Текст книги "Выученные уроки (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

– У меня собрание префектов в одиннадцать, – бормочу я, глядя на часы на столике рядом с моей кроватью, они показывают 10:28.

– Ну, тогда я предложил бы тебе вставать, – отвечает ДжейДи. – Потому что тебе нужен душ, дружище.

Думаю, я перестал чувствовать собственный запах.

– Может, я просто скажусь больным, – я переворачиваюсь на бок и позволяю газете с рекламой книги упасть на пол у моей кровати.

– Что я должен сказать Мег?

Я рад, что сейчас спиной к ДжейДи, потому что он не видит, как я не могу сдержать гримасу и закатывание глаз. Хотя, наверное, он может их представить.

Я почти решаю сказать ему, чтобы он передал Меган, что она может пойти и сама с собой трахнуться, раз мой брат слегка занят своей новой девушкой, и он ее этим обеспечить не в состоянии. Но, конечно, я этого не делаю. Вместо этого я заставляю себя подняться и взять полотенце с полки. Комната чуть покачивается, когда я встаю, и я осознаю, что не поднимался на ноги уже четырнадцать часов.

– Попытайся не упасть, – благоразумно советует ДжейДи, когда я прохожу мимо него в ванную. Наша ванная прямо напротив комнаты, и я рад обнаружить, что она пуста. Я выбираю самую дальнюю душевую кабинку, предпочитая быть как можно дальше от кого-либо.

Вода не слишком горячая, но это ожидаемо, если ты поздно проснулся. Почти вся горячая вода закончилась уже давно. По крайней мере, она хоть не ледяная. Я раздеваюсь и кладу вещи на скамью, прежде чем взять мыло и полотенце и встать под едва теплые потоки воды. Она меня быстро пробуждает. Вода привела меня в сознание и заставила понять, что у меня только полчаса на то, чтобы собраться и отправиться в кабинет чар на собрание префектов.

И, конечно, это заставило меня понять, что я пройду почти всю эту дорогу рядом с Меган, не говоря уже о том, что мне придется сидеть рядом с ней все это чертово собрание.

Блять.

Она не говорила со мной уже несколько недель, а я, в свою очередь, не заговаривал с ней. Она смотрит на меня так, будто это я тот, кто испортил ей жизнь. Во-первых, это не я ее трахнул, а потом не сказал после этого ни слова. И она не может использовать то дерьмо, что натворил мой брат, против меня. Во-вторых, это она поцеловала меня. Она все это начала, так что только ее вина в том, что все кончилось не так, как ей нравится.

И с чего она взяла, что будет по-другому?

Я имею в виду, что я практически открытым текстом объявил ей о том, что сильно запал на нее, и она имеет наглость заявлять, что я должен был ей сказать, и тогда бы она меня дождалась? А потом поцеловать меня? Чего она ожидала от меня? Все то время, пока я целовал ее, все, о чем я думал было о том, как долго я этого хотел и, в то же время, насколько совершенно и абсолютно дерьмова эта ситуация. Второсортный товар.

Это я.

Я удивлен (и немного рад), что Меган не дожидается меня в Общей гостиной. Она определенно не собирается со мной мириться, так же, как и я не хочу мириться с ней, что замечательно. Я дохожу до импровизированного зала для собраний с запасом в пару минут, но, похоже, никого это не волнует.

Собрание проходит так, как я и ожидал: я скучаю до смерти и едва заставляю себя не засыпать. Фиона Энглтон все продолжает, и продолжает, и продолжает нести все одну и ту же херню, которая совершенно никому не нужна (хотя я не могу знать точно, потому что, если честно, понятия не имею, что она там втирает). Время от времени она кидает в меня испепеляющие взгляды, но ничего не говорит. Она одна из тех, кто меня боится. Обычно это раздражает, но не в ее случае. Я сам сужаю глаза в ответ, чтобы по-настоящему посеять в ней страх перед Гарри Поттером.

