Текст книги "Выученные уроки (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

– Папа прислал мне еще денег на Хогсмид, – сказал я, убедившись, конечно, что Роуз не слышит.

– Правда? – нахмурилась Лили. – Хотела бы я, чтобы мой папа прислал мне денег.

– Можешь взять у меня, – быстро предложил я. Ну почему я такой дурак? Я ведь знаю, что Лили хочет обновок, а ее родители ничего ей не дают. Теперь я чувствую себя неловко.

Она покачала головой:

– Нет, все нормально. Не твоя вина, что твои родители тебя любят, а мои меня ненавидят.

– Они не ненавидят тебя, Лили, – мы говорили об этом уже миллион раз. Лили думает, что раз родители не покупают ей новые туфли, это автоматически означает, что они ее ненавидят, хотя, разумеется, это значит, что они считают, что у нее достаточно туфель. К счастью, мы нашли ту, утерянную (она как-то оказалась под диваном в общей гостиной), так что у нее есть школьные туфли и кроссовки. Не думаю, что нужно что-то еще, но я, конечно, не стану ей это говорить. Мне жаль ее, и я бы купил ей туфли, если б у меня было достаточно денег, но у меня их нет.

Я рад, что сегодня воскресенье, и нам не надо идти на уроки. Это значит, мы можем провести день, как мы захотим. Уже начало холодать, поэтому выходить на улицу – значит натягивать куртки и пытаться прятаться от ветра. Я бы предпочел провести весь день в гостиной, если честно. Там полно всего, чем можно себя занять, но Лили настаивает на прогулке.

И своего добивается спустя приблизительно пять секунд.

– Может, выйдем и проведаем Хагрида?

Лили любит Хагрида. Она думает, что он потрясный, и, да, он супер… но, я думаю, он немного чокнутый. Я имею в виду, он огромный парень, который всю жизнь прожил в школе, и он всегда хочет сделать что-то хорошее, но это постоянно заканчивается беспорядком.

Но все-таки… Я кивнул и пожал плечами:

– Хорошо. Будет круто.

– Не знаешь, где Аманда? – спросила она, оглядывая стол вдоль и поперек, как будто Аманда могла сесть с кем-нибудь еще. Конечно, не могла, не понимаю, о чем Лили волнуется.

– Не видел ее, – я начал накладывать в тарелку фруктовый салат. – Она еще спала, когда ты уходила?

– Нет, она уже ушла.

– Может, она у отца?

Лили дернула плечом:

– Наверное. А почему Роуз не со своими подругами?

Роуз сидит за другим концом стола с Алом и другими мальчишками с ее курса. Девочки сидят в нескольких рядах от них, и каждый может понять, что они так сели специально. Она не сидит с ними уже давно, кстати, и я знаю, что ей нравится Дэвид Джордан, и она с самого начала года с ним флиртовала. А так как Дэвид и Элизабет были вместе весь прошлый год… Ну, если я все правильно понял, то это имеет к тому отношение.

Я сказал Лили, и она медленно кивнула и продолжила их разглядывать. Она ненавидит Роуз, так что она мысленно ходит колесом от радости, что ту игнорируют ее подруги. Она думает, что Роуз – самая гадкая на свете, и все время говорит о том, как ей сошло с рук то и это и бла-бла-бла. Ну да, Роуз иногда может быть жестокой, но она не самая плохая на свете или типа того. Просто иногда она срывается и забывается, но у кого так не бывает? И она неправа, когда говорит, что Роуз все сходит с рук, потому что это не так, уж можете мне поверить. Когда мы дома, она ссорится с мамой постоянно, и обычно это для нее плохо кончается. Только иногда мама решает оставить все как есть – обычно, когда боится зайти слишком далеко или что-то в этом роде. Понимаете, Роуз – очень умная, но она многое пережила. И я вижу, что Лили и многие другие забывают, почему она такая. Это не ее вина, но люди об этом даже не думают.

Мне жаль ее, честно. То есть да, она часто груба ко мне, но это не значит, что она имеет это в виду. Она просто не знает, как еще реагировать, поэтому всегда нападает. Никто больше не понимает, потому что их там не было, и они не видели, что тогда случилось.

