Текст книги "Омут (СИ)"

Автор книги: novel2002

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

– Брехня! – возразил Дальский. – Я никому не причиняю вреда и всегда забочусь о том, чтобы мой партнер тоже кончил.

– Ты делаешь это для себя, а не для них! – Максим и слышать не хотел его оправдания. – Ты доводишь их до оргазма и поднимаешь тем самым свою самооценку, мол, вот смотрите, какой я крутой жеребец. Но как только они кончают, ты отстраняешься от них…

– Я не отстраняюсь!..

– Отстраняешься! – настоял Максим. – Пусть и не физически, но ты не проявляешь к ним ни капли теплоты и нежности. Не показываешь им свою благодарность и доверие. Да, ты опытный трахаль и умеешь правильно приласкать их, но ты не вкладываешь в эту ласку ни грамма чувств. Если ты ласкаешь, то делаешь это чисто механически, только для того, чтобы возбудить партнера и подготовить его для случки с тобой. Но душу ты в это не вкладываешь, потому что не любишь того, кого обхаживаешь.

– Я приближаю их к себе, так я выражаю им свое доверие, и плачу им деньги, так я выражаю им свою благодарность, – заявил Дальский.

– Вот именно! У тебя со всеми товарно-денежные отношения. Как на работе, так и в постели. Но знаешь, деньги – это еще не все в жизни! Ты, кстати, мог бы прилично сэкономить, если бы проявлял чуть больше чувств к тем, кого трахаешь, потому что человеку могут быть нужны от тебя не деньги, а ощущение, что его любят. И именно его ты им дать не можешь.

– Теперь я вижу, на чем ты экономишь! – куснул в ответ Дальский. – Но бескорыстие – это сказки! Все, кого я знаю, так или иначе делают это ради выгоды.

– Мне жаль, что ты приближаешь к себе только таких людей. Остальные, не такие меркантильные люди, должно быть, чувствуют пустоту и одиночество, находясь рядом с тобой, потому что они открывают тебе свою душу, а ты отказываешься открыть свою в ответ. Пожив рядом с тобой какое-то время, они понимают, что ни тепло, ни нежность тебе не нужны, и от тебя они их тоже вряд ли дождутся. И вот тогда они отчаливают от твоего причала, как сделал это Крайт, в поисках того, кто может им все это дать.

– Ты несешь бред, – высказал свое мнение Дальский. – И не надо выставлять меня бесчувственным идиотом. Я нормальный! Такой, как все! И то, что я не спешу открываться и бросаться в объятья всем подряд, это тоже нормально. Ты сам давно занимаешься бизнесом и должен понимать меня лучше многих. Если я хоть на миг расслаблюсь, не ты, так кто-то другой тут же втопчет меня в землю по шею и заберет у меня все, что я создал своими руками. Заберет все, что важно для меня, и уничтожит в один момент. Я не могу этого допустить. В том, чем я занимаюсь, в том, кем я стал, вся моя жизнь. В это дело я вкладываю всего себя без остатка. И даже если из-за этого в моей жизни не хватает какой-то там воображаемой великой любви, значит, я сознательно отказываюсь от нее, чтобы не потерять все остальное. Ты сам живешь по точно таким же принципам и не ври мне, что это не так.

– Я, в отличие от тебя, не отказываюсь от собственных чувств, даже если порой теряю из-за этого деньги, – парировал Максим. – Да что там! Я создал Клуб специально для того, чтобы научить других людей полноценно чувствовать, чтобы показать им все возможные оттенки, чтобы дать им почувствовать что-то новое – острое и яркое. Я заставляю их действительно жить, а не существовать в размеренной и скучной действительности. Потому что нельзя всю жизнь прожить в спокойствии и невозмутимости, как это делаешь ты. Это не жизнь! Скажи мне, что ты будешь вспоминать, когда наступит одинокая старость? Сколько ты заработал миллионов? Или как удачно их вложил снова в дело? Да, они обеспечат тебе хороший медицинский уход до самой смерти, но даже улыбающиеся и сюсюкающие с тобой медсестры будут относиться к тебе всего лишь как к богатенькому вредному пациенту, и на смертном одре ты останешься совсем один без ярких воспоминаний, без любимых и любящих тебя в ответ людей.