Если бы я не был посреди этого сборища, то расхохотался бы от этой мысли. Такие люди настолько смешны. Неужели они действительно думают, что моему отцу не насрать, кто целует мне задницу, а кто нет? Ну, если они так думают, то ужасно ошибаются. На самом деле, я уверен, он предпочитает тех, кто не целует. Хотя, не имеет значения, потому что я от отца и пары слов не слышал за прошедшие два месяца.

Наверное, он слишком занят обрюхачиванием южноафриканских женщин и покупкой пляжных домиков на юге Франции.

Меган сидит в другом конце комнаты. Она интересуется херней Фионы не больше меня, и видно, что ей так же противно быть здесь, как и мне. Интересно, знает ли она, что вся эта история по ее вине? Я бы не ненавидел ее и наполовину так сильно, если бы она меня не поцеловала. Да, я знаю, это то, чего я хотел годы, но не так. Не поцелуй приправленный отчаянием, потому что ее чувства были задеты Джеймсом. Нет. Только не так.

Она выходит из комнаты в ту же секунду, как Фиона нас отпускает. Я ее не виню, но все же выжидаю еще пару минут, чтобы дать ей хорошую фору по дороге в Гриффиндор. Я даже не чувствую, что мне хочется в общую гостиную вообще-то, но мне больше нечего делать. Несколько человек пытались со мной заговорить, но я отмахнулся и отговорился несуществующим домашним заданием по трансфигурации. Мне даже наплевать, что половина из тех, кому я врал, ходят со мной на трансфигурацию и могут знать, что никакого эссе не задавали. Они не станут мне противоречить.

Моя будущая невестка (ага, да) – тоже префект, одна из немногих прочих, кто думает, как и я, что все это идиотство. Она не принимает это совсем уж всерьез, но она же семикурсница, а значит, по умолчанию должна об этом заботиться. И она пытается, я думаю, но очевидно, что у нее мало выходит. У меня отлично получается ее избегать, но она, кажется, крутится вокруг меня сегодня специально, дожидаясь, когда я выйду. И когда я выхожу, то не удивляюсь, что она идет следом.

– Может, в следующий раз выпьешь кофе перед собранием? – предложила она, идя со мной рядом.

Я пытаюсь ее игнорировать, но это невозможно. Она довольно упорная и прямо-таки требует внимания.

– Может, в следующий раз я останусь в постели, – отвечаю я, не останавливаясь. Чем быстрее я уберусь от нее, тем лучше.

– Это не сделает тебя хорошим образцом для подражания, верно?

Ну да, я стал бы лучшим образцом для подражания, если бы сбегал из общежития каждую ночь, чтобы потрахаться со своим парнем. Я хочу сказать ей это, но не могу придумать, как это выразить, чтобы не прозвучало так, будто я признаюсь, что гей. Если вместо «парень» я скажу «подружка», она может не понять, на что я намекаю. Ну и хрен с ним.

Вместо этого я просто говорю:

– Ты знаешь, что мой брат меня ненавидит, верно?

– И?

– И согласно кодексу подружек, я уверен, ты тоже должна меня ненавидеть.

Я вижу, как она закатывает глаза, даже не поворачивая головы.

– Во-первых, я не следую никаким кодексам, – ядовито сказала она. – А во-вторых, Джеймс тебя не ненавидит.

Это меня рассмешило, вернее, я как бы фыркнул и закатил глаза:

– Ага, конечно, ненавидит.

– Нет, не ненавидит, – тут же отвечает она. – На самом деле он очень беспокоится о тебе.

Мне хочется, чтобы она ушла. Она действует мне на нервы и теперь пытается сыграть роль миротворца между мной и моим братом. Класс. Я решаю подыграть.

– Ого? И почему, ты думаешь, он обо мне беспокоится?

– Потому что беспокоится, – просто говорит она. Мы сворачиваем в коридор, ведущий к первой группе лестниц. – Ну, знаешь, из-за всего этого дерьма, что творится.

– А, имеешь в виду мою южноафриканскую малютку сестру?

Кейт легко улыбается, и я поворачиваюсь к ней и приподнимаю брови. Она только качает головой.

– Это и его любимая история тоже.