Я был с Роуз все время с похищения, и я знаю, что произошло. Они промыли ей мозги, и это все еще не прошло. Я думаю, она до сих пор жалеет тех людей в Азкабане. Она должна была свидетельствовать на суде и практически влетела туда и сказала, что они не сделали ничего плохого и что они о ней заботились. Уж поверьте мне, после этого произошел большой скандал. В конце концов, моя мама на ноги весь департамент подняла, чтобы засадить их, и неважно выглядела, когда ее собственная дочь приняла другую сторону. Газеты чуть с ума не посходили, и, хотя мы думаем, что все кончено, это определенно не закончилось. Я думаю, что Роуз до сих пор так считает, ну, может, уже не так уверенно. Она никогда, никогда об этом не говорит, и, если кто-то осмеливается спросить, она кричит на них и посылает на хер… Но, да, я уверен, что где-то в своей голове она до сих пор думает, что они хорошие, и до сих пор верит всему, что они ей говорили.

– Ты на меня вообще обращаешь внимание? – это Лили, и я только сейчас понял, что отключился на секунду. Она смотрела на меня с раздражением, и я уверен, она считает, что это грубо, что я не слушаю, когда она говорит.

– Прости, – пробормотал я.

Она вздохнула и закатила глаза.

– Я сказала, мы должны найти Аманду, прежде чем идти к Хагриду, потому что она захочет пойти с нами.

Я кивнул:

– Ну да.

Аманда Лонгботтом была очень противной, и я общался с ней только потому, что она дружила с Лили. Но с тех пор, как мы пошли в школу, она стала действительно классной, теперь она одна из моих лучших друзей. Тяжело, конечно, выходить сухим из воды, потому что ее отец – декан нашего факультета и все такое. Он постоянно следит за тем, что мы делаем, и ко всему имеет доступ, так что мы не можем спрятаться от него или что-то скрыть и так далее. Он классный, конечно, и хорошо, что рядом есть кто-то, кто о нас заботится. Многие учителя обожают наших родителей, так что иногда они слишком нас оберегают и защищают, и прощают то, что прощать не должны бы, так что хорошо, что есть Невилл, чтоб за нами присмотреть, он, хотя бы, не лебезит перед звездами, потакая нам.

Похоже, мы закончили завтрак, потому что Лили встала и расправила на себе джемпер.

Я взглянул на свою все еще наполовину полную тарелку и снова на Лили. Она смотрела нетерпеливо, поэтому я с сожалением оставил свой недоеденный завтрак и пошел за ней из Зала.

Людей в коридоре было немного, потому что большинство были или еще на завтраке или в постели. Очень многие не поднимаются в воскресенье раньше обеда, так что это неудивительно. Я не знаю, куда мы идем, поэтому просто иду за Лили и слушаю, как она на что-то жалуется, не знаю даже на что. Знаю, что грубо не обращать внимания, но Лили всегда на что-то жалуется. Если не родители, то соседки, не соседки, так учителя. Всегда что-то есть. За прошедшие тринадцать лет я научился от нее отключаться.

Мы пришли в Гриффиндор, и в общей гостиной было пусто.

– Пойду, посмотрю наверху, – сказала Лили, и я рассеянно кивнул и присел в одно из хороших кресел. Единственная проблема обучения на третьем курсе – это то, что ты хоть и старше ребят с младших курсов, ты еще далеко в очереди на право занимать хорошие места в общей гостиной. Единственные разы, когда я могу сидеть в этих мягких креслах – когда гостиная пуста. Обычно мы с однокурсниками толпимся в холодных задних углах, где только стулья с вылезающими пружинами.

Я устал и закрыл глаза. Может, я смогу заснуть, если посижу с закрытыми глазами достаточно долго. Я надеюсь, что Аманда наверху, и она отвлечет Лили, и они забудут спуститься вниз. Так я смогу немного подремать (хотя я и проснулся минут сорок назад). Не повезло, конечно, через минуту я услышал шум, словно стадо гиппогрифов неслось вниз по лестнице из девчачьего крыла. Это Лили, и она явно нашла Аманду, потому что они обе хихикают над чем-то, уверен, совершенно не смешным.