– Вот только не надо мне тут рассказывать про пресловутый стакан воды, – попросил помрачневший Дальский. – Детей-то, в отличие от тебя, я еще спокойно могу настрогать. Могу даже жениться на женщине, которая пусть только ради моих денег, но будет с меня пылинки сдувать до самой смерти. А насчет любимых… Ты иногда поражаешь меня своей недальновидностью, Макс. Даже если человек искренне любит тебя в данный момент, через год или два все может резко измениться. И все те тайны, что ты доверил ему, он может использовать потом против тебя. Он уничтожит тебя с их помощью. Оставит нищим с разбитым сердцем. Вот так обычно все и происходит в реальной жизни, а не так, как в твоих бурных фантазиях. Поэтому смирись с этой реальностью и живи в ней.

– Господи, да что с тобой в прошлом произошло такого, что ты стал таким унылым бирюком? – всплеснул руками раздосадованный Максим.

Дальский, сверлящий его из-под бровей угрюмым взглядом, проигнорировал этот вопрос.

– Хорошо, – согласился Максим. – Не хочешь раскрывать перед кем-то душу – твое право! Но тогда тебе стоит подумать о себе и чисто для себя научиться получать от занятий любовью не просто физическую разрядку, а настоящее чувственное удовольствие.

– Да-да! – настоял он, когда заметил, как Дальский скептически приподнимает брови. – Именно от занятий любовью, а не сексом. Потому что полноценное удовольствие – одновременно духовное и телесное – не сравнимо ни с чем другим. Такое удовольствие сделает твою жизнь лучше – полнее и ярче. И если ты сам научишься чувствовать это удовольствие, когда-нибудь ты сможешь подарить его и тому, кто станет тебе так же дорог, как Крайт. И тогда этот человек, к которому ты привяжешься, не уйдет от тебя так же легко, как тот, потому что он точно будет знать, что нужен тебе не просто ради секса, а для совместной, полной удовольствий жизни.

– Что ты уже задумал? – сузил холодные глаза Дальский. – На что ты меня сейчас уговариваешь?

Похоже, он не воодушевился прочувственной речью Максима, наоборот, заразился сильнейшей подозрительностью. Странно, что Дальский вообще слушал то, что тот ему втолковывал. Обычно, когда Максим начинал учить конкурента жизни, тот вставал и уходил или смотрел на него с холодным пренебрежением и продолжал спокойно потягивать свой напиток. В этот раз он злился и огрызался, как загнанный в угол зверь, но почему-то не нападал сам, и Максим догадывался почему. Правда колола Дальскому оба глаза, но в кои-то веки он не отворачивался от нее. Скорей всего, тоже анализировал причины их расставания с Крайтом и пришел к таким же или похожим выводам.

– Выкладывай! – потребовал Дальский. – Или заткнись и не нуди со своими чувственными бреднями.

– Вот видишь! Я же сказал, что твое занудство передается воздушно-капельным! – пробурчал Максим, чуть сбавив обороты, чтобы усыпить его бдительность. – В общем, если вкратце – я всего лишь хочу предложить тебе воспользоваться услугами одного из наших Мастеров… Так сказать, провести легкую коррекцию психики…

– Коррекцию психики? Ты что, издеваешься надо мной? – снова завелся поуспокоившийся было Дальский. – С психикой у меня все нормально. Поверь, если уж мне вдруг с какого-то бодуна приспичит заняться коррекцией психики, я воспользуюсь услугами профессионального психоаналитика и не буду выслушивать твои идеи о том, как мне надо жить и как трахаться.

– Да я не про свои идеи говорю! – горячился Максим. – Я предлагаю тебе позаниматься с одним из Мастеров. Чем ты слушаешь?

Дальский помолчал. Насупился.

– Ты мне Станислава, что ли, решил подсунуть? – поинтересовался он. – Не спорю, он мастер своего дела, но я видел его садо-мазо выступления в Алом зале. Да, смотреть на них было занятно, но сам я этим заниматься не собираюсь. Не мое это, хоть убей!

