Текст книги "Клетка для души (СИ)"

Автор книги: MarLen-Mor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Пепел наклонился, ухватив Сайшеса за рубаху, сгреб его, подтянул к себе между расставленных ног, и, почти соприкасаясь лицами, прорычал:

– Кто он тебе?

Глаза Сайшеса удивленно распахнулись.

– Ты про кого сейчас?

– Про орка, которому ты слишком много позволяешь!

Сайшес смотрел и не верил себе… Ни о какой сдержанности со стороны Пепла больше не шло и речи! Глаза его горели гневом, ноздри раздувались, тело вздрагивало от напряжения, мужчина прикладывал массу усилий сдержаться и не накинуться на него, на Сая…

Вот это да! Да он ревнует! Он!! Ревнует!!! И на представлении... Сайшес вспомнил, каким белым было его лицо... Пепел испугался за него… Так это что? Что это значит? Что?!!

Хотелось помучить, хотелось ничего не говорить, хотелось увидеть еще подтверждение его… Любви? Нет? Ну, хотя бы того, что Сай ему не безразличен… Но он не стал. С Пеплом никогда не поймешь, как далеко можно зайти безнаказанно…

– Единственный орк в нашем цирке – мой отец, – сказал он, пристально всматриваясь в стальной блеск глаз, и если бы не это, он никогда бы не заметил мгновенного облегчения и смущения, промелькнувшего в них. Не вглядываясь, так бы и не уловил миг, когда стальной блеск, смягчившись, стал теплым бархатом. Рука, зажавшая в кулаке его рубаху, упала на подлокотник, и Пепел, откинувшись на спинку кресла, снова замер.

Замер! Опять?! Ну, вот что с ним делать? Сай, как стоял на коленях между ног мужчины, упершись в него руками, так и начал тихо, одними пальцами, гладить Пепла. Тот прикрыл глаза. Сайшес усмехнулся: значит, так, значит, делай, что хочешь, а он тут ни при чем…

И Сайшес делал, что хотел, проводя руками по стройным бедрам. Дорогая тонкая ткань брюк позволяла чувствовать каждый изгиб, каждую мышцу, давала легко скользить рукам, и они, опускаясь с наружной стороны и поднимаясь до паха по внутренней, оглаживали живот, бока… так соблазнительно расставленные ноги...

Сай сначала наблюдал, видел, как на губах Пепла показалась, нет, не улыбка, но полунамек на нее, а потом и сам увлекся, уже не обращая ни на что внимания, только ощущая руками под материалом рельефные мышцы, чувствуя, как они подрагивают, чутко реагируя на ласку. Пепел чуть заметно выгибался под его руками, но Сай знал, что и это уже много. Много, пока он не отпустит себя. Нужно просто подождать, дать ему время. И Сайшес не торопился, он просто наслаждался этими прикосновениями, самой их возможностью…

Но вскоре прикосновений ему стало мало и, скользнув вверх и распластавшись по всему телу Пепла, он обхватил его шею руками.

Хельдинг наконец-то раскрыл глаза, и не было там больше холода, и к губам Сая он потянулся сам. А тот уселся верхом на его бедра, прижался всем телом и с улыбкой подставил под поцелуй свои губы. Мягко, неторопливо Пепел исследовал эти губы, податливые, с готовностью раскрывшиеся ему навстречу. Сладкие, с привкусом вишни... Воспоминания накладывались на реальность, кружили голову, сводили с ума... Сайшес отвечал ему так же: медленно, томно – но постепенно увлекался, целовал все жарче, прижимался все откровеннее.

А Ольгерд, забываясь, уже гладил его по спине, по бедрам, сжимал руками упругие ягодицы, старался запустить руки за пояс брюк, чтобы добраться до обнаженной кожи, и прогибался сам под руками Сайшеса, нашедшими под шелком его рубашки горошины сосков. Пальцы циркача ласкали, терли, мяли плоть вместе с материалом, и словно пламя расходилось по телу, стекая вниз, заставляя тяжелеть в паху. А Пепел никак не мог нащупать застежку на чужих брюках… Рука сама сползбла вниз, пальцы ласкали плоть сквозь одежду, сжимали, гладили. Сайшес только тихо стонал и смотрел на Пепла ничего не видящими, затуманенными глазами.

