Текст книги "Клетка для души (СИ)"

Автор книги: MarLen-Mor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Вот и сейчас, стоило только Ольгерду сесть на траву, как перед ним сразу расстелили салфетку, достали хлеб, окорок, сыр, фляги с вином...

– Я сейчас, только руки помою...

Ольгерд спустился к ручью, а уже поднимаясь по склону обратно, увидел кустик полыни и замер...

Он мял в руках пахучие листья и, зажимая их между ладонями, все касался губами... Не хочу! Нет! Беззащитная, потерявшая броню душа плакала и рвалась назад… И только одно билось в голове... Вырваться! На волю! Пусть на минуту! Пусть сдирая при этом всю кожу! Пусть потом умереть! Но умереть свободным!

А на губы горечью последнего поцелуя ложился полынный сок...

Почему? Почему последнему нищему доступно то, о чем Ольгерд может только мечтать? Но поздно плакать, его жизнь такая, какая есть, и другой ему никто не даст...

Он вернется в королевский замок, который язык не поворачивался назвать домом, и будет снова жить так, как жил... Но уже не надеясь. Чем сможет помочь ему этот юноша? Ничем... О нем самом хотелось заботиться, оберегать... Нельзя его подставлять под месть Харальда.

Нужно забыть. Нужно просто перестать думать о нем. Это просто... наверное...

Нужно будет не вспоминать, как он выгибался, прижимаясь тесно и жарко... Не думать, как слепо искал его губы... Не помнить эти губы... сладкие, в вишневом соке, горячие...

Нет! Луана! Что же он делает... Надо просто забыть! Просто... Просто? А попробуй! Память подсовывала и подсовывала картинки... жаркие, страстные, невыносимые... И самая последняя, увиденная им уже у двери – спящий, истомленный юноша, расслабленно раскинувшийся на постели, прикрытый только легкой простыней, которая почти откинута, и из-под нее видна стройная длинная нога, чуть прикрытые ягодицы, изгиб поясницы и плечо... И эту красоту надо забыть?

Ну, хорошо, пошел на сделку сам с собой Ольгерд, может быть, не совсем забыть – может быть, вспоминать, но иногда, очень редко, когда его оставляют одного... Со временем все пройдет, он успокоится, придет в себя... снова станет ходячим мертвецом, душа вновь подернется льдом...

Тьма! Да не об этом надо думать! Надо вообще не думать, и все забудется. Пройдет. Ведь не нужны же ему были парни до этого, ни на одного он не смотрел с желанием... и на этого не будет. Ольгерд даже закрыл глаза, чтобы действительно не смотреть, и память тут же услужливо подпихнула картинку прошедшей ночи...

Ольгерд в бессилии зарычал и, выкинув смятые листья, вытер руки о рубашку.

А зря... Волны запаха тут же окутали его целиком, в паху потяжелело...

– Твою мать... – сквозь зубы прошипел он и все же сорвал новый кустик полыни, не в силах расстаться с его искушающим запахом, а потом... потом он вернулся к гвардейцам...

– Интересно… – протянул Харальд, наблюдая с галереи за приездом Ольгерда. – Выглядит он не так, как всегда… и трава эта в руке… Наркотиками мне так и не удалось его соблазнить… Тогда зачем эта зелень? То, что я не понимаю, мне не нравится. Сигурд! – Харальд оглянулся на бледную тень, стоящую рядом. – Узнал, где они были и что делали?

– Да, мой король. Они действительно были в цирке, и Ольгерд ночь провел не один. Я, правда, не видел, чтобы к нему в номер кто-то заходил, и ужин на двоих не заказывали... Но когда я утром, после его ухода, зашел в комнату, то все очень ясно говорило о том, чем там занимались, хотя в комнате опять никого не было... Я оставил там осведомителей понаблюдать... Может, что и выяснят...

– Умница... – король потрепал Сигурда по щеке, словно собаку, и, развернувшись, ушел.

Сигурд скривился и, вытерев щеку ладонью, с ненавистью посмотрел вслед удаляющейся десятке Ольгерда.

– Когда же ты, наконец, поймешь... друг...