– Не надо мне тут рассказывать, что ты не любишь садо-мазо, – усмехнулся лукавый Максим. – Ты еще тот садист, когда до секса доходит, будто я не видел. Вон, Митьке столько синяков наставил.

– Я люблю подчинять своей воле, а не причинять боль, и тем более не люблю бить! – просветил его Дальский. – Это две разные вещи. Назначение наказаний и работа плетью не доставят мне удовольствия.

– Это, смотря кого этой плетью обхаживать, – улыбнулся еще шире Максим.

– Я не люблю боль, – пресек его размышления Дальский. – Я не садист и тем более не мазохист.

– Ладно, – согласился с его мнением по данному вопросу Максим. – Забудем на время о твоих склонностях. В данный момент речь не о них и не о Станиславе… Я хочу предложить тебе кое-что другое. Не боль, а наоборот, ее полную противоположность – чувственное наслаждение.

Дальский задумался.

– Это ты про Антонио вашего говоришь, что ли?

– Да! Про него! – кивнул Максим. – Тони у нас опытный профессионал, хороший учитель и прекрасный любовник. Он доставит тебе по-настоящему сильное удовольствие и научит дарить такое же удовольствие другим. Покажет тебе, насколько нереальными могут быть ощущения во время долгих, чувственных занятий любовью.

– У твоего учителя что, разработана целая школьная программа по занятию сексом? – с нескрываемым сарказмом полюбопытствовал Дальский.

– Ну что ты! Какая школьная программа! – отмахнулся Максим. – Он работает очень деликатно и к каждому подбирает свой подход. Начинает, конечно, с самого простого, но, уверен, он сможет научить тебя очень многому. Заставит твою отмороженную чувственность оттаять и раскрыться, и тогда ты наконец-то поймешь, чего лишал себя все это время.

– Ты меня знаешь, – проворчал Дальский. – Вся эта твоя чувственность мне мимо кассы. Оставь эту дурь для своих нежных мальчиков.

Впрочем, говорил он не слишком уверенно, и Максим про себя возликовал, чувствуя, что зацепил его непомерное эго своими обвинениями и смог сдвинуть дело с мертвой точки. Дальский хоть и был упрям, но так же он был очень рационален. Умел всесторонне оценивать события и делать правильные выводы. Уход Крайта он тоже оценил правильно, как и слова Максима. Оставалось лишь немного додавить и дело в шляпе.

– От тебя что, убудет, если ты хоть иногда за закрытыми дверями, будучи в полной безопасности, позволишь себе быть чуть менее сильным и самоуверенным, чем обычно? – включив вкрадчивую мягкость на полную, спросил Максим. – Неужели ты считаешь, что потакать хоть изредка своим слабостям так зазорно? Если ты так считаешь, Гор, то мне тебя искренне жаль.

– Не понимаю, к чему тут твоя жалость, – отпирался упрямец. – Мне это просто не нужно. Каким бы изобретательным ни был секс, это всего лишь секс – удовлетворение физических потребностей. Это только в кино во время секса герои видят звезды, а на самом деле это примитивный процесс. Чего так на нем заморачиваться.

Максим закатил глаза в раздражении.

– Снова здорово. Я же объяснил тебе… Черт! Ты такой упертый баран! Вон у тебя даже волосы, как отрастают, завиваться начинают.

– На себя посмотри, жаба самовлюбленная! – не стал лезть за словом в карман Дальский.

Максим растянул поджатые обиженные губы, округлил блестящие непролитыми слезами глаза и точно стал похож на симпатичную, слегка небритую жабу.

– И не делай вид, что ты смертельно обижен, – правильно оценил его крокодильи слезы Дальский. – За четыре года общения с Крайтом я уже выучил этот ваш трюк. Я наизусть знаю все ваши ужимки.

Максим прекратил притворяться, фыркнул и отвернулся.

– Все-то ты знаешь. Ничем тебя не проймешь, – проворчал он.

Постучал ладонью по подлокотнику и сказал:

– Раз ты такой упрямый, давай тогда на спор. Ты же любишь азартные состязания.

– Нет!

