Текст книги "Омут (СИ)"

Автор книги: novel2002

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

С той стороны, где он находился, раздался подозрительный хлесткий свист. Егор резко перестал брыкаться, наоборот, притих и прислушался. Свист не повторился, но он был уверен, что уже слышал его раньше и очень скоро вспомнил, где именно – в Алом Зале. Как только до него дошло, что может означать этот звук, Егор замычал еще громче и задергался еще сильнее.

На извивающиеся бедра легли сильные руки, которыми он недавно так восхищался. Пальцы сжались, впиваясь ногтями в кожу, ладони надавили, припечатывая Егора к кровати. Не успел тот опомниться, как на ноги обрушилась уже знакомая тяжесть. Мастер сел на него сверху и прижал своим весом, не давая крутиться и дрыгать ногами. Егор напряг руки так, что кожаные ленты впились в запястья, вскинул голову и гневно зашипел на оседлавшего его стервеца.

В этот раз ему ответили – сначала небрежно потрепали по щеке, а потом тут же залепили легкую пощечину. Егор откровенно опешил от такой наглости. Он и подумать не мог, что Тони – да и вообще кто-либо – осмелится ударить его.

Щека горела. Униженный этой внезапной оплеухой Егор настороженно замер, как приготовившийся к атаке зверь, и бешено засопел, раздувая ноздри.

– Кгого цорда? – прогундосил он в кляп, решив добиться более объективного ответа.

Когда на его вопрос не отреагировали, он втянул носом воздух и ощутил подозрительно знакомый запах, вплетающий резкие ноты в приятный аромат ментола и мяты. Егор готов был поклясться своей жизнью, что от Мастера пусть слабо, но несло алкоголем. Почти неощутимо за остальными запахами, но Егор больше двадцати лет пил крепкие алкогольные напитки и прекрасно научился распознавать их насыщенный дух.

– Ды чдо, пьан? – обомлел он.

Над ним фыркнули с неприкрытой издевкой. На вздрогнувшие плечи легли ладони, надавили, прижимая напряженного, как струна, Егора к сбившейся влажной простыне. Грубые, напрочь забывшие о былой нежности пальцы скользили по коже, неприятно царапаясь ногтями. Растирали и растягивали ее совершенно не ласково. Убрались и, как только Егор успел на секунду расслабиться, ударили хлестко по груди, задев соски. Так ударили, будто и им тоже давали пощечину.

Егору этот неожиданный удар показался оглушающе болезненным. Он вскрикнул, но этот панический крик был почти полностью поглощен кляпом. Вскоре оказалось, что могло быть и хуже. Мастер быстро доказал это Егору, когда вцепился пальцами в его соски, крепко сдавил их и начал выкручивать. Тот взвился, выгнулся дугой, замычал очередные, совершенно бесполезные проклятья. Напряг ноги, пытаясь скинуть с себя Мастера, но даже не смог толком согнуть их, чтобы упереться пятками. Те банально скользили по простыне, и, чуть приподнявшись, Егор каждый раз падал обратно. Он предпринял с десяток таких отчаянных попыток и только после этого вынужденно признался себе, что совершенно не способен защититься.

Сжал зубами тканевый кляп, дернул несколько раз кадыком, сглатывая сухим горлом, и приготовился стойко переносить все те пытки, которые мог придумать для него Мастер, искусный, как оказывалось, не только в ласках, но и в причинении боли.

Соски ныли. Создавалось впечатление, будто их расплющило прессом. Наигравшиеся с ними пальцы скользнули вниз. Сильно надавливая, прошлись по животу, поскребли ногтями пах и в этот раз не стали ходить вокруг да около – сразу вцепились в мягкий беззащитный член.

У Егора волосы на голове зашевелились, когда бесспорно важный для него орган оказался в садистской хватке. Такими темпами уже через пару минут он с большой вероятностью мог лишиться этой ценной части своего тела. Но Мастер и тут удивил – не стал сходу откручивать Егору яйца. Вместо этого обхватил пальцами ствол и принялся насухую, жестко дрочить. Пытался силком добиться от него твердости, и несмотря на нарочитую грубость его движений, несмотря на царившие в голове сумбур и панику, теряющий разум Егор почувствовал, что против свой воли начинает возбуждаться. Обстановка, по его мнению, совершенно не располагала к какому-либо интиму, поэтому он рассержено зашипел на себя за такую неестественную реакцию, а заодно и на Мастера – за непреходящую дерзость.