Кейт – хорошенькая, но далеко не самая роскошная девчонка в школе. Она больше миленькая, чем что-то другое, и она определенно не того типа, как кто-нибудь мог бы подумать, что Джеймс выберет себе в девушки. Сказать, что он популярный, будет большим преуменьшение. Он популярнейший из популярных, и большинство девчонок не потратили ли бы и секунды, чтобы бросить ради него своих нынешних парней, они левую руку бы отдали за один лишь шанс стать его девушкой.

Но Кейт единственная, кто как-то умудрилась заполучить его в единоличное пользование, так что, наверное, она сделала что-то правильное.

– Он хочет знать, как ты, но слишком боится спросить, – продолжает она, ускоряя шаг, чтобы успеть за мной. Я специально прибавляю скорость, чтобы ей пришлось потрудиться. – Он действительно волнуется.

– Да, волнуется, что нам придется делить одну комнату на выходных у папы, – сардонически бормочу я.

Кейт издает смешок, больше похожий на фырканье.

– Сомневаюсь, что он будет навещать отца.

Конечно, нет. Джеймс использует любой повод, чтобы поненавидеть отца. Чтобы не случилось, во всем будет виноват отец, даже если окажется, что это мама залетела от Невилла, это будет потому, что папа ее вынудил. Ответ Джеймса на все – вини отца. Когда я не отвечаю, Кейт закатывает глаза. Я вижу это, даже не поворачиваясь.

– Ты мог бы с ним поговорить, знаешь, – значительно сказала она. – Это работает в обоих направлениях.

Не давая ей даже секунды на рассуждение, я отвечаю:

– Не я это начал.

– Разве это имеет значение?

– Да.

– О господи, – теперь она кажется разочарованной. – Ты совсем как он.

Это заставило меня остановиться. Я в прямом смысле остановился и в шоке уставился на нее. Никто никогда не говорил, что я и Джеймс «совсем как». Никогда. И причина этого в том, что мы не похожи. Ни в коей мере. Точка.

– Я ни в чем не похож на Джеймса, – твердо сказал я серьезным и ровным голосом.

Кейт снова закатила глаза.

– О, пожалуйста. Говори, что хочешь, но ты такой же упрямый и твердолобый как он. Вы оба просто смешны в своем стремлении продолжать эту глупую ссору и ведете себя как малые дети.

Так, когда она на хрен превратилась в нашу мать? Уверен, Джеймс просто умрет, если узнает, что она это сделала. Конечно, он не знает, потому что он на поле с остальной командой, как всегда в воскресенье. Я тоже мог быть там. Вот с чего все началось. Это начал он.

– Почему ты об этом так волнуешься, Кейт? – Ровно спросил я, даже не пытаясь убрать нотки недружелюбия из своего тона. – Я имею в виду, какое тебе дело, ненавидим ли мы друг друга или дружим?

Кейт лишь посмотрела на меня как на ребенка. Она меня, наверное, таким и считает.

– Веришь или нет, – медленно сказала она, – я действительно забочусь о твоем брате. Очень. Я знаю, что люди думают, что я встречаюсь с ним из-за того, кто он, но я на самом деле не настолько корыстна.

Я немного шокирован, что она сказала это вслух, и чувствую себя некомфортно под ее взглядом, так что отворачиваюсь.

– Я этого не говорил.

– Возможно, – пожимает она плечами. – Но я слышу все, что говорят люди, и поверь мне, это не так.

Я не знаю, что она хочет от меня услышать, поэтому просто на нее смотрю.

– Слушай, я знаю, что я не первая красавица школы, так что очевидно он должен быть под любовным заклятьем, верно? – она сделала гримасу и покачала головой. – Я нравлюсь Джеймсу, ясно? И мне плевать, что говорят другие, потому что это их не касается.

Ого. Не знаю, с чего это началось, но она кажется предельно категоричной в своей тираде против слухов, что ходят по школе о ней и о том, что она могла сделать, чтобы привязать к себе Джеймса. Она ни капли не кажется расстроенной этим, и надо отдать ей должное, она точно не боится всего того, что скажут люди. Может, вот за это она и нравится Джеймсу.