– Да! Давай ты возьмешь определенное количество сеансов для раскрытия твоей чувственности…

Дальский рыкнул с недовольством, но Максим игнорировал его и продолжал говорить:

– Если окажется, что, несмотря на все изощрения Мастера, ты останешься все таким же хладнокровным муд… м-м-м!.. мудрецом, который считает, что секс – это всего лишь «удовлетворение физических потребностей», – ты выиграешь. Если же Мастер, невзирая на твою упертость, заставит тебя раскрыть сердце для чувств, поможет пересмотреть твои взгляды на отношения, и ты это честно признаешь, ты…

– На себя я не спорю! – отрезал Дальский.

– Брось, Гор! – хмыкнул умудренный Максим. – Ты споришь на все и на всех. Мне ли не знать. Чем этот наш спор отличается от предыдущих? Не боись, Дальский. Ну! Обещаю – тебе никто не сделает больно, никто не унизит твоего достоинства, никто не тронет твоей девственной задницы, раз ты так трусишься над ее невинностью. Клянусь всем, что имею! Можем даже договор заключить, и ты меня засудишь, если это непреложное правило будет нарушено.

– Представляю себе глаза судьи и прокурора, когда они будут читать текст договора.

Оба собеседника переглянулись понимающими взглядами и одновременно растянули губы в ухмылке.

– Давай, Гор! – мягко подначил Максим. – Договоримся так: если ты выиграешь, я верну тебе деньги за сеансы и, как дополнение к ним, ты получишь некий приятный бонус. Если же проиграешь – кроме платы за сеансы, ты подаришь мне что-нибудь дорогое тебе. То, что я попрошу…

– Больше, чем на сто тысяч, в такой сомнительной игре не рассчитывай. Это все, что я согласен потратить на твои глупости, чтобы ты наконец от меня отцепился.

– Ты так дешево себя ценишь? – протянул печально Максим. – Нет! Дело не в деньгах. Я хочу что-нибудь… Например, какую-то твою личную тайну. То, что не касается бизнеса.

– Ты и так знаешь обо мне все и, между прочим, лезешь во все мои дела… И кстати, что получу я, если удовольствие не окажется таким уж крышесносным?

– Сто тысяч!..

– Нет уж! Тайна за тайну!

– Тут взаимно! – пожал плечами Максим. – Кажется, ты тоже обо мне все знаешь… И тоже во все лезешь!

– Не надо ездить мне по ушам, – не согласился Дальский. – Ты как ящик Пандоры – наполнен всякими хитростями и гадостями по самую крышку. Что-нибудь, да выудишь новенькое!

– Так вот какого мнения ты был обо мне все эти годы? – картинно изобразил глубокое страдание Максим. – Ты разбиваешь мне сердце!

– А то ты не знал!

– Догадывался! Но одно дело догадываться, а другое – услышать это из твоих безжалостных уст.

– Иди, поплачь в уголке! – посоветовал Дальский.

– Короче, – не дал ему уплыть из расставленных сетей Максим. – Ты согласен на спор?

Дальский смерил его прокурорским въедливым взглядом.

– Зачем тебе это, Макс? Признавайся! – потребовал он. – В чем твоя выгода?

Максим смотрел ему в глаза и улыбался своей обычной таинственной улыбочкой.

– Честно? Хочу знать, что ты скрываешь от общественности и от меня лично. Это знание, помимо информации для неплохого компромата, принесет мне огромное моральное удовлетворение. А для меня моральное удовлетворение всегда было важнее денег.

– Что ж, – глядя пристальным взглядом, ответил Дальский. – Думаю, когда я выиграю, я тоже получу моральное удовлетворение, разузнав твою тайну.

– Вот видишь, – поощрил его улыбкой Максим. – Не такой уж ты эмоциональный инвалид, каким кажешься. Тебя еще можно исправить. Итак, начало нашему спору положено. Условия прозвучали. Тебе осталось только согласиться или отказаться. Но знай, чем бы ни закончился этот спор, мы здесь все профессионалы, поэтому ты в любом случае получишь обслуживание по самому высшему разряду. Самое лучшее, что есть в Клубе, не считая, конечно, ласковой плети Станислава.

Дальский погрузился в глубокие раздумья. Изучал взглядом ковер, успевший оттаять после его предыдущего пристального внимания. Максим тихонько скрестил пальцы на удачу, прикрыв их бокалом.