Хельдинг и сам хмелел от сумасшедшей энергии, текущей сейчас по его венам, иначе как он мог объяснить, что целовал и целовал… не в силах оторваться, не в силах выпустить, не в силах разомкнуть рук.

И когда, наконец, нашел пуговицу на брюках – это был триумф... И ликование, когда обнаружил, что белья под ними нет.

Добраться, скорее добраться до обнаженной кожи, почувствовать ее! Теперь можно было скользнуть в брюки обеими руками, сжать пальцами крепкие ягодицы и самому застонать от умопомрачительного удовольствия касаться их. Он сжимал и разжимал пальцы, и снова сжимал, не в силах остановиться и отпустить, не в силах прекратить наслаждаться этим ощущением полноты в своих ладонях. Сайшес еще и выгибался, подставляясь под его руки, и от этого Ольгерд совсем терял голову.

Он все пытался стащить с непоседливого циркача брюки, но ноги, оседлавшие его, были широко разведены, и сделать это не было никакой возможности... Тупик... Пришлось убрать руки... Он чуть не застонал от такой потери.

– Встань... Сними...

Сайшес не сразу сообразил, почему он лишился ласки: дурман не выпускал из цепких объятий...

– Ааа... – протянул он.

– Брюки...

Сай нерешительно встал, все еще не приходя в себя.

– Быстрее...

И, очнувшись, циркач, скинув обувь, стал, извиваясь, освобождаться от их узкого плена...

– Ашш... – Ольгерду одновременно хотелось смотреть, не отрываясь, и вскочить, чтобы снова обхватить его руками и целовать эти, сейчас закушенные, губы. Но он упрямо сидел на месте, растягивая удовольствие, он только смотрел... нет, пожирал глазами...

Сайшес, поймав его взгляд, замедлил движения... Они стали плавными, тягучими, тело извивалось змеёй под музыку, звучащую в его голове, пояс брюк то сползал с бедер, то опять поддергивался, а на зацелованных губах призывно алела улыбка.

Сай любил и умел танцевать, а уж перед таким благодарным зрителем...

Бедра медленно покачивались, брюки после стольких стараний так и остались почему-то на бёдрах... а вот рубашку расстегнуть... Кожа, освобождённая от чёрного шёлка, была безупречно гладкой, тёплой, манила губы, просилась под руки... Ольгерд в прошлый раз не рассмотрел Сая, да и некогда ему было, он мог только чувствовать, но теперь... Теперь он видел, он наслаждался...

Тренированное тело, состоящее из одних мышц, но при этом не перекачанное, поджарое, узкое в кости, изящное даже, казавшееся обманчиво хрупким... Но Ольгерд прочувствовал на себе силу этих мышц, когда его оплетали ногами, притягивали руками... Сильный... гибкий... сумасбродный... и такой притягательный...

А Сайшес, отвернувшись от Ольгерда, начал что-то тихонько, почти неслышно, напевать, вторя незатейливой мелодией движениям танца... Бедра покачивались, шелк рубашки пополз с плеча... а голос... он становился все громче, завораживал и звал переливами мелодии... звал... в каждом звуке он звал его... Шелк соскользнул, повиснув на локтях... Открылась спина... Ольгерд помнил её с прошлого раза: помнил губами, исцеловавшими каждый позвонок; помнил руками эту нежность и теплоту кожи; помнил щекой, прижимавшейся к ней в сладком изнеможении. Он помнил, как это было... Словно вчера... Из памяти выпали только две недели, которые разделили обе встречи – их просто не существовало. Он не жил все это время! Теперь он понял это.

А рубашка уже соскользнула и была отброшена к стене. Танец завораживал плавными грациозными движениями, змеиными изгибами тела – манящими, разжигающими страсть.

В полумраке комнаты на обнаженном торсе дрожащие отсветы свечей рисовали причудливые узоры из бликов и теней, высвечивая рельеф мышц. Брюки сползали все ниже... открывая путь в ложбинку между ягодиц...

Ольгерд, не выдержав, поднялся. Движения и у него замедленные, плавные, как у карна... Сайшес оглянулся – по затылку дуновением ветра скользнуло ощущение, что за ним охотятся... Сорвавшись с места, он сам бросился на шею своему прекрасному хищнику и висел, смеясь, пока с него сдирали штаны, пока тискали, а потом, подхватив на руки, понесли к кровати...