– Я ничего такого не говорил, – снова отвечаю я. Формально это не ложь. По крайней мере, я не говорил этого вслух.

– Я знаю, – кивает она. – Но также я знаю, что ты слышал все, что говорят другие. Я просто хочу, чтобы ты знал, что это дерьмо собачье. Мы с Джеймсом нравимся друг другу, и на этом все. И я действительно забочусь о твоем брате и знаю все, о чем он думает, даже если он не говорит ничего об этом вслух, – совсем как я. Так, что? – Он действительно расстроен из-за ваших родителей и от того, что он с тобой в ссоре, легче ему не становится. Я хочу, чтобы вы оба переросли это и покончили с этим.

Теперь моя очередь закатывать глаза.

– Мы не будем заканчивать с этим, так что можешь не тратить свое время.

Я разворачиваюсь и ухожу, но она бежит за мной.

– Я буду пилить тебя, пока ты не сломаешься, – обещает она.

– Я запрусь в гриффиндорской башне.

Кейт смеется.

– Ты же не думаешь, что я не знаю пароля в Гриффиндор.

– Он дал тебе пароль?

– Он слишком ленив, чтобы спускаться, чтобы впустить меня в три часа ночи.

Фу, гадость. Я не хочу об этом думать, содрогаюсь из-за всплывшей передо мной картины, вызванной этими словами.

– Тебе лучше сдаться, Кейт, – веско сказал я. – Мы с Джеймсом ненавидим друг друга, и ты этого не изменишь.

– Ты не ненавидишь его, и он не ненавидит тебя. Если ты все еще расстроен из-за Меган…

Я останавливаюсь и разворачиваюсь. Она влетает прямо в меня, а потом делает шаг назад.

– Это не имеет отношения к Меган, – ледяным тоном сказал я. – Мне на нее насрать. Это связано с Джеймсом и с тем, что он обязан быть лучше во всем, он хочет иметь все лучшее и хочет быть лучшим. И меня достало с ним соревноваться.

– Просто поговори с ним.

Я качаю головой.

– Без обид, Кейт, но я считаю, что Джеймс – гребаный придурок, и очень хочу, чтобы мы с ним никогда не встречались, не то что были бы братьями. Я не знаю никого, кого я ненавидел бы больше, чем его, и это никогда не изменится.

– Ал, пожалуйста, – ее глаза стали умоляющими, но я не обращаю внимания.

– Нет, – ровно сказал я, развернулся и пошел по направлению к башне, проверяя, осмелится ли она пойти за мной и пролезть в Гриффиндор, когда я не сплю и готов ее поймать. Не осмелилась.

Мне немного совестно, если честно, потому что Кейт действительно выглядела обеспокоенной. Я не хочу, чтобы она думала, что я ублюдок, но не знаю, что еще сказать. Не ее вина, что ее парень полный мудак, который заслуживает смерти. И не моя вина, что он мой брат.

Комментарий к Глава 31. Ал. Вопросы без ответов

О да, старушка Рита все еще здесь и все дает джазу :)))

========== Глава 32. Горечь ==========

Она появилась многие годы назад, эта горечь.

В двадцать два года ей казалось, что весь мир у ее ног. Прошло уже пять лет с окончания войны, и, хотя некоторые раны все еще кровоточили время от времени, они затягивались. Медленно, но верно, все приходили в себя. Ее семья замещала потери новыми прибавлениями. Четыре племянницы и самый юный племянник бегали по коридорам Норы и играли в прятки в саду. Она жила отдельно, но часто возвращалась домой, чтобы провести время с семьей.

Ее дом теперь был в Холихеде, где она играла за основной состав Гарпий на позиции Охотника. Она только завершила свой третий сезон и даже завоевала первое место в плей-офф, добыв тем самым Гарпиям их первое чемпионство за последние десять лет. Она зарабатывала больше денег, чем могла себе представить, занимаясь тем, что любит. Не говоря уже о том, что она была юна и влюблена. И не просто влюблена – она была влюблена в Гарри Поттера, и ей завидовали почти все, кого она знала.

