и мое удовлетворение от происходящего.

–Хорошо, у того, о чем Вы говорите, есть название – эгоизм. Он является одной из главных движущих историю и эволюцию сил. Эгоизм характерен для абсолютно всех живых существ и выражается хотя бы в желании выжить в любой ситуации. Человек в этом мало отличается от животного, только человеческий социум сложнее, и эгоизм принимает очень разнообразные формы.

–Да, но как же альтруизм? Существует множество примеров альтруистичных добрых дел.

–Человек не способен на альтруизм, – усмехнулся Ганнибал, – любой случай истинного альтруизма является психологическим отклонением от нормы. В большинстве же случаев люди совершают поступки, не осознавая их эгоизма, но от этого они не становятся альтруистичными. Например, безвозмездную помощь бедным или несправедливо обиженным оказывают чаще всего ради внутреннего самоудовлетворения. В такие моменты человек кажется себе великодушным, щедрым и добрым на фоне всех остальных. В конечном счете, это лишь еще один способ потешить свое эго, самоутвердиться за чужой счет.

–Но ведь помощь доходит до адресата, и это хорошо.

–Я и не спорю, что хорошо. Многие абсолютно эгоистические действия приносят пользу, но это не альтруизм, а взаимно выгодный обмен. В данном случае обмен денег на внутреннее удовлетворение. Альтруизм же предполагает, что, совершая что-то для человека Вы совершенно не имеете никакой выгоды для себя.

–У Вас довольно жестокий взгляд на мир, – я был несколько обескуражен словами Лектера. Самым печальным было то, что они были до ужаса логичны, и я не мог просто отмахнуться от них.

–Такое отношение принято называть цинизмом, во многом оно очень полезно, – спокойно ответил Ганнибал.

–Но как же тогда благородные воины, погибающие ради своей страны? Их действия тоже эгоистичны?

–О, очень интересный пример чистого незамутненного эгоизма, – легко усмехнулся он. – Для начала нужно понять, что человек – существо социальное. Образуя общность, люди чаще всего начинают воспринимать интересы социума, как свои собственные. Этот механизм выработался эволюционным путем, когда не желающие объединяться особи вымерли естественным путем. Когда социум становится больше, его влияние на личность увеличивается. С самого детства в человеке воспитывается определенное отношение к обществу, появляется некая принятая модель поведения или паттерн, характерный для данного социума. Некие нормы и паттерны, нужные обществу, без которых оно часто не может существовать, объявляются нравственными, моральными и правильными, а нарушающие их – безнравственными, антиобщественными и преступными. Одним из таких нравственных и высокодуховных паттернов и является образ могучего благородного воина, который может отдать жизнь ради общества, в котором живет. В конце концов, оказывается, что эта модель основана на безопасности близких людей, семьи, рода. Во многом это эгоистично, поскольку в их защите человек находит самоудовлетворение. К тому же этот паттерн, как и многие другие, придуманные современным обществом, основан на глубоко заложенном первобытном инстинкте. В данном случае на инстинкте продолжения рода и выживания потомства, который часто перевешивает инстинкт выживания, причем не только у человека.

–Но разве это плохо? Я имею в виду, что обществу и человечеству в целом полезно, когда так происходит.

–Не всегда то, что полезно обществу, полезно и отдельной личности. Например, еще одним распространенным паттерном является религия. Вера в некую всемогущую сущность, некую высшую волю объясняет многие случайные или непонятные явления человеку. Религия снимает с человека часть ответственности за собственное существование и жизненный выбор, отвечая правильно и нравственно с точки зрения общества на некоторые ключевые вопросы.

–Опять же, я не вижу в этом ничего противоестественного. Люди хотят знать ответы на многие непростые вопросы, и религия их предоставляет.

–Вот только себя Вы, наверняка, к таким людям не причисляете, – под испытывающим взглядом Лектера я мог только кивнуть. – Вы, как и многие до Вас, предпочитаете находить свои собственные ответы. Подсознательно Вы взываете к тому чувству, на котором основан паттерн религии – любопытству. Во многом оно отличает нас от животных. Это еще один мотивационный аргумент, который определяет эволюционный успех человечества. Желание узнать новое, объяснить непонятное, понять непознанное всегда сопутствовали прогрессу и развитию.