– Раз тебе так хочется поспорить и заедает моя бесчувственность, будь по-твоему, – решил Дальский, причем заявил это с таким недовольным видом, будто сделал Максиму огромное одолжение.

Тот с трудом сдержал улыбку.

– Но я человек занятой, – добавил Дальский. – И не могу надолго отвлекаться от своих дел, поэтому я согласен всего на один-единственный сеанс, и не более.

Довольный Максим сразу передумал улыбаться. Ловушка все еще не успела захлопнуться.

– Гор, – проникновенно произнес он, включая свой дар убеждения на максимум. – Тони, конечно, великолепен, когда войдет в раж, но он всего лишь человек, а не бог. За один сеанс он сможет разве что твои эрогенные зоны найти. Давай десять сеансов…

– Два! – бросил Егор.

– Ну вот он – бизнесмен Дальский – во всей красе! – проворчал Максим. – Девять.

– Три, и точка.

– Гор, ну это несерьезно. Восемь.

– Пять сеансов, или я сейчас закончу этот разговор, встану и уйду.

Вздох Максима был полон скорби.

– Ну, ладно! Шесть так шесть! – согласился тот. – Маловато, конечно, чтобы раскрыть твой чувственный потенциал, но хоть что-то.

Дальский нахмурился, когда услышал озвученную цифру, но спорить не стал. Буркнул только:

– Ты у арабов торговаться учился, что ли? Пусть будет шесть. И договор не забудь составить. С четким указанием стоимости сеансов и ограничений, которые я накладываю на Мастера. Без договора я к комнате Тони и на сто метров не подойду…

Осекся, видно, вспомнил что-то и сузил настороженные глаза.

– Кстати, не рассчитывай, что я позволю тебе пялиться на меня в процессе сеанса из какой-нибудь волшебной темной комнатки. И ты не будешь вести никаких видеозаписей, а то я тебя знаю – ты изворотлив, как сам дьявол. А мне не нужен такой откровенный компромат. Заруби себе это на носу.

Максим высоко поднял брови в театральном удивлении.

– Только не говори мне, что скрывал это от меня, а на самом деле ты не раздеваешься на людях, потому что слишком чувствителен и будешь кончать от малейшего прикосновения к твоим возбужденным соскам?

– Выдумывай себе в своей пошлой голове что хочешь, – сердито посмотрел на его ехидную рожу Егор. – Но это мое условие. Шесть сеансов. Никакого подглядывания. Никаких записей. Твой Мастер подтвердит, если я потеряю над собой контроль и излишне сильно расчувствуюсь, но потом совру тебе, так что все честно.

– Ты лишаешь меня всего удовольствия от этого спора.

– Дрочи на кого-нибудь другого.

– Ох, Гор! – вздохнул с улыбкой Максим. – Ради того, чтобы расшевелить тебя и выведать твои секреты, я готов стерпеть эту пытку неведением и неудовлетворенностью.

– Вот и прекрасно!

– Вот и замечательно! – промурлыкал себе под нос довольный Максим.

И пока Дальский читал стандартный договор, предвкушение скорой победы, как крошечное крылатое насекомое, тихонько затаилось в его груди и нежно щекотало сердце Максима тонкими усиками.

========== Часть 3 ==========

***

Раздался деликатный стук в дверь, и сразу за ним в кабинет проскользнул Антонио. Улыбнулся Максиму своим томным итальянским ртом со всем возможным дружелюбием.

– Заходи! Есть разговор, – Максим указал ему на кресло и продолжил изучать недочитанный договор.

Элегантный Тони грациозной походкой проскользил на указанное ему место и царственно, как на престол, воссел на его велюровую обивку. Небрежным движением узкой кисти поправил темные волнистые волосы и стал с выдержанным интересом оглядывать кабинет, в котором бывал не слишком часто.

Максим дочитал документ, отложил его в сторону и вскинул бровь, как обычно поражаясь аристократическим манерам итальянца. Особенно впечатляюще эти манеры смотрелись на фоне того, что Максим знал – всего через несколько часов у этого утонченного джентльмена могла незаметно поехать аристократическая крыша, и тогда он превращался в неразборчивое, распутное, но все еще прекрасное чудовище, которое так жаждало сексуального удовлетворения, что готово было с горящими безумством глазами бросаться на всех и каждого, лишь бы получить его.