Напуганный всеми предыдущими «ласками» член, видимо, твердел недостаточно быстро, и для того, чтобы ускорить процесс, спрятавшуюся под тонкой кожей головку обхватили влажные губы. Упруго сдавили и начали рывками скользить по стволу. Мощно засасывали – так, будто Егор сдуру сунул член в шланг пылесоса. Взлетали вверх, и злые зубы слегка прикусывали чувствительное место вокруг сочащегося прозрачными каплями отверстия. Опускались вниз до самого корня, и острые резцы предупреждающе царапали ствол, намекая, что могут оттяпать все, что выше.

Сознание Егора болтало, как вагончик на американских горках. Что на пике, что в самой нижней точке, тот испугано задерживал дыхание. Боялся шевельнуть и пальцем, пока Мастер трахал его ртом с таким жадным остервенением. Член Егора явно был в таком же шоке, как и его хозяин, потому что не спешил наливаться кровью до полного затвердения. Скрывался – полувозбужденный и робкий – под нежной кожицей крайней плоти. Искал в ней пусть слабую, но защиту. Но очень скоро он и ее лишился, потому что губы Мастера совсем обнаглели и пошли просто в разнос. Прихватили перекатывающуюся под острым языком тонкую присобранную шкурку, сжали ее и потянули, накрывая кожей головку, словно капюшоном. Растягивали ее так настойчиво, будто предупреждали, что оторвут с концами, если член не соизволит показаться.

Такого экстремального отсоса у Егора еще не было. Это было одновременно и страшно, и больно, но к тому же еще и безумно пьянило. Просто до ураганного свиста в ушах и отбойного молотка в грудной клетке.

Когда по обреченно показавшейся из-под крайней плоти головке ударило жало языка, проникло под кожицу и начало кружить вокруг нее, Егор застонал в кляп, выдыхая затейливые невнятные ругательства вперемешку с настойчивыми требованиями прекратить это форменное издевательство. Но и языку, и зубам, и губам, и горячему дыханию Мастера было начхать на его мнение, да и члену Егора, судя по всему, тоже. Этот предатель очень быстро сдался насилию, распрямился – кряжистый – во весь свой рост, а яйца тесно прижались к нему, как испуганные дети к родному отцу, и ненормальный Мастер тут же воспользовался этим. Ловко опутал их веревкой, связал всех воедино и очень сильно затянул путы. Видно, хотел, чтобы это семейство само скоро отсохло и отвалилось.

– Плеклати! – дернув руками, потребовал Егор как можно более категорично.

В очередной раз поднапрягся, желая крутануться и сбросить с себя эту сволочь. Мастер как раз чуть приподнялся, и это дало Егору возможность результативно провернуться на желаемый бок. Но не успел он отпраздновать эту небольшую победу, как по неумышленно выставленной ягодице пришелся сильный, снайперски меткий шлепок. И контрольный – следом за ним.

По ощущениям Егора задницу будто кипятком обварили. Он дернулся так, будто его ударило током, свистяще зашипел от ярости и сразу же вернулся в исходную позицию, стараясь спасти хотя бы тылы от рук этого сбрендившего стрелка.

– Уплюток! – свирепо выплюнул он и в ответ на свою злость получил лишь очередной самоуверенный фырк.

Замер, превратившись в угрюмый камень. И мысленно поклялся себе, что вынесет все, что будет делать с ним Мастер, но как только его развяжут, он лично разнесет Клуб до самого фундамента. Найдет и Тони, и Максима, и всех, кто участвовал в деле, и задушит их собственными руками, отомстив тем самым за поруганные честь и достоинство.