–Вы говорите о религии, как о чем-то нерациональном и неправильном. Но разве не будет правильным и справедливым давать тот ответ, который люди готовы принять?

Ганнибал сжал губы в тонкой улыбке, услышав от меня такую формулировку вопроса.

–Религия не только отвечает на вопросы так, как это считается правильным, но она еще является мощнейшим механизмом влияния на общество. Как обоюдоострый меч религия может консолидировать и укрепить людей, так и возбудить их гнев. Сейчас принято считать, что у всех войн была экономическая подоплека. Это, безусловно, так, победитель никогда не упускал своей выгоды, насколько ему позволяли союзники, но в большинстве случаев идеологией войны была религия. Причем религия в широком смысле, не только вера в Бога, но и вера в свое Отечество, национальная гордость. Нельзя заставить людей умирать за материальные ценности, которые они никогда не смогут увидеть, но можно предложить им Великое Светлое Будущее, за которое они сами захотят отдать все. Именно религиозные фанатики являются наиболее жестокими и самоотверженными воинами, поскольку, получив априорный ответ на свой внутренний запрос, они почти никогда не могут признать существования иной точки зрения, даже если различия незначительны. Но, если верно использовать этот механизм, то можно добиться и небывалой сплоченности общества на пути к некой цели.

–Но разве основные мировые религии не призывают к миру? – неуверенно спросил я. Эта тема была мне мало знакома, вера в Бога никогда не казалась мне привлекательной. Интересно, а во что верят маги? Вряд ли чудеса, например христианства, кажутся им такими уж необычными и поразительными.

–Да, основные мировые религии действительно в основном призывают к миру. Вот только любой нравственный императив, как, например справедливость, абстрактен и субъективен, кем-то когда-то придуман. Значит, любой из них можно подвергнуть некой нужной в данный момент трактовке. Чаще всего религиозная нравственность распространяется только на людей, причастных к данной религии или только ее ответвлению. Остальные люди объявляются неверными и подлежащими приобщению к истинной вере способами иногда далекими от идеи гуманизма.

–Ладно, в этом с Вами тяжело спорить, но что Вы скажете о любви? Это самое альтруистическое чувство, которое может испытывать человек.

Я победно улыбнулся, но Ганнибал только хмыкнул и спокойно продолжил:

–Любовь бывает разная и обусловлена она разными вещами. Например, любовь матери к ребенку основана на двух принципах: инстинкте сохранения потомства и подсознательных воспоминаниях о том, что ребенок когда-то был неотделимой частью женщины. Вообще любовь довольно интересный феномен, одних повергает в иллюзию абсолютного счастья, для других заключается в физической близости, а для третьих она скорее духовное единение с партнером. Странное иррациональное чувство, но от этого оно не становится менее эгоистичным. Любят для себя, отдавая и получая взамен, удовлетворяя потребность иметь кого-то, кому можно доверять. Любовь такой же взаимный обмен, симбиоз, если угодно, как и благотворительность. Только тут предметом взаимного обмена являются доверие и чувственное удовлетворение. На похожем принципе основана и дружба.

–А как же тогда безответная любовь? Человек может быть к кому-то привязан без ответных чувств.

–Такое чувство основано не на удовлетворении потребности, а на ожидании этого удовлетворения, это скорее патология, а не норма. К тому же, во многом безответная любовь традиционно мягко порицается обществом, поскольку она не ведет к размножению. Как бы Вам ни было печально это слышать, но любовь такой же психологический паттерн, только основанный на том, что у людей два пола. Представьте, какие занятные патологии могли бы возникнуть, будь у человек, например, шесть полов.

–В таком мире, который описываете Вы, совсем не хочется жить, – я слегка вздрогнул и поморщился.

–Мир всегда остается таким же, да и люди чаще всего не склонны меняться. Важно то, насколько правдиво мы смотрим на то, что нас окружает. Вот и все.

Я погрузился в себя, осознавая по-новому свои чувства, формулируя новый взгляд на мир. Действия людей, которые казались простыми и естественными, теперь были во многом обусловлены лишь привычками и нежеланием выходить за пределы зоны комфорта.

Незаметно за окном сгустились сумерки, и я в крайней задумчивости попрощался с доктором Лектером.