– Просыпайся, ленивая задница! – смеется Аманда и пинает меня в голень. Это не больно, но я все равно бессознательно ее потер.

– Я не сплю, – пробормотал я, открыв один глаз и посмотрев на них. Они обе надели куртки поверх джемперов, и я вспомнил, что нам придется идти к Хагриду. Блин. Я оставил их на время, чтобы сходить за своей курткой, и не был удивлен тем, что трое из пяти моих соседей по комнате еще спят. Они обычно не встают так поздно, так что предполагаю, что вчера они очень поздно легли. Стараясь производить как можно меньше шума, я прошел к своему сундуку и принялся копаться в нем в поисках куртки.

Пока я тут, я достал письмо и деньги от папы и положил их в сундук с остальными вещами.

***

На улице холодно, действительно, омерзительно холодно. Я почти ненавижу Шотландию. Да, тут симпатично, но становится чертовски холодно очень быстро. Едва октябрь, а уже холодно, как в Лондоне в середине декабря. И в противоположность моим чувствам к Шотландии, я люблю жить в Лондоне. Да, я не вырос в его центре как Аманда, но даже в спальных районах вы все равно понимаете, что значит жить в Лондоне.

Лили не так повезло, как нам с Амандой, ее родители переехали в Сент-Албанс, когда Джеймс был маленьким, поэтому Лили не заметила разницы. По крайней мере, она живет близко к городу; остальную нашу семью разбросало повсюду где-то в глуши.

Их приятно навещать, конечно, я люблю, когда мы едем в Нору на денек, там тихо и спокойно… Но жить бы там я не захотел.

Хижина Хагрида на самой границе с Запретным Лесом, и я не совру – это место меня пугает до усрачки. Папа говорил, там гнездо акромантулов… Не знаю, как Хагрид тут живет. Он немного сумасшедший, впрочем, папа говорил, что он держал акромантула в качестве домашнего питомца. Я бы не взял в питомцы ничего с количеством ног больше четырех, я вас определенно уверяю!

Мы постучались в огромную дверь, вернее, Лили постучала, я просто стоял рядом, потирал руки и пытался их согреть. Это, казалось, заняло у Хагрида целую вечность, но, наконец, он открыл дверь и впустил нас. Он должен был бы постареть за годы, но этого нельзя сказать по его лицу. Он всегда улыбается и радуется, и его огромная неопрятная борода закрывает все морщины, которые у него могут быть.

– Разве это не мои самые любимые люди! – радостно сказал он и придержал для нас дверь. Мы все трое проскользнули под его рукой, даже не опуская для этого голову. – Я приготовил чай, так что вы, трое, просто садитесь-ка вон там, – он указал на огромный диван у камина. Все трое, мы поместились туда без проблем, и Лили даже понадобилась помощь, чтоб туда вскарабкаться, потому что она довольно маленькая. Пока мы рассаживались, Хагрид ушел готовиться на кухню.

– Ну, нормально вы там? – спросил он, и чайник запыхтел.

– Мы в порядке, – ответила Лили за нас всех. Полагаю, что то, что я чуть не замерз до смерти, ее только повеселило. – Как ты сам, Хагрид?

– Лучше не бывает, лучше не бывает, – мечтательно сказал он, разливая нам чай в огромные чашки, которые он достал из буфета. – Я приготовил патоку как раз на случай, если кто придет, а?

Первый урок подготовки к Хогвартсу от моего папы: никогда, никогда не ешь что-либо, что приготовил Хагрид, особенно патоку. Я люблю сладости, как и папа, так что я знаю, каково это, когда перед тобой сладкое… Но если уж он сказал это не есть, то мне лучше, черт возьми, послушаться. Так что я никогда ее не пробовал, но я отлично представляю, какова она на вкус, если одна штука весит больше, чем мой маленький брат.

Я никогда не грублю, тем не менее, и всегда заворачиваю одну в салфетку, благодарю его и говорю, что все вкусно.