И снова тела исполняли танец, полный огня, на смятых простынях...

Руки принца с упоением вспоминали, а губы приветствовали каждое прикосновение к такому желанному телу, разгоряченному танцем и страстью.

Ольгерду сейчас все было можно... Можно показаться неумелым, смешным, неловким: его не осудят и не прогонят, даже больше – его просто не отпустят... Сильные руки Сая вцепились в плечи крепко, до боли, до синяков, и упоение от такой боли было сродни восторгу. Канатоходец был легким и гибким... Ольгерд приподнимал его узкие бедра и входил снова и снова, почти рыча от восторга, готовый все отдать и умереть за эти мгновения счастья и свободы...

Свечи, догорев, давно погасли... А страсть не иссякала, она просто замирала на время, переходя в тихие неспешные ласки, и снова оживала, унося их ураганом...

Сай утомленно и расслабленно вытянулся вдоль тела мужчины, лег на плечо Ольгерда и только сейчас, когда спал дурман страсти, увидел цепочку на шее, а на ней – монету...

– Пепел...

– Ольгерд.

– Что?

– Меня зовут Ольгерд.

– Оль...геерд... – протянул Сай, словно пробуя на вкус, – Оль... Это моя? – и рванувшись, перекатился, устраиваясь на его животе. Повертелся, удобно располагаясь между расставленных ног, и затих, чувствуя, как на его спине сомкнулись объятиями руки хельдинга. Зря он спросил: все и так было ясно, но все же оно того стоило – он смог увидеть улыбку Ольгерда, ясную, солнечную и такую открытую... Сайшес за цепочку вытащил съехавшую за спину такую же монету, вторую… и лучезарно улыбнулся.

Было так странно ощущать Пепла... нет – Ольгерда всей душой, совершенно открытого, расслабленного, доверившегося. Сайшес отогревал эту замерзшую душу, лечил поцелуями и лаской прикосновений...

Прикосновения... Чуткие пальцы нащупали шрам от магического ожога на левой половине груди. Сайшес видел его при свете – черный, в виде клинка, направленного в сердце...

– Откуда это?

Ольгерд дернулся, словно от боли, и замер, а Сайшес почувствовал, как душа оттаявшего в его руках мужчины вновь затягивается изморозью отчаяния...

Нет! Только не это! Только не снова! И он принялся целовать и обнимать хельдинга – только бы согрелся, только бы не чувствовать этой жуткой безнадежности...

А в дверь вдруг гулко ударилось что-то, и из-за нее донеслось...

– Именем короля уйди от двери!

– Да пошел ты, холуй, сказали же – принц спит...

– У меня приказ Харальда!

– Тогда подождешь тут, я сам разбужу...

– Прочь!..

И дверь в спальню с грохотом распахнулась... Сигурд, бывший друг, предавший когда-то Ольгерда, а теперь – преданный холуй Харальда... Ворвавшийся хельдинг ошарашенно замер на пороге, уставившись на Сая, лежащего на Пепле.

Секунды не прошло, а рядом с Сайшесом был уже именно Пепел, не Ольгерд, нет – Пепел... холодный, закрытый, отстраненный... Даже кожа, еще мгновение назад горячая, казалась теперь ледяной. И глаза... Из них уходила жизнь... уходила в серый, мертвый туман... И от бессилия Саю захотелось выть...

Пепел молча поднял руку и указал на дверь: резко, величественно, не допуская возражений. Гонец смутился и, отвернувшись к двери, сказал:

– Харальд хочет видеть вас. Немедленно. Это приказ. Я подожду, пока вы оденетесь.

Сказал и вышел...

Глава 28.

Эпиграф к главе написан eingluyck1!

***

–Не верь ни одному ты слову,

Чужих подарков не бери,

Напитка от него – любого -

Не пей, не ешь, поберегись!

Прости, поверь, я ехать должен,

Хотелось бы сказать – вернусь…

Но… брат ко мне так «расположен»,

Что за тебя теперь боюсь…

– Не бойся, верь, я буду ждать!

Поверь – мы встретимся опять!