Мастер заметил, что он притих, и насторожился. Посидел на Егоре пару минут без дела. Размышлял, мерзавец, над тем, какую бы гадость еще сделать. Потом наклонился и взял что-то шелестящее, из-за чего у испуганного Егора вздох застрял в глотке, а сердце на секунду запнулось.

Нечто мягкое – ворох каких-то лент – тихо зашелестело над его лицом, опустилось на грудь, пощекотало ее и легко заскользило по влажному от испарины телу. Медленно пробралось к паху, поглаживая кожу десятком тонких вялых щупалец, прошлось успокаивающе по напряженному связанному члену, который разлегся на животе Егора, как на жертвенном блюде. Потом так же медленно вскарабкалось вверх. Лаской пробежалось по вздернутым рукам, оглаживая каждый бицепс. Робко коснулось прижатой к плечу щеки и нежно погладило ее, цепляясь за шершавую щетину. Это было проделано бережно и совершенно беззлобно, совсем не похоже на все предыдущие действия Мастера. Егор, ожидавший новой боли, позволил себе выдохнуть, чуть ослабил напряженные мышцы, давая им отдых, и глубоко втянул носом прохладный ментолово-мятный воздух.

Казалось, Мастер одумался, пришел в себя и, осознав свои кошмарные действия, пытался этой лаской искупить свою вину.

Ленты ластились к Егору, проказливо цепляли торчащие от непрошенного возбуждения соски, обнимали бока и проскальзывали по подрагивающему животу. Егор полностью расслабился, быстро поплыл от такой простой ласки, которая воспринималась как благо после всех предыдущих пыток.

Лениво размышлял над тем, чем именно голубит его Мастер. Перебирал в уме варианты и никак не мог определиться. Ткань – не ткань. Перья – не перья. Что могло иметь такие длинные тонкие пряди? Метелка какая-то, что ли? Или…

Видавший всякое Егор быстро вспомнил, у какого предмета могли быть такие длинные ленты.

Плеть. Это вполне могла быть плеть. И, исходя из этого предположения, получалось, что Мастер вовсе не одумался и не молил безмолвно о прощении. Наоборот, он издевался, даруя сначала успокаивающую и отвлекающую ласку, чтобы потом ударить больнее и оставить алые, наливающиеся кровью следы на коже, как у тех стонущих от боли сабов, которых Егор видел в Алом Зале.

Тот впился в ткань зубами, сражаясь в душе со своей непреклонной гордостью, а когда разжал их, тихо пробормотал в кляп:

– Ни нада!

Заинтригованные его жалким бормотанием ленты замерли прямо посередине очередного усыпляющего бдительность захода на бедра.

– Ни нада! – как можно более убедительно попросил Егор, когда они, поколебавшись, снова двинулись по животу. – Ни нада! Слыжышь?

Ленты застыли в удивлении. Полежали немного в раздумье и, как бесшумные змеи, скользнув по бедру в последний раз, исчезли бесследно. А вслед за ними, хорошенько подумав, потянулся и кляп. Лениво выползал из своего логова, пока весь не вывалился наружу, давая Егору возможность сделать долгожданный глубокий вздох.

– Не надо! Давай обойдемся без плети! – произнес тот охрипшим от крика голосом. – Я все понял!.. Знаю, что сильно разозлил тебя… Но я прошу прощения!.. Понимаю, что был неучтив и должен был заранее предупредить о задержке, а вместо этого приперся уже после назначенного времени и потребовал тебя. Я…

Егор нервно облизал сухие шершавые губы и продолжил:

– Я знаю, что Мальцев принуждает тебя заниматься всем этим, и ты не мог отказаться от сеанса. Поэтому прошу – прости меня, если я доставил тебе неприятности. Мне очень жаль! Я…

Упрашивающий рот мягко накрыли снова ставшие нежными пальцы. Слегка надавили, заставив его замолчать, и успокаивающе погладили натертые кляпом губы. Егор заткнулся и сходу втянул в рот кончики этих утешителей. Обхватил их губами и стал нежно посасывать, гладил языком и молча вымаливал их прощение, прекрасно прочувствовав, какими жестокими они могут быть, если захотят.