Но здесь и сейчас Тони выглядел, как самая главная, самая роскошная драгоценность Клуба, недоступная взглядам простых смертных. И так думал не только Максим, но и все те клиенты, с которыми Тони доводилось делить постель. Все они сходились во мнении, что Тони – редкостный, искусно ограненный бриллиант. Вернее, даже не бриллиант. Бриллиант – что? Всего лишь бездушный камень, на который можно только любоваться. Нет! Тони был скорее элитным наркотиком, который незаметно, ласково проникал в кровь, заставляя ее бурлить от чувственного огня. Наркотиком, безопасным для организма, если принимать его в умеренных дозах, но очень дорогим и очень сильнодействующим. У некоторых клиентов, обделенных по жизни любовью и лаской, непривычных к ярким искренним чувствам, Тони вызывал привыкание практически с первого сеанса. Но такое привыкание могло нести как радости, так и беды и самому наркоману, и тому, кто этот наркотик ему подсунул, поэтому Максим всегда очень тщательно проверял клиентов Тони, не подпуская к нему неуравновешенных и сверх меры романтичных идиотов.

А те избранные люди, которых Максим допускал к телу Тони, чаще всего подсаживались на чувственное искусство любви, порожденное его дивным сумасшествием, и потом для того, чтобы получить очередную дозу, готовы были платить всем, чем угодно – иногда деньгами, иногда информацией, а иногда и своей лояльностью.

Максим дождался момента, когда Антонио, осмотревшись, со всем своим великосветским вниманием уставится на его лицо, и начал говорить:

– Я хочу, чтобы ты поработал с одним из моих старых клиентов.

Тони изогнул в удивлении брови, его руки взлетели с подлокотников и начали свой стремительный экспрессивный танец.

– Черт, Тони, не части! – буркнул Максим, сосредоточено пялясь на его руки. – Я тебе не Станислав. Я сейчас понимаю тебя только через слово.

Тони в секундном раздражении всплеснул руками и даже умудрился издать глухое фырканье. Если бы Максим не знал заранее, что он итальянец, понял бы это по его манере говорить языком жестов. Тони «говорил» очень громко, если это слово вообще было применимо к широким и щедрым взмахам его ладоней.

Быстро усмирив свое возмущение, Антонио начал изъясняться жестами, показывая каждый из них по отдельности с видом терпеливого воспитателя.

– Кого из своих клиентов я имею в виду?

Тони кивнул.

– Ты его, скорей всего, знаешь. Пусть и не общался с ним лично. Дальский.

Тони округлил свои красивые светло-голубые глаза.

– Да-да! – кивнул Максим. – Понимаю твое удивление. Я смог его уговорить.

Тони заволновался и изобразил еще пару жестов.

Максим хмыкнул.

– Да-да! Я велик и могуч. Я знаю.

Тони навертел пальцами новый вопрос.

– В выборе сценария я рассчитываю на тебя. Ты же у нас Мастер, – ответил Максим. – Думаю, для первого раза ему подошло бы что-нибудь легонькое. Чтобы пробудить интерес, так сказать, а то еще загнется от внезапного наплыва эмоций. А дальше действуй по ситуации.

Тони в раздумьях постучал пальцем по губам и снова начертал вопрос.

– Да, расшевелить его будет сложно, – согласился Максим. – Я же тебе рассказывал, он – тяжелый случай. Я бы сказал – запущенный. Но я очень на тебя рассчитываю. У тебя будет шесть сеансов, чтобы разохотить его. Будь готов к тому, что он не слишком утонченный игрок. Дальский в сексе скорее похотливый неотесанный лесоруб, чем утонченный изощренный дворянин, но ты уж постарайся обтесать его. Сделай милость.

Тони со всей серьезностью посмотрел начальнику в глаза и обозначил кончиками пальцев следующее предложение. Максим вздохнул.

– Нет, его удовольствие не стоит всего долга Станислава. Извини.