*** Материк Камия. Страна Тариния. Небольшой городок на границе с Хёльдом.

– Прости, мне надо ехать, – проговорил Пепел уже совсем мертвым голосом. Но вдруг лед треснул, и Сайшес «услышал» страх, страх за него, за Сая. – Послушай меня! – Ольгерд взял в ладони лицо канатоходца и, уже не отрываясь, смотрел глаза в глаза. – Когда ты встретишься с Харальдом – королем Хёльда, не верь ни одному его слову, что бы он ни говорил; не бери у него ничего, что бы он ни дарил, и в его присутствии не ешь и не пей, чем бы он ни угощал тебя! Обещай мне это. Обещай! – Ольгерд даже встряхнул его за плечи для убедительности.

– Я обещаю тебе, обещаю, вот только король вряд ли снизойдет до знакомства с простым циркачом...

– Уж если ты связался со мной... – Ольгерд горько улыбнулся, – то он, наверняка, появится... Да если еще и Сигурда гонцом прислал... точно, появится. Прости меня...

– За что?

– За то, что тебе из-за меня придется столкнуться с этой змеёй... – и Ольгерд целовал его, не разбирая, куда: глаза, щеки, губы... а потом, уложив на кровать и нависая над ним, долго смотрел прямо в глаза. Ему так хотелось сказать – мой! Не отпускать больше и не расставаться. Мой... Но это слово не для него... Он сам не принадлежит себе...

Не мог он назвать его так, не имел права. Не мог просить его ждать... Он не мог ничего... Мог только смотреть...

«Он прощается», – с ужасом понял Сайшес...

– Ты больше не приедешь?

– Если бы я только мог сам распоряжаться своей жизнью... – и снова боль и такая тоска во взгляде, что сердце у Сая сжалось, – я никогда бы не уехал от тебя... Если бы я мог жить с тобой вдвоем в цирковом фургоне, я был бы самым счастливым человеком... Мне бы больше ничего не было нужно... Прости меня, что вошел в твою жизнь... – Ольгерд встал и, отвернувшись, застыл, пытаясь снова нормально дышать.

Сайшес тоже поднялся, провел рукой по напряженной спине и тихонько поцеловал между лопаток:

– Возвращайся, если сможешь... Я буду ждать...

Ольгерд вздрогнул всем телом. Эти слова... То, что он хотел услышать. То, что так жаждал. Сайшес словно читал в его душе. Дар Луаны... Мой дар.

– Мой...

Произнесенное слово все расставило по местам. Поздно скрывать и прятать – Харальд уже и так знает обо всем... Теперь только бороться! Пришло время действовать. То, о чём он так часто думал – избавиться от Харальда и избавить от него других – необходимо было претворить в жизнь, и чем быстрее, тем лучше. Осталось только вернуться во дворец, и пока его канатоходцу не причинили вред, он должен убить Харальда... Убить или погибнуть самому, другого варианта он не видел...

Клятва отозвалась болью во всем теле, но Ольгерд, сжав зубы, терпел...

Может быть, сейчас это их последняя минута вместе. Минута, когда еще можно побыть вдвоем, когда еще можно прикоснуться к этим губам, почувствовать тепло дыхания, почувствовать жизнь. Пока еще можно... Ольгерд обернулся, обхватывая циркача руками, прижимая к себе – бережно, но так, словно хотел слиться с ним, стать единым целым, чтобы не расставаться никогда...

Но дверь за их спинами снова открылась... Ненавистное лицо Сигурда, появившееся в дверном проёме, перекосилось от злости, и он шагнул внутрь:

– Ты еще не одет?! Хочешь, чтобы вместе с тобой и нас всех наказали?

Ольгерд зарычал сквозь зубы и, как был раздетый, шагнул навстречу вошедшему хельдингу. Тот шарахнулся, увидев выражение его лица, но Пепел не остановился, а, схватив его за шкирку, оттащил к двери и выкинул в коридор.

Вернувшись, он принялся молча одеваться, не поднимая головы. Стыдно, до безумия стыдно... И не объяснить ничего, клятва не даст...

– За что тебя могут наказать? Из-за меня? Расскажи мне, – Сайшес, до сих пор обнаженный, провел рукой по склоненной голове.

– Не могу. И это не из-за тебя, – вздохнул Ольгерд, – ему не нужно причин...

– Кому?