Они были счастливы. Гарри точно был счастливее, чем когда-либо в жизни. Его карьера только начиналась, но он все равно был очень успешен, и, хотя они не виделись постоянно, они точно проводили вместе достаточно времени для того, чтобы оба оставались довольны. Они уже начали задумываться о своем будущем, и у них был план.

Но, конечно, каждый план, как и каждое правило, всегда имеет исключения.

Беременность стала шоком. Незапланированная и неожиданная, она определенно заставила их пересмотреть свои планы. Они не были против брака, они всегда хотели пожениться, беременность только ускорила это. Но теперь, когда ребенок готовился появиться на свет, им обоим пришлось чем-то пожертвовать. Ему пришлось согласиться на дополнительную работу, чтобы быть уверенным, что у них будет все, что нужно, но, несмотря на это, она всегда испытывала горечь, что ее жертвы были намного значительнее.

Ее квиддичная карьера закончилась, едва начавшись. Трех коротких сезонов было недостаточно, чтобы удовлетворить жажду игры, но ей нужно было принять правильное решение и забыть про свои мечты, потому что следовало позаботиться о ребенке. Газеты начали печатать разные статейки об их свадьбе и размышлять о причинах столь внезапной и скорой помолвки. Когда она объявила о завершении карьеры, слухи получили подтверждение, и весь мир знал, что она беременна в день свадьбы.

О, какой скандал.

Когда родился Джеймс, она быстро забыла о прошлых мечтах и сконцентрировалась только на мальчике, который спал в детской напротив их комнаты. Он был очень красивым, конечно, с темно-рыжими волосами и большими глазами, которые к трем месяцам стали карими. Он был пухлощеким и веселым, совсем таким, каким и должны быть хорошие дети.

И она была счастлива.

Она редко видела мужа, потому что он брал дополнительные смены всегда, когда только было можно, чтобы покрыть все расходы на новорожденного ребенка. Она всегда думала, что у них и так уже достаточно денег, но не позволяла себе жаловаться, раз он считал, что им нужно больше, чем «просто достаточно для жизни». Когда она виделась с мужем, то была еще счастливее, чем когда-либо. Быть новобрачной было весело и волшебно, несмотря на то, что они уже делили дом с младенцем.

Она убеждала себя, что у нее есть все. Она была миссис Джинни Поттер, в конце концов, а это всегда было ее главной мечтой. Без всего остального она сможет прожить.

Два года спустя они были готовы увеличить их семью. Рон и Гермиона хотели ребенка, и никто не спорил, что идея иметь детей одного возраста достаточно притягательна. Они смогут расти вместе, быть лучшими друзьями, вместе пойдут в Хогвартс. Месяц спустя она снова была беременна, а два месяца спустя Гермиона тоже уже ожидала ребенка. Все было идеально.

Ал был зеркальным отражением его отца с самого момента рождения – черные волосы и изумрудно-зеленые глаза. Он был прекрасный, конечно, но все же болезненный. Ему тяжело удавалось спать по ночам, и иногда он до самого утра мог кричать, захлебываясь своими слезами и кашлем – всего-навсего легкая колика, как называли это врачи, но для его матери ничего не было легким. Она не могла этого понять. У Джеймса никогда не было таких проблем, и Роуз, несмотря на то, что была на три месяца младше, спокойно спала всю ночь, в отличие от Ала.

Она была вымотана. Больной младенец и двухлетний ребенок – это было бы чересчур для любого, но особенно это было тяжело для нее, потому что с каждым днем ей все больше казалось, что она растит их одна. Он работал еще больше, чем раньше, постоянно принося себя в жертву, чтобы она могла оставаться дома.

Он даже ни разу не озадачился вопросом, чего она хочет.

В двадцать шесть лет она была домохозяйкой и беременна в третий раз. Лили для всех стала сюрпризом, но каким-то образом это совпало с появлением у Рона и Гермионы второго ребенка. С Лили было легче, чем с Алом, но трое детей младше пяти лет – это было чересчур. Ей было все труднее бороться со стрессом, и про себя они иногда думала, какой была бы жизнь, в ее двадцать с лишним лет, если бы не было детей. Она любила детей больше всего на свете, но где-то на самом донышке все чесалась мысль о том, как все могло быть.