После целой вечности, состоящей из его кротких ласк, Мастер тихонько вздохнул и отобрал обслюнявленные заласканные пальцы. Слез с Егора, ушлепал босыми ступнями к шкафу, пошуршал и снова вернулся.

Егор непроизвольно дернулся, когда ладонь легла на ягодицу, еще несущую в себе капли унизительной боли, но его всего лишь успокаивающе погладили – морозно и скользко. Ладонь смазала больное место каким-то прохладным гелем и исчезла. Под воздействием лекарства боль испарялась, с каждой секундой становилась все слабее.

Увлеченный накатившим облегчением Егор не сразу обратил внимание на то, что бедро выше колена аккуратно обхватывает тонкий, туго затянувшийся ремешок. Вместе с ремешком что-то плоское и легкое прилипло к коже, а через минуту и к другому бедру прикрепилось нечто маленькое и, по ощущениям, совсем не страшное.

– Что это? – настороженно спросил Егор.

Приподнял голову, будто мог увидеть сквозь тьму повязки, что именно крепит к его телу Мастер. Понял уже, что невинная по первому впечатлению вещь может на самом деле нести большую опасность, и хотел морально подготовиться к тому, что ждало его в ближайшее время.

«Не бойся», – вывел кончик пальца, едва касаясь твердых мышц живота.

– Хорошо, – с покорным вздохом согласился Егор и уронил голову на подушку. – Делай, что хочешь.

Пока Мастер возился, Егор мимолетно вспомнил о своих мстительных планах, и его губы переломились в грустной кривой усмешке. За страхом, болью и нежными ласками, за сбивчивыми просьбами и тяжелым, нежеланным, выкручивающем пах возбуждением он совсем забыл, о чем хотел поговорить с ним. Забыл, что хотел выпытать у него планы Максима. Все, чего он хотел теперь – это прощение обиженного Тони, его ласки, такой, как прежде, со всей присущей ей чувственностью и полным отсутствием боли.

Водоворот ширился, закручивал, засасывал, вымывая из головы все здравые рациональные мысли. Якорь падал на дно, тащил за собой опутанного цепью Егора, и не было тому спасения.

Егор лежал неподвижно, отдавшись на волю Мастера, а тот закрепил свои странные легкие штуки и полностью отодвинулся от него. В образовавшейся после его ухода пустоте тому только и оставалось, что глядеть в темноту закрытых век и представлять красивое, холеное лицо Тони. Его обижено нахмуренный высокий лоб, надутые губы и светлые глаза, сверкающие сердитым блеском. Егор пребывал в томительном ожидании его следующего хода, а Мастер чем-то щелкал, что-то крутил – судя по низкому ровному гудению, настраивал какой-то прибор.

Егор сперва и не понял, что произошло. По его бедрам неожиданно прошлась легкая покалывающая волна, как будто Мастер начал растирать ладонями онемевшие от напряжения мышцы, хотя на самом деле тот и пальцем его не тронул с тех пор, как отстранился. Да и момент, когда проходит онемение, при массаже обычно сопряжен с колючей, сопровождаемой судорогой болью, а тут ощущения были даже приятными, будоражащими и волнующими. От бедра к бедру через пах пробегала невесомая, очень деликатная щекотка. И если обычная щекотка ласкала лишь кожу, то эта как будто сразу ныряла вглубь, без заминки проникала в тело и гладила изнутри мышечные ткани. Пронизывала до самой кости и походя мягко переминала попадающиеся на ее пути органы. Члену и мошонке тоже доставалось. Игривый покусывающий прибой раз за разом накатывал на них, погружал в себя, заставляя яйца подтягиваться, а член крупно вздрагивать и ронять на живот вязкие капли.

Мастер умудрялся, не прикасаясь, дарить Егору удивительное дразнящее удовольствие, которое с каждой минутой неуловимо менялось: то становилось насыщеннее, вызывая сильное подергивание мышц, то угасало, почти исчезая за остаточной дрожью кожи. Когда пронзительность этих уколов усиливалась, тело вне зависимости от желания его хозяина максимально напрягалось, а в паху горячими искрами быстро нарастало обманчивое ощущение внезапно накатившего оргазма. Но стоило Егору задеревенеть в полной готовности принять на себя удар наслаждения, как лукавая щекотка тут же унималась, мышцы расслаблялись и оргазменная волна снова откатывала, оставляя его мокрым от пота, полным семени и все еще неудовлетворенным.