– Харальду... Когда увидишь его, не говори, что я с тобой разговаривал. В его присутствии я молчу уже семь лет...

– Семь? Все, что с тобой происходит – это уже семь лет?!

Пепел только неопределенно передернул плечами.

– Забудь… Мне пора уже…

– Подожди, я оденусь и провожу, я быстро! – и Сайшес бросился молниеносно одеваться.

Ольгерд смотрел на его быстрые уверенные движения, смотрел, стараясь не упустить ничего, запомнить, навеки оставить при себе его образ.

– Я готов, – Сайшес встал рядом. – Идем?

На улице Пепла уже ждали оседланные лошади, но Ольгерд притянул циркача к себе и поцеловал на глазах у всех: нежно, не разжигая страсти, прощаясь с ним…

Он хотел, чтобы его десятка знала и видела, он показывал им своего избранника и без слов просил о помощи, и успокоился, только увидев, как Бьёрн, прикрыв глаза, едва заметно кивнул.

Уже сидя на лошади, Ольгерд обернулся. Сайшес стоял на ступенях и смотрел только на него. В глазах тоска и боль разлуки. И стало еще горше от того, что, не желая, сам стал причиной этого. За цепочку он вытащил монету из-под рубашки, зажал ее в кулаке и, кивнув Саю на прощание, развернул лошадь к дороге...

Сайшес долго стоял, глядя вслед. Уже и пыль осела, и всадники давно скрылись, а он все не мог уйти. Но уходить все же было надо, и, запустив руки в карманы, он направился домой.

Монета… третья… в кармане. Она тоже пригодится! И Сайшес свернул к храму Луаны…

Вот оно – величественное здание храма, вытянутыми линиями как бы стремящееся ввысь, к своей богине… Внутри темно… Только в жертвеннике, в большой чаше на полу перед изображением богини, еще тлели угли, окрашивая небольшое пространство вокруг во все оттенки красного…

Сайшес неуверенно затоптался на месте. Зак научил его молиться Луане, но так, как делали это все орки: свободно, в степи, под пологом звездного неба или лучами солнца – а вот храмов Сай не посещал никогда. И войдя сейчас, он не знал, что делать.

Он нерешительно подошел к большой статуе богини и, скромно положив монету у ее ног, отошел.

– Прими от меня, Луана, это подношение, – Сайшес встал на одно колено и, подняв голову, с надеждой всматривался в черты прекрасного лица, высеченного из белоснежного камня. – Я никогда и ничего не просил у тебя, но сегодня я прошу, не за себя, нет. Прошу за Ольгерда! Ты, читающая в душах людей, как в открытых книгах, загляни в мою душу, прочти там мою мольбу и сохрани Ольгерда. Пусть все беды обойдут его стороной. Ты же знаешь: он смолчит, он не пожалуется и не расскажет, но я чувствую его боль, как свою… Не должен человек так жить! Не должен! Помоги ему! Пожалуйста! Прошу!

Одинокая слеза сорвалась со щеки и упала в чашу жертвенника, а Сайшес все стоял и молился о том, за кого болело его сердце. Только ближе к утру он еле поднялся – так затекли ноги – и, опустив голову, побрел домой…

А от статуи Луаны прозрачной дымкой отделилась светлая дева, наклонилась… и взяла в руку монету, чуть мерцавшую у ее ног. Улыбнулась – и через миг повесила себе на шею уже на цепочке, затем подошла к жертвеннику и голой рукой достала из алых углей… застывшую каплю, сверкающую, словно луч солнца.

– Спасибо тебе, темный мальчик, за столь щедрое подношение. Ради другого ты отдал последнее, что у тебя было, и поделился теплом своей души в искренней слезе, пролитой не ради себя. Давненько я от своих светлых такого подношения не получала, а тут – темный… Что-то странное происходит в этом мире… Я сестру корила за жестокость, а у самой на землях не пойми что творится. Может, и не надо никакого разделения земель? Ведь оказалось, что все зависит не от того, каким ты родился, а от того, каким стал. Надо поговорить с сестрой… но чуть позже, а то она сразу заберет своего мальчика…

Богиня улыбнулась, раскрыла ладонь, на которой теперь лежала сережка со светящейся каплей.

– Посмотрим… Это должно быть интересно…

Глава 29.