Тони едва заметно, на полсантиметра опустил плечи, ничем больше не выдавая своего расстройства.

– Но я готов простить половину того, что осталось, – заметил Максим. – Если ты выложишься на все сто. Это спор, и я очень хочу его выиграть. Дело не в деньгах, а в принципе. Ты меня понимаешь?

Тони кивнул, умело скрыв радостный взгляд за сенью густых ресниц. Задал следующий вопрос, пытливо глядя на собеседника.

– А уж это, прости, не твое дело, – твердо ответил Максим. – Мое к нему отношение – это лишь моя забота. Это пари, и, как я уже сказал, я намерен его выиграть.

Тони провел ладонью по ладони, извиняясь, но тот видел в его глазах невысказанное, затаившееся за яркой синевой любопытство.

– Тони, пожалуйста! – попросил он. – Не лезь в это. Не заставляй меня действовать жестко. Ты здесь на птичьих правах, и я могу спокойно выдворить тебя из страны. Станислава, даже если я позволю ему уйти, с его-то прошлым, никто за границу не выпустит. Я останусь без Мастера удовольствий, ты останешься без Мастера боли – это никому не нужно. Правда ведь?

Тони покладисто кивнул, но перед тем как он отвел взгляд, Максим увидел, как его глаза блеснули отчаянным испугом. Но лишь на миг. Максим не заметил бы этого, если бы не смотрел на него с таким пристальным вниманием. Или, если бы не знал того, другого – больного похотью Тони.

– Все! Иди,– разрешил он. – Прочитай договор на обслуживание и ограничения, которые наложил Егор. Продумай, что и как будешь делать. Обговори, если хочешь, со Станиславом. У тебя на все про все два дня. Дальский как раз созреет. Дать больше времени, к сожалению, не могу, он может сорваться с крючка и сбежать. Потом, после первого сеанса, вы будете встречаться раз в два-три дня, и он уже не отмажется, но до этого надо постараться удержать его от бегства.

Тони поднялся с места, но не пошел к двери сразу, наоборот, обошел стол и приблизился к Максиму. Нагнувшись к нему ближе, провел нежными пальцами по скуле, и тот прикрыл глаза, наслаждаясь этим прикосновением. Когда он снова открыл их, Тони начертил в воздухе свои знаки.

– Не выдумывай! – проворчал Максим. – У меня все хорошо.

Тони с сочувствием покачал головой. Кивнул на прощание и вышел.

– Меня-то уж точно жалеть нечего, – в пустоту проронил Максим.

***

Станислав не обернулся, хотя слышал, как дверь в комнату бесшумно открылась, а затем сразу закрылась. Слышал он и легкие, приближающиеся к нему шаги, но продолжал, хмурясь, раскладывать свои инструменты на застеленном черной тканью столе. Когда сзади к нему робко прижалось стройное тело, а на живот легли смуглые ладони, он как раз взял в руки скальпель. Тепло этого тела ощущалось даже сквозь рубашку, в которую он успел переодеться после очередной сессии. Тони положил голову на его плечо и плотно прижался грудью к лопаткам. Станислав замер, не двигаясь с места. Пережидал его объятья. Все так же продолжал с интересом изучать скальпель, зажатый в крупных пальцах.

– Что случилось? – спросил он низким негромким голосом. – Тебя кто-то обидел?

Тони издал невнятное фырканье, которое мог значить что угодно, но Станислав понял его правильно.

– Что потребовал от тебя Максим?

Он чуть отстранил от себя обнимающие руки и развернулся к Тони лицом. Тот был отнюдь не низким, но Станислав всегда умудрялся смотреть на него сверху вниз.

Тони усмехнулся, заглядывая в его обеспокоенные глаза, и изобразил пальцами фразу. Озадаченный Станислав нахмурился.

– Насколько я знаю, он никогда не интересовался специальными услугами, – с сомнением сказал он. – Мне казалось, что это не в его характере, но, должно быть, что-то изменилось. Не зря же Максим смог уговорить его… Я не работал с ним, но имел возможность немного пообщаться после одной из сессий, когда Максим пригласил меня в кабинет. Он очень силен духом, но даже такие люди, похоже, иногда нуждаются в нашей помощи. Ты возьмешься за эту работу?