========== Глава 34 ==========

Осень в этом году выдалась холодной, и в первых числах ноября выпал первый снег. Он окутывал легким белым полотном всю территорию Хогвартса. Черное озеро покрылось тонкой, едва заметной коркой льда, которая таяла под редкими лучами неяркого солнца в ясные дни. Многие деревья в лесу потеряли листья и выглядели, словно голые палки, подчеркивая величие и царственность пышных зеленых елей и сосен.

Я сидел на подоконнике в одном из мало используемых коридоров, укрывшись шерстяным пледом, и читал. За окном завывал ветер, поднимающий в воздух мелкую снежную пыль. Я поежился и лучше укутался, радуясь, что выбрал в качестве временного пристанища не вечно продуваемые галереи с большими окнами. Мне требовалось спокойно обдумать новые обстоятельства. Безумно хотелось оказаться на знакомом скалистом берегу и вновь ощутить на себе вечное буйство стихии. Хотелось еще раз услышать громовые раскаты волн, пытающихся сокрушить мокрые от соленой воды камни.

За окном снова завыл ветер, разбивая о стены Хогвартса очередную порцию естественной природной ярости. Естественной. Может ли быть что-то естественнее, чем стремление стихии уничтожить творении человеческих рук? Человек, конечно, проиграет в этой бесконечной борьбе, но в противостоянии заключается тайна существования. Что может противопоставить человек стремлению природы прийти к упорядоченности, оказаться в состоянии с минимальной энергией? Мы были когда-то частью природы, составляющей действия стихий. Имеем ли мы право забывать об этом?

Вдали пробил колокол, возвещая об общем отбое, и мои мысли приняли более практическую направленность. Я вспомнил о Слагхорне и его важном воспоминании. Оказалось совсем не сложно и даже приятно познакомиться с ним поближе. Все началось с вопросов о зельях, заданных Гермионой. В ответ на них он прочитал нам подробную и обстоятельную лекцию о расчетах пропорций ингредиентов. Мы специально подобрали вечернее занятие, чтобы он не спешил к другим студентам. Слагхорн, расположившийся в мягком удобном кресле с чашкой чая, явно наслаждался нашим неподдельным интересом к его предмету. По лицу профессора было заметно, что он предвкушает долгие вечерние посиделки у камина вместе с нами. И я, и Гермиона были рады доставить ему эту небольшую радость и еще несколько раз засиживались с ним допоздна, каждый раз принося коробку конфет или баночку меда в благодарность.

Уже во второй вечер Слагхорн перешел на более личные темы. Он с удовольствием рассказывал о своей любимой ученице – моей маме, отмечая то, как похожа на нее Гермиона. Об отце он говорил меньше, стараясь не поднимать эту тему, и я не винил его за это. Было приятно узнать о родителях больше, бережно прибавляя к их образам новые черты. Но самое главное эти разговоры подтолкнули меня к финальной части плана по добыче воспоминаний.

Тридцать первого октября, за пол часа до начала пира, я постучал в кабинет Слагхорна. На этот раз я был один и принес с собой не сладости, а бутылку хорошего шотландского виски, которую достал мне Добби. Как я и думал, профессор не смог отказать сироте в просьбе помянуть родителей.

Маска эмоционального раздрая и уязвимости хорошо показала себя. Вечер постепенно наполнился воспоминаниями о родителях со стороны Слагхорна и переживаниями с моей. Оставалось только следить, чтобы бокал профессора всегда был полон, и сохранять внутреннее хладнокровие, притворяясь, что отпиваю из своего. Когда бутылка уже была наполовину пуста я мысленно поставил себе плюсик за проверку маски и перешел к самому главному. Профессор Слагхорн не смог отказать в маленькой просьбе сыну любимой ученицы, красивой и жизнерадостной Лили. Пришлось немного притушить его страх с помощью легилименции, почти незаметное касание, и искренне поблагодарить, чтобы он был уверен, что совершил хороший и благородный поступок. Спустя еще час задушевной беседы виски кончился, я оставил профессора мирно спать и отправился в башню Гриффиндора.

