Текст книги "Клетка для души (СИ)"

Автор книги: MarLen-Mor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

В следующее мгновение он был удивлен так, как не удивлялся ни разу в жизни. Моран аккуратно выполз из-под ребенка и, лапой придвинув его к решетке, сам отошел в угол...

Глава 8.

Внимание! Для всех нежных и трепетных душой... дальше кусочек главы, действие которой происходит в Хёльде содержит ангст.

Эпиграф к главе написан eingluyck1!

***

Проклятье давнее легло на королей:

Пускай убьют друг друга дети двух ветвей,

Пока и памяти от рода не останется,

И их вражда неискончаемо пусть тянется…

Но если встретится Лишенный сердца и

Тот, чья душа почти Потерянная спит,

И в смерти Бессердечный повинится

Бездушного – проклятье прекратится…

А пока…

Брат льет без жалости другого брата кровь…

Родные узы уничтожив, и любовь…

*** Камия. Город Ситан.

Сказать, что орк был удивлен поведением морана, значит преуменьшить... Зак’ирей воевал с этим чудовищем уже три года, и ни разу тупая скотина не дала спокойно убрать клетку. А вот сейчас... Да что происходит вообще?!

Или зверь ждет, чтобы он подошел? Зак на всякий случай обошел клетку и прикрутил цепь от ошейника морана к толстому крюку в ее основании. Моран вел себя сдержанно и спокойно, впервые позволяя делать с собой что угодно.

Зак’ирей, все еще косясь глазом на зверюгу, зашел в клетку, забрал человеческого детеныша и, аккуратно прижимая его к себе, вышел.

Ребенок проснулся и тихонько захныкал, вытягивая руки в сторону зверя в клетке, и вдруг посмотрел на Зака безумными пустыми глазами...

– Тихо, маленький, тихо, сейчас я тебе поесть дам, а потом и вымою тебя...

Но детеныш все выворачивался, не желая удаляться от клетки, и Зак, чтобы его успокоить, остался стоять рядом, велел только Брану принести ему каши в миске. И попросил пожиже, глядя на выступающие косточки. Ребенок явно давно не ел нормально, если вообще ел... Зак огорченно покачал головой: безумный детеныш был бесполезен на арене, но говорить об этом Мориону он не торопился... Ему же дали три месяца... так хоть откормить его, тогда у малыша будет шанс выжить... А потом, если Морион опять разорется, Зак не будет терпеть...

Орк сидел под клеткой с крылатой диковинкой и неторопливо кормил детеныша кашей, закладывая ее ложкой в смешно открывающийся рот, который казался слишком большим на исхудавшем лице, и малыш сейчас напоминал галчонка.

Зак улыбался, вспоминая, как дружно жили в племени, как вместе ходили на охоту, как он вот так же кормил младшую сестренку... А потом на территории его племени люди нашли жилу камней силы...

Когда еле живой Зак очнулся, оказалось, что от всего племени он остался один... Один... Первое время одиночество убивало, пока он не прибился к цирку...

– Ну что, будешь мыть этого урода? Морион велел принести тебе корыто и воды...

– Сам ты урод... – беззлобно огрызнулся Зак’ирей, – воды только теплой принеси, думаю, Морион будет недоволен, если мальчишка заболеет, а в моем фургоне возьми зеленое большое полотенце и тащи сюда.

– Я тебе что – слуга?

– А я тебе оплату и не предлагаю! И давай быстро шевелись, вряд ли Морион обрадуется опозданию, и мыло не забудь, «не слуга», а то по шее получишь.

Зак решил отмывать ребенка тут же, возле клетки. Сытого малыша развезло, словно пьяного, и, сонный, он был послушной куклой в больших руках.

– О! Да ты у нас мальчик! – Зак достал ребенка из грязных лохмотьев. – Ну и грязен же ты... Сейчас помоем... Только не бойся, вода теплая...

Зак’ирей осекся, увидев искалеченную левую руку малыша... Давнишний ожог... Такие магические ожоги Зак видел на трупах, когда хоронил орков своего племени... Не залеченный нормально ожог, в который попала грязь... Теперь, когда полусонный малыш сжимал руку в кулак, рубцы натягивались, тонкая, едва успевшая затянуть ожоги, еще воспаленная кожа лопалась, вновь уродуя руку новыми ранами... а выше... от плеча к локтю змеился рваный, едва заживший шрам. Незашитый, он широкой красной бороздой бугрился на детской ручке.