Тони кивнул и усмехнулся полной лукавства улыбкой. Написал в воздухе свои знаки.

Станислав помрачнел.

– Не надо. Не играй против него.

Тони снова фыркнул, но уже по-другому. Станислав медленно, так, чтобы не напугать резким движением, поднял руку и положил ее Тони на талию. Сжал осторожные пальцы, дозируя усилие. Старался, чтобы под придавленной ими смуглой кожей не возникло даже намека на боль.

– Не надо, Тони! – попросил он. – Ты живешь здесь только благодаря ему. Я… Я не хочу, чтобы тебя депортировали, а это в конце концов произойдет, если твоя игра раскроется и он разозлится. Он может быть безжалостен, если захочет. Тебе ли это не знать.

Успокаивая его тревоги, Тони положил руки на плечи Станислава и заглянул в глаза. Медленно переместил одну ладонь на его затылок, скользя лаской по коже и короткому ежику седых волос. В ответ Станислав коснулся губами его лба, а когда отстранился, Тони начертал очередные знаки.

– Делай, как считаешь нужным, – вздохнул Станислав. – Но я считаю, что тебе не стоит нарушать его хрупкое равновесие. Ты же знаешь, что мне приходится делать, чтобы он мог и дальше держать себя в руках. Если он сорвется, все полетит в ад. Мы все туда полетим. Ты хочешь расшатать мост, на котором стоишь.

Тони мягко погладил его по скуле. Улыбнулся и приласкал пальцами воздух.

– Ты считаешь, она ему нужна? Мне кажется, что он уже привык жить без нее, и ему так удобнее.

Тони покачал головой, опровергая его мнение. Снова «сказал».

– Ладно, – сдался Станислав. – Я сделаю так, как ты хочешь. Если что… Я буду защищать тебя от него. Как смогу и сколько смогу.

Потянувшись вверх, Тони легко поцеловал его в губы. Погладил нежными пальцами по колючей щеке и, развернувшись, покинул комнату Мастера боли.

***

Егор не мог заснуть. Бессонными сухими глазами глядел в белый, идеально гладкий потолок спальни, где не наблюдалось ни задорных трещинок, ни интересных неровностей – ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Раздумывал над событиями вечера, собрав на консилиум усталые мысли.

Зачем он ввязался в очередную авантюру Максима?

Этот, а также другие животрепещущие вопросы стояли у них на повестке дня, вернее, ночи. То, что это авантюра, Егор и мысли ни капли не сомневались, и все они откровенно недоумевали, что заставило его купиться на сладкие речи лживого дьявола. Не понимали, почему Егор пошел у него на поводу и согласился на спор и эти непонятные сеансы, хотя прекрасно видел, что Максим аж вибрирует от переполняющей его хитрости.

Егор спрашивал все это у самого себя и тут же сам себе отвечал.

Возможно, он поступил столь опрометчиво, потому что сказанные Максимом слова задели его так, как уже давно не задевали слова других людей. Тот, конечно, был насквозь лжив и коварен, но когда он говорил что-то с такой горячностью, как в этот вечер, в такие моменты из него обычно прорывалась откровенная, обнаженная до самых костей правда, и Егор, стиснув зубы, принимал ее, какой бы неприглядной она не была. Потому что понимал, что никто никогда не скажет эту уродливую правду ему в глаза. Никто, кроме давнего соперника.

Вообще-то, исходя из опыта, он все слова Максима всегда делил сразу на три и верил только третьей части. Но в том, что тот сказал насчет Крайта, Егор и сам чувствовал горькую истину. Потому и не стал во время их спора упорно себя выгораживать. А еще потому, что честные слова Максима, долетая до него, жгли Егору уши, делая его глухим, и пересушивали горло, отбирая голос.

До этого разговора он еще тешил себя надеждой, что Змей ускользнул из его постели не потому, что Егор чем-то его обидел, а просто потому, что нашел более молодого, подходящего ему по возрасту и характеру любовника. А на самом деле, исходя из доводов Максима, получалось, что он ушел, потому что Егор не додал ему душевного тепла и каких-то там чувственных нежностей.