*** Человеческий город Норк. Камия. Незнакомая комната в задрипанном трактире.

Я проснулся... Да здравствую Я! Да-да, с большой буквы... Себя-то я уж точно люблю. А почему бы не любить? Смотрю, вот, на себя по утрам в зеркало и нравлюсь себе до ужаса. Это с утра-то, да еще с похмелья... А вы представляете, какой я бываю после ванны, чашечки зеленого чая и причесавшись. Угу... Я – неотразим! Правда, это не мои слова, но я им свято верю... Потому что... потому что хочу – и все! Я сам для себя решаю, во что верить, а во что нет. А у вас разве не так? Ладно, я остановился на том, что я неотразим... в любое другое время... только не сегодня.

Почему? Да все как всегда. Если вчера было слишком хорошо, значит, с утра будет плохо – народная примета. Нет, не эльфийская... Вроде, человеческая. Или я опять с похмелья все путаю?.. А, кстати, где это я? Комнатка какая-то загаженная, бельишко на постели серенькое... Не иначе – трактир. Эх, не надо было вчера доказывать гвардейцам, что я в состоянии их перепить... сразу... всех пятерых...

Любой спор – и я в него встреваю... Ну, вот какого хрена?! За столько лет так ничему и не научился... А все из-за скуки... Скучно мне, видите ли... Зато теперь не скучно... теперь голова болит так, что даже тараканы, расплодившиеся в ней, как на кухне у нерадивой хозяйки, и то, кажется, усики повесили... Ладно, пора вставать. Ой, пол какой-то шаткий…

И светлый эльф кое-как уселся на кровати. Длинные, каштановые, с легкой рыжиной волосы закрыли лицо, когда он наклонился вперед. Эльф привычным движением откинул их назад. Тихо звякнули чёрные бусины, нанизанные на длинные нити, вплетенные в то, что осталось от роскошной прически...

– Очнулся? – большой серо-голубой попугай, сидя на высокой спинке кровати, наклонил голову набок и с любопытством посмотрел на эльфа одним глазом. – Выжил, значит...

– Не начинай... – простонал эльф, – от тебя одни неприятности с утра...

Попугай возмущенно поднял роскошный хохол перьев на голове.

– От меня... одни неприятности, Эст? – голос птицы слегка взвизгнул на слове «меня». – Твоя главная неприятность еще и не проснулась... – угрожающе продолжил он, переминаясь с ноги на ногу в каком-то издевательском танце.

– Завянь...

– Оглянись...

– Ух, мать твою...

– Не выражайся! – попугай даже подпрыгнул.

– Прости, Чивет...

Эльф даже не заметил, как у него вырвалось извинение... Он в тупом изумлении смотрел на девуш... э, нет... на женщину? Тьма тебя задери...

Красотка, что лежала рядом с ним в постели, была не первой свежести и даже не второй... Костлявая человеческая блондинка была далеко не девушка... В смысле – не юная девушка… Это сколько же надо было вчера выпить?

– Нам пора!

Эльф аккуратно вытек из постели и принялся собирать с пола свои шмотки, сверкая обнаженным телом. «Красотка» на постели открыла глаза и с удовольствием наблюдала эту картину... Посмотреть было на что... Блондинка облизнулась... Когда соблазнительной наготы осталось так мало, что как о таковой, о ней и говорить-то было нечего, дев... э... женщина подала голос.

– Куда это ты собрался, любимый?

Эльф замер на месте, словно памятник самому себе.

– Кто, простите?

– Любимый, конечно же. Разве у эльфов не так принято обращаться к будущему мужу?

– Э... э... это вы мне? – голос эльфа в конце реплики позорно сорвался на писк.

– Тебе, сладкий мой, тебе... Раз девушку опозорил, жениться придется по-любому...

Интонация костлявой блондинки не предвещала ничего хорошего.

– С какого это перепугу я на первой попавшейся ведьме жениться буду? – возмутился враз отмерший эльф. – Да и какая ты девушка? Из тебя девушка как, вон, из попугая конфета.

– А я-то тут при чем? – возмутился попугай, щелчком закрывая здоровенный клюв.

– Вот именно, что на ведьме... Меня зовут Сария Норкская! Так что, любимый, никуда ты не денешься, а то – прокляну!

– Сматываемся, хозяин!!! – заорал попугай, за что чуть не схлопотал сгустком энергии, брошенным женской ручкой.

Попугай, пытаясь увернуться, грохнулся со спинки кровати, и это спасло ему жизнь. Небольшой светящийся шарик, ударившись, пробил стену и полетел дальше, круша остальные.