Я был полностью удовлетворен, план осуществился, как по маслу, но теперь появился выбор, что делать с небольшим флакончиком с серебристо-белым веществом. Посмотрев в окно на далекий домик Хагрида, в окнах которого горел теплый мягкий свет, я почувствовал тяжесть флакона во внутреннем кармане. Как оказалось, омут памяти совсем не соответствует моим финансам. Было бы крайне глупо тратить на него почти все содержание за этот квартал. Нести же воспоминания Дамблдору и терять хороший рычаг давления совершенно не хотелось. Может быть имеет смысл вытащить из него больше информации о крестражах? Или сделать хитрый ход и узнать что-нибудь об источниках магии? Тогда может получится сбросить с себя поводок и относительно безопасно подчинить источник?

Вновь появилось неприятное ощущение, что я нахожусь в захлопнувшейся клетке, полной хищников. Все мои предыдущие измышления по поводу Дамблдора показались мне детской игрой. Искренность и честность. Это единственное, что может обмануть Дамблдора. Только правда, и ничего, кроме нее. Мне нужно стать по-детски наивным и простым в его глазах, только так он мне поверит, хотя бы отчасти.

–Поттер! Что Вы здесь делаете?

Окрик прервал мои размышления самым неприятным образом. Я положил книгу на колени и поднял глаза. Передо мной стоял крайне недружелюбно настроенный Снейп в своей излюбленной черной мантии. Он был немного бледнее и растрепаннее, чем обычно, что, скорее всего, свидетельствовало о том, что он собирался спать.

–Сижу и читаю, сэр, – я удивленно посмотрел на него и кивнул на книгу, уважение и честность, ничего более. Мне стало любопытно, что он думает обо мне, заметил ли он то, что я изменил свое отношение ко многим вещам. Не стоило забывать, что Снейп – человек Дамблдора в самом явном смысле слова. Значит, он хороший индикатор того, что делает и думает директор.

–И почему Вы читаете не в своей гостиной? – язвительно спросил он.

–Мне хотелось побыть одному, – пожал плечами я. – Чтение, знаете ли, требует сосредоточенности, сэр.

Мы встретились взглядом и я почувствовал ментальный контакт, почти такой же незаметный, как и у Дамблдора. На этот раз я был типичным Гриффиндорцем. Сильный задним умом, прущий напролом и не замечающий препятствий, я хотел выставить себя вперед, проявляя подсознательное желание показать себя в лучшем свете. А еще я ненавидел Снейпа чистой непорочной наивной ненавистью. Я хотел отомстить ему за отношение ко мне, за подслушанное пророчество, за Сириуса, за ВСЕ с совершенно детской жестокостью. Ударить кулаком по ненавистному лицу, повалить на пол и бить ногами по животу, по спине, по его длинному носу, по всем до чего дотянусь, пока из его рта не полезет розовая пена, а по коридору не распространится неприятный запах испражнений. Как же мне хотелось наблюдать и ощущать его унижение и умиротворенно улыбаться.

Удивительно, на сколько сильно люди подвержены шаблонному мышлению и привычным явлениям. Снейп даже не стал разбираться в моем мышлении, сразу прервав контакт, когда увидел мое желание повесить его вниз головой у большого дуба и показать смеющейся толпе его грязные подштанники. Дамблдор так же был сильно подвержен этому пороку, он не мог допустить, что мое сознание способно выйти за придуманные им рамки. Во многом это было просто везение. Хотя теперь у меня и много масок, они еще не стали полноценными личностями, не достигли совершенства. Ежедневные медитации помогли понять возможные чувства и направления мыслей моих псевдо личностей, но у них еще не было истории, оставались логические несоответствия в ключевых моментах их формирования. Если бы Дамблдор или Снейп захотели бы понять причины моего поведения, они бы меня, конечно, раскрыли, но такое желание у них не появлялось. Снейпу не нужно было другой причины моей и своей ненависти, кроме того, что я сын своего отца. А Дамблдора, похоже, вполне устраивали мои напыщенные мысли о справедливости и желании всем помогать и без необходимости знать причины их появления. Самоуверенность и тщеславие, я был рад им.

Я чувствовал, что иду босиком по лезвию ножа над гигантской пропастью, с трудом балансируя. Но возможно ли пройти по нему, не порезавшись? Один шрам уже остался на моих голых ступнях. Наивность и честность. Мои главные орудия. Завтра же нужно сходить к Дамблдору с полученными воспоминанием.