Он поставил на стол чай и помадку и сел напротив нас в свое огромное кресло. Казалось, вся хижина вздрогнула, когда он упал на сиденье, и он рассмеялся.

Чай был немного солоноватым (как всегда), но я его все равно выпил. По крайней мере, он горячий. Притворился, что откусил помадку, и заметил, что Лили и Аманда сделали то же.

Никто из нас на самом деле ее не ел.

– Так как ваши родители? – Хагрид откусил от своей огромный кусок и, как мне кажется, не испытал с этим никаких проблем.

– Ужасны как всегда, – драматично ответила Лили. Она даже вздохнула, чтобы подчеркнуть окружающую ее жестокость. Я пытался не рассмеяться.

– Ой, все не так уж плохо, Лили, ведь верно? – радостно спросил Хагрид.

– Все так, – ответила Лили. – Я не знаю, что я сделала, чтобы они меня так ненавидели.

В этот раз я рассмеялся, большей частью потому, что я поймал взгляд Аманды, и мы оба прыснули со смеху. Лили нахмурилась, определенно удивляясь, как мы смеем смеяться над ней, и я почувствовал себя виноватым. Я не думал смеяться. Хагрид вмешался прежде, чем она начала орать:

– Они не ненавидят тебя, они тебя любят, Лили. Я не знаю, почему ты говоришь такие вещи!

– Они наказывают меня за то, что мне нужна была новая пара туфель, и я осмелилась у них попросить! – с негодованием ответила Лили, тщетно пытаясь скрестить руки на груди, пока у нее в одной руке была чашка, а в другой – блюдце.

– Как они тебя наказывают? – спросила Аманда, как видно, уже не в состоянии терпеть. Она облокотилась об меня и уставилась на Лили.

– Они мне их не покупают!

– Ну, а ты сказала им, что они тебе нужны? – спросил Хагрид и скользнул взглядом по ее всего месяц назад купленным кроссовкам.

– Ну, технически они мне не нужны, – ответила она, и ее щеки чуть порозовели. – Но я их хочу, и я не сделала ничего такого, чтобы их не заслужить, верно?

Иногда я Лили не понимаю, честно. Я имею в виду, да, она всегда была моей любимой кузиной, и мы очень близки, но иногда… Иногда я удивляюсь, как она могла стать такой, как она сейчас. Она никогда не была такой жадной и требовательной. Она всегда уважала своих родителей и со всеми была вежливой. Теперь она как Джеймс, только моложе и девчонка. Она всегда говорит, какая Роуз ужасная, но сама она такая же, только по-другому. Иногда мне кажется, она завидует Роуз, потому что та намного стервознее, чем она. И Роуз знает, что она стерва. Лили же думает, что она милая.

– Ну, может быть, твои родители берегут их к Рождеству или вроде того, а?

Хагрид не станет говорить ей, что она избалованная негодница, хоть он и чувствует, что это так.

– Им не нужно беречь, – обиделась Лили. – Вот я о чем! Нет никакой причины, по которой у меня не может быть хороших вещей.

Меня так достало слушать ее нытье. Конечно, я ничего не скажу. Не хочу, чтоб она на меня злилась. Она очень хорошо умеет злиться – это досталось ей от ее мамы. На самом деле, я думаю, у нее все от мамы кроме ее девчачьести, потому что тетя Джинни никогда не вела себя как девочка. Наверное, потому, что у нее много братьев, хотя Лили это не помогло (хотя два старших брата определенно другая ситуация, чем, когда братьев шесть). Но да, Лили совершенно девчонка, и это начинает раздражать. Слава богу, хоть Аманда нормальная.

Разговор продолжился, большей частью Хагрид успокаивал Лили, пока та продолжала жалеть себя. Я перестал слушать в большей степени потому, что меня мало интересует все, не связанное с квиддичем, ну и потому, что я думал о Роуз и о том, как она себя чувствует после ссоры с подругами. У нее намного больше друзей, чем у меня, они все действительно важны для нее. Я уверен, ее беспокоит то, что они злы на нее, куда больше, чем она показывает… Хотел бы я с ней об этом поговорить, но она скорее всего велит мне просто заткнуться и отстать от нее. Так что я не буду.