Зак’ирей сплюнул. Наверняка, люди... своего же собственного детеныша... Орки никогда бы не тронули ребенка.

Он усадил мальчика в корыто с водой и принялся осторожно мыть, обходя раны и синяки, не один раз сливая грязную воду; мыл, ощущая под руками каждую проступающую косточку, цепочку позвоночника, ободки ребер, впадинку на месте живота... и сердце заходилось жалостью.

– Вот и хорошо, вот и отлично... – приговаривал орк, поливая малыша из ковшика. Еще ему не нравилось, что малыш все время покашливал... Надо бы его врачу показать... да и с рукой...

Потом пришлось обрезать длинные свалявшиеся волосы – расчесать их было уже невозможно. Теперь над шеей завивались мокрые кудряшки, и цыплячья шейка казалась совсем уж беззащитной.

Зак завернул ребенка в огромное для него полотенце, и тот сразу заснул у орка на руках. И вовремя. Настала пора убрать тут все и двигаться вместе с остальными... А ребенка теперь можно было отнести в фургон.

Вскоре повозки цирка потянулись к телепорту...

А на другой стороне города с корабля на берег сошли Арт и вся поисковая компания...

*** Материк Камия. Страна Хёльд. Королевский замок Геррионов.

На троне Харальд Геррион, в свои тридцать лет, смотрелся внушительно и даже красиво. Белоснежные волосы и ярко-голубые глаза, как у всех хельдингов, мощная фигура воина и властная натура никому не оставляли сомнения, что трон Севера он занимает по праву. Чуть более полугода прошло со смерти отца, а у Харальда уже было такое чувство, что он правит вечно. Но это только чувство...

И можно было бы спокойно радоваться жизни, если бы не одно но... У него был родной брат, младший, семнадцати лет – Ольгерд. Но даже и это его бы не трогало, если бы этот мальчишка спокойно сидел на месте. Так нет же... Час назад ему донесли обо всем... И вот...

– Ты звал меня, брат...

В зал вошел высокий стройный юноша. «Красивый, – отстраненно отметил про себя Харальд, – настоящий хельдинг. И как он умудряется выглядеть так, что каждая девка в округе согласна на все, стоит ему только улыбнуться? Вот и доулыбался, гаденыш...» В душе короля кипела ненависть...

– Подойди ко мне...

– Здравствуй, брат... – и опять улыбка, открытая всему миру и словно солнце осветившая зал...

– Возьми это и прочти вслух, – король вложил в руки Ольгерда свиток.

Тот начал читать: «И да падет проклятие на весь род Геррионов...»

– Но, брат!..

– Читай! – грозный окрик гулко разнесся по залу, стоявшие вдоль стен гвардейцы втянули головы в плечи... Когда король говорил таким голосом, ничего хорошего ждать не приходилось...

Ольгерд молча опустил глаза на старинный свиток, которому было уже не одно столетие, и снова принялся читать...

«И да падет проклятие на весь род Геррионов, и пусть истребляют друг друга дети двух ветвей рода. И пусть Геррионы погубят сами себя... Так есть и так будет до тех пор, пока лишенный сердца не встретит потерявшего душу и не обвинит себя в его смерти...».

– Каждый Геррион помнит этот свиток наизусть, каждый Геррион видит этот Проклятый меч, висящий в воздухе над троном, – прорычал Харальд, – и только ты своими куриными мозгами решил, что тебе все можно! Столетие за столетием мы сберегали Род, жертвуя всем! А ты вдруг решил, что особенный! Сегодня я узнал, что полгода назад ты женился! Что происходит, Ольгерд?

Сердце Ольгерда сжалось от страха: надо было увезти Дагни еще вчера, но она плохо себя чувствовала... Если богиня смилостивится, ее не найдут. Где Дагни, знали только двое – его кормилица и его друг, который должен был помочь с побегом... Но, может быть, брата еще удастся уговорить?

– Я полюбил, Харальд, всем сердцем полюбил Дагни. Она – самое замечательное, что есть в моей жизни, она...

– Хватит! – Харальд в ярости вырвал из рук Ольгерда свиток. – Стража! Приведите сюда это самое замечательное...