Эпиграф к главе написан eingluyck1!

***

– Эст, деньги кончились, поди,

Купить нам не на что еды!

– Ну – это, право, не беда,

Мы заработаем тогда!

С тобой мы песенку споем…

– На эшафоте упадем,

И нас объявят вдруг ворьем,

И если мы не убеГём))),

То нас веревка очень ждет,

И нам с тобою повезет,

Если дождется телепорт!

– А в остальном, ЧивЕт мой синий,

Все хорошо, все хорошо!

*** Человеческий город Норк. Камия.

– У меня кончаются деньги, Чивет, – Эст шел по улице города, направляясь в центральную его часть,

– Самое время... – проворчал попугай. – Жрать охота как никогда... Почему у тебя деньги не кончаются после обеда, всегда перед? Хоть бы одну морковку для меня припас... – стенал попугай, распластавшись на плече эльфа, свесив с двух сторон крылья, а хвостом из вредности пытаясь попасть в рот Эста.

– Ту, что я припас, ты схрумкал час назад, – фыркнул, отплевываясь, эльф.

– Ты теперь меня едой попрекать будешь? – взвился обиженный попугай.

– Да Луана с тобой, Чивет, сколько ты там ешь... – отмахнулся Эст, – просто надо будет поработать...

– Вот это-то меня и беспокоит... – оживился Чивет, – с твоим проклятьем только поработать. И что ты будешь делать? Посуду мыть? – попугай нахохлился, распушил перья и превратился в синий взъерошенный шарик.

– Ну, я же в конце концов бард... Петь буду...

– Этого я и боялся... Хотя, если будешь петь без всяких своих штучек...

– Да я уже сто лет не...

– И не надо! Я с прошлого раза еле перья отрастил! Мне чуть клюв не вывихнули! – ворчал попугай.

– Ну, ведь живой же остался... – заржал эльф.

– А ты глаза свои бесстыжие не отводи! – заорал попугай, превращаясь из синего шарика в синего ёжика. – Меня из-за тебя чуть в камине не зажарили!

– Да ладно... Сказал же, не буду, буду только петь... – эльф распахнул глаза пошире и постарался сделать их честными-пречестными.

– Верю, – вздохнул Чивет, – вот теперь верю... что мы опять вляпаемся бог весть во что...

– Не надо быть таким скептиком, – отмахнулся Эст, – все будет хорошо... Вон, народу на площади полно, там и споем...

– Может, лучше, где народу поменьше? – заискивающе проскулил Чивет. – А то ведь в прошлый раз еле убежали...

– Не трясись, все будет путем... – и самоуверенный эльф ступил на плиты площади.

– Да там уже выступают... – протянул попугай, не зная: то ли радоваться, то ли огорчаться. Голод пересилил здравый смысл, и Чивет огорчился.

– Странное они какое-то место для выступлений выбрали... Кажется, у людей это называется эшафот... – озадаченно поделился своими наблюдениями эльф.

– Да нормально, – фыркнул попугай, – у людей всегда так: как выберут себе место для развлечений, так там и развлекаются... то так, то эдак…

– Странно как-то... – эльф поежился.

– Давай вперед, я есть хочу, – проворчал попугай, и эльф двинулся дальше.

На краю площади действительно стоял эшафот... Вот только на его помосте находился сейчас высокий рыжеволосый парень с листами бумаги в руке и в упоении читал собравшейся толпе свои стихи. Люди слушали и потихоньку подходили бросить монетки в миску, стоявшую на краю.

– Хорошо хоть с перекладины веревку сняли, – проворчал попугай.

– Зато тут людям объяснять ничего не надо будет: видишь, и так монеты бросают. Все будет легко... – беспечно отмахнулся эльф. Попугай скептически покачал головой.

Эльф дождался, пока поэт закончил заунывным голосом читать свои, казалось, бесконечные вирши, и, присев на краешке помоста, стал, наигрывая на лютне, тихонько напевать. Постепенно голос его становился все более громким, и вскоре уже красивый мощный баритон зазвучал над всей площадью.

Эльф пел о любви... Тоска и надежда сплетались воедино, и голос звал... Звал прийти, не оставлять его больше одного, подарить нежность и любовь... Любовь, во всем любовь... Только она важнее всего в мире, только она даст крылья твоему счастью, только ты существуешь для меня на большой, пустой до тебя земле... Голос все звал и звал...