Мы с Роуз такие разные. Она обожает внимание, громкая и театральная. Я же наоборот.

Я не такой стеснительный, как, например, Ал, но я точно не так уверен в себе и требователен, как моя сестра. Я думаю, ее это тоже напрягает, потому что наши родители к нам по-разному относятся. К ней относятся, как к стеклянной, а ко мне – как к нормальному ребенку. Это не честно, вообще-то, но что я могу сделать? Надеюсь только, Роуз это не слишком нервирует.

Я просто хочу, чтоб у нее все было в порядке.

========== Глава 10. Скорпиус, которого все ненавидят ==========

Я часто задаюсь вопросом, может у Салазара Слизерина была какая-то болезнь, связанная с постоянно повышенной температурой тела? Это единственное объяснение, которое я могу найти тому, что он выбрал общежитием гребаные подземелья в и так уже промозглом замке. Тут, в Слизерине, просто морозильник, и не имеет значения, сколько каминов разжечь и сколькими одеялами укрыться, ты все равно замерзнешь до смерти к середине ночи. Это я понял уже давно, но до сих пор не привык.

Мои родители никогда не говорили, как тут холодно. Перед Хогвартсом они рассказывали истории про Слизерин, описывали гостиную и спальни: все зеленое, серебряное, элегантное… Но никогда не упоминали, что надо надевать три пары носков на ночь, чтобы сохранить тепло. Но, впрочем, думаю, они мне еще многого кроме того не рассказали.

Я проснулся с отмороженными к чертям яйцами, как всегда каждое утро. Никто еще не встал, могу это сказать, даже не открывая глаз. Даррен Хаффинтон храпит так же громко как всегда, и я слышу, как все остальные ровно дышат. Солнце еще не встало, не то чтобы вы могли это точно узнать отсюда, снизу, но, когда оно встает, спальня обычно наполняется светом. Еще довольно темно, но я слышу птиц, значит, где-то около шести.

Нет смысла пытаться снова заснуть, потому что если получится, то я, скорее всего, буду просто зол на себя, когда придется просыпаться всего лишь час спустя.

Утренний душ принимают не все из нас обычно потому, что горячая вода быстро заканчивается, и немногие успевают ее использовать (хотя немногие просыпаются достаточно рано, чтобы успеть принять душ). Я пользуюсь преимуществом раннего утра и одним из первых принимаю душ. Это потрясающе, потому что у меня полно горячей воды, а также потому, что это одна из немногих частей дня, когда мне не приходится слушать болтовню кучки идиотов о всяких идиотских вещах. Вот что худшее в школе – идиоты.

Я не часто разговариваю с людьми, наверное, но это не потому, что я тупой или социально неприспособленный, или типа того. Мне просто нечего им сказать, потому что обычно они говорят о таких дурацких вещах, которые не имеют никакого значения для кого-либо в нормальном мире. На самом деле меня уже тошнит от выслушивания идиотских школьных сплетен, которые все так обожают, и я терпеть не могу слушать, какая певица теперь встречается с каким профессиональным игроком в квиддич на этой неделе. Это тупо, это по-детски, и это бессмысленно. И у меня нет времени на бессмысленное.

Если и есть что-то, чему отец меня научил – никогда не идти за толпой. Увлечение сплетнями, неважно, школьными или о знаменитостях, только отвлекает меня от того, что важно, то есть от учебы и сохранения доброго имени семьи. Вот важная вещь – Доброе имя семьи. По крайней мере, так принято в моей семье.

Проблема в том, что у нас нет доброго имени. Половина волшебного мира ненавидит нас за то, что мы само зло и достойны Азкабана, а вторая считает нас кучкой предателей, достойных кое-чего худшего, чем Азкабан. Куда не кинь, всюду клин.

Не то чтобы я имел отношение к тому, что имеет отношение к этому нашему имиджу, конечно. Я тогда еще даже не родился, в конце концов. Но мои отец и дед тяжко трудились над тем, чтобы взрастить во мне чувство гордости, дабы я не обращал

внимания на мнение других людей о моей семье, ведь те, как они любят говорить, просто завидуют.