Прошли годы, дети подросли. Она начала работать в газете, освещая спорт, в который когда-то любила играть. Работа уводила от дома и давала передышку от материнства. Но этого было недостаточно, чтобы умерить горечь из-за раннего окончания карьеры. Вернувшись в сферу квиддича, она лишь все чаще стала думать о том, что могло бы быть, если бы все сложилось по-другому.

Он продолжал работать и поднимался по карьерной лестнице в аврорате, быстро перепрыгивая со ступени на ступень. Его слава помогала, конечно, но он был также и неоспоримо хорош в том, что делал. Он любил свою работу, любил так, как она никогда не могла полюбить работу журналиста. Она завидовала, что у него есть столь приятное место, куда он может сбежать, в то время как сама она не могла быть полностью удовлетворена своей карьерой.

Джеймс пошел в школу и вернулся чудовищем. Она никогда не могла предположить, какой негативный эффект может произвести то, что они решили растить детей подальше от света софитов, защищая от славы родителей. Пока Джеймс не вернулся после первого курса совершенно другим человеком. Он стал мерзким и избалованным и требовал все, что только видел вокруг. Дети в школе относились к нему с поклонением, как к герою, и это ужасно вскружило ему голову. Они пытались это исправить, пытались выбить из него все высокомерие, но битва была проиграна.

Она волновалась, когда в школу вслед за братом пошел Ал, но была счастлива, когда он вернулся домой, почти не заполучив всех тех черточек характера, что получил в школе Джеймс. В его характере появились изменения, и он стал намного более угрюмым, чем раньше, но зато не превратился в свирепого неконтролируемого психа. И потому она была рада.

Лили – это другая история. Лили вернулась даже еще более избалованной, чем Джеймс, если такое только было возможно. Она требовала все на свете и закатывала ужасные истерики, когда ее желания не исполнялись. Она стала злобной и иногда очень жестокой, но, несмотря на все эти особенности, ей все равно всегда удавалось уговорить отца на что угодно. Он давал ей все, что она требовала, портил ее окончательно.

Горечь в отношении к мужу подпитывалась тем, как он относился к дочери. Она не могла терпеть избалованность и с детства росла с пониманием, что приступы истерики следует наказывать, а не поощрять. Но ему не нравилось слушать бурчание, и он терпеть не мог видеть Лили несчастной. Поэтому он всегда сдавался. Это стало одной из причин их частых ссор.

Дети на самом деле стали причиной нескольких ссор. Он явно предпочитал Ала и Лили, и ей часто приходилось защищать Джеймса просто для того, чтобы не согласиться с мужем. Она не оправдывала те поступки, за которые его защищала, ни в коем случае, но это давало им обоснованную причину для ссор. Джеймс, как и остальные дети, физически существовал. И таким образом было что-то физическое, из-за чего им можно было поругаться.

Это было лучше, чем говорить об их невидимых проблемах.

Это было лучше, чем принять тот факт, что они больше не знают друг друга. Это было лучше, чем признать, что они говорят друг с другом только один или два раза в день и что большая часть их общения сводиться к обмену сердитыми и раздраженными взглядами. Когда они виделись, если виделись, потому что бывали дни, когда он уходил еще до того, как она проснулась, и приходил, когда она уже спала, им не о чем было говорить. Когда они говорили, то это было что-то настолько приземленное, как «передай соль», либо же это были злые слова, которые скорее прокрикивались, чем проговаривались.

У них не было любви. Если они и прикасались друг к другу, то это было вызвано лишь обоюдной физической неудовлетворенностью и больше ничего не значило. Ласковые прикосновения и нежные поцелуи сменились грубыми и небрежными движениями, и иногда ей казалось, а не пытается ли он причинить ей боль. Если даже так, ей было наплевать. Она отрастила ногти подлиннее, чтобы и у нее появилось свое секретное оружие, и царапины на его спине были доказательством того, что и она может причинить боль.