Люди на площади замерли и почти одновременно обернулись к барду...

– Опять ты за свои штучки! Обещал же! – взвыл Чивет, пряча голову под крыло.

В шляпу с пером, лежащую рядом с Эстом, посыпались первые монеты... На звук денежек голова попугая вынырнула на божий свет, и он с интересом покосился на слушателей... Может, на этот раз и пронесет?..

Песня закончилась, Эст высыпал монеты в карман и собирался встать, но ему не дали. Прямо перед эльфом, упираясь пышной грудью в его колени, встала гренадёрского роста и мощного телосложения брюнетка. Она все напирала и напирала, пока ноги эльфа не разошлись в разные стороны, подпуская даму совсем уж близко.

– Эээ... леди?

Эст все пытался встать, но девица уже тянула руки, собираясь защелкнуть их на эльфийской шее медвежьим капканом.

– Отползааай... – прошипел попугай, почти не размыкая клюв и для верности боднув своего невезучего спутника в скулу.

Бард, накрепко вцепившись в лютню, начал пятиться назад... Ни он, ни Чивет не подумали о люке в эшафоте, который ни с того ни с сего вдруг открылся... И когда задница эльфа потеряла опору, тот только рефлекторно вытянул руку вперед, чтобы схватиться хоть за что-нибудь, хоть как-то удержаться от падения, спастись любой ценой. И ухватился... за ожерелье красотки... Мгновение она наблюдала выпученные глаза Эста, а потом замочек ожерелья не выдержал веса эльфа и расстегнулся, спасая, быть может, тем самым хозяйку... Разведенные ноги эльфа взбрыкнули в воздухе... Эст медленно запрокидывался назад... Последнее, что он успел разглядеть, были его собственные сапоги, мелькнувшие над головой...

– Живой? – Чивет тыкался Эсту в подбородок и совал перо крыла в ноздрю...

Эст, звонко чихнув, открыл глаза.

– Они там! – донеслось с площади. – Мое ожерелье!!! Воры! Держите их!

– Воры? – Чивет, прикрыв один глаз, посмотрел на эльфа. Тот повертел в руке дешёвое ожерелье и откинул его в сторону.

– Дожили... – констатировал попугай и вдруг встрепенулся. – Сматываемся! Если не хочешь повыступать тут еще и по прямому назначению!!!

Где на четвереньках, где по-пластунски они выбрались из-под эшафота.

– Вон они!!! Стой!!!

Толпа около часа весело, с энтузиазмом, гоняла эльфа по улицам, потом постепенно рассеялась в переулках, растеряв задор и азарт.

Чивет еле слышно прошипел сквозь сомкнутый клюв, которым намертво держался за воротник эльфийской рубахи, икнув при этом:

– Ушшше вшшё?

– Похоже... – загнанный Эст упал возле забора, хрипло дыша.

– Обед, как я понимаю – по боку... – констатировал попугай, немного пришедший в себя.

– Обед ему... Скажи спасибо – ноги унесли...

– Ты же обещал! Обещал без своих штучек! А сам? Зачем опять с голосом играл? Зачем, придурок? – попугай, не выдержав нахлынувшего раздражения, бухнулся лбом в голову эльфа.

– Больно же...

– Больно! Больно – это когда тебя за воровство повесят! Ты головой думать начнешь? – орал попугай, одновременно и придя в себя, и совершенно выйдя из себя.

– Повесят не за воровство, а за шею, – как-то отрешённо произнёс незадачливый певец, ещё не очухавшийся после продолжительного забега. Потом, вынырнув в реальность, добавил, встрепенувшись. – Тише ты, еще не хватало, чтобы нас снова увидели. Нам теперь только прятаться и остается.

– Голодными... прятаться... Вот придумал... И сколько прятаться? Дня два-три? Потому что потом я сам пойду сдаваться, там хоть перед смертью покормят...

– Да не ори ты... Нам только телепорт пройти, и в другом городе нас никто ловить не будет!

– Гениально, – издевательски протянул попугай. – А как мы этот телепорт пройдем? Так и скажем служителям: «Пропустите нас, дяденьки, нам в другой город надо, а то тут нас в воровстве обвинили и повесить хотят… за шею!»