Несложно было догадаться, что могло оказывать такие странное воздействие – удовольствие на грани боли. На себе Егор такого еще не испытывал, да и своим партнерам подобного не предлагал, но был неплохо подкован в вопросах необычного секса и знал, что может давать такой удивительный эффект.

Электрический ток, как гулкое эхо, прокатывался по нему от колен до ребер. Пощипывал кожу, ленивой молнией проносился от одного электрода к другому. Нарастал, когда того хотел Мастер, и тогда Егора накрывало предоргазменными спазмами, или убывал, и тогда тот судорожно хватал ртом воздух, чувствуя лишь мелкие щипки и легкое массирование. Иногда, после того как вибрация тока почти полностью пропадала, на коже оставалось бодрящее морозное ощущение, будто лед приложили и сразу убрали, и Егор каждый раз непроизвольно ежился, испытывая его.

Он никогда не думал, что ему придется попробовать нечто подобное. Совершенно не ожидал, что электросекс может доставить такое потрясающее, ни с чем не сравнимое удовольствие. Егор плавал в мучительном наслаждении, словно в бескрайнем океане, и восхитительные волны мягко покачивали его – то возносили на пенный гребень, то опускали в темную глубину, но все никак не давали достичь берега-оргазма.

Эта игра сильно выматывала, даже раздражала, но вместе с тем каждый ее раунд продлевал острые ощущения буквально до бесконечности. Скоро Егор понял, что это тоже была своего рода пытка. Мастер мучил его колким блаженством, и, утопая в нем, Егор терял счет времени. Казалось, что тот играл с ним уже несколько часов, хотя на самом деле вряд ли прошло больше получаса. К этому моменту силы начали покидать тело, Егор устал, вымотался морально и физически и желал уже лишь одного – кончить и сразу вырубиться.

Должно быть, Мастер заметил его бессилие, потому что, наигравшись, выключил ток и освободил бедра Егора от давления тонких ремешков. Тот думал немного отдохнуть, но Мастер не дал ему ни минуты – просунул пальцы под поясницу, погладил копчик влажными касаниями и прилепил туда цепкую полоску электрода.

– Может, хватит? – тихо спросил Егор, не сильно рассчитывая на послабление.

Устало потерся лицом об плечо, чувствуя, как ноет в паху из-за неудовлетворенного желания, но требовать ответа более настойчиво не посмел.

А Мастер снова забрался на него верхом. Скользкая ладонь крепко обхватила член. Егор слабо понадеялся, что ему сейчас позволят излиться и отпустят восвояси. И, конечно же, ошибся. Ладонь приласкала его, давая уже настоящую, вполне ощутимую стимуляцию, и Егор так размяк от этого привычного поглаживания, что опомнился лишь когда член стал протискиваться в горячую, все еще тесную, но уже такую знакомую засасывающую глубину.

Мастер насадился на него без пауз. Просто принял в себя до конца и замер, прижавшись к паху твердыми ягодицами. Вздохнул удовлетворенно. По крайней мере, Егор понадеялся, что это был действительно вздох удовлетворения, а не раздражения, и в очередной раз пожалел, что не может коснуться его.

Очень уж хотелось подхватить Мастера ладонями под ягодицы, задать его покачиваниям медленный чувственный темп. Правда, тот и не думал двигаться. Сидел на Егоре с комфортом, непроизвольно по чуть-чуть поджимал внутренние мышцы, привыкая к его вторжению, но больше ничего не делал, даже руками не прикасался. Не пытался опереться на Егора, как делал это в прошлый раз, не гладил его и не щипал.