– Караул!! Спасите попугая!!!

Истошно проорав это, птичка, неуклюже переваливаясь с боку на бок, быстро-быстро поцокала когтями по полу в сторону двери, подметая затоптанный пол комнаты роскошным длинным хвостом, мотая им из стороны в сторону, словно заметая следы как заправский диверсант.

– Только двинься! – угрожающе предупредила ведьма эльфа.

– На меня смертельные проклятия не действуют, я же эльф, – мужчина постоял, издевательски разглядывая прикрывающуюся простыней блондинку, а затем развернулся и направился к двери, на ходу подхватив с пола попугая и забрасывая его себе на плечо...

– Остановись! Есть еще проклятие невезучести!

– Завянь, старушка...

– Ах, таааак...

Эльф сбился с шага, когда его в спину что-то ударило.

– Мать твою... допрыгался... – констатировал попугай.

– Плевать, всякое бывало, переживем и это...

– Ты еще вернешься, – проорала блондинка, – и будешь умолять меня снять проклятие! А я еще подумаю... – сквозь зубы процедила она.

– Ни за что! – рассмеялся эльф. – Не родилась еще такая ведьма, чтобы командовать мной! – и, захватив лютню и дорожный мешок, он вышел, хлопнув дверью.

– Вернешься, – убежденно проговорила ведьма.

За дверью раздался грохот... бум, бум, бум...

– Раз, два, три, четыре... – считала ведьма, – странно, вроде, ступенек было пять...

Бум... раздалось из-за двери. Ведьма удовлетворенно кивнула головой.

– Точно – пять!

– Собрался? – поинтересовался попугай, разглядывая кое-как поднявшегося с пола эльфа, ощупывающего руки и ноги.

– Да замолчишь ты сегодня? Кошке отдам! – Эльф, еле встав, с испугом схватился за лютню... но, слава богу – цела.

– Кошке? Единственного друга? Что это на тебя нашло? Затемпературил? Что на этот раз воспалилось? – верещал попугай, смешно наклонив голову, скептически рассматривая эльфа одним глазом.

– Гордость если только... – с усмешкой отрезал Эст.

– Ну-ну, а я тебе говорил, пилигрим секса, что чужие кровати не доведут тебя до добра...

Эльф, подхватив попугая и водрузив его на плечо, хромая, вышел на улицу.

– Проклятие снимать когда будешь? – поинтересовался Чивет, заглядывая эльфу в один глаз.

– Скройся, – отмахнулся эльф, – не буду я его снимать.

– Каааак? – попугай чуть не навернулся, но, замахав крыльями, усидел на плече.

– Так. Сколько мы с тобой уже мотаемся по дорогам, ищем, а толку ноль... Потому что все делаем логично, – рассудил эльф, – пусть теперь в нашей жизни появится элемент хаоса...

– А выживешь? – ехидно поинтересовался попугай.

– Попробую...

Глава 25.

Эпиграф к главе написан eingluyck1!

***

Бессилье ветра – лишь мгновенье,

На горизонте тучи хмурит...

И слабое то дуновенье

– Как вдох – предвестник страшной бури...

Цепей нет крепче – кроме клятвы,

Пусть вырванной так зло и подло,

Но даже этот плен проклятый -

Разрушить можно лишь любовью...

*** Материк Камия. Страна Тариния. Небольшой городок на границе с Хёльдом.

– Странно…

Морион лежал на траве под деревом, положив голову на колени Зака.

– И что это тебе так странно? – Зак так и не перестал перебирать золотистые локоны супруга пальцами.

– Да вот удивляюсь: городок, вроде, небольшой, думал тут на неделю задержаться, вот уже три прошло, а народу меньше не становится…

– Так цирк твой с каждым годом все известнее, а с тех пор, как его посетил еще и принц…

– Не говори мне про него, до сих пор мороз по коже. Уже две недели с его посещения икается. Но ты мне так и не ответил – почему Сайшес вчера только внизу работал. Почему ты его на канат не пустил?

– А ты сам не видишь, что с каждым днем мальчишка становится все более невнимательным? Того и гляди – сорвется…

– Да вижу… Что с ним, Зак?

– Не знаю. Часами лежит на крыше фургона и о чем-то думает, уставившись вдаль.