Время от времени все становилось лучше. Иногда у них случались хорошие недели, и она всегда спрашивала себя, почему они не могут жить так всегда. Но плохие недели всегда в десять раз перевешивали хорошие, и, в конце концов, она сдалась. Она не была уверена, когда именно поняла, что у них не осталось больше надежды, но однажды просто проснулась, уже зная это.

Она сказала ему, что несчастна, и сказала, что ее начало раздражать в нем все. Ее достала слава, ее достали деньги, ее достали постоянные попытки притворяться идеальной семьей, потому что как только они выходили на публику, их освещали вспышки фотокамер, и им приходилось улыбаться, несмотря на то, что они оба были несчастны. Ее достало все это. Ее достал Гарри Поттер. И она сказала ему это.

Он ушел в тот вечер и не возвращался шесть дней.

Она чувствовала себя ужасно, хуже, чем когда-либо чувствовала себя в жизни. Она знала, что сделала ему больно и что была несправедливо зла. Она знала, что должна была выразиться более обстоятельно и менее оскорбительно. И поэтому она начала просить его вернуться домой. Она плакала, и умоляла, и всхлипывала, и кричала, и, наконец, он сдался и вернулся.

Это была первая ночь за долгие годы, когда ей было хорошо в его объятьях.

Но это не продлилось долго. Он не мог позволить ей забыть о том, что она сказала, и припоминал ее слова чаще, чем стоило бы. Она извинялась снова и снова, но ему было больно, и, несмотря ни на что, обида на нее оставалась. Они снова начали ссориться, и с каждым днем все становилось хуже и хуже. Он не простит ей то, что она сказала, что он достал ее, и она начала его за это презирать. Горечь и обида по отношению к ней лишь усиливали ее горечь и обиду по отношению к нему.

Дни превращались в недели, и ничего не становилось лучше. Ссора их детей переросла в их собственную ссору, и не прошло много времени, прежде чем она начала испытывать в отношении к нему лишь отвращение. Казалось, что и он так же относится к ней. Она не знала, что случилось и когда исчезло ее «долго и счастливо». Она испытывала горечь по отношению к нему и всему в своей жизни. Она испытывала горечь из-за того, что он и был всей ее жизнью.

И когда он ушел на этот раз, она его не остановила.

========== Глава 33. Джеймс, нежное создание? ==========

Кейт прекрасна.

Она забавная, она умная, она не жеманная и не хихикающая. Она все то, что только можно хотеть от девчонки. Она почти совершенна.

И я даже не настолько обеспокоен тем, что не скучаю по другим девочкам. Я не ожидал на самом деле, что так получится. Я думал, что это будет куда тяжелее, и, если честно, если бы я был азартным человеком (а я азартный, хотя, конечно, я пропустил этот конкретный спор, когда на него начали ставить в общей гостиной), то поставил бы на то, что я все нахрен испорчу, и мы разбежимся через неделю. В конце концов, я никогда не воспринимал себя как кого-то, кто может быть хорошим бойфрендом, как минимум. Девяносто девять процентов всего времени за меня думает мой член, и, хотя я знаю, что это не лучшая черта характера, все есть так, как есть. Я – это я, и я ничего не могу сделать, чтобы это изменить.

Не считая того, думаю, что кое-что все-таки изменилось.

Прошел ровно месяц с того дня, когда Кейт вынудила меня сделать выбор между ней и остальными девчонками в школе, и я не заметил, чтобы хоть о чем-то скучал. На самом деле, я не думаю, что вообще что-то упускаю. Я даже не знаю в действительности, о чем мне скучать, потому что Кейт – это почти все, чего я хотел, и теперь я могу получить это, когда только захочу.

Она редко спит в Равенкло. Она пробирается в башню Гриффиндора после отбоя, и я даже дал ей карту Мародеров, чтобы ей легче было это делать. Я никому никогда даже не говорил об этой карте. То, что я ее дал Кейт на самом деле многое значит, если об этом подумать. Она знает, что это значит, и знает, что то, что я дал ей эту карту говорит громче, чем что-то, что я когда-либо мог сказать. К тому же, я хочу, чтобы она была рядом.