Егор с трудом разлепил ссохшиеся губы, чтобы выпросить у него хотя бы пару фрикций, и тут почувствовал, как под прикрепленным на копчик электродом начинают тихонько зудеть ягодицы. Так и замер с открытым ртом, прислушиваясь к этим ощущениям. Пытался понять, чем именно ему грозит это едва заметное свербение, а оно тем временем нарастало и углублялось, прознало его насквозь и концентрировалось…

– О Господи! – выдохнул потрясенный Егор, чувствуя, как бегут по члену электрические токи и пропадают, срываясь с него внутри тела Мастера.

Тот все еще не шевелился, но весь был напряжен, будто пытался насильно удержать себя от малейшего движения. С каждой горячей колющей волной, посылаемой сквозь тело Мастера, сокращение его мышц постепенно учащалось, нарастало и вскоре стало напоминать равномерное биение пульса.

Егор и сам превратился в монолит. Сконцентрировался на этом ритмичном, обжимающем член трепыхании, которое идеально сочеталось с теми огненными всплесками, что сотрясали его ягодицы, бедра и пах. Будь Мастер даже триста раз тренированным, умеющим произвольно сокращать и расслаблять внутренние мышцы, он никогда бы не смог без электрической стимуляции сжимать его так долго и в таком темпе.

Лишь на мгновение он живо представил себе, что чувствует в эти минуты Тони. Тот, должно быть, прикрепил другой электрод на себя и теперь добровольно получал электрические удары, вынуждающие его так жадно стискивать, буквально глотать член задницей. Егор представил и тихо застонал, а его наслаждение, как груженый доверху товарный состав, тяжело стронулось с места и начало медленно, но неотвратимо ускоряться.

***

Максим неподвижно сидел на Дальском. Горбился и гримасничал, как какая-нибудь зловещая каменная горгулья. Грыз рукоятку плети, морщился, жмурил глаза и изо всех сил старался не стонать во весь голос. Сумасшедшее болезненно-сладостное удовольствие то и дело вырывалось из горла глухими всхлипами, и лишь пожеванная кожаная рукоять не позволяла ему выплеснуться одним махом и превратиться в полноценные громкие вскрики.

В заднице все бешено дергалось и билось в конвульсиях. Мышцы не просто сжимали – как голодные, обсасывали член Дальского. Скользко елозили. Явно пытались выдоить из него не только сперму, но и всю кровь до последней капли. Максим дрожащими пальцами крутил регулятор. То увеличивал, то уменьшал мощность заряда. Пробовал на вкус интересные, разные по силе ощущения, старался хоть ненадолго, но отодвинуть для них с Егором приближающийся оргазм.

А Дальский – судя по громкому сопению, судорожным вздохам и слабому покачиванию бедер – уже был опасно близок к завершению этого выматывающего безумного сеанса. Максим, может, и сжалился бы над ним – дал бы Егору кончить, – ведь ему самому становилось все тяжелее держаться, но он хотел, чтобы тот выпросил у него оргазм, как до этого просил не стегать его плетью.

Он тогда не сильно вслушивался в то, что бормотал сквозь кляп Егор, и освободил его рот лишь для того, чтобы услышать мучительный крик и насытить сполна, накормить этим криком свое мстительное эго. Уже замахнулся, приготовившись огреть Дальского плетью, но тот вдруг начал просить, и он так и не смог довести удар до конца. Охрипший Егор шептал свои просьбы, и с каждым его словом пелена гнева отслаивалась, рвалась, спадала слой за слоем с глаз, заставляя Максима быстро трезветь и приходить в недоумение из-за собственных поступков и мыслей.

«Чего я так разошелся?» – удивлялся он, разглядывая кожу Егора, сильно покрасневшую вокруг сосков.

Грудь Дальского быстро вздымалась и опадала, выдавая затаившийся в ней страх. Лицо его было бледным, губы – плотно сжатыми, а растрепанные влажные волосы завивались и блестели, перекатывались по подушке вслед за тяжелой головой.

«Ну, подумаешь, отказался он от сеансов и вернулся к привычной свободной жизни. Наведался к Виолетте без меня… Ну и что?.. Стоило ли из-за этого так злиться?.. Да еще и напиваться чуть ли не до полной невменяемости. Ну, подумаешь, не сообщил он о своем походе в театр, и я чисто случайно узнал об этом, но разве ж стоило из-за этого наказывать Дальского за обычное для него поведение?»