– Может, влюбился…

– Не знаю... может, просто устал? Может, нам всем на недельку перерыв сделать, не так уж остро мы теперь в деньгах нуждаемся…

– Наверное, ты прав… Поговори с Сайшесом. Переберемся куда-нибудь в богатый южный город, остановимся, отдохнем, а потом там и работать начнем…

– Вот и славно, а сейчас…

Зак что-то зашептал на ухо супругу. У того сразу стали розоветь скулы, он закрыл в смущении глаза, но предвкушающую улыбку как не старался, так скрыть и не смог…

***

Сайшес лежал на крыше своего фургона в одних брюках, подставив обнаженную спину теплому солнцу. Здесь, на границе с Хёльдом, было прохладно даже летом, и Сай, любивший тепло, использовал каждый солнечный денек, чтобы погреться. А вот крышу фургона он выбрал потому, что тут его никто не трогал, и с нее было очень хорошо видно всю подъездную дорогу. Но даже самому себе юноша еще не мог признаться в том, что смотрит на эту дорогу почти поминутно не оттого, что ожидает ушедших куда-то Зака с Морионом, которые, кстати, уже неторопливо возвращались в цирк. Они шли, держась за руки. Сайшес видел это сотни раз, но сегодня это впервые больно кольнуло его. У всех есть пары... А он один. Еще две недели назад он об этом не задумывался, еще две недели назад...

Так что изменилось? Сайшес вздохнул. Пришла пора признаться самому себе в том, что...

– Сай! Слезай с крыши! – раздался рядом голос Зака.

– Ммм?

Сайшес перегнулся вниз и, почти повиснув на руках, оказался на одном уровне с глазами орка.

– У нас для тебя замечательная новость! Мы едем отдыхать! Сегодня после представления уезжаем в Лиаму! Ты ведь давно хотел: море, пальмы, песок... Морион дает нам две недели отдыха! Две недели ничегонеделанья! Здурово?

– Нет! – Сайшес извернулся и спрыгнул на землю. – Вы поезжайте, отдохните, а я пока тут побуду...

– Интерееесно... – протянул Зак.

– Значит, все-таки любовь, – заключил Морион. – Кто она, Сай?

– Он... – не задумываясь, поправил Сайшес и смутился. – С чего это вы взяли, что любовь? И вообще, у меня все нормально, просто не хочу уезжать... – пробубнил он, отворачиваясь, и, подтянувшись, снова улегся на крыше фургона.

Зак, присвистнул, посмотрел в глаза Мориона и попросил:

– Иди-ка ты домой, а мне, чувствую, надо поговорить с сыном...

Морион понимающе улыбнулся, кивнул и ушел по делам, а Зак, забравшись на крышу фургона, лег рядом с Сайшесом...

– Расскажи мне, малыш, что случилось. Я вижу, ты мечешься, места себе не находишь...

– Ты не поймешь и не примешь... – губы шептали одно, но глаза словно просили верить и смотрели с такой надеждой.

– Я знаю тебя, знаю, каким ты можешь быть, знаю, на что способен, и я пойму тебя и приму любого, что бы ты ни сделал, – твердо проговорил орк.

– Я... я, кажется, влюбился... – начал Сай, опуская глаза, – нет... не знаю... – и он тяжело вздохнул, – я не понимаю ничего... Может, это и не любовь... просто хочется его видеть все время, заглянуть в глаза, дотронуться... Хочу целовать его губы... прижиматься всем телом... хочу... – и Сай замолк, смутившись.

– Ну, так иди и признайся, тебя не любить невозможно! Я уверен, он не оттолкнет! – Зак обнял Сая, прижимая к себе, как в детстве. – Что тебя останавливает? Боишься? Кто он?

– Нет, бояться-то уже поздно... – Сай вздохнул. – Это Пепел...

– Мать твою... – не сдержался орк и, немного подумав, произнес, – а теперь давай рассказывай все, ведь я тебя знаю, у тебя ничего просто так не бывает.

Сайшес рассказал все: и про первую встречу, и про вторую, и про то, что было после цирка... Он рассказывал, испытывая облегчение, разделяя свою ношу с Заком. С самого детства он доверял ему все, и теперь даже удивлялся, почему терпел две недели.