Параллельный поток сознания прогнал эти мысли за то время, пока Снейп переживал выверты ассоциаций моей маски. Я искривил губы в подобии улыбки:

–Я могу Вам еще чем-то помочь, сэр?

–Пятьдесят баллов с Гриффиндора, – произнес Снейп шелковым голосом. – И отработка в классе зельеварения в течение месяца.

Еще один паттерн, еще одна привычка, еще одна слабость.

–Как скажете, профессор, – спокойно сказал я, легко улыбнувшись и выставив вперед мысли моей маски. Снейпа передернуло и он отвернулся от меня.

–А сейчас пойдемте в Вашу гостиную, – я был слегка удивлен, как такой просто фразой можно выразить столько презрения.

–Но раз наказание получено, я бы хотел еще почитать здесь, сэр, – игра с огнем, но мне было любопытно, насколько я смогу вывести его из себя.

–Что за идиотскую книжку Вы читаете, Поттер? Наверняка, такой же бред, как и Ваш придурок-папаша и его ненаглядные дружки. Спорю на что угодно, они ни разу не зашли в библиотеку, забивая свои крошечные мозги квиддичем.

–Учебники не всегда бывают полезны, – я пожал плечами и показал ему затертую обложку «Преступления и наказания». В неровном свете факелов изображенный на обложке Раскольников с топором в руках казался угрожающим и мистическим. Снейп потянул руку к книге, но я ловко захлопнул ее и убрал в сумку.

–Еще пятьдесят баллов за дерзость и неделя отработки, – мстительно сказал он. – А теперь отдайте мне эту мерзкую книгу.

–Это моя книга, художественная литература не запрещена правилами школы.

Снейп сжал губы в почти невидимую линию.

–Хорошо, но о Вашем поведении узнает директор. За мной, если не хотите больших неприятностей.

Он развернулся и быстро зашагал прочь. Я тяжело вздохнул, сложил плед и догнал его. Пока мы шли к гриффиндорской башне, я гадал, правда ли мне удалось обмануть Снейпа, или это его хитрый план и хорошая актерская игра. В любом случае я получил официальный повод общаться с профессором Слагхорном и лишнее доказательство нестабильности психологического состояния Снейпа. Оставалось надеяться, что, как и большинство хитрых планов, этот останется исключительно в моем воображении, а директор получит еще одно подтверждение, что я такой же, как раньше и так же ругаюсь со Снейпом.

Комментарий к Глава 34

Если товарищи ВедьмакГеральт и sophieblack вдруг читают мою работу, надеюсь, они не обидятся, что я немного сплагиатил у них одну сцену.

========== Глава 35 ==========

Следующим вечером после обеда я не спеша подошел к кабинету директора Хогвартса. Пароль для горгульи оказался тем же и я с тяжелым сердцем ступил на вращающуюся каменную лестницу. У меня было четкое ощущение, что я отдаю в руки врага стратегически важную информацию.

Я подавил желание развернуться и уйти, постучав маленьким бронзовым молоточком в тяжелую дверь. Наивность и честность. Только так я смогу обмануть Дамблдора. Я прошел в кабинет и сел в до тошноты удобное кресло, множество серебряных приборов неясного назначения издавали раздражающие звуки.

–Гарри, что с тобой? Ты хотел мне что-то рассказать? – обеспокоенно спросил Дамблдор, и я выпал из размышлений.

–Добрый вечер, профессор. Простите, я задумался. И да, мне есть, что Вам рассказать. Я смог убедить профессора Слагхорна поделиться воспоминанием.

В глазах директора вспыхнул интерес, он быстро убрал со стола все бумаги и достал из шкафчика омут памяти.

–Ну так давай его посмотрим, – я с вежливой улыбкой передал ему флакончик с воспоминаниями и мы погрузились в омут.

Я был несколько разочарован, в воспоминании не содержалось какой-то существенной информации. Интерес вызывала, пожалуй, только патологическая привязанность будущего Лорда к числу семь. Это было несколько странно. Да, во многих формулах расчета зелий и рунных цепочек часто появлялось не понятно, откуда взявшийся, множитель семь, но таких непонятных множителей было много, и они не ограничивались цифрой семь. К тому же, если уж выбирать какое-нибудь число, то стоило остановиться на сорока двух.