Максим с досадой кусал губы, вспоминая, что в договоре, который он чуть не порвал в пьяном угаре где-то между звонком Харитона Андреевича и приходом Станислава, было четко указано, что Дальский отказывается от БДСМа. Получалось, что, наказывая его таким жестким образом, он сам же нарушил это условие. Все его предыдущие действия, вызванные гневом и обидой, были глупыми и опасными и могли привести к очень серьезным последствиям, причем не только для Максима, но и для всего Клуба. Как только до него дошла эта очевидная истина, Максим сразу же почувствовал, как гнев начал постепенно таять. Испарялся, как брошенный на нагретую сковородку лед, а вместо него пришла вина. Придавила плечи тяжелым и душным покрывалом раскаяния, заставляя гнуть спину. Скалилась и шептала с ехидством, что Максим – невыдержанный идиот, который роет себе могилу собственными руками.

Под ее влиянием тот мрачно поглядел на истерзанного мстительными руками и, судя по красным полоскам на боках, не менее мстительными ногтями Дальского. Решил, что надо хоть как-то смягчить свою вину и, соответственно, уменьшить возможные последствия. Надумал загладить пряным удовольствием болезненное начало сеанса, пока у него еще была такая возможность, потому и взялся за электростимулятор, и очень даже преуспел в этом, продемонстрировав Дальскому одну из самых изощренных сексуальных игр. Раскаяние заставляло его действовать мягче, дарить больше удовольствия и лишь самую капельку боли, но засевшие глубоко в душе остатки упрямой злости требовали для своего полного удовлетворения небольшого пожертвование – мольбы и просьбы из уст Дальского. Не имея уже сил и желания бороться с ними, Максим убавил мощность электростимулятора до минимума, сильно сжал в кулаке собственную мошонку и оттянул ее, не желая незаметно скатиться в пропасть оргазма. Замер в терпеливом ожидании и, как ястреб, высматривающий со скалы свой будущий ужин, хищно уставился на губы Дальского.

Тот еще какое-то время подрагивал остаточной дрожью, как умирающая лань, сраженная метким выстрелом, и не сразу заметил, что сладкая, царапающая стимуляция полностью прекратилась. Повздыхал, посопел, потерся носом, покрытым капельками пота об бицепс, и только после этого до его затуманенного похотью разума наконец-то добралась запоздалая мысль и сообщила, что игры с электричеством закончились.

Опомнившись, Дальский недовольно насупился. Немного поерзал под Максимом, но почему-то сдержался и промолчал. Скорей всего, он уже просто боялся раскрыть пасть и брякнуть ненароком что-то такое, что могло бы вывести Мастера из себя. Он, конечно, правильно делал, но затаившийся Максим ожидал от него совсем другого. Через пару минут молчания он раздраженно закатил глаза, досадуя на тупость конкурента, и тоже чуть поерзал, намекая, что Мастер не сдох, жив-здоров, все еще тут и ждет определенных действий.

– Почему ты… остановился? – сильно издалека начал Дальский, облизывая губы.

Максим нахмурился и сердито засопел, понимая, что ответить прямо, не выдавая себя, он не может.

– Дай… – Дальский помялся и, решившись, как обычно нагло потребовал: – Дай мне кончить.

Потом, будто испугавшись свое грубости, осекся, замялся и выродил:

– Пожалуйста!

Алчно наблюдавший за движением его губ Максим снова сильно потянул себя за яйца, когда это простое и вежливое, совершенно не относящееся к сексу слово подстегнуло его желание, словно плетью. Растянул губы в садистской ухмылочке, ткнул в Дальского пальцем и нацарапал у него на груди: «Проси».

Вместо просьб Дальский упрямо сжал сердитые, несговорчивые, умеющие так вдохновенно отсасывать губы.