– Ты только не говори мне, что хуже него на свете человека нет, я все равно не поверю, – закончил Сайшес, глядя Заку в глаза, – он не такой, каким видят его люди... Правда, не такой! Если бы ты смог увидеть его, когда он другой, когда без ледяной маски, если бы мог... – Сай замолчал. – Но теперь мы все равно его не увидим...

– Не расстраивайся, – усмехнулся Зак, – если я что-то понимаю в жизни, он сам приедет. Ведь ты же говоришь, что ему с тобой было хорошо, что он оттаял, а раз изведав тепла, к нему тянутся снова и снова. Он вернется. – Орк гладил Сая по голове и укачивал, словно маленького, в объятиях.

– А то, что это Пепел, тебя не смущает?

– Знаешь, ребенок, я давно заметил, что ты очень верно чувствуешь людей, да и... Года два назад в одном из трактиров Таринии я видел драку. Двое, сплетничая, поливали Пепла грязью, а рядом сидела компания хельдингов – тех, кто сбежал от жестокостей своей родины. Так вот, они все, как один, вскочили на защиту чести Пепла. Драка не успокоилась, пока тех двоих не заставили взять назад свои слова, вынудили поклясться жизнью больше не говорить о том, о чем они ничего не знают, и пригрозили, что в следующий раз просто убьют. Тогда я очень удивился, как хельдинги заступались за своего палача и убийцу – с таким видом борются только за правое дело. А сегодня ты рассказываешь мне о спасенных людях. Так, может, все и правда не так, как выглядит? Теперь я и сам не берусь судить о том, о чем не знаю.

– Спасибо тебе, пап! Не может он быть хладнокровным убийцей, я бы почувствовал.

– Вот и я про то же...

***

Ольгерд не знал, что делать. Ледяное спокойствие в его душе было нарушено, он восстанавливал его раз за разом, и оно раз за разом рушилось снова. Стоило ему только закрыть глаза, и он вновь и вновь видел зовущую улыбку циркача, и невозможно было забыть горько-сладкий вкус его губ.

Циркач... Смелый и дерзкий... Сайшес... А он даже не сказал ему своего имени. Так для него и остался – Пеплом.

Хотелось вернуться, хотелось назвать имя, чтобы не было между ними это уродливой клички, как у животного. Хотелось, чтобы он вспоминал его как Ольгерда. Хотелось, чтобы вспоминал... Чтобы не забыл... Так хотелось, чтобы помнил!

Ольгерд метался по своим покоям, не в силах унять ожившее сердце и оттаявшую душу, страстно стремящуюся к тому, кто её отогрел.

Его десятка, видя состояние Ольгерда, теперь, выезжая по велению Харальда, проверяла и перепроверяла все раз по десять, прикрывая и защищая принца.

Ольгерд понимал, что нужно успокоиться, нужно вернуть себе ледяное хладнокровие, в котором находился, нужно... но...

Так не могло продолжаться долго, сорвется он – погибнут люди...

И в один из вечеров, находясь в борделе, он все же позвал в свою постель юношу. Высокого, стройного, гибкого и... черноволосого. Позвал и выгнал. Тело не ответило на купленные ласки, сколько паренек не старался.

А вот с девушкой... с девушкой в тот вечер он целовался долго, словно наказывая себя болью за то, что посмел попытаться стереть воспоминания об единственной светлой ночи, дарованной ему. Он не отпускал от себя девчонку даже тогда, когда тело забилось в судорогах, не в силах выносить чудовищную боль, и Бьёрну, главному в его десятке, пришлось силой уводить ее.

А потом пощёчина, полученная им впервые от своего гвардейца, привела в чувство...

Бьёрн ударил и, вытащив кинжал, положил его под руки Ольгерда, встав рядом с кроватью на колени.

Ольгерд смотрел на покорно опущенную голову, и ему хотелось избить самого себя. Забыться так, чтобы опуститься чуть ли не до истерики... а Бьёрн... Ольгерд, еле подняв руку, провел ею по волосам ждущего своей участи с покорностью агнца гвардейца...

– Воды дай... – прохрипел он. – А это забери отсюда, – с горькой улыбкой он спихнул с кровати кинжал, – еще порежусь... – и закрыл глаза, вконец обессилев.