Дерьмо собачье.

Я вас уверяю, не так уж много людей на земле, которые мне завидует, это уж абсолютно точно. Отец и дед могут сколько угодно притворяться, что они не опорочили свои имена, и делать вид, что они смотрят на всех свысока, но для меня это несколько тяжелее, потому что мне приходится ходить в школу с детьми их врагов. Так что да, мне тяжело игнорировать это и изображать, что все забыто. Все эти ребята в школе знают все, что случилось тогда, много лет назад, а потому они все возненавидели меня.

Еще до того, как со мной познакомились.

Так что да, это хреново.

Вот почему я стараюсь держаться ото всех как можно дальше. Я не привлекаю к себе внимания и стараюсь делать так, чтобы меня никто не замечал. Я не люблю, когда люди обращают на меня внимание вообще-то. Каждый раз, когда они меня замечают, они обычно говорят что-нибудь грубое, либо же пытаются выставить меня идиотом. У некоторых тут сложилось неправильное мнение, что, если они при мне оскорбят моего отца, я расстроюсь или разозлюсь, но это не так. Я уже даже больше не замечаю, что они оскорбляют его, я привык. Тем более, раз в год все слизеринцы обожают моего отца, когда он присылает нашей команде новые метлы. Тогда они думают, что он самый классный папа на свете. Он не такой. Он не худший, но и не лучший.

Я пришел на завтрак рано, и я один из первых в Зале. И я точно первый из Слизерина. Я сажусь и уверен, выгляжу полным неудачником, когда ем завтрак в полном одиночестве.

Но меня это не волнует. Я привык. Я не обращаю особого внимания ни на что вокруг, кроме яиц на моей тарелке. Они не до конца прожарены, но сойдет. Тост поджарен идеально, так что все нормально. И здесь отличный черничный джем. Мой любимый.

Продолжая есть, достаю пергамент, чтобы бросить последний взгляд на домашнюю работу. Я хочу убедиться, что все в порядке, потому что отец сказал мне, что это самый важный год всего обучения в Хогвартсе.

– Ты должен обращать внимание на все, Скорпиус, – сказал он, когда мы прощались первого сентября. – Твои СОВы особенно важны, и они во многом определят большую часть твоей оставшейся жизни. Очень важно учиться с отличием и получить как можно больше СОВ, если ты хочешь иметь значимую должность.

Так что я весь год очень старался обращать на учебу как можно больше внимания. Я учился намного больше, чем раньше. Я не знаю, почему я так забочусь о СОВах, но понимаю, что частью это для того, чтобы произвести впечатление на отца и хоть раз заставить его мной гордиться. Я ощущаю себя так, будто я разочарование всей его жизни, поэтому я готов наконец-то делать что-то, чтобы он почувствовал от меня что-либо кроме легкого утомления. Ну, обычно он хотя бы интересуется квиддичем, когда я выигрываю, во всяком случае, и теперь есть надежда, что это будет случаться чаще, потому что Гриффиндор попал с этой одиннадцатилетней девчонкой в качестве Ловца.

Она довольно хороша, вообще-то, должен признать. Адриан, наш капитан, заставил нас пойти смотреть их пробы, полагаю, мы шпионили или типа того. Это длилось веч-нахрен-ность, и я скучал до смерти, пока все это не кончилось. Хорошо, что у нас нет свободных мест в команде, потому что боюсь и подумать, что нам пришлось бы проторчать еще один день, тратя время на разглядывание идиотов, летающих вокруг. Ну и, честно, кто знает, что могло случиться? Адриан мог сыграть в Джеймса Поттера и решить, что должен проверить, что мы все лучшие на своих позициях. И если бы это случилось, я бы прошел дорожкой Ала и меня заменили бы первогодкой.

По крайней мере, Адриан – хоть не мой брат, так что это было бы чуть менее унизительно.