Это здорово, спать с ней. И я не имею в виду «спать» в смысле «трахать» (хотя я не испытываю отвращения к этой части). Нет, я имею в виду в прямом смысле с ней спать. Она пробирается в мою постель почти каждую ночь и после того, как опускает полог, ложится рядом и всегда кладет голову прямо мне под подбородок. Это заставляет меня чувствовать себя важным, будто я могу защитить ее от чего-то. Она такая маленькая, и это то, что я всегда в этот момент отмечаю. Это заставляет меня чувствовать себя мужчиной, ну, знаете, который бережет свою женщину. (PS – я никогда даже через миллион лет не позволю Кейт услышать, что называю ее «своей женщиной», потому что, я уверен, мои яйца будут оторваны в течение часа, а я к ним, знаете ли, привязан, так что ш-ш-ш).

Она очень теплая, ее кожа, я имею в виду. Она всегда кажется на пару градусов теплее, чем моя, и мне нравится, как она прижимается ко мне всем телом. И она потрясающе пахнет. У нее шампунь с запахом вишни, и мне нравится, что, даже когда она не в моей постели, я все равно чувствую ее запах на простынях и подушке. Она идеально совпадает со мной, и ее голова идеально располагается под моим подбородком, так что легче вдыхать запах ее волос. Мне на хрен нравится это.

Да, знаю, я превратился в полного гребаного слабака, но мне плевать. Это совершенно того стоит.

Солнце уже встало, и большинство моих соседей по комнате уже проснулись и готовятся к учебе. Кейт еще спит. Она разозлится из-за того, что я не разбудил ее пораньше, чтобы она могла успеть сбежать. Мне плевать, вообще-то. Она прекрасно выглядит, когда спит – то, как алеют ее щеки, и короткие светлые волосы взлохмачены во все стороны. Я не чувствую желания вставать, и поэтому просто лежу и слушаю звуки, которые издают мои соседи по комнате, пока одеваются и собираются на завтрак. Ни один не пытается проверить меня и поднять занавески, чтобы убедиться, что я встал, чему я только рад.

Когда я, наконец, убеждаюсь, что они все ушли, то немного подталкиваю ее плечом. Она что-то бормочет и еще ближе ко мне прижимается. Я прикидываю, оставить ли ее вот так вот спать навсегда, но знаю, что она убьет меня, если я хотя бы не попытаюсь помочь ей быть ответственным префектом (ага, точно).

– Кейт, – шепчу я и снова легонько подталкиваю ее. – Просыпайся.

Она просыпается. Наконец-то. Она сердито стонет и бормочет что-то, прежде чем заставить себя открыть глаза. Когда она, наконец, смотрит на меня, ее голос звучит хрипло и немного неясно:

– Который час?

– Пятнадцать минут.

– Пятнадцать минут чего?

– Девятого, – тихо говорю я, пряча улыбку, когда ее глаза тут же распахиваются и становятся в два раза больше обычного.

– Ты издеваешься надо мной? – выдыхает она, садясь прямо и глядя на меня, будто я совершенно спятил. – Почему ты меня, черт возьми, не разбудил?

Я переворачиваюсь на спину и смотрю на нее. Даже не думая об этом, я протягиваю руку и провожу кончиками пальцев по тонкой полоске кожи на ее пояснице, там, где пижамная рубашка немного задралась. Она легонько вздрагивает, но продолжает раздраженно на меня смотреть.

– Ты выглядела такой уставшей, – мягко объясняю я, пытаясь заговорить ее, как только умею.

Кейт недовольно стонет и закатывает глаза. Она закрывает лицо руками, и я слышу раздражение в ее голосе:

– Я опоздаю на урок, и я не знаю, как мне выбраться отсюда, чтобы никто не увидел и…

Я хватаю ее за руку, благополучно убираю ее руки от лица и притягиваю к себе на кровать.