Потом, когда Бьёрн поил его водой, Ольгерд чувствовал, как дрожали его руки. Чувствовал и понимал: каждый его шаг, каждый поступок отражается на других. Он не простой человек, которому позволено, хотя бы в общепринятых рамках, жить так, как ему хочется, он – Геррион, и этим все сказано. И если проклятие их рода правдиво, ему все же суждено убить Харальда... или наоборот…

– Не переживайте так, ваше высочество... можно его увидеть... если по-тихому... Мы прикроем...

Сладким дурманом окутывали Ольгерда эти слова... Это заманчивое предложение... «Можно»... Хотелось верить, что все будет хорошо... Он понимал, что нельзя встречаться, понимал... но ничего не мог с собой поделать. Циркач приворожил его, выписывая строчки приворота губами по всему телу. Однажды оттаявшая душа жаждала тепла, ликовала в предвкушении, в мечтах он был уже там... в Таринии... И словно в прорубь головой:

– Едем!

***

– Вооот, значит, как, – Харальд задумчиво протянул начало фразы и посмотрел Сигурду в глаза. – Ты уверен, что это именно тот мальчишка? Да? И он опять к нему поехал?

– Да, мой король, – хельдинг почти распростерся по полу, уже и так стоя на коленях, – канатоходец потом целый день щеголял с его лентой в волосах…

– Хмм… Страх, значит, потерял, братец… Мечтать вздумал… Ну, я напомню тебе, кто ты такой…

– Его вернуть? – Сигурд так и стоял, не поднимая глаз.

– Да! Хотя… Нет, пусть познает, чего лишился. Так будет интересней… Часа в три ночи пошлешь за ним гвардейца, и ничего не объясняй, скажи, что я вызываю, и только… Хотя нет, сам поедешь!

Глава 26.

Эпиграф к главе написан eingluyck1!

***

Пришел! Ко мне! Ко мне ли? А факелы горели,

Вычерчивая кровью защитный алый круг.

И яростно запели, злой ревностью согрели,

Отчаянные чувства, воспламенившись вдруг.

Опять цветок отверг ты, глазами опровергнув

Отказ свой безразличный, уже в который раз.

Не веришь ты и веришь, анализу подвергнув,

С кем был все это время я каждый день и час.

*** Материк Камия. Страна Тариния. Небольшой городок на границе с Хёльдом.

Сайшес за кулисами расчесывал морана перед представлением, усевшись тому на спину, когда к нему подошел Зак.

– Сай!

Тот вопросительно посмотрел на орка, моран недовольно заворочался, и Сай машинально продолжил терзать его расческой.

– Он приехал…

Орк еще не договорил, а Сайшес, вскакивая на ноги, уже знал, о ком идет речь. Вскочил и ринулся к кулисам. Он. Пепел. Он снова сидел в своем кресле, снова холодный и далекий, вот только теперь Сайшес знал… Знал, какими горячими могут быть эти губы, какими настойчивыми – руки, расслабленно лежащие сейчас на подлокотниках, и как может бешено биться в этой груди сердце, в наличие которого у такой ледышки многие вообще не верили…

Он пришел! Пришел! Ко мне! А ко мне ли? Сайшес не мог пробиться через эмоциональный фон цирка, не мог ничего понять, и ему оставалось надеяться, только надеяться…

Представление началось. Сегодня Ольгерд смотрел на все другими глазами: воспринимал все ярче, радостней, свободней. Музыка, блестки, смех – он наслаждался этим. А впереди… Можно было только надеяться… и Ольгерд надеялся... что Сайшес придет. И он торопил. Быстрее, время, быстрее! Ему нужен последний номер. Нужно увидеть, нужно поверить, что все было не сном, что все это действительно было!

И вот… карны ушли со сцены, и свет погас. Ольгерд разволновался: в прошлый раз было не так!

А на арене вспыхнул огонь! Нет, не свет, а именно огонь! Сайшес! И в руках у него факелы…

Он ловко управлялся с ними, подбрасывая в воздух. Факелы летали, вычерчивая в темноте алые круги. Народ завороженно затих, и только слышно было слабое гудение раздуваемого огня.

А Сайшес, взяв в одну руку факелы, уже поджег большой обруч. В темноте моран появился неожиданно, выскочив, казалось, прямо на зрителей из огненного круга, а раздавшийся рев добавил напряжения. На галерке заголосили, да и сам Ольгерд, отшатнувшись, спиной вжался в кресло.