Пока он размышлял над тем, что лучше – унижаться, просить и получить оргазм или сохранить достоинство, мучиться дальше и скопытиться от истощения и неудовлетворенности, – Максим немного покачался на нем, намекая, как было бы хорошо Дальскому, если бы тот сдался, довольно жмурясь, потеребил свои соски, погладил пах, повздыхал сладострастно и в очередной раз затих. Мрачный Дальский посопел, чувствуя эту легкую, дразнящую качку, покрутил шеей, подергал связанными руками, потер одну ладонь об другую и рассержено рыкнул:

– Ну, ладно!.. Ладно! Если тебе доставляет удовольствие унижать меня, я буду просить!

Максим счастливо вздохнул, удовлетворенно поерзал, устраиваясь удобнее и приготовился слушать.

– Пожалуйста… – неуверенно начал «мотивирующую» речь Дальский, явно сражаясь в это время со своей буйно расцветающей гордыней. – Пожалуйста… Позволь мне кончить… Прошу… Мастер!

Настроение резко поползло вверх. Максим прикрыл рот ладонью и постарался не ржать, ведь смех рвался наружу, сотрясая все тело, а Егор был не настолько дурак, чтобы принять его конвульсии за прочувственный плач. Тот, видимо, и так что-то заподозрил, потому что заткнулся и набычился. Молчал, сопел, и Максим скоро пожалел, что развел такую канитель. Кончить ему хотелось ничуть не меньше «молящегося», а придумывать просьбы временно покорный, но неопытный в этом деле Дальский мог такими темпами до самого утра.

Но тот не стал и дальше испытывать его терпение. Ни с того ни с сего подобрался, открыл рот, вздохнул глубоко, будто готовился выступать с важным докладом, и зарычал низким, повелительным, ни разу не умоляющим голосом:

– Позволь мне спустить, Мастер, потому что как только освобожусь, я найду тебя и вздрючу так, что ты неделю ни сидеть, ни ходить не сможешь. Сначала присуну тебе за щеку, потом протолкну до самой глотки и буду трахать твой рот так глубоко, что ты начнешь давиться, а я в это время буду держать тебя за волосы и тащиться от этих спазмов. А после этого порадую членом и твою бойкую нерастянутую задницу, и будь уверен, я буду ебать эту голодную сучку до тех пор, пока твоя дырка не превратится в туннель, и отпущу только тогда, когда член начнет из нее вываливаться. А потом ты снова возьмешь в рот и все повторится с самого начала…

Пока онемевший Максим пялился на него с открытым ртом, Дальский перевел дыхание и продолжил со спокойной холодной усмешкой:

– А когда я солью в тебя все что смогу, я возьмусь за игрушки, которые ты, похоже, просто обожаешь и буду трахать ими, пока у меня опять не встанет. Потом снова засажу и буду натягивать до бесконечности, и поверь мне, тогда ты уже сам начнешь просить и умолять отпустить тебя. Поэтому, пожалуйста, позволь мне кончить сейчас, иначе потом я возьмусь за тебя всерьез, и ты поймешь, насколько болезненной может быть такая ядреная ебля.

Дальский заткнулся и самодовольно ухмыльнулся жесткими нервными губами.

Чертов партизан. Решил, видимо, погибать с честью.

Максим, который очень внимательно вслушивался в его монолог и, естественно, тут же представлял все это в картинках, с силой прикусил ребро ладони. Выкрутил и без того придушенные яйца, болью прогоняя ударившую по ним истому. Картинки, которые он видел в своем воображении, были слишком живыми и горячими. Они кружили в голове цветным калейдоскопом, щекотали нервные окончания, заставляли дрожать пальцы, а кожу – потеть и лосниться.

Если бы кто-то из проверенных клиентов сказал нечто подобное настоящему Тони, Максим бы без колебаний свернул ему шею, конечно, если бы успел добраться до него раньше Станислава, потому что для нежного Тони такие маниакально-страстные откровения обернулись бы в конце концов страхом и ночными кошмарами. Но Максим не был изломан и искалечен так же, как бедный, слишком красивый для хрупкого смертного итальянец. Самого Максима такие слова, особенно исходящие от Дальского, заводили до такой степени, что у него вся грудь мгновенно пошла красными пятнами в преддверии близкого оргазма.