Моя домашняя работа выглядит отлично, и я не нашел ошибок. Конечно, это не значит, что их там нет, просто я их не нашел. Уверен, профессор Монтегю их найдет, если постарается. Я ненавижу Зелья. Вы думаете, что я должен бы их любить, верно? Потому что профессор Монтегю – единственный учитель в школе, который не настроен против меня и не ненавидит меня… Но он такой чертовски раздражающий, и он всегда ведет себя как ребенок, препирается со студентами, будто он их одноклассник, а не учитель.

Не говоря уж о том, что он дерьмо в своем предмете. Он ничего не знает о Зельях и не может научить нас ничему, кроме того, что и так написано в наших учебниках. Когда отец учился в школе, их учил Северус Снейп. Он, общеизвестно, был экспертом в своем предмете, наверное, поэтому папу расстраивает, что я не подпрыгиваю от радости при названии его любимого предмета. Может быть, он был бы и моим любимым предметом, если бы мне преподавал не этот мудак. С другой стороны, общеизвестно, что Северус Снейп – самый большой предатель в истории для многих людей (даже больше, чем моя семья), так что… Я не знаю. Мы не говорим об этом дома.

Большой Зал начал заполняться людьми как раз, когда я заканчивал завтрак. За столами стали собираться ученики, и я взял свою сумку и собрался уходить.

– Подвинься, педик! – тяжелое плечо врезается в мое, и я с удивлением смотрю вверх.

Кристиан Флинт глядит на меня с этим идиотским издевательским огоньком в глазах. Не ошибайтесь, нет, я не настолько глуп, чтобы лезть в драку с Кристианом Флинтом – он приблизительно в три раза больше меня и раз в десять злее. Так что нет, я не реагирую. Я просто отодвигаюсь как можно дальше и даю ему пройти. Он настолько громаден, что еле протискивается, но все-таки умудряется.

Кристиан Флинт – один из где-то сотни людей, которые врезаются в меня каждый день. А еще они любят обзывать меня такими чудесными словами как «педик». Ах, это так оскорбительно, что я еле выдерживаю… Нет, серьезно, почему люди думают, что это худшее, как можно обозвать человека? Наверное, потому, что эти придурки, которые ходят по замку и выкрикивают это – на самом деле те, кто собирается по ночам в спальне и сосут друг у друга члены. Ну, или что-то в этом роде, не знаю.

Все еще слишком рано, но я решаю, что могу идти вниз, в подземелья. Там так же холодно как в слизеринской гостиной, но я не удивлен – такая температура держится здесь круглый год. Монтегю еще нет, и, так как это первый урок сегодня, класс еще закрыт. Я ставлю сумку на пол и соскальзываю по стене, чтобы сесть рядом с ней. Я втягиваю руки в рукава и почти слышу голос моей матери в своей голове: «Тебе действительно нужно постоянно растягивать свои вещи, словно хамскому уличному беспризорнику? Правда, Скорпиус, тебе следует научиться хоть немного уважать свои вещи!»

Мать не так уж и плоха на самом деле. Она раздражает, когда дело касается внешнего вида и тому подобного, потому что она всегда хочет всего самого лучшего и хочет, чтобы мы этому соответствовали… Но она, по крайней мере, выказывает хоть малейший интерес ко всему, что касается меня, кроме квиддича. Она слушает (или притворяется, что слушает), когда я говорю о том, что происходит в школе, и всегда отвечает на письма настоящими вопросами и предложениями, в отличие от папиных писем, которые обычно выглядят так:

Дорогой Скорпиус,

Дома все в порядке. Учись хорошо и не попадай в неприятности.

Искренне твой,

Отец.

Ну, теперь вы, наверное, решите, что у меня серьезный, глубоко завязший «комплекс папочки», верно? Ну, если так, то вы ошибаетесь. У меня нет связанных с этим комплексов. На самом деле это у моего отца «комплекс папочки». Его отношения с отцом еще куда хреновее, чем мои с ним. Вот почему я его ни в чем не виню. Серьезно, ну где бы он мог научиться быть внимательным отцом? В любом случае, не то чтобы он вообще планировал заводить сына. Моя мать была беременна, когда выходила замуж, так что понятно, там просто случилась какая-то ошибка. Но об этом мы дома тоже не говорим.