Ольгерд любовался циркачом: четкость, выверенность каждого движения, уверенность тренированного тела и дерзость, основанная на идеальном расчете и бесчисленном повторении номера. Он любовался, лаская Сая взглядом, и вспоминал… Видя, как сильные ноги сжимали бока морана, вспоминал, как они оплетали его собственные; наблюдая, как Сайшес обнимал зверя, сам вспоминал силу его рук… От этих воспоминаний бросило в жар, дыхание участилось, скулы порозовели, а руки непроизвольно гладили подлокотники кресла…

– Успокойтесь… – на его руку сверху легла рука Бьёрна, а тихий голос заставил прийти в себя.

– Да.

И в этот момент зажегся свет, Сайшес с улыбкой обернулся к Пеплу... и застыл, вперив взгляд на руку гвардейца, лежащую…

Убью! Сайшес никогда не думал, что способен на такую злобу. Она волной накрыла его, не давая вздохнуть. Да как он смеет! Пепел мой! И тут же, вдогонку, следующая мысль… А вдруг смеет? А вдруг Пепел не ко мне пришел? Моран, почувствовав этот ураган эмоций, зарычал, распушив шерсть; перья на загривке встали дыбом, и, прижавшись пузом к арене, он, рыча, двинулся к барьеру.

– Назад! – Сайшес пришел в себя, рука легла на голову зверя, приглаживая перья, – мы еще работаем… – Моран нехотя пошел к тумбе, но по дороге оглянулся на хельдингов. – Не смей! – голос прозвучал резко и властно.

И тогда зверь бросился на Сайшеса, опрокидывая его на песок арены. Зрители взвыли, в ужасе вскакивая с мест. Миг – и зверь уже стоял над распростертым человеком…

– Ты что, взбесился? – сквозь зубы прошипел Сай. – Всю задницу из-за тебя отшиб!

– Зато посмотри на хельдинга… К кому он пришел? Сам бы ты еще долго это выяснял… – моран, облизав лицо своего «дрессировщика», отошел в сторону, посмеиваясь про себя.

Сайшес глянул и застыл: его ледяной красавец стоял возле барьера, бледный, словно смерть, а гвардеец рядом что-то говорил ему, но… кажется, тот не слышал.

Значит, этот высокий хельдинг не нужен Пеплу! Мой! Мооой… Счастливая улыбка, появившаяся в этот момент на губах, так и не захотела их покинуть…

Сердце... Ольгерду даже вздохнуть было больно, а сердце, оно билось где-то в горле. Сайшес в когтях чудовища, а он бессилен помочь… Барьер, будь он неладен…

А в мыслях… Ольгерд смаргивал, стараясь прийти в себя и прогнать картину, стоящую перед глазами. Картину, увиденную в детстве. Морана, терзающего человеческие тела в зверинце. Казалось, забыл, казалось, все прошло, но один миг – и он снова ощутил горячую кровь на лице, кровь того, кто закрыл его собой. Но сейчас там, под этими когтями, был Сайшес… И внутренности свело выкручивающей болью. Бьёрн что-то говорил… Ольгерд видел его раскрывающийся рот… но и только. Все замерло, часы повернули вспять, перед глазами только кровь и боль, в ушах – крики... И это продолжалось, пока моран не отошел, пока не поднялся Сайшес. Ольгерд так и стоял бы, но Бьёрн увел его...

Утянул наконец-то на место. Хорошо, что снова погасили свет.

А затем к губам прижалась фляга. Глоток – и музыка обрушилась на уши приливной волной, а горло опалил гномий самогон. Застонав, Ольгерд закрыл лицо руками. Так забыться! Харальд… чтоб его… Не надо было приезжать… Не надо…

Все. Надо успокоиться, чтобы, когда зажжётся свет, быть уже в норме. А Сайшес в это время на канате вставал на руки, и успокоиться опять не получалось. И этот моран... Он кружил и кружил рядом, и не получалось собраться, не получалось даже выглядеть нормально: в животе, казалось, намёрзла ледяная глыба, и от нее теперь трясло, не переставая... И даже глоток из фляги мало помог...

А Сайшес, уже заканчивая номер, приземлился на манеж. Он снова смеялся и ловил руками цветы, падавшие на арену, и снова подошел к барьеру.