Дамблдор сидел напротив, в задумчивости разглядывая испещренный рунами сосуд. Я дал ему минуту, а потом вывел из прострации вопросом:

–Профессор, а что такого важного в этом воспоминании? Только то, что Том Риддл в возрасте семнадцати лет проявлял нездоровое увлечении числом семь?

–Семь очень важное число в магии, оно отвечает за многие процессы. Я предполагал, что Том в своей гордыне зашел далеко, но не думал, что на столько. Боюсь, он возжелал разделить свою бессмертную душу на семь частей.

–Вы решили так, потому что он один раз упомянул число семь пятьдесят лет назад? А если он передумал и сделал одиннадцать или сто крестражей?

–Гарри, даже создание одного крестража – страшное преступление против самой природы и магии, – Дамблдор укоризненно на меня посмотрел. – Ты говоришь об этом слишком легко.

–Я просто хочу оценить силы того, с кем, по Вашим словам, мне предстоит сражаться. Так почему семь крестражей?

–Только не семь, а шесть. Седьмой осколок его души находится в возродившемся теле, какой бы изуродованный он ни был. Когда-нибудь, Гарри, став старше и мудрее, ты поймешь, что многие привычки остались у тебя с детства и юности. Можешь считать это моей догадкой, а я чаще всего оказываюсь прав в своих предположениях.

–Хорошо, пусть их будет шесть. Что они тогда из себя представляют? Камни, листки бумаги, старые учебники?

–Ты забываешь о тех воспоминаниях, которые мы с тобой посмотрели раньше. Том всегда отличался великой гордыней, он очень привязан к своим трофеям и важным вещам. Вспомни, в его руки попали медальон Слизерина и чаша Хаффлпафф.

–А дневник был важен для него сам по себе, ведь он «вложил в него душу» в прямом и переносном смысле, – продолжил я мысль Дамблдора. – То есть Вы хотите сказать, что еще два его крестража – чаша и медальон?

Портреты бывших директоров начали возмущаться даже предположением, что кто-то осквернил реликвии Основателей такой темной магией. Ни я, ни Дамблдор не обратили на них внимания.

–Боюсь, что это так Гарри.

–Хорошо, дневник и кольцо уничтожены, чаша и медальон не понятно где. А что об оставшихся двух?

–Думаю, получив вещи, связанные со Слизерином и Хаффлпафф, он принялся искать реликвии Грифффиндора и Ревенкло. Я почти уверен, что эта идея могла захватить его воображение. Но единственная известная реликвия Гриффиндора находится в моем кабинете.

Дамблдор указал на стену за собой, где в стеклянном ящике покоился усыпанный рубинами меч.

–А что же Вы тогда думаете о последнем крестраже? Или он отыскал две какие-то вещи, принадлежащие и Гриффиндору, и Ревенкло?

–Не думаю, что это так. Я почти уверен, что является шестым крестражем. Мне давно уже не дает покоя появление той змеи, Нагайны.

–Змея? – я был несколько озадачен. – В качестве крестража можно использовать животное?

–Это не очень разумно с его стороны, но вполне возможно. Змея – символ его родства со Слизерином, я думаю, он очень сильно привязан к ней. К тому же он имеет над ней власть необычную, даже для змееуста.

Аргументы Дамблдора показались мне слабыми, но я решил подумать о его логике позже.

–То есть Вы сейчас ищете крестражи, профессор?

–Да, я ищу их уже очень давно. Мне кажется, я близок к тому, чтобы найти еще один.

Давно. Это слово царапнуло сознание, но я решил и это оставить на потом. Сейчас, по логике, я должен предложить свою помощь в поиске и уничтожении крестражей. Делать это я считал излишним. Я откинулся на спинку кресла, сложил пальцы домиком и сфокусировал взгляд на них.

–То есть остается найти и уничтожить медальон Слизерина, чашу Хаффлпафф, змею и предмет, принадлежащий Гриффиндору или Ревенкло. Что ж, спасибо за информацию и Ваши догадки, профессор.

Я не отрывал взгляда от пальцев, но почувствовал слабое ментальное касание чужой воли. Маска уже была готова к новому испытанию. В данный момент она думала, что Легион важнее, чем крестражи, поскольку нужно заботиться о друзьях и соратниках с большой ответственностью.