– Не надо так, Харальд, она моя жена!

Ответом ему была только пощёчина, отбросившая его на пол.

Высоченный гвардеец ввел в зал девушку лет шестнадцати с невероятными для хельдинги золотистыми волосами и в свободном длинном платье, не скрывающем однако выступающий живот, говорящий о немалом сроке ее беременности.

– Нет! – Ольгерд рванулся к любимой.

– Взять его! – приказ короля был однозначен. – На что ты рассчитывал, обрюхатив эту девку? – взревел в бешенстве Харальд.

– Она не девка! Она моя жена! Законная! И ты уже не сможешь разлучить нас!

– Ты так думаешь? Если придется выбирать между моими детьми и твоими – я выберу своих будущих детей! И хорошо еще, что у твоего друга хватило мозгов рассказать мне все...

Ольгерда словно окатило холодной волной... Сигурд... друг... Друг? Ольгерд считал, что да... Не раз и не два он спасал Сигурда, подставляя плечо... Предательство обожгло сердце...

– Харальд, как можно навредить тому, чего еще нет? Ведь ни жены, ни детей у тебя нет!

– Но будут! И не чета твоей подзаборной девке!

– Ты все равно ничего не изменишь, она уже моя жена! Отец благословил нас, вот только не дожил... – упрямо тряхнул головой Ольгерд.

– Тут ты прав, она твоя жена, но если ты сейчас же не дашь магическую клятву полностью подчиняться мне и не заниматься больше сексом ни с одной женщиной, я не знаю, что я с ней сделаю!

Ольгерд вздохнул... не спать с женщинами… Да понятно, конечно, с чего это... Хотя... Но препираться сейчас не хотелось – Харальд был очень зол, у Дагни ноги подкашивались от страха… Ольгерд посмотрел на жену и улыбнулся ей ободряюще. Нужно дать эту дурацкую клятву! Брат остынет, они поговорят, и всё снова станет по-прежнему… Он там что-то про полное подчинение говорил, вот пусть и видит, что Ольгерд послушен, осознаёт своё положение и всегда готов подчиниться своему королю, впрочем, как и всегда... Эту клятву можно было дать только добровольно... вот он и даст ее...

– Я согласен дать тебе клятву, только обещай мне не трогать Дагни.

– Хорошо. Святой отец...

Ольгерд оглянулся, у Харальда все было готово заранее...

Слова клятвы были произнесены, грудь словно ожгло огнем, Ольгерд едва сдержал крик, перед глазами еще плавали черные круги...

– Ну что ж, теперь, если ты надумаешь нарушить клятву, тебя ждет... нет, не смерть... – Харальд зло усмехнулся, – клятва не даст тебе наделать глупостей, сберегая твою жизнь для служения мне... – Харальд посмотрел на брата. – Ты умрешь, только когда я захочу этого! Теперь осталось лишь одно... Твой будущий ублюдок! Он не должен родиться!

– Нет! – Ольгерд рванулся вперед, но двое гвардейцев удержали его. – Ты же обещал! Ты обещал ее не трогать!!!

– Я сказал «хорошо» на то, что ты дашь клятву, – рассмеялся Харальд и, отвернувшись, бросил гвардейцу, держащему дрожащую девочку. – Отруби ей голову!

– Нет! Прошу тебя! Молю! Нет!!! Она моя жена и носит моего ребенка! Королевская кровь священна! Нельзя посягать на кровь королей!

– Успокойся, кровь будет отомщена...

Ольгерд готов был упасть на колени, готов был унижаться перед братом, лишь бы он оставил Дагни в покое, но его держали... крепко...

Вот только гвардеец, которому велено было убить беременную девочку, застыл в ужасе. Убийство особы королевской крови считалось преступлением, караемым смертью, впрочем, как и неподчинение королю...

– Подчиняйся, мразь! – рявкнул король, уже зная, что ждет гвардейца после этого.

Гвардеец толкнул Дагни в спину, и она упала, подставляя руки, инстинктивно оберегая живот...

– Нет! Пожалуйста! Дайте мне родить! Потом убейте! Ребенок! Он же не виноват ни в чем! Он же не чужой вам! – молила девочка уже не за себя... молила, встав на колени и протягивая руки к своему королю, а за его спиной, заходясь от крика, изо всех сил вырывался Ольгерд.