Глаза в глаза – циркач и ледяной принц... И снова цветок лег на барьер...

– Возьми... – во всеобщем шуме только по губам можно было это прочесть.

– Не могу... – и шепот только для него одного.

Ольгерд закрыл глаза, а когда открыл... развернувшись, медленно пошел на выход...

Мрак! Опять он это сделал! Опять ушел! Ну, нет! Сай в раздражении подхватил цветок и рванул за кулисы, но у выхода налетел на Зака.

– Ну, и что это вы сегодня на манеже устроили? – голос его не предвещал ничего хорошего.

– Да это Фурр решил проверить, как ко мне Пепел относится...

– Мальчишки! Оба! – прорычал Зак и, схватив Сайшеса огромной рукой за плечо, второй звонко шлепнул пониже спины.

– Да что сегодня всё моей заднице достается! – взвыл Сайшес.

– Это тебе за мою первую седину, сынок, – прокомментировал орк.

А возле выхода из шатра Ольгерд задержался, чтобы еще раз, оглянувшись, посмотреть на Сая... Здоровенный орк, удерживая его, словно пушинку, по-хозяйски хлопнул по...

И Сайшес не сопротивлялся!

Ярость застлала глаза багровой пеленой... До сих пор Ольгерд не знал, что такое ревность, и вот сейчас... Бьёрн удержал его на месте, вцепившись в плечо... Да. Так лучше. Надо уйти. Он и так уже стал тут посмешищем. С чего он решил, что у парня никого нет? С чего он вообще мог подумать, что интересен ему? Ну, была ночь... И она прошла. Смешно было надеяться... Хотя, совсем не смешно... Больно. Ольгерд, не сопротивляясь, позволил увести себя из шатра... Вот и все... Он больше не придет... Ольгерд сам обрубил все нити. Вот что ему стоило взять этот паршивый цветок, и так уже засветился донельзя. Так нееет...

В номере таверны Ольгерд сидел, почти утонув, в большом кресле, откинувшись на его спинку, но расслабиться так и не удавалось. Мысли все крутились и крутились, он прогонял их, пытался выбросить из головы, но они настырно возвращались снова. Кто тот орк, что так по-хозяйски вел себя с Сайшесом? Почему тот не возмущался? Значит, близкий... И опять по-новой... Кто он ему?

Спрашивать так можно было до бесконечности, сидеть до утра...

Но погрузиться в отчаяние с головой ему не дала тень, скользнувшая на подоконник...

Глава 27.

Эпиграф к главе написан eingluyck1 !

***

Холодный и надменный.

Как не было ТОЙ ночи,

Когда столь откровенно

Ты показал, что хочешь…

Но ревностью сверкает

Сейчас голодный взор,

И очень вдохновляет…

Такой немой укор!

Но стоит лишь коснуться…

И – можно не проснуться,

Шалея от желанья…

Вот и привлек вниманье)))).

*** Материк Камия. Страна Тариния. Небольшой городок на границе с Хёльдом.

Ольгерд вскинул голову. Циркач сидел на подоконнике и покачивал ногой. Одетый во все черное, почти сливающийся с темнотой ночного неба. Гнев вспыхнул сам собой, совершенно непроизвольный и безотчетный.

Сначала он позволяет какому-то орку шлепать себя по заднице, а потом приходит к нему как ни в чем не бывало!

Гнев требовал действовать, но разум заставил остаться на месте, вцепившись в подлокотники кресла.

Сайшес при свете свечей рассматривал Пепла. Опять холодный и надменный, словно и не было той ночи, словно не это тело жарко и страстно выгибалось в его руках. Вот только глаза сейчас сверкают, словно у голодного хищника.

И опять закрыт. Как он так умудряется? Юный канатоходец еще не встречал ни одного такого человека – все люди обычно открыты...

Он подошел к Пеплу, но тот даже не пошевелился. Сайшес огляделся: стоять перед Пеплом, словно проситель, не хотелось, а сесть некуда. Хотя... И Сайшес, не раздумывая, уселся на ковер у ног хельдинга, положил руки ему на колени и, пристроив на них подбородок, заглянул в глаза принца. На мгновение в них промелькнуло удивление и пропало, уступив место холоду и равнодушию.

Ну, почему с ним всегда так сложно? Сайшес одними пальцами легонько погладил напряжённое колено.