– Ну, зачем... – задумался эльф. – Мы к телепорту ночью пойдем и сами, без служителей, пройдем...

– Ты знаешь код хоть одного города, чтобы набрать его на панели? – скептически спросил попугай, склонив голову набок и распушив хохолок.

– Да в том-то и дело, что нам любой код подойдет: нам только отсюда убраться, а куда – не важно! Ведь останется на панели предыдущий код хоть какой-нибудь... Туда и пойдем, а уже в том городе сами выберем, куда податься... Ну, как тебе план?

– Как всегда, бредовый, но есть-то хочется... – проворчал попугай...

Глава 30.

Эпиграф к главе написан eingluyck1!

***

Пустынный сумрак коридоров,

И эхо вторило шагам,

Да мрачный леденящий холод –

Не пожелаешь и врагам.

И в этой темноте кромешной,

Среди безмолвной пустоты,

Сережка – как намек сердечный,

Так, словно утешаешь ты.

*** Материк Камия. Страна Хёльд. Столица – город Сторн. Королевский замок Геррионов.

Четыре часа утра. Замок словно вымер. Ольгерд шел по пустым коридорам, и эхо вторило его шагам.

Приемная перед королевским кабинетом такая же темная и пустая. По велению нынешнего короля отсюда убрали всю мебель. Остались только канделябры с магическими светильниками, но и они в этот час не горели. В нетопленом зале холодно, темно и пусто.

Переступая порог приемной, Ольгерд уже понял, что Харальд и не подумает принять его сейчас. Надо было хоть плащ не отдавать...

Он уселся у стены прямо на пол, обхватив колени руками и пытаясь таким образом согреться. Эта гадина специально вызвала его сюда ночью... Клятва напомнила о себе головной болью...

Надо успокоиться. Надо быть абсолютно спокойным, погасить раздражение и взять себя в руки. Он любит своего брата, у него просто замечательный брат... Кинжал в рукаве холодил запястье...

Через час в нетопленом каменном зале Ольгерду стало казаться, что он примерз к полу. Он поднялся и, наплевав на приказ, подошел к двери, чтобы пойти одеться, но дверь оказалась запертой...

– Скотина! – прошипел он и поморщился от разлившейся боли...

Чтобы согреться, Ольгерду пришлось ходить по залу из конца в конец, считая шаги. Только не сорваться, только не дать клятве превратить его в воющее от боли ничтожество. Шаги постепенно замедлялись – усталость брала свое. Шесть утра, спать хотелось невыносимо, от холода уже трясло, не переставая...

И тут, когда он в очередной раз развернулся у стены, чтобы идти в обратную сторону, взгляд его зацепился за искорку, блеснувшую на подоконнике. Ольгерд, заинтересовавшись, подошел. Забытая кем-то сережка лежала теплой каплей солнечного света. Ольгерд взял ее в руки. Действительно, теплая, огненная, как аура канатоходца, а на гладкой поверхности изображение двух пёрышек зорянки... Сайшес... Но разве такое возможно? А тепло уже согревало ладони, в которых он баюкал солнечное чудо.

Через полчаса ему удалось согреться. Он уселся на пол и заснул, обхватив колени руками, положив на них голову и накрепко зажав в кулаке капельку сережки. Одеть ее он не решился: это было бы равносильно тому, чтобы добровольно отдать ее Харальду... На одно сокровище у него теперь стало больше – первое и до этой поры единственное висело на шее...

Разбудил его звук открывающейся двери и часы, пробившие десять раз...

Открыв глаза, Ольгерд решил, что все еще продолжает спать. Из кабинета Харальда вышел, цокая когтями по каменному полу, матерый карн... Хельдинг вскочил на ноги. Нет, это не сон. Харальд что, убить его хочет?

– Да не прыгай ты так, – до принца донёсся насмешливый, снисходительный голос Харальда, – без моего приказа он не бросится. Он теперь мой телохранитель. Маги привязали его ко мне клятвой, и теперь у меня два ручных зверя, кушающих с руки и живущих по моему приказу.

Харальд смеялся, входя в зал, а карн, рыча, наступал на Ольгерда. И когда отступать было уже некуда, Ольгерд опустил руку, чтобы кинжал скользнул в ладонь...