– Ну! – крикнул король.

Гвардеец вздрогнул... меч сверкнул в воздухе, и плиты пола залила кровь...

Крик Ольгерда еще долго эхом бился под сводами зала...

Король, нахмурившись, подошел к брату.

– Ты убил ее... – уже веря, уже осознав, но не смирившись, прохрипел Ольгерд сорванным голосом...

– Нет, это ты убил ее! Если бы не твоя любовь, она и сейчас жила бы спокойно! – вызверился король. – Это твоя любовь приносит проклятие всему, до чего ты дотягиваешься! Влюбился он! Если не можешь держать свое сердце и штаны застегнутыми... – он не договорил и усмехнулся. – Теперь ты будешь подчиняться мне! Беспрекословно! Понял? Клятва не даст тебе самовольничать...

И Харальд рванул рубашку на груди у Ольгерда, обнажая клеймо: магия выжгла на левой стороне его груди черный клинок, нацеленный острием сверху вниз прямо в сердце.

Ольгерд, бьющийся в руках стражников, вдруг застыл.

Как такое может быть? Ведь он же... он не давал клятвы Полного Подчинения... или... все зависело от проводимого ритуала, а он, ошеломленный предательством друга и сходящий с ума от беспокойства за жену, не видел ничего... Теперь его удел – рабство... И все будет зависеть от доброй воли брата... Хотя какой он ему сейчас брат, а добрую волю его он уже сегодня видел.

– Да, мой король... Как скажете... – он только сейчас начал понимать, что за клятву дал. Словно лёд пустили по венам, выморозив все эмоции. Миг – и исходящий горем человек превратился в холодную равнодушную статую. – Вы сделали все, что могли... Штаны... – мимолетный намек на горькую улыбку все же мелькнул на его губах, – мне теперь не расстегнуть, а сердце... сердца у меня больше нет...

И он поднял на короля глаза... Синева из его глаз ушла, теперь они были серыми... темными... словно пасмурное осеннее небо...

Глава 9.

Эпиграф к главе написан eingluyck1!

***

Он беззащитным маленьким котенком,

Свернулся на груди большого орка.

Ребенка ждал уже трагический конец,

Когда шепнул он неуверенно: «Отец?»

И одиночество растаяло, как дым,

И страшный орк вдруг стал ему родным,

Ведь двое – это и семья и даже сила,

И жизнь уже для них не так постыла…

*** Дороги Камии. Цирк.

Фургон был небольшой, кровать узкая... Там и для одного огромного орка места было мало. Вот и встал вечером вопрос, куда уложить найденыша? Видел Зак однажды, как матросы спали на подвесных кроватях, надо бы и тут такую устроить. А что, повесить на ночь: малец мелкий, для такой птички-невелички гнездышко будет в самый раз... А пока поспит на кровати. Орк укрыл найденыша меховым одеялом.

– Спи, зяблик, нам еще долго ехать...

А сам устроился на полу на вытащенной из сундука медвежьей шкуре.

Проснулся он от непонятного звука, словно скулил кто... Зак’ирей удивленно прислушался и, только окончательно проснувшись, вспомнил про ребенка...

Малыш весь трясся, всхлипывал, свернувшись в клубочек, и занимал теперь места не больше подушки...

– Успокойся, маленький...

Зак погладил ребенка по голове, невольно стирая с его лба холодный пот... Что такое кошмары, Зак знал по себе, ни раз и ни два просыпаясь вот так же в поту...

– Эх, ты, кроха... И у кого ж только рука поднялась...

Зак подхватил малыша на руки и лег на кровать, устраивая малявку на своем животе. Малыш, почувствовав тепло большого тела, обнял орка за шею, тыкаясь ему в ключицу холодным носом. Странно... вроде, тепло же... но ребятёнок был совсем холодный и трясся, словно вытащенный из сугроба. Орк обнял его двумя руками, прижимая к себе покрепче и щедро делясь своим теплом. Малыш завозился, устраиваясь, распластался по нему, словно лягушонок, и покрепче обхватил здоровенную орочью шею ледянючими ладошками. Только после этого он прекратил тихонько всхлипывать и угомонился.