Дамблдор несколько разочарованно на меня посмотрел и попробовал влить в меня порцию идеологической пропаганды о необходимости борьбы с Лордом. Я усиленно поддакивал, но был стоек в своем убеждении. Через пол часа директор сдался и отпустил меня. Я направился в башню Гриффиндора, где по большому секрету все рассказал Рону и Гермионе, взяв обещание молчать. Хотя актер устал, пьеса должна продолжаться, а зрители должны быть довольны.

Когда все разошлись по спальням, Гермиона села ко мне на колени. Она нахмурилась и чуть слышно сказала мне на ухо, скрыв движения губ от портретов распущенным волосами:

–Значит, змея тоже крестраж?

Она была очень серьезна и обеспокоена, но мне совершенно не хотелось думать почему. Я только кивнул и прижал ее к себе.

Комментарий к Глава 35

Главы получаются маленькие, зато буду выкладывать их чаще)

========== Глава 36 ==========

Спустя неделю, чтобы не вызывать лишних подозрений, мы с Гермионой вновь скрылись в Тайной комнате. Мне хотелось вдали от назойливых взглядов проверить несколько интересных теорий. Гермиона же собиралась поэкспериментировать с зельями, к которым у нее проснулся большой интерес благодаря частым беседам с профессором Слагхорном.

Как и к любому другому делу, она подошла к экспериментам с большой ответственностью, вниманием к мелочам и педантичностью. Без малого неделю мы потратили на обсуждение и расчет рунной конструкции, которую необходимо было нанести на пол и стены около лабораторного стола, чтобы обеспечить хоть какую-то безопасность. И тут мы столкнулись с трудностью. Во-первых, Тайная комната была слишком большой, а во-вторых, мы не знали, как будет взаимодействовать наш конструкт с уже имеющейся защитой. Гермиона тогда резонно предположила, что Салазар Слизерин не мог не подумать о безопасности своих экспериментов и, наверняка, где-то есть вход в более подходящее помещение. По ее настоянию я прошел вдоль всех стен, усиленно прося их открыться, но никакого результата не получил. В конце концов мы принесли массивную каменную плиту, найденную в одном из тоннелей и нанесли руны на нее, правда пришлось потратить еще несколько дней на расчет нового конструкта. Принцип работы рун был все так же не понятен, но это не мешало их использовать, вырезав символы на камне с помощью магии. Это было, конечно, расточительством сил, зато давало ощущение безопасности.

Зайдя в принявший довольно обжитой вид зал, Гермиона направилась к своему рабочему месту, а я принялся за проверку своих предположений и одновременно тренировкой. Сосредоточившись, я запустил летать пять небольших камней с разной скоростью по сложным траекториям вокруг себя. Это упражнение я уже почти довел до автоматизма, лишь изредка напрямую контролируя полет. Как бы это ни было странно, прилагаемые усилия никак не зависели от веса камней. Я мог заставить их вращаться вокруг собственной оси, лететь с ускорением и даже задать строго определенную постоянную скорость, но я не мог поднять их без заклинания и палочки! Так же совсем не получалось поднять собственное тело, хотя я решительно не понимал, чем оно так сильно отличается от камней.

Разгадка ребуса была близка, я чувствовал это, она крутилась на языке, но что-то меня останавливало. В задумчивости я запустил в летающий вокруг меня камень Ступефай, он немного изменил траекторию, вращаясь вокруг своей оси. Удар пришел не в центр масс. Усилием воли я вернул камень на изначальную траекторию. Два одновременных Ступефая полетели в два других камня, которые сдвинулись, но не перестали вращаться. Странно. Я поднял палочку над головой, представил нужные движения, будто у меня несколько чуть отстающих друг от друга рук. С кончика палочки сорвалось сразу пять красных лучей, ударившихся каждый в свой камень. Вращения вокруг своей оси не наблюдалось. Неужели это из-за того, что я подумал о центре масс? Лучи полетели прямо в него? Интересно еще и то, что я впервые попробовал бить заклятьями в предметы, которые поддерживал собственной волей. Я прислушался к себе, обнаружив почти бессознательный поток мышления, отвечающий за полет камней. Сделав небольшое усилие, я опустил камни.