Отлично, сюда идут гриффиндорцы, ну, то есть, парочка их. Меган Томас и Элизабет Ричардсон смеются идиотски громко над чем-то, что я уверен, не так уж и смешно. Я, наверное, превратился в невидимку, потому что они меня полностью игнорируют и вообще никак не замечают мое присутствие. Мне плевать, конечно. Они обе довольно надоедливые, так что лучше уж пусть игнорируют, чем пытаются со мной поболтать.

Меня не интересует розовый лак для ногтей или прическа солиста Озорных Волшебников, в конце концов. Я посмотрел на часы и увидел, что осталось всего десять минут до начала урока. Обычно в это время большинство уже здесь, но, предполагаю, сегодня многие проспали.

Стало собираться все больше людей, и, наконец, явился Монтегю, чтобы нас впустить.

Уже прошло три минуты от начала урока, но мы все тихо зашли и расселись за своими столами. Обычно мне приходиться сидеть с Джастином и Дарреном, и, да, я говорю «приходится», потому что будь у меня выбор, я бы сидел и работал один.

Оба они говно, когда дело касается зелий, так что в итоге я все равно все делаю один, но при этом мне приходится делиться своими оценками с ними, и я не считаю, что это честно.

Как раз, когда мы рассаживались, дверь в класс опять открылась, и Роуз Уизли вбежала вместе с Дэвидом Джорданом. Они выглядели запыхавшимися или потому, что они бежали сюда по всем лестницам, или потому, что целовались где-нибудь в шкафу для метел. Или потому, что они оба в плохой физической форме, не знаю. Монтегю сердито на них посмотрел, как только они вошли и пролаял:

– Десять баллов с Гриффиндора!

Наверное, как слизеринец, я не должен этого говорить, но не думаю, что это честно – снимать баллы с Гриффиндора за их опоздание, когда учитель сам опоздал на урок. И, конечно, я не произнес это вслух. Я не тупой.

Никто из них и слова не сказал, да Дэвид и не стал бы. А Роуз, наверное, читает новую книгу, где сказано «Не спорь с учителем Зелий или будешь изгнана». Это разочаровывает немножко. Я всегда восторгался и наслаждался, когда она начинала спорить с ним, потому что, похоже, больше никто не имел достаточно храбрости, чтобы сделать это. Я – точно нет, и я не помню, чтобы кто-то делал. Во всяком случае, не в таких масштабах. Но, похоже, она поняла, что если будет продолжать, то это очень плохо кончится, поэтому она прекратила.

Они с Дэвидом скользнули за стол к ее кузену. Он посмотрел на них, подняв брови, и они словно молча о чем-то переговорили. Мне всегда кажется, что это странно, когда ты можешь прочесть чьи-то мысли, просто обменявшись взглядами. Я не знаю никого на свете, кто мог бы прочитать мои мысли, просто взглянув на меня, но у меня нет таких близких друзей, как у них. И у меня нет толпы кузенов, бегающих по школе. Интересно, они понимают, как им повезло, что у них такая большая семья и рядом всегда есть кто-то, с кем можно поговорить? У меня нет братьев и сестер, как и у моего отца. У моей матери есть сестра, но у нее нет детей. Так что я всегда один в своей семье, и, может быть, именно поэтому меня раздражают одноклассники. Но, тем не менее, я бы хотел, чтобы у меня был кто-то, с кем можно поговорить.

Роуз подвязывает волосы. Она всегда так делает, когда начинаются Зелья, думаю, чтобы волосы не падали на лицо, пока она работает. Она всегда использует для этого бледно-зеленую ленту, она уронила ее в тот день, когда ее выгнали из класса. Я подобрал ее и вернул… ну и, естественно, выставил себя полным придурком во время этого. Удивительно, правда? Да, точно. Я говорил с ней, наверное, где-то раз шесть за эти пять лет, и ни один из этих разговоров не заканчивался неловкостью, потому что я чувствовал себя полностью опозорившимся. Наверное, скорее всего, потому что я полностью на ней помешался.