Зак’ирей закрыл глаза... Почему-то рядом с этим ребенком и его застарелая боль стала не такой острой... Теперь он мог вспоминать о своём племени уже без раздирающей боли, лёжа и обнимая малыша. Теперь он мог отпустить от себя призраки их душ... Теперь он не один...

Для орка остаться одному означало умереть. Но и умереть он не мог: тогда некому будет помнить о его предках, и души его племени навсегда потеряются на земле и не попадут в заоблачные степи. Десять лет он должен жить и помнить обо всех, кто погиб, и только потом, когда последняя заблудшая душа уйдет ввысь, он сможет умереть... Шаманы говорили, что души могут блуждать десять лет, но если о них помнят, они никогда не станут Безликими... Он ждал это время и отсчитывал его уже четыре года, но сегодня ему вдруг показалось, что племя его не умерло... Что вот этот живой комочек, который он сейчас сжимает в объятиях, и есть его племя... Но ведь не может же племя состоять из двух орков? Хотя, каких орков? Он же человечек... И все равно, разве может быть племя из двоих? И сам себе вдруг улыбнувшись, ответил – может... Он принял маленького безумного найденыша в свою душу и, значит, для него он теперь орк и член племени. Зак’ирей впервые заснул спокойно, не мучаясь кошмарами...

Сайшес уже и не помнил, когда еще ему было так тепло и уютно. Он согрелся впервые за долгое время, и кашель... кашель больше не будил его постоянно, не давая спать...

Он обнимал что-то большое, родное, прижимаясь к нему ухом, слыша стук сердца... Стук сердца того единственного, кто не прогонял его... кто раскрыл для него душу, и эта родная душа щедро делилась с ним энергией...

Это было уже второе родное существо, которое он нашел... Сайшес заволновался, что потерял первое, приподнял голову... «Спи, малыш, я с тобой...». Нет, не потерял, та первая душа была где-то рядом... Она тоже была теплая и родная и отдавала все, что имела... Вот только энергия ее была... Мало подходящая? Да... Сайшес не мог пить ее так свободно, как пил сейчас энергию второй души: пил, захлебываясь, боясь, что оторвут, оттащат, не дадут... Голова уже кружилась... и он, напившись и захмелев – заснул...

А энергия, попав в мертвую, погасшую ауру, питала и расправляла ее, расцвечивая живым огненным светом.

Зак проснулся утром с неслабой головной болью, но все равно счастливым – ему теперь было ради кого жить, кого защищать и о ком заботиться. Теперь у него было племя!

А фургон все ехал, покачиваясь, туда, где ждали цирк зрители и новые представления. Зак глянул в окошко – светало, через час надо будет сменить на козлах возницу...

Сайшесу не хотелось просыпаться, он бы и не стал, вот только есть захотелось очень сильно, так что вставать все равно придется... Он вынырнул из сна и, не открывая глаз, потянулся... Под руки попалось вдруг... Что это? Он ощупал... Шея... Такая большая, что обхватить двумя ладонями не удавалось... Голова... Пальцы прошлись по жестким волосам... Руки несмело скользнули по губам... Клыки! Но страха не было... Губы улыбались, а руки тихонько гладили Сайшеса по спине... Захотелось открыть глаза и посмотреть, но Сайшес был уверен, что снова ничего не увидит, снова, как всегда, будет темно...

Но...

Сайшес открыл глаза... и невольно зажмурился от несмелых лучей зарождающегося нового дня, проникнувших сквозь оконца повозки. Он видит? Сайшес снова распахнул глаза и с удивлением уставился в темно-зеленые, почти черные глазищи на серо-зеленом лице. Нижняя челюсть чуть выступала вперед, и губы раздвигали клыки... Страшно?

Но новорожденная душа Сайшеса, едва раскрыв лепестки, запечатлела образ орка...

– Папа?.. – голос малыша неуверенно дрогнул.

Орк что-то сказал, но Сайшес опять ничего не понял, и тогда орк просто погладил Сайшеса по торчащим в разные стороны обрезанным кудряшкам. Большая тяжелая ладонь была теплой и родной, и Сайшес успокоился: его не бросят и больше не выгонят на улицу, и теперь ему, наверное, не надо будет пить, когда захочется есть...

Зак’ирей, заглянув в любопытные глаза малыша, вздохнул с облегчением – мальчик, вроде бы, пришел в себя, и мутная пелена безумия оставила его.

Малыш что-то неуверенно спросил, но Зак снова его не понял...

– Ничего, сынок, вот уже и глаза осмысленно смотрят, значит, и говорить научишься... – и большая ладонь снова нежно погладила малыша...

Но пора было вставать... и не потому, что надо было куда-то бежать и что-то делать, нет, просто Зак впервые утром зверски хотел есть: живот просто крутило, зубы сводило от желания вонзить их в хлеб с мясом... А кстати!

Зак’ирей встал. Где-то тут... О! Вчера вдовушка, у которой он проводил время в городе, провожая Зака, вручила ему корзинку, накрытую полотенцем... Он так и не успел посмотреть, что там, как его вызвал Морион, а потом уже и некогда было.

И вот сейчас Зак в нетерпении срывал с корзины полотенце...

– Оооо... Я тебя люблю... – выдохнул он, с умилением разглядывая целый окорок, пышный каравай белого хлеба, пирожки, здоровенную, литров на пять, бутыль с молоком и большие красные яблоки...

Да-да, не удивляйтесь... При всей своей суровой внешности, Зак больше всего любил молоко и яблоки... И зная эту его слабость, вдовушка, как могла, привечала орка.

– Эх... – вздохнул Зак, – хорошо...

А руки уже сами доставали из настенного шкафчика кружки и тарелки...

Сайшес с любопытством оглядывался. Большая кровать, на которой он спал, изголовьем упиралась в сундук, стоявший поперек фургона. Над сундуком было то ли большое окно, закрытое ставнями, то ли маленькая двойная дверь, из-за нее доносился голос возницы, понукающего лошадь... Напротив сидевшего Сайшеса было открытое окно, прямо под ним – складной стол, одной стороной прикрепленный шарнирами к стене; в ногах кровати, сбоку от нее, большая дверь, до потолка, наверное, на улицу.

Сайшес поднял голову: на стенах висело множество шкафчиков, на вбитых гвоздях – какая-то пестрая, яркая одежда, расшитая блестками, огромные блестящие обручи, большие разноцветные перья, а на обратной стороне двери – свернутый кнут...

Все так красиво и необычно... Все так хотелось потрогать, померить...

Но... запах... до Сайшеса донесся божественный запах пирожков... Он закрыл глаза и тихонько проскулил, не зная, дадут ли ему хоть один...

Зак в это время разложил стол и, усевшись на кровать, начал вынимать еду из корзины.

– Ты чего еще не у стола? – обернулся он на этот тихий скулеж. – Давай подползай, – он приглашающе махнул рукой и рассмеялся, видя, как малыш действительно пополз по кровати на четвереньках прямо к столу.

Орк не поленился, снял с гвоздя на стене свою рубашку и, надев на мальчика, подвернул рукава и подпоясал найденной лентой, затем еще закутал малыша в одеяло и сунул ему в руки кружку с молоком.

– Держи-ка.

И с улыбкой наблюдал, как мальчик, сморщив носик, нюхал молоко, потом пробовал, потом как-то умудрялся с улыбкой на губах его пить. Зак налил Сайшесу еще молока и сунул в руки пирожок.

– Кушай, зяблик, – и рассмеялся, увидев на мордахе белые усы.

Он вообще с удивительной легкостью смеялся сегодня: так, как будто и не было этих горьких четырех лет; так, как будто и не ждал он смерти, доживая свой, отмеренный им же самим, срок... Теперь-то уж ни о какой смерти и речи быть не могло – теперь у него было о ком заботиться и кого защищать...

– Эх, – потянулся, наевшись, орк, снова чувствуя себя полным сил, – а вот когда я научу тебя ходить по канату, и совсем будет замечательно...

Он оглянулся на мальчика – тот спал, положив голову на стол и намертво зажав в кулачке недоеденный пирожок.

– Слабенький ты у меня еще... – орк уложил малыша в кровать и старательно укрыл, – спи, набирайся сил...

Глава 10.

Глава самая ангстовая из текста, но, к сожалению, без нее нельзя для дальнейшего понимания... Но тем кто не любит ангст лучше не читать.

Эпиграф к главе написан eingluyck1!

***

Хохочет в замке золотом неистовый король,

Безумие в его глазах, он всюду сеет боль…

И даже брата своего не пожалел король:

«Не будешь убивать? Ну что ж, отведать ты изволь –

Как сперма хлюпает и как кричит дитя, что ты

Убить не хочешь для меня, мой гений чистоты…

Он будет долго «доходить», и долго будет жив,

Освобожденье дашь лишь ты, рукой своей убив!»

Читатель, что б ты выбрал сам, ответь как на суде:

Взирать на муки иль отдать себя такой судьбе?!

*** Материк Камия. Страна Хёльд. Королевский замок Геррионов.

– Ольгерда ко мне! – Харальд сидел, небрежно развалясь на троне.

Ольгерд вошел, холодный и безразличный.

– А приветствовать своего короля ты не намерен?

– Приветствую вас, мой король...

Его ровный, без всякого выражения голос раздражал Харальда, но он знал, что с этим делать...

– Идем...

По ступенькам лестницы Харальд спускался все ниже и ниже, в подвалы, о существовании которых Ольгерд даже и не знал...

– Проходи... – Харальд, открыв дверь, пропустил Ольгерда вперед и, щелкнув пальцами, зажег магический светильник на стене...

Ольгерд огляделся: у дальней стены каменного мешка сбились в кучу четыре детские фигурки, старшему из которых было лет десять, и он прикрывал собою малышей...

– Это дети изменника – герцога Рэнфа. С родителями я разберусь сам, тебе останется только покончить с его детьми...

– Нет! Я никогда не подниму руку на детей!

– Никогда? – Харальд улыбнулся гаденькой змеиной улыбкой.

– Никогда...

– Никогда не говори «никогда»! У меня хватит сил сломать тебя...

– Ломай, – Ольгерд безразлично отвернулся, – мне все равно...

– Ну, что ж, тогда попробуем прямым приказом, – и хохотнул, предвкушая развлечение, затем выволок из угла первого попавшегося ребенка лет восьми и бросил его к ногам Ольгерда. – Убей его! Я приказываю!

– Нет!

И сразу боль пронзила тело. Ольгерд силился вдохнуть, но даже это не удавалось, и он задыхался, а внутренности выжигало пламя. Он рванул горловину рубахи – пуговицы посыпались на пол. Мгновенно обострились все органы чувств: стук пуговиц, раскатывающихся по каменному полу, слух уловил грохотом лавины, болью шума вбивавшимся прямо в мозг; застоявшаяся вонь камеры ударила по обонянию, проникая глубоко в лёгкие, и чуть не вывернула наружу кишки в рвотном позыве – хорошо, что он и так еле дышал; шёлк одежд, казалось, клеймил кожу раскалённым железом.

– Ну?

– Нет!

– Ну, что ж, королевская кровь священна, тебя не тронут... но... Ты понимаешь, что эти дети мною уже обречены на смерть? Их палачом я выбрал тебя, и они умрут только от твоей руки, больше ни от чьей! Стража! – Харальд в предвкушении сузил глаза. – В кандалы его! – и кивнул на цепи, свисающие со стены.

Когда до Ольгерда дотронулись чужие руки, боль стала такой невыносимой, что он потерял сознание... Очнулся уже прикованным к стене и еле откашлялся от вылитой на него воды, которая, словно кипяток, прошлась по телу...

– Смотри, что я всеми силами пытался избежать! Я не хотел насилия! Ты сам вынудил меня! Ты виноват во всем!

В камере четверо гвардейцев стаскивали одежду с извивающегося маленького тела.

– Отпусти детей, Харальд! Что они могли сделать тебе?! Что? Герцог Рэнф всегда преданно служил нашему отцу! За что?!!

– За то, что я не отец! – вызверился Харальд. – Я только отделался от него! И я не его копия, как ты! Я сам по себе! Я – король!

– Ты – безумец!

– Короли не могут быть безумны, – расхохотался Харальд, проводя рукой в перчатке по щеке Ольгерда.

Боль вспыхнула, вгрызаясь в тело, со щеки словно сдирали кожу. Ольгерд застонал...

– Ты будешь повиноваться?

– Нет...

– Ну, что ж... не вини потом меня... Начинайте, мальчики!

Ольгерд с ужасом смотрел, как гвардейцы ослабляли шнуровку на брюках... Четверо – и маленький съежившийся комок у их ног...

– Что ты собираешься делать?! – у него хватило силы на крик.

– Сначала они будут его насиловать, а потом, когда утомятся, я позову палача, и он продолжит... Но! Я не дам ему умереть! Магически я буду поддерживать жизнь в этом теле... Убить его сможешь только ты! И это будет повторяться до тех пор, пока ты не покоришься... С этим ребенком, и с остальными, и со всеми, на кого я укажу!!! И так будет для тебя вечно! Ты будешь покоряться мне, не имея ни своих мыслей, ни своих желаний! Только мои приказы! Смирись!

По телу Ольгерда прошла судорога отвращения... Король смотрел на него с презрением.

– Кого ты жалеешь? Мусор? Они предатели!

– Они дети!

– Что ж, если жалеешь – убей быстро... Молчишь? Гвардейцы!

– Я покоряюсь...

– Умница, – король радостно улыбнулся, – снимите его со стены.

Со словом «покоряюсь» боль оставила тело Ольгерда, и он шагнул вперед, уже приходя в себя.

– Дайте ему кинжал!

Как только оружие оказалось у него в руке, Ольгерд бросился на брата, но, не сделав и двух шагов, рухнул на пол, корчась от боли, сводящей всё тело судорогами, рвущей сухожилия, выламывающей кости… и потерял сознание от первого же удара ногой под ребра.

Очнулся он опять от воды и нечеловеческого воя, бившего в уши... Запах крови сказал обо всем.

– Остановись! Я сделаю, как ты хочешь! Прекрати! – хрипел он, пытаясь встать на колени.

– Смотри на это!

И Харальд за волосы вздернул голову Ольгерда вверх.

– Это ты виноват! Ты!

Ольгерд смотрел на растерзанное детское тело, и слезы сами лились из глаз...

– Дай мне кинжал, я все сделаю сам...

– Нет... кинжала ты не достоин... Теперь тебе придется удавить его голыми руками...

Тело Ольгерда сводили судороги, и, так и не сумев встать, он пополз к воющему ребенку... Задушить... Это не мгновенная смерть, он будет биться в агонии еще долго, тем более что руки у Ольгерда дрожали от боли.

На охоте отец показывал ему, как сворачивать голову добыче, чтобы она не мучилась...

Ольгерд подполз к ребенку и, обхватив его голову ладонями, резко крутанул её в сторону... Вой стих...

Тишина сразу ударила по ушам сильнее воя... Он убил... Убил своими руками... Ребенка... Так же, как убили его жену и нерожденное дитя... И это был его выбор... Чем он лучше брата? Чем? Горло сдавил спазм, и не в силах вздохнуть, он упал на детское бездыханное тело. Упал, в ужасе видя перед собой мертвые распахнутые глаза и раскрытый в немом крике рот...

Хорошо бы умереть... Это было последней мыслью угасающего сознания.

В себя его привели пощёчины: король, держа его за волосы, хлестал по лицу.

– Я сказал – удавить! Не свернуть шею! Нет! У-да-вить!

Разбитое в кровь лицо... снова боль, и только голова безвольно моталась под ударами.

Устав, король оттолкнул от себя брата и, за шкирку притащив к нему пятилетнего малыша, бросил его на руки Ольгерда.

– Если и сейчас ты не повинуешься мне, я сегодня не дам тебе убить их! И ты будешь смотреть на все, что с ними сделают!

– Я повинуюсь...

Ольгерд пытался сжать тоненькое горло с такой силой, чтобы сразу сломать позвонки, но его собственная слабость не давала это сделать, и маленькое тело билось под его руками, а в угасающих глазах плескался ужас...

Он убил их всех... И с изумлением услышал от старшего из детей на свое «прости» его «спасибо».

Слезы лились, не переставая, но он стискивал руки на детском горле и только молил Луану даровать смерть и ему...

Когда все было кончено, гвардейцы и король ушли, оставив его одного в камере с телами тех, кого он убил...

Два долгих дня и две ночи тянулись, словно два года...

Когда его вывели из камеры, оказалось, что он не может говорить: ни слова не срывалось с губ, сведенное судорогой горло намертво запечатало их все внутри, и сколько не бились над ним целители, голос так и не вернулся...